Текст книги "Путь в космос"

Автор книги: Сергей Михалков

Возникают титры «Калуга», затем «1897». Освещается тесная гостиная. В ее обстановке чувствуется нужда. Ерофеевна моет пол. Входит  Г о с т ь.

Г о с т ь. Позволите?

Е р о ф е е в н а. Не хозяйка я тут.

Г о с т ь. Стало быть, прислуга?

Е р о ф е е в н а. Прислугу рассчитали третьего дня. Соседка я.

Г о с т ь. Я присяду?

Е р о ф е е в н а. В ногах правды нет.

Г о с т ь (оглядывая комнату). Вот, значит, как живет изобретатель.

Е р о ф е е в н а. Так, значит, и живет. Концы с концами еле сводит.

Г о с т ь. Слышал я, великий он человек.

Е р о ф е е в н а. Как же, великий! А дети мрут.

Г о с т ь. Дети?

Е р о ф е е в н а. Намедни шестимесячного похоронили. Все про небо, про небо, а ребенка не уберег…

Входит  М а р ь я. Гость встает.

Г о с т ь. Прошу простить, вторгся без спросу.

М а р ь я. Вы к Ванечке? Посидите, он скоро должен быть. Ерофеевна, что это вы?!

Е р о ф е е в н а. А что? Я ничего.

М а р ь я. Своих забот вам мало?

Е р о ф е е в н а. Мало не мало, а сердце надрывается глядеть. Был бы порядочный, не довел бы жену-то…

М а р ь я (твердо). Спасибо вам, Ерофеевна, за заботу. Но впредь не надо. Ни работу за меня делать, ни мужа моего осуждать. Очень вас прошу.

Е р о ф е е в н а (обидевшись). Я что, я как лучше хотела. Я что, я не буду соваться, раз… Живите как знаете. (Уходит.)

М а р ь я. У мужа занятия в гимназии кончились. Скоро должен быть.

Г о с т ь. Не беспокойтесь, подожду.

М а р ь я. С ребятишками возится. Уж сорок лет, своих-то четверо, а все как маленький, право. Змеев каких-то запускают. Опыты у них…

Г о с т ь (растерянно). Опыты? Да-да, великий человек…

М а р ь я (наблюдая за Гостем). Сейчас самовар поспеет. У вас случилось что?

Г о с т ь. А? Случилось? Если бы… Пусть бы уж случилось. Легче было бы…

М а р ь я. Не приведи бог! Пусть уж лучше ничего не случается.

Г о с т ь. Да-да, может быть, может быть…

М а р ь я. Вы к Ване по ученым делам?

Г о с т ь. Нет, я поговорить хочу. Просто поговорить. Смысл я потерял. Понимаете?

М а р ь я. Как это?

Г о с т ь. А вот так. Не знаю, зачем живу.

М а р ь я. Так вам не к мужу, вам в церковь надо.

Г о с т ь. Пробовал, все пробовал. У масонов ответа искал, у сектантов был, к графу Толстому в Ясную Поляну наведывался… Вы бы о муже своем рассказали.

М а р ь я. А что рассказывать? Живу вот, мучаюсь.

Г о с т ь. Мучаетесь?

М а р ь я. Мучаюсь. (Просветлев.) Приехал, помню, в наш уезд учитель молодой. Определили его к отцу моему на постой. Ну чистый ребенок! Шар какой-то с искрами надумал запускать – исправнику избу чуть не спалил. Беда! А потом уж и совсем тяжко стало. Соседи-то за блаженного его держат. Твой, говорят, блаженный. А ученики любят. Вечно он что-то придумывает. О, идет, слышите?

За окнами шум. Голос Ивана: «Мне работать пора. Все, все, друзья, до завтра!»

Входит возбужденный  И в а н.

И в а н. Здравствуй, Манюшка! Ну и ну!

М а р ь я. К тебе гость.

Гость встает, кланяется. Иван не замечает его, не слышит Марью.

И в а н. Ну и ну!

М а р ь я (громко). Ванечка!

И в а н. А? Что, Манюшка?

М а р ь я. Гость, говорю, к тебе.

