Текст книги "Надежда"
Автор книги: Север Гансовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
– Вот в этом доме живет мисс Эдна Смит.
– Какая?
– Ну, которая на прошлой неделе вышла замуж. Помнишь, мы в газете читали, на той странице, где свадьбы?
– А откуда ты знаешь?
– А вот посмотри.
Он подходил к стеклянной доске, на которой значилось: «Американская ассоциация железных дорог. Вашингтон. Александр Смит – представитель».
– А откуда ты знаешь, – спрашивал матрос, – что это та Смит? Смитов, знаешь, как много.
– А там же было сказано, – отвечал мальчик, – что ее муж – мистер Фредерик Тпитч работает в ассоциации железных дорог. Они через отца и познакомились.
Однажды на помойку пришла жена грузчика, на месте которого работал Майк. Она жаловалась, что фирма отказалась платить за увечье мужу, лежавшему теперь в больнице. Томми посоветовал ей рассказать обо всем в газете «Голос народа».
– Вы только до суда не доводите, потому что это долго будет, а согласитесь на компенсацию. Если адвокат фирмы увидит, что газета вас защищает, он вам предложит немного денег.
Женщина так и сделала и потом приходила благодарить мальчика. От фирмы она получила 200 долларов.
Рабочие на помойке любили Томми. Несмотря на маленький рост и хилое сложение, он был проворен и не отставал от других за транспортером. Работа была однообразной и монотонной, и мальчик скрашивал ее своей болтовней и шутками. За транспортером он тоже рассказывал свои истории.
Матрос удивлялся памяти Томми. Мальчик почти наизусть помнил то, что прочитывал.
Идя вечером с Майком по улице, он показывал ему на витрину магазина искусственных шелков.
– «Нейлоновый маркизет „сокол“, – начинал он, полузакрыв глаза, – ослепительно чист и мягок, как вата»… нет, «и мягок, как облако. Хорошо стирается и не выгорает».
Он проходил мимо витрины, где был выставлен кленовый шкаф, и без заминки монотонно произносил:
– «Клен – любимое дерево многих поколений американцев– приобретает новую красоту в мебели фирмы „Крукс“. Изящные линии и удобная конструкция нашей мебели приносят ее владельцам вечное, неувядающее удовольствие».
Пораженный матрос с уважением смотрел на своего спутника.
– Как ты всё это запоминаешь? Мне бы ни за что не выучить.
– Я раз прочту, – отвечал Томми с гордой улыбкой, – и у меня оно всё так и стоит перед глазами.
– Тебе учиться надо, – говорил матрос. – А ты на помойке работаешь.
Томми оправлял свой грязный, изорванный пиджак.
– Я и буду учиться. Обязательно. Заработаю денег и буду учиться.
Одной из постоянных тем разговора у мальчика были его родные во Флориде.
После трех недель совместной ночевки на трубах матрос знал уже столько о сестре и родителях Томми, как если бы они несколько лет были его соседями.
Однажды во время пятнадцатиминутного обеденного перерыва Томми сказал матросу:
– Сходим сегодня на почту. Наверное, уже есть что-нибудь от Фриды.
После ужина они отправились в почтовое отделение недалеко от труб.
Почтовый чиновник уже знал мальчика. Когда тот с матросом робко вошел в просторное помещение с кафельным полом, он издали кивнул мальчику.
– Есть.
Томми с радостным волнением взял письмо и принялся рассматривать конверт.
– Она теперь в голубых посылает. Значит, желтые кончились. Она всегда покупает по, десять штук.
– Ну читай, – сказал матрос.
Томми покачал головой.
– Придем к себе, тогда прочту^
– Там же темно.
– Ничего, зато дома.
Он вежливо попрощался с почтовым чиновником.
– Это опять из Сан-Франциско, – сказал тот.
– Да, – кивнул мальчик. – Значит, она с кем-нибудь отправила, а он здесь опустил.
Матросу он объяснил:
– Она часто с кем-нибудь из туристов посылает, а тот бросает в ящик здесь на вокзале. Там у нас поблизости ящика нету. Приходится ходить километров за двенадцать.
На трубах Томми распечатал письмо и, подняв его к самым глазам, принялся читать при тусклом свете электрической лампочки наверху. Майк слушал его, свесившись с трубы.
Чтение письма мальчик сопровождал комментариями:
– «Дорогой брат. Я тебе давно не писала, потому что дома сейчас много забот. Капусту сняли, скоро нужно будет сажать табак, потому что к лету на него будет цена..»
Томми прервал чтение и объяснил матросу:
– У нас с одного участка в год по три урожая снимают. Сначала садят одно, потом что-нибудь другое. Земля хорошая и тепло.
Затем он снова взялся за чтение.
– «Дома случилось несчастье. Папа упал с Мустанга и вывихнул ногу. Лежит теперь в постели..»
Мальчик свистнул.
– Так я и думал, – сказал он. – На этом коне нельзя ездить. Он совсем старый, и чуть только спустишь повод, сразу спотыкается. Я на нем раз, знаешь, как упал?
Он оттянул пальцем губу и показал сломанный зуб в нижней челюсти.
– Это я с него свалился и лицом прямо в грабли. Хорошо, что не в глаз.
Далее в письме говорилось о том, что Фрида решила нанять работника – Сэнди Андерсона, соседа, что урожай клубники ожидается хороший и что скоро приедут туристы ловить рыбу.
– «Еще я хочу тебе написать, – читал мальчик, – что я очень по тебе соскучилась. А мама всё время говорит, что тебе уже пора приехать. Возвращайся скорее, мы все будем тебе очень рады. Папа не может простить себе, что он тебя тогда побил. В следующем письме я пришлю тебе фотографию нашего сада. Тебе передает привет твой товарищ Эдди Букер. Остаюсь любящая тебя сестра Фрида».
Мальчик закончил чтение. Матрос слушал его с напряженным вниманием. Ему самому никто никогда не писал писем. Только один раз его по почте предупредили, что оставленный им в залог в гостинице пиджак будет продан, если он не уплатит по счету.
То, что мальчик вел переписку, возвышало его в глазах Майка. Но, с другой стороны, он почувствовал, что Томми, с которым он уже успел, несмотря на свой нелюдимый нрав, подружиться, уходит куда-то от него. У мальчика, кроме этих труб и помойки, где они работали, была еще своя, другая жизнь, с которой его связывали письма. У матроса же не было ничего, кроме того, чем он сейчас занимался. Он завидовал мальчику.
Томми это почувствовал.
– Хочешь, почитай сам. – Он протянул матросу письмо.
Майк умел читать только печатный текст, да и то медленно. Тем не менее он осторожно взял письмо толстыми пальцами и принялся рассматривать его.
– Хорошо написано, – сказал он, хотя письмо было написано неровным, неумелым почерком. – Она у тебя грамотная.
Томми комментировал письмо:
– Сэнди Андерсон, которого Фрида хочет нанять, настоящий пьяница. Он ей сделал предложение, но она ему отказала, и с тех пор он стал пить еще больше… А с Эдди Букером мы вместе в школе учились. Он ростом выше меня, но я быстрее его бегал. Мы всегда вместе бегали, когда были маленькие.
Улегшись на трубу, он еще долго рассказывал о ферме родителей. По его словам выходило, что ферма была самым чудесным местом в мире.
– Знаешь, вот скоро весна придет, у нас в саду апельсиновые деревья расцветут. Вот красиво! И тепло. На солнце выйдешь, – он зябко поеживался, накрывая плечо пиджаком, – так как будто у печки сидишь, А небо – синее. Здесь никогда такого и не бывает.
Майк слушал. После долгого молчания, когда Томми решил, что матрос уже заснул, тот неожиданно сказал:
– Ты говоришь, сестра наймет рабочего?
– Да. Она же пишет.
– А ты говорил, что он пьяница. Какой же из него работник?
– Ну и что?
– Разве там безработицы нету, что она другого не сможет найти?
– Там безработицы нету, – во Флориде, – убежденно сказал мальчик. – Там всё не так, как в других местах. Мы там о таких вещах и не слыхали.
– А когда я в Тампе был, там много ребят сидело на берегу. Я хорошо помню.
– Так это в порту, а не на фермах, – объяснил Томми. – А на фермах всегда работы сколько хочешь. Не веришь?
Майк промолчал. Потом он повернулся к своей трубе.
