Текст книги "Лекарь Империи 9 (СИ)"
Автор книги: Сергей Карелин
Соавторы: Александр Лиманский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Глава 4
За полчаса кабинет главврача преобразился до неузнаваемости.
Документы исчезли в шкафах, уступив место оперативной необходимости.
На огромном столе, который обычно служил ареной для бюджетных баталий, теперь была разложена карта Мурома. Современная, спутниковая, с нанесенными на нее красными метками из пожелтевшего документа Снегирева.
Рядом лежали копии страниц из тетради, телефоны и даже семь новеньких раций, которые Кобрук извлекла из какого-то потайного ящика. Как военный штаб перед высадкой в Нормандии, честное слово. Или как база сопротивления из фильмов про апокалипсис.
Только вместо генералов – лекари, вместо оружия – пробирки, а враг – невидимый, тихий, убивающий изнутри. Вся команда была в сборе.
Величко, Фролов и Муравьев сели слева от стола – «хомяки» держались вместе, как обычно, образуя единый фронт молодости и энтузиазма.
Артем и Кристина устроились справа. Кобрук стояла во главе стола, у самой карты, как генерал перед решающим сражением.
Серебряный расположился чуть в стороне, у окна – не участвуя, но так, чтобы видеть и слышать всех. А Вероника, наоборот, держалась возле меня.
Фырк, невидимый и неслышимый ни для кого, кроме меня, устроился на высокой спинке моего стула и принялся комментировать.
– Ну и сборище! – проскрипел он. – Три салаги, два голубка, железная бабуля и психопат. Про твою любовь вообще молчу. Прямо «Отряд самоубийц» какой-то!
Не самоубийц. Отчаянных. Есть разница – самоубийцы хотят умереть, отчаянные – готовы рискнуть всем ради шанса выжить.
– Коллеги, – начал я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, как у человека, который точно знает, что делает. – Ситуация критическая, поэтому сразу к делу. У нас есть формула антидота и карта с расположением компонентов. Семь точек, семь тайников, семь веществ, необходимых для синтеза лекарства.
Я развернул карту так, чтобы всем было видно, и указал на первую метку.
– Точка первая – старая котельная в промышленной зоне. Закрыта лет двадцать, но здание все еще стоит. Ищем «Кровь дракона» – предположительно, какое-то химическое соединение, связанное с высокими температурами. Величко, это твоя цель.
– Понял, – Семен решительно кивнул, уже делая пометки в блокноте. – Что конкретно искать?
– Не знаю точно. Тайник, сейф, необычный контейнер, спрятанный в топке или дымоходе. Снегирев был изобретателен. Ищи аномалии – что-то, что не вписывается в окружение. Новую кирпичную кладку в старой стене. Слишком чистый угол в заваленном мусором подвале.
– Точка вторая – кладбище при Троицком монастыре. «Прах святого мученика». Фролов, это тебе.
– Копаться в могилах? – Фролов побледнел еще сильнее, его лицо приобрело зеленоватый оттенок. – Это же… кощунство. Осквернение.
– Это необходимость, – отрезала Кобрук, не отрывая взгляда от карты. – Мертвым уже все равно, а живым нужна помощь. Или вы предпочитаете, чтобы к этим мертвым в ближайшие дни добавились тысячи новых?
Жестко, но справедливо. В экстренной медицине нет места сантиментам. Мы режем живых, чтобы спасти, и используем мертвых, чтобы учиться. Такова наша работа.
– Точка третья – заброшенная водонапорная башня на северной окраине. «Слезы феникса» – ключевой компонент, вероятно, магической природы. Муравьев, придется лазить.
– Обожаю экстрим! – Слава Муравьев потер руки, и в его глазах вспыхнул азарт. – Высота – мой второй дом. В студенчестве занимался промышленным альпинизмом.
Он бравировал, конечно. Но я заметил, как слегка подрагивают его руки – адреналин уже пошел в кровь. Хороший признак. Значит, воспринимает ситуацию со всей серьезностью, а не как студенческую вылазку.
– Точка четвертая – особняк купца Золотарева, ныне Музей городского быта. «Лунный камень». Артем, здесь нужна будет предельная аккуратность – это историческое здание.
– Обойдусь без вандализма, – спокойно пообещал Артем. – У меня там есть знакомый в охране, проведет через служебный вход.
– Точка пятая – подвалы старого винного завода. «Эссенция времени». Кристина, полагаюсь на твое чутье.
– У меня абсолютное обоняние, – серьезно кивнула она. – Различаю оттенки запахов вина, как сомелье. Если там есть что-то аномальное, я найду по запаху.
– Точка шестая – Театр оперы и балета, подземные хранилища реквизита. «Дыхание музы». Анна Витальевна?
– Директор – мой одноклассник, – усмехнулась Кобрук, и в ее глазах на мгновение сверкнул озорной огонек. – Задолжал мне услугу еще со студенчества. Думаю, пришло время платить по счетам.
– И точка седьмая…
Я замялся. Последняя метка стояла в самом неожиданном и, пожалуй, самом жутком месте из всех.
– Психиатрическая лечебница имени Эшмуратова. «Тень безумия».
Все переглянулись. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь гудением старой лампы.
– Психушка? – наконец выдавил Величко. – Вы серьезно?
– Абсолютно. Снегирев либо имел очень специфическое чувство юмора, либо там действительно что-то спрятано.
– У меня есть знакомый ординатор в лечебнице – Антон Березин, – тут же подала голос Вероника. – Я предупрежу его, чтобы он меня встретил.
Я одобрительно ей кивнул.
Психиатрическая больница. Место, где сама граница между реальностью и бредом истончена до предела. Идеальное укрытие для тайны. Кто поверит пациенту, если тот вдруг начнет рассказывать про спрятанные в стене сокровища?
– Связь – каждые пятнадцать минут, – продолжил я, возвращаясь к оперативным деталям. – Рации настроены на одну частоту. Любые проблемы, любые аномалии – немедленно сообщаете. Если найдете что-то подозрительное – не трогайте руками, ждите моих инструкций.
– А защита? – спросил Фролов, нервно сглотнув. – Ты же сказал, могут быть ловушки?
– Могут, – признал я. – Снегирев был параноиком. Берите фонарики, рабочие перчатки, базовые инструменты из хозблока. И будьте предельно осторожны. Лучше потратить лишний час на проверку, чем огрести чего-то неведомого.
– Обнадеживающе, – пробормотал Муравьев.
– Транспорт ждет во дворе, – сказала Кобрук. – Три санитарные машины и моя личная машина. Водители проинструктированы – везут, куда скажете, лишних вопросов не задают.
– И помните, – я повысил голос, обводя взглядом каждого. – У нас тридцать шесть часов. Мишка Шаповалов умирает. И с каждым часом вирус мутирует, становится все агрессивнее. Если мы провалимся, счет жертв в этом городе пойдет на тысячи.
Давление на эмоции. Не самый честный прием, но сейчас – самый эффективный. Нужно, чтобы они понимали: это не игра, не квест. Это война.
Все молча начали подниматься. Лица у всех были серьезными, сосредоточенными. Страх был, но его перевешивали решимость и чувство долга.
– Удачи, коллеги, – сказал я им вслед. – И возвращайтесь живыми и здоровыми. С названиями компонентов.
– И без лишних дырок в организме, – добавил у меня в голове Фырк.
Команды направились к выходу. Кобрук задержалась в дверях, обернулась, и на ее лице появилась усталая, но решительная усмешка.
– Ну что, командир Разумовский. Держитесь тут. А мы пойдем играть в «искателей сокровищ».
– Не подведите, Анна Витальевна.
– Взаимно, – она усмехнулась и вышла, оставив за собой шлейф едва уловимого запаха духов и крепкого кофе.
Я остался в кабинете с Серебряным.
Теперь это был не просто кабинет главврача, а наш штаб, нервный центр операции. На столе – карта, разложенная как поле боя, рации, молчащие в ожидании.
За стеной, в соседней комнате отдыха, находилась связанная и усыпленная Светлана под присмотром двух дюжих санитаров.
Она не помнила ничего, кроме того, что порезала палец. Проблема была локализована, но не решена. Поэтому ради безопасности, решили поступить именно таким образом.
– Ну что ж, – Серебряный подошел к столу, взял в свои тонкие пальцы одну из раций, повертел, словно оценивая незнакомый артефакт. – Операция «Антидот» началась. Или, если хотите более драматичное название – операция «Последняя надежда».
– Не люблю пафос, – ответил я, не поднимая головы от тетради.
– А я люблю. Придает банальности оттенок величия.
Циник. Но сейчас – мой циник. Враг моего врага, и все такое.
Рация на столе затрещала, оживая:
– Штаб, это точка один. Величко. Выдвигаюсь к котельной.
– Точка два на маршруте, – раздался следом напряженный голос Фролова.
– Точка три, еду к башне, – бодро отчитался Муравьев.
Один за другим отметились все. Операция началась.
Я сел за стол, взял карандаш и начал на чистом листе составлять предварительную схему синтеза. Рисовал гексагональные бензольные кольца, соединял их с алхимическими рунами, пытался выстроить логику Снегирева.
Семь компонентов, десятки промежуточных реакций, сотни возможных комбинаций и побочных продуктов.
Фырк спрыгнул с моего плеча и устроился рядом с картой, глядя на нее с подозрением.
– Знаешь, двуногий, у меня все еще плохое предчувствие. Слишком все гладко пока.
– Не каркай.
– Я не каркаю, я предупреждаю. Снегирев не мог оставить такой простой квест. Должен быть подвох.
Должен. Обязательно должен. Я это чувствовал каждой клеткой. Но узнаем мы о нем, только когда столкнемся нос к носу.
Такова жизнь лекаря – идешь вперед вслепую, полагаясь на знания и интуицию, и надеешься, что не наступишь на скрытую мину в виде редкого осложнения или атипичной реакции.
Я сел за массивный стол главврача, превращенным в командный центр операции.
Серебряный расположился у окна – неподвижный как восковая фигура в музее, только глаза живые, сканирующие пространство с методичностью рентгеновского аппарата.
Странное чувство – сидеть в тылу, пока другие лезут в потенциальные ловушки столетней давности. Генерал Разумовский в своем бункере. Ирония судьбы? Или естественная эволюция – от полевого хирурга к администратору?
Нет, это необходимость. Если со мной что-то случится, вся операция провалится. Я – единственный, кто знает полную картину. Единственный, кто понимает и медицинскую, и магическую составляющие. Незаменимый. Как я ненавижу это слово.
Фырк устроился на краю стола.
– Нервничаешь, двуногий? – проговорил он. – Правильно делаешь. Слишком гладко все идет. Снегирев не мог оставить простой квест. Должен быть подвох размером со слона.
Подвох. Да, наверняка есть.
Вопрос только – где и какой. Магические ловушки в тайниках? Ложные компоненты? Или сама формула – обман, последняя злая шутка параноидального гения?
Прошло полчаса. Потом еще столько же. И еще… Как наконец.
Рация затрещала, вырывая меня из размышлений. Голос Величко – взволнованный, слегка задыхающийся, но с нотками триумфа:
– Штаб, это точка один. Я в котельной. Место… Илья, это просто ад земной. Ржавчина везде, как рыжая проказа. Плесень по стенам – черная, мохнатая, шевелится на сквозняке как живая. И летучие мыши! Целая колония! Одна вцепилась мне в волосы!
Летучие мыши в котельной. Логично – тепло, темно, много укрытий. И потенциальный источник целого букета инфекций – от бешенства до целой палитры коронавирусов. Надеюсь, Величко привит.
– Но я нашел! – продолжал Величко. – В старой топке, за фальшивой кирпичной кладкой. Пришлось простукивать стены – звук другой, глухой. Кирпичи вынимались легко, без раствора, просто вставлены. За ними – ниша, а в ней латунный тубус!
– Опиши тубус.
– Размером с термос для чая. Латунь потемнела, но не окислилась. Герметично запаян – вижу следы пайки. На крышке выгравировано… что-то вроде герба? Двуглавый орел с чашей и змеей.
Герб медицинского факультета Императорского университета. Снегирев маркировал свои тайники. Умно – случайный находчик не поймет значения, а посвященный опознает.
– Вес?
– Легкий. Граммов двести, не больше. Внутри что-то шуршит при встряхивании.
– Вскрывай. Осторожно – может быть ловушка.
– Понял. Отхожу на безопасное расстояние…
По рации раздался скрежет металла о металл, напряженное сопение Величко, а затем резкий, глухой хлопок, похожий на откупоривание бутылки шампанского.
– Есть! Открыто! Никакого взрыва, слава богу. Хотя… Илья, это странно.
– Что именно?
– Внутри не вещество. Не порошок, не жидкость. Просто… лист бумаги. Старый, желтоватый, но прекрасно сохранившийся. Свернут в трубочку.
Пергамент вместо химического реагента. Первая загадка. Или первое разочарование? Неужели Фырк был прав, и это все какая-то злая, изощренная шутка…
– Разверни. Что на нем?
Послышалось шуршание старой бумаги. Пауза затянулась.
– Одно слово, Илья, – наконец произнес Величко, и в его голосе смешались удивление и растерянность. – Написано каллиграфическим почерком, черными чернилами. «ГЕПАРИН». Просто «гепарин», больше ничего. Никаких формул, пояснений, дозировок. Только название.
Я записал слово в блокнот, чувствуя, как между бровей залегает глубокая складка недоумения.
Гепарин? Серьезно?
Антикоагулянт прямого действия, который есть в каждой больничной аптеке?
Препарат для разжижения крови, для профилактики тромбозов. Это и есть «Кровь дракона»?
Хотя… если подумать метафорически – гепарин делает кровь «текучей как вода», «горячей» в смысле активной циркуляции.
Драконы в мифологии – существа огненные, их кровь описывается как жидкое пламя.
Гепарин превращает густую, вязкую кровь в жидкую, текучую…
Поэтично, но зачем прятать название обычного, рутинного лекарства в столетнем тайнике?
Снегирев прятал не сами вещества, а их названия. Почему? Чтобы случайный нашедший, не зная полной формулы, не смог использовать ее.
– Возвращайся в штаб, Семен. И привези тубус с пергаментом. Нужно проверить на скрытые надписи.
– Уже еду! И Илья… я тут подумал. А что если это не метафора, а прямое указание? Типа, нужен именно гепарин для антидота?
Умный парень. Пришел к той же мысли, что и я. Растет на глазах.
– Возможно. Увидим, когда соберем все части головоломки.
Не успел я положить рацию, как на столе зазвонил мой мобильный. На экране – «Кобрук А. В.». Железная леди.
– Разумовский, – ее голос был сухим как пустыня Сахара и деловым как квартальный отчет. – Нашла. Не без приключений, но нашла.
– Рассказывайте.
– Театр оказался лабиринтом. Блуждала по подвалам с директором – мой однокурсник, между прочим, совсем облысел и разжирел до безобразия. Наконец добрались до старого реквизитного хранилища.
– И?
– В общем, мы нашли латунный тубус. Внутри пергамент с одним словом: «ДЕКСАМЕТАЗОН».
Я записал второе слово, чувствуя, как пазл усложняется. И одновременно становится проще.
Дексаметазон. Синтетический глюкокортикостероид. Мощнейшее противовоспалительное средство. «Дыхание музы»?
Стероиды действительно дают «второе дыхание» при критических состояниях, снимают отек легких, восстанавливают дыхание.
Муза – вдохновение – латинское «вдыхать». Логическая цепочка есть.
Снегирев оставил нам не квест по поиску редких, мифических реагентов. Он оставил нам рецепт.
Список обычных, доступных лекарств, которые, будучи смешанными в правильной пропорции и активированные магией, должны сотворить чудо. Но почему? Почему он так это зашифровал?
– Анна Витальевна, это начинает выглядеть как список покупок из аптеки.
– Именно это я и подумала, – ее голос в трубке был усталым, но с нотками едкой иронии. – Либо Снегирев сошел с ума, либо мы чего-то не понимаем. Обычные препараты, которые можно купить в любой аптеке. Зачем их прятать как сокровища Али-Бабы?
Она права. Это абсурд.
Прятать названия стандартных лекарств с такой помпой… Это как зашифровать рецепт борща и спрятать его в семи сейфах по всему миру.
Но все-таки Снегирев не был сумасшедшим. Он был гением. А гении не делают бессмысленных вещей. Значит, смысл есть. Мы просто его не видим.
– Возможно, дело не в самих препаратах, а в их комбинации. Или в дозировках, которые он не указал. Или в способе применения, который скрыт в магической части формулы.
– Надеюсь, вы правы. Иначе мы гоняемся за призраками. Возвращаюсь в штаб.
Сразу после того, как Кобрук отключилась, зазвонил другой телефон. На этот раз – Артем.
– Илья, – его голос звучал победно, как у альпиниста, покорившего Эверест. – Миссия выполнена!
Он воспринимает это как приключение. Может, это и правильно. Слишком серьезное отношение к абсурду сводит с ума.
– Подробности, – потребовал я.
– Музей оказался складом древностей без всякой системы. Горы хлама, покрытые пылью толщиной с палец, – говорил он. – Но я вспомнил – на карте метка стоит в восточном крыле, где раньше была аптека!
Аптека. Еще одна связь с медициной. Снегирев выбирал места не случайно. Котельная – огонь, энергия. Театр – дыхание. Аптека – лекарства. Он мыслил символами.
– Я нашел старый аптекарский шкаф, – его голос стал спокойнее и методичнее. – Красавец! Орех, резьба, латунные ручки. Восемнадцатый век, не меньше. Я заметил, что одна из ручек слишком новая – латунь другого оттенка. Потянул – и выдвинулся потайной ящик!
– Тубус?
– Да! – сказал он. – И пергамент с надписью: «ИНТЕРФЕРОН АЛЬФА-2B».
Я откинулся на спинку тяжелого кресла, глядя на растущий список в блокноте:
Гепарин (антикоагулянт)
Дексаметазон (глюкокортикостероид)
Интерферон альфа-2b (противовирусный белок)
Три из трех – это стандартный протокол лечения тяжелой вирусной пневмонии с цитокиновым штормом. Любой реаниматолог назначил бы их при тяжелом гриппе в моем старом мире.
Но это же банально! Слишком просто! Это все равно что искать философский камень, а найти аспирин. Снегирев не мог… Стоп.
А если в этом мире история медицины шла иначе?
Если магия позволила открыть некоторые вещи гораздо раньше? Он не мог сто лет назад знать про интерферон – его открыли только в 1957 году в моем мире.
Здесь же, с их алхимией и биомагией, они могли синтезировать его гораздо раньше. И тогда… тогда это не банальность. Это гениальное пророчество. Он не просто создал антидот – он предсказал, как будут лечить подобные болезни через сто лет!
– Что скажете, магистр? – обратился я к Серебряному.
Он пожал плечами, не отрываясь от созерцания вида за окном. Его отражение в стекле казалось призрачным, полупрозрачным.
– Похоже на стандартный больничный протокол. Скучно. Банально. Совершенно не в стиле Снегирева, насколько я понимаю его психологический профиль.
Он не видит. Он мыслит как маг, как интриган. А нужно мыслить как лекарь и историк науки одновременно.
– Может, в этом и смысл? Спрятать очевидное под видом загадочного?
– Возможно. Или мы упускаем что-то важное. Какую-то деталь, которая превращает обычные лекарства в нечто большее.
Фырк спрыгнул со стола, прошелся по кабинету, принюхиваясь к старым коврам.
– А я вот что думаю, двуногий, – прозвучал его голос у меня в голове. – Снегирев же был не только лекарем, но и алхимиком. Что если эти названия – не буквальные указания, а алхимические шифры?
Бред. Но креативный бред. Хотя… алхимики действительно любили акронимы.
Но это слишком притянуто за уши даже для параноидального гения. И все же… что-то во всем этом не так. Я чувствую это. Как опытный хирург чувствует, что во время операции что-то идет не по плану, даже если все показатели на мониторах в норме.
Вскоре отзвонилась Кристина. Она тоже нашла тубус. Надпись была до банальности проста – Янтарная кислота.
Она дает клеткам энергию. Перезапускает метахондрии.
Четыре зеленые галочки на карте смотрелись как островки безопасности в море неопределенности. Но три красных креста горели, словно незаживающие раны.
Четверо уже отчитались и возвращались. Но трое все еще на заданиях. И именно от них я ждал проблем. Самые сложные и опасные локации.
Кладбище для впечатлительного, ранимого Фролова – это как отправить арахнофоба в террариум с тарантулами.
Его нервная система – тонкий струнный инструмент, и сейчас он находился в месте, где сама атмосфера играла реквием.
Психиатрическая лечебница, куда я отправил Веронику. Непредсказуемая среда. А водонапорная башня Муравьева – ветхая, проржавевшая конструкция, готовая рухнуть от сильного порыва ветра.
Три потенциальные катастрофы.
Рация на столе ожила, издав неровный треск статики, сквозь который прорывалось прерывистое, загнанное дыхание. Голос Фролова.
– Илья… Илья… Я не могу… Я просто не могу…
Паническая атака. Классическая. Учащенное, поверхностное дыхание – гипервентиляция. Вероятно, уже тахикардия, потливость ладоней, дереализация.
Кладбища – мощный триггер для людей с танатофобией, страхом смерти и всего, что с ней связано.
– Что случилось, Макс? Спокойно, – мой голос был ровным, почти гипнотическим. – Ты ранен? Упал? На тебя напали?
– Нет, я… Я на кладбище. Нашел то надгробие – фальшивое, как ты говорил. Мраморная плита с ангелом. Но я… я не могу подойти. Там… там кто-то есть!