И в а н (пожимает Гостю руку). Очень рад. (Марье.) Так вот. Соорудили мы вчера большой змей, а сегодня утречком привязали мои сорванцы к нему котенка – и под облака!

М а р ь я (всплеснув руками). Мучители! Убился?

И в а н. Ничуть не бывало. Вернулся на землю, съел целую плошку молока и вполне доволен своей судьбой.

М а р ь я. Ваня, человек к тебе пришел. (Уходит.)

Г о с т ь. Простите, что отнимаю время…

И в а н (приставив ладонь к уху). Как, как фамилия?

Г о с т ь (громко). Фамилия моя вам ничего не скажет.

И в а н. А вы по какому вопросу?

Г о с т ь. Да уж и не знаю, как сказать…

И в а н. А как думаете, так и скажите.

Г о с т ь. Ну что ж, прямо и скажу: по вопросу жизни и смерти.

И в а н. Вот как! Ну и что же вы думаете по вопросу жизни и смерти?

Г о с т ь. А то и думаю, что лучше смерть, чем такая жизнь. Слепая вера в выдуманного бога и беспробудное пьянство – вот вам и вся Россия.

И в а н. Пьянство? Да, это есть. Этого много. А отчего?

Г о с т ь. От горя.

И в а н. От горя думать надо, а не пить.

Г о с т ь. Русский человек, скажу я вам, никогда не сможет жить без водки, без царя, без бога.

И в а н. Сможет, уверяю вас, сможет!

Г о с т ь. Ерунда! Ну, вот вы сами как живете? В чем ваша вера?

И в а н. Мой бог, моя вера – человек! Всемогущий человек!

Г о с т ь. Слова, слова, слова. Не верю я в это. Человек рождается, и с первых же мгновений появления человека на свет начинается страшный отсчет секунд, приближающих его к смерти. Я гость. Гость у вас в Калуге, у себя в Петербурге и вообще на этой грешной земле.

И в а н. Да, так иногда говорят. Я тут на кладбище был, вижу надпись: «Прохожий, сорви былинку и остановись. Ты в гостях, а я дома».

Г о с т ь. Вы что же, не согласны с этим?

И в а н. Решительно не согласен! Невежество, недалекость ума все это. Понимаете?

Г о с т ь. Не понимаю. Жизнь – это миг.

И в а н. Миг?! Мало же вы жили, мало видели, мало собираетесь сделать. А зачем же тогда все это? Зачем существует мир, вселенная, космос? Да как же можно смириться с мыслью о грязной могильной яме? Как можно смириться с извечной враждой, с войнами, с бесчисленными болезнями? Как можно терпеть этот вечный страх перед исчезновением?!

Г о с т ь. Жизнь заквашена на несправедливости.

И в а н. Не одна счастливая жизнь хороша, но и самые мысли о ней.

Г о с т ь. От них еще горше. Ведь жизнь – это миг.

И в а н. Жизнь – это вечность! Потому что ничего, кроме жизни, нет. Я лично ничего не знаю. И вот вам рецепт пропишу, как доктор, от хандры.

Г о с т ь. Очень буду вам благодарен.

И в а н (не расслышав). Еще как поможет-то! Выходите каждую ночь на улицу и смотрите на звезды.

Г о с т ь. И только?

И в а н. Увидите, поможет. Вспомните: «Открылась бездна звезд полна, звезда́м числа нет, бездне – дна!» Разве не величие? Разве не вечность? Бесконечность во времени и пространстве доказать очень просто. Предположим, вселенная конечна. (Берет и вертит блюдце, ставит его ребром.) Вот это предел. А что там? Ничего? Но «ничего» – это уже что-то! То-то же! Во времени точно так же. Могло ли оно когда-нибудь начаться и может ли кончиться? Бесконечность вселенной – бесконечность жизни. Вечность. А мы ее дети. Дети… (Сникнув.) Правда, дети умирают иногда…

Г о с т ь. То-то и оно! И мы умрем! И малейшего следа не останется.

И в а н. Как?

Г о с т ь. Следа, говорю, ни малейшего не останется.