– Ну, давай спать.
Конец зимы был суров. Снега больше не выпадало, но на небо до самого горизонта надвинулась плотная серая пелена.
Особенно тяжелыми были дни в начале марта. Не переставая хлестал крупный дождь.
На помойке из развороченных куч мусора сочилась густая вонючая жижа. Под ногами хлюпала вода. Люди тяжело переступали в разбухших, насквозь промокших ботинках. Одежда прилипала к телу. Рабочие дрожали на сквозном ветру, стоя у транспортеров.
Мальчишке было хуже всех. Приступы кашля, участившиеся за последние дни, то и дело схватывали его. Он непрерывно трясся, выхватывая из плывущей перед ним массы ржавые болты, дверные скобы и другой металлический мусор.
Однажды во время обеденного перерыва они с матросом сели в кабину грузовика.
Майк мрачно поглядывал на серое низкое небо и бесконечные, протянувшиеся чуть ли не до горизонта, горы мусора. В плотных тучах не видно было никакого просвета. Казалось, ни солнце, ни синее небо вообще не существуют.
Томми никак не мог согреться. Он обхватил руками острые коленки. Зубы у него щелкали. Он напрасно пытался справиться с дрожью.
– Лучше бы ты шел домой, – сказал матрос. – А то тебе совсем погано станет… Или пойди в закусочную, там погреешься.
Томми покачал головой. У них теперь сменился старший рабочий, и тот, который заступил на это место, уже несколько раз косо поглядывал на мальчишку. В городе было сколько угодно взрослых, которые с радостью заменили бы его на транспортере.
– Нельзя, – ответил он, не переставая трястись. – Меняй так уже хотят выгнать. – Он посмотрел тоскливо па серое, безнадежное небо. – А у нас сейчас самая весна начинается. С моря дует теплый ветер. Можно лежать на песке и загорать.
Дождь, не переставая, лил весь день. Работать было невыносимо трудно. Грузовики застревали в грязи, и рабочим приходилось толкать их и подкладывать под колеса доски. Матрос сбился с ног. Он то кидал мусор лопатой, то, согнувшись и увязая в грязи, подталкивал застрявшие машины.
Вечером у них обоих не хватило сил идти через весь город пешком Они добрались до Латинского квартала трамваем.
На трубах их ожидала неприятность.
Сильный косой дождь хлестал в стену, возле которой проходили трубы. По стене бежали холодные струи воды. Трубы были мокрые.
Томми и Майк надеялись просушить одежду и согреться. Теперь на это нельзя было рассчитывать.
– Пойдем в ночлежку, – предложил матрос. – Жалко денег, но ничего не поделаешь.
Томми, который знал город, как свои пять пальцев, повел товарища в ближайший ночлежный дом. Однако попасть туда не удалось.
В переулке возле дома, чуть освещенная тусклым светом электрического фонаря, стояла плотная молчаливая толпа.
Томми окинул ее взглядом и безапелляционно сказал матросу:
– Ничего не выйдет. Здесь всего в доме триста мест, а на улице человек пятьсот. Они начнут пускать в одиннадцать часов, но нам всё равно не попасть.
– А куда-нибудь в другой дом?
– Везде то же самое. Сегодня всякий последние деньги истратит, лишь бы переночевать в тепле.
Матрос знал, что сам он в давке сумеет пробиться к дверям, когда начнут пускать. Но протащить с собой Томми ему не удалось бы. Мальчика в толпе могли помять.
Они пошли обратно.
На темных улицах почти не было прохожих. Разбрызгивая воду и переваливаясь па ухабах, изредка проезжал случайный автомобиль.
– А у нас во Флориде, – говорил Томми, – под любым деревом можно ночевать. И никогда не замерзнешь. А если дождь, каждый к себе в амбар пустит.
Матрос вздыхал. Он уже заметил, что чем холоднее, мрачнее и тяжелее было мальчишке здесь, тем теплее и радостнее было на ферме, которая не выходила у Томми из головы.
Часть ночи они просидели в закусочной, где знакомый буфетчик разрешил им подремать за столиком, и к утру вернулись на трубы.
Мальчишка выглядел совсем больным. На щеках у него загорелись красные пятна. Глаза снизу были обведены синими прозрачными кругами. У него начинался жар. Ему больше не было холодно, и он расстегнул ворот грязной, давно не стиранной рубашки.
– Ты бы не ходил лучше сегодня на работу, – сказал матрос с сомнением.
Томми, сжав яркие, пылающие губы, покачал головой.
– Нельзя. Выгонят.
Рабочему дню не было конца. Майк с трудом поднимал тяжелую лопату. Дождь лил плотными струями. Внизу под ногами тоже была вода. Матросу казалось, что весь мир затоплен. Он думал о том, как тяжело сейчас мальчишке, и с тревогой поглядывал на мусорные холмы, за которыми стояли транспортеры.
Перед обеденным перерывом к нему поспешно подошел один из рабочих.
– Эй! Подойди к нам. Там твоему приятелю совсем плохо.
Матрос бросил лопату и побежал к Томми.
Небольшая группа людей стояла, сомкнувшись плотным кольцом. Матрос раздвинул их.
Мальчишка лежал лицом вниз на своем пиджаке, брошенном прямо в грязь. Плечи у него вздрагивали. Он непрерывно кашлял.
– Уже с полчаса так, – сказал тот, который позвал матроса. – Я его хотел поднять, – он не дается.
Майк наклонился над Томми и взял его за плечи. Мальчик, не переставая кашлять, оглянулся на него и махнул рукой.
– Уходи, пройдет.
– Давай я тебя отведу, – предложил Майк.
– Куда?
Матрос огляделся. Действительно, куда?
– Положи его на брезент, – сказал один из рабочих.
Майк хотел поднять мальчика, но тот отчаянно замотал головой. Лицо у него было всё в грязи. Глаза блестели.
– Не надо, не надо.
Он боялся, что его увидит старший рабочий.
Шофер машины, которую грузил матрос, посоветовал ему посадить мальчика в кабинку.
– Пускай со мной ездит. Там хоть дождя нету.
Майк отнес Томми в машину. Мальчик сначала слабо протестовал, потом затих.
Через час, когда грузовик снова приехал за мусором, шофер сказал матросу:
– Положил его у кладовщика. Там его никто не увидит. А кладовщик – парень ничего.
Томми пролежал у кладовщика еще около часа и вернулся на той же машине. За всё это время старший рабочий ни разу не появлялся у транспортеров, так что отсутствие мальчика не было замечено.
Томми пошел к себе на рабочее место. Шофер закурил и предложил сигарету матросу.
– Занятный мальчишка. Брат?
– Нет, – сказал матрос. – Так… товарищ.
– Занятный… Он мне всю дорогу такие истории рассказывал. Как в книге. И смеется сам. Как будто и не болен вовсе.
– Он такой, – согласился Майк. – Кашляет-кашляет, – кажется, вот-вот помрет, а потом, через полчаса, как ни в чем не бывало.
К вечеру дождь, наконец, кончился. Томми совсем оправился и был, по обыкновению, весел и разговорчив.
В закусочной он сказал:
– Надо, пожалуй, написать Фриде. Я схожу на почту за бумагой.
Томми сбегал на почту и вернулся в закусочную. Карандаш он взял у буфетчика. Матрос ревниво следил за приготовлениями.
– Давай напишем вместе, – сказал мальчик. – От нас обоих.
– Давай, – охотно согласился матрос.
Письмо, однако, сочинил один мальчик, так как Майк попросту ничего не мог придумать.
Томми писал, что у него теперь есть товарищ, мистер Спид, с которым они вместе живут. Он спрашивал, поправился ли отец, и советовал сестре попытаться нанять кого-нибудь другого вместо Сэнди Андерсона. О себе он рассказал, что здоров и живет хорошо.
Писал Томми медленно, старательно выводя буквы и следя, чтобы строчки не налезали одна на другую.
Окончив, он прочел всё написанное Майку и спросил, не хочет ли тот чего-нибудь добавить.
– Напиши еще насчет этого Сэнди. Зачем же ей пьяница?
– Я уже написал.
– Ну тогда всё.
– Я еще от тебя привет добавлю.
Они вместе дошли до почтового ящика. Когда письмо было уже опущено, матрос спохватился.
– Надо было у нее спросить, как там сейчас у вас с безработицей.
