Текст книги "Феникс в пламени Дракона"

Автор книги: Сергей Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Дэвиан Каррел сидел в кресле в просторном гостевом зале. Через высокие окна струился яркий солнечный свет. Официальная церемония награждения состоится только послезавтра в полдень, а до той поры господину префекту Западной эскадры было совершенно нечем занять себя. Чтобы убить время, он устроился в гостиной, в гордом одиночестве, если не считать бутылки вина и объемистой монографии "Действия Императорского ксаль-риумского флота в период Северной Войны 1911-1914 года". Бутылка в компании хрустального бокала стояла на небольшом столике, а книга удобно устроилась у префекта на коленях, раскрытая примерно на середине.

Дэвиан отметил про себя, что данный труд, в отличие от большинства других, излагает события достаточно точно и беспристрастно. Он мог судить об этом, ведь его отец был командующим Великим Северным Флотом в тот период, так что Дэвиан имел информацию из самого надежного первоисточника. Навэль Каррел многое рассказывал сыну, и никогда не пытался смягчить и замолчать своих же промахов. Это позднее, уже по окончании войны, появились многочисленные книги, по большей части, написанные знатоками и экспертами, которые никогда в жизни не покидали благоустроенной имперской столицы. Если верить большинству таких книг, у ксаль-риумцев в ту войну не было ни единой неудачи, разве что мелкие, случайные инциденты. Вопрос – почему в таком случае Агинарре удалось прорваться так далеко на юг и почти полтора года противостоять Империи – авторы предпочитали деликатно обходить стороной.

Принц потянулся, разминая плечи. Несмотря на широко распахнутые окна, в комнате было жарко и душно – как обычно в это время года, южные земли стиснул в жестокой хватке удушающий зной, который к лету усилится еще больше. Солнце висело почти в зените, обильно изливая на землю свой жар. Светило Дагериона было излишне щедро к своим детям. Как и все южане, Дэвиан Каррел с рождения привык к такой погоде, но это не значило, что она ему нравится.

Тут его мысли неожиданно свернули к острову Анлакар, откуда уже несколько дней не приходило никаких новых вестей – все закончилось, и жизнь на острове начинала возвращаться в нормальное русло. Повстанцы сдались и теперь ждут, когда Император решит их участь. Ивирцы больше не показываются. Флотилия Магистра Матиса Гранта так и остается в базе на острове Кадар, куда вернулись и корабли Западной Эскадры. Дэвиан получил депешу от капитана Илевера Танна и еще одну, от начальника штаба Лагрина Тейрана, который также вернулся на Кадар и временно замещал префекта. Дэвиан не сомневался, что Тейран не отказался бы, чтобы командующий задержался в столице подольше. А если бы Император Велизар и вовсе отстранил строптивого племянника от командования, субпрефект Тейран был бы совершенно счастлив, но такой милости от судьбы ему не приходится ждать: после победы и всей шумихи, поднятой газетами вокруг персоны Дэвиана, дядюшка, несомненно, и вида не подаст, что чем-то недоволен.

В общем, на Западе вновь все спокойно. Но Дэвиан Каррел, как ни странно, задумался не об ивирцах или мятежниках, и даже не о возможности начала войны, а о той журналистке, которую он встретил в день своего отбытия. Фионелла, так ее звали. Красивое имя. И красивая женщина; анадриэльки во все времена славились красотой. Прикрыв глаза, Дэвиан вызвал в памяти ее тонкое лицо, обрамленное блестящими волосами цвета воронова крыла. Интересно, она не появится в столице? На церемонии награждения будет присутствовать множество представителей прессы – от всех печатных изданий и агентств новостей. Несомненно, будет кто-то и от "Южной Звезды". Может быть, он снова увидит ее во дворце?

Подумав об этом, Дэвиан вдруг почувствовал внутри странное волнение, и сам себе удивился. Это ощущение оказалось для него чем-то новым. Женщин он сменил немало – Дэвиан был весьма недурен собой: высокий, хорошо сложенный, темноволосый, с фамильными карреловскими твердыми, чеканными чертами лица – хоть сейчас на золотые гинеты. К тому же Дэвиан Каррел был принцем, так что недостатка в женском обществе он никогда не испытывал. Но с волнением в душе надеяться на новую встречу – тем более, с женщиной, с которой был знаком всего-то один день – подобного он не ожидал от себя. И ведь в последние дни, с тех пор, как он покинул Анлакар, такое настроение посещало его уже не в первый раз. Тревожный признак, да?

Видимо, дело в этой проклятой жаре, сказал сам себе он. Но выбросить из головы воспоминание о Фионелле, ее безупречное лицо и мелодичный голос, оказалось неожиданно трудно. К тому же, Дэвиан поймал себя на мысли, что ему этого делать совершенно не хочется. Если ее не будет на церемонии, всегда можно навести справки в редакции "Южной Звезды", где она теперь. Дэвиан снова криво усмехнулся, размышляя, что это вдруг на него накатило.

Так и не найдя ответа, который бы его устраивал, он предпочел прикончить бокал, снова взять в руки книгу и вернуться в 62 день Осени 1913 года. В день баталии, которую позднее назвали "Сражением у Тиварны", или "Битвой тысячи пушек". Оба названия были неточны – островок Тиварна находился довольно далеко от того региона, где разразилось основное сражение, а пушек в нем участвовало значительно меньше, если считать только тяжелую артиллерию линейных кораблей, или значительно больше, если брать в расчет и всю остальную. Но те, кто пережил эту битву, потом говорили о ней гораздо проще: "ТОТ день". "В ТОТ день мы остановили Агинарру..." "В ТОТ день судьба войны висела на волоске". "В ТОТ день я лишился трех братьев". Очень многое случилось в ТОТ день, который почти сразу стал для всего Дагериона нарицательным.

Гораздо позднее многие столичные теоретики говорили, что план тайрё Мигумо и не имел шансов на успех. Они приводили множество объективных причин, по которым он заранее был обречен на неудачу, а Объединенный Флот – на поражение. Они рассуждали очень здраво и правильно, эти умные, хорошо образованные люди, прочитавшие множество докладов и отчетов о ходе сражения, говорившие с его участниками, изучившие ход событий буквально по минутам. Они дали адмиралу агинаррийцев множество советов – как же он должен был действовать в ТОТ день, чтобы исход его оказался иным. Но Навэль Каррел, в то время командовавший всем Северным Флотом Ксаль-Риума, был убежден, что план Ичиды Мигумо был наилучшим, какой можно было разработать, если только ты не способен заглянуть в будущее.

План отличался смелостью и масштабностью. Главной целью, которую поставил перед собой командующий агинаррийским флотом, было ослабить Империю и предотвратить запланированное ксаль-риумцами контрнаступление на захваченные северянами острова. Единственной возможностью для этого был внезапный удар по острову Хатьера – главной базе имперцев в районе боевых действий. Даже если бы Северный Флот уцелел, после разгрома Хатьеры он оказался бы в чрезвычайно невыгодном положении, лишенный надежного тыла и страдающий от нехватки снабжения. Контрнаступление пришлось бы отложить, и Агинарра могла использовать отсрочку, как для укрепления своей обороны, так и для переговоров, в расчете заключить перемирие на выгодных условиях. Словом – если тайрё Мигумо хотел предотвратить затягивание войны и грядущее поражение Агинарры, этот удар был единственным, что он мог предпринять. И, несмотря на все утверждения экспертов-теоретиков, Мигумо был опасно близок к успеху.

Он начал с ложного удара, совершенного на востоке силами "Летучей эскадры" линейных крейсеров вице-адмирала Торо Такэми, в то время как основные силы Объединенного Флота – девятнадцать дредноутов и множество малых кораблей – уже скрытно выдвигались к Хатьере. По замыслу адмирала Мигумо, удар по имперской базе должен был последовать, пока основные силы имперцев и их союзников заняты охотой за неуловимой "Летучей эскадрой", и он почти преуспел. Почти.

Человек, который разоблачил его замыслы, после войны сделался одним из самых знаменитых ее героев. И самых загадочных. Никто не знал его имя – вернее, газетчики называли множество имен, но едва ли хоть одно было настоящим. Никто не знал, кто же этот человек. Большинство сходились во мнении, что он работал шифровальщиком в отделе криптографии Верховного Морского Штаба Агинарры, но это тоже могло оказаться как истиной, так и байками. Даже отец ничего не мог рассказать Дэвиану о том, кем он был на самом деле – тот, кто каким-то немыслимым образом сумел добраться до наиболее секретных планов северян и послал своевременное предупреждение ксаль-риумцам.

Дальше Магистр Навэль действовал стремительно. Он получил шанс покончить с врагом одним ударом и не собирался его упускать. Флот Ксаль-Риума и Восточной Коалиции двинулся на перехват агинаррийского. Противники увидели друг друга рано утром, примерно в сорока милях к югу от маленького необитаемого островка Тиварна, которому отныне суждено было прославиться на весь мир.

Дэвиан не взялся бы гадать, что почувствовал адмирал Мигумо в тот момент, когда на горизонте появились дымы ксаль-риумского флота. Тайрё не мог не понимать, что это означает. Против его девятнадцати линейных кораблей было двадцать три имперских и шестнадцать союзнических – из Анадриэйла, Геалара и Каннивена. Осознавая безнадежность боя, Ичида Мигумо попытался развернуть флот и оторваться от противника, но Навэль Каррел предугадал его маневр и среагировал своевременно. Пушки молчали еще больше часа – Мигумо все еще продолжал попытки непредсказуемыми маневрами выскользнуть из ловушки. Но в этой игре его противник одержал верх. Несмотря на все усилия командующего северян, в 8:39 корабли сблизились на дистанцию артиллерийского поражения, и прозвучали первые залпы. Наконец-то началось то, что предсказывали все стратеги и Севера, и Юга: полномасштабное генеральное сражение линейных флотов, которое должно было определить исход войны.

С самого начала Объединенный Флот оказался в очень тяжелом положении. Магистр Каррел, обладая двукратным превосходством в силах, использовал его с максимальной выгодой для себя. Его армада, разделенная на две колонны, отрезала противнику пути отступления и взяла его в два огня. Агинаррийцы оказались под тяжелейшим обстрелом с двух направлений. И все же они не дрогнули.

Мигумо не мог не понимать, что бой был проигран в тот момент, когда прозвучал первый выстрел. Неравенство сил было слишком очевидным. Но он не впадал в отчаяние. Агинаррийские моряки, как и их командующий, в тот день показали чудеса стойкости, доблести и мастерства. Больше часа они упорно держались под огнем и наносили противнику серьезный урон, а затем уже адмирал Мигумо сумел несколькими неожиданными разворотами сбить с толку и обмануть Магистра Навэля, и тот допустил свою главную ошибку за все время сражения. Две колонны южного флота слишком отдалились одна от другой, и тогда северяне решительно атаковали слабейшую, состоящую из кораблей союзных Ксаль-Риуму островных государств.

Возглавлявший ее анадриэльский адмирал Камиони был убит в первые же минуты, а меньше чем через полчаса вся анадриэльская эскадра, тяжело пострадавшая, рассеялась. Видя бегство анадриэльцев, дрогнули и остальные восточники. Яростно атакуя, агинаррийцы разрушили вражеский строй. Их стрельба оказалась невероятно точной – именно в тот момент каннивенский командующий вице-адмирал нар Таркаас произнес свою знаменитую фразу, позднее обошедшую все книги и хрестоматии: "С нами сражаются сами демоны. Люди не могут так стрелять!"

Казавшиеся непотопляемыми, дредноуты южан вспыхивали, взрывались, опрокидывались под шквалом снарядов. За тридцать минут было потеряно три корабля, и еще три, включая флагманский "Реа Сеталия", превратились в беспомощные развалины. Линия союзников распалась. Первоначальное замешательство перерастало в панику, и вскоре перед Объединенным Флотом открылся путь к отступлению. Наступило то, что по всем учебникам и канонам принято было называть "кризисом боя".

Единственное, что мог сделать в тот момент Магистр Навэль Каррел, чтобы выправить положение – это бросить в атаку свой быстроходный резерв – "Бешеных Кошек", эскадру линейных крейсеров под командованием префекта Мария Арвета. Подвижные, но слабо бронированные, линейные крейсеры вступили в бой с линкорами северян. В тот момент Империя понесла самые тяжелые потери. От внутренних взрывов погибло три крейсера эскадры, включая флагманский корабль, унесший с собой в Бездну и префекта Арвета; еще один крейсер был выбит из линии и затонул немного позже, но они все же сумели связать врага боем и продержать, пока не подоспели на выручку основные силы Империи, а затем и союзники, поборов панику, вернулись в битву...

Дэвиан посмотрел на карту, которую видел прежде уже, наверное, сотни раз. Множество причудливо перекрученных, пересекающихся линий со стрелками, разметкой по времени и подписями. 10:24 – взрыв боеприпасов на линкоре "Нерион Первый". 10:48 – погибает линейный крейсер "Императрица Симеола". 11:22 – тонет агинаррийский дредноут "Наитаро". 11:43...

Ксаль-Риум победил, но цена победы оказалась страшной. Погибло пятнадцать больших кораблей, почти сорок крейсеров и миноносцев и около семнадцати тысяч человек; раненых было больше тридцати тысяч. Особенно тяжело пострадали союзники – из шестнадцати дредноутов и линейных крейсеров, принявших участие в битве, они потеряли восемь. Объединенный Флот взял кровавую дань за свое поражение. И все же – он был разбит. Наголову. Только восемь линкоров из девятнадцати вернулись в базу на острове Малгари, и все они были тяжело повреждены. Погиб – по некоторым данным, покончил с собой – сам адмирал Мигумо, многие другие видные командующие дивизионов и эскадр. Мощь земли Дракона была сломлена в тот день.

В Империи весть о победе встретили с ликованием. Разгром флота северян доказал, что Ксаль-Риум, как прежде, остается той силой, которая вершит судьбы всего Дагериона. Император Атавир и его сын Навэль превратились в национальных героев. Дэвиану тогда было только пять лет, но тот взрыв всеобщего торжества и энтузиазма, прокатившийся по всей Империи, он запомнил навсегда. В то время ксаль-риумский Феникс воинстину воспарил выше облаков. Или так казалось.

В действительности, конечно, все было далеко не так просто. В официальной историографии подобные моменты предпочитали обходить стороной, прятать за обтекаемыми фразами – снова Дэвиан услышал правду лишь от своего отца. Решение вступить в войну, которое Император Атавир принял вопреки мнению Генерального Штаба и Сената, с самого начала не было популярным ни среди народа, ни среди военных. Агинарра избегала враждебных действий против Ксаль-Риума; слишком многие в Империи сочли, что теперь ксаль-риумцам предстоит жертвовать собой во имя защиты государств Восточной Коалиции, своих давних соперников. Больше того, сами восточники, когда, после Битвы тысячи пушек, их территории были избавлены от угрозы нового вторжения, изменили отношение к союзу с имперским континентом – многие в Коалиции начали подозревать, что ксаль-риумцы вынашивают тайные замыслы, вытеснив с захваченных восточных островов агинаррийцев, сами прибрать их к рукам. Веками пестуемое взаимное недоверие, временно забытое перед лицом общего грозного врага, очень быстро вновь всплыло на поверхность, и одна лишь победа в сражении, сколь убедительной она ни была, не могла этого изменить.

То был прекрасный шанс покончить с угрозой с севера раз и навсегда, но он был упущен. Потери флота Ксаль-Риума оказались слишком велики, чтобы сразу переходить в контрнаступление. Корабли, пережившие битву, нуждались в серьезном ремонте. Коалиция, озабоченная только сохранением собственных территорий, не горела желанием поддержать Империю в наступлении на север. Большинство имперских Магистров также высказывались против наступления. Ситуация сложилась патовая, и достаточно скоро боевые действия заглохли. Пушки смолкли, и начались переговоры, закончившиеся 46 дня Весны 1914 года подписанием Шлассенского мирного соглашения. Агинарра вернула большую часть захваченных островов, отказалась от притязаний на другие земли, признала независимость Тэй Анга и согласилась на ограничение численности своего флота. В общем, победа южного союза над северными островами была несомненной, но... не окончательной.

Ксаль-риумцы остались удовлетворены исходом войны – победа оказалась на их стороне. Впрочем, новых территорий к Империи присоединено не было, и споры о целесообразности решения Императора Атавира ввязаться в конфликт между Севером и Востоком не утихали до сих пор. Государства Коалиции, вернувшись на отбитые у северян острова, зализывали раны и старались забыть об унизительных поражениях начального периода войны. Не без успеха, надо признать – в последние годы и там становилась все более популярна идея, что союз с Империей был неоправданным шагом, и что ксаль-риумцы попросту присвоили себе лавры победителей.

Что до агинаррийцев... Дэвиан захлопнул книгу и усмехнулся. Что до агинаррийцев, то утонуть ему в ближайшей луже, если они не начали готовиться к новой войне еще до того, как высохли чернила на подписанном ими мирном договоре.

Двумя часами позднее.

– Надеюсь, я не оторвал тебя от чего-то важного? – осведомился Тамрин. – Я бы чувствовал себя неловко.

– Твоя совесть может быть спокойна, – ответил Дэвиан. – Но зачем я тебе понадобился?

– Ивирский посол уже несколько дней добивается аудиенции. Отец не счел нужным его принимать, как и прайм-канселиор...

– О? Значит, дела у ивирцев и правда плохи.

– Проклятье, еще бы, – кронпринц недобро усмехнулся. – Дело идет к войне, мы говорили об этом уже не раз. Да ты сам был на последнем заседании Генерального Штаба и слышал, что говорит Дориаль Анно. Господа Магистры уже видят себя в Лакрейне... н-да. А главное, судя по вестям, которые приходят из Ивира, не похоже, чтобы Ажади Солнцеподобного это обеспокоило.

– Ажади никогда не отличался... предусмотрительностью, – заметил Дэвиан. – Он успел показать это не раз.

– Допустим, но не все же при его дворе удались в султана, – проворчал Тамрин. – Мобилизация, да и все, что говорят в Лакрейне... ладно, к Даэмогосу. Об этом позже. Так или иначе, посол иль-Саги желает переговорить хоть с кем-то в Палатиане, и я решил встретиться с ним. В конце концов, это нас ни к чему не обяжет.

– Прекрасно, но причем здесь я? Хочешь, чтобы я составил тебе компанию?

– Если тебя не затруднит.

– Признаюсь, у меня нет особого желания любоваться очередным ивирцем. За бытность свою префектом на западе я на них уже налюбовался, честное слово. Кроме усов, смотреть там не на что.

– А ты можешь на него не смотреть. Главное, чтобы он смотрел на тебя. После известных событий, ты пользуешься у ивирцев мрачной репутацией. Пусть иль-Саги увидит тебя и лишний раз впомнит о трепке, которую получил султанский флот. Надеюсь, это настроит ивирцев на более... миролюбивый лад.

Дэвиан помедлил, потом кивнул. Дипломатию, как и политику, он на дух переносил – собственно, разница между этими двумя понятиями от него ускользала – но сейчас был заинтересован. Может быть, ивирцы действительно хотят уладить дело мирным путем? Это был бы наилучший выход, хотя ивирским дипломатам пришлось бы очень постараться. Ксаль-Риум на примирение настроен не был. Народ, подогреваемый газетчиками, жаждал новых побед, а кое-кто начал военные действия, не ожидаясь официального объявления войны: несмотря на вмешательство полиции, в нескольких городах случились погромы. Прайм-канселиор Орас Темплен по-прежнему хранил молчание, но и сенаторы, и элигенды спорили до хрипоты, и мнение сторонников войны явно перевешивало. Даже Император Велизар, который боялся конфликтов как огня, казалось, заразился общим настроением. В Генеральном Штабе Магистры и префекты не сомневались в скорой и легкой победе, но Дэвиан по-прежнему не был уверен, что все так просто. Казалось бы, все верно – у Империи явное превосходство и в численности, и в вооружении, и в подготовке войск, и все равно, префекта Западной эскадры беспокоило смутное предчувствие надвигающейся беды.

" Ну, довольно, – одернул он себя. – С каких пор ты уподобился младой деве из любовного романа, что переживаешь из-за дурных предчувствий?"

Так-то так, но избавиться от мерзкого, давящего чувства не удавалось. Что-то подобное он ощущал перед памятным Шенгским цунами – смутное предвидение беды, когда не знаешь, откуда она придет, и взгляд скользит то к горизонту, то к небу, в ожидании увидеть вдалеке сгущающиеся тучи, но все выглядит мирно, и от этого на душе становится только тяжелее. И не он один тогда тревожился, многие ощущали схожее беспокойство. Жаль, предчувствия не смогли ничего предотвратить...

– Когда встреча? – спросил Дэвиан.

– Сегодня в четыре. Так ты будешь?

– Отчего бы нет. Послушаю, что скажет ивирец, правда, сомневаюсь, что мы можем что-нибудь изменить.

До четырех часов Дэвиану Каррелу было нечем занять себя в Палатиане, так что слугу с приглашением от двоюродного брата он ждал почти с нетерпением. Наконец, тот появился и проводил принца в просторный кабинет, отделанный довольно помпезно. Резные панели на стенах, из драгоценного черного дерева, украшала золотая отделка, а позади внушительного стола красовался бюст самого Амелия Освободителя. Войдя, Дэвиан бросил взгляд на бронзовый лик первого ксаль-риусмкого императора и усмехнулся.

– Интересно, почему на всех статуях и портретах Амелия изображают с такой миной, словно он через минуту собирается кого-нибудь зарезать?

– Ну... наш предок и правда не отличался миролюбием, Дэвиан, – отозвался Тамрин, пожав плечами. – А может, такое выражение у него было всегда, когда он таращился на художников и скульпторов. Если верить отдельным жизнеописаниям Амелия, он их на дух не переносил.

– Но ты позаботился о том, чтобы создать для ивирца... максимально комфортную и доверительную атмосферу. Я, да еще и Амелий, который бил их в хвост и в гриву.

Черты лица Тамрина ожесточились, почти как у бронзового Амелия Освободителя.

– Разумеется, Дэвиан, – сухо сказал он. – Ивирцы обнаглели и получили по рукам. О чем бы ни хотел с нами говорить иль-Саги, пусть поймет, что круиз султанского флота к Анлакару в любом случае не останется для Ивира без последствий. Насколько серьезны будут последствия – другой вопрос, это уже можно обсуждать.

На этом разговор прекратился – слуга, появившийся в дверях, объявил о прибытии ивирского посла. Тамрин кивком велел пригласить его, и слуга, посторонившись с поклоном, уступил место полному мужчине среднего роста. Откинувшись назад на спинку кресла, Дэвиан изучал представителя султана Ажади. Он не так много времени проводил в Палатиане, чтобы помнить в лицо всех послов, тем более, Арит иль-Саги появился в Ксаль-Риуме чуть больше года назад, когда Дэвиан Каррел уже был префектом Западной эскадры. Ивирцу было на вид чуть за пятьдесят, он носил костюм современного покроя, а широкое смуглое лицо, разумеется, украшали обязательные усы. Дэвиан никогда еще не видел ивирца без усов или бороды – коль скоро Всевластный пожелал, чтобы у мужчин росли на лице волосы, значит, так оно и должно быть. Принц подумал, что его собственная привычка ходить гладко выбритым в глазах приверженцев религии Всевластного отдает жеманством и даже богохульством.

Взгляд ивирца на мгновение замер на Дэвиане, и посол почти незаметно содрогнулся. Принц готов был побиться об заклад, что причиной было вовсе не его бритое лицо. Впрочем, иль-Саги тут же совладал с собой и отвесил церемонные поклоны – сперва Тамрину, как наследному принцу, затем Дэвиану.

– Ваше Высочество кронпринц Тамрин. Ваше Высочество принц Дэвиан. Я... не смел надеяться, что мне будет оказана такая честь, – взгляд черных глаз снова скользнул к Дэвиану. Иль-Саги пытался скрывать свои чувства, и все же, в его движениях и голосе угадывалась напряженность. Определенно, присутствие префекта эскадры, недавно разбившей в пух и прах весь султанский флот, произвело именно тот эффект, на который рассчитывал Тамрин.

Кронпринц слегка склонил голову в ответном приветственном жесте, Дэвиан последовал его примеру. Говорить он не собирался, это привилегия Тамрина. Да и что он мог сказать ивирскому послу? Дэвиан Каррел не хотел войны, но едва ли тот мог в такое поверить. В любом случае, принц Дэвиан имел не больше возможностей повлиять на решение Императора или Сената, чем посол иль-Саги – на волю султана Ажади.

– Мы всегда рады видеть человека, наделенного султаном Ажади полномочиями говорить от его имени, – произнес Тамрин светским тоном, словно речь шла о карточной партии. – Тем более что, как вы понимаете, господин иль-Саги, есть немало вопросов, на которые нам очень хотелось бы услышать ответы. Но прошу вас, садитесь, – кронпринц гостеприимным жестом указал на кресло, заранее выставленное так, чтобы ивирец имел возможность любоваться и Дэвианом, и бюстом Амелия.

Посол, впрочем, уже владел собой достаточно, чтобы не подать вида, будто понял намек. Он опустился в предложенное кресло и, откашлявшись, произнес:

– Безусловно, Ваше Высочество кронпринц, существуют вопросы, которые нуждаются в прояснении. Вот почему я просил Его Императорское Величество об аудиенции. Блистательному султану Ажади Восьмому очень не хотелось бы, чтобы определенные... инциденты, имевшие место в последнее время, были бы истолкованы превратным образом.

– У Императора чрезвычайно много дел, – ответил Тамрин. – Но я готов выслушать ваши объяснения и передать ему.

– Прежде всего, Ваше Высочество, мой повелитель передает вам свои заверения в глубоком уважении, которое он питает к Ксаль-Риумской Империи и к правящей династии, и в том, что его намерения исключительно миролюбивы.

– Вот как? – вопреки собственному намерению молчать и слушать, Дэвиан слегка подался вперед в кресле. – И в чем же проявляется упомянутое "уважение и миролюбие", господин иль-Саги? В том, что султан открыто заявил о поддержке мятежников на острове Анлакар? В появлении ивирских военных кораблей в территориальных водах Ксаль-Риума? Или, может быть, в объявленной султаном Ажади всеобщей мобилизации? До сих пор, признаюсь, у меня было несколько иное представление о том, что означает слово "миролюбие".

– Мой кузен Дэвиан иногда бывает несколько излишне прямолинеен, – в голосе Тамрина послышались извиняющиеся нотки. – Он военный, а не политик, и предпочитает разрешать разногласия... простыми методами. Впрочем, Дэвиан задал именно именно те вопросы, на которые Император желает получить ответы в первую очередь. Мы слушаем вас, посол.

– Кхм... – Арит иль-Саги снова откашлялся. – Да, безусловно, я готов предоставить вам и Его Величеству необходимые объяснения. Относительно... событий на острове Анлакар, действительно, Блистательный Ажади объявил о поддержке коренного населения острова. Как вы, несомненно, осведомлены, Ваше Высочество, большую часть обитателей Анлакара составляют урожденные ивирцы...

– Что не отменяет того факта, что с 1914 года, согласно мирному договору, Анлакар является частью Империи. Соответственно, все, что происходит на острове, есть внутреннее дело Ксаль-Риума, Ивира это никоим образом не касается, – отчеканил Тамрин.

– Ваше Высочество! – иль-Саги картинно всплеснул руками. – И все же эти люди остаются нашими соплеменниками по крови! Блистательный Ажади руководствовался лишь желанием оградить их от возможных... избыточных мер давления. Кроме того, текст заявления гласил, что все возможные разногласия Блистательный Ажади желает уладить мирным путем.

Тамрин холодно улыбнулся.

– Что, как уже заметил мой кузен, наиболее ясно доказывает ивирский флот у побережья Анлакара.

– Это, действительно... крайне неприятный момент, – согласился посол. – Но, клянусь, Ваше Высочество, мой султан никогда не отдал бы подобного приказа! Инструкции, которые были даны командующему флотом, капудан-паше Раннуку ай-Таллакару, всего лишь предписывали ему быть в готовности к возможным мерам, ммм... демонстративного характера. Ни в коем случае он не должен был пересекать морские границы Империи, но, очевидно, господин капудан-паша проявил... совершенно излишнюю инициативу. Как только султану стало известно о случившемся, он отдал приказ капудан-паше немедленно покинуть имперские воды, однако из-за трудностей со связью радиограмма не достигла цели вовремя. А затем Западная эскадра вступила в бой. Без единой попытки провести переговоры и избежать кровопролития, смею добавить.

– Как уже сказал кронпринц Тамрин, я военный, а не дипломат, – холодно заметил Дэвиан. – Избегать кровопролития – не моя работа. Капудан-паше следовало лучше думать о последствиях своих действий, как и султану.

– Но, Ваше Высочество Дэвиан, султан Ажади Восьмой не несет ответственности за случившееся. Капудан-паша действовал на свой страх и риск, превратно истолковав полученные распоряжения. Поскольку он сейчас... в Ксаль-Риуме, – ивирец снова слегка запнулся, – я уверен, он подтвердит мои слова.

– Проще говоря, – подвел итог Тамрин, – из ваших слов следует, что все случившееся у Анлакара стало следствием самоуправства капудан-паши?

– Боюсь, что так, Ваше Высочество, – подтвердил иль-Саги. – И это очень печально, но будет трагично вдвойне, если мы не приложим все усилия к тому, чтобы погасить этот огонь, пока он не перерос в настоящий пожар...

Иль-Саги выглядел воплощением искренности. Хоть сейчас на икону, в облике пророка Виртуления. Вор, схваченный за руку, пока шарил в чужом кармане, и старающийся делать вид, будто это всего лишь глупое недоразумение.

– Посол, – перебил кронпринц, – видимо, общение с моим двоюродным братом дурно повлияло на меня и подталкивает к излишней откровенности. Скажу прямо: ваша история звучит, мягко выражаясь, неправдопободно. Что же касается ваших слов о необходимости предотвратить войну... я согласился бы с вами, если бы Ивир доказал свои мирные намерения делом. Пока что мы видим прямо противоположное. Если султан не хочет войны, как понимать его приказ о мобилизации?

– Ваше Высочество, – черты лица иль-Саги ожесточились, а в глазах появилась... обреченность? Да, обреченность, подумал Дэвиан. Посол уже ни на что не надеется, просто говорит то, что ему велят из столицы, понимая, что это не имеет смысла.

Тем не менее, он продолжал.

– Приказ о приведении армии в боевую готовность отдан султаном Ажади Восьмым исключительно в целях укрепления нашей обороны. Мы не можем игнорировать тот факт, что эскадра Магистра Матиса Гранта переброшена на Кадар, а также и то, что Ксаль-Риумская Империя стягивает к западному побережью континента легионы и войсковые транспорты. Мы, наконец, не можем не обращать внимания на призывы к войне, звучащие повсюду в Империи. Да, намерения Блистательного Ажади сугубо мирные, и Ивир ни при каких обстоятельствах не нанесет первого удара. Но, в случае, если Ксаль-Риум предпочтет войну, мы будем обороняться до последнего.