Текст книги "Перелом (СИ)"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 51 страниц)

Глава 3

И работа на «аэродроме» завертелась. Как только очередной самолет садился на поле, его тут же дружной толпой, с матерками, закатывали на «пристрелочный» стапель, ориентированный по щиту выверки наводки, прикручивали направляющие для РС-60, винтами выставляли сходимость ракетного огня на трехста метрах, и передавали оружейникам, которые снаряжали Аисты ракетами, патронами и снарядами к АГС.

Немцы же начали атаку с первыми лучами солнца. Вперед пошли понтонеры. Подкатив под прикрытием артогня свою технику, они начали устанавливать переправу через Большую Курицу. Речка-то и была шириной десять-двадцать метров, но берега были в основном топкие, поэтому мест для переправы было не так уже и много, так что, сделав пару пристрелочных в километре дальше, чтобы не спугнуть фрицев раньше времени, наша батарея гаубиц сделала короткий огневой налет, который лег точно по одному из саперных подразделений. Подразделение перестало существовать, а остальные резко отпрянули от реки.

Проблема для наступающих была в том, что река протекала в широкой низине, с перепадами высот от силы один метр, и тянулась она на пятьсот-шестьсот метров по обе стороны от реки. Идеальный тир. И на него уже вышли три колонны танков – немцы собирались рывком навести переправы, перебросить по ним танковую дивизию и обедать уже в Курске. А тут – сначала артналет сорвал наведение переправ, а потом из-за холма на взгорок выехали семнадцать наших танков и самоходок и за три минуты устроили немецким танкам ад. С расстояния в километр-полтора, да с возвышенности, да с защищенного места – идеальные условия. Даже немецкая артиллерия поначалу не мешала, лишь через пять минут сменив установки и начав интенсивный обстрел позиций, откуда велась наша стрельба. Но было уже поздно – кумулятивные и бронебойные снаряды издырявили более трех десятков танков – пока они шли в колоннах, промахнуться было очень сложно – не в один, так в другой попадешь – немцы шли максимально плотно, чтобы сократить длину колонн что позволяло увеличить скорость прохождения местности максимально возможными силами, и дистанция между танками была пять-семь метров, отчего с расстояния в километр, да при высоте немецкой бронетехники под три метра, каждая колонна выглядела сплошной рычащей змеей, в которую вонзались стальные иглы наших снарядов, выбивая из ее боков и башенных наростов горячие осколки и впиваясь в ставшую беззащитной плоть, в которой находилась смесь из немецких танкистов, снарядов и бензина. Уже через минуту "змеи" рассыпались, оставив на маршрутах движения свои горящие куски, но и разбежавшиеся змеиные сегменты, подставив борта, были по прежнему легкой добычей. Наконец, сначала один, потом другой, третий танк врубали дымоаппаратуру – как шутили наши бойцы – "опять фриц пустил газы". Поле боя, точнее – избиения, заволакивало дымом, постепенно скрывая недобитков. Вскоре мы прекратили стрельбу, вывели бронетехнику из-под навесного гаубичного огня и стали ждать продолжения. Счет тридцать-ноль нас вполне устраивал.

Фрицы, получив передышку, собрали разбежавшихся саперов, и те начали возводить оставшиеся неразгромленными переправы. Мы не препятствовали – нечем. Но выдвинули к речке группы пехоты, которые заняли подготовленные для засад позиции – теперь, в дымовухе, риск снизился еще больше, так что комдив двинул вперед еще и бронетехнику – пободаться на близких дистанциях.

Первый перебравшийся на наш берег немецкий танк был подбит из СПГ расчетом с классической триадой фамилий – Иванов, Петров и Сидоров. Таких троиц в нашей армии было сорок семь, и они устроили между собой негласное соревнование, которое, тем не менее, широко освещалось в боевых листках и республиканской прессе. "Наши", участвуя в категории "расчет СПГ", были пока на третьем месте с восемью подбитыми танками, и этот танк позволил им подняться сразу на две ступеньки – теперь они поделили первое место с тройкой из седьмой пехотной дивизии. Вот только сразу после выстрела они надолго выбыли из соревнований – подобравшись слишком близко к переправе, они обнаружили себя выстрелом, и уйти не успели – их позицию накрыло тремя близкими взрывами. Петров был вырублен сразу, Иванов, получив контузию, мотал головой, и только Сидоров, сохранив ориентацию в пространстве, потащил Петрова в промоину, из которой они вообще-то и должны были вести огонь, да понадеялись, что за дымом успеют смыться. И лишь дотащив его до промоины, Сидоров увидел, что броник Петрова пробит в трех местах. Откинув защелки, боец сбросил с Петрова его покоцаную скорлупу, взрезал одежду и стал налеплять на раны компрессы – срывал с них защитную пленку и лепил прямо на тело клейкой стороной, максимально быстро, чтобы клеевые компоненты схватились уже в контакте с телом, надежно запечатывая рану и фиксируя в своей быстро застывающей пене возможные мелкие осколки и кожу с подкожными слоями, создавая эдакий местный монолит.

Действовал он быстро и сноровисто, даже успел поймать левой рукой Иванова, который, явно находясь в прострации, полз куда-то на север. В руке он держал ошметки своей каски, разрезанной осколком почти пополам, так что из нее жесткой щеткой торчали обрезки стеклопластика, а налобная титановая пластина была порвана косым шрамом почти вдоль всей своей длины. Причем ременная система креплений и пластиковый подкасочный амортизатор оставались на голове Иванова эдакой камилавкой, опутывая ее своими ремешками – ее крепления имели предел по тянущим усилиям, и именно они спасли Иванова от сворачивания шеи, когда осколок вошел в каску и своей инерцией потащил ее вбок – в какой-то момент соединения лопнули и дальше осколок и жесткая часть каски ехали по черепу, точнее – по системе амортизации, которая предохраняла скальп. Но, увлекаемая осколком, раздробленная жесткая часть системы защиты головы, похоже, все-так надорвала левое ухо – оно все было залито кровью и как-то неестественно болталось. Поэтому Сидоров, особо не вдаваясь в детали, быстро приладил ухо на место и просто налепил такой же компресс – медики потом разберутся, сейчас главное – остановить кровь, защитить от дальнейшего загрязнения и снять болевой шок. Ну, тут от Иванова уже ничего не зависело – работали кровеостанавливающие и противоболевые препараты самих компрессов, он только на всякий вколол каждому по противошоковому тюбику и стал думать, как тащить своих товарищей в тыл. Но тут из дымовухи вынырнула их группа прикрытия – не дождавшись возвращения СПГшников, они ломанулись "вытаскивать" их "из лап немцев". И очень вовремя – за те пять минут, что Сидоров вытаскивал и латал своих товарищей, немцы, несмотря на перекрестный огонь с разных направлений, переправили на наш берег уже семь танков и роту пехоты, и они разворачивались веером, чтобы отодвинуть наших бойцов от плацдарма.

К сожалению, мотопехота этой танковой дивизии уже полностью была на бронетранспортерах. Мы уже как-то привыкли, что немецкая мотопехота перемещалась в основном на грузовиках, а на поле боя взвод, максимум рота действовали на ганомагах. А тут этой пехоты становилось на нашем берегу все больше и больше, и они как-то излишне быстро стали вытеснять наших бойцов с предполья, к возвышенностям, по которым и проходила основная линия обороны. По речной долине в дыму шли короткие схватки между мелкими группами пехотинцев. Немцы старались рывком продвинуться на бронетранспортерах как можно глубже на нашу территорию, мы подбивали их технику из гранатометов, минометных или танковых пушек. Выжившие после попадания выскакивали под автоматные или пулеметные очереди, выжившие еще и после этого залегали за холмиками, бугорками, а то и в траве, и начинали палить во все стороны. Конечно, если какой-то бронетранспортер въезжал в подготовленный парой отделений огневой мешок, то скоро от него оставался горящий кузов и горстка рассыпанных поблизости трупов. Но ганомаги не всегда въезжали так удачно – в попытках прорваться через недостаточно плотный, но все-таки действенный пушечно-гранатометный огонь, немецкие мехводы кидали свои боевые машины резкими зигзагами, порой проскальзывая перед самым носом реактивного снаряда РПГ или резким поворотом уходя от неминуемого поражения танковым снарядом, который лишь прочеркивал трассером дымный воздух с правого или левого борта.

Так, выкидывая гусеницами при резких спуртах травянистые комья земли, немецкие бронетрапспортеры наконец отодвинули нашу пехоту от переправ. Группы немецкой пехоты еще попадали под кинжальный огонь, когда выныривали сквозь дым на нашу очередную позицию, но постепенно они просачивались между ними, и нашим бойцам приходилось все время пятиться, чтобы их не взяли в клещи. Стрельба шла непрерывно, в разных направлениях, взрывы гранат, крики, топот ног смешались в сплошной какофонии слепого боя, когда уже на трех десятках метров видны только смутные силуэты, и время на реакцию – опознать, прицелиться и выстрелить, или не стрелять – измеряется долями секунд – действовать приходилось на подкорке. Наконец прозвучали тройные свистки, и наши стали энергично оттягиваться за линию ловушек. Пара немецких отделений, преследовавшая наших по пятам, влетела в такие ловушки – в низинках, где так удобно продвигаться вперед под защитой неровностей, в траве на невысоких кольях были натянуты нити колючей проволоки, которые придержали рывок фрицев – и чтобы они замедлили движение, и чтобы не попадали кучей. И тогда-то и были нажаты подрывные машинки, и четыре МОНки выкосили сначала одну, а потом и вторую ложбинку. Мощные слитные взрывы на близких дистанциях тормознули немецкую пехоту, она залегла и стала ждать свои танки, а наши бойцы, получив передышку, оттягивались за линию окопов.

Теперь лишь редкий гаубичный огонь да слепая танковая стрельба сквозь дымовую завесу по засеченным ранее направлениям хоть как-то мешали немецким танкам переходить на наш берег. Но, видимо, недостаточно – уже через час после начала пехотной атаки немцы сосредоточили танковый кулак в три десятка машин, развернулись цепью и пошли вперед.

И тут-то комдив в очередной раз поблагодарил себя, что не пожадничал грузоподъемность автотранспорта на обвес для дивизионных Аистов и взял с собой все, что к ним полагалось, не забив этот объем чем-нибудь более логичным для танковой дивизии – теми же снарядами или топливом в бочках. Топлива и снарядов и так хватило бы на три дня интенсивных боев, а вот дополнительные опции к своей авиатехнике вдруг выстрелили самым удачным образом. Так-то предполагалось, что наши наземные части всегда будут иметь поддержку штурмовой авиацией. Но третья танковая временно оказалась отрезанной от основных сил, да и чтобы подтянуть штурмовики поближе, требовалось время. Они уже пару дней оказывали все большее давление ото Льгова, но немцы обложили свои батареи бронированными ЗСУ-20-4, да и обычные буксируемые двадцатки были густо натыканы – одна танковая дивизия имела их шестьдесят штук – эту-то колючую конструкцию пока и раздергивали наши штурмовики, теряя за вылет по одному-два самолета. Так что помощь авиации нашим танкистам была пока косвенной – так, предыдущим вечером она накрыла колонну грузовиков, перевозивших боеприпасы для гаубиц – потому-то сегодня огонь немецкой артиллерии и не был таким интенсивным, несмотря на достаточность стволов. Зато постоянные штурмовки заставили немцев оттянуть все зенитные стволы к своим штабам и батареям, оставив без прикрытия наступающие части. В общем, это было логично – ну не видно было под Курском нашей штурмовой авиации.

Но она была. Как раз в лице этих недо-штурмовиков. Конечно, единственный двигатель уменьшал их живучесть, а более слабое бронирование позволяло выдерживать лишь стрелковый огонь, да и то – только с переднего и заднего ракурса, а уж попадание хотя бы двумя двадцатками гарантированно выводило самолет из строя. Но сейчас, в отсутствии двадцатимиллиметровок, да еще в горячке боя, немцы не сразу заметили ровный строй Аистов, заходивших на цепь немецких танков. Задымление давало достаточное прикрытие по горизонтали, но сверху немецкие танки были как на ладони, и наши Аисты один за другим стали заходить в атаку.

Они обогнули поле боя с севера, и теперь по одному ложились на курс атаки, нацеленный на очередной танк. Пилоты были не слишком опытными, да еще усилившийся ветер все время норовил сбить прицел, так что летчикам приходилось прилагать много сил, чтобы удержать легкий самолетик в дерганных воздушных потоках. Но тем не менее новоявленные штурмовики с интервалами в пятьсот метров делали плавный доворот на восток, "садились" прицелом на двигательный отсек и, с трудом удерживаясь на нем, подбирались на двести-двести пятьдесят метров, после чего, уловив момент, когда пляшущий прицел снова захватывал танк, давали залп двумя РС-60. Оставляя дымные шлейфы, снаряды устремлялись к цели. Попадания перемежались промахами, и тогда на тот же танк заходил следующий в цепочке самолет, а отстрелявшийся делал поворот на север и совершал круг, чтобы через пару минут снова зайти на следующий еще не подбитый танк. Самолеты начинали атаку строем в виде пологой дуги длиной более трех километров, медленно втягиваясь в пространство над полем боя. Но уже после первого прохода всех самолетов эта дуга превратилась в круг, который все сжимался и сжимался, так что уже к третьему заходу его диаметр стал менее километра. И эта циркулярная пила деловито вырывала из жизни танк за танком – уже через двадцать минут на поле горело или просто стояло более сорока танков. А самолеты, расстреляв каждый по восемь ракет, точно также стали "ходить" по пехоте, поливая ее из пулеметов и осыпая снарядами АГС. Немецкая атака захлебнулась, не дойдя даже до наших окопов.

И немцы пока не знали, как им выбраться обратно – возвращаться по открытому полю, под слабым прикрытием редеющей дымовой завесы, было самоубийством. Похоже, они только дожидались, когда их возьмут в плен – «выглянувшие» на поле боя БМП за три минуты собрали более пятидесяти немецких пехотинцев. Вскоре на нем сновало уже более десятка групп из трех БМП, окружая, добивая и собирая оставшуюся без прикрытия танков пехоту. Но дым постепенно редел, и по нашим БМП начинали бить с противоположного берега немецкие самоходки.

Потеряв одну БМП подбитой и одну – поврежденной, комдив дал приказ танкам выдвинуться к берегу реки и постараться подавить немецкий огонь. Шесть танков под прикрытием огня наших самоходок пошли вперед, к переправам. Немецкие самоходки переключились на новые цели, и вскоре вокруг танков плясали всполохи земли. Мехводы шли по ломанным траекториям, но то один, то другой снаряд бил в танковую броню, высекая снопы искр. Вот один танк, словив снаряд в гусеницу, замер и окутался в дымовую завесу, под прикрытием которой к нему сразу же рванул эвакуатор, вот другой, получив рикошет в башню, пошел задним ходом обратно к исходным позициям – от сильного удара поломался поворотный механизм башни. Пришлось выставлять дымовую завесу по всему полю, хотя комдив и старался сохранить немногочисленные оставшиеся дымовые мины – его надежда на сильную броню своих танков не вполне оправдалась – хотя корпуса пока и выдерживали огонь немецких ПТО, у техники нашлись другие места, уязвимые даже на таких дистанциях.

Так что к моменту подхода к переправам оказалось, что те уже взорваны. Наводить свои переправы под гаубичным огнем комдив не стал – слишком высок риск. Вместо этого он снарядил три мотопехотные взводные группы, которые, переправившись через реку на БМП, попытались зайти в тыл немцам, чтобы выкурить их самоходки и арткорректировщиков с позиций на возвышенностях западного берега. Но и тут последовала неудача. Немецкие мотопехотные роты имели на вооружении по три ганомага с пушкой 37 миллиметра, и эти подвижные огневые точки, да еще в обороне, оказались опасным оружием против нашей легкобронированной техники. А попытки пройти по балкам или руслам ручейков срывались выставленными засадами с Фауст-РПГ. Потеряв три БМП, группы откатились назад, так что комдив вернул в расположение и три мотопехотные роты, которые должны были поддержать прорыв в случае его успеха. На остальных участках положение тоже было патовым. Немцы сунулись было с севера, но танки взводных групп подбили с дальних дистанций три немецких танка, и фрицы временно прекратили свои попытки.

Возник новый феномен – насыщенный техникой и артиллерией позиционный фронт, который пока не могла прорвать ни одна из сторон. Наше преимущество в подвижности нивелировалось многочисленностью немцев, а многочисленность немцев – той же подвижностью и плотностью орудийного огня, так что даже задымление поля боя не помогало, наоборот, в нем увереннее действовали наши БМП, которые под прикрытием дымовухи могли выходить во фланг немецким танкам. Ну а по артиллерии – немецкая была прикрыта от воздушных налетов мощной ствольной ПВО, но недостаток снарядов не позволял ей раскатать наши позиции – боеприпасов хватало только на отражение атак, при которых огонь гораздо эффективнее, чем при стрельбе по укреплениям – если в первом случае площадь поражения измеряется десятками квадратных метров, накрытых стеной осколков, то во втором – несколькими квадратными метрами разрушенных окопов, в которые еще надо попасть. Но отражать атаки они все-таки могли. Тоже тупик. Мешок получил плотные стенки, которые могли выгибаться в ту или иную сторону, но никто не мог их прорвать. И решение надо были искать вовне.

К этому моменту наш восточный фронт, проходивший с юга на север по линии Курск-Орел-Козельск длиной двести пятьдесят километров, стабилизировался. Два дня – с двадцать шестого по двадцать восьмое – к западу от Орла шли маневренные бои. Немцы пытались отдавить нас обратно в брянские леса, мы упорно этому сопротивлялись. Танковые перестрелки, атаки пехоты с заходом во фланги, просачивание – обе стороны пытались нащупать чудодейственное средство, которое помогло бы переломить врага. Ни у кого это не получалось, но в выигрыше от такой ситуации были мы. До сих пор именно немцы владели инициативой, навязывая бои после того, как сосредоточат войска – все наши прорывы основывались на случайности, а их дальнейший успех – на способности быстро наращивать усилия с помощью многочисленного гусеничного транспорта, постоянно подпитывая напор с помощью железных дорог – мы пользовались преимуществом коммуникаций по внутренним хордам нашей территории. Сейчас же и немцы, и мы кидали в топку сражений все новые и новые части, по мере того, как подтягивали их к линии фронта.

Но и тут ситуация была в нашу пользу. Если нам подтягивать их было близко, то немцам, с потерей транспортных путей по линии Курск-Орел, приходилось тащить составы в обход, через Новый Оскол и Касторное, дальше распределяя их либо на фронт под Ельцом, против РККА, либо пробрасывая на запад, против нас – через Ливны до Долгого, а то и до Орла – и затем на север. Но вот от Орла железнодорожное сообщение было прервано нашими бомбардировками, поэтому от Долгого и Орла войска шли на север уже своим ходом – через пробитый коридор шириной сто пятьдесят километров между еще немецким Орлом и все еще советским Ельцом, который РККА обороняла уже почти два месяца, зарывшись в землю многокилометровыми траншеями и постоянно то оказываясь в окружении, то снова прорывая его. Да и воспользоваться железными дорогами севернее Орла было проблематично – наши высотники неплохо погуляли над территорией, захваченной немцами в июле-августе – мосты, путепроводы, водокачки и станции были разрушены во многих местах, так что когда фрицы все-таки смогли защитить пути зенитными ракетами, защищать именно железную дорогу уже не было смысла, только обычные дороги, по которым немцы и везли все свои грузы и войска. Поэтому после Долгого пути расходились – большая часть шла на север, чтобы наступать на позиции РККА а меньшая – доезжала до Орла и вступала в бои уже с нами.

Так что западнее Орла подразделения обеих сторон, уперевшись, крутились на площади сорок на восемьдесят километров, стараясь зайти во фланг, подловить на марше, занять выгодную высоту. Возникла своеобразная собачья свалка, когда небольшие подразделения, вплоть до взвода, а то и отделения, настолько перемешивались на местности, что было сложно разобрать, где кто находится. Порой даже отдельные бойцы, оказавшись в одиночестве, но с гранатометом, дожидались прохода врага, выстреливали гранату в танк или грузовик, и только после этого утекали по кустам и оврагам – и мы, и немцы были настроены на взаимное уничтожение. Вот только немцы не могли перемещать тяжелое оружие вне дорог, наши же БМП ходили "по направлениям", появляясь совершенно из неожиданных мест. Немцев просто не хватало, чтобы перекрыть все участки местности – помимо одной танковой и одной мотопехотной дивизий они смогли выделить еще одну пехотную дивизию, да и то не сразу. Так что поначалу эти две дивизии и удерживали фронт в восемьдесят километров, причем двадцать шестого они еще пытались отдавить нас на запад, соответственно, между их наступающими частями были просветы. А больше этих трех дивизий они выделить и не могли – все их силы сейчас были направлены на север, в сторону Москвы.

И только в первый день боев, пока пытались пробиться через наши порядки во встречных боях или в атаках на поспешно занятую оборону, эти соединения потеряли из трехсот танков и САУ более ста единиц бронетехники. Когда к вечеру нас отдавили до естественных препятствий, немецкий фронт несколько уплотнился – все-таки почти по пять бронированых стволов и двести пятьдесят пехотинцев на километр фронта у них еще оставалось. Если считать по прямой. Но фронт прямым не был – с изгибами, небольшими взаимными плацдармами, вклинениями, полными и частичными окружениями небольших подразделений, он представлял собой пористую губку. И мы напитывали ее поры новыми частями, тогда как немцы только на следующий день начали подтягивать еще и пехотную дивизию, стараясь заменить ею танковые части, чтобы вывести их из позиционного соприкосновения, перегруппировать и ударить своими клиньями. Но мы этого им не позволили. Как только на каком-то участке изменением характера огня или авиаразведкой обнаруживался отход подразделений, мы тут же шли следом, выдавливая оставленное прикрытие из их слабых укреплений. Немцам ничего не оставалось, как возвращать танки обратно к линии фронта, чтобы проводить контратаки.

А передвигающийся танк – законная добыча штурмовиков и ДРГ. На это направление мы смогли выделить на пару дней сотню штурмовиков, которые обеспечивали семьсот вылетов в день. К этому моменту мы уже смекнули, что немецкие бронированные ЗСУ были двух типов – со старыми и новыми зенитными автоматами. И если новые были уже с ленточным питанием по нашему образцу, то старые – еще с кассетным, соответственно, их боевая скорострельность была гораздо ниже. Правда, сверху было неясно, какая именно ЗСУ вступила в единоборство со штурмовиком, поэтому залповая стрельба кумулятивными РСами велась по каждой машине, но, в общем, потери были уже значительно ниже, чем во время штурмовок транспортного коридора на север – там-то все ЗСУ были с ленточным питанием, да и "зверь" был для нас еще новым.

Так что штурмовики действовали более решительно, даже если по длительности стрельбы оказывалось, что ЗСУ все-таки ленточная. Правда, немцы и тут умудрялись удивить – на части ЗСУ стояли смешанные стволы – два нижних – с ленточным питанием, два верхних – с кассетным. Ленточными они нащупывали самолет, и, когда тот попадал в круг рассеивания, давали залп уже из всех четырех стволов, чтобы увеличить вероятность поражения самолета. Но мы это узнали почти сразу, по мере накопления отчетов летчиков и получения первых трофеев. Так что пилоты, ошибочно приняв ленточную ЗСУ за кассетную, порой выигрывали бой только за счет уверенности, что вот сейчас зенитка прекратит огонь, соответственно, можно прицелиться получше, да и руки меньше дрожат. И попадали. За первый день мы забили более двадцати ЗСУ при потере четырех штурмовиков – и у немцев перестало хватать зениток на весь фронт. Так-то в двух дивизиях у них было восемьдесят бронированных ЗСУ и столько же буксируемых – как раз перекрыть весь фронт – по две зенитки на километр, ну, если бы все они вышли к линии фронта. Но все буксируемые были еще с кассетным питанием, поэтому они гибли еще быстрее бронированных – незащищенным броней расчетам было достаточно взрыва где-то рядом, особенно если они еще не успели окопаться.

Через эти-то прорехи в ПВО штурмовики на следующий день и начали протискиваться в немецкий тыл, гоняя транспортные и войсковые колонны, расчищая путь ДРГ на БМП. Попутно возникала и новая тактика. Как водится, ее нащупали случайно, но отследили этот момент, обдумали, и уже осмысленно стали отлаживать новую технологию. Начиналось все утром двадцать восьмого. Мы проводили очередную операцию по проталкиванию взвода на трех БМП вглубь немецкого фронта. Выкатив семь танков на прямую наводку, мы подавили разведанные ночью через тепловизоры огневые точки, а также необнаруженные точки, что открыли огонь, когда другая группа из пяти танков пошла вперед, имитируя атаку. Сверху на немцев навалилось еще и четыре штурмовика. Под этим прикрытием три БМП скользнули по лощинке на восток, переправились через ручей и рванули в немецкий тыл болотистой низинкой, где из-за высоких грунтовых вод не оборудуешь никаких окопов, а до ближайших возвышенностей – более семисот метров, так что попасть в довольно быстро движущуюся цель уже проблематично.

Сверху их прикрывала другая четверка штурмовиков – немцы, как и мы, строили эшелонированную оборону, поэтому в глубине тоже могли быть противотанковые огневые точки, опасные для наших БМП. Но сначала группе везло – подвернувшаяся тридцатисемерка была раздавлена гусеницами вместе с расчетом, бронетранспортер был подорван, а группа стала доворачивать на север, чтобы оседлать дорогу и устроить на ней засаду. Но тут истребитель-разведчик обнаружил выдвижение ей наперерез колонны из пяти танков и трех ганомагов – причем они явно шли по нашу душу – по неудобьям, ограниченно проходимым для их тяжелой бронетехники с узкими гусеницами, зато аккурат наперерез нашей группе. Отворачивать с маршрута было нельзя – восточнее находилась боевая часть размером чуть ли не с батальон – могут зажать. Поэтому только что ушедшие штурмовики были развернуты обратно, в утренней дымке они по наводке истребителя отыскали "охотников" и как следует их проштурмовали – на поле остались гореть все восемь единиц бронетехники – для четверки штурмовиков такие мелкие колонны, да без прикрытия даже крупнокалиберными пулеметами, были на один зубок.

Но тут, казалось, вокруг группы зашевелилась вся земля – истребитель-разведчик докладывал уже о пяти колоннах и группах, направлявшихся в зону действия ДРГ.