Текст книги "Каган Русов"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

Глава 13
Месть

Весть о страшном разгроме флота князя Ингера в Босфорском проливе пришла в стольный град раньше, чем весть о взятии воеводой Асмолдом Матархи. Киев тревожно загудел, но меры, принятые воеводой Свенельдом, быстро погасили вспыхнувшие было страсти. Вид мечников, закованных в броню, отрезвляюще подействовал на горлопанов, и протестующие крики быстро смолкли. Патрикий Аристарх, приложивший к этому поражению руку, теперь со страхом и надеждой посматривал на Днепр, который вот-вот должен был выплеснуть на берег остатки огромного флота, собранного князем Ингером для великих дел. Беспокоило Аристарха только одно – уцелел ли сам Ингер в страшной бойне, устроенной ему ромеями. И если уцелел, то кого он назначит в виновники самого оглушительного в своей жизни поражения. Ингер ведь далеко не дурак и наверняка уже сообразил, что его в Босфоре ждали. А ведь поход на Византию готовился втайне и лишь самые ближние к князю люди знали, что сам он в Тмутаракань не пойдет, и что его путь лежит совсем в другую сторону. И среди этих немногих посвященных был и патрикий Аристарх. Человек, имеющий обширные связи, как в Итиле, так и в Константинополе. Аристарха так и подмывало, убраться из Киева куда подальше и переждать там грядущую бурю, но он пересилил себя. Во-первых, пока сохранялась надежда, что Ингер погиб в походе, а во-вторых, бегство стало бы доказательством вины патрикия. И в этом случае, мстительный Ингер, если он конечно жив, из под земли достанет вилявого ближника и предаст его лютой смерти. Нет, надо ждать и надеяться, что Бог не оставит своего преданного печальника без защиты и позволит завершить трудную миссию, которую патрикий взвалил на свои хрупкие плечи.

И Аристарх дождался… Князь Ингер уцелел не только в Босфорском проливе, но и на обратном пути, когда его ладьи, перегруженные добычей, были во второй раз атакованы хеландиями адмирала Феофила Синкела. Вместе с великим князем в Киев вернулось не более трех тысяч мечников. Все остальные, почти двенадцать тысяч человек, либо сгорели заживо, либо утонули в Черном море. Князь Ингер почернел от горя. Впрочем, не исключено, что он просто загорел под ярким южным солнцем. Киев зашелся в слезах, оплакивая сгинувших родовичей, а лицо князя даже не дрогнуло, когда он объявлял своим ближникам о понесенных потерях. И здесь же в княжьем тереме впервые прозвучали слова о мести. Судя по всему, поражение не сломило князя, и он жаждал рассчитаться с ромеями за пережитый позор. Вот только силенок у Ингера было маловато, как не без злорадства отметил Аристарх. Патрикий даже посоветовал великому князю, отозвать дружину воеводы Асмолда из Тмутаракани, дабы не вводить в соблазн многочисленных врагов Руси. Но Ингер бросил на непрошенного советчика такой зверский взгляд, что у Аристарха язык прирос к небу.

– Ромеев о моем походе предупредили болгары, – сказал Ингер, быстро овладевший собой. – Об этом мне рассказали взятые в полон «бессмертные».

Все, конечно, могло быть. Болгарский царь Петр сын Симеона Великого был человеком слабым и услужливым. А потому, узнав от лазутчиков о флоте русов, он вполне мог послать гонца в Константинополь. В любом случае, эта уверенность Ингера в виновности болгар играла на руку патрикию. И теперь Аристарх в присутствии великого князя мог осуждающе качать головой и удивляться глупости царя Петра, который вместо того, чтобы воспользоваться походом Ингера в своих интересах, стал помогать исконным врагам болгар ромеям. Трудно сказать, поверил ли Ингер в искренность слов Аристарха, но, во всяком случае, о вине патрикия в провале похода даже помину не было. Конечно, предполагаемое коварство болгар могло испортить отношения князя Ингера с женой Ольгой, но поскольку эти отношения были испорчены уже давно, то и печалится по этому поводу не приходилось.

– Мне нужны наемники, боярин Аристарх, – твердо сказал Ингер. – Не менее десяти тысяч. Лучше если это будут варяги или полабские славяне. Война там закончилась и наверняка ты найдешь немало охотников послужить великому князю Киевскому.

Сказать, что Аристарх пришел в восторг, выслушав Ингера, значило сильно погрешить против истины. С другой стороны, и уклониться от выполнения столь важного поручения он не мог. И князь, и его ближники отлично знали, что у Аристарха обширные связи и в Варгии, и в Полабье. А в охотниках послужить щедрому государю в тех краях никогда недостатка не было. Так что патрикию пришлось, скрепя сердце, приниматься за дело. Утешал он себя тем, что пока князю Ингеру удастся собрать новую рать для похода, в Днепре много воды утечет. У великого князя Киевского появятся новые заботы и новые враги. Особенно обнадеживало Аристарха то обстоятельство, что к власти в Итиле после долгой смуты пришел молодой и активный каган-бек Иосиф. Вряд ли Иосиф вот так просто смирится с потерей Тмутаракани, а следовательно у Ингера и Асмолда будет с ним еще много хлопот. Окрылило Аристарха и письмо, полученное от сына Константина. Император Роман выразил старому патрикию личную благодарность за преданность и прибавил к теплым словам довольно приличную сумму, а также выразил надежду, что благородный Аристарх и впредь будет способствовать процветанию Византии.

К сожалению, далеко не все в Киеве и вокруг него складывалось так, как хотелось бы патрикию. И главным его огорчением был княжич Святослав, который рос и набирался ума с поразительной быстротой. Святославу было уже четырнадцать лет, и он с охотою вникал в государственные дела, к которым его стал приучать отец. Киевский княжич был, что называется, в породу. И внешне очень походил на князя Ингера. О внутренних его качествах можно было только догадываться. Ибо Святослав неохотно шел на откровенность не только с патрикием Аристархом, но и со своей матерью Ольгой. Еще три четыре года и этот смурной не по годам отрок войдет в возраст и станет надежной опорой своего отца. Но более всего и княгиню Ольгу и патрикия Аристарха огорчало то, что Святослав был убежденным язычником и на все попытки матери, приобщить его к христианской вере, отвечал лишь пожатием плеч. Его кумиром был Перун, покровитель больших свершений и воинских побед. Удивляться этому не приходилось, учитывая то, что все его детство проходило под присмотром воеводы Асмолда, который был Белым Волком, ведуном Ударяющего бога.

Для Ольги приобщение Святослава к христианской вере стало навязчивой идеей. Она во что бы то ни стала хотела вырвать старшего сына из под влияния волхвов и направить его помыслы к постижению истинной веры. В этом она видела свое предназначение на земле. Патрикий Аристарх с прискорбием вынужден был констатировать, что с годами княгиня становится все фанатичнее, упрямее и глупее. Чрезмерное властолюбие Ольги, не находя выхода в серьезных делах, делало ее вздорной и капризной в отношениях с близкими. Все это привело к тому, что Святослав стал сторониться матери, а та не нашла ничего лучше, как обвинить в этом мужа, князя Ингера. Конечно, Ингер жену свою не любил и крайне редко появлялся в ее покоях, но встречам сына с матерью он не препятствовал и даже пытался примириться с Ольгой. Без всякого успеха, впрочем. Княгиня ненавидела своего мужа, чем дальше, тем больше, ставя своими словами и действиями патрикия Аристарха в довольно неловкое положение. Не выдержав капризов сестричады, Аристарх настоятельно посоветовал ей заняться воспитанием дочери Евпраксии и младшего сына Вратислава. Евпраксия была на три года старше Святослава и уже вступила в возраст невесты. В отличие от братьев она была христианкой. Ольга собралась было крестить и Вратислава, но осторожный отец Феоктист, настоятель храма Святого Ильи не рискнул это сделать без разрешения великого князя. И был абсолютно прав. Ингер хоть и относился терпимо к христианам, но сам твердо придерживался веры отцов и не видел иного пути для своих сыновей. Мнение Ольги его в данном случае не интересовало вовсе. Крещение Вратислава, да еще без разрешения великого князя, могло бы закончится весьма скверно не только для Феоктиста, но и для всей уже довольно многочисленной общины Киева. С огромным трудом Аристарху и Феоктисту удалось примирить Ольгу с мыслью, что пока жив князь Ингер, о крещении Вратислава не может быть и речи.

