Текст книги "Темные звезды"

Автор книги: Сергей Дорош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Клятва

Пасмурная ночь накрыла Гестель низким темным пологом, закрапал мелкий дождичек. Лишь редкие огни керосиновых ламп на столбах обозначали дорожки в ненастной мгле, между зданиями старого монастыря.

Сухопарая сестра Мана погасила светильник в палате Огонька и недовольным голосом пожелала ему добрых снов. Эта тетка, похожая на деревянную статую из храма, явно была чем-то рассержена. Ее бельмо напоминало гневное Божье Око.

«Наверно, мымра догадалась, что я болтал с Эритой после ужина! Ну, сейчас начнет мораль читать, про уважение, достоинство и все такое. А то еще его сиятельству наябедничает, что я непочтительный. Добавят дней к аресту…»

Чтобы отвести от себя подозрения, Огонек читал вечернюю молитву громко, с выражением, не отводя глаз от алтарика на угловой полке, где стояли три глазурованных фигуры каменного литья. Громовержец смотрел на кадета твердо и властно, как штабс-генерал Купол, держа в левой руке шар Мира, а в правой – грозный молот. По сторонам, как велит канон, ласковая Дева-Радуга и крылатый Ветер-Воитель в плаще, с мечом и свитком, в ореоле развевающихся волос.

Пока Мана не потушила лампу, колеблющийся свет играл на лице Девы, делая ее похожей то на Эриту, то на Лару.

Забравшись в скрипучую кровать и накрывшись одеялом, Огонек понял, что не уснет. Волнение не даст. Оставалось лишь пялить глаза в темноту и переживать.

Обе девчонки такие хорошие, что впору заскулить от восхищения. Эрита манящая, Лари привлекательная, как тут быть? С Эритой под руку не погуляешь! А Лари неизвестно где, что с ней? Как ее найти?

Отсвет керосинового фонаря едва заглядывал в окно, забранное кованой, еще от монахов оставшейся решеткой с приваренной к старинному железу шиной заземления. Снаружи ветер шелестел мокрой листвой.

Огонек ломал голову, стараясь понять, почему зов Лары прозвучал из Бургона. От места падения шара до владения принца миль двести пятьдесят, сейчас там ходят только воинские эшелоны, на чем же Лари добиралась? И почему голос был не ее, а другой девушки?

Но важнее всего было то, что она помнила, помнила его! Даже если ей отказал дар вещания – изредка это бывает с медиумами, – она попросила другую бросить клич. Но кого? Гадалку, нелегальную вещунью? И та рискнула задаром, зная, что ее могут вычислить и изловить? Все слишком странно.

А расстояние? Бургон, Бургон… Огонек стал вспоминать карту. Сколько между Бургоном и столичным постом батальона-22? Э, тут обручем не обойдешься! Нужен массивный медиатор – скажем, большой котел на кирпичной подставке. Или шлем, тогда совсем легко.

«Кончай бредить! – велел он себе. – У гадалок шлемов не бывает».

Закрыв глаза, он вызывал из памяти образ Лары.

«Ну явись мне, пожалуйста».

Лохматая, с румянцем на скулах, поджавшая губки, она сверкала карими глазами. А руки, тонкие и такие сильные, крепко сжимали револьвер. Ух, красавица!

«Она не забыла меня! Значит, я приглянулся ей. Если ее поцеловать, она не обидится? А что она скажет, когда поцелуемся? Я ее обниму, а потом…»

Сладко размечтавшись, Огонек с запозданием заметил, что дверь палаты приоткрылась и внутрь проскользнула какая-то тень.

Он сел рывком, сжав пальцами край одеяла:

– Кто здесь?

– Я, Эрита, – шепнула тень, подплывая к кровати. – Тише!

Огонек с ужасом подумал, что желтоглазая в него влюбилась по уши и сейчас нырнет к нему под одеяло. С девчонками бывает, говорят, когда им родословная и титул не указ. Просто огнем палит, ум долой, и все тут.

Бог молний, что тогда делать? За такие штуки рвут погоны с плеч, в дисциплинарный дом сажают, а кто старше, тех в тюрьму или на каторгу.

– Вы что? – зашептал он отчаянно, защищаясь одеялом. Эрита и впрямь походила на тень. Поверх черно-белых одежд она покрылась длинной монашеской накидкой от дождя, и только лицо ее светлело в полутьме.

– Кадет, помогите мне, – заговорила она приглушенно, и Огонек услышал в ее голосе то же отчаяние, что дрожало в его собственном. – Вы дали слово воина, что я могу положиться на вас. Других мужчин в лазарете нет, я могу только к вам обратиться…

– Да что случилось, ан? – Огонек понял, что о недозволенном и речи нет, тут дело серьезное.

Эрита присела на его кровать в изножье. Под ее накидкой что-то звякнуло.

– Меня хотят забрать жандармы, – заговорила она с горечью. – Двое охраняют выход, а сестре Мане велено собирать мои вещи. Там еще какие-то унтеры с серьгами…

– Вас? Жандармы? За что?

– Они сказали, что перевезут меня в другое место, где безопаснее. Сначала через Ману попросили задержаться, когда все пошли на ужин в корпус, а после заявили напрямую.

– Нет, если военная полиция берет кого-то, то старший объясняет, по какой причине, – недоумевал Огонек. – Пусть покажут приказ или ордер.

– Наверно, вы не слышали… – Эрита замялась. – В стране чрезвычайное положение. Теперь жандармы могут даже стрелять в людей. Я хотела переговорить с графом Бертоном – не выпускают. Похоже, меня заберут без моего согласия.

– Ну, это уже безобразие! – Огонек возмутился, вмиг вспомнив все россказни про синий полк Его Высочества. Каратели и живодеры, набранные из-под виселицы. Если бывают волнения, их посылают, чтобы кровь пустить. Честный офицер руки жандарму не подаст. – Синие много себе позволяют, так нельзя!

– Я оказалась в западне, – призналась Эрита откровенно. – Что делать?

– Разбить окно и кричать «Караул! Помогите!» – брякнул Огонек первое, что пришло в голову. – Кто-нибудь прибежит.

Эрита отвела лицо:

– Мне стыдно кричать как базарной торговке.

– Наоборот, надо вопить как резаной. У нас, если на девчонку нападут, она визжит – на три квартала слышно.

– Я по-другому воспитана.

«Так и пропасть можно от своей деликатности! Утащат, и поминай, как звали», – подумал Огонек, но язык придержал и спросил только:

– А чего они к вам привязались?

– Мои родители… – начала Эрита и запнулась. – Они важные люди. Это дело политики, вам лучше не знать. В высшем обществе свои отношения.

– Не высшее общество, а разбой какой-то! – Огонек прытко выбрался из кровати. – Так только пираты делают. Ладно! Я выйду из лазарета и добегу до охранников. Или доложу его сиятельству, что жандармы в Гестеле командуют.

– У людей Цереса большие полномочия. Вам не позволят выйти.

«Да, чрезвычайное положение… Но все равно, нельзя отдать им Эриту! Слишком на похищение похоже… Что это за политика, девчонок красть?» – ломал голову Огонек.

– Из лазарета есть другой выход?

– Он заперт на ключ.

– Или окна без решеток?

– Да, в нижнем этаже. Но в той комнате сейчас Мана и унтер, а другой ходит по коридору. Жандармы у крыльца.

Распахнув накидку, Эрита выложила на постель какой-то сверток:

– Вот, я принесла вам оружие.

«Револьвер!» – загорелся Огонек, но быстро остыл. Щипчики, ланцеты… Похоже, дворянка взяла инструменты из кабинета врача. Такая дребедень даже как медиатор не годится.

– А ничего получше не было?

В ответ она только вздохнула, глубоко и горько.

Огонек стал чесать в затылке, хотя это некрасиво делать перед барышней. Просто так легче думалось.