– Спросим в следующем письме, – сказал Томми. – Она, наверное, на это скоро ответит.
До самого вечера разговор вертелся вокруг Фриды.
Когда в закусочной буфетчик принес им пирожков, Томми принялся рассказывать, какие пирожки умеет печь его сестра:
– Жирные-жирные. И рассыпаются. Я один раз двадцать штук съел. Подряд. Никак не мог остановиться. Она для всех приготовила и оставила на плите. А я все съел.
– Двадцать штук? – удивился матрос. – Они, наверное, маленькие были.
– Ну да – маленькие. Больше этих.
– Как же ты съел?
– Я тебе и говорю, что я чуть-чуть не умер. Меня в больницу возили.
– Ну и что?
– Доктор меня катал. Знаешь, как лошадь катается, когда объестся? Только так и спасли…
Расстилая свой пиджак на трубах, он вспоминал о том, как чисто Фрида стирает простыни.
– Такие белые, что просто ложиться страшно. Я на них никогда не спал. Потихоньку сверну и ложусь прямо на матрас. Она всё удивлялась, почему они у меня так долго не пачкаются…
Через неделю мальчик принес с почты новое письмо. Они снова отправились в ту же закусочную. Матрос с волнением следил, как Томми распечатывает конверт.
– Ты осторожнее. Не разорви.
В письме было сказано, что отец поправился и уже ходит, что Сэнди решили не брать и справляться своими силами. После разных домашних новостей и просьбы вернуться скорей домой, мальчик прочел:
– «Передай от меня привет мистеру Спиду и скажи, что и я, и мама, и папа очень благодарны ему за то, что он о тебе заботится».
Матрос густо покраснел. Он оправил на себе уже совсем расползшийся свитер и спросил:
– Так и сказано – мистеру Спиду?
– Так и сказано.
– Покажи.
Мальчик подал ему письмо.
– Покажи, в каком месте.
Томми показал.
Нахмурив брови и шевеля губами, матрос с усилием прочел:
– Верно… «Мистеру Спиду».
Он был очень польщен. Ни разу в жизни его еще ни кто не называл мистером Спидом.
Два следующих дня постоянной темой разговора было письмо.
– Хорошо, что она не стала брать этого Сэнди, – говорил Майк неожиданно, когда они отдыхали во время короткого перерыва на работе. – Из пьяницы никогда толку не будет. Я раз на китобое ходил, так у нас стрелок был. Вахтенный кита заметит, а он пьяный лежит. Никто не мог понять, где он выпивку прячет. Нас всех обыскивали перед выходом в рейс…
Разговор переходил на китобойный промысел, но в конце его матрос вдруг снова возвращался к письму.
– Если у отца нога еще болит, надо на ночь спиртом растирать. Ты напиши ей.
– Напишем вместе, – говорил Томми.
За месяц мальчик принес еще несколько писем. Майк теперь активно участвовал в составлении ответов. Постепенно он вошел в жизнь семьи, которую знал по письмам и рассказам Томми.
Матрос стал приветливее и общительнее. Всю жизнь он работал в случайно собранных коллективах, где каждый думал только о самом себе. И Майк тоже привык думать только о самом себе. Его мир был замкнут палубой парохода и портовыми кабаками. Мальчишка, с его рассказами и особенно с его постоянной заинтересованностью делами своей семьи, раздвинул этот мир. Кроме вечно сыплющих ругательствами боцманов и равнодушных ко всему буфетчиков в портовых харчевнях, в сознание матроса прочно вошли отец и мать мальчика и его сестра Фрида. Матрос размышлял теперь не только о своей судьбе, но и о жизни на далекой ферме во Флориде.
Кроме того, Томми с его способностью замечать в людях интересное и забавное научил его присматриваться внимательнее и к тому, что окружало его сейчас.
Всё чаще и чаще Майк задумывался, не остаться ли ему на берегу и не попробовать ли начать что-нибудь новое.
Однажды, выслушав очередной рассказ о том, как умна и добра Фрида, матрос несмело сказал:
– А что, она, пожалуй, и смотреть не стала бы на такого парня, как я?
– Почему не стала бы? – сказал Томми серьезно. – Ты человек хороший.
– Да я ведь необразованный совсем. А она, видно, не меньше твоего книг прочла.
– Ну и что же. Зато ты работящий. Вон тебя на помойке как любят.
По мере того, как в приносимых мальчиком письмах всё увеличивалась часть, начинающаяся словами: «Передай мистеру Спиду…», матрос всё чаще и чаще задумывался о девушке, которую так красноречиво описывал его друг.
Между тем здоровье мальчишки ухудшалось.
В город пришла весна. Стало тепло, но в воздухе была разлита томительная сырость. Утром над улицами поднимался едкий туман. Днем то и дело моросил дождь.
Томми по утрам просыпался раньше матроса и долго скорчившись сидел на трубе. Лицо у него стало совсем серым, глаза потускнели. Он и раньше был худ, но теперь лицо его совсем обтянулось, скулы выступали.
Он стал хуже работать и быстро утомляться. Прежде старший рабочий не имел случая к нему придраться, но теперь он часто останавливался возле Томми и подолгу смотрел, не пропускает ли он металлического лома. При нем руки мальчика ходили с прежней быстротой, но как только старший рабочий отходил, Томми бессильно опускался на корточки и подолгу сидел, равнодушно глядя на суетящихся рабочих.
Воздух на помойке становился всё тяжелее с каждым днем. Мусор оттаивал, над холмами поднималась густая вонь. Здесь и здоровому человеку было тяжело дышать. Мальчик же просто задыхался. Кашель теперь терзал его непрерывно. Иногда он не спал целыми ночами, и, просыпаясь на трубе, матрос всегда слышал сухой лающий звук.
Томми стал молчаливее и безучастнее к тому, что происходило вокруг. Теперь уже матрос стал обращать внимание мальчика то на нелепую фигуру разодетой женщины с жирной собачкой на тротуаре, то на интересную витрину магазина. Томми отвечал ему слабой улыбкой.
Однажды вечером они сидели вдвоем в закусочной. На улице лил дождь. Посетители входили в плащах и с зонтиками. Мальчик положил острый подбородок на руки. Недопитый стакан кофе и начатый бутерброд стояли перед ним. Ему не хотелось есть. Он печально смотрел на темную улицу за стеклами окна, по которым сбегали капли.
– Знаешь что, – сказал Майк, – ты теперь совсем больной. Почему ты не хочешь поехать к своим? Там ведь уже тепло.
– Там тепло, – повторил мальчик мечтательно. – И на траве уже можно лежать.
– Ну так в чем дело? Знаешь, сколько у тебя теперь денег?
У них уже давно была общая касса. Мальчик отдавал все свои деньги матросу, и тот держал их в поясном кармане на брюках.
– Сколько? Восемнадцать долларов.
– Да, восемнадцать долларов. На еду хватит. А доехать можно товарными.
Мальчик молчал.
– И вот еще что, – предложил Майк. – Я вот думал, что если я тоже с тобой поеду. Если там безработицы нету, я наймусь где-нибудь на берегу. А раз там тепло, буду жить хоть на улице, пока не найду что-нибудь.
– Вот здорово! – глаза у мальчика заблестели. – Поедем вместе. – Обычное безразличие покинуло его, он оживился. – Конечно, поедем.
– Ты не бойся, – предупредил матрос: – Я к твоим родным навязываться не буду. Только провожу тебя и отправлюсь что-нибудь искать.
– Что ты! Что ты! – Томми замахал руками. – Разве тебя отпустили бы? Разве Фрида отпустит? У нас, знаешь, один человек полгода жил. Приехал в гости и стал жить. Мы прямо к нам и поедем.
– Прямо к вам нельзя, – сказал матрос. – Нужно сначала письмо написать. Вдруг сестра будет против.
– Фрида!.. Никогда она не будет против. Знаешь, как она тебя уважает?
– Всё равно надо написать.
– Ну идет, – согласился мальчик. – Напишем прямо сейчас.
Томми взял у буфетчика карандаш и бумагу. Они долго сидели над письмом.
Когда оно было окончено, Томми прочел написанное.
– Напиши еще, что я за любую работу возьмусь, – сказал матрос. – Может быть, она там где-нибудь договорится.
– Работы и у нас на ферме хватит. Отец теперь совсем старый.
Томми заклеил конверт и встал.