Между тем усилия Аристарха стали приносить свои плоды. Варяжские и полабские витязи с охотою откликнулись на призыв князя Ингера, подкрепленный хорошей платой, и сначала сотнями, а потом и тысячами стали прибывать в Киев. Большую помощь в вербовке мечников Аристарху оказал давний знакомец князь Тугомир. А за Тугомиром угадывалась тяжелая рука маркграфа Геро, ставшего почти полновластных хозяином славянских земель в Полабье. Возможно, большое количество христиан среди наемников и показалось князю Ингеру странным, но своего мнения он по этому поводу не высказал, видимо считая, что вера, какой бы она ни была, не помешает мечнику исполнить свой долг перед князем. Впрочем, христиане в любом случае составляли меньшинство среди варягов, а посему и предъявлять Аристарху претензии по этому поводу не было никакого смысла.

Приготовления Ингера к новому походу близились уже к завершению, когда в Киеве объявился княжич Рогволд с тремя сотнями викингов. Судя по всему, Рогволд недостатка в средствах не испытывал, тем не менее он не только сам согласился участвовать в новом походе князя Ингера, но и склонил к этому двух своих товарищей по нелегкому промыслу, норвежских ярлов Франмара и Стурлауга. Князь Ингер с охотою принял в свою дружину нурманов и их викингов, назначив им довольно приличную долю в добыче.

В этот раз великий князь Киевский решил не рисковать. Под его рукой было тридцатитысячное собственное войско и десять тысяч печенегов гана Кури. Все конные дружинники и печенеги шли сушей и только пехоту Ингер решил перебросить к месту высадки морем. Все попытки патрикия Аристарха воспрепятствовать походу закончились ничем. Каган-бек Иосиф так и не рискнул выступить против Асмолда, а в самом Константинополе император Роман никак не мог поделить власть со своими сыновьями-соправителями. Поражение от русов могло дорого обойтись Византии и привести к падению Романа Лакопина. В столь сложной ситуации Аристарх настоятельно советовал сыну Константину и давнему своему знакомцу патрикию Григориусу склонить императора к заключению мира с киевлянами. Князь Ингер хоть и горел жаждой мести, но не мог не понимать, что его новая дружина гораздо менее надежна и хуже обучена, чем прежняя, сгинувшая в волнах Черного моря. А потому, скорее всего, пусть и с неохотою, он пошел бы на мировую. Дабы поспособствовать разрешению конфликта, патрикий Аристарх тряхнул стариной и отправился на одной из боевых ладей к устью Дуная, где уже скапливались воины князя Ингера, готовые к броску на Византию через Болгарские земли. Растерявшийся царь Петр не рискнул оказать грозным пришельцам сопротивления. Византийские послы тоже пока задерживались, и патрикию Аристарху ничего другого не оставалось, как ждать. Впрочем, времени он зря не терял и сумел наладить отношения с двумя самыми, пожалуй, уважаемыми среди наемных варягов людьми, воеводами Фрелавом и Велемудром. Первый был христианином и ближайшим союзником князя Тугомира. Второй являл собой отпетого язычника и еще совсем недавно принимал активное участие в мятеже против короля Оттона. Фрелав и Велемудр терпеть не могли друг друга, а сходились они только в одном, оба с большим подозрением относились к великому князю Ингеру. Но если нелюбовь воеводы Фрелава к Ингеру была понятна Аристарху, то позиция Велемудра вызвала у него удивление.

– Если бы твой князь, боярин Аристарх, помог нам в борьбе против Оттона, то мы не только удержали бы Варгию и Полабье за собой, но и отхватили бы у франков половину Саксонии, – тяжело вздохнул Велемудр. – А теперь в моем городе сидит маркграф Герман Биллунг, а сам я, вместе с сыновьями, вынужден искать счастья в чужих землях.

– Сочувствую тебе, воевода, – покачал головой Аристарх. – Лить кровь за чужой интерес не хочется никому.

– А у тебя, боярин, есть для меня менее кровавая и более прибыльная работа? – криво усмехнулся Велемудр.

– Князь Ингер одержим жаждой мести, – пояснил Аристарх варягу. – Понять его, конечно, можно. Три года назад в походе на Византию он потерял едва ли не всех своих мечников.

– Удатный князь, нечего сказать, – презрительно хмыкнул Велемудр.

– Я это к тому, что ратное счастье – неверное счастье, – вскольз заметил патрикий, – Сегодня удача к тебе благоволит, а завтра все может обернутся крахом.

– Ты что же, к измене меня склоняешь, боярин? – насупил брови Велемудр.

– Да Бог с тобой, – испуганно всплеснул руками Аристарх. – Я первый ближник князя Ингера, родной дядя его жены. Просто я хочу уладить дело с Византией миром, без пролития крови. Ромеи, по моим сведениям, готовы заплатить Ингеру огромный выкуп.

– Сколько? – насторожился Велемудр.

– Никак не меньше трех миллионов денариев, – поспешно ответил патрикий.

– Большие деньги, – присвистнул Велемудр.

– Так я и говорю, – продолжил Аристарх. – Лучше взять отступные, чем лить кровь за добычу, с риском сложить голову в чужой земле.

– А князь Ингер согласен на сделку?

– Ингер колеблется, – поделился своими наблюдениями Аристарх. – Доверия к наспех собранной дружине у него нет, сам понимаешь. С другой стороны – он хочет отомстить за павших. Но если воеводы скажут Ингеру свое твердое слово, то великий князь их послушает.

– А что думают воеводы по этому случаю? – спросил варяг.

– Свенельд согласен со мной, Фрелав тоже, а Рогволд и Франмар рвутся в сечу. Люди они молодые, можно понять. Так что многое, если не все будет от тебя зависеть, воевода Велемудр.

– Трудный выбор, – вздохнул варяг.

– Знамо не легкий, – сочувственно поддакнул Аристарх. – Человек ты уже немолодой, начинать жизнь на новом месте тяжко. А тут еще и сыновей нужно определить. Сочувствую я тебе, воевода Велемудр и готов помочь. При разделе выкупа я сделаю все от меня зависящее, чтобы ни тебя, ни твоих мечников дарами не обнесли.

– Союз ты мне, что ли, предлагаешь, боярин? – прищурился Велемудр.

– А почему бы нет, воевода? – удивился Аристарх. – Человек ты разумный, много чего на своем веку повидавший. За Ингера я поручится не могу, но его жена Ольга приветит тебя как родного.

– А что мне от того привета? – пожал плечами Велемудр.

– Так ведь князь Ингер далеко не молод, а дети его еще малы, – вздохнул Аристарх. – Вот их мать и ищет сильных мужей, на коих в трудный час можно положиться.

– Умная, видно, женщина, – задумчиво отозвался Велемудр.

– И советчики у нее не глупые, – в тон ему поддакнул Аристарх.

– Я за славой не гонюсь, боярин, – пристально глянул варяг на патрикия. – Навоевался на своем веку. И если все будет так, как ты говоришь, – вот тебе моя рука.

Воевода Велемудр был лет на двадцать пять моложе Аристарха и от пожатия его руки патрикий едва не вскрикнул – силен был варяг, ничего не скажешь. И духом, судя по всему, крепок – не сломался в несчастье. Одно в нем плохо – язычник.

– О князе Рогволде хочу тебя спросить, боярин, – он действительно имеет права на Полоцк?

Спросил Велемудр об этом словно бы между прочим, но Аристарх по настороженным глазам определил, что вопрос этот для варяга очень важен.

– Врать не буду, воевода, – вздохнул патрикий, – не по справедливости князь Ингер поступил с Рогволдом. Согнал с Полоцкого стола, когда тот был еще младенцем. Я княжичу сочувствую, он хорошего рода. Княгиня Ольга тоже выказывает ему свое расположение. Но пока жив князь Ингер, Рогволду Полоцка не видать как своих ушей.

– Вот как, значит, великие князья, понимают правду славянских богов, – покачал головой Велемудр.

– В этом они от христианских королей мало отличны, – поддержал варяга в его печали Аристарх.

– Что ж, – вздохнул Велемудр. – Жить-то все равно надо.

– Но лучше жить богато и счастливо. Думаю, воевода Велемудр мы с тобой еще продолжим этот разговор.

Аристарх был достаточно искушенным в интригах человеком, чтобы догадаться о тайных помыслах Велемудра. Потеряв многое, если не все, в родной Варгии, он ищет место, где можно начать жизнь заново. И город Полоцк, расположенный на бойкой реке, торговый и богатый, вполне может стать надежным пристанищем не только для князя Рогволда. Один человек может помешать осуществлению замыслов Велемудра – князь Ингер. И, надо полагать, варяг это очень хорошо понимает.

Византийское посольство прибыло, когда князь Ингер, собрав в кулак свое многочисленное войско, уже готов был бросить его в чужие богатые земли. Возглавлял посольство давний знакомый патрикия Аристарх, родной брат его давно умершей жены, магистр Григориус. Человек далеко уже не молодой, однако сумевший в почти восьмидесятилетнем возрасте сохранить бодрость тела и ясность ума. Морской переход никак не отразился на самочувствии старого магистра и, едва ступив на болгарскую землю, он сразу же принялся обхаживать смурных вождей варваров, рассылая им богатые подарки. Ингер смотрел на византийского посла почти с ненавистью, но его общению со своими ближниками не препятствовал. Из чего Аристарх заключил, что великий князь знает о настроении, царящем в его войске, не хуже патрикия, и уже почти смирился с тем, что затеянный им поход завершится совсем не так, как ему мнилось в Киеве. Уж слишком выгодные условия предлагали ромеи. Кроме выкупа в три миллиона денариев и не поддающихся подсчету даров, император предлагал великому князю русов вечный мир и изрядный кусок земли в Крыму. Земля, правда, была хазарская, и князь Ингер давно уже прибрал ее к рукам, но почему бы не закрепить ее захват в официальном договоре. И, наконец, что было особенно важно для Игоря, Византия отказывалась от своих притязаний на Тмутаракань и готова была признать ее владением великого князя Киевского.

– Надо соглашаться, – высказал свое мнение патрикий Аристарх под сочувственное молчание воевод. – Худой мир лучше доброй ссоры. Да и вряд ли мы добьемся большего, если вторгнемся в Византию.

Князь Ингер, видимо, ждал, что воеводы, приглашенные на совет, поставят слишком уж миролюбивого боярина на место, но не дождался. Помалкивали даже Рогволд с Франмаром, прежде выступавшие за продолжение похода. Конечно, Ингер мог бы настоять на своем, но было бы чистым безумием ссорится с ближниками и дружиной накануне кровопролитного похода. Великому князю ничего не оставалось делать, как скорбеть о своих боевых товарищах, сгинувших в пучине Черного моря, да копить злобу на ближников, не проявивших твердости в самый ответственный момент. Воеводы принуждали князя Ингера к миру, вопреки его желанию. Наверное впервые после смерти Олега, он вынужден был уступить своему окружению. Аристарх, хорошо знавший великого князя, нисколько не сомневался, что Ингер рано или поздно посчитается со всеми, кто в этот день принудил его отказаться от своих замыслов. А первым в этом ряду будет патрикий Аристарх, чья активность не ускользнула от великого князя.

– Я полагал, что честь дороже злата, – криво усмехнулся Ингер, – но, видимо, ошибся. Передайте магистру Григориусу, что я принимаю его предложение.

Ингер круто развернулся на каблуках и, не сказав более ни слова, покинул шатер. Наступившую было тишину нарушил Франмар, задавший присутствующим неделикатный вопрос:

– Мне показалось, что князь нас оскорбил, заподозрив в продажности?

– Тебе показалось, ярл, – покачал головой Велемудр. – Князь восхитился нашей мудростью.

В Киеве князя встречали как победителя. Что, вероятно, гордый Ингер принял за насмешку и был неправ. Ибо, не пролив ни капли крови, он добился от Византии большего, чем в свое время добились Аскольд и Олег. Аристарх попытался донести до великого князя эту простую мысль, но понимания не встретил. Князь, прихворнувших по возвращении из похода, то ли от простуды, то ли от огорчения, вперил вдруг в него свои холодные как лед глаза:

– Ты уверен, Аристарх, что это болгары предупредили императора о моем первом походе? В последнее время я стал в этом сомневаться. Сдается мне, что у Романа Лакопина есть немало доброхотов и в Киеве.

Патрикий перетрусил не на шутку, но сумел пересилить страх и выдержал взгляд Ингера, не дрогнув ни единым мускулом изрезанного морщинами лица.

– Я думаю, ты ошибаешься в своих подозрениях, великий князь. Но если это так, то виновные должны быть наказаны.

– Хорошо, что хоть в этом мы с тобой согласны, боярин, – вздохнул Ингер. – И еще запомни, если мои подозрения подтвердятся я не пощажу никого, даже собственную жену.

– Я уверен, что Ольга ни в чем не повинна, великий князь, – голос Аристарха дрогнул.

– И ты готов поручится за нее головой, боярин?

– Если на то будет твоя воля, князь Ингер.

– Тебе я верю, Аристарх, – усмехнулся князь. – Ты человек преданный. А у женщин чувства иной раз берут верх над разумом. Ты знаешь, что графиня Матильда жива и невредима?

– Не может быть, – ахнул совсем не к месту Аристарх.

– Теперь, когда мы замирились с Византией, у нас развязаны руки для войны на западе, – спокойно сказал Ингер.

– А как же Хазария? – растерялся патрикий.

– Асмолд заключил договор с каган-беком Иосифом. Мы поможем хазарам в войне с арабами, а они откажутся от своих притязаний на Тмутаракань.

– Но можно ли верить Иосифу?

– Если мы поверили ромею, то почему же мы должны сомневаться в слове хазара? – нахмурился Ингер. – Тем более что угроза, исходящая от арабов, весьма реальна, и мы не можем оставить Итиль один на один с этим хитрым и сильным врагом. Если арабы прорвутся в Приазовье мы потеряем не только Тмутаракань, но и Русаланию. Князь Искар сын Данбора готов помочь нам и хазарам в этом походе на Бердоа.

На месте князя Ингера Аристарх не слишком бы доверял не только хазарам, но и русаланам. Искар единственный из славянских князей не признавал власти великого князя Киевского, хотя дело здесь было не только в сыне Данбора, доводившимся, к слову, Ингеру внуком. По обычаю, заведенному с давних времен, власть князя в Донских землях ограничивалась своеволием атаманов, избиравшихся Большим кругом, в который входили как русы-ротарии, так и вожди окрестных племен. Собственно и сам князь Искар наследовал власть от отца с разрешение все того же Большого круга и не мог, подобно Ингеру, единовластно вершить дела в Донской земле.

– Я решил послать к Асмолду княжича Святослава, – продолжал Ингер. – Ему пора привыкать к войне и крови.

– Не рановато ли? – усомнился Аристарх. – Поход в чужие земли – дело опасное.

– Руси не нужен князь-домосед, – усмехнулся Ингер. – Мне было пятнадцать, когда я убил своего первого врага.

– Но Святослав твой наследник…

– Я не тороплюсь умирать, боярин Аристарх, – сверкнул глазами Ингер и взмахом руки отпустил слишком старательного советника.

Патрикий покинул княжеский терем в большой тревоге. И это еще мягко сказано. Князь Ингер недвусмысленно дал понять, что готов обвинить княгиню Ольгу в измене. Более того, он вновь намекнул на свой возможный брак с графиней Матильдой, которую Аристарх, похоже, слишком рано списал со счетов. Непонятным пока было только одно: с чего это Ингер вздумал откровенничать по этому поводу с дядей княгини? Конечно, Ингер мог с самого начала заподозрить Ольгу в предательстве, ибо все эти годы она открыто поддерживала связи со своими болгарскими родственниками, в том числе и с царем Петром, который благоволил к братичаде. Но до второго похода о предательстве Ольги и помину не было. Значит, что-то случилось в Киеве за время отсутствия Аристарха и это что-то привело Ингера в ярость. Но даже в ярости великий князь остается расчетливым политиком и, кажется, готов примириться с женой на определенных условиях. И для этой цели ему понадобился Аристарх, единственный человек, имеющий на Ольгу влияние. Уяснив суть интриги, проводимой князем, патрикий слегка успокоился. Следовало для начала выяснить, чем же сестричада Ольга разгневала великого князя и уже дальше действовать сообразно вновь открывшимся обстоятельствам. За разъяснениями Аристарх обратился к давнему своему осведомителю, вдове недавно почившего Жирослава, боярыне Татьяне. Татьяне уже давно перевалило на пятый десяток, но свежести лица она еще не потеряла. Как и не потеряла интереса к мужчинам. Во всяком случае, Аристарх был немало удивлен, застав в ее тереме боярина Семагу. При виде патрикия Семага почему-то смутился, словно отрок, пойманный в чужой ложнице, и поспешил убраться из терема раньше, чем новый гость успел открыть рот для вопроса. Сама хозяйка, впрочем, сохраняла полное спокойствие и на кивок Аристарха ответила поклоном, полным чувства собственного достоинства. Боярыня Татьяна и в зрелые годы нравилась мужчина и очень даже хорошо это осознавала. На осторожный вопрос обеспокоенного гостя она ответила не сразу, а долго разглядывала Аристарха, словно видела его в первый раз:

– Тебе бы с собственной женой об этом поговорить, боярин, или Семагу расспросить.

– А при чем здесь Семага? – спросил удивленный Аристарх.

– Боярин здесь действительно не при чем, речь идет о его сыне Мечиславе.

– Ну а моя Фетинья здесь с какого боку прицепилась? – нахмурился Аристарх.

– А с того самого, – огрызнулась Татьяна. – Ныне она при Ольге первая ближница.

Патрикий Аристарх в последние годы уделял жене мало внимания. Все как-то недосуг было. Растит женщина их единственного сына и пусть растит. Как-то совсем у него выпало из ума, что у молодой в сущности боярыни могут возникнуть и иные интересы помимо семейных. Да и младший сын боярина Алексей уже вырос в добрую орясину и нуждался не столько в материнской, сколько в отцовской опеке. А Фетинья осталась как бы само по себе и это в тридцать с небольшим лет. Вела она себя тихо и скромно, как и подобает мужней жене и ни в чем Аристарху не перечила. А тому, что она в последнее время зачастила к княгине, патрикий не придал серьезного значения. Все же не чужая им Ольга. А оно вот как все обернулось. Отблагодарила сестричада родного дядьку за его заботу, нечего сказать.

– Так ведь тому Мечиславу едва ли шестнадцать годков исполнилось, – дошло, наконец, до Аристарха. – Ты ничего не путаешь, боярыня?

– Бес ее попутал, а не я, – вздохнула Татьяна. – Все же и в блуде надо знать меру. А твоя сестричада не только свою честь роняет, но и княжью.

Домой Аристарх пришел чернее тучи и едва ли не с порога накинулся на жену. Однако Фетинья перенесла бурю, поднятую мужем, с удивительной кротостью. И лишь посоветовала разъяренному боярину выслать холопок из горницы.

– Татьяна, обиделась на княгиню Ольгу, и донесла обо всем князю, – стрельнула Фетинья в мужа сердитыми глазами. – А так даже из челяди мало кто догадывался. Ну остается при княгине на ночь девка и что с того.

– Какая еще девка? – ошалело уставился на жену Аристарх.

– Холопка. И в баню она ее с собой брала.

– Да какое мне дело до ее холопок! – взревел патрикий.

– Вот я и говорю, кабы не обида боярыни Татьяны никто бы и не догадался. У нее ведь еще и усы не выросли.

– У кого усы не выросли? – Аристарха аж затрясло от бешенства. – У боярыни Татьяны или у холопки?

– У Мечислава, – скромно потупилась Фетинья.

Патрикий Аристарх с трудом удержался от того, чтобы не сорвать со стены плеть и не вытянуть ее жену по толстому заду. Ты смотри, что делается! Тут буквально по лезвию ножа ходишь, любой неверный шаг и конец, а эти коровищи развлекаются в свое удовольствие. Безусых отроков им подавай! А боярин Семага недаром с лица спал, все же Мечислав его старший сын. Ингер-то в гневе страшен. И не только Ольгу с Мечиславом, но и Семагу зачислит в изменники. Вот ведь забота свалилась на голову Аристарху на старости лет, враз не расхлебаешь.