Текст книги "Накануне (СИ)"

Автор книги: Сергей Кротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Это стоит недёшево…

– Уверен, что мы договоримся, Марджори, – замечаю пустую рюмку своей собеседницы и торопливо наполняю её. – тем более, что лекарство нужно десяткам миллионов людей по всему миру…

– Намекаешь на возможность продаж за границей?

– Именно, – поднимаю свою рюмку. – "Глобал Медисин"… Звучит?

– Звучит! – Хозяйка демонстрирует прекрасные бклые зубы.

– Стоп-стоп! Не так быстро! – От самовара доносится голос посла. – У нас с мисс Ольгой тоже пересохло горло…

* * *

«Чёрт, голова трещит. И это русские много пьют»?

Прижимаюсь горящим лбом к холодному окну в номере отеля "Мэйфлауэр", расположенному неподалёку от Белого Дома и поблёскивающей в отсвете уличных фонарей речки Потомак. Час назад мы с трудом вырвались из объятий радушного хозяина, объяснив что опаздываем на поезд. Молчаливый водитель доставил нас на Центральный вокзал, где мы взяли билеты на утренний поезд, затем уже такси доставило нас сюда.

– Дай ему аспирин! – Отрывисто командует Оля, критически оглядывая себя в зеркало, висящее на открытой створки встроеного в стену платяного шкафа. – Великовато мне твоё пальто, Васина…

– Извиняюсь, у меня нет аспирина. – Виновато вздыхает прикомандированная из посольства Надежда Васина.

– Звони в рум-сервис, да не сейчас когда мы с Ваней уйдём… – раздражается ещё больше Оля.

– Хоть ты и изображаешь тут меня, – подруга подходит вплотную к Наде. – сильно-то не увлекайся, Чаганов – мой. Понятно?

– Что вы такое говорите, товарищ Михеева, – краснеет девушка, стоящий у двери Иван беззвучно смеется. – да я…

– Я предупредила… чтоб потом не обижалась. Всё удачи нам, Ваня, уходим.

Как я ни уговаривал Эйтингона, участвовать мне в этой операции он категорически запретил, а прямо перед нашим отъездом вообще отменил всю операцию, но несмотря на это "сегодня ночью мы с божьей помощью потрогаем господина Фридмана за вымя". Уильям Фридман – это выдающийся американский криптолог, создатель и руководитель "Сигнал Ителедженс Сервис", центра дешифровки армии САСШ. Он проживает здесь неподалёку в паре миль от гостиницы в Джорджтауне, в своём доме.

– Надо брать саму СИС, – горячо убеждала меня Оля по дороге в Вашингтон. – с чего ты взял, что Фридман хранит хоть какие-нибудь материалы дома?

– Нет, соваться в СИС слишком опасно, там круглосуточная охрана, – отбивался я. – Эйтингон прав, если обнаружится попытка проникновения в Центр дещифровки, то мы будем первые к кому прийдёт ФБР.

Судили-рядили всю дорогу и уже было смирились, но сообщение "двойников", встречавших нас на вокзале и которых не предупредили об отмене операции, что вчера Фридманы с чемоданами выехали из дома, вновь изменило наше решение: упускать такой случай было нельзя. На удивление аспирин, принесённый консьержем с внимательными глазами, зашёл хорошо, голова просветлела и я почувствовал сильный голод: немудрено, на мини-апетайзерах с чёрной икрой долго не протянешь..

– Собирайся, Наденька, идём в ресторан… – хватаю бритву и спешу в ванную комнату.

– Может не надо, Алексей Сергеевич, – сомневается хранительница моего тела. – можно в номер заказать и товарищ Михеева приказала…

– Кхм, заруби на своём прекрасном носике, – резко торможу, будто налетев на невидимое препятствие, и круто разворачиваюсь на каблуках. – что главный тут я, а не товарищ Михеева. Я – не её, а свой собственный. К тому же, показаний консьержа будет в случае чего недостаточно, пусть все видят, что Чаганов со спутницей весь вечер провели в ресторане.

– Ага, – радостно кивает головой Надя. – мне нужно пять минут.

* * *

– Ты – э-э-э… тот русский… – Джеймс Рузвельт морщится, напрягая память…

Столкнулись с ним на выходе из ресторана: мы уже поели, а "сынок" со своим "Санчо Пансо" – в предвкушении.

– Алексей Чаганов, – прихожу ему на помощь. – мы встречались недавно во Флориде. – знакомьтесь, мистер Рузвельт, это – моя невеста Ольга.

– Очень приятно, – он с интересом разглядывает мою симпатичную спутницу, забыв представить друга. – зовите меня Джеймс. Вы уже поели, не хотите в таком случае пропустить по стаканчику в баре?

Глазами делаю знак Наде чтобы уходила.

– Прошу меня простить, – моя спутница с трудом подбирает слова. – у меня болеть голова. Я быть наверху.

– Я ненадолго. – Целую Надю в щёчку, она густо краснеет.

Все втроём не можем отвести взгляд от удаляющейся девичьей фигурки в лучшем Олином платье.

– Какими судьбами у нас в столице? – Первым спохватывается Джеймс, широким движением приглашая к стойке.

– Встречался с послом Дэвисом и его супругой. Водка со льдом. – Отвечаю на вопросительный взгляд бартендера, поставившего стакан с бурбоном перед "сынком".

– Я слышал, Алекс, – Джеймс делает крупный глоток и подмигивает мне. – ты ведёшь переговоры с "Радиокорпорэйшн", если понадобится застраховать кредит или сделку, то обращайся. Я хоть и вышел из управления своей страховой компанией когда стал работать на правительство, но остаюсь её владельцем.

– Спасибо, Джеймс, непременно… – обмакиваю губы в своём стакане и грею его в ладонях.

"Хоть и послабее будет нашей "Московской", но всё равно крепкая, градусов тридцать наверняка".

– …а, кстати, вы страхуете морские превозки? – Неожиданно приходит в голову идея.

– Конечно, по всему миру…

"Это он что подмигнул"?

– … если клиент страховых выплат не требует. – "Сынок" с другом смеются в голос.

– В любом случае так надёжнее, чем с клиентом на рулетке играть. – Присоединяюсь к ним я.

– Послушай, Алекс, – понизил голос Джеймс, наклонившись в мою сторону. – у меня до сих пор из головы тот случай во Флориде не идёт: как тебе номер удалось угадать? Как на заказ.

– Никакой магии, – тоже шепчу я. – кстати, вы правильно угадали, мистер Рузвельт, это был заказ. Хотел завязать знакомство с вами.

– Ясно, – разочарованно вздыхает он и одним глотком опорожняет стакан. – в любом случае обращайся, мне понравилось как ты это делаешь. А сейчас прошу меня простить… Сенатор!

Джеймс заспешил навстречу дородному господину с тросточкой, проходившему мимо.

* * *

– Она что надевала моё платье? – Прокурорский взгляд подруги пригвоздил меня к креслу. – Ты ей позволил?

– А ещё она сидела на твоём стульчике, ела из твоей тарелочке и спала в твоей кроватке… – скривился я вдруг осекся, увидев её сузившиеся глаза. – я не это имел ввиду. Мы просто ходили в ресторан… Ну как всё прошло?

– Нормально. – Цедит Оля после долгой паузы.

"Ладно, попробую по другому".

Подхожу, обнимаю её неподатливое тело.

– Ну что за глупая ревность? Как ты могла подумать такое обо мне?! Ты! Мать моих детей! – Вижу в зеркало, что мои слова и особенно действия начинают иметь эффект…

* * *

– И всё-таки, – накрываю нас одеялом с головой. – как всё прошло?… В смысле, в доме у Фридмана? Нужели пусто?

– Не совсем, – фыркает Оля. – нашла у него в столе полное описание (с английским переводом) японской шифровальной машинки тип 91, электрическая схема, спецификация, фото…

"Это – "красная" по американской классификации, разработка 1931 года".

– … никакой информации по машинке тип 97 не нашла, правда обнаружилась одна папочка вся сплошь на японском, может в ней. Её Ваня сейчас побежал в посольство переснимать, обещал к шести утра обернуться: документы – на место, плёнки – нам.

– А по-американским машинкам есть что-нибудь?

– Ничего. Абсолютно.

– Жаль, но не страшно, были они, конечно, у американцев, но они с ними особо не заморачивались: пользовались языком индейского племени навахо. Кстати, надо будет вашингтонскую резидентуру сориентировать чтобы начали систематиматическую работу и по СИС, и Бюро по делам индейцев. Куда? Не так быстро, бледнолицая…. краснокожий вождь тебя ещё не отпускал.