– Я сбегаю отнесу.
Ночью матрос долго не мог заснуть. Он представлял себе ферму родителей Томми, себя самого в чистом комбинезоне, с лопатой в руках, и Фриду, которая была похожа на кинозвезду, виденную им однажды в голливудском фильме.
Мальчик тихонько покашливал внизу. Матрос смотрел на кирпичную стену напротив. Ему приходили в голову различные сцены из его жизни – заплеванные кубрики пароходов с тараканами, бегающими по столу среди хлебных корок, бешеные потасовки в кабаках и красные лица полисменов. Он понимал, что жил всю жизнь плохо, бесконечно плохо, что у него никогда не было радостных, по-настоящему хороших минут, работы, которую бы он любил, отдыха, который освежал бы его. Когда он напивался, его охватывала какая-то непонятная ему самому злоба на весь мир, и он дрался тяжело и свирепо. Он бил кого-то и его били, и как-то получалось так, что тех, кто бил, всегда было больше и они оказывались сильнее.
Теперь перед ним появился просвет. Ему был виден другой мир, светлый и чистый, и в центре его была девушка, такая, каких он видел только в кино и каких, как ему раньше казалось, в жизни не существует. Ему было горько, что он почти не умеет читать и писать.
Он протянул к свету сильные, жилистые руки и посмотрел на них внимательно. Неужели он не научится писать хотя бы так, как Томми?
В щели царило молчание. За стеной чуть слышно рокотали моторы. Ближние улицы спали, и только с далекой Маркет-стрит доносился лязг запоздавшего трамвая.
Неожиданно матрос спросил:
– Слушай, Томми.
– Да.
– А сколько всего книг на свете?
Мальчик подумал.
– Много… Пожалуй, тысяч двести. А что?
Майк вздохнул.
– Понимаешь… Ты такой грамотный. И родители тоже. И Фрида.
– Старик-то у меня ничего не читает. А Фрида – та, верно… Много.
Они помолчали. Потом Томми сказал обрадованно:
– А знаешь что? Есть такая книга. Если ее прочесть, так это вроде, как все книги прочел.
– В самом деле? – удивился Майк. – А разве такие бывают.
– Ей-богу. Мне один железнодорожник говорил. Он как раз собирался ее найти и прочесть.
– Вот бы нам достать.
– Достанем, – сказал мальчик. – У нас там большая библиотека, в Тампе. Все книги есть…
Через неделю Томми принес с почты письмо. В письме было сказано, что и родители мальчика и Фрида с нетерпением ждут приезда Томми и мистера Спида.
– «А работа здесь найдется, – читал мальчик, – К лету съедутся туристы. Многие будут ездить на рыбную ловлю. Так что мистер Спид сможет устроиться на яхту. А жить он будет у нас…»
Матрос дослушал письмо, затаив дыхание.
– Значит, поедем, – сказал он, когда чтение было окончено.
– Поедем, – радостно согласился Томми.
– Надо приготовиться. Так же неудобно. – Майк оглядел свой в конец изодранный свитер.
Они сидели за вечерним кофе. В закусочной было много народу – главным образом рабочие химического комбината, по большей части в грязных, промасленных комбинезонах. Но даже и здесь Томми с матросом были одеты беднее всех. Пиджак Томми совсем изодрался, теперь уже нельзя было узнать его первоначальный фасон и цвет. Последние дни он ходил в старых резиновых сапогах, подобранных им на помойке. Один из них был разорван вдоль и грубо зашит самим мальчиком.
– Конечно, – горячо отозвался он. – Мы туда приедем, как настоящие джентльмены.
Всю эту неделю он был задумчив и молчалив. Теперь, после того, как письмо было прочитано, он оживился. Глаза у него заблестели, на щеках выступил румянец. Он напоминал того Томми, веселого и разбитного, каким матрос знал его три месяца назад.
– Ты только не думай, что мы так сразу и сорвемся. Нам как следует подготовиться нужно. Оденемся, маршрут разработаем…
Он был возбужден и весел.
– Сколько у нас денег?
Денег, скопленных за три месяца, оказалось около пятидесяти долларов. Несколько вечеров ушло на подготовку к путешествию. Матросу купили новый комбинезон и тяжелые армейские ботинки, мальчику – у старьевщика – истертые школьные бархатные штаны и куртку под кожу. Все покупки были временно оставлены тут же в лавке.
