Текст книги "Лекарь Империи 9 (СИ)"
Автор книги: Сергей Карелин
Соавторы: Александр Лиманский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Глава 5
Он не врет. Для него этот «кто-то» абсолютно реален. Спорить, убеждать в обратном – бесполезно. Только усугубит панику. Нужно работать с его реальностью, а не ломать ее.
– Кто там, Макс? Опиши, что видишь. Детально.
– Тень! Большая черная тень! Она движется между могилами. Скользит как… как масляное пятно по воде. И она смотрит на меня! У нее нет лица, но я чувствую, что она смотрит!
Галлюцинация, вызванная страхом.
Или игра света и тени – кладбище полно старых деревьев, ветер колышет ветки. Мозг в состоянии паники интерпретирует обычные тени как угрозу.
Это парейдолия – склонность видеть лица и фигуры там, где их нет.
Так. Переключаюсь в режим психотерапевта.
Голос – спокойный, уверенный, монотонный. Техника «заземления» – вернуть пациента в реальность через конкретные физические ощущения. Вытащить его из ловушки собственного разума.
– Макс, слушай мой голос. Только мой голос. Сейчас я попрошу тебя сделать несколько вещей. Первое – посмотри на свои руки. Опиши их мне.
– Что? Зачем? – в его голосе слышалось недоумение пополам с ужасом. – Тень приближается!
– Макс, посмотри на руки, – мягко, но настойчиво повторил я. – Сколько пальцев ты видишь?
Пауза. Я слышал, как он тяжело дышит.
– Десять… Десять пальцев. В перчатках. Медицинских, синих. Они дрожат.
– Отлично. Теперь топни ногой. Сильно. Почувствуй землю под ботинком.
По рации раздался глухой удар.
– Я… топнул. Земля твердая. И холодная – чувствую через подошву.
Хорошо. Первый якорь установлен. Возвращаю его в тело. Паника – это отрыв от физической реальности, уход в катастрофические фантазии. Нужно закрепить его в «здесь и сейчас».
– Хорошо. Теперь посчитай, сколько ангелов ты видишь на надгробиях вокруг. Именно ангелов, не другие фигуры.
– Зачем? Это бессмысленно!
– Доверься мне. Считай.
Снова пауза, на этот раз дольше. Его дыхание стало ровнее, хоть и оставалось тяжелым.
– Один… два… три… четыре. Четыре ангела. Все разные.
Переключение внимания с негативного, угрожающего стимула на нейтральный, требующий концентрации. Плюс ангелы – позитивный символ в культуре. Защитники, хранители. Противовес страху смерти.
– Опиши самого большого.
– Он… Мраморный, белый. Метра три высотой. Крылья расправлены – размах больше человеческого роста. В правой руке труба, в левой – свиток. Лицо… красивое. Спокойное.
– Это ангел-вестник, Макс. Он возвещает не смерть, а воскресение. Видишь? Даже на кладбище есть символы надежды и продолжения жизни. Кладбище – это не только место смерти. Это место памяти. Место, где любовь переживает тела.
– Я… – голос Фролова звучал удивленно. – Тень стала меньше. Она отступает. Почти исчезла.
– Потому что это была не тень, Макс. Это был твой страх, материализованный воображением. Страх питается вниманием. Перестань кормить его, и он исчезнет.
Когнитивная рефрейминг. Переопределение ситуации.
Не «я в смертельной опасности на кладбище», а «я в безопасном месте памяти, окруженный символами надежды». Простая техника, но невероятно эффективная, когда разум захвачен паникой.
– Она исчезла, – голос Фролова в рации все еще дрожал, но в нем слышалось неподдельное удивление. – Совсем. Как будто и не было.
– А ее и не было, – спокойно и авторитетно произнес я. – Теперь подойди к фальшивому надгробию. Медленно, спокойно. Я буду с тобой на связи.
В динамике послышались неуверенные шаги по гравию, затем глухой звук, с которым он, видимо, постучал по плите.
– Иду… Вижу плиту… Она действительно фальшивая – звук при постукивании глухой, пустой… Есть щель по периметру… Поднимаю… О да, она легкая! Какой-то… как пластик, покрашенный под мрамор!
– Что под ней?
– Углубление в земле, выложенное кирпичом. И в нем… тубус!
Всё точно также как описывали другие.
– Открывай, – сказал я.
Я услышал звук откручивающейся крышки, который показался в тишине оглушительным.
– Пергамент. Надпись… «АЦЕТИЛЦИСТЕИН».
Ацетилцистеин. Муколитик, разжижающий мокроту.
Но также мощный антиоксидант и антидот при отравлениях парацетамолом.
«Прах святого мученика»?
Прах – потому что выпускается в виде порошка для растворения. Мученик – тот, кто страдает ради других, а препарат облегчает страдания больного, помогает ему откашляться. И он буквально «очищает» легкие от слизи – как отпущение грехов очищает душу.
Снегирев, твои метафоры становятся все изощреннее и глубже.
– Молодец, Макс. Ты справился. Это не просто находка – это твоя личная победа. Ты победил свой страх.
– Спасибо, Илья, – голос Фролова окреп, в нем отчетливо слышалась гордость. – Я… я думал, сойду с ума. Думал, тень утащит меня к мертвым.
– Единственное, что может утащить тебя к мертвым – это твой собственный страх. Но ты сильнее его. Ты только что это доказал. Возвращайся в штаб.
– Уже бегу. И знаете что? Кладбище теперь не кажется таким страшным. Просто старый парк с камнями.
Десенсибилизация. Преодоление фобии через контролируемое воздействие в реальных условиях. Он больше никогда не будет так бояться кладбищ. Полноценный сеанс терапии в полевых условиях. Бесплатно.
Фырк материализовался на моем плече, демонстративно потягиваясь.
– Ну и нянька из тебя, двуногий. Прямо доктор Фрейд для бедных. Или священник на исповеди. «Не бойся, сын мой, ангелы с тобой!»
– Это называется кризисное консультирование, невежественный грызун.
– Как скажешь, доктор Психо.
Не успел он договорить, как зазвонил телефон. Вероника. Ее голос был напряженным, но абсолютно контролируемым. Моя девушка умеет держать себя в руках.
– Илья, мы с Антоном в заброшенном корпусе психлечебницы. Место… неприятное. Очень неприятное.
– Опиши.
– Представь больницу из фильма ужасов. Облупившаяся краска на стенах, выбитые окна, гуляет сквозняк, граффити на стенах – какие-то жуткие, искаженные лица. И запах… сырость, плесень и что-то еще. Сладковатое. Как гниющие фрукты.
Заброшенные психиатрические больницы – смесь человеческих страхов. Место, где содержали тех, кого общество считало «сломанными». И часто ломали еще больше, превращая в овощей.
– Но мы нашли, – продолжила Вероника. – Старый аппарат для электрошоковой терапии. Жуткая махина – медные электроды, потрескавшиеся кожаные ремни, откидное кресло, похожее на электрический стул. Антон сказал, что такими пользовались до шестидесятых годов.
– Тайник?
– В корпусе аппарата. Пришлось простучать и разобрать заднюю панель. Там целая полость – видимо, для трансформатора. Но вместо него – наш тубус.
– Содержимое?
– Пергамент с надписью «КАРБОНАТ ЛИТИЯ».
Карбонат лития. Нормотимик, стабилизатор настроения при биполярном расстройстве и мании.
«Тень безумия» – лекарство, возвращающее разум из тьмы. Прямолинейно, даже примитивно для Снегирева. Или он устал придумывать изощренные метафоры к шестому тайнику?
– Вероника, будь осторожна при возвращении. И… спасибо.
– За что?
– За то, что не задаешь лишних вопросов и просто делаешь то, что нужно.
– Это называется доверие, дорогой. Увидимся в штабе. И Илья… Будь готов к сюрпризу.
– Какому сюрпризу?
В трубке раздался ее смешок.
– Узнаешь, когда увидишь. Ничего плохого, обещаю.
Не люблю сюрпризы. Особенно посреди кризиса национального масштаба. Но Веронике доверяю – если говорит, что ничего плохого, значит, так и есть. Хотя после тени на кладбище и аппарата для электрошоковой терапии я готов уже к чему угодно.
Я посмотрел на растущий список в своем блокноте:
Гепарин
Дексаметазон
Интерферон альфа-2b
Янтарная кислота
Ацетилцистеин
Карбонат лития
Серебряный неслышно подошел к столу, заглянул мне через плечо в блокнот. От него дунуло холодом и запахло чем-то неуловимо металлическим – как от хирургической стали с утра в операционной.
– Знаете, на что это похоже, господин целитель Разумовский? На протокол лечения осложненной вирусной пневмонии с полиорганной недостаточностью. Антикоагулянт против тромбозов, стероид против цитокинового шторма, интерферон против самого вируса, муколитик для дренажа легких… Но литий – он выбивается из этой стройной картины.
Это точно. Он и у меня вызывал подозрения.
Литий – психиатрический препарат в соматическом протоколе. Как скрипка в джазовом оркестре – может звучать красиво, но явно не на своем месте. Это нарушает всю гармонию.
– А что если вирус поражает не только легкие, но и центральную нервную систему? – предположил я. – Вызывает психоневрологические осложнения? Делирий, психозы, манию?
– Возможно, – Серебряный задумался, постукивая длинным пальцем по столешнице. – Или… Литий имеет и другие, менее известные свойства. Нейропротективные. Он защищает нейроны от апоптоза – программируемой клеточной смерти. Если вирус запускает апоптоз в нервной ткани…
– То литий может это блокировать?
– Теоретически. Но это очень продвинутое, почти современное понимание фармакологии для начала двадцатого века.
Или Снегирев знал что-то, чего не знаем мы. Имел доступ к знаниям, опережающим его время. Или получил их… откуда? От кого? Вопросов становилось только больше.
Но он создал это вирус, значит, точно знал больше чем мы и доступ к информации у него был шире.
Атмосфера в штабе неуловимо изменилась, когда Величко ввалился в кабинет первым. Покрытый сажей и паутиной, но довольный как кот, стащивший сметану.
Кобрук прибыла следом – безупречная, как всегда, только легкая пыль на лакированных ботинках выдавала ее приключения в театральных подвалах.
Артем и Кристина примчались на санитарке, привезли свои тубусы и вручили мне. Фролов вернулся бледный, но с гордо поднятой головой – победитель собственных демонов. Последней вошла Вероника, которая одарила меня загадочной улыбкой.
Обстановка напоминала предпраздничную – возбуждение, предвкушение, легкая эйфория от почти выполненной миссии. Даже Серебряный позволил себе нечто похожее на улыбку, наблюдая за этим хаосом.
Слишком рано для празднования. Один компонент еще не найден. И именно он может оказаться ключевым. Или проблемным. Или вообще отсутствующим – а вся наша операция окажется гениальным розыгрышем мертвого параноика.
– Сколько времени прошло с отъезда Муравьева? – спросил я у Величко.
Тот проверил свои старые часы.
– Три часа двадцать три минуты. Да, многовато даже с учетом дороги. До башни сорок минут езды, подъем минут пятнадцать, поиск – полчаса максимум. Должен был уже вернуться.
Не «должен», а «мог». Слишком много переменных. Пробки на выезде из города. Поломка старой санитарной машины. Сложность тайника. Или…
Я взял рацию.
– Точка три, это штаб. Муравьев, прием.
Шипение эфира – белый шум.
– Муравьев, ответь. Это срочно, – мой голос стал жестче.
Молчание. Даже помехи исчезли – мертвая, ватная тишина.
– Может, рация сломалась? – предположила Кристина. – Или батарея села?
– У него есть телефон, – сказал я, уже набирая номер.
Длинные, мучительные гудки. Один, два, три… десять. Никто не берет трубку.
Плохо. Очень плохо. Муравьев – ответственный парень. Он бы не стал игнорировать вызовы без очень веской причины.
– Может, упал? – голос Вероники был полон тревоги. – Башня же старая, лестницы могли прогнить.
– Или там завал, – добавил Артем, пытаясь найти рациональное объяснение. – И он не может выбраться. Без связи, потому что под завалом.
Оптимисты. Всегда ищут рациональное, механическое объяснение. А реалист во мне, закаленный тысячами часов в операционной, уже рисовал совсем другие картины.
Муравьев на дне башни с проломленным черепом. Или в руках агентов «Ордена Обновления». Или…
– Надо послать кого-то на разведку, – решительно произнесла Кобрук.
– Я поеду, – тут же вскочил Величко.
В этот момент рация на столе ожила. Треск, шипение, и сквозь помехи – голос Муравьева. Усталый, раздраженный, с нотками отчаяния, которые заставили меня напрячься.
– Илья! Илья, черт возьми, наконец-то! Я уже час кричу в эту грёбаную рацию!
– Слава, что происходит? – мое облегчение, что он жив, смешалось со строгостью. – Ты ранен? Застрял?
– Нет, я… – раздался тяжелый вздох. – Я наверху башни. На самом верху. И я в полном аху… удивлении, простите за выражение. Я не понимаю, что делать. Уже час торчу тут как идиот, и у меня кончаются идеи и терпение.
Жив. Не ранен. Это главное. Остальное – решаемо. Но что могло так выбить из колеи самого невозмутимого из «хомяков»?
– Спокойно. Объясни детально. Ты нашел тайник?
– Нет тут никакого тайника! – почти крикнул он. – По крайней мере, нормального, человеческого тайника! Тут старый механизм от водяного насоса. Здоровенная железяка – чугун, латунь, ржавые шестеренки размером с тарелки. И на нем… на нем какие-то символы. Или руны. Или иероглифы. Черт их знает!
Символы вместо тайника. Это новое. Все предыдущие были физическими укрытиями. Здесь – что-то другое. Интеллектуальная задача. Или магическая.
– Опиши символы.
– Не могу! – в голосе прозвучало отчаяние.
– Почему?
– Потому что… Черт, это звучит как бред сумасшедшего. Когда я на них смотрю, они светятся. Бледно-голубым светом, как газовая горелка. И в голове начинается гул. Как… как рой разъяренных пчел прямо в мозгу. Чем дольше смотрю, тем сильнее. Пять секунд – и начинает тошнить.
Ментальная защита. Прямое психокинетическое воздействие на мозг наблюдателя. Классическая магическая ловушка – «не для простых смертных». Вызывает сенсорную перегрузку и вегетативную реакцию.
– А сфотографировать?
– Пытался! Телефон вырубается, как только навожу камеру! Просто черный экран и все. Даже фонарик гаснет, когда подношу к символам!
Локализованное поле, подавляющее электронику. Серьезная защита. Снегирев не шутил.
– Попробовал зарисовать?
– В том-то и дело! Рисую – вроде запоминаю. Отворачиваюсь на секунду – и забываю начисто! Смотрю на свой рисунок – каракули какие-то, не имеющие смысла! Это как пытаться вспомнить сон – чем больше стараешься, тем быстрее он ускользает!
Фырк вскочил на стол, его усики дрожали от возбуждения.
– Ментальный блок! – взвизгнул он у меня в голове. – Защита от несанкционированного чтения! Только маг может пройти! Или тот, у кого есть ключ! Это не просто замок, двуногий, это тест на Ай-Кью для магов!
Серебряный, который до этого момента молча слушал, встал со своего места у окна. Медленно, словно большая, сытая кошка, потягивающаяся после сна. На его бледном лице появилось выражение профессионального интереса – первая искренняя эмоция за все утро.
– Магический замок с ментальным триггером. Изящно. Очень изящно. Снегирев защитил самый важный компонент не физически, а интеллектуально. Обычный человек не сможет даже понять, что видит, не то что решить загадку.
– И что делать? – спросила Кобрук, и ее голос отражал всеобщее замешательство.
– Очевидно же, – Серебряный повернулся ко мне, и в его глазах блеснул триумф. – Нужен специалист по ментальной магии. Тот, кто может читать и манипулировать магическими структурами силой мысли. К счастью для вас, такой специалист у вас есть. Позвольте, целитель Разумовский – здесь начинается моя работа.
Серебряный на задание. Доверия ему мало.
Это как выпустить тигра из клетки в зоопарке и надеяться, что он вернется обратно, а не сожрет пару зевак. С другой стороны – выбора нет. Муравьев застрял, время уходит, а обычными методами эту загадку не решить. Придется рискнуть.
Я посмотрел на часы на стене. Время неумолимо уходило.
– Хорошо. Но я еду с вами.
– Илья, – Кобрук нахмурилась, морщины на ее лбу стали глубже. – Мы же договаривались. Ты – мозг операции. Незаменимый элемент. Вы остаетесь здесь.
Договаривались. Но ситуация изменилась.
Я не могу отправить его туда одного. Я должен видеть, что он делает. Контролировать. Не доверяю я ему настолько, чтобы отпустить одного к самому сердцу формулы Снегирева.
– Анна Витальевна, это больше не поисковая операция. Это вскрытие магического артефакта. Я единственный, кто понимает биохимическую часть формулы. Если магистр Серебряный что-то активирует, я должен быть рядом, чтобы оценить последствия и, если понадобится, немедленно начать разработку контрмер. Это медицинская необходимость, а не прихоть.
Кобрук смотрела на меня долгим, тяжелым взглядом. Я видел, как в ее голове борются администратор, боящийся потерять ключевого сотрудника, и лекарь, понимающий мою логику.
– Черт бы вас побрал, Разумовский, с вашей логикой, – наконец устало произнесла она. – Хорошо. Поезжайте. Но если с вами что-то случится…
– Ничего не случится. Обещаю, – кивнул я.
– Замечательно, – на губах Серебряного появилась едва заметная улыбка. – Кажется, у нас намечается увлекательная полевая экскурсия.
Я повернулся к Величко, который с тревогой следил за нашим спором.
– Семен, остаешься за старшего. Если что-то срочное – звони на мобильный.
– Есть, командир! – Величко вытянулся, словно на военном построении.
– Анна Витальевна, присмотрите за нашей… гостьей, – я кивнул в сторону соседней комнаты, где все еще находилась Светлана.
– А что с ней делать потом? – тихо спросила Кобрук.
– Решим, когда вернемся. Пока пусть сидит. Может, еще пригодится.
Жестоко. Держать человека взаперти, лишенного памяти о своих преступлениях. Но отпустить – значит дать «Ордену Обновления» шанс вернуть свою пешку. Или устранить как свидетеля.
– Будь осторожен, – Вероника подошла ко мне, ее рука легко коснулась моей. Голос был тихий, тревожный. – Эта башня… я проезжала мимо пару раз. Она выглядит как будто вот-вот рухнет.
– Простояла сто лет, простоит еще час, – уверенно сказал ей я.
– Знаменитые последние слова… – пробормотал у меня в голове Фырк.
Водонапорная башня оказалась монументальнее, чем я представлял. Тридцать два метра красного кирпича, почерневшего от времени и копоти.
Судя по закладному камню у основания, она была построена в 1895 году и служила городу до 60-х, после чего была заброшена. Теперь это был памятник индустриальной археологии и приют для летучих мышей, голубей и городских сумасшедших.
Идеальное место для тайника. Высоко – случайный человек не полезет. Опасно – даже целенаправленный искатель подумает дважды. И символично – башня, устремленная к небу, хранилище воды, источника жизни.
Винтовая лестница внутри оказалась в удивительно хорошем состоянии. Чугунные ступени, хоть и покрытые толстым слоем ржавчины, держали вес. Но скрип… каждый наш шаг сопровождался целой симфонией скрежета, стонов и потрескивания. Старый металл жаловался на незваных гостей.
– Если мы сейчас рухнем, – пробормотал Серебряный, поднимаясь за мной, – я буду очень разочарован. Умереть от падения с лестницы – так банально.
– А как вы предпочли бы умереть?
– В постели. В возрасте ста пятидесяти лет. От рук ревнивого мужа юной любовницы или остановки сердца пока она скачет на мне.
Эх и шуточки у него. Хотя даже у психопатов есть чувство юмора. Правда, специфическое.
На верхней площадке мы нашли Муравьева. Он сидел на пыльном полу, прислонившись спиной к ржавой балке. Бледный, взмокший, с блуждающим взглядом человека, балансирующего на грани нервного срыва.
– Илья! Слава богу! – он с трудом поднялся. – Я уже думал, что застряну здесь навсегда. Стану призраком башни. Буду пугать местных алкашей.
Я помог ему встать, почувствовав, как дрожит его рука. Мелкая дрожь переутомления и стресса.
– Покажи механизм.
Он указал на центр площадки.
Там, где когда-то стоял огромный резервуар для воды, теперь располагалась массивная металлическая конструкция.
Это был не просто механизм – произведение индустриального искусства.
Чугунное основание, идеально подогнанные, несмотря на ржавчину, латунные шестерни, медные трубки, покрытые зеленоватым налетом патины, создавали сложный, органический узор. И в центре всего этого – панель с символами.
Мы подошли ближе.
Руны, выгравированные на полированной латунной пластине, начали слабо мерцать, словно оживая от нашего присутствия. Они засветились холодным голубым светом.
Одновременно с этим я почувствовал легкое давление на виски и тихий, нарастающий гул в голове, преддверие ментальной атаки.
И в центре всей этой индустриальной мандалы – панель с девятью вращающимися дисками. Каждый размером с обеденную тарелку, из полированной бронзы, покрытой зеленоватой патиной.
На них были выгравированы алхимические символы: (Солнце), (Луна), (Меркурий), (Сера), (Соль), (Свинец), (Олово), (Железо), (Земля).
Классический алхимический набор. Семь металлов, соответствующих планетам, плюс два базовых элемента. Но расположение… хаотичное. Или есть скрытый порядок, который я не вижу?
Я сделал шаг вперед, и в тот же миг символы вспыхнули бледно-голубым светом. И начался гул. Не звук – ощущение. Вибрация прямо в мозгу, минуя уши. Как будто кто-то водит смычком по натянутым зрительным нервам.
Неприятно? Нет – мучительно. Тошнота подкатила к горлу.
– Отойдите, – скомандовал Серебряный. – Оба. Это защита от непосвященных. Ментальное поле, настроенное на отторжение. Чем ближе подходит человек без магической подготовки, тем сильнее воздействие.
– А с магической подготовкой?
– Сейчас увидите.
Он снял перчатки – движения были медленными, церемониальными, как у хирурга перед сложнейшей операцией. Сунул их в карман пиджака. Закатал рукава белоснежной рубашки, обнажив бледные, почти бескровные предплечья с синеватыми венами.
– Слава, – я повернулся к Муравьеву. – Спускайся вниз. Жди в машине.
– Но я хочу посмотреть…
– Это не просьба, – мой голос стал жестким. – Ты выполнил свою задачу – нашел загадку и дождался специалистов. Теперь твоя часть работы закончена.
Он кивнул с явным облегчением и, не оглядываясь, направился к лестнице. Скрип его удаляющихся шагов постепенно затих в гулкой тишине башни.
Серебряный тем временем подошел к механизму. Остановился в полуметре от панели с дисками. Поднял правую руку, держа ладонь параллельно поверхности, не касаясь. Закрыл глаза.
Я активировал Сонар. И увидел нечто, выходящее за рамки моего понимания магии. Из его ладони исходили… нити? Щупальца? Нет, неправильные слова. Это было похоже на потоки чистой воли, вырывающиеся из источника и изгибающиеся в невидимом поле.
Но это была не Искра. Моя Искра – теплая, золотистая, живая. Это – холодное, серебристое, точное как лазерный скальпель. Ментальная энергия в чистом виде. Сила разума, материализованная до почти физической субстанции.
Энергетические нити проникли в механизм, обвили ржавые диски, просочились в каждую царапину на гравировке символов.
– Ах, как изящно! – Серебряный улыбнулся, не открывая глаз. – Снегирев, вы были не просто ученым. Вы были поэтом! Художником! Это не механический замок и даже не магическая защита в обычном понимании. Это ментальный ребус. Загадка, которую нужно решить не логикой, а… ассоциациями.
– Какими ассоциациями?
– Смотрите и учитесь, господин целитель, – он открыл глаза, и я невольно вздрогнул. Радужка стала почти белой, молочной, зрачки сузились до булавок. Нечеловеческий взгляд. – Девять дисков. Девять символов. Но дело не в их алхимическом значении. Дело в истории, которую они рассказывают. История Феникса – птицы, умирающей и возрождающейся из пепла.
Диски начали вращаться сами по себе. Медленно, со скрипом столетних, несмазанных шестеренок, но неумолимо, подчиняясь невидимой воле.
– Первый акт – Рождение. Солнце. Источник всей жизни. Огонь, из которого рождается Феникс, – диск с символом Солнца плавно встал в самый центр композиции. Второй акт – Рост. Земля. Дающая опору и материю. Феникс обретает форму, субстанцию, – диск с Землей занял позицию справа от Солнца. – Третий – Расцвет.
И вот первая ловушка для логики. Не золото, как можно подумать. Железо! Сила, мощь, доминирование. Феникс в зените своей славы.
Неожиданный выбор. Я бы выбрал золото для расцвета – символ совершенства, гармонии. Но Снегирев и Серебряный видели глубже.
Расцвет – это не покой, а экспансия. Война. Железо.
– Четвертый – Старение. Свинец. Тяжесть лет, усталость материи, яд времени, – диск с символом свинца встал на свое место, и механизм, казалось, застонал под его тяжестью. – Пятый – Предчувствие конца. Луна. Холодный свет, ночь души, когда Феникс понимает неизбежность своей смерти. Шестой – Жертва. Соль. Очищение через страдание. Феникс готовится к трансформации. Седьмой – Смерть. Сера. Горение, распад, превращение в пепел. Восьмой – Растворение. Меркурий, он же ртуть. Переход из твердого в жидкое, из определенного в хаотическое. Душа, покинувшая тело.
Диски вращаясь вставали каждый на свое место.
– И девятый… – Серебряный замер, и диск с символом Олова задрожал, колеблясь между двумя последними позициями. – Девятый самый сложный. Это не просто возрождение. Это… момент выбора. Олово – металл трансформации, податливый. Он может стать чем угодно в руках мастера. Феникс выбирает свою новую форму, свой новый путь.
Последний диск встал на место с громким, финальным щелчком.
И в тот же миг вся панель вспыхнула. Не бледно-голубым, отторгающим светом, а ярким, теплым, золотистым сиянием, которое наполнило полумрак башни, изгнав вековые тени.
Где-то в глубине механизма раздался громкий, сухой КЛАЦ! – звук сработавшего замка.
В центре панели, там, где только что со щелчком сошлись алхимические символы, что-то сдвинулось. Как диафрагма фотообъектива, бронзовые лепестки бесшумно разъехались в стороны, открывая темный провал.
Потайной сейф, скрытый за символической загадкой.
Внутри, на подушке из истлевшего, но когда-то роскошного пурпурного бархата, лежала хрустальная ампула. Размером с куриное яйцо, идеально прозрачная, без единого изъяна или царапины.
А в ней…
Невозможно. Это противоречит всем законам физики и магии, которые я знаю.
В ампуле находилось всего несколько капель жидкости. Но какой жидкости! Она была прозрачной и одновременно переливалась всеми цветами радуги, как бензиновая пленка на воде.
Она пульсировала. Медленно, размеренно, в такт биению невидимого сердца.
Вдох-выдох.
И светилась изнутри мягким, теплым, золотистым светом.
– «Слезы Феникса», – прошептал Серебряный, и в его голосе впервые прозвучало благоговение, которого я от него никак не ожидал. – Квинтэссенция магической энергии. Чистая Искра в материальной форме.
– Но это невозможно! – нахмурился я. – Искра – это энергия! Она не может быть жидкостью!
– Не может в обычных условиях, – он говорил почти шепотом, не отрывая взгляда от ампулы. – Но это не обычная Искра. Это концентрированная жизненная сила мага, пожертвовавшего собой ради ее создания. Представьте – вся магическая энергия человека, вся его жизненная сила, сжатая до нескольких капель.
Человеческая жертва. Снегирев убил кого-то ради создания этого вещества? Нет, не в его стиле. Скорее, кто-то пожертвовал собой добровольно. Но кто? И почему?
– Теперь понятно почему только этот компонент спрятан так тщательно, – сказал я. – Остальные – просто названия лекарств на пергаментах. А здесь…
Серебряный осторожно, двумя пальцами, словно держа новорожденного птенца, взял ампулу.
– Да. Потому что остальные – это инструкции, – сказал он. – Список ингредиентов, которые можно купить или синтезировать. А это – уникальная субстанция. Единственная в своем роде. Ее нельзя создать заново. Только использовать то, что есть.
Он повернул ампулу, и жидкость внутри вспыхнула ярче, озарив его бледное лицо золотым светом.
Фырк, который все это время сидел у меня на плече, затаив дыхание, издал тихий свист.
– Вот это поворот! Мой профессор отжигал конечно.
– Нужно немедленно возвращаться, – сказал я. – И начинать синтез.
– Согласен, – кивнул Серебряный.
