355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Михалков » Путь в космос » Текст книги (страница 11)
Путь в космос
  • Текст добавлен: 16 марта 2017, 22:00

Текст книги "Путь в космос"


Автор книги: Сергей Михалков


Соавторы: Виталий Губарев,Геннадий Семенихин,Константин Скворцов,Александр Романов,Юрий Малашев,Андрей Жиров

Жанр:

   

Драматургия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Г. Семенихин, Ю. Малашев
ДЕРЗКИЕ ЗЕМЛЯНЕ
Драматическая повесть в двух частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

О л е г  Д а н и л о в и ч – Главный конструктор.

Р а к и т и н  С е р г е й  С т е п а н о в и ч – генерал-лейтенант, командир отряда летчиков-космонавтов.

Е р м а к о в  Г о р д е й  В а с и л ь е в и ч – полковник, командир отряда летчиков-испытателей.

Г о р е л о в  А л е к с е й }

Б ы с т р о в  В л а д и м и р }

Р я з а н о в  В я ч е с л а в } – летчики-космонавты.

Т а р а с е н к о  М и х а и л }

С е в е р ц е в  А н д р е й } – космонавты-исследователи, инженеры.

М а р и н а – космонавт-исследователь, врач.

М а т ь  Г о р е л о в а.

А н н а  С е р г е е в н а.

С в е т л а н а  – жена Рязанова.

К р е т о в а  Э л е к т р о н а  И в а н о в н а – журналистка.

У б и й в о в к – майор, летчик.

А г е е в }

Ш у м и л о в } – летчики-испытатели.

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч – авиаконструктор.

В р а ч.

С а н и т а р к а.

Время действия – 70-е годы нашего века.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Слышна музыка песни о космонавтах. Иссиня-черное небо с далекими звездами перерезает след пролетевшего космического корабля. Медленно гаснут звезды. Затемнение и голос человека: «Это повесть о тех, кто прокладывает маршруты в неизведанное. Это повесть о дерзких землянах. Им не всегда улыбаются звезды на трудном и опасном пути. Как и все мы, они живут на Земле и по-сыновнему любят свою голубую планету. Переливаясь нежными красками, она служит для них маяком. И какой счастливой бывает минута возвращения! «Здравствуй, Земля!» – говорят они, улыбаясь, а в глазах еще остывают видения таинственных миров… Люди двадцатого века, помните первых! Люди двадцатого века, склоните головы перед павшими в дальнем пути, чьи улыбки остались нам на портретах и в бронзе памятников!»

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Командный пункт испытательного аэродрома. За стеклянной стеной хмурое небо. Е р м а к о в  и  С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч.

Е р м а к о в (в микрофон). Двадцать первый? Я – «Вышка». Пришел на стоянку Горелов?

Г о л о с  Г о р е л о в а. На стоянку прибыл. Принимаю рапорт от техника.

Е р м а к о в. Волнуетесь, Станислав Леонидович?

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч. Не то слово, Гордей Васильевич! Здесь могут быть две ситуации: либо полет пройдет успешно и машина будет запущена в серию, либо Горелов обнаружит серьезные недостатки, и тогда – здравствуйте, новые бессонные ночи в конструкторском бюро и сокращение летних отпусков.

Е р м а к о в. Не беспокойтесь, Станислав Леонидович. Летчики вам скажут спасибо за такую отличную машину.

Г о л о с  Г о р е л о в а. Я – сто пятый. Задание повторил. Вопросов нет.

Слышен гул реактивного самолета.

Е р м а к о в (в микрофон). Горелов, выруливай! Смотри, сынок, повнимательней. Погодка…

Г о л о с  Г о р е л о в а. Вас понял. Выруливаю.

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч. Ишь, как вы с ним нежно, Гордей Васильевич.

Е р м а к о в. Воспитанник. Мою летную школу кончал. Летал на истребителях. Потом меня сюда, а я его за собой.

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч. По законам землячества и семейственности?

Е р м а к о в. По законам авиационного братства и преемственности поколений. Чувствую, далеко пойдет мальчишка. Молодежь растет быстро, а нам важно распахнуть для нее горизонты.

Г о л о с  Г о р е л о в а. Я – сто пятый. Разрешите взлет?

Е р м а к о в (в микрофон). Взлет разрешаю.

Гул двигателя и косая тень взлетающего самолета.

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч. Чудесное слово – взлет! Так и в жизни: человеку надо хорошо разбежаться, чтобы набрать высоту.

Слышен хлопок, похожий на выстрел.

Е р м а к о в. Пороховые ускорители сработали бесподобно. Самолет перешагнул звуковой барьер…

Г о л о с  Г о р е л о в а. Высота десять тысяч… Двенадцать… Четырнадцать… Двадцать… Прекрасная машина! Достиг потолка. Иду со скоростью две тысячи пятьсот…

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч. Предельная скорость. Если планер ее выдержит, будем считать эпопею законченной.

Г о л о с  Г о р е л о в а. Две с половиной машина выдерживает легко. Разрешите попробовать три?

Е р м а к о в. Что ему ответить, Станислав Леонидович?

Пауза.

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч. Здесь могут быть две ситуации: или машина блестяще выдержит эти три тысячи километров, или…

Е р м а к о в (прерывая). Так ему и сказать, что здесь могут быть две ситуации? У него же каждая секунда на учете.

Г о л о с  Г о р е л о в а. Иду на три. Ваше молчание принял за согласие. Иду на три. Все хорошо!

Пауза.

Е р м а к о в. Ну, что я говорил? Порядок!

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч. Как будто все нормально…

Г о л о с  Г о р е л о в а. Я – Горелов. Тяга двигателя резко упала.

Е р м а к о в (в микрофон). Сбавьте скорость до двух тысяч. Идите домой! (Пауза.) Почему молчите? Прием.

Г о л о с  Г о р е л о в а. Я – Горелов. В кабине дым. В кабине дым…

Е р м а к о в (в микрофон). Доложите точнее обстановку!

Г о л о с  Г о р е л о в а. Держаться на заданной высоте не могу. Машина идет вниз. Скорость падает. Высота восемь тысяч… Пять… Три…

Е р м а к о в (в микрофон). Алеша, немедленно катапультируйся!

Г о л о с  Г о р е л о в а. Высота две тысячи… Катапультироваться не могу. Буду садиться.

Е р м а к о в (в микрофон, резко). Старший лейтенант Горелов, приказываю покинуть машину! Сообщите высоту!

Г о л о с  Г о р е л о в а. Высота девятьсот метров… Приказ выполнить не могу. Высота пятьсот… Иду на посадку. Обеспечьте полосу…

Слышны звуки сирены, шум санитарной машины и – тишина. Тот же командный пункт. Стемнело. За окнами звезды. Ермаков за столом. Рядом – Станислав Леонидович. Звонит телефон.

Г о л о с  д е ж у р н о г о. Вас, товарищ командир, срочно.

Ермаков снимает трубку.

Г о л о с  г е н е р а л а. Полковник Ермаков?

Е р м а к о в. Слушаю, товарищ генерал.

Г о л о с  г е н е р а л а. Что там у вас происходит?

Е р м а к о в. Во время испытания нового истребителя летчик Горелов…

Г о л о с  г е н е р а л а. Я в курсе вашего ЧП. Наказали?

Е р м а к о в. Горелов не виноват, товарищ генерал. Запрета идти на три тысячи он не получал.

Г о л о с  г е н е р а л а. А почему он не подчинился вашему приказанию?

Е р м а к о в. Горелов спас машину. Он проявил большое мужество, товарищ генерал.

Г о л о с  г е н е р а л а. За такое мужество надо наказывать. Какие приняли меры? (Пауза.) Он сейчас в госпитале?

Е р м а к о в. Да, товарищ генерал.

Г о л о с  г е н е р а л а. Понятно. И все же придется разобраться во всей этой истории. До свиданья.

Е р м а к о в (положив трубку). Се ля ви, как говорят французы.

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч. Знаете, уважаемый Гордей Васильевич, в этом деле имели место две ситуации…

Е р м а к о в (прерывая). Две, говорите? Эх, Станислав Леонидович, что касается меня, то во всем происшедшем я усматриваю только одну ситуацию.

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч. Какую же?

Е р м а к о в. Получу по шее от начальства.

С т а н и с л а в  Л е о н и д о в и ч. Насколько я понимаю, Гордей Васильевич, шея у вас довольно крепкая.

Е р м а к о в. Вот только на эту ситуацию и надеюсь.

З а н а в е с

КАРТИНА ВТОРАЯ

Палата в госпитале. Г о р е л о в  углубился в шахматную партию. Неподалеку хлопочет  С а н и т а р к а.

С а н и т а р к а (тихо). Сок гранатовый… будете?

Г о р е л о в. Нет. Унесите, пожалуйста.

Входит  Ш у м и л о в.

С а н и т а р к а. К Горелову?

Ш у м и л о в. Ага. Как он?

С а н и т а р к а. Молодцом. Только…

Ш у м и л о в. Что «только»?

С а н и т а р к а. Задумчив больно. В шахматы сам с собой играет. Видать, тоскует. Наш доктор говорила, ему друзья нужны как воздух.

Ш у м и л о в. Ему воздух нужен… Это его жизнь.

Г о р е л о в (отрывается от шахмат). Кого я вижу! Саша Шумилов собственной персоной… Проходи, проходи…

Шумилов садится около Горелова. Санитарка уходит.

Ш у м и л о в. Вот тебе сок гранатовый, говорят, чудо как помогает.

Г о р е л о в. От чего? От ушибов, что ли?

Ш у м и л о в. Ну, черт его знает, от чего, но помогает… (Ставит бутылки.) Самочувствие?

Г о р е л о в. Отличное.

Ш у м и л о в (показывает на доску). Доиграем? Блиц…

Г о р е л о в. Давай.

Делают несколько ходов.

Ш у м и л о в. Шах, дорогой…

Г о р е л о в. А мы закроемся.

Ш у м и л о в. Еще разок…

Г о р е л о в. Поспешили, товарищ майор. (Переставляет фигуру.) А ну-ка убирайте свою прелестную королеву!

Входит  А г е е в  со свертком в руке.

А г е е в. Привет! Опять шахматы? Ну, кто у вас Спасский, а кто Фишер?

Ш у м и л о в. Не мешай, Агеев! Тут такое положение…

А г е е в. О-хо-хо! (Садится на койку.)

Ш у м и л о в. Больно оглушительно зеваешь. Недоспал, что ли?

А г е е в. Скорее наоборот. Под дождичек минуток пятьсот отхватил. А какой сон пикантный приснился, братцы, до сих пор забыть не могу! (Горелову.) Сок гранатовый притащил, говорят, лучшее средство… (Ставит бутылки.)

Г о р е л о в. Помогает, да? (Смеется.) Спасибо. Скоро из вашего сока буду ванны принимать.

Ш у м и л о в (делает ход). Алеша, как полагаешь, что могло присниться такому редкостному экземпляру?

А г е е в. У меня сны, братцы, должен вам сообщить, заказные. Вроде цветного заграничного кино. Снился мне берег лазурного моря, зеленые кипарисы, розовые олеандры, белый корпус санатория и пляж. А на пляже девушки в купальных костюмах… Ножками по водичке – вжиг, вжиг… Загорелые, стройные, как богиня Венера или минимум как Брижит Бардо. Горелов, ты комсорг, ты все должен знать. Почему на юге все санатории белые?

Г о р е л о в. Почему белые? Много солнца. И почему девушки в пляжных костюмах – тоже объясню. Там жарко… (Смеется.)

А г е е в. Оракул!

Г о р е л о в. И почему такие сны снятся – знаю.

А г е е в. Интересуюсь, и даже очень.

Г о р е л о в. Потому что летчику-испытателю первого класса Агееву пора бы в двадцать восемь лет и жениться.

А г е е в. Ну, посуди сам, где я возьму невесту? Берега лазурного моря вижу только во сне или зимой, когда там в основном одни пенсионерки. А в нашем летном центре все девушки давно замуж повыходили, даже в столовой ни одной официантки нет незасватанной. Подругу жизни стало найти, браток, тяжелее, чем какой-нибудь «МИГ» новой конструкции испытать.

Входит  В р а ч. Шумилов и Агеев встают.

В р а ч. Добрый день! Садитесь, садитесь, товарищи, вы мне не помешаете. (Горелову.) Как ваше настроение?

Г о р е л о в. Отличное! И аппетит волчий.

В р а ч. Да?

Ш у м и л о в. Мы ему сока гранатового принесли…

В р а ч. Великолепно. (Горелову.) Засучите рукав, пожалуйста.

А г е е в. Можете не проверять.

В р а ч. Почему же?

А г е е в. Железный человек.

В р а ч (измеряет кровяное давление). Спокойно. Дышите. (Снимает повязку.) Все хорошо, Алексей Павлович.

Г о р е л о в. Сколько верхнее, нижнее?

В р а ч. Абсолютная норма.

А г е е в. Горелов за давлением ой-ой как следит, он ведь в космонавты собирался.

В р а ч. В космонавты? Алексей Павлович, правда?

Г о р е л о в. Собирался, на заре туманной юности.

В р а ч. Романтический порыв?

Г о р е л о в. Какой там романтический порыв! Скорее наивная проза. И вспоминать-то не хочется.

В р а ч. Расскажите, Алексей Павлович.