Они решили ехать в самой середине месяца – в воскресенье утром.
Последние дни на помойке тянулись для матроса бесконечно. Погода стояла теплая, но пасмурная. Тучи низким пологом прикрыли небо. Ядовитые испарения гниющего мусора висели в воздухе густой плотной массой.
Темп работы ускорился. Компания должна была вывезти весь мусор к лету. Прошлый дождливый день сорвал график, теперь его нужно было восстановить. Машины подходили к грудам уже сортированного мусора одна за другой – без перерыва. Старший рабочий следил с хронометром в руке, чтобы грузчики не медлили.
Закончив одну машину, люди бегом бросались к другой. Месяцы, проведенные на трубах без настоящего отдыха, в сырости и иногда холоде, сказались и на Майке. К обеденному перерыву он так уставал, что после свистка, пройдя лишь несколько шагов, валился на ближайшее сухое место. Он чувствовал, что стал менее вынослив и ослабел.
Другим было еще хуже. Однажды, не дотянув десяти минут до перерыва, один из грузчиков, пожилой желчный итальянец, швырнул лопату под ноги старшему рабочему. Он отлежался на груде сырых столярных стружек и сгорбившись побрел в город. По худым желтым щекам его катились крупные слезы.
Майк знал, что у итальянца семья из трех человек. А потерять работу ранней весной было особенно страшно. В некоторых случаях это равносильно голодной смерти.
Город был переполнен безработными. Люди ночевали на скамьях в парке, в подворотнях и под мостами. Полиция вывозила безработных в близлежащие мелкие городки, но они упрямо возвращались обратно. Всё-таки здесь было больше шансов что-нибудь найти.
Если бы не возможность покончить со всем этим, матрос пришел бы в отчаяние. Его выручали только мысли о солнечном богатом крае и о девушке, которая звала его туда.
Вечерами шли бесконечные разговоры о будущей жизни на ферме и обсуждение маршрута. Томми на заправочной станции выпросил старую автомобильную карту, и они подолгу сидели на трубе, склонившись надпей.
– Отсюда прямо на Окленд – товарным._ Там попробуем сесть на нефтеналивные вагоны и до самого Хьюстона в Техасе. Оттуда они сюда нефть везут и возвращаются порожние. – Палец мальчика скользил по протертой бумаге вдоль железнодорожной линии. – Здесь слезем и отдохнем. Там уже тепло будет.
– Хватит ли нам на еду? – спрашивал матрос. – Ехать далеко – через всю Америку.
Мальчик усмехался:
– Нам бы только на юг выбраться. Там вышел в поле и бери, что хочешь, – бананы, апельсины, яблоки. Даже и не надо самим брать. Каждый фермер накормит. Там с этим не считаются…
– А ты адрес помнишь? Знаешь, как туда добраться?
– Я весь Техас с закрытыми глазами пройду. И всю Луизиану. А там уже до Флориды совсем близко.
Они разговаривали далеко за полночь. Мальчишка уверенно сыпал названиями городов, станций, рек и озер. В его описаниях перед матросом вставал залитый солнцем юг в апельсиновых и банановых рощах, с птицами, разгуливающими под деревьями, с голубой гладью водоемов, добродушными фермерами.
Наконец подошла суббота. Майк и Томми заявили кассиру, что на работу больше не выйдут. После всех трат у них всё же осталось двадцать долларов на дорогу.
Они сходили в лавку к старьевщику, взяли там оставленную одежду и переоделись в душе. Затем они отправились в дешевый ресторан.
Прощальный обед в Сан-Франциско обошелся им в три доллара. Они долго просидели за столиком. Матрос впервые за несколько месяцев выпил рюмку виски. Спирт ударил ему в голову. Он покраснел. Но теперь у него уже не было того чувства злобы ко всем хорошо одетым и благополучным людям, которое всегда появлялось, когда он пьянел. Он с удовольствием разглядывал ярко освещенный зал с низким потолком и посетителей на гнутых металлических стульях. В чистой одежде и, главное, с перспективой попасть на ферму во Флориде он чувствовал себя равным с ними.