* * *

– Покупайте «Вашингтон пост», покупайте «Вашингтон пост»! – На привокзальной площади наперебой зазвучали ломающиеся юношеские голоса. – Сын Троцкого на свободе! Он выдворен из страны! Мексика согласилась принять революционера!

Разворачиваю газету: на первой странице фотография похудевшего Льва Седова в сопровождении охранников на пограничном переходе.

"Так, суд удовлетворил аппеляцию защиты, принял во внимание петиции общественных деятелей, артистов… постановил. Как не кстати, надеюсь Седов не станет ворошить это дело, а то может и меня коснуться… Эйтингон наверняка уже копытом бьёт".

Понимающе переглядываемся с Олей и спешим к зданию вокзала. Сверху падают снежинки, рождество в этом году не будет "чёрным"…

Глава 7

Мексика, Койоакан,

пригород Мехико, дом Троцкого.

22 декабря 1937 года, 07:00.

– Как же здесь хорошо, Лёвушка! – С наслаждением вдыхает носом прохладный воздух пожилая худенькая седая женщина с повисшей на щеках морщинистой кожей и двойным подбородком. Наталья Седова, гражданская жена Троцкого, совершенно не замечает сильного запаха куриного помёта и кроличьих экскрементов, исходящего из клеток, установленных во внутреннем саду небольшого Т-образного дома с плоской крышей.

– Наконец-то мы вырвались из этого вертепа…. – испытующе смотрит на задумчивого мужа и, не заметив никакой его реакции на свои слова, продолжает более уверенно. – Фрида, эта самовлюблённая бездарность, ты видел Лёвушка её картины, одни автопортреты… лубок. Если бы её мужем не был великий Диего Ривера, на её мазню никто бы и не взглянул… мало этого, так эта подстилка, вдвое его младше, о-о, мне об её изменах мужу такого понарассказали…

Седова всхлипывает, а Троцкий с отсутствующим видом подходит к клетке, достаёт из кармана морковку и просовывает её в ячейку деревянной решётки: изнутри послышалась возня и громкое хрумканье.

– Дороговато, конечно, – продолжает бубнить женщина, высморкавшись. – семнадцать тысяч песо, но ничего, справимся, скоро ты закончишь книгу про Сталина, глядишь дадут визу в Америку, будешь читать лекции… Ничего, проживём.

Зелёная ботва исчезает в клетке.

– И Лёва поможет! – Радостно взмахивает руками Седова, но почти сразу на её лице возникает тревога. – Эта женщина… как она вцепилась в Лёву, не пропустила ни одного свидания, а ведь это из-за её брата мой сын оказался в тюрьме! Гольдманы, я помню эту семью… она мне тогда в 1917-ом не очень понравилась: отец – солидный мужчина, отличный адвокат, хорошо нам помог, мать не помню, так мышь серая, её старший брат был как уголовник, в глаза не смотрел, а эта Мири, помнится, уже тогда вскружила голову нашим мальчикам.

– Наташа, не надо фантазировать, – Троцкий поворачивается к жене. – я не думаю что они даже встречались тогда в Нью-Йорке. Если хочешь, я дам Гансену (секретарь – охранник Троцкого) задание проверить её, но Буденец (главный редактор еэжедневной марксистской газеты САСШ "Дейли Уоркер") утверждает, что она была в Испании, воевала в отряде ПОУМ в Барселоне.

– Обязательно нужно её проверить…

– Послушай, – взрывается муж. – вот ты говоришь о книге, но чтобы работа сдвинулась с мёртвой точки мне нужны помощники. Лёва круглосуточно занят подготовкой когресса, Рут застряла в Нью-Йорке надолго – перелом бедра, где я найду секретаря?

– А чем плоха сестра Рут Сильвия?! – Жена срывается на крик, но тут же, испугавшись, понижает тон. – Милая, умная, грамотная, аккуратная…

– Так я не против Сильвии, – муж тоже отвечает спокойно. – пусть обе начнут, я посмотрю как они и потом решу кого оставить.

Женщина открывает рот чтобы возразить.

– Всё-всё, – Троцкий примирительно обнимает её за плечи. – ты лучше послушай какой шикарное название я придумал для главы, где говорится об отравление Ильича Сталиным: "Сверхборджия в Кремле".

Нью-Джерси, г. Патерсон,

Завод компании "Кёртис-Райт".

22 декабря 1937 года, 10:00.

После согласования последней запятой в контракте на закупку пяти образцов новейших двигателей «Циклон-14» мы с финансовым директором «Амторга» ставим подписи на последнем листе документа, удовлетворённый коммерческий директор «Райта» – свою и я с примкнувшим ко мне Швецовым отправляемся на автобусную экскурсию по заводу, любезно предложенную руководством. Первая остановка у одноэтажного здания из белого кирпича со стеклянным фонарём тянущемся вдоль всей крыши длиной метров сто.

– Первое здание нашего завода, – гордо провозглашает экскурсовод, толкая полупрозрачную дверь. – сейчас полностью занято инженерной службой. Огромное жарко натопленное производственное помещение, разделённое двумя бесконечными рядами колонн, заставлено кульманами, за которыми трудятся в основном молодые люди в белых рубашках (пиджаки на спинках стульев), перечёркнутых на спине резиновыми подтяжками, с одинаково засученными выше локтя рукавами.

– Конструктора… – Швецов подавляет тяжёлый вдох.

Идём по узкому проходу, тишина, никто на нас не обращает внимания.

"Сколько же их тут? Сто? Двести"?

За высокой перегородкой сидят технологи: вместо кульманов ряды письменных столов, заваленных ворохом бумаг, мужчины все в пиджаках, довольно много молодых женщин, стоит непрерывный гул от множества голосов.

– Наш авиадвигатель состоит из более чем десяти тысяч частей, которые участвуют в нескольких сотен тысяч технологических операциях…

"Здесь куётся их превосходство в воздухе"…

После долгой поездки в фордовском автобусе попадаем в литейный цех, здесь льют блоки цилиндров из алюминиевого сплава. Вначале попадаем на участок, где десятки высоких мускулистых рабочих готовят литейные формы: в большие деревянные ящики с жёлтым мелким песком на дне устанавливаются металлические формы, в точности повторяющие ребристые обводы охладителей. Их сильные руки энергичными, резкими движениями начинают забивать липкий песок во все извивы рогатой формы, затем засыпают ящик песком доверху и, взяв в руки деревянные колотушки, начинают его утрамбовывать под неусыпным взором прохаживающегося позади мастера.

На следующем участке идёт разливка жидкого металла по формам, дальше чистка и шлифовка. После каждой операции специальные контроллёры делают десятки измерений. Огромные печи, одномоментно принимающие в своё чрево десятки заготовок, гигантские станки растачивающие, сверлящие, нарезающие зубья и ещё много чего. На наших глазах из алминиевых чушек и стальных заготовок рождалась мощная машина, заключающая в себе силу почти двух тысяч лощадей. На это можно смотреть бесконечно…

– А здесь мы тестируем наши двигатели. – Хрипит уставший экскурсовод.

С десяток одинаковых боксов: двое рабочих цепляют крюками крана двигатель прямо со сборочной линии и тянут его в такой отсек на стенд, подсоединяют линии с топливом, маслом, сжатым воздухом и электрическим кабелем, затем крепят винт и докладывают технику о готовности, сидящему за пультом управления.

"Что тут у нас"?

Множество стрелочных циферблатов, кнопок и рычажков, но, по сути, это всего лишь тахометр и ручка газа, выведенные от каждого стенда. Как-то большого ожидал… От рёва мотора закладывает уши поэтому спешу за нашим гидом прочь на воздух, несмотря на мощные вентиляторы в боксе ощутимо запахло гарью.

– Скажите, Аркадий Дмитриевич, – вскоре к нам с экскурсоводом присоединяется Швецов. – а разве никаких температурных измерений не требуется? Ведь кратковременное включение мотора может и не выявить всех дефектов в таком сложном устройстве. Или они надеются на свой контроль после каждой операции?

– И на это тоже, – Швецов видит неподалёку место для курения, но гид уже зовёт в автобус. – но, думаю, что это просто невозможно сделать. Например, температура воздушной внутри двигателя кое-где может достигать двух тысяч градусов: никакая термопара такого не вынесет, расплавится. Да и если б могла, то не всюду её можно установить, это ж не опытное изделие, а серийное. Хотя мы и на опытных такого не делаем, нет у нас оборудования, специалистов, даже в ЦАГИ нет, а американцы нас в свои лаборатории не пускают…

– Температуру можно измерять и без проводов.

– Слыхал об этом, – Швецов чиркает спичкой. – но подобных приборов не доводилось видеть. Любой конструктор за них бы душу дьяволу продал: знать точно где есть прегрев, да на разных режимах работы, где нужно ребро охладителя удлинить, а где наоборот подрезать… это дорогого стоит. А вы почему, товарищ Чаганов, разговор об этом завели? Узнали что-то у американцев?

– Нет, у них ничего, – автобус неторпливо движется к проходной по дороге на берегу небольшой речки, на другом берегу дымит магниевый завод. – а вот у нас в Москве в ВЭИ кое – какие работы в этом направлении ведутся.

"Кое-какие, но совсем не те… Архангельский работает над прибором ночного видения, а это ближний инфракрасный диапазон: один-полтора микрометра. Чтобы следить за факелом реактивной струи, надо пререходить в диапазон 3–8 мкм, а к температурам меньше ста градусов – от 8 до 15 мкм. Знаю это точно, пробовал я сделать как-то в страшно-далёком будущем тепловизор из материалов с радиосвалки. На свалке правда можно было легко найти инфракрасные фотодиоды и плату с "Ардуино". Хорошо, ПЗС у меня нет, но одноэлементный германиевый датчик легированный медью – вполне реально. Правда его нужно охлаждать жидким гелием, но и это для современной науки не проблема (возьму в ФИАНе, видел там в лаборатории у Капицы специальный сосуд Дьюра, как раз для гелия), электронную развёртку заменю опто-механической (стеклянное зеркало с алюминиевым напылением вращается электромоторчиками в двух плоскостях) или, что ещё проще – "диском Нипкова", ну и 10–20 кадров в секунду получить можно. Или нельзя"?

Немного напрягаюсь и вытаскиваю из памяти таблицу с параметрами инфракрасных материалов из какого-то учебника: тогда не пригодилась, а сейчас – бесценный документ.

"Нельзя…. из-за большой инерционности германиевого датчика: при разрешении экрана сто на сто пикселей получится один кадр за две секунды. Ладно, буду легировать германий ртутью: чувствительность почти та же, а охлаждать датчик можно уже жидким азотом, его сейчас производят в огромных количествах и он дёшев. Две большие разницы. С быстродействием тоже не ахти, примерно как с легированием медью, но, в конце концов, хочешь смотреть кино – уменьшай разрешение или смотри картину по частям. Теперь оптика – тоже из германия или боросиликатного стекла, из которого делают всю посуду для химических лабораторий. Можно сделать тепловизор! Нет и сейчас к этого особых технологических препятствий"…

– Так с кем конкретно там можно поговорить по этому делу, товарищ Чаганов? – Кажется в третий раз задаёт вопрос Швецов.

– Ни с кем не надо говорить, – прихожу в себя я. – все вопросы только через меня. Когда вернётесь в Союз, позвоните.

Нью-Йорк, 150 Вест стрит,

Ресторан "Русская чайная".

22 декабря 1937 года, 19:00.

– Сэр, ресторан закрыт, – высокий швейцар, стоящий у входа по навесом в шитой серебром ливрее преграждает нам с Олей путь в ресторан. – частная вечеринка.

Молча протягиваю ему приглашение и перед нами открывается тяжёлая дверь. Генеральное консульство устраивает сегодня в популярном русском ресторане неофициальный приём в честь советской делегации деятелей науки и культуры. По этому поводу даже Оля приехала в Нью-Йорк из Мексики.

"Шапито… низкий крашеный золотой краской потолок, черные дубовые панели на стенах, инкрустации в виде жар-птиц, красные кожаные диваны, короткие люстры с красными абажурами, цыганский хор. Почему Эйтингон решил провести приём здесь, а не в генконсульстве? Наверное некоторые из приглашённых опасались появляться на советской территории"…

– Товарищ Чаганов, э-э… – из-за ближайшего столика поднимается, широко улыбаясь, доктор Шмелёв.

– Ольга Михеева. – Протягивает руку Оля.

– Да-да, я помню… – бормочет он, но увидев строгие глаза подруги поспещно добавляет. – Николай Андреевич Шмелёв, кандидат медицинских наук.

"Блин, а вроде трезвый"…

Пожимаю руку врачу и мы проходим дальше в поисках столика номер пять: каждый солдат здесь знает свою позицию. Наш столик на шесть человек полуокружён диваном, занимаем места с краю, заказываем красное вино у тут же подскочившего к нам официанта и оглядываемся: ресторан почти пуст, хотя мы пришли вовремя. Неожиданно со стороны гардеробной в зал влетает красивая молодая женщина в чёрном платье с декольте, жемчужными бусами на груди и белой облегающей шапочке, из под которой выглядывает завиток белокурых волос и начинает драматично крутить головой по сторонам в поисках кого-то.

"Актриса"?

– Ольга Бакланова, – наклоняется к моему уху Оля. – знаменитая актриса театра и кино… не вернулась в страну в 1926-ом.

– Глеб?! – Вскрикивает женщина, увидев поднявшегося из-за стола по стойке смирно молодого человека и бросается к нему.

"Какая красавица"…

– Брат… какой красавчик. Десять лет не виделись. – Шепчет подруга, затем подозрительно скашивает на меня глаза. – Чаганов, она тебе в матери годится, ей сорок один.

– Не может быть! Я бы больше тридцати не дал.

– Представь себе. – хмыкает она.

Бакланова плача обнимает брата, а тот опустив руки стыдливо оглядывается по сторонам. Ресторан начинает потихоньку заполняться, хорошо одетые люди с бокалами в руках образуют группки на маленьком пятачке перед небольшой эстрадой, мы с подругой направляемся к ним.

– Оленька! – Любовь Орлова чуть заметно заговорщически подмигивает ей и увлекает в сторону. – Надо пошептаться…

Рядом с ней Григорий Александров, подтянутый и добродушный в смокинге с поблёскивающими в свете электрических огней шёлковыми лацканами. Интересуюсь планами, оказывается показывая "Волга-Волгу" они с женой собираются проехать по всему восточному побережью, а через месяц будут в Голливуде.

– Ни в коем случае… – слышу краем уха голос Оли. – выброси сейчас же. Ну и что, что "Кэмел". Тебе (Орлова настояла чтобы подруга называла её на ты и по имени) надо бросать курить. Ты погубишь свою кожу.

– Люба?! Орлова! А это твоя дочка? – Улыбки одновременно пропадают с лиц актрисс: фасоны и цвет их платьев оказываются похожими.

– Здравствуй, Оля, это моя сестра… двоюродная, тоже Ольга, – хмуро цедит Орлова. – мой муж, Григорий Александров, Алексей Чаганов.

Сзади меня за рукав дёргает Зворыкин, представляю всем его, Владимир Козьмич несколько раз удачно шутит, взрывоопасная ситуация разряжается, но Орлова твёрдой рукой вскоре уводит мужа в сторону. Через минуту Бакланову зовут к телефону, Оля отходит с Глебом и мы с расстроенным Зворыкиным остаёмся вдвоём.

– Сарнов (глава RCA) просил тебе передать, – мой собеседник провожает взлядом звезду Голливуда. – что ты можешь взять лицензию на танковую радиостанцию. Армия от неё отказалась.

– Отлично! А как насчёт авиационной?

– Работаем над этим, – отвечает Зворыкин не поворачивая головы. – думаю решится положительно, но уже после нового года. Флотскую радиостанцию вы точно не получите, но не думаю, что она вам так уж нужна: саме сумеете собрать – основные блоки те же самые, что и для пехотной.

"Похоже, придётся просить Берию о продлении командировки"…

– Владимир Козьмич, помните, мы говорили об оборудование для производства ферритовых сердечников?…

– У нас нет, но обратитесь в "Сильванию", там точно есть.

Бакланова возвращается в зал, ищет кого-то глазами и решительно идёт к нашему столику, за которым уже сидит советская звёздная пара.

– Гриша, в самом деле сам ЛБ звонит, хочет тебе что-то предложить… – горячо убеждает она Александрова стоя перед столом. – такой шанс даётся раз в жизни…

"Берия что ли"?

– Какой ещё ЛБ? – Злится Орлова.

– Майер! Слышала о "Метро-Голдвин-Майер"? – Язвит соперница.

– Пойду поговорю, пожалуй. – Поднимается Александров, Орлова следом. Вижу что и Оля, бросив Глеба, спешит за ними.

На эстраду поднимается Эйтингон и и взяв у в оркестре колокольчик призывно звонит в него, Зворыкин галантно предлагает руку звезде, та благосклонно её принимает…

– Дорогие друзья, – начинает вице-консул, когда публика собирается вокруг эстрады. – спасибо, что пришли…

Вижу как Оля призывно машет мне и спешу к ней.

– Майер предложил мне снять фильм, – шепчет Александров побелевшими губами. – по книге Троцкого "Моя жизнь"… просил подумать. Сейчас сам Троцкий будет сюда звонить. Я просто не успел отказаться, всё произошло так быстро…

Режиссёр и актриса испуганно смотрят на меня, но сомневаюсь что выражение на моём лице добавит им оптимизма.

– Всё хорошо! Вы всё сделали правильно! – Приходит на помощь Оля. – А теперь, Люба, идите вместе с Григорием Васильевичем в зал, пейте, веселитесь и забудьте об этом звонке раз и навсегда. Если кто-нибудь будет вас о нём спрашивать, всё отрицайте. Правильно я говорю, товарищ майор государственной безопасности?

– Да. – Глупо киваю головой и, заметив страшные глаза подруги, добавляю. – Никому не слова.

Оля отодвигает тяжёлую бархатную штору и выпроваживает смятенную пару из телефонной комнаты.

– … Советское правительство положительно откликнулось на многочисленные просьбы людей, живущих за границей, о помощи в поиске родных… – Разливается соловьём Эйтингон.

– Будешь изображать Александрова, – рубит слова подруга. – выясни побольше… Пронзительно зазвонил телефон, стоящий на небольшом столике.

– Алло, с кем я разговариваю? – В трубке раздался властный голос.

– Кхм-кх, здесь Григорий Александров… – хриплю я и проваливаюсь в мягкое кресло, наигрывать волнение не было нужды. – а вы…

– Я – Троцкий. – Оля приникает ухом ко мне. – Поскольку вы, Григорий Васильевич, не сбежали от телефона как чёрт от ладана, то делаю вывод, что вас, по крайней мере, заинтересовало предложение Майера.

– Простите, а в чём собственно состоит… – начинаю довольно похоже подражать голосу Александрова (с детсва имею такой талант), подруга поднимает большой палец вверх.

– Как, этот старый мошенник не назвал сумму вашего гонорара? – Из трубки слышится раскатистый смех "демона революции". – Надеется сэкономить на режиссёре. Просите пятьсот тысяч долларов как я сам. Это я поставил условие Майеру, что фильму должен снимать русский режиссёр, иначе выйдет история как с тем французом и его развесистой клюквой. Меня не смущает, что вы известны в кинематографических кругах как человек снимающий комедии, я ведь знаю что в успехе "Броненосца Потёмкина" ваша заслуга никак не меньше, чем Эйзенштейна. Я встречался с ним в начале двадцатых: человек не без способностей, но трус отменный, поэтому при здравом размышлении решил остановить свой выбор на вас…

– Э-э…

– Понимаю вы, Григорий Васильевич, – не даёт мне вставить слово Троцкий. – можете задать мне резонный вопрос: "Почему капиталисты предлагают снимать картину о вожде революцию, да ещё и платят его создателям сумасшедшие деньги? Не является ли это ловушкой для создателей фильмы"? Нет, нет и нет. Всё просто. Майеру интересна история успеха, рассказ о том, как маленький человек из наиболее угнетаемой части разноплемённого народа тёмной империи встает на путь борьбы, выносит ужасные страдания, преодолевает их, побеждает всех врагов и становится руководителем огромной страны…

"Боюсь, что вот только "хэпиэнда" не получится".

– … там будет и любовная история, кстати, роль моей жены может исполнить Орлова…. в финале… нет, пока промолчу. Так что, хотите взглянуть на сценарий? Я понимаю, что вы захотите там что-то поменять и я полностью открыт к такого рода обсуждениям.

– Сотрудничество с вами ставит под угрозу мою жизнь и жизнь моей семьи… – Вхожу в роль, понижаю голос и с трудом выдавливаю из себя слова.

– В Америке вам ничего не угрожает, – быстро перебивает меня "демон". – живите, творите…

– Я всё же хотел бы увидеть вначале договор и получить финансовые гарантии. – Осторожно замечаю я.

– Да, неплохо бы было встретиться нам втроём: я, вы и Майер, сразу бы и контракт подписали. Правда меня не пускают в САСШ, вас – в Мексику. Послушайте, Григорий Васильевич, а почему бы нам не собраться на Кубе? Что скажете?

Сильные олины руки больно сдавливают мне плечо.

– Ну я не знаю… – Морщусь я.

– У вас когда показ во Флориде? Через две недели, так?

– Откуда вы…

– У меня всюду есть глаза и уши, – Троцкий и заразительно смеётся. – как раз это время из форта Лодердэйл на Кубу отходит пароход "Объединённой фруктовой компании", поездка для вас с женой бесплатная, будете сидеть за одним столом с капитаном, больших почестей на море не воздают.

– От поездки по морю мы, пожалуй, не откажемся…

– Вот и отлично! Мой человек свяжется с вами в Майами. – "Демон" бросает трубку.

По шее за шиворот пробежала струйка холодного пота.

– Молодец. – Оля отпускает моё плечо.

– Что это вообще было? – Вопросительно гляжу на подругу.

– Думаю, – шепчет она мне на ухо. – что Троцкому таким образом деньги переводят американские капиталисты: состряпают дешёвую поделку за две копейки и положат на полку, а сами предъявят в налоговую убытков на миллион. Если тупо перевести крупную сумму вождю Четвёртого Интернационала, то это плохо для репутации дарителя и налоги сполна платить в казну, а так – просто неудачный коммерческий проект, ну с кем не бывает, и налоговые льготы полагаются.

– А Александров с Орловой здесь причём?

– Идеалогическая диверсия, представь заголовки: "Секс-символ Советов и придворный режиссёр сбежали на Запад"! – Близость подруги и её горячее дыхание вместо ужаса вызывают у меня другие чувства.

– Вот вы где прячетесь! – В двери появляется злое лицо Эйтингона. – Делом надо заниматься! Быстро в зал, Северский с женой пришёл!

* * *

Сижу в Генконсульстве, в своей узкой комнатке под крышей (Эйтингон перевёл меня с недавних пор на казарменное положение) и рассматриваю фотографии японской шифровальной машинки «Красная». Оля с шефом на переговорах по Бебо с Москвой, судя по всему, сегодняшний звонок Троцкого спутал им все планы.

"Серьёзный аппарат: на металлическом поддоне две печатные машинки… Стоп, те же самые, IBM Model 1, что я прикупил здесь два года назад. Выходит не один я на них глаз положил. Две наборные панели с перемычками, три блока шаговых искателей с аккуратно распаянными разноцветными проводами. Чёрт, не видно шильдиков"…

Быстро перелистываю толстенный "талмуд".

"Так и есть, "бил ов матириалз" составлен со всем тщанием, кроме того многостраничная принципиальная схема и ещё вдобавок таблица распайки проводов (рядом с иероглифами перевод на английском). Спасибо, конечно господин Фридман, но думаю мы бы справились и без неё. "Красную" японцы будут юзать до 1941 года, так что сгодится. "Фиолетовая" уже на подходе, с начала 1938-го начнёт постепенно вытеснять "Красную" на самых ответственных направлениях, а у меня в голове из будущего кроме блок-схемы и нескольких небесполезных подсказок – ничего".

– Тук-тук-тук-ту-ук…

– Войдите. – Быстро накрываю документы газетой.

– Товарищ Чаганов, – дежурный секретчик плотно закрывает за собой дверь. – вам шифровка.

Расписываюсь в формуляре и вскрываю конверт: Москва поздравляет меня с добычей документов по японской шифровальной машинке (понятно что не прямым текстом). "Всё по Покровскому – поощрение непричастных. А вообще, так бы и продолжал с Берией общаться по переписке – приятный во всех отношениях человек, не то что лично и наедине – тут он выражений не выбирает и за матом в карман не полезет… Что дальше?… А-а-а, вот в конце – немедленно выехать в Париж, там в посольстве меня ждут дальнейшие указания. Что так срочно-то? Столько всего незакончено в Нью-Йорке. Хотя если сдругой стороне посмотреть, то особо и дел не осталось: добавить только в текст договора с RCA несколько лицензий. Это можно сделать и без меня… тем более что контракт заключается между "Радиокорпорэйшн" и "Амторгом", это же касается и компании "Остро", которую Амторг просто купил".