А г е е в. Хотите, я? Случилось это еще в шестьдесят четвертом году, когда Алешка курсантом был и в отпуск домой приехал… В провинциальном городишке тогда вдруг узнают, что Гагарин у них проездом будет. Весь народ, естественно, к центральной площади потянулся. А там церквушка неподалеку, на ней колокола малинового звона… Все шло как по нотам…

Г о р е л о в. Нет, уж лучше я сам, а то этот мастер художественного слова такое подзагнет… В общем, хлеб-соль Юрию Алексеевичу преподнесли и прочее. Но только наш предисполкома рот открыл, чтобы речь толкнуть, колокола нашей церквушки как рванут! Гагарин спрашивает: «По какому это поводу? Может, сегодня Никола летний какой-нибудь выдался?» Наш предисполкома растерялся и успел только на ухо ему прошептать: «Это церковники в вашу честь». – «В мою? – удивился Гагарин. – Вот дают!» Гагарин хохочет, кругом все хохочут, колокола во всю моченьку ревут… Так без речей и уехали.

А г е е в. Потому Алешка с письмом к нему и не успел пробиться.

Ш у м и л о в. С каким письмом?

А г е е в. Заявление черкнул: «Возьмите меня в космонавты».

В р а ч. Жаль, что не успели, Алексей Павлович.

Г о р е л о в. Если бы не эта нелепая катастрофа!

В р а ч. Еще бы раз попытались?

Г о р е л о в (твердо). Да. Потому что попасть в космос – цель моей жизни.

А г е е в. Смотри ты, Алеша хороший, все рассчитал точненько…

Г о р е л о в. Ты все шутишь, Агеев, но скажи: должна у человека быть главная цель в жизни, заветная мечта?

В р а ч. Конечно, Алексей Павлович. Вы правы. (Встает, смотрит на часы.) А теперь отдыхать. (Шумилову и Агееву.) И вам тоже.

Горелов ложится на кровать, закрывается одеялом. Врач, Шумилов и Агеев направляются к выходу.

Ш у м и л о в (тихо). Ну как он?

В р а ч (улыбаясь). Как видите, летальный исход исключается.

А г е е в. А как летательный?

В р а ч. Думаю, все будет в порядке.

Входит  С а н и т а р к а.

Арина Семеновна, сегодня больше никаких посещений.

Врач, Шумилов и Агеев уходят. Санитарка садится у двери. Через некоторое время входит  К р е т о в а.

С а н и т а р к а (механически). Сегодня никаких посещений. (Шепотом.) Вы к кому?

К р е т о в а. К Горелову.

С а н и т а р к а. Нельзя, голубушка. К нему не велено никого пропускать. Идите, идите…

К р е т о в а. Арина Семеновна…

С а н и т а р к а. Сегодня никаких… (Тихо.) Откуда мое имя знаешь?

К р е т о в а. Я о вас почти все знаю.

С а н и т а р к а. Будто уж я так…

К р е т о в а. У вас двое детей. Сын пограничник. Верно? А как дела у дочки? Нашла золото?

С а н и т а р к а. Вроде бы ищет…

К р е т о в а. Не ищет, а нашла.

С а н и т а р к а. Ишь ты! Даже я этого не знаю, а ты так прытко шпаришь.

К р е т о в а. И еще, Арина Семеновна, я знаю, что вы до смерти любите сливочные тянучки, предпочитаете их «мишкам» и трюфелям. Так?

С а н и т а р к а. Вот уж истинно! Просто млею перед ними.

К р е т о в а. А посему держите, Арина Семеновна, этот небольшой презент, а я остаюсь здесь. Он же меня давно ждет, Алеша Горелов.

С а н и т а р к а. Э-э, милая! А если врач?

К р е т о в а. Дадите знать. Два стука в дверь – и я немедленно улетучиваюсь.

С а н и т а р к а. Ну и девка! Ураган, а не девка. (Уходит, слышен только ее голос.) Сегодня никаких посещений.

Г о р е л о в. Откуда вы, прелестное созданье?

К р е т о в а. Стыдитесь, товарищ Горелов. Все только и говорят о вас – скромный, деликатный с представительницами слабого пола, и вдруг такая фривольность в обращении к девушке, которую вы видите впервые, которая пришла к вам с самыми чистыми помыслами.

Г о р е л о в. Вы говорите – впервые? А я только что слышал, как вы отрекомендовались нашей нянечке моей старой знакомой и даже назвали меня Алешей. В нашем поселке Взлетный я вас что-то не примечал.

К р е т о в а. Это был всего-навсего тактический маневр, облегчающий атаку.

Г о р е л о в. Атаку? Вы хотите меня атаковать? Известно, что атакуют только противника. А я, как видите, противник уже поверженный. Госпитальная койка.

К р е т о в а. Алексей Павлович, вы меня неправильно поняли. Атака – это в переносном смысле. Эта атака, от которой зависит моя судьба, мое журналистское реноме и в особенности завтрашний номер нашей газеты, которую вы, надеюсь, читаете, которая гремит на весь мир, которая…

Г о р е л о в. Подождите, подождите, у меня в ушах запестрело от этого бесчисленного употребления слова «который».

К р е т о в а. Правда? Вот и опять сорвалась. Сколько раз мне говорил на летучке главный редактор… Знаете, что он говорил?

Г о р е л о в. Нет, разумеется.

К р е т о в а. Он говорил: «Электрона… это мое имя… ты была бы великой журналисткой, если бы отучилась употреблять слово «который». Ты бы тогда стала писать лучше самой мадам Жорж Санд».

Г о р е л о в. Возможно, он прав, ваш редактор.

К р е т о в а. Да, но он говорил и другое.

Г о р е л о в. Что же, если не секрет?

К р е т о в а. Он говорил: «Когда-то твоя бедная мама, решив шагать в ногу с веком, нарекла тебя Электроной. Она не ошиблась в одном: в тебе действительно заложена электронная энергия. Каждая твоя информация равносильна взрыву атомной бомбы». Мое отчество – Ивановна.

Г о р е л о в. Электрона Ивановна, а вы меня развеселили. Ваше воздействие сильнее всех пилюль, призванных, по мнению врачей, придать мне бодрость.

К р е т о в а. Полагаю, которой вы и не лишались?

Г о р е л о в. Которой я и не лишался.

К р е т о в а. Ну вот видите! И вы тоже заразились слабостью к моему любимому словечку. Скажите, вы читали мои авиационные репортажи – «Схватка в воздухе», «Орел атакует «МИГ», «Сто спасенных жизней»? Они были премированы на журналистском конкурсе. Вот мое редакционное удостоверение.

Г о р е л о в (берет удостоверение, читает). «Предъявитель сего действительно является специальным корреспондентом газеты…»

К р е т о в а. Могу добавить: тридцати двух лет, незамужняя.

Г о р е л о в. Что вы говорите! Люблю…

К р е т о в а. Незамужних?..

Г о р е л о в. Вашу газету. Чертовски люблю. Через ее страницы проходит вся наша жизнь. Но я-то вам зачем? Чтобы написать: «Я видела его усталые глаза, в которых еще не погас блеск той решимости…»

К р е т о в а. «…с которой он побеждал смертельную опасность»? Нет, нет, Алексей Павлович, я вам хочу задать всего один вопрос, не связанный с техникой и секретами. Чисто человеческий. Почему вы не катапультировались? Неужели только состояние стресса?

Г о р е л о в. Стресс, стресс – оставьте эти термины для врачей-психологов.

К р е т о в а. Тогда что же?

Г о р е л о в. Видите ли, уважаемая Электрона Ивановна, была для меня одна весьма важная мысль в ту минуту… (Задумывается.)

К р е т о в а. Какая же?

Г о р е л о в. Вспомнилось, как-то мать говорила: «Жизнь трудная штука, но всегда больше думай о людях, чем о себе. Иначе ты не будешь чувствовать себя человеком…» Новую машину, конечно, соорудили бы, а вот если чья-нибудь мать, вернувшись из магазина, не нашла бы сына или юноша студент пришел бы к девчонке, может, на свое первое свидание, а ее уже нет – увезли в морг… Вот что страшно, дорогая Электрона Ивановна.

К р е т о в а. При чем тут чей-то сын, студент, пришедший на свидание? Не очень понятно…

Г о р е л о в. Что ж тут непонятного? Когда отказал движок, я шел над городом, над каким – вы не хуже меня знаете. И что около миллиона людей в нем живет – вам тоже хорошо известно. Если бы я бросил самолет, как вы думаете, будущая Жорж Санд, сколько бы этажей он разрушил… Ну, скажем, в двенадцатиэтажном доме?

К р е т о в а. Ну два, три, может быть, четыре…

Г о р е л о в. А на каждом этаже человек по тридцать. Вот и посудите, что мне в первую очередь надо было сделать?

К р е т о в а. Я тупица! Товарищ Горелов… Алексей Павлович!.. Так ведь это…

Г о р е л о в. Ладно, ладно, дорогая Электрона Ивановна, не будем наполнять прозу жизни излишним пафосом.

К р е т о в а. Скажите, и после всего этого… вы будете летать?

Г о р е л о в. А как же иначе?

Появляется  С а н и т а р к а.

С а н и т а р к а. Слышь, дочка, врачи! Улетучивайся, милая…

К р е т о в а. Улетучиваюсь, Арина Семеновна. (Горелову.) Еще одно уточнение. О своих близких вы успели подумать?

Г о р е л о в. Нет.

К р е т о в а. А о своей любимой девушке?

Г о р е л о в. К сожалению, у меня ее нет.

К р е т о в а (Санитарке). У него нет любимой девушки! (Убегает.)

С а н и т а р к а. Нет, нет любимой девушки. (Уходя.) Сегодня никаких посещений…

З а н а в е с

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Стартовый командный пункт. В окнах малиновые краски заката. Е р м а к о в  за столом.

Г о л о с  д е ж у р н о г о п о  п о л е т а м. Товарищ полковник, у нас генерал какой-то появился. Ходит, присматривается, с летчиками разговаривает… Просит принять.

Е р м а к о в. Что за робкий такой генерал? Просит принять, говоришь? Немедленно пригласи. Ясно. Значит, проверяющий инспектор появился…

Через некоторое время появляется  Р а к и т и н.

Р а к и т и н. Товарищ полковник… Генерал Ракитин без вашего вызова прибыл.

Е р м а к о в. Сережка! Вот не ожидал! Ты из Москвы? Какими ветрами в наши края?

Р а к и т и н. Попутными, Гордей, попутными.

Е р м а к о в. Уразумел. (Придвигает стул, оба усаживаются за столик руководителя полетов.) Сколько же мы не виделись?

Р а к и т и н. Порядочно, друг, порядочно.

Е р м а к о в. Да, время летит, все меняется, и ты малость изменился…

Р а к и т и н. Морщин время прибавило, сединой украсило. Смотрю на тебя – ты, а вроде и не ты. Помнишь, как в сорок втором меня за линией фронта спас?

Е р м а к о в. Ладно, хватит, а то подумаю, что под старость ты становишься сентиментальным. Лучше скажи, к нам зачем прибыл? Меня спасать?

Р а к и т и н. Зачем и от кого?

Е р м а к о в. Да понимаешь, у меня тут ЧП случилось. Начальство инспектора прислать грозилось для расследования. Уж не тебе ли выпала эта почетная миссия?

Р а к и т и н. Нет, друже, не волнуйся, я не ревизор и к вашим делам прямого отношения не имею.

Е р м а к о в. Чем же занимаешься?

Р а к и т и н. Командую особым отрядом космонавтов.

Е р м а к о в. Ты? Извини, вроде и годы не те, да и делом этим никогда не занимался.

Р а к и т и н. Примерно и я так же говорил, когда назначали. Да что поделаешь! Поначалу трудно было, но чертовски интересно.

Е р м а к о в. Ну, а в наши-то края зачем пожаловал? Надеюсь, не только мои морщины пересчитать да коньяку за них выпить.

Р а к и т и н. Нет, конечно. Надо мне из молодых летчиков кандидата на вакантное место космонавта подыскать. А кто же лучше тебя поможет?

Е р м а к о в. Хоть целую дюжину предоставлю.

Р а к и т и н. Дюжина мне не нужна, Гордей. Ты мне одного предложи, но такого… сам понимаешь…

Е р м а к о в. А у меня все один к одному – молодые, красивые и здоровьем не обижены. (Передает стопку личных дел. Одно откладывает.)

Ракитин быстро просматривает папки.

Боевые ребята…

Р а к и т и н. У твоих ребят я личных заслуг не отнимаю, но пойми, дорогой, критерий очень жесткий.

Е р м а к о в. Кого же тебе порекомендовать? Просто и не знаю.

Р а к и т и н. Слышал я, кого-то у вас космонавтом прозвали.

Е р м а к о в. А-а, это так, в шутку.

Р а к и т и н. Как его фамилия?

Е р м а к о в. Горелов.

Р а к и т и н. Расскажи-ка о нем.

Е р м а к о в. Что о нем рассказывать? Летчик еще молодой, но, полагаю, в будущем неплохой командир из него получится. Ну, еще что?.. Живописью увлекается.

Р а к и т и н. А что за картины пишет?

Е р м а к о в. Да разные… Если бы не любовь к авиации, мог бы неплохим художником стать.

Р а к и т и н. Слушай, друже, ты меня заинтриговал… Горелов… (Просматривает личные дела.) Что-то не припомню такой фамилии…

Е р м а к о в. Не ищи.

Р а к и т и н. Ох, Гордей, а ты, однако, феодал!

Е р м а к о в. Лобовая атака?

Р а к и т и н. Считай, что так… Художник? Интересно…

Е р м а к о в. Подумаешь! Да у меня вот пианист есть. Консерваторию закончил. Вот мастер спорта по боксу, а этот попугаев дрессирует.

