Текст книги "Каган Русов"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

Глава 10
Киев

Патрикий Аристарх ждал сообщения о падении Матархи со дня на день. И хотя княгиня Ольга послала воеводе Воиславу подкрепления, но всем было ясно, что погоды в Тмутаракани они не сделают. Тмутаракань была головной болью великих князей Киевских – и отдавать жалко, и удержать в своих руках нет никакой возможности. Аристарх намекнул Ольге, что Матарху следует сдать каган-беку Иосифу без боя, выторговав для себя ряд преимуществ, но великая княгиня осталась глуха к словам своего мудрого родственника. И, возможно, была права, в Киеве нашлось бы немало горлопанов, которые обвинили бы Ольгу в предательстве. На торгу уже распространялись слухи, что хазары не ограничатся взятием Матархи, а непременно двинутся в Крым, а оттуда на Киев. Об этом же писал Аристарху и сын Константин, к которому у старого патрикия, впрочем, большого доверия не было. Константин уже не раз доказывал, что интересы Византии для него, куда важнее интересов близких родственников. Аристарх старшего сына не осуждал – своя рубаха ближе к телу. А Константин стремительно наращивал политический вес при дворе свое никчемного тезки-императора. По слухам, Багрянородный все чаще прикладывался к кубку и все дела в империи вершил ловкий евнух Вринга. В любом случае, ждать помощи от Византии не приходилось. Если война между Хазарией и Русью разразится, то ромеи предпочтут остаться в стороне. Разумеется, патрикий Аристарх не сидел все это время сложа руки и успел договорится с полоцким князем Рогволдом о совместных действиях против хазар. Кроме того он направил боярина Велемудра в Варуну, с целью прощупать настроения атаманов, а если удастся, то склонить их на сторону Киева. Княгиня Ольга на действия своего дяди смотрела благосклонно, зато ее ближники в лице воеводы Свенельда и боярина Семаги не упускали случая, чтобы опорочить Аристарха в глазах сестричады, обвиняя его в слишком тесных связях с Византией и Хазарией. Особенно усердствовал Семага, стремившейся любыми путями оттеснить патрикия от государственных дел. Однако Аристарх тоже был не лыком шит и умел извлекать пользу не только из побед, но и из поражений. Ему удалось пропихнуть в наместники Древлянской земли своего верного приверженца боярина Фрелава, и теперь он усердно обхаживал Ольгу, дабы спровадить в Радимицкие земли боярина Василия, самого умного и самого вредного сторонника боярина Семаги. Сегодня как раз и должен был решится этот вопрос, а потому Аристарх направлялся в детинец с радостным предчувствием грядущей победы. Увы, предчувствие обмануло старого патрикия, не успел он переступить порога покоев великой княгини, как глуповатый боярин Нестор огорошил его вестью, пришедшей из Новгорода от воеводы Радмила:

– Князь Святослав отбил у хазар город Муром.

Патрикий Аристарх, не ожидавший такой чудовищной глупости от разумного вроде бы княжича, рухнул на лавку. У него не было практически никаких сомнений в том, что каган-бек Иосиф использует захват Мурома как повод для войны с Русью. А следовательно все усилия, затраченные патрикием для предотвращения хазарского напуска, оказались тщетны. Судя по всему, и Ольга и ее ближники были того же мнения, во всяком случае, боярин Семага не преминул укорить патрикия:

– Я же говорил, что княжич Святослав слишком молод для Новгородского стола. Его безумства нам будут дорого стоить.

Надо признать, что в словах боярина Семаги была своя правда. Патрикий Аристарх действительно связывал с княжичем Святославом кое-какие надежды, но он никак не предполагал, что этот юнец будет действовать столь стремительно. И куда, интересно, смотрел воевода Радмил, коему было поручено опекать юного князя?

– Тогда тем более следует направить разумного человека в Радимицкие земли, – вспомнил о цели своего приезда в детинец Аристарх, бросив при этом недружелюбный взгляд на боярина Василия.

– Речь сейчас идет не о Радимицких землях, боярин, – отозвался тот с ехидной ухмылкой, – а о Вятских. По слухам, княжич Святослав захватил не только Муром, но и Липск.

– А Итиль он, случайно, не взял? – не остался в долгу патрикий. – Не всякий гуляющий по торгу слух – святая правда.

– А какие вести из Матархи? – глянула Ольга на Свенельда.

– Пока никаких, – пожал плечами воевода.– Но, думаю, скоро будут.

Не успели в Киеве пережить ошеломляющие вести, пришедшие из Новгорода, как боярин Велемудр, вернувшийся из Варуны, огорошил ближников великой княгини новым рассказом о подвигах неугомонного князя Святослава. Боярин Велемудр, сидя на лавке в пяти шагах от Ольги, пел соловьем, а патрикий Аристарх, стоявший в это время у окна по случаю жаркой для осени погоды, обливался холодным потом. И было от чего киевским боярам прийти в ужас. Пока они судили и рядили, как сгладить противоречия, возникшие между Русью и Хазарией по вине юного князя Новгородского, и кого поставить во главе посольства, направляемого в Итиль, Святослав уже успел добраться до Варуны, утвердить там на столе княжича Данбора и собрать двадцати тысячную рать для помощи Тмутаракани.

– Да, я ведь главного не сказал, – усмехнулся Велемудр. – Святослав разбил рать бека Симонии близ Саркела, а затем перебил десять тысяч исламских гвардейцев, шедших ему на помощь.

Аристарху стало плохо, и он едва добрел до своего места на враз ослабевших ногах. Война становилась неизбежностью. А сил у Руси для отражения хазарского нашествия просто не было. Во всяком случае, так утверждал воевода Свенельд, и Аристарх был с ним полностью согласен.

– Киев мы в любом случае сумеем отстоять, – спокойно продолжал Свенельд. – Но из Северских и Радимицких земель нам придется уйти. Новгород мы удержим, но Ростов и Муром, скорее всего, потеряем. О Тмутаракани и землях в Крыму можно забыть.

Боярин Велемудр слушал ближников великой княгини с большим интересом, и по его толстым губам блуждала странная усмешка. Впрочем, Велемудру действительно можно было не опасаться гнева каган-бека Иосифа, ибо до Полоцкой земли хазары если и дотянутся, то очень не скоро. А вот киевлянам было сейчас не до смеха. Требовались срочные меры, чтобы спасти то, что еще можно спасти. Патрикий Аристарх был полностью согласен со Свенельдом, лучше уступить часть, чем потерять все.

– Насколько мне известно, – негромко сказал Велемудр. – Каган-бек отменил поход на Матарху. После поражения у крепости Саркел у него возникли большие проблемы в Итиле. Так что вы напрасно беспокоитесь, бояре.

Взгляд, которым княгиня Ольга одарила своих ближников, был более чем красноречив. И патрикий Аристарх в эту печальную для себя минуту осознал, что, пожалуй, годы все-таки берут свое, и не только тело, но и разум становится менее гибким, и ему уже трудно просчитывать ситуации и делать из нее правильные выводы. Впрочем, слабым утешением для патрикия служило то, что и воевода Свенельд, и боярин Семага оказались в данном случае далеко не на высоте положения и своими неумными действиями и советами уронили себя в глазах Ольги.

– Князь Святослав оказался умнее нас, бояре, – подвел черту под неприятным разговором боярин Велемудр. – Недаром же по землям Руси покатился слух о Соколе, восстающем на Гепарда.

Пожалуй, эта весть была самой неприятной для княгини Ольги из всех, привезенных Велемудром. О древнем пророчестве волхвов Святовида знали все бояре, собравшиеся в этом зале. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто распускает подобные слухи. И кому выгодно объявить Соколом Святослава Рерика, и тем самым направить мысли юного княжича в нужное русло.

– Волхвы, – зло выдохнул боярин Василий и покосился на побледневшую Ольгу.

– Еще одна весть для вас, бояре, – сказал Велемудр, – не знаю уж добрая или злая. Князь Святослав прогнал из Славутича воеводу Красимира и передал власть в Радимецких землях в руки князя Вузлева. Впрочем, насколько я знаю, Вузлев Торусинский собирается в Киев, чтобы принести тебе клятву верности, великая княгиня.

– Что ж, – холодно произнесла Ольга, – пусть едет. В Киеве умеют встречать самозванцев.

В последние годы княгиня, надо отдать ей должное, научилась обуздывать свои чувства. Вот и сейчас она сдержала гнев, рвущийся из груди, но никто из ближников не сомневался, что судьба Вузлева Торусинского будет незавидной. Еще более незавидной, чем судьба князя Мала. Никто не помещает Ольге, раздраженной самоуправством сына, расправится с Вузлевом, слишком уж опрометчиво сунувшегося в логово львицы. Собственно, Святослав своими необдуманными действиями не оставлял матери иного выбора. Княгиня Ольга должна была показать, кто является верховным правителем Руси, и поставить на место сына, потерявшего голову после одержанных побед.

Аристарх любезно пригласил в гости боярина Велемудра, столь огорчившего ныне великую княгиню. Впрочем, винить в этом полочанина никто не собирался, а патрикий и вовсе решил приветить влиятельного человека, в общем-то успешно выполнившего миссию, которую он ему поручал. Велемудр, польщенный и похвалами хозяина, и приемом, который тот ему оказал, не стал скрывать своих мыслей от Аристарха. И охотно поделился со старым патрикием своими соображениями по поводу положения, сложившегося на Руси.

– Князь Рогволд поддержит Святослава, в этом ты патрикий можешь не сомневаться. Конечно, пролитая в усобицах кровь так просто не забывается, но тут ведь обида обоюдная – и Олеговичи могут предъявить Рюриковичам счет, и Рюриковичи Олеговичам.

– Это правда, – кивнул головой Аристарх, памятуя о смерти князей Мечидрага и Ингера.

– Да что там Рогволд, коли даже Венцеслав Гаст ныне на стороне Святослава, – продолжал спокойно Велемудр. – Волхвы постарались. И если прежде между кудесником Перуна Пересветом, и кудесником Велеса Сновидом особой любви не было, то ныне они сошлись на Святославе и будут толкать его вверх.

– К великому столу? – нахмурился Аристарх.

– Бери выше, – усмехнулся Велемудр, – к кагановой булаве!

– Но это же безумие! – поразился Аристарх.

– Кто знает, – пожал плечами полоцкий боярин, – каким боком к нам жизнь повернется. Я вот думал, что все для меня потеряно после поражения в Варгии. А оно, видишь, как вышло. И сам я не последний человек в Полоцкой земле, и дочь моя замужем за князем.

– Умный человек нигде не пропадет, – польстил гостю хозяин.

– Вот я и говорю, боярин Аристарх, не след великой княгине Ольге ссорится с кудесниками и старшим сыном. И уж тем более не след, карать за чужую вину князя Вузлева, человека, к слову, весьма разумного и осторожного.

– Так ведь Святослав, а значит и Вузлев на права великой княгини посягнули, – осуждающе покачал головой Аристарх. – Спустить такое, значит потерять власть. Сегодня княжич наместника из города прогоняет, а завтра и вовсе сгребет под себя великий киевский стол.

– Я же тебе сказал, боярин – не нужен Святославу и волхвам Киев, им нужен Итиль. Сокол решил стать каганом. Такова воля славянских богов.

– А какое мне дело до воли тех идолов деревянных?! – рассердился патрикий.

– Так и я о том же, боярин – какое тебе дело, свернет шею Святослав или добьется своего?

– Да уж скорее первое, чем второе, – мгновенно остыл Аристарх.

– Ну вот видишь, – развел руками Велемудр. – Ни ты, ни княгиня Ольга ответственности за безумства волхвов не несете. И их поражение будет вашей победой.

– А их победа нашим поражением, – дополнил полочанина Аристарх.

– Так ведь ты не веришь в торжество Сокола над Гепардом, – усмехнулся Велемудр.

– Я ума еще не решился, боярин, – покачал головой Аристарх. – Мне ведома сила Итиля. Пятьсот лет он простоял и еще столько же простоит.

– Вот и отдай решение этого спора на суд неба, – спокойно отозвался Велемудр. – Не нам с тобой спорить с богами.

Аристарх пристально глянул в глаза Велемудра, но варяг этот взгляд выдержал. Судя по всему, он действительно не прятал камень за пазухой, а говорил именно то, что думал.

– А ты веришь в успех, Святослава? – спросил чуть дрогнувшим голосом Аристарх.

– Не знаю, – честно ответил Велемудр, – а гадать не хочу. Я не ведун и волю богов толковать не берусь. Да и не только об Итиле идет речь.

– Что же им и Хазарии мало?! – возмутился Аристарх.

– Выходит, мало, – подтвердил Велемудр. – Коли возмечтали они об империи от моря Черного на юге до моря Варяжского на севере и от Волги на востоке до Лабы на западе.

Аристарх даже присвистнул от такой наглости волхвов – размах однако. Правда, в данном случае не только территория важна, но и вера. Волхвы хотят возвысить своих хиреющих богов и остановить распространение христианства. Бедный Святослав, какая страшная ему выпала судьба, коли придется бороться за безнадежное дело.

– Все может быть, – вздохнул Велемудр. – Будущего не знаешь не ты, Аристарх, не я. Возможно, его знают боги. Но в любом случае усобица между матерью и сыном не нужна ни тебе, ни мне. Зачем мы будем лить кровь на земле, если этот спор может разрешиться только на небе.

Боярин Аристарх призадумался. Княгиня Ольга тешит себя мыслью, что сумеет поставить на место сына. Но ведь дело-то не только в Святославе. Даже в Киеве бояр-христиан меньше, чем бояр-язычников. О простолюдинах и говорить нечего. Да и разве можно в одночасье перевернуть такую махину, как Русь. Тут не годы потребуются, а пожалуй века. Да и не тверды в новой вере бояре. Того же Семагу взять – ну какой из него христианин? Он даже родного сына не сумел к христовой вере склонить, так и остался Мечислав язычником. Если Святослав сядет в Киеве, все рухнет в одночасье. Отрекутся многие бояре от христовой веры, еще и сами начнут храмы зорить, чтобы угодить князю-язычнику. А помощи ждать неоткуда. Византия промолчит, ей сейчас не до Руси. Одна надежда остается, что свернет себе голову Сокол в противоборстве с Гепардом, и смертью своей позволит сохранить ростки истиной веры на Руси. Страшно и горько желать смерти человеку одной с тобой крови, но хитроумные волхвы не оставили иного пути ни Аристарху, ни Ольге. Либо христианская вера, либо Святослав!

Сам Аристарх не рискнул донести эту жуткую мысль до княгини Ольги, не хватило душевных сил, а потому и переложил эту ношу на отца Феоктиста. Умный грек хоть и не сразу, но понял старого скифа. Да и мудрено было не понять. Феоктист в Киеве живет уже двадцать лет и очень хорошо знает, какой силой здесь обладают волхвы, а главное к каким последствием может привести желание Ольги бросить открытый вызов поборникам старой языческой веры.

– Надо ждать, – тихо сказал Феоктист расстроенной княгине Ольге. – Ибо только поражение способно отрезвить твоего старшего сына. Поражение от чужих, но не от своих. И тогда, возможно, Бог вразумит его, и Святослав узрит свет истинной веры.

Похоже, князь Вузлев Торусинский и сам не ожидал, что его поездка в Киев пройдет столь успешно. Во всяком случае, великая княгиня Ольга с честью приняла посланца Радимицкой земли и выслушала его с большим вниманием. Князь Вузлев, человек уже далеко не молодой, с почти выбеленной временем головой, говорил осторожно, взвешивая каждое слово и произвел на ближников княгини очень приятное впечатление. Подозрения киевлян, о своем намерении прибрать к рукам радимицкий стол, он отмел сразу, заявив, что никто из его предков в великих князьях не ходил, а следовательно и у него прав на верховенство нет никаких. Что же касается наместничества, то здесь воля великой княгини. Согласится она со своим сыном Святославом – значит быть по сему, а коли не мил ей князь Вузлев Торусинский, то и спорить не о чем.

– А за что князь Святослав прогнал воеводу Красимира из Славутича? – спросил въедливый Семага, прервав тем самым мирное течение разговора.

– Воевода отказался ополчать радимицкую рать против бека Симонии, уже изготовившегося для броска на Русалань, – пояснил князь Вузлев.

– А что нам та Русалань?! – пожал плечами боярин Василий.

– Так ведь хазары, разгромив Тмутаракань и Русалань, собирались выйти к Киеву сразу с двух сторон, – продолжал Вузлев. – Нельзя было медлить, бояре. Под рукой у каган-бека Иосифа уже было войско в сто тысяч человек. А после того, как князь Святослав разгромил бека Симонию и уничтожил гвардейцев, шедших ему на помощь, Иосифу пришлось отложить задуманный поход.

Киевским боярам очень хотелось уличить радимича во лжи, но возможности для этого не представилось. Тут ведь и дураку ясно, что десять тысяч гвардейцев просто так к Саркелу не послали бы. А наместник и воевода Красимир повел себя как глупец, и это в лучшем случае. Ольга ведь не напрасно хмурит брови и косит на ближников злыми глазами. И Свенельд, и Аристарх, и боярин Семага проморгали тщательно подготовленное нашествие, и если бы не расторопность Святослава, действовавшего по наущению волхвов, то все бы могло закончится для Киева очень скверно.

– Быть тебе, князь Вузлев, моим наместником в Радимецких землях, – твердо произнесла Ольга. – А с воеводы Красимира я спрошу. И иных прочих бездельников не забуду.

Гнев княгини Ольги все-таки прорвался наружу, но уже после того, как она отпустила из детинца с добрым напутствием князя Вузлева. Ближникам княгини оставалось только прятать глаза да злобиться втихомолку. Не на княгиню, естественно, которая была кругом права, а на волхвов, которые оказались куда более осведомленными в намерениях Итиля людьми, чем киевские бояре. Особенно досталось воеводе Свенельду и боярину Семаге, не оправдавших доверия княгини. Впрочем, Ольга, надо отдать им должное, не забыла никого из ближников, включая и патрикия Аристарха.

– Спите много, бояре, да лаетесь между собой за сладкий кусок, а до Руси вам дела нет. И бьются за ее интересы не воевода Свенельд, не боярин Семага, а князья Вузлев и Данбор, коих мы в неприятелях числим.

– Князя Святослава ты забыла упомянуть, великая княгиня, – ехидно напомнил сестричаде патрикий Аристарх, – а он ставлен был в Новгород моими стараниями. И боярина Велемудра тоже я послал в Варуну. И он там сложа руки не сидел.

– Твои заслуги, боярин Аристарх, мне ведомы, – слегка остыла после полученного отпора Ольга, – но и промахи тоже.

– Промахи эти не только мои, но и твои, великая княгиня, – продолжил обиженный Аристарх. – Давно я тебе говорил, что нельзя привечать бояр и воевод только по вере, надо привечать и по уму. А у тебя получается так, что для ложа язычники гожи, а для совета – нет.

О ложе зря упомянул Аристарх, но слово не воробей – вылетит, не поймаешь. Боярин Семага тут же запыхтел загнанным кабаном и бросил на старого патрикия злобный взгляд. Понял сразу, в чей огород брошен сей камешек. А что до Ольги, то она хоть и побурела от обиды, но от гневных слов в этот раз удержалась. И разговор далее потек уже по мирному руслу. Воевода Свенельд, сам между прочим язычник, поддержал Аристарха. Бояре Нестор и Василий ринулись было с ним в спор, но понимания у княгини не нашли.

– По делам отныне буду судить о вас, бояре, а не по пустым разговорам, – сказала Ольга напоследок. – Будьте к этому готовы.

Часть третья
Каган русов

Глава 1
Оборотень

Беку Азарии десять лет, прожитые на чужбине, медом не показались. Долго бродили они с князем Трояном по варяжской земле, пока не прибились к викингам. Грабили чужие города без пощады, но большого богатства так и не обрели. Хотя большой нужды не терпели. Денег хватало и на веселые пирушки, и на женщин, и на кров над головой, когда в том возникала необходимость. Азария начал уже забывать, что был когда-то далеко не последним беком в Итиле. Та жизнь, казалось, совсем ушла в небытие, затерялась в кровавом угаре. Снилась ему порою красивая белокурая женщина с девочкой на руках, и тогда Азария просыпался в холодном поту и долго лежал на спине, мысленно посылая проклятия человеку, сломавшему его жизнь. И появлялось горячее желание отомстить. Вернуться в Итиль и убить каган-бека. Однако Итиль был далеко, а кругом кипела жизнь, непохожая на прежнюю. Мысли о мести забывались под скрипы весел, крики чаек и вопли поверженных врагов. Врагов у бывшего бека было много, а вот друзей он в чужом краю так и не обрел. Держался Трояна, но это скорее по привычке. Слишком много было прожито вместе, чтобы вот так просто взять и разбежаться в разные стороны. Троян и втянул викинга Азарию в чужой и малопонятный заговор. Так появились в его жизни князь Стойгнев, саксонский граф Вихман, и воевода Након. Что связывало этих трех совершенно разных людей, он понял далеко не сразу. А когда разобрался, то поздно было уже поворачивать вспять. Азария родился иудеем, о вере предков, выходцев с Кубани, он знал только понаслышке. Волхвов побаивался и не доверял ни их словам, ни их темным делам. Однако кудесник Рулав его поразил. Троян сказал, что кудеснику Чернобога уже исполнилось сто лет, и Азария ему поверил. Такие глаза могли быть только у человека, прожившего долгую жизнь и, возможно, заслужившего бессмертие. Рулав бесспорно видел дальше всех, это он предсказал Азарии, что придет для него час мести и это его меч оборвет жизнь последнего каган-бека Хазарии. Бывший бек пророчеством кудесника был потрясен хотя бы потому, что никогда и никому не рассказывал о своей прежней жизни. Конечно, мог проболтаться Троян, но ведь вятич ничего не знал о сне, который тревожил итильского бека по ночам. А кудесник Рулав пересказал его во всех подробностях и навсегда заслужил доверие Азарии. Этот старик обладал огромной властью в Варгии, гораздо большей, чем легаты короля Оттона, сидевшие в здешних стольных городах. Это по его воле падали с плеч головы славянских бояр и князей, отрекшихся от веры отцов и дедов. Рулав не щадил никого. А исполнителем многих его приговоров, вынесенных от имени Чернобога, стал неожиданно даже для себя иудей Азария. Впрочем, к тому времени он прошел обряд посвящения. Обряд страшный и кровавый, о котором он не любил вспоминать. Он стал не просто ведуном чужого и непонятного бога, но заслужил право карать и миловать всякого, кто вступал на навий путь, без благословления волхвов. Азария научился проникать в чужие жилища и скользить по ним неслышной тенью. Он научился прятаться в толпе и менять личины. Последнее далось ему особенно легко. За годы странствий по чужим землям он изучил несколько языков, в дополнение к тем, которые знал, и теперь легко мог сойти и за ромея, и за сакса, и за латинянина. У Азария даже лицо менялось, когда он примеривал чужую одежду. Иной раз своими преображениями он пугал даже Трояна, изучившего вроде бы своего друга вдоль и поперек. Преображался бывший итильский бек и внутренне. Во всяком случае, боль и память о былом, загнанная внутрь, но так и не изжитая за время скитания, в таки минуты куда-то уходила, и он ощущал пусть кратковременное, но облегчение. Ему нравилось быть другим, нравилось быть оборотнем, и уж конечно такой проницательный человек, как Рулав это заметил.

– Ты вступил в круг Вия Азар, – тихо сказал кудесник лучшему своему ученику. – Ты обладаешь даром умирать и воскресать в чужом обличье, чтобы вновь умереть и вновь воскреснуть. Этот дар Чернобог дает далеко не каждому. Но ты его обрел, а для какой цели – ты знаешь не хуже меня.

– Когда? – спросил хриплым голосом Азарий.

– Час еще не пробил. Сокол еще не воспарил над Русью. Но ближнюю цель я тебе укажу, это будет твой первый шаг по Калиновому мосту.

Ближней целью был князь говолян Тугомир. Человек, чье предательство стоило жизни десяткам полабских князей и бояр. Тугомир был самым ненавистным кудеснику Рулаву человеком. Охота за ним велась много лет, но хитрый князь был слишком осторожен, чтобы попасться в сеть, расставленную хитроумными ловцами.

– Пей, Азар, – протянул Рулав бывшему беку чашу, наполненную до краев темной жидкостью. – Это дар Чернобога, на короткое время он сделает тебя неуязвимым. Ты забудешь о страхе смерти, но не обретешь блаженства, ибо блаженство столь же невозможно в этом мире, как страдание в мире том.

Азарий осушил чашу залпом, не почувствовав ни вкуса, ни запаха таинственного напитка. Зато он ощутил прилив сил и твердую уверенность в победе. Храм Чернобога был расположен под землей, но это не мешало Азарии видеть жуткие навьи лики на стенах и разинутые пасти драконов, изрыгающих огонь. Драконьи головы словно бы прорастали из спекшейся земли, а их изумрудные глаза холодно смотрели на Азарию. На миг ему показалось, что твердь под его ногами треснула, и дракон вот-вот вырвется из могучих объятий Чернобога. Он покачнулся, но на ногах устоял. Рулав взмахнул рукой, и огонь в золотых чашах погас. Изумрудные глаза закрылись. Чернобог удержал дракона, и для Азарии открылся путь наверх, к солнечному свету.

Князь Тугомир ждал вестей от архиепископа Адальберта, а потому не очень удивился, когда боярин Анадраг доложил ему о прибытии гостя.

– Аббат Гильдеберт, говоришь? – вскинул он на вошедшего брови. – Странно, я ждал совсем другого человека. Ему открыли городские ворота?

– Да, князь, у епископа небольшая свита, всего лишь двадцать человек.

Князь Тугомир подошел к окну и чуть приоткрыл его. Гость приехал верхом, что не слишком удивило князя. Случалось, что аббаты и даже епископы по славянским землях ездили в броне и при мечах, ибо пути для них здесь были далеко небезопасны. Но аббат Гильдеберт защитным снаряжением пренебрег, и под его дорожным плащом угадывалось приличествующее столь высокой особе церковное облачение. Аббат, насколько мог судить Тугомир, разглядывая его из окна второго яруса собственного дома, был еще сравнительно молод. Во всяком случае, сорокалетний рубеж он вряд ли перевалил. Высок ростом, строен и, видимо, легок на ногу. Гость ничем не походил на человека, который вдруг всплыл в памяти князя Тугомира, когда он услышал имя Гильдеберт. Впрочем, тот человек давно ушел из нашего мира, убитый графом Танкмаром, и двумя отчаянными киевлянами, имена которых князь уже забыл. Кажется, один из них был христианином. Впрочем, сейчас это уже не важно. Куда важнее, что в Бранибор приехал совсем другой Гильдеберт, ничем не похожий на того, почти забытого, но успевшего направить князя Тугомира на путь истины. Тугомир перекрестился и обернувшись к Анадрагу, стоящему у дверей сказал:

– Свиту аббата в зал не впускай.

– Двое его спутников монахи, – напомнил боярин. – Будет невежливо держать из у дверей.

– Хорошо, – кивнул Тугомир. – Впусти троих. А остальных отправь вниз, под присмотр мечников. И угостите их, как следует. Пусть надолго запомнят гостеприимство говолян.

С телохранителями князь Тугомир не расставался никогда. Даже когда он шел в ложницу к жене-саксонке, пятеро мрачных и на все готовых мечников стерегли дверь. Он специально нанял для этой цели баварцев, ибо своим славянам не доверял. За эти годы его пытались убить четырежды и каждый раз только милость всевидящего Бога спасала его от смерти. Князь Тугомир не был трусом и в былые годы не раз выходил на поле брани с мечом в руке, но он боялся удара из-за угла. В последнее время это стало кошмаром и для него, и для его близких. Как же все-таки звали киевлян, убивших архиепископа Гильдеберта и воткнувших осиновый кол в его могилу? Тугомир невольно оглянулся по сторонам, но задать этот вопрос было некому. Если не считать тех двух, князь был единственным славянином, уцелевшим в тот день в замке маркграфа Геро. Хотя нет, был еще один! Тугомир вдруг вспомнил его имя, не славянское, а византийское – «Аристарх». Именно так звали киевского боярина, приезжавшего в город Мерзебург почти двадцать лет тому назад. Боже, как давно это было, а память почему-то упорно хранит подробности тогдашней резни, несмотря на усилия говолянского князя забыть все и забыть навсегда.

Аббат поднялся навстречу князю, вошедшему в зал в окружении ближних бояр и телохранителей, и даже благословил его привычным жестом. Из под круглой шапочки Гильдеберта выбивались черные кудри, лицо его было смуглым. Разве что в глазах, пристально смотревших на Тугомира разливалась небесная синева. Но славянином этот человек точно не был. Не был он и саксом. Скорее всего – итальянец, переметнувшийся на сторону Оттона, после ссоры короля с папой. Оттон привечал епископов и аббатов и доверял им куда больше, чем мирянам. Что, впрочем, неудивительно. Знатные сеньоры никак не хотели забывать, что когда-то были полными хозяевами своих земель и все время норовили выскользнуть из-под длани короля, казавшейся им слишком тяжелой. А епископы и аббаты были людьми пришлыми и, получив во владение земли, они очень хорошо понимали, кому обязаны своим благополучием. Вот и этот наверняка приехал за изрядным куском говолянской земли. Построит он здесь монастырь, обнесет его высокой стеной, набьет под завязку наглыми монахами и вновь придет к князю Тугомиру, чтобы от имени короля Оттона потребовать от него расширения угодий – не для себя, для Бога. И Тугомир ему эти угодья даст, махнув рукой на ропот, несущийся со всех сторон, ибо не хочет ссорится ни с Богом, ни с королем.

– До монсеньора Адальберта дошли слухи о заговоре, зреющем в Варяжских землях, – негромко начал аббат Гильдеберт, после того как князь Тугомир жестом пригласил его к столу. Говорил он на вендском наречии почти чисто, с едва заметным акцентом. Но прежде чем приступить к трапезе прочел молитву на латыни. Аббат был далеко не первым церковником, с которым Тугомир сидел за одним столом, и вроде бы ничем особенным от них не отличался, однако тревога почему-то не покидала князя. А виной всему, наверное, было имя гостя. Имя, которое резало князю слух.

– Мне об этом ничего не известно, сеньор, – пожал плечами Тугомир. – В Полабье пока все спокойно.

– Ты давно виделся с маркграфом Геро, князь?

– Три месяца назад. Но маркграф ни словом не обмолвился о заговоре. Правда, он упоминал ободритского князя Стойгнева и просил меня послать к нему соглядатаев.

– Значит, разговор все-таки был, сеньор Тугомир, – ласково улыбнулся аббат. – Ты выполнил просьбу маркграфа, князь?

– Разумеется, – кивнул Тугомир. – Но пока никаких тревожных весте от них не поступало. Возможно, они не успели освоится на новом месте.

– Надеюсь, эти люди преданы христовой вере?

– Вне всякого сомнения, сеньор аббат.

– Возможно, они мне понадобятся, – задумчиво проговорил Гильдеберт.

– Боярин Анадраг назовет тебе их имена и укажет место, где их можно найти. А ты разве собираешься в Микельбор, сеньор?

– Возможно, – кивнул головой аббат. – Ты, вероятно, слышал о круге Вия, князь?

Тугомир вздрогнул, а боярин Анадраг едва не выронил из руки кубок, который как раз в это время поднес ко рту. Бояре, смирно сидевшие за столом, переглянулись. И только стывшие у стены телохранители остались невозмутимыми. Впрочем, баварцы не понимали вендский язык.