Два унтера и два жандарма. Все они вооруженные и взрослые. Мимо них не прошмыгнешь, остановят, с ног собьют.

– Порошки у врача есть? – спросил он.

– Да. Но зачем они вам? – удивленно спросила Эрита.

– Принесите хоть пакетик. А я пока кое-что сделаю.

Сняв с кровати тюфяк, он отрезал ланцетом один из ремней, на которых тюфяк покоился, и укоротил до нужной длины. Теперь снаряд. Пригодился бы каменный шарик, которым играют ребята, но ничего похожего в палате не имелось. Вот разве что…

«Господи, прости меня за святотатство, – взмолился про себя Огонек, примериваясь, как вернее хрястнуть статуэткой Громовержца о плиту подоконника. Тресь! Шар Мира с ладонью откололись. – Это я для барышни, чтобы ее спасти».

– Вот порошки, – прибежала Эрита.

Огонек уже помахал пращой для пробы, вроде получилась годная.

– Нижний этаж я более-менее помню, – заговорил кадет звенящим, напряженным голосом. – От жандармов, которые на крыльце, мы убежать не успеем. Но если откроем окно… Вы улететь сможете? Ночь лунная, хоть и небо в тучах.

– Ой, не знаю, – растерялась желтоглазая. – Это быстро не делается! Только если кто-нибудь поможет… И что же, вы тут останетесь?

– Да выкручусь, вы за меня не бойтесь!

– Нет, я вас не оставлю.

– Бросьте, вам удрать важнее!

– Нет, вы будете слушаться меня! – настояла Эрита, и голос ее стал жестким, словно она выговаривала нерадивому слуге. – Когда откроете окно, все делайте, как я велю. Обещаете?

– Только раздевать вас я не стану, – промямлил Огонек, глядя себе под ноги и мысленно благодаря бога за темноту. Хорошо, Эрита не видит, как он покраснел.

Она со злости даже ногой топнула:

– Это еще что?! Детские сказки! Так одни ведьмы летают! Ну же, идите, кадет! А я за вами.

Выйдя с пращой наготове в высокий, гулкий коридор верхнего этажа, Огонек вдруг понял, что именно здесь и сейчас он стал военным. Не когда надел форму кадета, а только в эту ночь. Это не схватка в спортзале, где Лом, наставник по гимнастике, учил кадетов правильному рукопашному бою.

«Если я сразу унтера не завалю, мне конец. Он со мной чикаться не станет».

Потом ему стало ясно, что за унтера он попадет под трибунал.

Надо было вернуться в палату и зарыться в одеяло с головой, но Огонек шел вперед, хотя ноги подгибались и руки тряслись.

Дождик стих. Тучи мало-помалу начали редеть, в разрывах между ними стали изредка проблескивать звезды. Порой сквозь тучи просвечивал матовый лунный диск, и вновь скрывался в темной пелене.

Ловкач Гуди, воспитанный в Красной столице ворами, и с ним еще двое старших ребят подвалили к жандарму, курившему под навесом караулки. Тот насмешливо, свысока оглядел пареньков – детвора!

– Что, мальцы, в самоволке? К девчонкам бегали?

– Ага. – Гуди осклабился.

– Брысь в казарму, пока вас не засекли. А то, как вас перевезем, всех на гауптвахту. Я слышал, граф Бертон – директор строгий.

– Сержант, угостите папироской, – заискивая, попросил другой парнишка. Ребята обступили жандарма.

– Рано вам дымить, еще безусые. Кыш, спать пора!

– Пару папирос за пять лик, – деловито предложил Гуди, запуская руку под сюртук. Видно, что малый готов выложить монету из кармана.

– За десять. – Сержант решил нажиться.

– Дороговато, – вздохнул Гуди.

В следующий миг ко лбу и вискам сержанта были приставлены три револьверных дула, а Гуди тихо произнес:

– Ни звука, сволочь, или мозги наизнанку.

Папироса выпала из губ сержанта. С головы его сорвали шляпу и обруч, причем парнишка с обручем в руке тотчас исчез во тьме. Зато появился усатый поручик-связист, приехавший в Гестель под вечер. Этот держал оружие наизготовку, по уставу.

– Сержант, вы арестованы. Если попытаетесь поднять шум, я пристрелю вас на месте. Или предпочитаете удар по черепу? Заодно вещать отучитесь.

– Что такое? – К сержанту наконец вернулся голос. – По какому праву?

«Меня выследили, – метались его мысли. – Кто-то подглядел, как я выхожу в эфир. Ах, дьяволы!»

Гуди изящно, по-воровски извлек оружие из кобуры сержанта и стал держать его уже на прицеле двух стволов.

– Вас подозревают как сообщника в деле государственной измены, – четко проговорил Крестовик. – Чистосердечное признание облегчит вашу участь. Руки за спину, идите впереди, и без шуток.

Шагая под конвоем к главному зданию Гестеля, сержант терзался: «Может, все же поднять тревогу?» В темноте нет-нет да шныряли тени. Ясно, что гостевой флигель, где расположилось отделение жандармов, находится под наблюдением.

«У них мало охраны. Наши парни опытней. Вдобавок у нас броневик с картечницей…»

Но сержант понимал, что победы синих он не увидит. Хоть у ребятишек Бертона револьверы в руках дрожат, выпалить раз-два они успеют. Считай, почти в упор. А поручик тертый малый, промаха не даст. Так и останешься лежать, расплескав мозги по травке.

«Нет уж, выкручивайтесь без меня! Там поглядим, чья возьмет».

Такой уж полк был у Его Высочества.

Действительно, унтер в серьгах! Крупные серебряные серьги на жандарме, представляете?

И без головного убора, вот удача!

Необычно бледный, черноволосый, он смотрел на приближавшегося Огонька озадаченно и недоверчиво. Кадет успел заметить, что кобура у жандарма какая-то странная, не револьверная. Но дальше размышлять было некогда, а говорить с унтером не о чем.

Когда Огонек махнул пращой, унтер дернулся в сторону, но эти приемы городским ребятам хорошо знакомы. Рука сама дает поправку, и снаряд летит куда положено.

В голову.

Литой шар Мира шмякнул унтера по лбу. Черноволосый откинулся и рухнул спиной на пол. Тут Огонек рванул вперед. Вся слабость исчезла из ног, его несло будто на крыльях ветра, и только думалось: «Я смогу!»

Он успел ворваться в комнату раньше, чем второй унтер занял дверной проем. Они почти столкнулись, и если б сцепились, Огоньку пришлось бы худо. Однако пакет с порошком был наготове, в руке, и лекарская пыль брошена унтеру в глаза. Ослепший жандарм вскрикнул, одной рукой схватившись за лицо, но другая выдернула из кобуры что-то необычное, как бы стеклянное, и унтер принялся палить, провожая Огонька стволом. Чпок! чпок! чпок!

Хотя и ствола у этой штуки не было. Просто дырка, из которой вырывался бледный дым и глухие щелчки. Словно стрельба понарошку. Но вслед за щелчками штукатурка лопалась и разлеталась, как если бы по ней лупили молотом.

«На слух стреляет! Ну, я попал!» – мелькнуло у Огонька.

Деваться в комнате было некуда, слепой стрелок поймал бы его по звуку, но унтер забыл про сестру Ману. Оказавшись за его спиной, жилистая тетка не сробела и не потерялась, а схватила кувшин для умывания и треснула им унтера по маковке. Посыпались осколки, затем на пол свалился жандарм.

– Эрита, сердце мое, вы целы?! – бросилась тетка к девчонке. Кто бы подумал, в этаком сухаре столько заботы и нежности! Огонек, не теряя времени, открывал оконные запоры.

– Быстрее, ан! Сейчас эти на крыльце спохватятся!.. Что делать-то? Говорите!

Совладав с испугом, желтоглазая отстранила Ману и приказала ей голосом, не допускавшим возражений:

– Дайте полотенце. Кадет! – Эрита сбросила чепец, ее дивные волосы рассыпались по плечам.

– Ан?

– Придушите меня. Слегка.

– Да вы что?! – Огонек отпрянул от протянутого полотенца.

– Удавка должна быть широкой, чтобы не резала шею. Я же не сказала «задушите». Мне надо уснуть, поймите!

В коридоре раздались тяжелые поспешные шаги и грубые мужские голоса.

– Они идут, поторопитесь. Я вам приказываю!

Плохо соображая, что он делает, Огонек отгреб в сторону ее волосы, чтоб не мешали, обернул шею полотенцем и стянул. Эрита ахнула, захрипела, ее глаза закатились, а руки плотно обхватили туловище Огонька. Он чуть не выпустил концы полотенца, почуяв, что к нему прижалась ее грудь. А лицо Эриты оказалось совсем близко, того гляди поцелуешь. О господи, вот это да!

Показалось, что пол ушел из-под ног.

Потом почудилось, что комната исчезла, что они вместе вылетели из окна в мокрую ночь.

Но это было на самом деле.

Темные деревья, фонари, крыши Гестеля – все провалилось вниз. Кадет с милосердной сестричкой быстро скользили в прохладной пустоте, овеваемые ветром скорости.

Спящая Эрита вознеслась над школой медиумов наискось, как ракетоплан. Ее остановившиеся глаза видели за тучами луну, она запрокинула лицо, приоткрыла горячий рот и, выпростав ловкие ноги из-под черно-белых одежд, обняла ими Огонька, замершего от жути и восторга. Прильнула к нему так, словно не она его несла по воздуху, а он ее.

«Дьяволы божьи, да после этого надо жениться или застрелиться!»

Боясь, что Эрита совсем уснет, и оба они грохнутся с небес, Огонек чуть ослабил полотенце на ее шее. Пусть подышит.

– Куда? – шепнула она прямо ему в губы. Глаза ее сонно блуждали, глядя куда-то сквозь обомлевшего кадета.

– В Бургон, – выдохнул он единственное, что вертелось в голове.

Описав виток, от которого у Огонька сердце к глотке подкатило, Эрита силой воли направила себя на северо-восток, вдогонку за дождем.

«А ведь я сбежал из-под ареста! – только сейчас сообразил кадет. – Ох, и влетит же мне!»

Жандармы, топая сапожищами, вломились в комнату, когда там осталась только сестра Мана.

– Где Ее Высочество? – прорычал старший, зыркая по сторонам.

Мана молча указала на окно. Жандарм выглянул, но увидел только траву под стеной, деревья и черное небо вверху.

– Ах, красная ведьма, провались ты в ад! Улетела все-таки! Да как сумела-то?! А ночных кто срубил?

– Не понимаю, о чем вы, – молвила Мана сквозь зубы.

Посмотрев еще раз на небо, жандарм заметил какое-то пятнышко, плывущее в вышине. Он передернул затвор карабина, поднял ствол и прицелился.

– Прекратите! – возопила Мана, бросаясь на него. Второй сграбастал ее, завязалась возня, но первый не спешил нажать спуск.

– Эй, Дари, оставь бабу в покое, – пробормотал он. – Чуешь?..

За шелестом листвы и шорохом ветра все отчетливее слышалось могучее «бух-бух-бух-бух».

– А, стерва, ты кусаться!..

– Брось бабу, говорю! Дирижабль над нами. Что-то не то…

В ста мерах над ними штабс-генерал Купол, находившийся в командной гондоле, лающим голосом отдавал распоряжения:

– Приготовиться к высадке десанта. Включить прожекторы. Если эта падаль вздумает стрелять по нам – перемешать их с землей! Никаких предупредительных выстрелов, сразу огонь на поражение из всех картечниц, разрывными пулями.

Десантные отряды загружались в спускаемые боты. Поворот рычага, и тросы засвистали по блокам, на ровном киле опуская бот к земле. Гостевой флигель озарился сверху огнем прожекторных лучей, словно в праздник. Выскочившие из флигеля жандармы заслоняли глаза от слепящего сияния.

– Всем сложить оружие!

Застывшие настороже Касабури и Удавчик держали друг друга на мушке, словно дуэлянты. Оставалось дать команду «Пли!».

Удавчик видел великолепный девичник на просторном ложе Безуминки – сама хозяйка и Лара, одетые как вейки, дочь графа Бертона, закутанная в десять покрывал, и Хайта, обошедшаяся двумя платками – одним обернуты бедра, другой наброшен на плечи.

Они здесь! Их искали весь день, обшарили парк и окрестности, а они прохлаждались в коттедже вещуньи. Ну, теперь дело в шляпе!

В уме Тикена замелькали сладкие видения: серебряные унции, червонцы, кредитки Имперского банка с двойными драконами и патент о производстве в корнеты. Или сразу в поручики? За такую находку Его Высочество наградит не скупясь.

Между тем замершие девушки перевели дыхание.

Лара поспешно соображала: как их развести? Если парни откроют пальбу, того гляди попадут в безоружных.

Надо сделать, как мать, когда спьяну чуть не подрались дядьки Рубис и Диль. Отвлечь мужиков на пустяк, пусть расслабятся.

– У меня твой платок, – негромко сказала она, стараясь выговаривать слова как можно отчетливей. – Я хочу вернуть платок, спасибо.

Чепуха, прозвучавшая среди опасного молчания, сработала словно булавка, проколовшая воздушный шарик. Пшшш, и напряжение сошло. Оба вооруженных дружно уставились на Лару.

– Какой, к дьяволам, платок? – пробормотал Удавчик.

– Тот, которым ты мне руку перевязывал. Он больше не нужен. Бези дала мне бинт. – Подняв руку, Лара показала Тикену обмотанное запястье.

– Хайта, мигом под одеяло. – Наконец и у Лисси столбняк прекратился. – О боже, Касабури, переведи ей.

– Она спросила, почему, – процедил воин, опустив дуло в пол, но продолжая следить за Удавчиком.

– Куда я могу поставить цветы? – спросил Тикен с наигранной небрежностью. – Здесь должно быть красиво. Тем более, ты собрала целый цветник девчонок.

– Потому что нельзя валяться при мужчинах почти голой.

– Но она так привыкла.

– Ваза слева от тебя, если ты незрячий, – выговорила Безуминка. – На столике.

Хмурясь, Хайта пошла по ложу на четвереньках, отыскивая вход под одеяло.

– А что это за клоун размалеванный завелся у тебя? – кивнул Удавчик на пилота, кое-как одной рукой пристроив свой букет. Револьвер он тоже держал стволом вниз, но убирать не собирался. – Никак, старых друзей по ночам принимаешь?

Присутствие здесь полуобнаженного молодчика сильно его укололо. Обычно-то Безуминка всех отшивала, и вдруг такой сюрприз!

«Судя по пушке и тому, как этот малый щурится, он из ночной стражи. А говорили, кроты записали ее в отщепенки, в гости ни ногой… Как же, стерпят они, что тут такая краля пропадает. Эх, умрите, все мои надежды!»

– Можешь забрать свой веник, – озлилась Безуминка. – Не нуждаюсь.

– Я ее враг! – объявил Касабури, глядя волком.

– Вижу, вижу – мажешься ее косметикой, моешься в ее купальне, носишь ее пижамные портки. Мне бы так враждовать.

– Вот, – соскочив с кровати, Лара легким шажком порхнула к Удавчику и подала ему душистый платок. – Он мне очень пригодился.

И быстро чмокнула его в щеку.

– Как мы договорились. Ведь ты нас не выдашь?