И в а н. Останется, друг мой, останется! А вы, собственно, кто по профессии? Ах да, вы ведь говорили – пессимист. И пришли за утешением? Спросить, зачем жить? Так?

Г о с т ь. Так.

И в а н. Вы думаете, я не дам вам вразумительного ответа? Еще какой получите-то! Жить надо ради хлорофилла!

Г о с т ь. Ради чего?

И в а н. Зеленое дерево спрашивает разве, зачем оно родилось? Нет, оно тянется к солнцу. И кому лучше, если бы вместо него были мертвые камни? Хотя и камни, друг мой, тоже не мертвые. Вот в чем штука!

Г о с т ь. А вот граф Толстой…

И в а н. Что граф Толстой? Запутались вы в его философии, и все тут. А я вот вспомнил: «Человек обязан быть счастлив. Если несчастлив, то он виноват. И обязан до тех пор хлопотать над собой, пока не устранит этого неудобства и недоразумения. Неудобство главное в том, что если человек несчастлив, то не оберешься неразрешенных вопросов: и зачем я на свете? и зачем весь мир? А если счастлив, то покорно благодарю и вам того же желаю». И сказал сие не кто иной, как граф Толстой.

Г о с т ь. Граф Толстой?

И в а н. Вот именно, он самый. Ну, я не проповедник, помог ли чем-нибудь вам, не знаю… Прошу простить. И еще вот что скажу: не отделяйтесь вы от природы. Жизнь в городах противоестественна. Что общего у человека с этим каменным мешком? Вы на волю из Петербурга, на волю. Выйдите на поляну, она вам сама все скажет. А еще больше – небо… Звездное небо! Что вы! Какая смерть? Не смешите! Великое счастье – бытие! Скажите: «Я есмь!» Да что вы меня от работы отвлекаете? Пришли тут со своим пессимизмом…

Г о с т ь (хватает шляпу, низко кланяется). Спасибо, господин изобретатель! Вы открыли мне глаза. Я понял, все понял!..

И в а н. Да это ребенку ясно! Убирайтесь.

Г о с т ь. Спасибо! (Быстро уходит.)

И в а н (задумчиво). Да-а, жизнь оскорбительно коротка. Жалкая крошка на ладони вечности. Человек часто умирает несчастливым только потому, что не успевает стать счастливым.

Появляется  М а р ь я.

М а р ь я. Там к тебе рабочий человек.

И в а н. Ну и ну!

М а р ь я. Петрович к тебе пришел, говорю.

И в а н. А?! Да-да!..

М а р ь я (идет к двери). Заходите. (Уходит.)

Входит  Н и к о л а й  П е т р о в и ч.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Здоровья доброго!

И в а н. Здравствуйте, Николай Петрович! Ну что, брошюры прочли?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч (протягивает Ивану пачку брошюр). Прочел. Благодарствую.

И в а н. Отлично. И как находите?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Туманно.

И в а н. Как?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Туманно, говорю.

И в а н. Что-то совсем плохо слышу сегодня.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч (громко). Туманно. Путано.

И в а н. Все равно не слышу. А чего же там путаного?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Мысли.

И в а н. Ну уж извините, мысли там все как на ладошке.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Так-то оно так… Да не понимаю, чего вас так тянет в небо?

И в а н. А вас не тянет?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Меня нет.

И в а н. Вам, стало быть, на земле хорошо и сладко?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. И горько, и худо. Потому и сомневаюсь я: время ли думать нам о небе?

И в а н. Самое время!

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. А кто же о земле помыслит?

И в а н. О земле-е!..

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Да, о земле уважаемый Иван Сергеевич! Люди-то пока по земле ходят.

И в а н. Крылья человеку нужны, крылья!

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. А хлеб не нужен?

И в а н. Хлеб? (Задумывается.) Да, без хлеба плохо.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. А свобода?

И в а н. И свобода нужна, только человек должен быть готов к ней.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Вот этого-то я уразуметь и не могу. Если будет свобода, демократия, если власть будет вырвана из рук самодержавия…

И в а н. И кому же вручена?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Народу!

И в а н. А что он будет делать с ней, с властью? Забитый, безграмотный…

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. К чему вы призываете?

И в а н. К просвещению народа.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Нет, это долго!

И в а н. А надо все быстро?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Немедленно!

И в а н. Вэни, види, вици!

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Как?

И в а н. Вэни, види, вици!

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. По-латыни не разумею.

И в а н. Пришел, увидел, победил! Хороший вы человек, Николай Петрович! Умница! Но, извините, у нас в Калуге это знает каждый гимназист.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Гимназии не кончал.

И в а н. Еще не поздно учиться. Днями и ночами! Самоучкой, как Ломоносов…

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Некогда. Надо спасать человечество.

И в а н. От чего?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. От рабства.

И в а н. Спасите сначала себя. Получите образование.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Такими разговорами вы только одурманиваете народ.

И в а н. Как вы сказали?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Одурманиваете.

И в а н. Виноват, я плохо слышу.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Я знаю, вы шутник.

И в а н. Напротив.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Мир надо перестраивать, и это истина.

И в а н. Правильно, истина.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Вот видите! Наконец-то мы поняли друг друга.

И в а н. Человечество надо выручать. Свободу!

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Свободу!

И в а н. Свободу для проявления таланта, творческой деятельности человека. Сколько дарований погибает, сколько гениев… Хотя бы у нас в России. Гении! Вот кто откроет дорогу человечеству. Вот кто укажет путь.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Опять вы не туда поехали, извините.

И в а н. А куда я поехал?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. В заоблачные выси.

И в а н. Но именно туда и лежит мой путь.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Плохо это. Не время, понимаете?

И в а н. Так, может, мне бросить науку? Может, прикажете мне заняться прокламациями?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Думаю, это больше способствовало бы счастью человечества, чем ваши статьи и опыты.

И в а н. Ну, знаете ли, милостивый государь! Вот вам моя прокламация: «Я призываю немедленно начать по всей России розыски гениев человеческой мысли. Только они способны обеспечить правильное устройство государства».

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Извините, ваши разговоры – сплошной дурман!

И в а н. Но кто же, как не мыслители, укажет путь?

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Революция выделит своих мыслителей.

И в а н. И я буду в их числе, хотя занимаюсь своим делом. Небом. Да, небом! Потому что это надо делать сейчас. Ваша революция долго потом не наверстает упущенного, если не даст дороги наукам, искусствам, гипотезам, дерзаниям во всем, если она не откроет пути в космос. Да, в космос!

Входит  М а р ь я  с телеграммой в руках.

М а р ь я. А-а, а-а!

Иван. Что с тобой, Манюшка?

М а р ь я. А-а, а-а, сыночек, сыночек наш… Игнашенька!.. (Опускается на стул.)

Иван подходит к ней, берет телеграмму, читает.

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Что, что случилось?

И в а н. Сын… в Москве… застрелился!

М а р ь я. Ванечка! Ваня! Ты умный! Ты ученый! Ты хороший! Ты все можешь, все! Верни мне сыночка! Верни его! Ну что тебе стоит поколдовать над своими машинами! Верни Игнашеньку, Ваня!

И в а н. Я не бог.

М а р ь я. Будь богом, прошу тебя! Ведь я все только для тебя! А теперь для сынка, для сынка нашего!..

И в а н. Не разрывай мне сердце, Манюшка!

М а р ь я. Всегда было так, всегда. Все тебе было некогда. Дом? Некогда. Дети? Некогда. Все опыты, опыты, опыты… Вот тебе и последний опыт!..

И в а н. Судьба.

М а р ь я. Судьба!.. Су-удьба-а!.. (Рыдает.) Только что Петеньку похоронили, младенчика… Сорока дней не прошло. (Выпрямляется, зло.) Не было у тебя для детей сердца, никогда не было! Чудовище!

И в а н. Ты права, Манюшка, ты права. Виноват я! Я один во всем виноват! Вчера еще, кажется, зашел он ко мне, сел вот здесь, тихо сел. «Поговори со мной, отец, – шепчет, – поговори». А я: «Некогда, некогда, иди с богом». Вот и ушел. Ушел мальчик мой!.. (Плачет.)

М а р ь я (обнимает Ивана). Прости, прости меня, Ванечка! Умоляю, прости! Не помню, что говорю…

Н и к о л а й  П е т р о в и ч. Успокойтесь, Иван Сергеевич, не виноваты вы…

И в а н. Виноват, ох как виноват! Да, без вины виноват. Не могу же я иначе, не могу! И не смогу! Кто-то же должен думать не о сегодняшнем, не о завтрашнем, а о послезавтрашнем дне! И какие бы еще ни встретились тернии, – к звездам! Пэр аспэра ад астра! Пэр аспэра ад астра!

Н и к о л а й  П е т р о в и ч (вдруг что-то осознав). Да, кто-то должен звать к звездам… К звездам…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                                         Х о р

 
Моя страна! Ты доказала
И мне, и всем, что дух твой жив,
Когда, почуяв в теле жало,
Ты заметалась, застонала,
Вся – исступленье, вся – порыв!
 
 
О, страшен был твой недвижимый,
На смерть похожий, черный сон!
Но вдруг пронесся гул Цусимы,
Ты задрожала вся, и мнимый
Мертвец был громом пробужден.
 
 
Нет, не позор бесправной доли,
Не зов непризванных вождей,
Но жгучий стыд, но ярость боли
Тебя метнули к новой воле
И дали мощь руке твоей!
 
 
И как недужному, сквозь бреды,
Порой мелькают имена, —
Ты вспомнила восторг победы
И то, о чем сказали деды:
Что ты великой быть – должна!
 
 
Пусть ветры вновь оледенили
Разбег апрельский бурных рек:
Их жизнь – во временной могиле,
Мы смеем верить скрытой силе,
Ждать мая, мая в этот век!
 

Титры «Близ Киева», затем «1914». Аэродром. Вкопанный в землю стол, скамья. Чуть слышен рокот мотора самолета. За полетом наблюдают  С ы с о й  и броско одетый  Г о с т ь. Сысой стоит неподвижно. Гость перебегает с места на место, то и дело хватаясь за сердце.

Г о с т ь. Что он делает? Нет, что он делает? Это же невероятно! Это безумие! Сейчас полетит!

С ы с о й. Он давно летит.

Г о с т ь. Да я не в том смысле. Угробится, говорю, вот что! Ай-ай! Смотрите, смотрите…

С ы с о й. Смотрю.

Г о с т ь. Что он делает?! Что делает?!

С ы с о й. Сызнова завел шарманку! А говорите, писали про мертвую петлю.

Г о с т ь. Я писал… Конечно… Но не видел.

С ы с о й. А как же писали, коли не видели?

Г о с т ь. Писал как журналист, а теперь вот вижу как человек. Я же не знал, что это и есть петля… Ай-ай! Смотрите, действительно мертвая.

С ы с о й. Чего вы трусите? Будто сами летите, а не он.

Г о с т ь. А ты что, не трусишь? Смотри, какой спокойный! Будто тебе все равно.

С ы с о й. Мне не все равно. Но я своего поручика знаю.

Г о с т ь. Тихо, сглазишь. Ай-ай, падает! Падает!.. (Закрывает глаза.)

С ы с о й. Подожди, подожди!.. Ага-а! Видали? Артист! Шаляпин!

Г о с т ь (открывая глаза). Лети-ит! Шаляпин! Хулиган, а не Шаляпин. Еще бы немного, и…

С ы с о й. Он это уже во второй раз проделывает. Это почище петли. А вы там пишете… Писуны!

Г о с т ь. Что пишем?

С ы с о й. Что! Поручик мой в воздухе кувыркается, а вы там про француза пишете.

Г о с т ь. Про какого француза?

С ы с о й. Да будто француз какой-то первый мертвую петлю…

Г о с т ь. А-а, Пегу… Этого я не писал.

С ы с о й. Не писал?

Г о с т ь. Это не я писал.

С ы с о й. Вы!

Г о с т ь. Нет, не я!

С ы с о й. Нет, вы!

Г о с т ь. Да как ты смеешь!..

Появляется  И в а н.

И в а н. Что за шум, а драки нет?

С ы с о й. Господин поручик! Вот этот господин…

И в а н. Приказываю остыть!

С ы с о й (вытягивается). Есть остыть!

И в а н. К самолету шагом марш!

Сысой поворачивается через левое плечо и строевым шагом уходит.

Вы уж извините. Мой механик кипучий темперамент имеет.

Г о с т ь. Не беспокойтесь, пожалуйста. Позвольте отрекомендоваться. Я корреспондент журнала «Природа и люди».

И в а н. Это еще ничего.

Г о с т ь. А что, есть хуже?

И в а н. Много хуже.

Г о с т ь. Да, вы правы, вероятно… А я… Я писал о вашей мертвой петле в петербургской газете «День».

И в а н. Помню, помню. Любопытная была статья. Только вы сами-то не видели…

Г о с т ь. Святая правда. Но у нас бывает такое. Событие грандиозное, вот и отважился по отзывам очевидцев, так сказать…

И в а н. Ну, и каково же ваше впечатление?

Г о с т ь. Как вы все это проделываете? У меня просто нет слов, господин поручик. Никогда не думал, что такое возможно!

И в а н. Я тоже не думал.

Г о с т ь. Аэроплан! Чудо двадцатого века!

И в а н. Вполне с вами согласен!

Г о с т ь. Как все стремительно! Герберт Уэллс всего лишь лет десять тому назад писал, что году в 1950-м будет изобретен аппарат, который поднимется с земли и благополучно на нее возвратится.

И в а н. Ошибся фантаст, бывает.

Г о с т ь. Я был на показательных полетах Пегу в Петербурге.

И в а н. И по впечатлениям писали обо мне?

Г о с т ь. Признаться, да…

И в а н. Нехорошо, господин корреспондент, нехорошо.

Г о с т ь. Да-да, совершенно с вами согласен. Я слышал, что Пегу признал ваш приоритет в мертвой петле?

И в а н. Да, и это делает ему честь.

Появляется полковник  Л у п а т о в.

Л у п а т о в. Опять вы за свое, поручик! Я же приказывал вам не петлить. Прекратите петлить, слышите? Превратите!

И в а н. Господин полковник, это все равно что приказать птице – не летай!

Л у п а т о в. Вы не птица.

И в а н. Птица, господин полковник. Вы только что имели возможность в этом еще раз убедиться.

Л у п а т о в. В таком случае я сделаю так, чтобы вы оказались на птичьих правах! Я не допущу ваших вольностей. Здесь армия, а не воздухоплавательное общество!

И в а н. У армии должна быть своя слава. Слава армии. Вы ведь сами летчик, господин полковник!

Л у п а т о в. Вы понимаете, что такое приказ?

И в а н. Понимаю.

Л у п а т о в. Так вот приказ: «Не петлить!» Я не слышу: «Есть не петлить!»

Иван молчит.

Я не слышу!

Иван молчит.

Поймите же, я не могу рисковать машиной и вашей жизнью.

И в а н. Господин полковник! У меня жена, двое детей и мать. А потому я не могу безрассудно обращаться со своей жизнью, не могу даже ради громкого имени «русский Пегу». А что касается машины, то позвольте спросить: числится ли за мной хоть одна авария?

Л у п а т о в. Если вы не прекратите ваши смертельные эксперименты, я возбужу дело об увольнении вас из армии. (Уходит.)

Г о с т ь. Да, то, что вы делаете, – это опасно, очень опасно. Я здесь, на земле, чуть не умер со страху, наблюдая за вашим полетом. Но совершенно не понимаю господина полковника. Может быть, вы мне объясните…

И в а н. Застарелая болезнь – что позволено Европе, то запрещено России. Но ничего, мы, нижегородские, люди крепкие!

Г о с т ь. Завидую вашему оптимизму.

И в а н. А вы пессимист? Не надо, дорогой, не надо! Это не дело. Это не по-русски.

Г о с т ь. Пессимизм, по-моему, одна из основных черт русского характера.

И в а н. «Умом Россию не понять…» Тютчев. Читали? Впрочем, не будем. Это заведет нас слишком далеко.

