Текст книги "Экстремист"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

– О! Кого я вижу, – постарался выказать радость. – Живой труп в гости к нам пожаловал. Мечите пироги на стол.

– Я ему такое метну, козлу! – не сдержалась теща.

– Он чё`дурновой? – подал голос Евсеич.

– Молчать! – рявкнул наш оппонент.

– Глас народа, – развел я руками. – Народ знает своих героев. И любит до смерти.

– «Стечкина» долой, – нервничал господин Орехов; не привык к самостоятельной оперативной работе и, видимо, боялся застрелить себя.

– «Стечкин» гуляет, – представил нежилую кобуру. – Будем договариваться полюбовно, Вольдемар. Так что, в чем дело, товарищ?

– Вексель, – хрипнул мой собеседник.

– А какие проблемы? – удивился я. – Будет вексель, только пушку отклони от жены. На меня можешь, пожалуйста. Или на Евсеича, – позволил себе полезную для здоровья шутку.

Дедок поблимкал глазами и вдруг перешел как бы на древнеславянский сленг:

– Ой-еси! Съехалси, мил человек. Она на сносях, наша голубка сизокрыла…

– Спокойно, дед, – на это сказал я. – Наш герой с бабами токо ой-еси!..

– Вексель! – и не уважил нашу общую просьбу; наверное, он воспитывался в детском приюте, где детишек били по голове ночными хрустальными вазами.

– Пожалуйста, – поднял руки. – Вон там этажерочка. На этажерочке папочка. А в папочке той…

– Нет там векселя, блядь, – несдержанно прервал мой сказ.

– Как так нет? – и сделал шаг. К этажерочке, где была папочка, а в папочке той…

– Стоять!

– Стою! – согласился. – Екатерина Гурьяновна, глянь на этажерочку, там папочка, а в папочке той… Ей-то можно к этажерочке?

– Ну, – нервно кивнул головой. И пистолетом – у виска моей жены.

– Чтобы ты, злодей, сдох, – поднялась теща, – чтобы горел в геенне огненной, чтобы дети твои прокляли тебя во веки веков, чтобы собаки могилу отрыли, чтобы черти душу твою сгноили, чтобы…

– Екатерина Гурьяновна, – не выдержал я народного творчества. – Клиент нервничает.

– А ты, Александр, тож хорош, с гадами нечеловеческими водишься, среди газет и журналов нашла папку, открыла её. – Нету ничего.

– Было же? – искренне удивился я. – Не понимаю?

– Ох, горе горькое, – и, положив папку на стол, Екатерина Гурьяновна вернулась на место.

Наступила, как в таких случаях говорят, гробовая тишина. Вексель исчез – это был факт. Печальный. Для всех нас.

– Вексель! – заученно изрек наш враг. – Пристрелю суку твою!

– А вот так не надо, товарищ генерал, – заметил я. – Не надо. Я терплю, хотя очень хочу сказать. А ты знаешь, я умею говорить.

– Вексель!

– Он тоже мне нужен, – и обратился к ливадийским обитателям. Приходил кто-нибудь, родные?

– Арсенчик разве, – вспомнила теща.

– Энто… само… про шо вы? – наконец заинтересовался текущими событиями дедок. – Энто такая ладная… бумаженция?

– Ладная! – сдержал я дыхание.

– С печатками што ли?

– С печатями, – перевел я дух. – Где она, Евсеич?

– Так этно… – почесал затылок дедок, выбивая пыльное облачко. – Дак упорядок мы дом приводили. Супботили, значитца.

– И что?

– Я папочку тряханул и не заметил, должноть.

– И дальше что?

– Так я костерок смастрювал… и того… усе… туды… Мусорь…

На месте господина Орехова я бы застрелился. На него было жалко смотреть – он ничего не понимал: тряс бабьими щеками, пучил глаза и покрывался сальным страхом.

– Вексель! – взвизгнул живой труп.

Я бы посмеялся от души. Да ситуация была патовая.

– Убью, – всхлипнул бывший генерал окончательно потерявший голову. Всех!

– Всех не успеешь, – посчитал я нужным предупредить. – И потом зачем? Много на душу грехов брать. Да, и мои мальчики едут, – указал на далекий танковый гул. – Скоро будут. Я их сдерживал до последнего. Найдут везде и всюду, ты их знаешь. Найдут – и разорвут в клочья.

Не знаю, что убедило больше господина Орехова не совершать опасных и резких движений, то ли мои слова о душе, то ли проклятия тещи, то ли перспектива быть разодранным в клочья, но он потребовал, чтобы я задержал движение автоколонны. Для последующего своего убытия из Ливадии.

Я выполнил просьбу. