Текст книги "Надежда"

Автор книги: Север Гансовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Войдя в коридор, Кларенс увидел, что у дверей отдела собралась кучка репортеров. При его приближении раздался смех, какие-то восклицания, и репортеры поспешно вошли в комнату.

Кларенс, недоумевая, толкнул дверь, сделал шаг и остановился.

Все сотрудники отдела выстроились в ряд лицом к нему. В центре этой шеренги стоял самый старый по стажу работы в «Независимой» репортер Лейфем – желчный и злой старик. Сейчас, однако, его лицо сияло широкой улыбкой. В руках он держал поднос, заимствованный, очевидно, в буфете, здесь же на этаже. На подносе был большой шоколадный торт с прислоненным к нему картонным плакатиком: «Новому Рокфеллеру».

В лицо Кларенсу вдруг брызнуло целое облако конфетти, нарезанных дыроколом из простой газетной бумаги.

– Поздравляем с прибавкой, – сказал Лейфем и вручил Кларенсу поднос. Кругом раздались дружные аплодисменты.

Кларенс был настолько неподготовлен к этой встрече, что не нашелся ответить что-нибудь остроумное. Он стоял, смущенно глядя на поднос и чувствуя неловкость от того, что не знал, куда его девать.

Но церемония поздравления была уже окончена. Репортеры быстро разошлись по своим местам, и обычный рабочий шум сразу восстановился в комнате…

Кларенс сел за стол и сунул торт в ящик. Он испытывал некоторые угрызения совести. В конце концов газета– это не только Докси и Бирн, но еще и десятки и сотни таких вот рядовых работников, как например сотрудники его отдела. Оказывается, они вовсе не были так безразличны друг к другу, как он предполагал.

Кларенсу пришло в голову, что он за всё время работы в «Независимой» не попытался поближе сойтись с теми, с кем сидел в одной комнате. Может быть, если бы они теснее были связаны между собой, многие вопросы решались бы гораздо проще.

– Послушайте, – обратился он к Джеффу. – А откуда вы узнали, что мне прибавили зарплату?

– Лейфем сегодня был у кассира, – ответил Джефф. – Почему это вам вдруг такое счастье привалило?

Кларенс вздохнул. В ответе на этот вопрос как раз и заключалось то, что совершенно обесценивало прибавку в его глазах.

– Послушайте, – он понизил голос и придвинулся ближе к соседу. – У меня неприятность…

– Что такое? – охотно откликнулся Джефф.

Кларенс коротко изложил ему историю Бенсона и сказал, что Бирн не хочет печатать об этом ничего.

Джефф задумался.

– Жалеете, что пропал хороший материал?

– Да нет. Понимаете, настоящий убийца ходит на свободе.

Джефф еще раз подумал и спросил:

– А тот, которого убили, был ваш знакомый?

– Нет. Я же вам говорил, что нет.

– Ну, чего же вы хотите?

Кларенс внимательно посмотрел на Джеффа.

– Ничего, – сказал он наконец. – Ничего. Извините, Джефф. Пожалуй, я зря расстраиваюсь. Я теперь подумал и понял.

– Еще бы не зря! – Джефф усмехнулся и пожал плечами. – В городе каждый день по нескольку убийств, и каждый день кого-нибудь арестовывают. Если всякий раз трепать себе нервы…

Джефф начал рассказывать о каком-то случае в железнодорожных мастерских, но Кларенс уже не слушал его.

Конечно, это было идиотизмом – заговорить с Джеффом. Что его интересует, кроме гонорарной ведомости!

Отвернувшись к окну, Кларенс вновь задумался, пытаясь представить себе мотивы, которыми мог руководствоваться Бирн, не опубликовывая материал.

В конце концов Кларенс решил, что ему в этом не разобраться. Однако так или иначе он должен был действовать.

Всякий раз, когда он вспоминал о Боере, его передергивало от гнева и отвращения. Он был всё еще убежден, что если как следует взяться за бандитов, с ними будет покончено, хотя бы в порту. Ведь не вся полиция подкуплена, да и самих грузчиков в десятки раз больше, чем гангстеров.

Вечером, закончив работу, Кларенс отправился в адвокатскую контору Липмана, с которым ему приходилось встречаться по делам газеты.

Толпы служащих в белых воротничках высыпали на тротуар. Над мостовой носился бензиновый перегар, вспыхивали и гасли огни светофоров и световой рекламы.

Кларенс, задумавшись, шел в густом потоке прохожих.

Репортер знал, что, посещая адвоката, он уже рисковал своей работой и всем привычным жизненным укладом. Если Бирн узнает об этой встрече, увольнение будет неизбежным. Но он не мог поступить иначе.

Пожилой адвокат выслушал короткий и уже заранее обдуманный рассказ Кларенса с профессиональным вниманием.

– Ну и что вы думаете делать?

Кларенс пожал плечами.

– Я пришел посоветоваться. Во всяком случае предъявить Боеру обвинение в двух убийствах и всей шайке – в вымогательстве.

– Кто вас будет поддерживать?

– Как поддерживать?

– Как всегда поддерживают в таких случаях… Есть ли у вас за спиной лицо, достаточно сильное, чтобы отстоять вас, если вас похитят, чтобы перекупить уже купленных шайкой свидетелей, чтобы найти, наконец, свидетелей в вашу пользу? Есть ли у вас такое лицо, которое сможет заставить суд еще раз пересмотреть дело?

– Я думаю, – сказал Кларенс неуверенно, – что меня будет поддерживать закон.

Адвокат улыбнулся.

– Это слишком абстрактно. А если Боер выставит десять свидетелей, которые заявят, что Бенсон был сумасшедшим? можете ли вы гарантировать безопасность тем двадцати, которые скажут, что он был здоров?.. Другими словами, есть ли у вас деньги? Большие деньги?

Кларенс признал, что нет. Адвокат развел руками..

– Тогда…

В другой адвокатской конторе яркий брюнет с красными губами и розовым упитанным лицом сразу же замахал руками.

– Против Дзаватини, – ни в коем случае.

В третьей конторе, помещавшейся в пыльной, бедно обставленной комнате, желчный нервный мужчина сразу заговорил о гонораре и назвал такую сумму, что у Кларенса похолодело в груди.

– Я же должен обеспечить семью на всякий случай, – сказал он в ответ на удивленный взгляд репортера.

Кларенс вышел от адвоката потрясенным. Это была стена. Власть гангстера вырисовалась перед ним во всем ее могуществе. Он с недоумением посмотрел на перспективу улицы. Все эти огромные дома, трамвайные рельсы, сложное переплетение бесконечных проводов, автобусы и автомобили, бегущие по асфальту, самый асфальт и даже то, что лежало под ним: коридоры подземки, электрические кабели и водопроводные трубы – весь материальный мир города был сделан людьми-строителями. Такими людьми, которые никого не убивали, ни за кем не охотились. Такими, как Бенсон или Каталони, шофер, возивший его в порт, и даже он сам. Город, построенный людьми, свидетельствовал Об их могуществе. И вдруг оказалось, что гангстер с револьвером в окровавленной лапе был значительно сильнее этих тысяч и десятков тысяч.

У Кларенса было впечатление, что мир рушится. Он стоял, не понимая, куда идти и где искать защиты. Впервые он осознал, что он одинок и, в сущности, очень слаб. Законы, которые правили этим миром, были совсем не такими, какими они казались ему еще неделю назад.

Он медленно побрел домой пешком через весь город, Может быть, Докси был не так уж неправ в своих рассуждениях о принципах и положении в обществе. Как выяснилось, убеждения Кларенса не стоили ровно ничего при отсутствии у него денег.

Но когда он вспомнил тревожный голос Бенсона, когда тот по телефону просил его приехать в порт, в нем всё возмутилось. В конце концов у полунищего грузчика было еще меньше возможности начинать борьбу, в которую он всё-таки вступил.

На Парковой улице Кларенс зашел в аптеку и, усталый, опустился на табурет возле стойки. В аптеке было пусто. Аптекарь Барли сидел против него, и репортер, которому больше всего хотелось сейчас посоветоваться с кем-нибудь, неожиданно для себя рассказал этому толстому пожилому мужчине всю историю, опуская имена и некоторые детали.

Барли неожиданно предложил новый вариант.

– Знаете что, – сказал он, посапывая засорившейся трубкой. – Вам нужно попробовать связаться с Вилки.

– С Вилки! – Кларенс удивленно откинулся назад. Вилки был главарем другой гангстерской шайки. Использовать одного бандита против другого. В этом было что-то дикое.

– Вы этим не бросайтесь, – сказал Барли медлительно. – Когда во время выборов республиканская партия грызется с демократами, происходит много взаимных разоблачений, и публика от этого хоть немного да выигрывает.

– А как мне его найти? – спросил Кларенс неуверенно.

– У меня есть приятель, – сказал Барли. – Он работает официантом в баре на Восьмой авеню, Сам Вилки там не бывает, но туда часто приходит его ближайший помощник О’Лири. Вы его сами сразу узнаете. Грузный такой, краснощекий детина с галстуком, как павлиний хвост, Он приходит всегда по утрам играть на биллиарде.

Пека Кларенс обдумывал это неожиданное предложение, Барли продолжал:

– Вы ему только ничего и никого не называйте. Ни себя, ни других. Скажите, что у вас есть такие-то и такие материалы. Если он заинтересуется, они могут вас поддержать. В крайнем случае это вам ничем не грозит.

Репортер с удивлением смотрел на Барли. У аптекаря был опыт в области подпольной жизни города, такой, какого не хватало ему самому. Они продолжали разговаривать дальше, обсуждая этот предмет, и Кларенс увидел за кажущейся простотой и непритязательностью Барли человека умного и мужественного.

– Может быть, ничего и не выйдет, – говорил Барли. – В некоторых случаях враждующие шайки объединяются. Особенно, когда речь идет о защите самого принципа рэкетирства. Но испробовать можно.

На следующее утро Кларенс пошел на Восьмую авеню. Бар был еще закрыт. Уборщик с метлой в руках показал на другой вход со двора. Репортер направился туда и был встречен воинственного вида мужчиной с всклокоченными волосами, одетым в темный костюм модного покроя.

– Я хозяин бара. Что вам нужно?

– Я бы хотел увидеть мистера О’Лири.

– Петуха? У вас к нему дело?

– Да, дело.

– Ну, проходите. Он должен скоро появиться.

Мимо кухни Кларенс прошел в биллиардную и сел на дубовую скамью возле окна. По углам полутемной длинной комнаты тускло поблескивали медные плевательницы. На зеленых полях двух биллиардных столов были видны нестертые со вчерашнего вечера меловые квадраты и ромбы.

Хозяин бара стал в дверях, прислонившись к косяку и сунув руки в карманы. Он недоверчиво поглядывал на репортера. Очевидно, во всем облике Кларенса было что-то отличающее его от обычных собеседников О’Лири.

За дверью раздались грузные шаги. Хозяин бара посторонился, и в комнату вошел высокий и толстый мужчина в распахнутом пиджаке. Лица его Кларенсу не было видно.

Хозяин бара поздоровался с мужчиной и что-то сказал ему на ухо, кивнув в сторону репортера. Мужчина мельком взглянул на Кларенса, снял пиджак, повесил его на вешалку. Затем достал из маленького шкафчика у стены два шара, взял со стойки кий и принялся гонять шары по биллиарду.

Кларенс сидел в недоумении. Он решил, что если бы это был О’Лири, он подошел бы к нему сам, так как хозяин, очевидно, предупредил его.

Но мужчина не обращал на Кларенса ни малейшего внимания. Он занимался своим делом так, как если бы в комнате никого не было.

Хозяин бара исчез, и Кларенсу не у кого было спросить, О’Лири это или нет. Справляться об этом у самого игрока ему не хотелось, так как он понимал, что такие имена не произносятся зря.

Еще через пятнадцать минут хозяин появился снова. Увидев, что мужчина играет на биллиарде, а Кларенс сидит в той же позе, он подошел к репортеру.

– Ну что же вы? – сказал он тихо.

– А что?

– Ведь это же Петух, – он полуобернулся, указывая на мужчину.

– А, – удивленно сказал Кларенс. – Что же вы мне раньше не сказали?