Г о с т ь. Почему вы не написали о вашей мертвой петле?

И в а н. Я писал. Для себя, для друзей. А то, что имеете в виду вы, так я не писатель – летчик.

Г о с т ь. Каждый, кто пережил что-то невероятное, должен рассказать об этом людям. И если он сделает это хорошо – он писатель.

И в а н. Это не по мне. Я летчик.

Г о с т ь. А хотите, это сделаю я? Что вы чувствуете при совершении вашей мертвой петли?

И в а н. Что она – живая.

Г о с т ь. Прекрасно. Вот об этом-то я и напишу. А что вы чувствовали в первый раз?

И в а н. Вы мальчишкой кувыркались на лугу?

Г о с т ь. Мальчишкой? На лугу? Не помню…

И в а н. Не может быть! Этого нельзя не помнить. Тогда попробуйте.

Г о с т ь. Что, здесь? Сейчас?

И в а н. Здесь. Сейчас. И немедленно.

Г о с т ь. Ну что ж… (Кувыркается.)

И в а н. Что чувствуете?

Г о с т ь. Не понял…

И в а н. Тогда попробуйте еще.

Вбегает  М а р ь я. Вслед за ней появляется  С ы с о й.

М а р ь я. Ты здесь? Живой! (Приникает к Ивану.)

И в а н. Что ты, Маша?

М а р ь я. Ничего. Ты жив!

И в а н. Да что случилось?

М а р ь я. Леня Есипов… погиб!

И в а н. Леня?!

М а р ь я. Пришла ко мне его сестра…

И в а н. Как это случилось? Где? Когда?

М а р ь я. Не могу! Больше не могу!..

И в а н. Ну что ты, Машенька! Успокойся, Маша, успокойся.

М а р ь я. У меня нет больше сил! Понимаешь, больше нет сил! Кузьминский! Стоякин! Павлов! Исаченко! Фирсов! Есипов! Кто следующий? Кто?!

И в а н. Я понимаю тебя, Машенька, я все понимаю. Но что прикажешь делать? Перестать быть самим собой? Перестать быть русским офицером?

М а р ь я. Но не все же русские офицеры такие!..

И в а н. Не надо, Машенька! Пойдем. Может быть, может быть… Однако пойми… Впрочем, не будем здесь, сейчас… Пойдем. Полеты кончились, теперь я два дня дома… Пойдем.

Иван и Марья уходят. Гость долго смотрит им вслед, потом садится за стол, быстро пишет что-то.

С ы с о й. Вот об чем писать-то надо, господин писатель!

Г о с т ь. А что, и вправду часто гибнут?

С ы с о й. А то вы не знаете?

Г о с т ь. Да как-то не задумывался.

С ы с о й. Машины хреновые! Взлетел, а тут ветер – вот тебе и хана! Только такие орлы, как мой поручик, и выныривают. А вы там о французах пишете. Им хорошо, французам. Заводы на них работают. Надо самолет – пожалуйста. А мы – лапотники… Ну ничего! Дай срок! Вздохнет еще Россиюшка! Вздохнет!..

                                         Х о р

 
Крестят нас огненной купелью,
Нам проба – голод, холод, тьма,
Жизнь вкруг свистит льдяной метелью,
День к дню жмет горло, как тесьма.
 
 
Что ж! Ставка – мир, вселенной судьбы!
Наш век с веками в бой вступил.
Тот враг, кто скажет: «Отдохнуть бы!»
Лжец, кто, дрожа, вздохнет: «Нет сил!»…
 
 
В час бури ропот – вопль измены,
Где смерч, там ядра кажут путь.
Стань как гранит, влей пламя в вены,
Вдвинь сталь пружин, как сердце, в грудь.
 
 
Строг выбор: строй, рази – иль падай!
Нам нужен – воин, кормчий, страж!
В ком жажда нег, тех нам не надо,
Кто дремлет, медлит, тот не наш!
 
 
Гордись, хоть миги жгли б как плети.
Будь рад, хоть в снах ты изнемог,
Что, в свете молний, мир столетий
Иных ты, смертный, видеть мог!