Р а к и т и н. Ладно, признаюсь, меня интересует Горелов. Очерк о нем прочитал в газете…

Е р м а к о в. Сочинение мадам Кретовой? Знакомился, как же…

Р а к и т и н. Сочинение?.. Прекрасный очерк. Ты знаешь, что мне сынишка заявил? «Такой подвиг, пожалуй, не ниже космического!»

Е р м а к о в. Не ниже? Выше! У меня летуны все будь здоров! Ну и Алешка Горелов тоже. Только я тебе его не отдам.

Р а к и т и н. Это почему же?

Е р м а к о в. А потому что он для меня как сын родной. Я его еще в училище пестовал, а теперь, скажу тебе по совести, серьезнее, толковей испытателя, чем Горелов, не знаю.

Р а к и т и н. А мне такой и нужен. Ведь я, пойми, на какую дорогу хочу его вывести! На космическую!

Е р м а к о в. Ну и что? Разве авиация хуже вашего космоса?

Р а к и т и н. Эх, Гордей, Гордей! И как тебе только не стыдно! Ты, пожалуй, и на обывательскую позицию скатишься…

Е р м а к о в. Думаешь, я не уважаю ваши полеты или полеты ваших коллег – американских космонавтов – на Луну? Я понимаю, вы стремитесь заглянуть в будущее. Но я-то живу настоящим! Ну, посуди сам, Сережа. Зачислят Алешку в ваш отряд, и будет парень дожидаться своей очереди год, два, а то и больше. Подойдет очередь – врачи его обследуют и скажут, что за это время холестерин у него появился, гемоглобин не в том количестве и к старту он не готов. Оглянется он, а целая полоса жизни уже прошла. И в космонавтике не прижился, и в семью летчиков-испытателей возвращаться поздно. А у меня он за это время знаешь на какую дорогу выйдет! Нет, не отдам!

Р а к и т и н. Загибаешь, Гордей. Как ты можешь решать за человека, не поговорив с ним, не выслушав его! Почему его прячешь?

Е р м а к о в. И не собирался: не невеста… Можешь с ним хоть сейчас беседовать, если возымел такое желание.

Р а к и т и н. Представь себе, возымел.

Е р м а к о в (по телефону). «Лазурь»! Немедленно Горелова ко мне! Генерал вызывает. (Бросает грибку.) Мне остаться или уйти?

Р а к и т и н. Пожалуй, оставайся.

Е р м а к о в (бросает на стол личное дело Горелова). Вот, изучай.

Ракитин просматривает личное дело. Входит  Г о р е л о в.

Г о р е л о в. Товарищ генерал, старший лейтенант Горелов по вашему вызову прибыл.

Р а к и т и н Садитесь, товарищ старший лейтенант, и подождите немного.

Горелов садится.

Давно живописью занимаетесь, Алексей Павлович?

Г о р е л о в. Шалю с детства.

Р а к и т и н. Говорят, ваши картины профессиональны, почему же так пренебрежительно говорите о своем увлечении?

Г о р е л о в. Потому что для меня прежде всего штурвал самолета, а краски, кисти – потом, на досуге.

Р а к и т и н. Что ж, довольно логично. Вы хотели бы перейти на другую технику?

Г о р е л о в (взволнованно). На другую? А разве для этой техники я уже не подхожу? Товарищ генерал, я больше никогда не нарушу режим полета. Я люблю самолет, который испытываю. Скорость машины, на которой я сейчас летаю, самая высокая.

Р а к и т и н. Есть и повыше.

Г о р е л о в. Какая же?

Р а к и т и н. Одиннадцать километров в секунду.

Е р м а к о в. Вторая космическая…

Р а к и т и н (Ермакову). Вот теперь мы начинаем понимать друг друга. (Горелову.) Я приехал, чтобы подобрать кандидата в отряд летчиков-космонавтов, и не тороплю с ответом. Возможно, это предложение вам не по душе?

Г о р е л о в. Что вы, товарищ генерал… Это же мечта… самая заветная… Только я и думать не мог, что я, то есть нет, что вы… Гордей Васильевич, это же моя мечта!.. Совсем запутался, простите, товарищ генерал.

Р а к и т и н. Космонавт должен всегда владеть собой.

Г о р е л о в. Я еще не космонавт, товарищ генерал.

Р а к и т и н. Верно, но считаю, что вы дали согласие? Передумывать не будете?

Г о р е л о в. Нет, товарищ генерал…

Р а к и т и н. Тогда свободны. Свободны до особого распоряжения.

Г о р е л о в. Слушаюсь. (Уходит.)