– Вы же говорили, что знаете его.

– Я этого не говорил. Я сказал только, что у меня к нему дело.

Хозяин тихо выругался. Несмотря на ранний час, от него несло спиртом.

– Попадешь с вами в историю… Если бы я знал, что вы с ним не знакомы, я бы вас и не пустил сюда. Ну идите и разговаривайте.

Хозяин сел на скамью, а Кларенс поднялся и подошел к мужчине. Тот как раз старательно целился в шар. Пробив, он выпрямился и повернулся к репортеру.

У О’Лири было широкое, грубое лицо с глубокими морщинами у рта и бегающими глазками. Маленькие, тщательно подбритые бачки и яркий, красный с зеленым, галстук объясняли его прозвище. О’Лири, очевидно, был высокого мнения о своей внешности.

Кларенс откашлялся.

– Здравствуйте, мистер О’Лири.

Петух не ответил. Он продолжал неприязненно осматривать Кларенса. Хозяин бара поднялся и отошел в дальний угол комнаты, к окну. У него, наверное, были какие-то соображения, по которым ему хотелось остаться в биллиардной.

О’Лири молчал, и, не дождавшись от него ничего, Кларенс приступил к делу.

– У меня есть материал против Дзаватини. Вас это может заинтересовать?

Гангстер продолжал молчать. Кларенсу ничего не оставалось, как начать рассказывать.

Не называя имен, он объяснил, что располагает точными данными об обстоятельствах убийства двух грузчиков и о терроре в порту. Бандит слушал его нетерпеливо, перекатывая толстой волосатой рукой с перстнем на указательном пальце шар на зеленом сукне.

Когда Кларенс кончил, О’Лири переступил с ноги на ногу.

– А вы сами кто такой?

Голос у него был хриплый и властный.

– Этого я вам сейчас не стану сообщать, – сказал Кларенс, – пока не увижу, что вы возьметесь за дело серьезно.

– А как фамилии тех людей, которые в порту могут свидетельствовать против Боера?

– Послушайте, – возмутился Кларенс. – Вы меня обо всем спрашиваете, но мне ничего определенного не говорите. Заинтересовались вы этим или нет?

Не обращая внимания на вопрос, гангстер снова перебил репортера:

– Вы кому-нибудь уже говорили об этом?

– Нет, пока никому.

– А в полиции?

– Тоже никому.

– У вас есть показания этого грузчика с отпечатками пальцев?

– Я могу их достать, как только это потребуется.

Неожиданно О’Лири отвернулся и поставил шар на биллиард. Он долго целился, пробил и выругался, так как не попал в лузу. Затем он перешел на другой конец стола и снова стал целиться.

Кларенс растерянно стоял возле биллиардного стола.

Он простоял с минуту, глядя, как Петух гоняет шары. Потом он почувствовал, как кто-то взял его за рукав. Это был хозяин бара.

– Ну, что, – спросил он шепотом, – поговорили?

– Поговорили, – таким же шепотом ответил Кларенс. – Только он что-то молчит. Ничего не ответил мне.

– А вы его спросите.

– Эй! – Кларенс обратился через стол к гангстеру. – Вы будете заниматься этим делом или нет?

Петух не ответил. Навалившись животом на биллиард, он старался достать шар. Он вел себя так, как если бы вопрос репортера относился не к нему.

– Что же он молчит? – спросил Кларенс у хозяина бара.

Тот зло пожал плечами.

– А кто вы такой, чтобы он вам отвечал? Пожалуй, вам лучше…

Он не успел окончить, так как гангстер обратился к нему.

– Эй, Джо!

– Да, – подобострастно отозвался хозяин бара.

– Выстави этого типа отсюда. Мне его рожа не нравится.

– Сейчас.

Хозяин бара взял репортера под руку.

– Ну, пошли.

– Послушайте, – Кларенс возмущенно дернул руку. – Послушайте, вы не имеете права так со мной обращаться.

Он попытался вырваться, но хозяин крепко держал его.

– Позови полисмена, – лениво сказал Петух, облокотись на стол. – Позови полисмена, если он начнет скандалить.

– Ничего, – сказал хозяин бара. – С таким-то я и сам справлюсь.

Он ловко завернул руку Кларенса за спину. Репортер почувствовал сильную боль в плече.

Подталкивая Кларенса сзади, хозяин бара провел его через комнату и коридор и вытолкнул во двор..

Дверь со стуком затворилась.

Очутившись во дворе, Кларенс чуть не разрыдался от бессильной злобы и унижения. Никогда еще в жизни никто так не обращался с ним. Руки и ноги у него дрожали от волнения.

У него было такое впечатление, что его высекли, как мальчишку. И кто! Люди, дружбу с которыми он счел бы за оскорбление, – хозяин притона и бандит.

Поправив галстук и всё еще испытывая нервную дрожь, репортер вышел на улицу.

Кларенс пошел по тротуару, глядя себе под ноги. Если этот Петух держит себя так, то что же должны представлять собой главари шаек! Он вспомнил, как кто-то рассказывал ему, что у Дзаватини есть собственная паровая яхта и трехэтажная вилла за городом. Тогда он не совсем поверил, считая это сплетнями. Но теперь видел, что это правда. Ведь из одного только порта бандит ежемесячно получал десятки тысяч долларов, А только ли порт был у него под контролем?

Разговор с Петухом продемонстрировал Кларенсу его собственное бессилие. Ведь он, репортер и честный человек, знал, что О’Лири – бандит, и еще множество людей знали об этом, и тем не менее гангстер свободно появляется в общественных местах и – более того – держит себя там полным хозяином.

Значит, бандиты могли бы, например, прийти к нему в дом, убить его, убить его жену и дочь, и ни у кого не было бы сил бороться с ними.

От этой мысли Кларенсу стало жарко. Он остановился и ослабил галстук. Выходит, что он всё это время жил в полной беспечности только потому, что бандитам не было до него никакого дела, как муравей, который, переползая дорожку, воображает, что он сильнее всех, и не знает, что в конце ее показался мальчик, готовящийся раздавить его.

Он поднял голову и огляделся. Улица была такой же, как две недели назад, до того как Докси направил его в порт. Так же катились по рельсам трамваи, облепленные щитами рекламы, мальчишка-газетчик на углу оглушительным голосом выкрикивал названия сенсационных статей, и разноликой массой шли прохожие, не слыша и не замечая этих выкриков. И неяркое осеннее солнце также освещало серый зернистый бетон зданий и пыльную листву тощих акаций в сквере.

Улица была такой же и не такой. Исчезло ощущение устойчивости. Никто из тех, кто шел навстречу Кларенсу или обгонял его, никто из этих прохожих в беретах, мягких шляпах, осенних шерстяных платьях или легких пальто, не мог быть уверен в своей безопасности. За всем, что было сейчас в поле зрения Кларенса, за толпами прохожих, за колоннами быстро бегущих автомобилей, за высокими зданиями со множеством окон стояла огромная зловещая тень гангстера с ножом в руке.

«А что, если, – подумал Кларенс, – что, если я остановлю сейчас кого-нибудь – вот хоть эту широкую спину впереди с покатыми плечами, в сером пиджаке? Что, если я остановлю этого человека и скажу ему, что я разговаривал с бандитом, с настоящим убийцей и знаю, где его найти? Что этот человек в пиджаке сделает? Наверное, посмотрит на меня удивленно и встревоженно и посоветует обратиться к полисмену. Потом остановится и будет долго провожать меня подозрительным взглядом… А если я остановлю женщину?.. Она испугается и поспешно пойдет от меня прочь».

Кларенс принялся размышлять о том, что получилось бы, если обратиться к полисмену. Тот тоже удивленно и недоверчиво посмотрит на него и укажет на полицейское управление. Там Кларенса передадут следователю, а тот потребует доказательств. Потом начнется длинный процесс. Петух или Боер, если речь будет идти о нем, выставят свидетелей, экспертов, защитников. И все они вместе докажут, что Кларенс либо лгун, либо клеветник, либо сумасшедший. Затем суд разойдется, и бандиты, посмеиваясь, выйдут на улицу. А ночью…

Репортер знал теперь, что ни один из тех блюстителей порядка, к которым он обратился бы, не сделает самого простого и естественного – не арестует и не обезоружит О’Лири или Дзаватини. И полисмены, и сыщики, и следователи пустят это дело по каналам закона, а эти каналы были уже теперь так засорены и испорчены, что вели совсем не туда, куда надо.

