Текст книги "Темные звезды"

Автор книги: Сергей Дорош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Под одной крышей

Юбки газет не читают и наук не знают – это для благородных и тех, кто хочет получить профессию. Но в Гестеле юбки особые. Граф Бертон так прямо и сказал:

– Завтра же в класс, учиться наравне со всеми. Чтобы наверстать, наставник будет с вами заниматься после уроков. В библиотеку привозят газеты – надо читать «Западный вестник» и «Коронную почту», а на другой день кратко пересказывать наставнику, что там пишут.

– Можно спросить, ваше сиятельство? – робко подняла руку Лара. – Я в политике не разбираюсь…

– У вас, ан Ларита, память медиума, ее следует развивать.

– Ласка не видит, как ей быть?

– Читайте вслух.

Ласка, едва ее привезли, нашла Лару, вцепилась ей в руку и почти не отпускала. Ночью проверяла раза по три – здесь ли Ласточка?

Голову она обвязывала платком по самые ноздри, как при игре в жмурки – боялась, что засмеют за страшное лицо.

– Ты не забивайся в угол, – наставляла ее Лара. – Кто станет обзываться, сразу мне скажи, я за тебя любой шею намылю.

Расписание уроков привело Лару в тихий ужас. Что это – стенография? А физика, о чем она? Биология – вообще страх божий. Дядька Рудис говорил: студенты-биологи – это которые живых лягушек режут.

Старший класс во все глаза смотрел на новеньких, шептался и шушукался. Почему сюда малявку привели? Ведь точно посвящение не проходила, ей к младшим надо. Вдобавок слепая.

А биологию тут вел священник, вот так чудо! Молодой, высокий, долгогривый, с вытянутым бритым лицом и большими – словно у Лисси, – глазами.

– Барышни, с нынешнего дня у нас учатся Ласточка и Ласка. Пожалуйста, встаньте и покажитесь… спасибо. Так вот, здесь все друг к другу обращаются по позывным. Мой позывной – Отец Конь. – Назвавшись, он снял с головы священнический обруч и положил перед собой на кафедру.

«Медиум!.. Как его в церкви терпят? Почему он не расстрига?»

– Чтобы ввести новых учениц в курс дела, я расскажу о живом электричестве.

Лара жадно слушала, стараясь понять и запомнить.

По словам Отца Коня, всесильный Громовержец, сотворив людей, устроил их тела как электрические батареи, правда, слабенькие – людской ток улавливают только чуткие приборы. А своим избранникам Господь дал способность слышать чужие токи на расстоянии, порой даже видеть их.

– В теле ток передается по нервам, словно по проводам. Медиатор усиливает его и посылает в эфир. Вот суть эфирной связи. Сегодня тема моей лекции – нервная система.

Было увлекательно, хотя половина слов наставника звучала загадочно, как та «вивисекция» у Эриты. Лара записала его рассказ, как могла, посадив в тетрадке пару клякс. С чистописанием у нее слегка не ладилось.

– Есть вопросы по уроку?

Потянулась и Лара, чтобы разобраться со своими страхами:

– А мы будем резать лягушку?

Священник посуровел:

– Ласточка, я с вами дополнительно займусь Законом Божьим. Вам известно, что такое «обет непролития крови», обязательный для моего сана?

Класс захихикал, а Ласка в утешение незаметно погладила ее по ноге.

– Лягушку мы возьмем в кабинете анатомии.

Она умерла давным-давно и уже выцвела в желтоватом растворе, замаринованная злыми студентами, которые, наверно, успели стать докторами и профессорами. К виду вскрытой квакушки Лара кое-как притерпелась и вместе со всеми смотрела, как внутри тела идут ниточки-нервы. Порою ей вспоминались слухи, ходившие в сумасшедшем доме – об ученых, которым отдают на растерзание бедных безумцев.

– Вот это – головной мозг. У человека он гораздо больше.

– Не у всякого… – прошипели сзади.

– Вы о себе, Ветка?.. – рассеянно бросил Отец Конь, не оборачиваясь. – Наука позволяет просвечивать череп катодными лучами. Об этом вы услышите в свое время на уроке физики.

История, география – медиум все должен знать. Ларе открывались удивительные вещи – скажем, в средней Кивите, где начинается поповская земля, раньше была страна язычников. Оттуда появились мудрость и алфавит, а еще старые боги, которым нельзя поклоняться. Оказалось, Мориор – имя древнего бога войны, а владыка волн Мананта – бог моря.

Клякс в тетрадке Лары прибавлялось, промокашка покрылась пятнами.

Здесь богато содержали за казенный счет – ручка, запас перьев, чернильница-непроливайка, карандаши. Лампы больше керосиновые – весь ток маленькой электростанции уходил в лаборатории и главный корпус, а газовые трубы сюда далеко тянуть. Кастелянша выдала Ларе и Ласке темно-охристые камлотовые платья с белыми фартучками и со шнуровкой на спине, белье и постельные принадлежности.

Кое-что даже получше, чем в Дворянском институте: вместо общих спален на тридцать коек – келья на двоих. Остальное как в хороших пансионах – прачечная, поход строем на обедню в храм, потом вкусный суп, котлета с кашей, хлеб с маслом и чай.

Ласка на занятиях устала, начала тихонько ныть. Осовев после обеда, в библиотеке она положила голову на пюпитр, как на подушку:

– Я буду тебя слушать!

И задремала. Еще бы, за день так наволновалась.

Лара читала «Коронную почту». На первой странице жирный заголовок: «ДЕВЯТАЯ ЗВЕЗДА УПАЛА В ЭНДЕГАРЕ!»

«Падение ожидалось в южной Кивите, однако до входа в атмосферу „темная звезда“ изменила курс и рухнула на семьсот миль западнее, в штате Олби республики Эндегар. Это произошло 25 полевика в 22.75 К. Обсерватория Клейстена сфотографировала огненный след инопланетного корабля. Поступают телеграммы о многочисленных жертвах и значительных разрушениях в Стеринге, близ которого упал вражеский корабль. К 07.60 26-го стало известно, что из кратера вышли две боевые машины, которые опустошают окрестности Стеринга. Их Величества через посланника Высочайше уведомили президента Эндегара, что готовы выслать на помощь опытные воинские части…»

– Граф велел читать газеты? – не утерпела белобрысая Ветка, заподозренная Отцом Конем в недостатке мозга; она сидела за соседним пюпитром и делала вид, что штудирует учебник, а на самом деле искала, как завязать разговор с новенькими. – А твоя слепушка дрыхнет. Чего ее в старший класс взяли?

– Чтоб я о ней заботилась. Она сообразительная, все поймет.

– Вы сестры, да?

– Нет, мы в эфире познакомились.

– У вас были дела в нелегале? вас батальон выловил? – лезла в душу Ветка.

– Нам сказано – помалкивать. Я не строю из себя, не думай, просто тайны – не мои.

– Да, я тоже кое в чем была замешана, пока сюда попала, – похвалилась Ветка. – А кто с вами приехал – ты их знаешь?

– Так, наглядно – нас вместе везли. – Лара слукавила, чтобы не открывать своих знакомств. Она решила про себя, что о падении звезды, Бургоне и кротах лучше держать язычок за зубами. Статс-секретарь на прощание верно сказал: «Говорить в эфир – ценный дар. Но дар молчать куда важнее».

– Меня в секретные гадалки запрягли. – Ветка не стерпела и проговорилась. – Я жила в Гастории, в порту – прикинь, какое место! Там деньги ходят, а дельцы – тузы громадные. Хозяин заставлял подслушивать морскую биржу, кабаки и корабли – где какой груз, какие цены. Еще ворам, контрабандистам помогал… На вейском дурмане попался. Его в тюрьму, а меня сдали этим… колпакам.

Едва речь зашла о Тайном ордене, Ветка понизила голос и оглянулась:

– Лучше в дисциплинарный дом, чем к монахам. Они вообще без жалости. Если вещаешь, значит, царю тьмы продалась. Я им: «Верую в Гром и Молот!» А они: «Врешь, еретица, колдовка!» Я бы там пропала… Хорошо, батальонные на меня вышли. Явились с ордером – «Слово и дело императора», против такого не поспоришь. А то бы увезли в Кивиту, где слово-дело силы не имеет…

– Мне в скорбном доме посидеть пришлось, – поделилась в ответ Лара. На откровенность надо приоткрыться, иначе дружбе не бывать. – Повезло, попался умный врач, он меня вызволил.

– Да, правда – с вами везуха приехала. Ты чуток не застала – было такое зрелище! Дирижабль привез здоровый ящик, как вагон, на тросах опустил у мастерских. Вроде судовой движок, будет нам ток крутить – здорово! Глядишь, к осени в кельях лампочки повесят…

– Ветка, давай, учи урок. И мне еще много читать…

Лара взяла «Западный вестник». Там тоже много любопытного. Вот, например: «Его Синего Императорского Высочества отдельный полк полевой жандармерии Высочайшим повелением расформирован с 23 полевика».Куда теперь денутся Сарго с Удавчиком?

Вести, прежде казавшиеся скучными, стали привлекать внимание. Лара искала – что из газетных строк может коснуться ее или близких?

Указ о новом военном налоге…

«А из жалованья кадетов вычтут или нет?»

Храмовая партия внесла в парламенте проект – ужесточить кары за безбожное вещание и лунатизм…

«Попы свирепеют! Неужели они протолкнут свою затею? Совсем житья не станет».

Лара поймала себя на том, что чтение захватывает ее, как чашка кофе с кардамоном.

Немудрено! Семь месяцев пришлось читать лишь «Малый Громовник» да «Утешитель страждущих» – больше в безумном доме ничего не дозволялось. Какое там «Дамское чтение»! Даже «Прилежную пчелку» не давали.

«Если б я прожила там год, точно бы свихнулась насовсем. Прямо келья гробовая, чтобы прозреть духовными очами – сидеть в строгом затворе, на постном корме, книжки про духов, про небо и темное царство. А уж соседи!..» – Лара поежилась от воспоминаний. Одна все ангелов видела – мол, они поют за окнами, носят пироги, цветы и розовое масло. Другая, наоборот, дьяволов ловила, пока ей не вольют микстуры.

А тут вправду святое место. Тишь, зеленые сады, ручьи в каменных берегах, чугунные мостики, дорожки укатаны. Никто не выспрашивает, как в полиции: «Ты слышишь голоса?»

Странное дело – то, что в жизни считают безумством, колдовством и ересью, здесь обычно и привычно. Даже больше – этому в Гестеле учат!

«Сколько ж девчонок и ребят сидят в клетках, под замком, опоены настойками и бромом – невиновные! Или в домах покаяния за ногу прикованы, чтоб не летали… Если Отец Конь правду говорит – а он, вроде, мужчина порядочный, – то выходит, из них пытками, отравами дар Божий вышибают. Господних избранников портят… Нельзя так! Их надо сюда… Или что – казны не хватает их учить? Ну, будет дирижаблем меньше, а деньги отдать графу Бертону – на платья, на учебники…»

Прижав к себе дремлющую Ласку, Лара вздохнула.

«И еще – можно час в день говорить круговым вещанием: „Вы меня слышите? Говорит Гестель! Не бойтесь, идите сюда! Перестаньте там работать на воров, приходите к нам жить и дружить!“ Я бы взялась. Даже задаром».

Потом она представила, с кем бы хотела связаться в эфире.

«Ласточка вызывает Огонька Хавера… Ласточка вызывает Огонька…»

– Огонька? – Ветка вскинулась от учебника.

Лара спохватилась: «Я что, шептала? Тьфу!»

– Ты его знаешь, да? Слышала его позывной? – пристала Ветка. – Он с весны в батальоне. Сорок раз сидел в карцере за болтовню в эфире. Все ищет девчонку, познакомиться… Тут Огоньку никто не нравился, ему подай чудесную и неизвестную.

– Значит, дурак! – отрезала сердито Лара.

– Точно, дурень. Поймаешь сигнал Огонька – не отвечай, а то привяжется.

– Вот еще, ребят слушать! К дьяволам их, не нужны.

– Есть и приличные, с кем поговорить можно. В батальоне обер-офицеры… – Ветка поджала губы, мечтательно подняла глаза. – Такие шикарные щеголи…

– Только голову морочат!

«Скорей бы шлем надеть. Я его вызову. Нет, не вызову! И лучом на меня выйдет – не отвечу. Просто послушаю, как стонет… А вдруг он меня не ищет? Надо кого-нибудь подговорить… Во, Ласку! Пусть ему намекнет, как бы случайно, и расскажет, как он отозвался. А если он меня забыл?..»

Муки сомнения одолевали Лару: «Вдруг кто-то с ним дружит и поможет связаться с Эритой?.. Или она подъедет к Бези и уговорит ее на Огонька выйти? Нет, Бези такой подлости не сделает! Надо с ней встретиться, сказать, чтоб не устраивала им через эфир свиданий… Но Эрита – тоже Темная Звезда, как Бези ей откажет? Мы клялись друг другу помогать… О, как все сложно!»

Граф Бертон со странным чувством внес в список ученицу по имени Лисена Тор-Майда. Простолюдинка, дворянка – кто стал левитантом, должен быть записан как левитант, а какая судьба впереди – на то свобода воли.

Лисси звонко заявила:

– Я хочу стать собой – такой, какая есть!

Недаром, видимо, одна из давних ересей учила, что мужчины и женщины – разного рода. По этому запретному учению мужами стали звери, сбросившие шерсть, а женщинами – ангелы, снявшие с плеч крылья. Вот они, вспоминая громовое небо, и стремятся ввысь, но взлетать им позволено лишь в забытьи.

«Ее глаза – небесного цвета. Случайно ли?.. Страшная, соблазнительная ересь – верить, что мы наполовину хищники, наполовину ангелы…»

Отправив дочь в особый корпус, Бертон вызвал в кабинет Бези.

Эта девица с ее вольными манерами напоминала трактирную прислугу, бойкую модистку – только не эфирную вещунью.

– Ваша дальность вещания?

– Со шлема – до двух тысяч миль. Если на пути луча нет грозового фронта.

– На какой дистанции определяете другого медиума, когда он молчит?

– Миль пятьсот. Лишь бы на нем было достаточно металла – револьвер, кошель с монетами.

– Вам, барышня, надо не учиться, а учить. Согласны быть наставницей?

– Сколько жалованья? Какое жилье, содержание?

– Третьего дня ваш полк распущен, но звания вас никто не лишал. Значит, как штабс-ротмистр и личная дворянка, вы…

– Кто… дворянка? – Девица расширила глаза; рот ее изумленно приоткрылся.

– Разве вам не объявили? Таков закон. По званию вы – благородная особа.

– Значит… я могу подписываться «ан Бези»? или «кавалер-девица»? – Она все не могла поверить. – Это правда? Ваше сиятельство, вы не шутите?

– Ничуть. А почему вы так удивлены?

– Но я… невысокого происхождения. Я знала, но… думала, это ко мне не относится.

– У нас не Фаранге с кастами. В империи человек может высоко продвинуться благодаря заслугам. Как мне записать вашу фамилию?

– Гиджан! Бези Гиджан!

«…медиум, позывной – „Безуминка“», – закончил граф строку. – Поздравляю, ан Бези, вы зачисл… Ан Бези!

Она вырвалась из кабинета и понеслась по коридору, хохоча и подпрыгивая, как девочка:

– Я дворянка! Я дворянка! Я дворянка!

«Все-таки она плохо воспитана… Кавалер Карамо будет счастлив расспросить ее о жизни и обычаях дьяволов».

Как складывались фамилии у мориорцев, Бертон уяснил с первого раза, и Хайту спросил напрямик:

– Из какого стана?.. Значит, Хайта Канитан.

– Лифэ, гэуджили.

– Не дрожи так, я тебя не съем. Говори правильно.

– Да, господи!

– Нет, так обращаются к богу. Я – гере граф, господин, или его сиятельство.

– Да, гере граф господин его сиятельство!

«…несовершеннолетняя сирота под опекой Гестеля, личная прислуга ученицы Тор-Майда, 20 унц/мес, одежда и харчи хозяйские».

Ниже граф приписал: «Скотница, уход за инопланетным живым механизмом по кличке Пата. 15 унц/мес».

И еще: «Дрессировка Паты в опытах по лечению на базе лазарета – 10 унц/мес. Плата за лечение – в пользу Х. Канитан».

Сам граф в услугах Паты не нуждался – род Тор-Майда славится крепким здоровьем, а Бертон был еще не стар и полон сил. Но кавалер Карамо, изучавший цивилизацию Мориора, – застарелый ревматик… Если россказни о пегой свиноухой животине хоть наполовину верны, эта боязливая Хайта (по глазам – хитрая бестия!) справит себе не только приличный гардероб, но и все приданое, включая мотокарету.

Последней из особ, вызванных в Гестель благодаря интригам Ее Императорского Высочества, оказалась худая, болезненного вида рыжая женщина, державшаяся напряженно и испуганно. Для встречи с графом она надела лучшее, что у нее было – возможно, припасенное для похорон, – и выглядела как ряженое чучело. На платье у ворота прицепила напоказ гражданское серебряное «Око за храбрость» – государи таки нашли, чем ее наградить. И привела всех деток – младшие прятались за юбками, старшенький цепко держал мать за руку, исподлобья хмурясь на графа.

– Мой позывной – Шельма, ваше сиятельство. Сама не знаю, как я бунтовать решилась. Наболело все, вот и осмелела. Стало жалко за девчонок… Своим я кое-что на пансион скопила, уж в приют не попадут.

Бертон старался рассмотреть ее детей. Нередко дар передается по наследству. Будущие медиумы?.. Их не угадаешь. Старшего сынка пора проверить.

– …и мой, глядишь, вам пригодится. – Она толкнула мальчишку вперед. – Я его берегла, вещать не допускала. Так что он без эфирного имени.

«Есть! Еще один… Ну-с, добро пожаловать, новый жилец эфира. Наверно, уже пробовал тайком? Если мать прятала шлем под замок, ты надевал на голову кастрюлю? Или прикладывал молоток ко лбу?»

– Место штатской наставницы вам подойдет? У нас мало опытных учителей. Будете жить за церковным садом, там жилье женских служб.

– Ох, не знаю, смогу ли?

– Поглядите на меня. Я не медиум, но уже десять лет учу их говорить и слушать.

Подписи были поставлены, печати наложены, ключи и бирки с номерами выданы.

Мыть полы в женском корпусе полагалось по очереди – на каждом из двух этажей келья за кельей впрягались наводить порядок. Само собой, новеньких ставили в черед на следующий день, как вселятся. Младшая ли, старшая – давай, таскай воду, ерзай тряпкой, отжимай и выливай. Лара поняла, что для Ласки поблажек не будет.

Та призналась шепотом:

– Я не умею.

Действительно, а где ей было научиться? Когда другие учатся от матерей, наглядно, она уже без глаз сидела, как обуза. Так бы в углу и зачахла, не откройся ее дар. Наверно, он от боли и тоски прорезался до срока. Дальше ясно – напялив шлем по самый нос, передавай приказы Цереса.

– Ты сиди, я одна справлюсь.

– Так нельзя. Дай мне хоть тряпку выжимать.

– Нет уж! Лучше пой. Мне будет веселей.

Подвернув до колен рабочие шаровары, заткнув сорочку под пояс и затянув платком волосы, Лара босиком поспешила с ведрами к крану, а Ласка нашла место в коридоре, чтобы ее не задевали, и начала:

 
У старой кладбищенской церкви
Студент в черном платье стоял,
Обрек он себя горькой смерти,
В руке склянку с ядом держал.
Над ним насмеялась девица,
С богатым пошла под венец.
Осталось ему отравиться,
Принять свой ужасный конец.
 

Из келий начали выглядывать девчонки:

– А голосок-то ничего.

Студент простился с белым светом; могильный дух крюком поволок его в темное царство. Изменщица, раскаявшись, рыдала на могиле: «Куда ты ушел, мой желанный? Я жить не могу без тебя!»– и ее убило молнией.

Лара шуровала, размашисто орудуя тряпкой. Ласка не умолкала, завела другую песню:

 
Молодой монах молился:
– Почему я не любим?
Пала с неба ангелица
И предстала перед ним.
Ни пера на ней, ни пуха,
Ни одежки, ни белья.
Подмигнула молодуха:
– Брат монах, я вся твоя!
 

Коридор большой, широкий – в старину строили просторно, чтоб у монахинь было и света, и воздуха вволю. Лара вспотела, но размаха не убавила – ших, ших.

Белобрысая Ветка понаблюдала, послушала Ласку и, скрывшись на время в келье, вышла – тоже в подвернутых штанах, босая и с платком на голове. На чей-то косой взгляд ответила просто:

– Чего смотришь? Она для нас поет, я для нее помою.

А Ларе сказала:

– Макни еще разик, и воду сменю.

Подхватила с плеском ведра, унеслась.

Косточка, старшая на этаже – чернявая, уже сильно фигуристая девушка с верховьев Куруты, где до сих пор барский суд, а колдунов бросают замерзать в снегу, – подумала, прищурилась и молвила:

– Нитка, почему не подпеваешь? На литургии в хоре заливалась, а тут…

Поняв атаманшу, кое-кто нырнул переодеться, а другие, с голосом, прибились к Ласке с Ниткой, уже певшим вместе:

 
Есть в столице у нас развеселый квартал.
Он казармой большой называется.
От зари до зари там горят фонари
И студенты по улицам шляются.
Они песни поют и в начальство плюют
И еще кое-чем занимаются.
 

За высокой решеткой, отделявшей девиц от мужского корпуса и Мельничного сада, скучился пяток ребят, следивших издали за бойкой кутерьмой на запретной территории:

– Свистни наших – представление пропустят!

– Слышите? Поют, что ли?

– А какой сегодня праздник?

Там, через две решетки и аллею, мелькали розовые ноги, белые сорочки, брызгал смех. Оттуда неслись задорные выкрики:

– Куда глядишь, зенки нахальные?

– Мал еще глазеть! Приснюсь, родимчик будет!

– Подсадите мелкого, ему не видно!

Пареньки терлись о прутья решетки, щелкали языками:

– Иий-ех, картинка!

– Айда к нам, в догонялки сыграем!

– Эй, Вишня! Портки сзади лопнули!

– Умри, Табак! – Повернувшись к ним, названная Вишня смело вздернула на животе сорочку, а подружки за спиной, перемигнувшись, дружно потянули ее шаровары вниз. Как в песне: «И предстала перед ним». Визгу было! А за аллеей вопили: «Уррра!», молотя ладонями по прутьям. На шум выбежала наконец наставница:

– Безобразницы, что вы себе позволяете, мигом все в корпус!

– А-а-а, они из-за забора дразнятся!

– А сами – зачем выставились?!

Коридор сиял чистотой, певицы забились в келью Ветки, а дежурная дама выносила приговор за озорство:

– Все, кто кривлялся у ограды, останутся без ужина. Если не назовете зачинщиц, то и без завтрака.

Выдавать своих позорно, а самим назваться – нужна смелость. Конечно, вперед выступила Косточка, потому что главная, за ней Вишня, поскольку не отвертишься, а для священного числа и Лара. Открылся карцер – унылое место.

– Здорово повеселились.

– Ага, ты видела, как Табак челюсть отвесил?

– Ну еще бы. В бане не мылся, пупка не видал… Вы с Лаской хорошо придумали – мыть с песней, – улыбнулась Ларе Косточка. – Теперь вы под общей крышей.

Шли дни, сменялись недели. Месяц полевик закончился, начался липец. Учебный год клонился к завершению, близилась урожайная вакация, когда многие отправятся домой.

В Гестеле появились мастеровые в картузах, в просторных серых блузах, с трубками в зубах, инженеры в форменных кителях и фуражках. За Пастырским садом шла спешная стройка – ставили движок внешнего сгорания для электростанции.

Через ворота то и дело въезжали ломовые полки, запряженные тройками тяжеловозов, двухтрубные тягачи с прицепами – везли ящики, известку, камень, черепицу и кирпич.

Толки роились как мухи:

– Тюремный корпус отстраивают.

– А где он такой? – интересовалась Лара.

– За Мертвым садом, там монахов хоронили. Они встают ночами и в кладбищенской часовне служат… Правда, я сама видела! Идут вереницей, в руках свечи, лица белые-белые, одни кости…

– У дворянок наставница новая – жуть! Иноверка, курит как паровик, а ругается – говорят, заслушаешься. За обедом спросила: «А выпить? Что, здесь даже пива не дают?»

– А лунатичка Лис – дочь Бертона! Вселилась со служанкой, вроде белой вейки – в ошейнике. Та спит на полу, у кровати.

– В тюремном корпусе бригада день и ночь орудует. Будет новая лаборатория – сторож сказал по секрету, за две папиросы.

К бывшей монастырской тюрьме, где в старину держали нарушителей церковного устава и еретиков, возили оборудование, катушки электрического кабеля, а кругом высился свежий забор – не подглядишь.

– Ловкач Гуди туда сунулся – уж на что вор, и то поймали, накостыляли по шее. У мастеровых рука тяжелая.

– Страх какой! На кладбище святых сестер что завелось!.. Прямо среди дня – мы с Ниткой зашли положить по цветку на могилы…

– Скажи лучше – с Табаком встретиться.

– …а из кустов свинья как выглянет! И человечьим голосом нам говорит: «Дай кусь!» Мы без памяти бежали, ног не чуя. Наверно, оборотень!

– Нет, это дух монашки. Ее заживо замуровали – согрешила с кавалером. Дух голодный, ясно? Надо отнести туда пирог от ужина.

– Тебе охота призраков кормить? Сама и неси! С пирогом вместе в склеп утащат…

– Возрадуемся, дети мои! – возгласил после литургии Отец Конь. – Несмотря на звездную войну и дефицит бюджета, его сиятельство добился для Гестеля больших ассигнований! В честь этого события назначен благодарственный молебен. Спевка хористов – после ужина.

Шельма звала Ласку к себе:

– Иди, у нас лучше будет!

– Спасибо, нет, я с Ласточкой.

Кроме уроков вещания они встречались в лазарете, куда Хайта водила тайком Пату на поводке. Шельма, тертая жизнью, быстро привыкла к процедурам, а Ласка, слава богу, не видела, как выглядит лечебное животное. Гладила и дивилась:

– Ой, сколько ножек! Она из заморской страны?

– Издали, – уклончиво отвечала Хайта. – Долго ехал!

– Мама, тяа?

– Она говорящая! как здорово! А что она еще умеет?

– Всякое разное. Лучше всех умеет кусь и грызь.

– Скажи: «Пата».

– Я! Пата, я!

Под неутомимым длинным языком и вязкой серой слюной рубцы Ласки отступали, замещались гладкой кожей. Края кривых слезящихся щелей превращались в веки, появились брови и ресницы, но глаза оставались молочными бельмами в красных прожилках. Шельма изучала себя в зеркале:

– Хм, желтуха как будто спадает. Хотя наверняка не скажешь…

Она хитрила, чтобы заплатить поменьше. Но здоровье трудно скрыть – лицо посвежело, кожа расправилась, даже седые волоски растаяли в прическе, к волосам вернулся блеск. Впору снова замуж выйти.

– Лизь, лизь – сорок унция, – скромно пропела Хайта, тоже следившая, как хорошеет рыжая наставница.

– Золотая моя, что так дорого?

– Похороны – тридцать унция. Красный гроб, поющий поп.

Сады Гестеля порой казались Ларе бесподобными, а иногда – стенами, в которых бился ее голос, не находя выхода. На занятиях – хоть с Шельмой, хоть с Отцом Конем, хоть с кем, – одни обручи, никаких шлемов! Дальнее вещание – для тех, кто прошел курс науки, сдал экзамен. Передавать вести по цепочке обручей – значит, раскрыть свои чувства четырем-пяти посредникам, которых ты не знаешь. Старшим вроде Косточки довериться опасно – вдруг разболтают? В девчонках чужие секреты плохо держатся…

А так хотелось крикнуть в эфир: «Огонек! где ты?!»

Прямо хоть крадись к движку внешнего сгорания или генератору электростанции, чтобы прижаться лбом! ДВС не заземлен – стоит на каучуковых подушках, чтоб не трясся…

Подкатила к Безуминке:

– Бези, лапушка, найди его!

Та отвела в сторонку, взяла за плечи:

– Ласточка, на гигаине было проще, там половина вещания – треп. В прямом эфире слухачей навалом. Кроме дежурных, сидит группа на прослушке нелегалов. Еле-еле не по службе перемолвишься. К тому же я с батальонными мало знакома – кому верить?.. Одно скажу – Удавчик в деле, в каком-то ведомстве, но не у Бертона.

– Ага, своего ты сразу запеленговала, только шлем надела, – надулась Лара, отвернувшись, – а мне помочь не хочешь… Уйди, не трогай.

– Какой он «мой», что ты воображаешь?! Он сам на меня вышел!

– И час вещания совпал. Еще скажи – случайно!

Так и поссорились. Ларе стало совсем одиноко. Вот тебе и ангельские голоса, и вольный эфир! Все разбежались по своим кельям, кто в дворянский корпус, кто в отдельный домик, будто и дружбы не бывало… Осталась только Ласка – привязалась, нельзя бросить.

«На вакацию уговорю ее поехать со мной в Гаген. Тетки Ласку плюшками накормят, а то худоба худобой. Лишь бы глаза прочистились… А как же ей без Паты? вдруг все обратно зарастет рубцами?..»

Десятый шар упал во второй храмин-день липца, в конце полнолуния. Удар пришелся еще западнее, в страну Тахона, о которой Лара наверняка знала лишь то, что это страна дикая и грязная. Книги говорили о Тахоне так: «Туда не дошла ни одна армия. Край Великой земли у льдистых морей, где равнины и болота, где дождь и ветер, где ездят на овцебыках и собаках, где люди низкорослые, лишайные и косоглазые, темные ликом, где хижины из шкур и палок, где столица Золотого Короля кочует, как скотное стадо». Оттуда телеграмм не приходило – лишь полыхнуло небо при падении звезды, и раздался приглушенный гул.

На теле Мира появилась новая незаживающая язва. В Эндегаре, собрав армию, остановили мориорские машины и окружили кратер запретной зоной, но город Стеринг пришлось бросить – вся земля под ним была изрыта патами, превратившимися в живые сверла. В газетах печатались виды пустых и рухнувших домов, безлюдных улиц, где ветер носит тряпье и обрывки бумаги.

На голову промышленного Эндегара многие призывали гром и молнию – торговый соперник империи! Как стерпеть, когда тамошние заводчики перебивают торг нашим воротилам? А их политики и генералы? – наложили лапу на тингайский каучук, тянутся к жарким островам, лезут в Тахону… Но взглянешь на картины разорения, на караваны растрепанных беженцев – тоже люди, над всеми одна беда.

При виде карты, где отмечались места падения шаров, Ларе становилось жутковато – словно небо по линейке забивало гвозди в материк, прокладывая какую-то границу.

Она мечтала о шлеме. Заранее решила, что согласна и на карцер, лишь бы выйти в дальний эфир.

Наконец, в дождливый день за ней пришел нахмуренный наставник:

– Идемте, ан. Пора наукой заниматься.

Вот тюремный корпус, о котором столько сказок – де, там призраки стонут, кровавые пятна на стенах и тому подобные ночные страсти. Старинные заброшенные здания мало-помалу обрастают призраками, будто плесенью и мхом.

«Если тут духи водились, они разбежались. Электричества не любят. Чистенько, побелка свежая…»

Но, шагнув в лабораторный зал, Лара ощутила себя так, словно на самом деле вошла в дом с привидениями. Или перенеслась на месяц назад, во дворец Птицы-Грозы.

– Рад вас видеть, ученица, – скрипуче приветствовал ее Рикс Картерет, осунувшийся и поблекший. Три знакомых кресла с колпаками стояли на своих привычных местах, и свод потолка был так же давяще низок, и окошки напоминали бойницы.

– Как… вы… – еле смогла вымолвить Лара.

– Точно так же, как и вы. Медиумов мало, а ученых еще меньше. Продолжим с того, на чем остановились в прошлый раз.

– Я гигаин пить не буду!!

– Разве я предлагал? – скрипел ученый старикан, настраивая приборы. – Пока граф не составит новую микстуру, ограничимся прямым эфиром. Меня интересует ваша точность наводки и дальнобойность. А также зрение за горизонт…

– Готово! – Открылась другая дверь в зал, и пара ассистентов вкатили по утопленным в пол рельсам платформу на колесиках. На платформе стояло высокое, выше роста, сооружение вроде клетки из деревянных брусьев, а внутри этой конструкции Лара увидела… Эриту! Пожалуй, Лис возмутилась бы таким видом и нарядом – кавалерийские штаны, короткая и узкая рубашка, а главное – ан-эредиту держали в неподвижности ремни и пояс, словно выставленного на площади преступника.

– Добрый день, ан. – Лара невольно кивнула и попыталась сделать книксен.

– Благодарю, ан. – Пошевелившись, Эрита скривилась. – Надеюсь, я все-таки подниму это в воздух.

– Честно сказать, я считала, что наука и учеба выглядят как-то по-другому… – Садясь под колпак, Лара то и дело косилась на клетку с принцессой. Ассистент поднес ко рту Эриты трубку от сосуда с голубой жидкостью – так в кондитерских пьют через соломинку.

– Запишите: влито полпинты, концентрация – ползолотника на пинту.

– Сейчас я засну, – спешно заговорила Эрита, облизнув губы. – Позовите… передайте… пожалуйста!.. вы…

Ее слова замедлялись, язык перестал повиноваться, и вот голова Эриты свесилась набок, только глаза остались полуоткрытыми – они продолжали смотреть на Лару, не отрываясь. В них мерцали то ли слезы, то ли просьба, ставшая слезами.