Текст книги "Каган Русов"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

Не успели в Киеве избыть одну беду, как грянула вторая, куда более грозная. Печенеги, не вторгавшиеся в пределы Полянской земли четверть века, еще со времен князя Ингера, действовали в этот раз столь стремительно, что никто в Киеве даже глазом моргнуть не успел, а город был в плотном кольце осады. Едва успели киевляне закрыть городские ворота перед наглыми степняками, вороньей стаей прихлынувших к городским стенам. Печенегов было столько, что у Ольги, наблюдавшей за ними с приворотной вежи, перехватило дух. В Киеве было всего три тысячи мечников, остальных Святослав увел с собой. В ратное ополчение ушли и многие молодые киевляне, и защищать родной город было практически некому. Боярин Семага сумел наскрести по сусекам пять тысяч горожан, умеющих владеть оружием, но это было все, чем мог похвастаться Киев. Восемь тысяч человек, из которых более половины можно считать воинами лишь с большой натяжкой, против тридцати тысяч хорошо снаряженных и обученных воинов. А печенеги в этот раз пришли не сиры и босы. Редко на ком были простые кожаные безрукавки поверх халатов, все больше колонтари, а на ганах так и вовсе надеты кольчуги хазарской выделки. Ольга отметила это сразу наметанным глазом. И поняла, что не сами по себе пришли степняки. Толкали их в спину либо ромеи, либо хазары. Они и снарядили кочевников для большого похода.

– Даже тараны у них есть, – негромко сказал Семага за спиной у Ольги. – А в Киеве ни князя, ни воеводы.

– О княжичах забыл, – отозвалась Ольга.

– Так ведь малы те княжичи, что Олег, что Владимир, – удивился боярин Василий.

– Не о том думаете, – нахмурилась Ольга. – Княжичей спасать надо. Я за них в ответе перед Богом и сыном Святославом.

Семага с Василием переглянулись. Не о городе, выходит, речь, а о Святославовых сыновьях. А вот интересно, что иным прочим делать? У них ведь тоже и сыновья и внуки есть.

– Пока есть князь – есть земля, – сказала Ольга, – нет князя – нет земли. И никакой наместник князя не заменит.

А ведь не жаловала Ольга своих внуков, ни Ярополка с Олегом, рожденных угоркой Предиславой, ни тем более Владимира, рожденного древлянкой Малушей. Последнего она иной раз в сердцах называла рабичем. А ныне, вишь, как в ней сердце взыграло – костьми ложись, но спасай княжичей. Интересно, а байстрюков Святослава тоже спасать надо? Их ведь без числа по Детинцу бегает. Одних наложниц у нового кагана более сотни и рожают они исправно. Если и дальше так же пойдет, то в Киеве скоро места не останется ни для боярских детей, ни для обывательских.

– Все сказал, боярин Семага? – холодно спросила Ольга.

– Прости, княгиня, с языка сорвалось, – вздохнул боярин. – Как скажешь, так и будет. Но неужели Киев сдадим печенегам?

– Об этом и речи пока не идет, – нахмурилась Ольга. – Разошли гонцов за подмогой. И думайте, бояре, как отбиться от напасти. На то вам головы дадены.

То ли не все гонцы сумели пробраться через печенежский стан, то ли наместники Древлянской и Кривицкой земель не успели сразу собрать ополчение, но на зов Ольги откликнулись только северцы с воеводой Претичем во главе. У северцев хороших мечников было немного, все молодые ушли в поход вместе с Святославом. Да и числом рать Претича сильно уступала печенегам. Переправляться через Днепр северцы не рискнули, а расположились на левом берегу в ожидании подкреплений. Такое стояние могло дорого обойтись Киеву, не имевшему запасов продовольствия. Время было весеннее, прошлогодний урожай уже съели, а новые семена еще даже в борозду не успели бросить. Княгиня Ольга, посоветовавшись с ближниками, отправила к северскому воеводе мечника Доброгу, безусого отрока, хорошо говорившего по-печенежски. Доброга ночью спустился со стены по веревке и, пользуясь темнотою, пробрался сквозь печенежский стан к Днепру и переплыл на другой берег. Встревоженные северцы, увидев вылезающего на берег человека с заплетенной на печенежский манер косой, едва его стрелой не приметили. К счастью, Доброга успел вовремя подать голос и тем спас себя от неминуемой смерти. Воевода Претич, человек уже далеко немолодой и много чего повидавший в этом мире, смотрел на Ольгиного посланца с большим сомнением. И далеко не сразу поверил его словам. Однако отрок, хорошо знавший ближников княгини, сумел точно описать внешность как боярина Василия, так и боярина Семаги.

– Так говоришь, киевляне готовят вылазку? – нахмурился Претич.

– Боярин Семага просит тебя подсобить, воевода, – затараторил Доброга. – Тут всего делов – прорваться до Киева, посадить княгиню и княжичей в ладью и отплыть от берега.

Претич, слушая Доброгу, только головой качал. Совсем ума лишился боярин Семага. Весь правый берег Днепра напротив Киева был облеплен печенегами. А у Претича под рукой только пять тысяч лапотников, вооруженных копьями да секирами. Добрых мечников всего ничего. Интересно, о чем думал Семага, когда посылал отрока с таким наказом?

– Так ведь в Киеве голод начался. Все окрестное население сбежалось за стены, прячась от печенегов. Вече киевское уже было решило сдать город, да княгиня Ольга их уговорила, подождать еще день-два.

Выбора у Претича не было, если с княгиней Ольгой и княжичами случится беда, спрос Святослав учинит с воеводы и спрос этот будет жестким. Если голову не смахнет, то на кол посадит.

День у Претича ушел на то, чтобы приготовить ладьи и людей к напуску. А среди ночи северцы двинулись к правому берегу, стараясь не слишком громко плескать веслами. То ли ночь была слишком темной, то ли просто повезло северцам, но печенеги заметили их только тогда, когда первая ладья уже пристала к берегу и из нее выскочили на песок самые опытные мечники Претича, облаченные в бронь. Трудно сказать, кто первым выкрикнул имя кагана русов, но через мгновение по берегу уже летело словно боевой клич:

– Святослав! Святослав!

Причем кричали не только северцы, но и перепуганные печенеги. А от киевских ворот уже бежали княжьи мечники и ополченцы с тем же грозным именем на устах:

– Святослав! Святослав!

И к огромному удивлению Претича, печенежская стая дрогнула. Степняки, захваченные врасплох, думали только о бегстве. Воспрянувшие духом северские лапотники били их стрелами в неприкрытые спины. Киевская конница бросилась было за печенегами в погоню, но боярин Семага зычным голосом остановил храбрецов. Тремстам мечникам не одолеть три тумена, а сложить голову в жаркой ночной схватке много ума не надо. Ольгу с внуками благополучно доставили до пристани и даже посадили в ладью, но княгиня покидать города не торопилась. Бегство печенегов вселило в нее уверенность. Кроме того, ей показалось, что к Киеву действительно подошла Святославова рать. Воеводе Претичу пришлось ее разочаровать.

– Кричали мои люди, а кому первому это в голову пришло, не могу сказать, княгиня.

– Выходит, одного имени испугались? – усмехнулась Ольга.

– Так оно и есть, – развел руками воевода. – Имя кагана русов гремит ныне по всей окрестным землям. Немудрено испугаться. А среди печенегов многие почитают Святослава за бога.

– Почему же тогда на Киев пошли? – нахмурилась Ольга.

– Видимо, кто-то хорошо заплатил их вождям.

– Думаешь, они так и уйдут в родные степи, усов не замочив в киевском меду?

– Это вряд ли, – покачал головой Претич. – С рассветом они наверняка опомнятся и пришлют дозорных. Тебе лучше в Смоленск уйти, княгиня.

– Уж больно далеко плыть, воевода, – вздохнула Ольга, – а я уже слишком стара для таких переходов. Пугни их, Претич, скажи, что Святослав на подходе.

Объединенная рать киевлян и северцев насчитывала едва ли десять тысяч человек. Чтобы придать ей недостающего блеску, Претич в первые ряды поставил облаченных в бронь мечников. Лапотников поставил за их спины, а еще далее разместил охотников из горожан. Последние были почти безоружны, и за воинов могли сойти, только если смотреть на них издалека.

– Если печенеги в напуск пойдут – бегите за стены, – предупредил горожан Претич. – Передние ряды вас прикроют.

Ждать печенежских дозорных пришлось недолго. С первыми лучами на вершине ближайшего холма появился всадник. Претич опытным глазом определил в нем вождя и слегка удивился его одиночеству. Похоже было, что печенеги готовы к переговорам. И хотя риск был велик, воевода все-таки решил перемолвится словом с печенежским ганом. Коня он взял у боярина Семаги. Хороший был конь, как из одного куска кованный и вознес он воеводу на холм в один мах.

– Святослав? – настороженно глянул на воеводу ган.

– Я воевода сторожевого полка, – махнул рукой Претич в сторону рати, выстроившейся у киевских стен, – князь Святослав с основными силами на подходе. А тебя как зовут, ган?

– Едигей, – процедил сквозь зубы печенег. – Святославу я не враг.

– Но коли ты кагану не враг, – спокойно сказал Претич, – то мне и вовсе можешь стать побратимом.

Ган Едигей несколько томительных мгновений смотрел на протянутую руку воеводы, а потом резко выбросил свою. Пальцы Претича и печенега встретились – рукопожатие состоялось. Побратимство – дело серьезное. Пришлось Претичу отдать гану коня и бронь. А бронь была хорошая, сделанная в Варгии. Хотя нельзя сказать, что он слишком прогадал, получив взамен бронь византийскую. Да и конь под ганом Едигеем был не хуже Семагинского.

– Иди с миром, – сказал воевода Претич своему побратиму.

– Оставайся с миром, – эхом отозвался Едигей и поскакал с холма на белом как снег жеребце.

Претичу с холма очень хорошо была видна печенежская рать застывшая в готовности в трех верстах от Киева. Один взмах руки гана Едигея, и она ринется на беззащитный город. Но печенежский ган слова, данного побратиму, не нарушил. Печенежская рать дрогнула и поворотила коней. И очень скоро поднятая ею пыль клубилась уже у самого горизонта. Претич вздохнул с облегчением и поскакал к своим.

Боярин Семага, увидев возвращающегося воеводу, так и ахнул:

– А конь? Да я за него едва ли не весь прошлогодний урожай отдал.

– Бери взамен другого, – усмехнулся Претич. – Этот гнедой целого города стоит. А город этот далеко не последний в этом мире. Я о Киеве говорю, боярин.

Глава 12
Измена

Для Белого Волка Трояна поход в Болгарию оказался на редкость удачным и хотя годы его были немалые, за пятьдесят уже перевалило, вкладывать меч в ножны он пока не собирался. Жизнь Трояну выпала беспокойная. За тридцать лет он успел побывать и ближником каган-бека Иосифа, и великим князем Вятской земли, и изгоем, и викингом. После поражения князя Стойгнева в битве с королем Оттоном, он вынужден был бежать из Варгии в Новгород. Но и в Новгороде Троян не задержался. Да и какой покой может быть у мечника, кроме вечного. Впрочем, Троян был не простым мечником, а Белым Волком. Это значило, что и в стране Вырай ему придется служить богу Перуну, а чем закончится это служение он мог только гадать. Пока Троян неплохо устроился в болгарском городе Переяславце, подвалившись под бочок веселой вдове. Вдова была молода, хороша собой, и Троян уже подумывал о том, чтобы осесть в этой земле, завоеванной каганом Святославом, на остатнюю земную жизнь. Набег печенегов заставил Святослава покинуть Болгарию, но Траян не сомневался, что каган ушел ненадолго. Не пройдет и полугода как беспокойный Святослав вновь появится здесь, в столице империи, созданной им великими трудами. А пока воеводой в Переяславце был оставлен Белый Волк Вадим, с которым у Траяна сложились добрые отношения. Вадим был человеком бывалым, прошедшим со Святославом всю Хазарию вдоль и поперек, а потому пользующимся безграничным доверием кагана. Троян почти не сомневался, что Вадим в свой срок станет кудесником Перуна, ибо этот человек обладал даром предугадывать будущее. Вот и сейчас он забеспокоился первым, хотя ничто вроде бы не предвещало бури. Троян с Бирючом сидели у стола, а Вадим широкими шагами кружил по горнице, то и дело натыкаясь на лавки, расставленные для гостей. Гости, болгарские бояре, уже покинули дом, выразив воеводе свое почтение, но Вадима их слова почему-то не успокоили, а уж скорее наоборот – повергли в тяжкое раздумье.

– Сказал же боярин Михаил, что затея царевича Бориса – зряшная затея, – попытался успокоить воеводу Троян.

– Не верю я ему, – негромко сказал Вадим. – Месяц назад он уезжал из города. Куда? Зачем?

– Мало ли, – пожал плечами Бирюч. – Дел-то у болгарского воеводы с избытком. Сказал же он тебе, что надо дальние крепости проверить.

– Он их так удачно проверил, что крепости одна за другой оказались в руках царевича Бориса, – усмехнулся Вадим. – Сдается мне, что Святослав напрасно поверил этому человеку.

– Но ведь боярин Михаил сразу же перешел на сторону кагана и не один, а с большим войском. От Христа он отрекся и клятву принес Святославу на жертвенном камне Перуна.

– А ты от своих богов отрекся бы, Троян?

– С какой же стати? – удивился Белый Волк.

– То-то и оно, – нахмурился Вадим. – А ведь наверняка мог бы с выгодой устроится на франкских землях при короле Оттоне.

– Не пойму к чему ты клонишь, воевода, – рассердился Троян. – Большинство бояр так и остались печальниками Христа, хотя и дали клятву Святославу. Никто того боярина Михаила к перемене веры не принуждал. У нас и своих христиан с избытком и никто из них к врагу не переметнулся и клятвы, данной кагану, не изменил. Возьми того же боярина Юрия…

– Да при чем тут Юрий, – махнул рукой Вадим. – Не о нем сейчас речь. Чувствую я, готовятся болгарские бояре к чему-то и не только у нас в Переяславце.

Траяну осталось только плечами пожать. Сам он пока ничего подозрительного в поведении болгар не усматривал. Тот же боярин Симеон не раз звал Трояна и Бирюча в дом и даже намекал на возможный брак молодого новгородца со своей младшей дочерью. Даром что Бирюч язычник, а Софья христианка. И другие бояре от Симеона не отставали. А пустыми подозрениями можно отпугнуть от себя даже доброжелательно настроенных людей.

– Болгарских мечников в Переяславце вдвое больше, чем наших, – продолжал стоять на своем Вадим. – В других городах положение еще хуже. Там нашим меньше и вчетверо и впятеро. А ну как перейдут они все на сторону царевича Бориса? И что тогда?

Троян уже открыл рот для ответа, но тут в горницу вбежал боярин Ставр с криком:

– Чужака поймали.

Боярин Ставр был невысок ростом, в движениях быстр и слыл отчаянным рубакой. Однако горячность его порой подводила, и он, случалось, попадал впросак в делах, где требовался холодный расчет. Впрочем, Ставр был еще довольно молод и с годами должен был остепениться.

– Веди, – коротко бросил Вадим.

Троян хоть и не сразу, но признал в худом седовласом человеке своего старого товарища и шагнул ему навстречу, широко раскинув руки:

– Азар!

Потрепала жизнь бывшего итильского бека Азарию, ничего не скажешь. Он, по-прежнему, был худ и жилист, но волосы его совсем побелели от времени, а в больших выразительных глазах на век поселилась тоска. Тем не менее, он улыбнулся Трояну и прижал Белого Волка к широкой груди.

– Побратимы, что ли? – спросил удивленный Ставр.

– Азар из круга Вия, – тихо, но веско отозвался Троян.

Лицо Ставра вытянулось. Похоже, он впервые сталкивался с человеком, которого коснулась длань Чернобога. Круг Вия – это серьезно. И если ведун высокого ранга посвящения объявился в Переяславце, то, надо полагать, не с пустой блажью.

– Доростол уже пал, – спокойно проговорил Азар. – Весь юг Болгарии охвачен мятежом. Царевич Борис с тридцатитысячной ратью движется к Переяславцу. Дунай пениться от его многочисленный ладей.

– Бирюч, – обернулся Вадим к молодому новгородцу. – Закрой городские ворота и выстави на вежи наших людей.

– Но ведь в Доростоле было три тысячи мечников во главе с атаманом Еленем, – нахмурился Троян.

– Не уцелел никто, – вздохнул Азар. – Ночью болгары открыли ворота царевичу Борису. Русаланов взяли врасплох. Я опоздал с предупреждением.

За царевичем Борисом чувствовалась серьезная сила. Еще и двух месяцев не прошло, как он пересек границу Болгарии, а под его рукой уже огромная рать. И многие из тех, кто присягнул Святославу переметнулись к нему.

– Ромеи, – пояснил Азар. – Они снабдили Бориса золотом и свели с нужными людьми. Натана ты должен помнить, Траян?

– Так ведь он хазар? – удивился Белый Волк.

– Он не хазар, он сефард и теперь до конца дней будет мстить Святославу за утерянную власть над огромным краем. Натан мой кровник. Это по его приказу ган Аршак убил в Киеве боярина Алексея и мою дочь Марию.

– Так ты ее нашел?! – воскликнул удивленный Траян.

– Нашел, чтобы вновь потерять, но теперь уже навсегда, – посмурнел ликом Азар. – Вряд ли наши пути в стране Вырай пересекутся. К счастью для нее.

– Надо уходить, – задумчиво проговорил Ставр. – Коней у нас достаточно.

– У болгар в них тоже нет недостатка, – покачал головой Вадим. – Борис перекроет нам дорогу, а воевода Михаил ударит в спину. Если нас вообще выпустят из города.

– А почему ты так уверен, что воевода Михаил изменил клятве, данной Святославу? – опять было вскинулся Троян.

– Изменил, – сказал спокойно Азар. – В этом у меня сомнений нет. Именно на Михаила рассчитывали ромеи, посылая в Болгарию Бориса. Натан сговорился с ним задолго до того, как царевич пересек границу.

Воевода Михаил не рискнул сам явится на глаза Белому Волку и прислал к нему посланца. Боярин Симеон пучил на русов глаза и все пытался дознаться, кто и почему закрыл городские ворота.

– Раз закрыли, значит так надо, – холодно бросил ему Вадим.

– Кому надо? – не сдавался Симеон.

– Мне надо, – жестко сказал Белый Волк. – Передай воеводе Михаилу, что Переяславец я царевичу Борису не сдам.

– Да где он тот царевич Борис? – возмутился Симеон. – Кто его видел? Чудишь ты, воевода. Садишься в осаду, а в городе продовольствия на два дня. Взбунтуются люди – не удержишь.

– Как это на два дня, – шагнул к Симеону Троян. – А где деньги, боярин, которые тебе были выданы на приобретение запасов?

– Так ведь не успели, – развел руками Симеон и растерянно оглянулся на своих мечников. – Ведь месяца еще не прошло.

– Виляешь, боярин, – страшно глянул на болгарина Вадим. – Ну да ладно, спрос с тебя позже будет. А пока вели забивать коней. Конину будем есть по твоей милости. Так и объяснишь обывателям.

– Как скажешь, воевода, – испуганно отозвался боярин и поспешил убраться с глаз рассерженного Вадима.

Теперь даже у Траяна не осталось сомнений по поводу верности болгар клятве, данной кагану Святославу. Переяславцы заволновались было, узнав об осаде, но тут же успокоились, словно по мановению чьей-то невидимой руки. А рука эта, скорее всего, принадлежала воеводе Михаилу, выгадывавшему удобный момент, чтобы ударить русам в спину.

Царевич Борис подошел к городу в полдень следующего дня. Надо отдать должное Азару, он точно подсчитал численность болгарской рати. Шестьсот ладей выплеснули на пристань тридцать тысяч облаченных в бронь людей и закачались на дунайской воде ленивыми утицами.

– Шестьсот ладей для нас много, – спокойно сказал воевода Вадим, наблюдая за болгарами со сторожевой вежи. – Ста вполне хватит. Остальные – твоя забота, Троян.

– Значит, в осаде сидеть не будем? – спросил Ставр. – А зачем тогда коней забили?

– Не оставлять же их болгарам, – усмехнулся Вадим. – Помощи нам ждать неоткуда, а за время осады люди ослабеют. Да и не позволят нам отсиживаться за стенами. Воевода Михаил сегодня же ночью ударит нам в спину и откроет Борису ворота. Сил у болгар в восемь раз больше, чем у нас. Такой вот расклад, боярин.

– Надо поджечь город, – предложил Троян. – Пока болгары будут тушить пожар, мы без помех прорвемся к пристани.

– Зажигательную смесь приготовишь? – обернулся к Азару Вадим.

– Сделаю, – кивнул головой ведун Чернобога.

Пожар вспыхнул в городе, как только стемнело. Для воеводы Михаила, изготовившегося к нападению на русов, это явилось полной неожиданностью. И пока болгары метались по Переяславцу, пытаясь остановить бушующий огонь, воевода Вадим приказал открыть городские ворота. Атака русов была настолько неожиданной и стремительной, что ратники царевича Бориса не успели изготовиться к обороне и были отброшены от пристани. Сеча была жаркой, но короткой. В болгарском стане началась нешуточная паника, и воеводам царевича Бориса с трудом удалось остановить бегущих людей. Пристань уже была объята огнем. Горели и ладьи, стоящие у берега. А русы исчезли, словно их и не было, к великой растерянности царевича Бориса и его воевод.

– Но ведь не на небо же они ушли? – ошарашенно спросил один из воевод.

– Скорее уплыли по Дунаю, – усмехнулся царевич и указал рукой на едва заметные тени, скользившие по воде.

Магистр Константин уцелел чудом. Правда, для этого ему пришлось сдать оборотню едва ли не всех своих людей в Болгарии, включая и уважаемого Натана. Отдал он ведуну Чернобога и письма болгарских бояр с клятвами верности ромейскому императору. Впрочем, о Натане магистр не скорбел. Иудей был повинен в смерти его брата Алексея, и спускать ему эту вину Константин не собирался. Если до Натана не доберется ведун Азар, то магистр сам сведет счеты с коварным купцом. Ведь договорились же, что Алексей останется в стороне, так нет же, сефард натравил на боярина гана Аршака. А главное, оборотень остался живехонек. Магистр Константин отлично понимал, что именно он отдал Азару в обмен на свою жизнь. Теперь у Святослава появился отличный повод для вторжения в Византию, и уж конечно каган этим поводом воспользуется. Правда, у Константина сохранялась надежда, что ведун Чернобога сгинул где-то на пути из Византии в Болгарию, во всяком случае, к началу мятежа, поднятого болгарами против кагана Святослава, он опоздал. Из Болгарии шли обнадеживающие вести. Царевич Борис выбил русов практически из всех городов и даже занял Переяславец, объявленный Святославом столицей своей обширной империи. Успех был налицо, и Константин, воспрянувший духом, мог теперь с полным правом принимать поздравления не только от своих сторонников, но и от врагов. Правда, победа царевича Бориса над русами не привела к облегчению налогового бремени для константинопольцев. Император Никифор с упорством, достойным лучшего применения, продолжал возводить стену вокруг императорского дворца и тратить огромные деньги на укрепление армии. Количество закованных в сталь клибанофоров достигло устрашающей цифры в пять тысяч человек. А количество денег, потраченных на их снаряжение, перехлестывало все разумные пределы. Стычки между горожанами и армейцами стали происходить с завидной регулярностью, что не могло не озаботить императора. После одной из таких стычек, где армия понесла значительный урон, Никифор решил, что пора подумать и о народе. Для успокоения черни он решил устроить в городе грандиозные скачки, заодно продемонстрировав и растущую его заботами мощь империи. Замысел был хорош, но как всегда подкачало исполнение. Простолюдины, заполнившие под завязку трибуны, были настолько шокированы появлением на ипподроме пехотинцев, марширующих под рев боевых труб, что ударились в панику, вообразив, что император готовит для них расправу за бесконечные ссоры с армейцами. Это дикое недоразумение, свидетелем которого был и магистр Константин, привело к многочисленным жертвам. В чудовищной давке, возникшей на ипподроме погибло несколько сотен человек, а покалеченных считали едва ли не тысячами. К сожалению, пострадали не только простолюдины, но и весьма уважаемые люди. Винить императора Никифора в сущности было не в чем, тем не менее гнев народный обрушился именно на его голову. Магистр Константин неожиданно для себя стал участником еще одного жуткого происшествия, едва не стоившего жизни Никифору Фоке. Разъяренные родственники людей, погибших в давке на ипподроме, перехватили императора и его свиту на одной из узких улочек Константинополя. В Никифора и патрикиев полетели камни, а растерявшиеся телохранители не успели вовремя оттеснить толпу. Магистр Константин, хоть и получил чувствительный удар в бок, но все же сумел подхватить падающего с коня Никифора. Императору стало дурно в самый неподходящий момент. Подобные нервические припадки случались с ним и раньше, но нынешний мог иметь для него самые тяжкие последствия. Взъярившиеся горожане теснили телохранителей, многие патрикии разворачивали коней, пытаясь спастись бегством от града камней, а далеко уже немолодой магистр Константин с трудом удерживал в седле обеспамятовавшего императора. Положение спас епарх Сисиний, случайно оказавшийся на месте происшествия. Собрав своих стражников он обрушился с тыла на обезумевшую толпу, чем незамедлили воспользоваться телохранители. Императора привели в чувство и увезли во дворец, за высокую каменную стену, которую он все-таки сумел возвести назло константинопольцам. В довершение всех бед, свалившихся на голову несчастного Никифора, в ночь, последовавшую за бунтом черни, умер его отец, патрикий Александр, человек благочестивый и далеко не глупый, оставив тем самым своего сына наедине с недружелюбно настроенным к нему миром. Узнав о смерти отца, Никифор погрузился в глубокую печаль, из которой его не смогла вывести даже прекрасная Феофано, явившаяся просить за своего хорошего знакомого бывшего доместика Иоанн Цимисхия, ныне находящегося в опале. Никифор, впавший почти в полную прострацию, не сумел устоять против увещеваний жены и дал согласие на возвращение в Константинополь двоюродного брата. По мнению Константина, которое он не постеснялся высказать епарху Сисинию, это было ошибкой. Правда, высказал он свое мнение вдали от ушей императора и его супруги, в собственном доме, где угощал епарха вином, доставленным из далекой Колхиды.

– Ты не все знаешь, магистр, – вздохнул Сисиний.

– Неужели нападение на императора было не случайным? – вскинул брови Константин.

– А ты как полагаешь? – ответил вопросом на вопрос Сисиний.

Магистр полагал, что здесь не обошлось без Иосифа Вринги, недавно выпущенного из монастыря, но ошибся. По сведениям, имеющимся у Сисиния, во главе заговора стоял Василий Неф, сын давно ушедшего в мир иной Романа Лакопина и славянской рабыни. Василий Неф был главой дворцовых евнухов и обладал большим влиянием на женской половине дворца.

– Выходит, Феофано не зря хлопотала за Цимисхия? – насторожился Константин.

– Выходит так, – развел руками епарх Сисиний.

Кроме Василия Нефа в заговоре участвовали патрикий Лев Педиасим и два военачальника из ближайшего окружения императора Никифора, Михаил Вурца и Лев Авалант.

– Пестрая компания, – задумчиво проговорил Константин. – А что их объединяет?

– Ложе императрицы, – криво усмехнулся Сисиний. – Они все на нем побывали. Включая некоего Феодора Ацигофеодора, крещеного эфиопа. Прекрасная Феофано порой бывает весьма оригинальна в выборе мужчин.

Магистр Константин никогда не питал иллюзий по поводу добродетелей своей незаконнорожденной дочери. Феофано была жадной до мужских ласк, и степенный Никифор, конечно, не мог удовлетворить всех ее желаний. Но, справедливости ради следует заметить, император не мешал супруге гасить огонь страсти с помощью многочисленных любовников. Так с какой же стати Феофано решила вновь поменять мужа? Подобная неосмотрительность могла ей обойтись очень дорого. Как успел заметить Константин, Иоанн Цимисхий был человек скорее расчетливым, чем страстным. И если перед ним встанет выбор – женщина или власть, он безусловно сделает его в пользу власти.

– Ты не пытался предупредить императора? – спросил старого друга магистр.

– Я подбросил ему подметное письмо, но, похоже, Никифору сейчас не до заговорщиков. По моим сведениям все последние дни и ночи он проводит в молитвах, беспрестанно взывая к Богородице, кою считает своей заступницей.

– На его месте я бы поменял телохранителей, уж слишком странно они вели себя во время уличной заварушки.

Магистр Константин был раздосадован и на императора, ослабевшего в самый неподходящий момент и на самого себя. Ибо впервые за многие десятилетия он оказался на обочине жизни, кипящей в стенах императорского дворца. Теперь ему оставалось либо встать на пути заговорщиков, либо отойти в сторону, чтобы не нажить беды.

– И какое ты принял решение? – прямо спросил Константин у собеседника.

– Нельзя спасти того, кто не прилагает усилий к своему спасению, – пожал плечами Сисиний. – Боюсь, что император Никифор обречен. А нам с тобой остается только вовремя крикнуть здравие его преемнику.

Иоан Цимисхий прибыл в Константинополь в начале зимы. Император Никифор хоть и вернул его из ссылки, но в звании доместика не восстановил. Иоанну с большим трудом, да и то при помощи хитроумного патрикия Льва Педиасима, удалось добиться лишь разрешения на посещение дворца. Именно Педиасим намекнул Цимисхию, что бывший доместик, обиженный императором, может не только посещать дворец, перестроенный Никифором, но и поселиться в нем на долгое время. А сделать для этого надо всего ничего – подружиться с прекрасной Феофано и без того расположенной к благородному Иоанну. Цимисхий, рассерженный нелюбезным приемом императора, предложение Педиасима принял и был препровожден в покои своей давней любовницы. Здесь он с некоторой оторопью узнал, что прекрасная Феофано времени даром не теряла и сварганила заговор прямо под носом у мужа. Каким образом она привлекла на свою сторону столь разных, но влиятельных людей Цимисхий допытываться не стал, но как человек военный сразу понял, что промедление смерти подобно. Благородному Иоанну следовало либо возглавить заговор, либо быстренько отвалить в сторону и бежать из Константинополя. Ибо заговорщики не настолько глупы, чтобы оставить в живых несостоявшегося претендента. Тем не менее осторожный Цимисхий, перед тем как принять окончательное решение, еще раз встретился с главными участниками заговора Львом Педиасимом и Василием Нефом. Для него, разумеется, не было тайной, что из себя представляют два этих придворных интригана. Педиасим и Неф были далеко уже немолодыми людьми и вряд ли только прелести стареющей Феофано могли их подвигнуть на столь дерзкое предприятие, наверняка они преследовали свои, только им ведомые цели и было бы совсем неплохо, если бы они поделились своими планами с будущим императором.

Патрикий Педиасим посмотрел на своего гостя с уважением. Он и раньше догадывался, что в лице благородного Иоанна найдет разумного союзника и рад, что не ошибся.

– Речь идет о моей голове, – прервал Цимисхий велеречивого патриция. – Даже устранение Никифора не сделает меня императором.

– Но брак с Феофано… – начал было Василий Неф.

– А если патриарх Полиевкт откажется нас обвенчать, – прервал его на полуслове Цимисхий. – Ведь если мне не изменяет память, я буду уже третьим мужем прекрасной Феофано.