Р а к и т и н. Вот видишь! Во-первых, была у него мечта, а во-вторых…

Е р м а к о в. Что «во-вторых»?

Р а к и т и н. Во-вторых, я привез с собой распоряжение отозвать из летной испытательной части полковника Ермакова капитана Горелова Алексея Павловича…

Е р м а к о в (прерывая). Старшего лейтенанта!

Р а к и т и н. Капитана Горелова для направления его в отряд летчиков-космонавтов. Понятно?

Е р м а к о в. Понятно… А все же ты, Сергей Степанович, дипломат…

Р а к и т и н. Служба, Гордей Васильевич, служба такая.

Е р м а к о в. Украл у меня Алешку!

З а н а в е с

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Номер в гостинице. Две койки. Столик. У б и й в о в к  спит на одной из кроватей. За дверью на балконе слышится музыка.

У б и й в о в к (просыпается). Хлопче… (Видит, что вторая койка пуста, прислушивается, встает и открывает дверь на балкон.)

Врывается бодрая мелодия.

Ого-го-го! Мей брей, о це да! Такэ, такэ, мий гарный парубок. Кругом пекло, а вы еще и физкультурой плюс к тому занимаетесь! И каждый день так?

Г о л о с  Г о р е л о в а. По пять раз…

У б и й в о в к. О це да! А я только в приказные часы этим физо занимаюсь. А зачем оно вам в таком объеме? Мабуть, на чемпионат по гимнастике собираетесь, а?

Г о л о с  Г о р е л о в а. Да нет, не собираюсь. Просто – в форме надо себя держать.

У б и й в о в к. В форме? Да вы что, располнеть боитесь? У вас же талия, как у поручика Лермонтова на гравюре девятнадцатого века.

Г о л о с  Г о р е л о в а. Пару килограммов все же согнать надо.

У б и й в о в к. Гм… Не угадал про гимнастику; возможно, но боксу выступать готовитесь?

Входит  Г о р е л о в.

Г о р е л о в. Точно… В легком весе.

У б и й в о в к. В столовой были?

Г о р е л о в. Был.

У б и й в о в к. Препаршивенькая… Вот гарнизонная столовая – это, я вам доложу, да… Дивчины-официантки ну все как на подбор. Краля на крале. В очи заглянешь – аж дрожь берет, и никакого бифштекса тебе на надо.

Г о р е л о в. Я больше бифштексами интересуюсь.

У б и й в о в к. Каждому свое – так даже в библии вроде законспектировано… Вот мы тут балакаем про то да се, а познакомиться и не успели. Кто вы есть, я не ведаю. А про себя точно сформулирую: военный летчик Григорий Убийвовк. Можно и Гриньком кликать. Гоняю самолеты по всей стране. Иногда и за кордон, а сюда, в чертову дыру, Степновск, пригнал двухместный тренировочный. Обратно четырехтурбинный экземпляр погоню, на завод: движки почти весь ресурс выработали.

Г о р е л о в. Далеко гнать?

У б и й в о в к. Тысчонки три по прямой.

Г о р е л о в. А если ресурс кончится?

У б и й в о в к (зевнув). Так тут степь да степь кругом, а я летчик первого класса.

Г о р е л о в. Разве такую махину посадишь?

У б и й в о в к. Когда припрет, так посадишь.

Г о р е л о в. Бывало?

У б и й в о в к. Всякое.

Г о р е л о в. И как?

У б и й в о в к. Жить захотелось, когда шасси выпускал, а вот теперь балакаю с вами.

Г о р е л о в. Чудной вы, майор.

У б и й в о в к. Постойте, хлопче, я про себя все как на духу, а вы? Что можете сказать в свое оправдание?

Г о р е л о в. Авиатор, такой же, как все… Зовут Алексей.

У б и й в о в к. Все?

Г о р е л о в. Ага.

У б и й в о в к. Темните, капитан. Авиатор – понятие широкое, а я люблю конкретику: Чем занимаетесь, гарный парубок?

Г о р е л о в. В особой группе. Лечу под Москву, да вот здесь по некоторым обстоятельствам застрял.

У б и й в о в к. В особой группе, куда ни ткнись, все особое: в столовой особый зал, в Доме офицеров особо, на первом ряду… Хм… Шоб мои очи повылазили, колы я ими не бачил на вашей тужурке значка летчика второго класса. Вы же пилотяга, а значит, мне коллега, мий гарный парубок. Слухай, вечерком сообразим?

Г о р е л о в. Чего?

У б и й в о в к. Понимаешь, какое дело – сорок годков стукнуло, а я в этой дыре торчу, и нема никого знакомых…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю