Текст книги "Лекарь Империи 9 (СИ)"
Автор книги: Сергей Карелин
Соавторы: Александр Лиманский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 15
За одну секунду я оценил ситуацию. Лицо из красного стало багровым, потом начало стремительно приобретать синюшный оттенок. Вены на шее вздулись, как тугие веревки. Изо рта пошла розоватая пена.
Инфаркт миокарда. Острый. Осложненный кардиогенным отеком легких. Классическая картина. И самая смертельная.
Я уже был рядом, опережая собственную мысль. Рефлексы реаниматолога, отточенные тысячами часов на дежурствах, включились автоматически, вытесняя все остальные мысли.
– Я лекарь! – крикнул я стюардессе, которая замерла с подносом в руках. – Аптечку и кислород! Быстро!
Она на секунду застыла, потом бросилась выполнять приказ.
Быстрый осмотр. Пульс на сонной артерии – нитевидный, частый, больше ста пятидесяти, аритмичный. Как автоматная очередь пьяного пулеметчика. Дыхание – поверхностное, клокочущее, с влажными хрипами, которые были слышны даже без стетоскопа.
– Двуногий, – Фырк материализовался на спинке кресла, его шерсть стояла дыбом. – У него сердце скачет как бешеный кузнечик! И в легких вода! Слышишь бульканье?
Слышу. Кардиогенный отек легких. Левый желудочек его изношенного сердца не справляется, кровь застаивается в малом круге кровообращения, и плазма выходит прямо в альвеолы. Он тонет в собственной крови.
– На пол его! Немедленно! Нужно ровное твердое основание! – скомандовал я.
Мы со стюардессой попытались переложить его тяжелое, обмякшее тело в узкий проход. Студент-медик сидел, парализованный страхом, вцепившись в свое кресло.
Бедный парень. Хотел стать лекарем? Вот она, реальность. Не красивые диаграммы в учебнике, а тяжелое, хрипящее тело, запах коньяка и паника в глазах окружающих.
Аристократка сохраняла полное спокойствие, лишь отложила книгу и внимательно наблюдала за происходящим. «Охрана» в конце салона не сдвинулась с места, но я чувствовал их взгляды.
Наконец, мы уложили его. В узком проходе бизнес-класса едва хватило места – ноги мужчины упирались в одно кресло, голова – в другое.
Принесенная аптечка оказалась стандартным набором для оказания первой помощи при порезах и ушибах. Бинты, йод, пластырь, жгут, самые простые анальгетики… Даже нитроглицерин был и аспирин.
Бесполезный хлам. Это как пытаться потушить лесной пожар из садовой лейки. Но не было главного.
Я проверил пульс. Сонная артерия под моими пальцами дернулась раз, другой… и замерла. Все. Остановка.
– Черт! Массаж сердца! – я уже расстегивал его тугую рубашку, обнажая массивную, поросшую седыми волосами грудную клетку. – Ты– я указал на побледневшего студента, который забился в свое кресло. – Идите сюда! Два вдоха после тридцати нажатий!
– Я… я не умею… я только на манекене… – пролепетал он, его глаза были круглыми от ужаса.
– Научишься! Быстро!
Я начал компрессии.
Основание ладони на середину грудины, вторая рука сверху в замок, пальцы не касаются ребер. Руки прямые, давление всем весом корпуса, от плеч. Грудная клетка податливо проминалась сантиметров на пять – правильная глубина.
Тридцать быстрых, ритмичных нажатий. Тридцать к двум. Ритм, который въелся в подкорку за годы практики. Качай, дыши, качай, дыши. Монотонная, изматывающая работа, от которой сейчас зависела жизнь.
– Теперь ты! Два вдоха! Зажимаете нос, плотно обхватываете рот, выдыхаете!
Студент, дрожа всем телом, опустился на колени. Он сделал, как я сказал. Два неуверенных, но полноценных вдоха. Грудная клетка пациента приподнялась. Хорошо.
Снова тридцать компрессий. Под моими ладонями я чувствовал странную, хаотичную дрожь – не нормальные сердечные сокращения, а беспорядочные подергивания отдельных мышечных волокон.
– Фырк, что ты видишь?
– Фибрилляция! – бурундук прыгал по спинкам кресел в диком возбуждении. – Сердце не бьется, а трясется как желе! Электрический хаос!
Фибрилляция желудочков. Худший из возможных сценариев. Сердечная мышца получает сотни хаотичных электрических импульсов, сокращается беспорядочно и неэффективно, не перекачивая кровь. Без дефибриллятора это не запустить.
Пять циклов массажа. Десять. Пятнадцать. Никакой реакции. Лицо мужчины приобретало землисто-серый оттенок. Губы стали синими. Я приподнял ему веко – зрачки были широкими, как черные блюдца, и не реагировали на свет.
Мозг без кислорода живет четыре-шесть минут. Потом начинаются необратимые изменения. Смерть коры. Вегетативное состояние в лучшем случае. Мы уже были на грани. Еще минута – и мы будем качать труп.
– Есть на борту дефибриллятор? – спросил я, не прекращая компрессий.
– Н-нет… – стюардесса была на грани паники. – Только в аэропортах… Мы же безопасные, у нас редко бывают…
Думай, Илья! ДУМАЙ!
Мне нужен был электрический разряд. Контролируемый, достаточной силы, чтобы полностью остановить этот хаос и дать сердцу шанс перезапуститься в правильном ритме. Где взять электричество в летящем дирижабле?
Мой взгляд упал на сервисную панель у кресел. Розетки для ноутбуков и зарядок. Стандартное напряжение – двести двадцать вольт переменного тока. Опасно, непредсказуемо. Но это было лучше, чем ничего. Это был единственный шанс.
– Нож! – крикнул я. – Отвертку! Что угодно, чем можно вскрыть эту панель!
– Вы что задумали? – подала голос аристократка, подавшись вперед.
– Спасти ему жизнь!
Стюардесса принесла многофункциональный нож из аварийного набора. Я быстро открутил винты на панели розетки. Внутри – стандартная проводка. Фаза, ноль, заземление.
– Вы с ума сошли! – вторая стюардесса попыталась меня остановить. – Это же опасно! Вы убьете его!
– Он уже мертв! – рявкнул я. – Еще две минуты, и будет мертв окончательно! Не мешайте!
Я оторвал провода от индивидуальной лампы для чтения. Зачистил концы зубами – изоляция поддалась с трудом, оставив во рту горький привкус пластика.
Проблема: переменный ток – это синусоида. Прямой разряд может окончательно сжечь проводящую систему сердца. Нужно поймать момент, когда напряжение проходит через ноль. Дать короткий, почти безопасный импульс.
– Фырк! Ты видишь электрический поток? Можешь отследить синусоиду?
– Вижу! – бурундук встал на задние лапки, его усики вибрировали. – Светится как новогодняя гирлянда! Пульсирует! Попробую поймать ноту!
– Всем отойти! – крикнул я пассажирам. – Не прикасаться к пациенту и ко мне! Это опасно для жизни!
Пассажиры прижались к стенкам салона. Студент отполз назад. Аристократка перекрестилась. Та странная пара в конце салона наблюдала с холодным, отстраненным интересом.
Я прижал оголенные концы проводов к груди пациента. Один справа от грудины, второй – в проекции верхушки сердца. Стандартные точки для дефибрилляции.
– Фырк, давай!
– Жди… ток идет волнами… вверх-вниз-вверх-вниз… лови момент… еще чуть-чуть… СЕЙЧАС!
Короткое, почти инстинктивное касание. Меньше секунды. Тело мужчины резко дернулось. В воздухе запахло паленой кожей. На груди остались два маленьких красных ожога.
Проверяю пульс. Ничего. Пусто. Черт!
– Еще раз!
– Приготовься… волна идет… три… два… один… ДАВАЙ!
Снова короткий разряд. Тело дернулось сильнее. И снова – ничего.
Время уходило. Прошло уже минут пять без эффективного кровообращения. Мозг умирал. Прямо сейчас, клетка за клеткой.
– Двуногий, попробуй изменить вектор! – крикнул Фырк у меня в голове. – Может, ток идет не туда!
Логично. Сердце – трехмерный орган. Если вектор разряда не захватывает критическую массу миокарда, толку не будет. Я сместил электроды. Теперь по диагонали – от правой ключицы к левой подмышечной впадине.
– Последняя попытка, – прошептал я. – Давай, мужик. Не подведи. У тебя же бизнес, контракты… Не сдавайся!
– Готовься… – Фырк напрягся, его маленькие усики вибрировали от концентрации. – Волна большая идет… лови… лови… СЕЙЧАС
Разряд.
На мгновение наступила мертвая тишина. Даже едва слышный гул магических двигателей дирижабля, казалось, замолк. Я не дышал. Весь мир замер в ожидании.
А потом – под моими пальцами на сонной артерии – я почувствовал слабый, неуверенный толчок. Еще один. И еще. Редкий, аритмичный, но свой. Настоящий.
– Есть! – выдохнул я, и это слово прозвучало в тишине салона как выстрел. – Есть пульс!
Салон взорвался. Это был не просто шум, а какой-то коллективный выдох облегчения, перешедший в аплодисменты, всхлипы и возбужденный гул голосов. Кажется, одна из стюардесс расплакалась. Студент-медик смотрел на меня с таким выражением, будто только что увидел сошествие божества.
– Он жив! – выдохнула аристократка. – Господи, он жив!
Они радуются, как дети. А я знаю, что это только начало. Мы вытащили его из клинической смерти. Теперь нужно вытащить из кардиогенного шока и отека легких.
Я проверил дыхание. Самостоятельное, хриплое, булькающее, но оно было. Я тут же сунул ему под язык таблетку нитроглицерина – расширить коронарные сосуды. Дал разжевать аспирин – предотвратить дальнейшее тромбообразование.
– Кислородную маску! И помочь мне приподнять его, придать полусидячее положение! При отеке легких нужно уменьшить венозный возврат к сердцу!
Следующие два часа превратились в импровизированную реанимационную палату на высоте две тысячи метров. Я не отходил от пациента ни на секунду.
Каждые пять минут – контроль пульса. Сначала он был нитевидным, аритмичным, с частыми перебоями. Потом, по мере действия нитроглицерина, постепенно выравнивался. Через полчаса стал ритмичным, хоть и все еще слишком частым – сто десять ударов в минуту. Хорошо. Живем.
Дыхание. Поначалу клокочущее, с розовой пеной, пузырящейся на губах. Отек легких был в самом разгаре. Мы со стюардессой подложили под его спину свернутые пледы, удерживая его в полусидячем положении. Гравитация – самый простой и эффективный способ уменьшить приток крови к перегруженным легким.
Из аптечки я извлек фуросемид – мощное мочегонное. Двадцать миллиграммов внутримышечно. Стандартная доза. Нужно было срочно вывести лишнюю жидкость из организма, заставить почки работать в авральном режиме.
Через час пена перестала идти. Дыхание стало заметно чище. Цианоз на губах и под ногтями начал уходить, сменяясь сначала серой бледностью, а потом – бледно-розовым цветом.
Через полтора часа он пришел в сознание.
– Где… где я? – прохрипел он, его взгляд был мутным и растерянным.
– В дирижабле, – ответил я спокойно, продолжая нащупывать его пульс. – У вас был сердечный приступ. Лежите спокойно.
– Сердце? Но… контракт… биржа…
– К черту контракт. Вы живы – это сейчас главное.
Он попытался приподняться. Я мягко, но твердо удержал его за плечо.
– Не двигайтесь. До столицы еще час. Там вас уже будет ждать бригада скорой помощи.
– Вы… вы спасли меня?
– Моя работа.
– Но как? Тут же нет… нет никакого оборудования…
– Пришлось импровизировать.
Он медленно опустил взгляд на свою грудь, увидел два красных ожога от проводов. Потом его глаза нашли разобранную панель розетки на стене. Потом он снова посмотрел на меня. В его глазах смешались понимание, ужас и что-то еще. Благоговение.
– Вы… вы дефибриллировали меня… проводами от розетки? – прошептал он.
– Не было другого выбора.
– Это же… это безумие!
– Безумие, которое спасло вашу жизнь.
Он закрыл глаза. По его потной, небритой щеке медленно покатилась слеза.
– Спасибо, – прошептал он. – Спасибо, господин лекарь…
– Разумовский. Илья Разумовский.
– Я запомню это имя. Навсегда.
Последний час полета прошел относительно спокойно. Пациент – оказалось, его звали Виктор Павлович Мерзляков, владелец крупной сети продуктовых магазинов – был стабилен. Пульс восемьдесят, ритмичный. Дыхание чистое, без хрипов. Давление сто двадцать на восемьдесят – почти как в учебнике.
Пилоты давно сообщили по радио о чрезвычайной ситуации на борту. В столичном аэропорту уже готовились – скорая, реанимационная бригада, «зеленый коридор» для прямой госпитализации в лучшую кардиологическую клинику города.
Пассажиры смотрели на меня… странно. Со смесью восхищения, страха и благоговения. Словно я совершил не экстренную медицинскую процедуру, а акт божественного вмешательства.
Студент-медик не отходил от меня ни на шаг.
– Это было… невероятно! – его глаза горели восторгом. – Вы провели дефибрилляцию подручными средствами! Рассчитали фазу переменного тока на глаз! Это же гениально!
– Это было отчаяние, – поправил я его. – Граничащее с безумием. Не нужно кому-то повторять такое без крайней на то необходимости.
Он видел чудо. А я видел цепочку отчаянных, рискованных решений на грани врачебной ошибки. Грань между гением и преступником сегодня была тоньше волоса. Еще один миллиметр в сторону – и я бы стал убийцей.
– Вы спасли человека! Вытащили его с того света!
– Я сделал то, что должен был. Любой лекарь на моем месте…
– Нет! – он горячо замотал головой. – Я видел, как паниковали стюардессы. Как все остальные застыли от страха. А вы… вы просто действовали! Без оборудования, без условий, на высоте десять тысяч метров!
Дирижабль начал снижение. Мягко, плавно, почти незаметно. Внизу, под облаками, внезапно вспыхнули огни столицы – бесконечное, переливающееся море света, растянувшееся до самого горизонта.
– Ого! Вот это муравейник! – восхищенно присвистнул Фырк у меня в голове. – Наш Муром по сравнению с этим – тихая деревня! Сколько здесь потенциальных пациентов, двуногий! Работы – на десять жизней вперед!
Приземление было идеальным. Я даже не почувствовал момента касания. У трапа уже стояла машина скорой помощи. Современный реанимобиль с яркими мигалками и полным набором оборудования. Из него выскочила бригада – лекарь, два фельдшера, санитары с носилками.
Я быстро, четко и профессионально передал пациента.
– Мужчина, пятьдесят два года, острый коронарный синдром, осложненный кардиогенным отеком легких и фибрилляцией желудочков. Успешная дефибрилляция три часа назад импровизированными средствами. Дан аспирин триста миллиграммов, нитроглицерин по ноль-пять каждые пятнадцать минут, фуросемид двадцать внутримышечно. Текущее состояние стабильное, синусовый ритм восемьдесят ударов в минуту, АД сто двадцать на восемьдесят, сатурация на кислороде девяносто четыре процента.
Лекарь – молодая женщина с усталыми, но очень внимательными глазами – слушала, кивая.
– Отличная работа, коллега. В таких условиях… это был подвиг.
– Это была необходимость.
– Можно ваше имя? Для протокола.
– Разумовский. Илья Григорьевич. Центральная Муромская больница.
Она на секунду замерла.
– Разумовский? Тот самый?
Так, приехали. Новости летят быстрее этого дирижабля. Я больше не просто лекарь. Я – имя. А это может быть как преимуществом, так и мишенью.
– Не знаю тот или нет…
– Честь познакомиться с вами! Вы герой, господин лекарь Разумовский.
Мерзлякова аккуратно переложили на носилки и погрузили в машину. Перед тем как закрыть двери, он приподнялся.
– Господин лекарь Разумовский! Я ваш должник! Навсегда!
Скорая с воем сирены уехала. Я вернулся в салон за вещами. И попал под овацию.
Все пассажиры встали и аплодировали. Стюардессы, пилоты, даже та странная пара из последнего ряда. Студент-медик смотрел на меня со слезами на глазах. Аплодисменты? За что? За то, что я делал свою работу? Это было абсурдно. Я просто хотел найти тихий угол и поспать неделю.
– Смотри, двуногий! – восторженно пискнул Фырк. – Они тебя любят! Помаши им ручкой! Пошли воздушный поцелуй! Ты же теперь звезда!
– Спасибо, – сказал командир корабля, пожимая мне руку. – За тридцать лет в авиации я не видел ничего подобного. Вы совершили невозможное.
– Я сделал возможное. Просто в экстремальных условиях.
– Скромность вам к лицу, господин лекарь. Но мы все видели чудо.
Выйдя из здания аэропорта в предрассветную темноту, я достал телефон. Экран высветил время – четыре тридцать утра. И три пропущенных звонка от Серебряного.
Я набрал его номер.
– Наконец-то! – голос Серебряного был раздражен, как у кота, которого разбудили не вовремя. – Где вас носит, Разумовский? Рейс сел больше часа назад!
– Была небольшая медицинская ситуация. Пришлось задержаться.
– Медицинская ситуация? В дирижабле?
– Сердечный приступ у пассажира. Осложненный.
На том конце повисла пауза. Потом я услышал тихий смешок.
– Вы даже в воздухе не можете удержаться от спасения жизней? Это уже диагноз, Разумовский.
– Это профессия. Где встречаемся?
– План меняется. Вы не едете в гостиницу. Мы ждем вас прямо сейчас. За вами уже выслана машина. Черный «Представительский», номер ×777XX. Водитель ждет у центрального выхода.
– Куда ехать?
– Центральная Клиника Гильдии Целителей. Я встречу вас там.
– А встреча в Тайной Канцелярии?
– Позже. Сначала нужно подготовиться. И Разумовский…
– Да?
– Постарайтесь больше никого не спасать по дороге. У нас мало времени.
Он отключился. Я остался один в предрассветной темноте. Вдалеке показались хищные фары чёрной машины. Одна битва закончилась. Но теперь начиналась другая, куда более сложная и опасная.
Черный автомобиль действительно ждал.
Длинный, лакированный, с глухо затемненными стеклами. Правительственный класс. Явно не такси. Это уже было не просто приглашение. Это был вызов на ковер.
Водитель – молчаливый тип в форменной фуражке, с лицом, высеченным из камня, – без единого слова открыл заднюю дверь, подождал, пока я устроюсь на мягкой коже сиденья, и так же молча тронулся с места.
Столица встретила меня своим имперским величием и почти осязаемым холодом.
Широкие, идеально чистые проспекты, освещенные необычными электрическими, а газовыми фонарями, дававшими мягкий, желтоватый, почти театральный свет.
Дворцы и особняки, фасады которых подсвечивались разноцветными магическими огнями, создавая иллюзию вечного праздника. Изящные мосты, перекинутые через Москву-реку, каждый – уникальное произведение архитектурного искусства.
Но при всем этом великолепии было что-то… неправильное. Слишком чисто.. Слишком мертво. Как анатомический препарат в банке с формалином – все на месте, каждая деталь идеальна, но жизни нет.
– Красиво, – прокомментировал Фырк, буквально прилипнув к окну своей призрачной мордочкой. – Но холодно. Нет души. Как в морге – все стерильно и по полочкам, а жизни – ноль.
– Это столица. Тут душа – дефицитный товар.
– А люди где? Утро же!
Действительно, улицы были абсолютно пусты. Ни ранних прохожих, спешащих на работу, ни дворников. Только редкие автомобили проносились мимо, такие же черные, лакированные и молчаливые, как наш. Странно. Пять утра. Даже в Муроме в это время уже появляются первые признаки жизни.
– Почему улицы пустые? – не выдержал я.
– Комендантский час, – вдруг произнес водитель, не оборачиваясь. Это были его первые слова за всю поездку, и голос был таким же безжизненным, как и весь город. – До шести утра. Из-за эпидемии.
Комендантский час в столице? Ситуация была гораздо хуже, чем я думал. Паника, которую удается сдерживать только силой и запретами.
Центральная Клиника появилась внезапно, выплыв из-за поворота как огромный белый корабль. Здание в стиле имперского классицизма – массивные колонны, портики, барельефы с изображением сцен исцеления. На фронтоне – гигантский герб Гильдии Целителей в окружении аллегорических фигур Медицины и Магии.
Машина бесшумно остановилась у парадного входа.
– Приехали, господин лекарь.
Я вышел, разминая затекшие ноги, и поднялся по широким мраморным ступеням. Двадцать четыре ступени. Я машинально посчитал. Привычка хирурга – считать все. Инструменты, салфетки, швы… и ступени к эшафоту. Тяжелые дубовые двери, окованные бронзой, были приоткрыты, несмотря на ранний час.
Переступил порог.
Холл встретил меня величественной, гулкой пустотой. Мраморный пол, отполированный до зеркального блеска, отражал высокие, уходящие в темноту под потолком колонны. В нишах вдоль стен стояли статуи великих целителей прошлого – застывшие в камне, они словно наблюдали за каждым входящим с холодным, беспристрастным любопытством.
Тишина была абсолютной, почти как в звуконепроницаемой камере. Даже мои шаги не нарушали ее – толстые ковры и сам мрамор, казалось, поглощали любые звуки. Место силы. Или место… слабости?
И тут воздух задрожал.
Сначала появилась легкая рябь, как марево над раскаленным асфальтом. Потом – сильнее. Воздух в центре холла начал сгущаться, уплотняться, приобретать видимую форму.
– Двуногий… – Фырк вцепился в мое плечо всеми своими астральными лапками, его маленькое тельце дрожало. – Это очень сильная магия! Древняя! Старше моего прапрадедушки!
Из воздуха, из самого пространства начала материализовываться фигура. Сначала проступил смутный контур – огромный, метр в холке.
Потом стали прорисовываться детали. Грива, сотканная из серебряного тумана. Мощные мышцы, перекатывающиеся под полупрозрачной, светящейся шкурой. И глаза – два тлеющих красных уголька в темных глазницах.
Лев. Но не обычный. Дух-хранитель. Фамильяр этой клиники. Если Фырк был ручным бурундуком, то это – саблезубый лев из доисторических времен.
Он двигался медленно, величественно, с грацией хищника, знающего свою силу. Каждый его шаг оставлял на мраморе едва заметные светящиеся следы, которые медленно таяли в воздухе. Его когти – длинные, полупрозрачные, как кинжалы из дымчатого хрусталя – царапали пол без скрежета.
Лев остановился в трех метрах от меня. Медленно, словно смакуя момент, он наклонил свою массивную голову. Его призрачные ноздри расширились, втягивая воздух.
А потом он заговорил. Голос был низким, вибрирующим, он шел, казалось, не из горла, а из самой земли, и отдавался у меня прямо в грудной клетке. Это была ментальная трансляция, давящая, как многотонная плита.
– Так-так-так… Кто это у нас тут?
Он обнюхал воздух еще раз, его угольные глаза сузились.
– Чувствую запах… провинции. Дорожной пыли. И… озона после электрического разряда. Интересно. А еще… – он сделал паузу, и я почувствовал, как его невидимый взгляд пронзает меня насквозь, – … я чувствую на тебе запах другого фамильяра. Маленького, наглого и очень, очень старого. Покажись, воришка.