– Я не велела зарываться с головой. Хайта! – Лис хлопнула по живому бугру, ползавшему под одеялом, а сама с трепетом прислушивалась к разговору Лары и жандарма. Тут не то, что дышать перестанешь, даже сердце остановится. Столько пережить – и опять попасть им в лапы!

– Касабури, можешь его убить? – спросила Безуминка на языке шахт.

– А кому он служит? – полюбопытствовал пилот.

Она не осмелилась врать.

– Синему повелителю.

– Нет, не могу. У господарей Канхай Джару договор с ним.

– Ты робок, воин!

– Хватит меня подговаривать! Даже будь он чужой – гости не бьются в хозяйских стенах. Он же не стал нападать…

– Он выдаст девушек страже Синего, их ждет неволя.

– Это не мои девицы.

– Но ты их должник!

Касабури поджал губы.

– Они вели меня, я вел их. Мы в расчете. Убей его сама. Бутылкой по балде.

– Тогда проваливай с ним вместе. Вы друг друга стоите, оба расчетливы как торгаши.

Удавчик с ревнивой тоской наблюдал, как Безуминка болтает с подземным жителем. У них свои дела, ясно какие!

«Это последний букет, который я сюда принес! К дьяволам, пусть водится с кем хочет!»

Но Лара, взяв его левую руку, не отпускала ее, а на женское тепло Тикен был слаб. Возьми его так Безуминка, глядишь, все бы повернулось до наоборот.

– Скажи мне «да», – требовала она почти сердито.

– Ну, мы говорим это куда чаще вас…

– Перестань. Ты мужчина или свинья жандармская?

– Знаешь, ты мне ближе. Ты наша, медиум. А они…

– Ты что, хочешь, чтоб Лисси посадили в башню? Она столько страдала, ее братики погибли, а ты ее под замок. Тебе не стыдно? Я же видела, как у тебя глаза моргнули. Выслужиться собрался?

Удавчик вырвал руку из ее ладоней:

– Кончай! Всякая соплячка будет мне проповедь читать… Замолкни и служи. Мы на службе.

– …которая проклята. Ты сам сказал. А я было тебе поверила, тьфу. – Она с презрением плюнула ему под ноги.

– Правильно, ласточка! – похвалила ее Безуминка. – Только плевка они и стоят, эти мужики. Ни чести, ни совести, ничего! Наверно, про службу и верность втирал? Это их любимый разговор, если не считать сказок, кто и сколько обольстил девчонок.

– Кеса ни джи? – высунула голову Хайта, лохматая и радостная. Ползанье под одеялом напомнило ей Урагу. Снаружи ее ждало огорчение – она заметила, что у юницы глаза полны слез, и та еле сдерживается, чтобы не зарыдать.

– Кеса ни джи, аяджа Лисси? – Она обняла хозяйку, и Лис схватилась за нее, как утопающий за соломинку.

– Никогда, – Удавчик наставил палец на Безуминку, как револьвер, – никогда не говори за людей и заранее. Что, в ясновидящие записалась? Да твоей умной головы не хватит догадаться! Ты даже не знаешь, кто я.

– Ну почему не знаю? Картежник, бабник, забулдыга, вор и убийца. Сейчас побежишь нас закладывать, чтоб тебе дали деньжат на пиво.

– Не дождешься. Нарочно не пойду, чтобы по-твоему не было.

– Ой-ой-ой, какие мы отчаянные! – усмехаясь, Безуминка поудобней разлеглась на ложе, вызвав у Тикена немой приступ обожания и гнева. – А зарок? А клятва?

– И поклянусь. Вы все – свидетели. – Удавчик, спрятав револьвер, распустил галстук и полез за воротник, доставать Око.

– Я согласен быть свидетелем, – важно объявил Касабури. – Это будет клятва воина или простая?

– Клятва игрока, – замурлыкала Безуминка, красиво изгибаясь. – Они всегда божатся, передергивая карты.

– Нет, давайте ему поверим! – пылко вступилась Лара за жандарма. – На один раз. Если обманет, то нет ему веры. А где тут алтарик?

– Детка, извини, здесь нет вашей божницы. Я верю в три звезды.

– Но как же? Без бога нельзя! – Лара даже кулаки сжала. – Если при свидетелях, то надо клясться на святыне, а не просто Оком. На Святом Писании, на алтаре или могиле праведника. Когда ничего нет, то на чистой и разумной девушке. Мы, когда клялись, брали самую младшую малявку, чтобы совсем без греха, но которая умеет говорить и знает хоть одну молитву.

– Точно, мы тоже, – подтвердил Удавчик, вывесивший Око наружу. – Кто будет наша святыня?

– Только не я, – сев, Безуминка отрицательно замахала руками. – Я грешница. И Хайту не берите.

– Как это? – удивилась Лара.

– Ласточка, ты не знаешь, как живут под землей. Хайта очень хорошая, но… гарантом клятвы она быть не может.

– Я! – встала Лисси, воодушевленная надеждой. – Я готова. Я ничем не опорочила свой род и память предков.

В своих ниспадающих покрывалах она походила на девушку, которая уходит в монастырь, будто ей вот-вот обреют волосы и покроют голову черным чепцом. Голос ее, еще дрожащий от волнения, стал звонок, а в глазах за слезным блеском сверкал металл гордости.

Касабури, в этот миг начисто забыв об ее ударе, опустился перед ложем на одно колено и положил пистоль перед собой на пыльный ковер:

– Юница, вы поистине благородны. Дозволите ли мне возлагать руки на ваше тело в знак свидетельства?

– Да, – кивнула Лисси совершенно по-королевски.

– Тогда встанем в круг! – позвал всех Тикен.

– Погодите! – Лисси вскинула руку. – У меня есть важное условие, и вы должны его исполнить.

– Милая, о чем ты? – подступила к ней Безуминка.

– Империи грозит смута, – каким-то детским голосом, но очень по-взрослому начала Лис. – Мы не должны думать только о себе или о том, раскроют нашу тайну или нет. Надо остановить заговор или помешать ему, если это в наших силах. Пусть все обещают сделать это, а если кто-то не может, то пусть не выдает других. Вы согласны?

– Я не из тех, кто меняет господ каждый рассвет, – мрачно ответила Безуминка. – Плоха моя служба или нет, но принц мой покровитель.

– Гром божий, да ты что, к измене нас толкаешь? – тем же тоном сказал Тикен.

– Что они говорят? – шепнула Хайта на ухо Касабури.

– Твоя хозяйка убеждает остальных встать на сторону законных государей.

– А что, это правильно!

– Кое-кто здесь считает, что она не права.

– Люди, послушайте! – настырно встряла Лара. – Лисси, перемени свое условие. Клятва должна быть без всякой, без этой… – Она наморщила лоб, вспоминая газетное слово, – без политики! Давайте просто скажем, чтобы один помогал другому, и никто никому не делал подлостей. У нас в квартале было пять таких союзов у девчат и семь у взрослых баб. Я состою в двух, – призналась она с некой гордостью, – в «Поющих кошках» и в «Складчине».

Касабури задумался. Не будет ли клятва означать, что он обязан помогать изменницам?

«Но я уже дважды нарушил традиции. Можно преступить и в третий раз. Вот как бывает, если тесно свяжешься с мирянами! А юница Лисси прекрасна, хоть и недоступна для меня».

– Да, так было бы лучше, – согласилась Безуминка. – Какие у вас забавные названия союзов… Кто-нибудь предложит имя для нашего?

Они стали переглядываться, и заминка длилась, пока не заговорила Лис:

– Когда мой предок покорил варваров народа майда на западной границе, он отнял их имя и взял его себе. Это были могучие варвары, крепкие как скалы. Давайте зваться Темными Звездами? И сила их имени перейдет к нам.

– Звучит! – одобрил Удавчик. – Теперь давайте к делу.

И они поклялись, положив ладони на плечи Лисены Тор-Майда, не зная, к чему их затея может привести в будущем.