Текст книги "Темные звезды"

Автор книги: Сергей Дорош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Ладно девчонку дурить! – веселясь, Удавчик поудобней перевесил карабин, под руку. – Этого не угадаешь. А вот у Рикса – три шлема, мы с них полсвета покроем!

– Один на другой нахлобучь – большой охват получится.

– Вещуны проклятые, – сдержанно рычал Сарго, топая с оружием наизготовку. – Хоть бы раз послушать дали, что там ветер шепчет. Живут как не здесь, летают головой за облаками!..

– Они избранники звезд, мы им не ровня, – ответил Касабури, заправляя в пистоль обойму.

– Зато мы стрелять мастера. Тебя как звать-то, крот чернявый?

Опасный полет

– Тут не пролезть. – Механик с ручным фонарем заглянул во тьму под полом кормового коридора; товарищ держал его за пояс летного комбеза. – Разве мальчишка проберется, вроде вора-фортача.

В узком пространстве между черными маслобаками и надутыми тушами балластных емкостей шел треугольный лаз, вдоль которого змеились по скобам-подвескам провода и трубы.

– Гляди лучше! Все цистерны ровные?..

Потея от страха, механик пристально всматривался в лоснящиеся бока каучуковых мешков. Справа, слева – выпуклые, одинаковые. Здесь утечки нет. Где же льется?.. Если датчики не врут, то клапаны закрыты. Но из днища дирижабля рассевается серебряной струей вода. Ведро за ведром. Час-другой – и надо будет стравливать подъемный газ, чтоб уравновесить корабль.

Бух-бух-бух-бух – передавался внутрь по балкам рокот винтов, глухо отдаваясь в ушах. «Гордый» упорно шел против ветра, отрыв от морских дирижаблей мало-помалу увеличивался.

– Сзади чисто. Что за дьявольская напасть?..

– Этот корабль, – хмыкнул помощник, – надо раз в месяц от грехов отмаливать. И служить должен епископ, не ниже. Разве может быть нормальный механизм, если на нем катают потаскух?..

– Га! – донеслось из дыры в полу, откуда торчал зад механика с ногами. – А ты б свою кралю на борт не провел?

– Ни-ни. На военный корабль – никогда. Враз несчастья посыплются. Помнишь, Красную деву привели на броненосец, вроде в гости? Часу не прошло – гелий из движка как фуганет! Трех мотористов сдуло…

– Ну, ты сравнил. То ведьма натуральная, лучших кровей, а здесь просто девки. Их что на земле, что в небесах конфетами закармливать – одно и то же.

Помощник думал радикально:

– Блуд на борту – к аварии. Стюард ты, капитан или хозяин, но пассажирку трогать не моги. В море Мананту оскорбишь, а в небе – самого Громовика. Тут начнется – ремонт на лету, пожар в трюме и так далее.

– Про Мананту попу расскажи. Путевку в покаянный батальон получишь, за язычество.

– Путевку, не путевку – морячки Мананту чтят и жертвуют ему, кто пачку папирос, кто полтину, а то и свинку купят в складчину. На рейдере «Грозный», слышь, офицеры Мананте бычка посвятили, чтоб из похода вернуться. Ты долго там копаться будешь?

– Сейчас, вперед гляну.

Поворочавшись, механик вдруг задергался, заголосил:

– Вижу! Дева Небесная, что это?! Чудишша!

– Где? чего?

– Вытащи меня отсюда!!

Он вынырнул из подпалубной тьмы с выпученными глазами, отшвырнул фонарь и с грохотом прихлопнул снятый щит на место.

– Ох, спаси и сбереги! Каракатица, с глазами и с ушами! Во такая! – Как рыбак добычу, показал он руками во всю ширь. – Щупальцы, ползет и зубы кажет!

– Говорил тебе – когда на корабле похабство, там нечистая заводится! Давай бегом к старпому, – трясся второй. – А я к жандармам. Щиты поднимем, пусть в гадину стреляют с переду и с заду.

– Сдурел, в нечисть палить? Простым патроном не возьмешь, надо на пуле Око нацарапать, и с молитвой! Иначе все впустую, словно в дым стрелять.

С озорной патой Хайта набегалась до пота. Той вздумалось на воле порезвиться, видишь ли! Прыг да скок, еле догонишь. Ей вроде игры, а «маме» одна беготня. То сквозь кусты, то по лужайке вскачь. Играя, пата изучала мир – так в ней заложено при сотворении.

Еле догнала – пока проказница сосала воду из пруда, – а та как припустит! Один раз удалось вскочить верхом – и что же? Понесла Хайту на себе как всадницу, без всякого напряга. Тут громыхнуло, будто из оружия юницы Лары – раз, другой, третий! – пата рванула во всю прыть, унося «маму» от беды.

Иной раз казалось – она успокоилась, можно вести за ухо в дом, но стоит пате оглядеться, носом повести, почуять волю или корм – вновь пускается бегом. Сиганет в окошко, там крик, выскочит с мясом в зубах.

Приручать пату – дело для терпеливых.

Но мясом паточка делилась как родная. Прожует и отрыгнет – кушай, «мама». Значит, натура у ней добрая, отзывчивая.

– Ты что, не сыта? – спросила Хайта, проглотив жвачку пополам с липучей слюной паты, с душком ее желудочного сока.

– Ня, – вздохнуло чудище. Слопав копченую ногу мирского животного, пата раздобрела чуть шире, на ногах выросли когти. – Кусь, кусь.

– А если нас поймают?

– Ня.

– Ты никому на глаза не показывайся!

– Гу. Тяа? – Пата сунулась рылом к ноге Хайты, выстрелила язык-ремень и облизнула кровоточащую царапину.

– Да, из-за тебя ободралась, плохая детка!

– Тяа…

С боков из пасти появились трубки-хоботки, напружинились и плюнули на кожу струйками вязкой серой жижи.

– У, что умеешь!.. Какой ты породы?.. – Хайта отогнула вперед уши паты, забралась пальцами в пасть, поглядела с изнанки на губы. Знаков породы не видно. Может, свойства не определились, молода еще?

При отправке с Ураги мудрец объявил: зерна новые, свойств больше, чем в старых породах. Мол, на месте разберетесь, когда в землю вроетесь. А по прибытии послушать инструктаж не довелось – сразу накинулись миряне с бомбами, и корабль пустил в стороны корни-трубы, спасая молодь рабынь от огня.

«Интересно, уцелел ли кто-нибудь еще? Или только бойцы броненоски?.. Сейчас они строят в земле убежище, будущий стан. Потом начнут звать к себе… Нет, я лучше останусь с госпожой Лисси! Она такая миленькая».

Царапина едва не на глазах разгладилась и затянулась.

– Умница. Всегда так делай.

Дальше пата унюхала корм за стеной громадного строения и врылась под нее как настоящий земснаряд. Внутри висела на растяжках толстая, надутая махина, почти как боевой летун с Ураги, только вся круглая. В махину вела лестница, и пата поскакала по ступенькам.

Там, в тесноте и узостях, Хайте было уютнее, чем под чужим небом. Она не знала того, что миряне звали клаустрофобией. А пату и подавно узкие лазейки не смущали, она сжималась и одинаково легко ползала в любую сторону.

Людской шум и топот заставили их затаиться. Пата тихо жевала упругую стенку мешка, налитого водой.

– Ну вот, продырявила. Зачем грызла?.. Дай-ка и мне попить.

Где-то за переборками ожили, зарокотали механизмы. По трубам зажурчали жидкости, широкие воздуховоды шелестели под напором. Махина начала покачиваться.

«Похоже, мы летим, – без страха подумала Хайта. – Ничего, вернемся! Летуны всегда возвращаются на свои базы. Тут уютно. Есть еда, вода. Надо выждать, когда корабль причалит, и выглянуть».

Сытая и усталая, она дремала, когда над головой застучали ногами, потом кусок потолка поднялся, сверху ударил желтый свет, над головой свирепо взревели, загоготали мужчины. Сильные руки схватили Хайту, выдернули на простор, стали вертеть и мять. Вокруг скалились лица – бритые, усатые, – гремели голоса.

– Где ж твое чудище зубастое? Это краса, а не страшилище!

– Пулей с Оком, гришь? Не, тут надо по-хорошему.

– Безбилетница.

– Кротовка, гром в душу! Глянь, как по телу разрисована.

– Отрапортуем принцу: «Во, какая живность завелась!» Надо чаще подметать, а то дьяволы по углам зашуршат…

– Вот кто нашу колбасу сожрал!

Затисканная дюжиной ручищ, Хайта завопила:

– Пата!!

– Ишь, визгливая.

– Его Высочество ей голосок подправит. Петь научит.

Под полом зарычало. Жандармы смолкли, переглядываясь.

– Слыхал?..

Кто-то спустил ремень с плеча и перевел затвор.

Из проема в полу взметнулась пегая розово-серая образина, хамкнула пастью и, как тряпку, швырнула ближнего жандарма вдоль по коридору, сбив его телом с ног еще двоих. Отброшенный взвыл, схватившись за разорванное бедро.

– Стреляй!!

Не сробев, усатый вахмистр бахнул почти в упор, попав чудищу между свинячьей головой и жирным туловом. Уродина дернулась, кожа под пулей вздулась и лопнула, выплеснув бурую кровь, но жуткая тварь, казалось, презирала боль. Четырехглазая морда повернулась к вахмистру, пасть распахнулась, и острый язык выметнулся как меч, меры на полторы, пронзив жандарма через живот насквозь.

В следующий миг тварь протянула когтистые щупальца, сграбастала девчонку и ухнула под пол, тотчас исчезнув из открытого проема. Жандармы, сгрудившись у дыры, стали палить вниз, но без успеха – проворная туша сгинула как тень, даже неясно в какую сторону.

Зато в кое-что другое стрелки попали – из пробитого маслопровода струей зафонтанировала темная густая жидкость, затем снизу затрещало, заискрило, и пошел сизый дым. Пахнуло гарью. В коридорах раздались тревожные звонки.

– Отказал верхний руль. У левого движка упала мощность, – доложил рулевой, и почти сразу вслед за этим из переговорной трубы послышалось:

– Гере капитан, на борту тварь дьяволов! Она в подпалубном пространстве. С ней хозяйка, дьяволица. На корме опасность возгорания.

«Помин-день! – почти с отчаянием подумал командир. – Зря, что ли, предки учили: не пускайся в путь под выходной… Как полет начнется, так он и пойдет».

– Исправить привод верхнего руля, проверить левый двигатель! Тварь – найти и убить, дьяволицу – поймать. Быстро тушите, что там загорелось.

Облака впереди нависали, темнели, сгущались. Появилась хорошо знакомая всем воздухоплавателям кисея дождя – и через пару минут дождь зашуршал по оболочке «Гордого», занавесями спадая с боков сигарообразного корабля. Солнечная духота дня сменилась давящей сыростью.

Капитан буквально кожей ощутил, как в оболочке охлаждается несущий газ. Стрелка высотомера медленно поползла вниз.

Сзади, полуразмытые дождевой пеленой, маячили отставшие морские дирижабли – они шли правильным строем, перемигиваясь сквозь непогоду вспышками светового телеграфа. Вдали на западе, внизу, часто моргала наземная мачта.

– Рули высоты на подъем. Поддуть баллонеты, слить три бочки балласта. Уходим в облака.

«Там оторвемся, незаметно сменим курс, а починимся – опять на полный ход».

Когда сквозь Лару шел эфир, несущий голоса и чувства, она смутно уловила – кто-то понял, кто-то знает, что вокруг принца стянулась петля неудачи.

У простых людей такого чутья нет. Это пронюхал Ремень – один из медиумов, тонколицый парень, от гигаина бледный, синегубый как покойник. Хватило пары его намеков и ужимок, чтобы в казармах началось брожение.

Все вспомнили свои грешки, за которые им полагались кому каторга, кому тюрьма, кому веревка. Если полк расформируют…

Едва показались у застав белогвардейцы, служивых залихорадило. Самые пугливые дали тягу с утра, по росе, остальные выжидали. Свитские гвардейцы косились на синих с презрением – что еще можно испытывать при виде струсивших подонков, только по милости Его Высочества имевших воинские звания?

Волновалась и рота обеспечения – ну как начнется следствие? Потянут на допрос, станут выпытывать, кто-нибудь оговорит других, потом не выкрутишься.

Ремень, скрывавшийся в доме молочницы, не снимал с головы обруча, сидел с остекленевшими глазами. Без гигаина он прекрасно слышал государственный эфир – там кишели зашифрованные разговоры. Вокруг Бургона собралось с десяток выкормышей Купола…

…и вот один заговорил в воздухе, на борту «Дочери Ветра»!

– Они гонятся за принцем. Дело плохо.

– Не так плохо, как думаешь. – Друг похлопал Ремня по плечу. – Самое время о себе подумать. Пока белые в Бургон войдут, часа два у нас есть. Айда, пошарим по дворцу! Ты нам нужен – будешь слушать, как они подходят. За это тебе – лишняя доля в добыче.

– А свитские?

– А револьверы, ружья нам на что? Сунутся – крови хлебнут. Я с дворянчиками церемониться не стану. Ты что, струхнул, Ремень?

Вещун с пренебрежением скривился. Кровь!.. ее легко пролить. Но мараться?.. Надо сохранять достоинство, хоть каплю, даже если ты пал ниже некуда.

– Пойдем. Хабар не ждет, другим достанется. Чую, ты парень бывалый, в мокром деле руки мыл…

Ремень коротким жестом отказался. Где им знать, почему он в жандармах?.. О таких преступлениях надо помалкивать даже среди подонков. Иначе – позор на всю жизнь. А какой-нибудь честняга вроде Сарго скажет: «Утопить в отхожем месте».

В Бургоне начался грабеж.

Тучи сгущались, небо почернело. Вдалеке сверкнула молния, раздался громовой раскат. Порыв грозового ветра шевельнул деревья, затем ветер подул сильнее, и парк зашумел, трепеща листвой. Отчаянные души бежали к Большому дворцу, пригибаясь, держа карабины наготове.

Самые ушлые подкатили в броневике, наставили картечницу на двери.

Приклад ударил в бронзовый замок. По мраморным плитам забарабанили первые капли дождя. Звякнуло разбитое окно. Где-то сухо треснул выстрел, другой, послышался крик.

– Глазам не верю, – пожал плечами Огонек, выглянув из-за угла ангара. – Нет охраны!

– Что это значит? – спросила Эрита, посмотрев через его плечо.

– Ну, что здесь плюют на службу. Но мне так легче – не бить никого, не дурачить. Лишь бы ворота ангара открыть… а дальше ан Лисси знает, что делать.

Лис молча кивнула. Чем ближе они подбирались к крылатой ракете, тем страшнее становилось. Уже заметно дождило, но главный ливень еще не грянул.

«Я смогу. Я сумею. Иначе зачем я заявила, что умею?.. Но я действительно летала, правда! Только… один раз. И сзади сидел батюшка. Как там делают? Пуск гироскопа. Зажигание. Разбег. Штурвал на себя…»

– Вместе – навались! – позвал Огонек. Девчонки дружно нажали на створку, ролики покатились по рельсу, ворота стали открываться.

– Тут он, – довольно выдохнул кадет.

Небесного цвета машина стояла, раскинув плоскости. Под крыльями и сзади, у хвоста, висели цилиндры горелок с заостренными носами.

«Ой, сначала зажечь пусковые! Потом сбросить. Дальше загорятся маршевые… А вдруг не загорятся?»

– Вроде все провода на месте. – Огонек вернулся, обежав ракетоплан кругом. – Сейчас поставлю лесенку.

– Его надо выкатить!

Пыхтели, пыхтели, злились друг на друга – вдруг до Лис дошло, что под колесами шасси стоят упоры. Без них дело пошло веселей, Эрита даже подмигнула Огоньку, а он залился краской. Стыдно – сам не догадался.

Но настоящее смущение пришло, когда лезли в кабину. Накрытое прозрачным колпаком гнездо в фюзеляже было оборудовано с блеском – стеганая кожа, весь комфорт, – но сидений всего два, одно сзади другого. Лисси быстро забралась на место пилота, подобрала юбки и принялась ощупывать кнопки с рукоятками, вспоминая, что к чему.

– Вы первый, кадет, – сдавленно молвила Эрита.

Вариантов не имелось. Содрогаясь от предвкушения, Огонек опустился в кресло, а Эрита уселась ему на колени. Его бедра были ей вместо сиденья, а туловище – вместо спинки. Носом он упирался ей в шею. Куда девать руки?

«Главное, не волноваться. Думать о чем-то другом. О, собака, два хвоста, какая она теплая!.. А ножки, прелесть… Нет, не думать! Тьфу, что со мной?»

– Хватит меня обнимать, – яростно зашептала принцесса. – Закройте колпак.

– Готовы? – включив гироскоп, как-то плаксиво спросила Лисси.

– Да! – выпалили Огонек с Эритой в один голос, втайне желая, чтобы этот миг не кончался. Ладони кадета нашли нечто неописуемое и чарующее, а принцесса ну совсем не возражала.

«У девушки должен быть бюст. Он есть!» – ликовал кадет, потрясенный волшебной находкой.

Лисси, мысленно взмолившись: «Боже, помоги мне!» – повернула ключ зажигания.

За спиной у троицы взревело, заглушая визг девчонок. Полыхнуло огненное сияние, дорожка позади ракетоплана окуталась бешеными клубами дыма. Аппарат рванул и понесся – прямо на деревья.

– Вверх! – заорал Огонек, стараясь перекричать горелки.

Каким-то чудом – явно Божье участие! – Лисси сумела потянуть штурвал не слишком резко, и машина взмыла в грозовое небо, хлестнув взлетную дорожку хвостами огня.

Пока барышня-пилот искала кнопку отстрела стартовых горелок, те отвалились сами, и вспыхнули маршевые.

Серо-голубой снаряд пронесся над парком, ужасая ревом всех внизу.

– Только осторожно. Только осторожно, – умоляла Лисси саму себя, судорожно сжимая ручки штурвала. – Без рывков. Без рывков. Держать ровно.

Кабину озарил разряд молнии, Лис ахнула, ракетоплан накренился. Она повела штурвал в другую сторону – и вновь дала лишку; земля внизу повернулась, словно хотела ударить машину.

– Прямо! Держи прямо! – вопили сзади. – Бери выше… Гроза… Нас…

Выровняв аппарат – Лис ощутила, что ракетоплан послушен ей, – она стала плавно отклонять штурвал на себя.

Они влетели в серую мглу.

«Туча. Мы внутри. Еще выше!»

Понятие о времени и расстоянии исчезло. Лис старалась думать только о штурвале и шарике гироскопического датчика, исправляя по нему малейший крен. Сзади молчали, чтобы не спугнуть удачу.

Из-под крыльев клиньями бил гремучий огонь.

И вдруг он погас.

Со щелчком горелки отделились и исчезли.

Лис почудилось, что она оглохла – столь внезапной оказалась тишина. Только слабый свист воздуха на распростертых плоскостях.

Разогнавшийся ракетоплан продолжал идти ввысь – и через миг вырвался из туч в сияние голубизны, в дивную пустоту солнечных лучей.

Казалось, машина плывет среди эфира.

Скорость падала.

Потом чары полета отхлынули, и Лисси поняла, что мчится прямиком на дирижабль, идущий над самыми тучами.

– Сворачивай, – почему-то шепотом попросил Огонек.

– Лисси, милая, возьми в сторону…

– Вытяни крылья. Переходи на планирование!

– Где? – не отрывая глаз от приближавшейся громады, одними губами спросила она.

– Да откуда я знаю?! Ищи на панели!

– А… сейчас. Я… – Ее напряжение воли иссякло, решимость вся выдохлась, Лис охватило вялое бессилие.

Дирижабль рос, словно разбухал перед ними. Стали четко видны герб и надпись «Гордый» на круглом серебряном боку.

На хребте гиганта часто замерцала пламенная искра – острая, колючая. «По нам стреляют, – догадался Огонек, – с верхней картечницы» – и плотнее обхватил Эриту, надеясь защитить ее от пуль.

«О, дьяволы небесные! Надо ж было, чтоб он оказался поперек дороги! Сосиска надувная, тресни ты напополам!..»

Он успел сообразить, что дирижабль летит с солидным дифферентом на нос, хотя рули поставлены резко на подъем, из трех винтов вращается лишь кормовой, а из киля падает струя балластной воды.

Лис таки нашла систему, выдвигающую плоскости. Крылья стали удлиняться, но в полную длину не вытянулись – ракетоплан врезался в оболочку «Гордого», пробил ее и рухнул внутрь лопнувшего газового баллона.

Тысячи кубомер гелия хлынули вверх из пробоины, подъемная сила упала, и «Гордый» стал быстро снижаться.

Битва с нечистой силой на борту дирижабля Его Высочества шла беспорядочно и бурно.

Экипаж свирепо лаялся с жандармами, раненый выл, а пронзенный языком жуткой твари вахмистр лежал с открытыми глазами, наводя на всех ужас. Толкучка в коридоре у дымящейся дыры рассеялась, лишь когда механик приволок огнетушитель и залил бранящихся струей шипучей пены.

– Обесточить левый двигатель! Перекрыть масляную магистраль номер четыре! Подвахтенным – разобрать оружие! Электрик, трубник – на ремонт в кормовой коридор!

– Доподлинно кротовка, Ваше-ство! Гола как в купальне, размалевана по-ихнему, только без очков и без ошейника. Должно быть, беглая, привычна к солнышку. Лет небольших, но к посвящению вполне дозрела. А тварь – страшила, храни бог! Помесь волкодава с кабаном, зубища с палец, глаз – не сосчитать, на лбу рога, а за ушами щупальца, на всех колючки ядом капают… Языком бьет, гере вахмистра проткнула как бумажного.

«Ручная боевая пата, – определил принц. – Чтобы кормилица сбежала с ней из Гиджи… Кроты избаловались под моей опекой, за рабынями не смотрят!»

– Уничтожить. Стрелять в пасть или в голову. Кротовку постарайтесь взять живьем.

Легко сказать! Капитан развернул на штурманском столе план-схему «Гордого». Десятки мер под– и надпалубных пространств, воздуховоды, короба для проводов и труб, шахты и проходы в оболочке…

– Действуем по принципу облавы. Отсекаем по частям все полости, где они могут скрываться. Загнав, открываем огонь. У нас две «янтарки» – раздать их группам загонщиков.

Ружья, мечущие электричество – отличный хлыст. Вздернутые видом крови, распаленные охотничьим азартом, жандармы и подвахтенные разбежались вдоль по коридорам корабля – снимать щиты со стен и пола, заглядывать в дыры.

– Вот она! – наконец вскрикнула переговорная труба. – Корма, у выхода на правый двигатель! «Янтарку» сюда, живо!

– Тебе больно? – Хайта плакала, углаживая пату, а та пыжилась, бурча и клокоча чем-то внутри. Из раны на шее выдавливалась кроваво-рыжая пена пополам с чем-то вроде зернистой каши и спекалась в бугристую корку, затягивая разрыв кожи.

– Пи!

– Пить? – Девчонка взобралась повыше, вцепилась в скобы и уперлась в них ногами, чтоб не залило. Мелькнул язык, рассекая каучук, и вода хлынула – пата хлебала всей пастью из потока, фыркая и мотая мордой.

– Потеря балласта! Капитан, льет с кормы. Две… три… пять бочек.

– Дифферент на нос десять… пятнадцать градусов.

– Тяа? – засунув в емкость голову, пата с досадой убедилась, что осталось лишь лакать. Больше само не льется. А что рядом? Еще один пузырь с водой.

Хлесть-хлесть языком.

Дирижабль с задранной кормой неудержимо потянуло вверх.

– Убейте гадину!! Стреляйте в нее, пусть сдохнет!.. Слить семь бочек из носовых цистерн, уравновесить корабль. Открыть клапаны, стравить газ.

Скребущие когти обдирали изоляцию, из-под ног паты брызнули искры. Жалобно взвизгнув, зверюшка задними ногами порвала жгучие провода и разгребла их в стороны. В дыру свесился жандарм, пустил трескучий разряд – злобно хрюкнув, пата прицелилась глазами на заду и, сжавшись, ответила тугой струей испражнений – прямо в лицо противнику.

– Фу! Тьфу! Бээээ!..

– Дьявол, ты мне сапоги облевал!

– Лезь туда сам!

– В сторону, тошнота. – Смельчак щелкнул затвором. – Пусть пулю переварит.

Листы пола вспучились, разорвались с треском, полкоридора перегородила вставшая снизу помесь свиньи с собакой, оскалив страховидную пасть и показывая язык-меч. Жандармы шарахнулись, а тварь, примерившись, пробила потолок – за ней, как кукла на резинке, взлетела и пропала чертова девчонка.

– Отказал правый движок, – убито доложил вахтенный офицер.

В окна командной гондолы ударило солнце – потеряв балласт, накренившийся на нос «Гордый» оказался выше туч.

Принц был готов от злости укусить себя за локоть. Только сложился выигрышный план – если такой возможен при полном провале! – только взяли курс на спасительную Кивиту, и тут, как диверсант, является кротиха с патой, чтобы все испортить!

– Они выше коридора, под баллонами.

– Догнать, остановить их!

– Вижу слева ракетоплан, – сообщил наблюдатель. – Без горелок, планирует. Он идет прямо на нас. Дистанция пять миль… четыре с половиной… Это…

Он помедлил, сам себе не веря. Собственная машина Цереса?!

– Сбить, – прорычал остервеневший принц. – Огонь из верхней установки.

На хребте «Гордого» застрекотала картечница, но стрелок не успел взять верный прицел – и корабль содрогнулся от таранного удара.

– Весь балласт – за борт! Сброс батарей! – Капитан метался по перекосившейся гондоле.

Закрыв глаза, держась за поручень, принц опустился на сиденье. Экипаж работал слаженно – кабели долой, открыть разъемы, снять предохранители, – и цилиндры аккумуляторов рушатся вниз. Где-то под тучами они с грохотом разобьются о землю. Кончено. «Гордый» стал обычным поплавком в воздухе, игрушкой ветра.

«Все против меня. Подлые медиумы. Кротиха с патой. Самоубийца на ракетоплане. Кто это был?.. А, какая разница! Придется обедать с государем-отцом. Интересно, что сегодня подадут к столу?..»

– Вижу «Гордого»! Он опускается в аварийном состоянии. Всем – направление на меня, иду к «Гордому» и жду его посадки. Гвардейским отрядам – приготовиться к десанту.

Гроза над Бургоном – то ли благословение небес, то ли гнев Божий. Сейчас крестьянки в округе выносят своих меньших деток, чтобы их окропил дождь, осветили молнии – на здоровье, на счастье.

Тот, кого молния поцелует, но в живых оставит – станет генералом или графом, капитаном корабля или епископом. Самым везучим Громовержец оставляет знак на теле. Такие, меченные молнией, будут праведниками.

Профессор Картерет презирал поверья. Громоотводы на шпилях дворца вели силу туч в подземные баки-ловушки. Если сломается электростанция, запасы тока не дадут остановиться холодильникам, погаснуть лампам.

Дождь лил за окнами, угрюмый темный парк шумел, а профессора грызли сомнения, и донимала обида.

Принц отнял девчонку – зрячего медиума! Таких бывает два из тысячи, и не все годны для дальнего зрения. Что от нее останется? Труп, продырявленный пулями. Если угодят в голову, то даже мозг не исследуешь.

А черный эфир? Неизученное, тайное пространство. Те, кто туда заглядывал, приносили Риксу странные, волнующие впечатления, похожие на сны – вернее, на галлюцинации. Слух и зрение на миллионы миль – возможно ли?.. Верба уверяла, что беседовала с чудищами в оболочках из металла или льда, живущими в неведомой дали – а уж дистанцию она, как медиум, могла определять! Но она уснула, больше спросить некого.

«Ужасно, что мои планы, мои надежды связаны с капризами и увлечениями Цереса. Наука… она его интересует как инструмент власти. Или как оружие. А истина? Великая, святая истина, ради которой можно пожертвовать всем – репутацией, судьбой?..»

Вздохнув, профессор окинул взглядом шкафы, где на полках стояли лабораторные журналы – плоды его многолетних опытов.

«Разве он способен оценить мои усилия?.. Кому я передам все это?»

Записи в журналах были разные. Иные страницы стоили кому-то жизни. Скверно будет, если их прочтет смекалистый чин из сыскной полиции. Такой инспектор может пригласить эксперта – скажем, графа Бертона, – и грянет суд.

Веревка. Картерет невольно потер морщинистую шею.

«…а когда я перестану дергаться в петле, они выгребут мои шкафы и увезут бумаги в Гестель. О, да, они будут чисты! Просто перешагнут через трупы, не замарав ног, и продолжат с того места, где я завершил. Я их знаю. Они так же алчны до истины, только не желают пачкаться. И они получат ордена, награды, титулы, а меня бросят в яму с негашеной известью. Это – справедливость?»

Стук в дверь.

– Войдите!

Караульный жандарм выглядел как подопытный, которому сказали: «Сейчас мы вскроем ваш череп».

– Гере профессор…

– Ну, что вам нужно?

– Там… у крыльца…

– Говорите четко – кто пришел.

У жандарма зуб на зуб не попадал.

– Пожалуйста, взгляните сами! Я не могу смотреть, увольте.

Рассерженный Картерет быстрее обычного пошел к темному вестибюлю. Что за шутки? Двое здоровенных мужчин, вооруженные, привычные к жестокости – и, будто мальчишки, зовут папеньку: «Ой, страшно! Ой, а вдруг это не почтальон?»

– Они к вам-с, – заискивая, жандарм забегал то справа, то слева. – Я с ними нечего-с… зла не желал. И когда сказали мне, что их к расстрелу, я сразу осенился и прочел молитву. Пусть, мол, упокоятся в обители громов! А они никак-с. Вас требуют-с для разговора. Может, вы им должны остались? Или вслух сказали нехорошее?

Второй караульный замер у входной двери, сжимая карабин.

– Там они? – зашептал первый.

Бледный как смерть второй кивнул.

Картерет не спешил подойти к двери. Достаточно открыть задвижку, отворить смотровое оконце и…

«Не может быть. Этого не бывает», – убеждал он себя, но из глубины души медленно, толчками поднималось что-то вопиюще ненаучное, ребячье, тех времен, когда Рикс еще верил в Бога Единого и ангелов.

Тогда ребятня – с парнями и девчонками постарше – собиралась вечером в овин, послушать странника к святым местам. Странник ел принесенную снедь, пил пиво, закуривал и начинал рассказ, от которого ребята ежились, а девочки жались друг к дружке.

«Они в грозу приходят. Дождь им силу придает, а молнии путь озаряют. Кто им должен – со всех взыщут… Они просят пустить на ночлег – мертвые гости».

– Мокрые призраки? – едва слышно спросил Картерет. Жандарм испуганно потряс головой: «Да, да».

«Я в вас не верю!» – Набравшись сил, профессор отвел створку.

Как нарочно, бело-голубая молния ударила в один из шпилей, ярко высветив площадку у крыльца. Вспышка длилась достаточно долго, чтобы Рикс успел увидеть мертвецов в их ужасающем загробном виде.

Удавчик и Бези стояли у дверей, промокшие насквозь. Платье и лица их были в могильной земле, из которой они вылезли. Остановившиеся глаза, бледные губы, нечеловеческий оскал – все приметы мокрых призраков.

– Зачем… – Голос изменил профессору, он поперхнулся, а затем фальцетом выкрикнул сквозь дверь: – Зачем вы пришли?!

– Картерет! – завыл Тикен, глаза его сошлись к переносице. – Картерет, выходи!..

– Я хочу видеть тебя! Я хочу поцеловать тебя! – адски улыбнулась Безуминка.

– Чего вы хотите?!

– Твоей крови! – Тикен вывернул губы и сделал челюстями хищное движение, а руки со скрюченными пальцами протянул к смотровому оконцу. Картерет отшатнулся.

– Стреляйте в них, – прошепелявил он жандармам, но те лишь мотали головами:

– Они к вам пришли, вы с ними и толкуйте.

– Да ешь меня дьявол, чтоб я на них оружье поднял!.. Вы тут, гере, развели темное царство, вам и отвечать!

– Верняк! – громко раздалось из вестибюля сзади. Трое обернулись – там стоял Сарго, вскинувший карабин к плечу.

– Спектакль окончен, балаган закрыт, – продолжал корнет. – Вы все вместе, чего и надо. Ну-ка, оба – стволы на пол! Повернулись, руки на стену, ноги врозь. А ты, мухомор, открой дверь. Сейчас покойнички тебя укусят… Кому сказал? Открывай!

– Сарго? – недоуменно шамкнул Картерет. – Почему ты…

– Потому что, – веско молвил верзила. – И твою науку, и тебя мы сдаем Бертону. В уплату за грехи.

– Не-е-ет!! – возопил старик, в исступлении кидаясь на корнета. Тот не стал орудовать прикладом – старикашка хилый, переломится, – только отступил и дал подножку. Профессор покатился кубарем и замер, тяжело дыша со стоном.

Треть часа спустя умывшийся Удавчик с удовольствием уселся в кресло и опустил на голову шлем:

– Внимание, говорит прапорщик Тикен из Бургона. Вызываю двадцать второй батальон.

– Тикен, слышу вас. Поручик Крестовик на связи.

– Докладываю для штабс-генерала Купола. Отряд под командованием штабс-ротмистра Безуминки – корнет Сарго, я и кадет Динц, – успешно захватил лабораторию профессора Картерета со всем архивом. В этой операции нам помогал доброволец из дьяволов – Касабури Джаран. Ждем, кому передать трофеи.

Крестовик на том конце эфира несколько придурел.

– Секунду, друг прапорщик… Безуминка – это фамилия?

– У нее нет фамилии. Она найденыш, иной веры.

– Вот как?.. И еще… Я правильно понял – «из дьяволов»?