Вот если бы просто собрать всех этих прохожих, среди которых, несомненно, очень много честных, работящих людей, и кинуться к особняку Дзаватини и в бар на Восьмой авеню; кинуться, взять бандитов и не дать им укрыться за спасительную процедуру судебного следствия..

Кларенсу пришло в голову, что он скатывается на позиции какого-то примитивного анархизма. Он усмехнулся своим мыслям, потом закусил губу. А что же делать на самом деле?

Он вспомнил слова Докси: «Мы все знаем, что делают бандиты в городе. Почему же мы об этом напишем? Потому что у нас нет доказательств».

От начальника отдела мысли Кларенса перекочевали к редактору – мистеру Бирну. Странное соображение поразило Кларенса, и он замедлил шаги, задумавшись.

Между Бирном и О’Лири было какое-то, с трудом улавливаемое сходство. Оно существовало, несмотря на то, что Бирн был мал ростом и как-то рафинирован во французском духе, а Петух огромен и груб; несмотря на то, что один был образован, а другой едва ли не полуграмотен; несмотря даже на то, что один был издателем огромной газеты, а другой – уголовным преступником.

Репортер напряженно размышлял, и вдруг его осенило. Сходство было в манере разговаривать. Так же, как Бирн у себя в кабинете обращался в разговоре только к Докси, так и Петух, узнав всё, что ему нужно было, стал говорить только с хозяином притона. Бирн так же, как и О’Лири, чувствовал себя оскорбленным, когда репортер осмеливался о чем-то спрашивать его. Чертой, которая объединяла главного редактора «Независимой» и гангстера, была наглая уверенность, что они являются хозяевами жизни. И тот и другой знали, что сила на их стороне, и это избавляло их от необходимости считаться с другими. Разница состояла лишь в том, что у одного наглость была замаскированной, а у другого откровенной.

Это не могло быть врожденным свойством характера. Это было воспитано в этих людях их положением.

«Теперь я, кажется, двигаюсь к философии „красных“, – сказал Кларенс себе. – Не слишком ли много за один день?»

Ему стало стыдно своего бездействия. После смерти Бенсона прошло уже пять дней, а он не сделал еще ничего. Завещание грузчика лежало у него в столе, судьба Розиты Каталони была еще неизвестна, и в порту сотни грузчиков продолжали работать на банду негодяев.

Будет он или не будет продолжать борьбу?

Но Кларенс не успел ответить самому себе. В репродукторе над его головой прозвучал сигнал проверки времени.

Репортер взглянул на часы и побежал к автобусной остановке. Ему следовало прийти в газету уже десять минут назад.

Вечером Кларенс снова сидел у Барли.

Когда репортер рассказал о встрече с О’Лири и о своих впечатлениях, краснолицый лысый аптекарь покачал головой.

– Могло получиться и так. Понимал это Петух или нет, но ведь речь здесь шла вообще о борьбе с гангстеризмом. А в этих случаях враждующие шайки могут даже объединиться. Но я, признаться, думал, что результат будет другим.

– Что же делать? Я не могу махнуть на всё это рукой.

Барли молчал.

– Но вы не думайте, – сказал он наконец, – что бандиты так всесильны. Для вашего Бирна, например, Дзаватини или Петух просто щенята.

– Но почему же «Независимая» прекратила печатать материалы о положении в порту? Я уже представлял себе всё это так, что Дзаватини запугал Бирна.

– Ни в коем случае. – Барли усмехнулся. – И главный судья штата, и начальник полиции, и даже губернатор – всё это ставленники группы лиц, в которую входит и Бирн. Ваш шеф может сбросить гангстера одним щелчком. Они его держат, потому что он им нужен.

– Но чем вы объясните молчание газеты? Ведь сначала Бирн хотел правдивого расследования. Докси мне об этом не раз говорил.

– Сейчас я вам объясню. – Барли задумался. – Тут всё зависело от того, до каких пределов интересы справедливого расследования дела шли вместе с интересами самого Бирна. Очень может быть, что сначала весь шум был затеян «Независимой» для того, чтобы прижать Дзаватини. А потом, когда Бирн добился своего от гангстера, он сразу замолчал.

– Значит, я, – сказал потрясенный Кларенс, – выступал здесь в роли пугала. Сначала Бирн натравил меня на Дзаватини, а потом дернул за веревочку назад.

– Так оно, наверное, и было, – согласился Барли. – Вы показывали редактору то, что записали со слов Бенсона?

– Я оставил это у него.

– Значит, Бирн показал эти листки Дзаватини, и тот сдался. После этого редактор и прекратил всё.

Кларенс вздохнул. Ах вот почему главный редактор запретил ему обращаться в полицию! Он уже взял свое и не хотел дальше ущемлять гангстера.

Различные факты из жизни газеты, которые жили в сознании Кларенса разрозненно – случаи явной клеветы, опубликование непроверенных слухов, резкие несправедливые выпады против отдельных лиц и целых организаций – всё это построилось теперь в единую цепь< То, что он считал отклонением от нормы, – оказывается, и было нормой. Газета с ее вечерним и утренним тиражами была огромной фабрикой намеренной фальсификации, служившей целям самого Бирна. Когда ему было выгодно, главный редактор начинал кампанию в газете, когда это становилось невыгодным, прекращал ее.

Первый раз репортер подумал о том, что пресловутая свобода печати была вовсе не таким благодеянием для страны, каким ее изображали в университете. Да и существовала ли вообще эта свобода? Каждому американцу были хорошо известны всевозможные случаи нарушения законов, – хищений и преступлений. Но люди, и сам он, смотрели на это, как на частное. Что бы они сказали, если бы им представилась возможность увидать всё сразу?

– Что же делать? – повторил Кларенс рассеянно. – Лезть в петлю.

Но Барли был настроен не так пессимистично. Он встал и прошелся за своей стойкой.

– Я бы вам посоветовал, – сказал он. – Не знаю только, воспользуетесь ли вы моей мыслью.

– Ну, давайте, – сказал репортер вяло.

– Что, если вам обратиться к швейникам?

– В профсоюз швейщиков! – Кларенс насторожился. В течение этих дней он уже дважды слышал об этом профсоюзе. – Но какое отношение они имеют к порту?

– Никакого, – согласился Барли. – Но они могут послать туда своих ребят и дать вам своего адвоката. В этом профсоюзе Дзаватини не испугаются. Швейная промышленность здесь тоже была под контролем гангстеров, но они вышибли их… Только имейте в виду, что если вы с ними свяжетесь, вам уже в газете не работать.

Кларенс знал об этом. В «Независимой» о профсоюзе швейников писали как о банде бесчинствующих анархистов или о «красных выродках, руководимых Москвой». Во время перевыборов в профсоюзе газета, которая писала о рабочем движении только в крайних случаях, посвятила швейникам несколько передовых с призывами разогнать его новое руководство. Обратиться к швейникам означало сразу же поставить себя под удар как «неблагонадежного».

– Не знаю, – сказал репортер с сомнением. – Об этом мне нужно подумать. Даже посоветоваться с женой.

– Конечно, – кивнул Барли. – Такие дела не делаются наобум. Тут нужно взвесить всё.

В аптеку начали собираться посетители, и Кларенс отправился домой. Настроение у него несколько улучшилось.

Придя домой и открыв ключом дверь, Кларенс сразу увидал на вешалке пальто доктора Майлза. В коридоре стоял запах лекарств.

Услышав шаги мужа, Люси, красная, с заплаканными глазами вышла из комнаты.

– Ты знаешь, у нее кризис.

Кларенс прошел к дочери.

Девочка, очень похудевшая, бессильно вытянула руки вдоль тела.

– Голова болит, – сказала она, с трудом глотнув.

– Сегодня она весь день играла, температура была нормальная, – начала Люси. – Я ей разрешила встать, и вдруг…

– Ничего особенного, – доктор Майлз поднялся со стула. – Обычная лакулярная ангина. Если ей до утра не станет лучше, вызовите меня и сделаем пенициллиновый укол. Но, пожалуй, обойдется и без этого.

Кларенс опустился в кресло. Ко всем его заботам прибавилась новая.

Ему нужно было подумать, как поступать дальше. Пойти на связь с профсоюзом швейников было слишком важным шагом, который мог перевернуть всю их жизнь. Он не мог решать этого один.

В кухне было тепло и уютно. Воспользовавшись отпуском, Люси навела повсюду порядок.

Люси была домовитой женой и в ведение хозяйства вкладывала всю присущую ей основательность. Занавески на окне были у нее всегда накрахмалены, посуда начищена до блеска. Она любила заводить вещи, которые служили бы не месяц и не два, а целую вечность. Алюминиевая суповая ложка, например, не могла ее удовлетворить, и в течение недели разыскивалась тяжелая посеребренная ложка из меди.

Люси приобретала в хозяйстве только хорошие, надежные вещи, и поэтому у них, при сравнительно хорошей зарплате, еще не было ни приемника, ни телевизора. Люси предпочитала последовательность. Сначала – самое необходимое, затем уже – развлечения.

От кухни веяло прочным домашним уютом. Видно было, что здесь собираются жить не годами, а десятилетиями.

Кларенс понимал, что если он обратится в профсоюз швейников, который считался «красным» в деловых кругах города, от всего этого уюта придется отказаться. Найти работу здесь в городе будет уже невозможно. Ни в одной другой газете его не возьмут. А сумеет ли Люси бросить свое гнездо? Ради чего? Ради того, чтобы выполнить дело, начатое Бенсоном.

Кларенс в раздумье ходил по тщательно протертому линолеуму, когда во входную дверь постучали. Занятый своими мыслями репортер прошел в коридор.

– Кто там?

– Телеграмма.

Кларенс машинально повернул французский замок. Дверь тотчас же резко отворилась, как будто кто-то с силой дернул ее снаружи.

Маленького роста проворный и коренастый человечек оттеснил репортера и прошел вперед, за ним последовал рослый детина в кожаной новой куртке с широкими плечами и шрамом на левой щеке.

Кларенс, стоя у открытой двери, растерянно смотрел на них. Эти двое, наверное, ошиблись адресом.

Маленький уже прошел на кухню и указал тому, что был в куртке, на стул.

– Садись, Малютка, отдохни.

Рослый проворчал что-то и сел, угрюмо оглядываясь.

– Послушайте, – Кларенс, наконец, обрел дар речи. – Вы, наверное, не туда попали.

Маленький рассмеялся дробным смехом. Затем он сразу оборвал его.

– Ваша фамилия Кейтер?

– Да, Кейтер.

Маленький обратился к товарищу.

– Ну вот видишь. Я тебе говорил, что это здесь, а ты спорил. Тебе бы только поспорить.

– Не тяни, – угрюмо проворчал рослый. – Не тяни, берись прямо за дело.

Маленький, не отвечая, прошелся по кухне, рассматривая полки с кастрюлями, плиту и раковину. Он приоткрыл шкафчик, заглянул туда и притворил. Он вел себя, как хозяин, не обращая никакого внимания на ошеломленного репортера.

– Не тяни, – повторил рослый. Он вытащил из карману сигарету, закурил и бросил спичку на пол.

Холодея от страха, Кларенс понял, кем были эти ночные посетители. Бандиты. Гангстеры из шайки Дзаватини.

Ощущение растерянности и собственного бессилия охватило его. Что делать? Каждый из них был вдвое сильнее его. Кинуться к телефону и вызвать полицию? Во-первых, они не позволят ему даже подойти к аппарату. Если бы он это и сделал, они бы успели убить его и скрыться еще до появления полисменов. И затем в комнате Люси и Кэт.

Вспомнив о жене и дочери, Кларенс сжал зубы. От страха за них его собственный испуг несколько уменьшился. Нужно было сделать всё возможное, чтобы бандиты не прошли в ту комнату, чтобы Кэт и Люси не проснулись.

Он сунул руки в карманы и шагнул вперед.

– В чем дело? Что вам нужно?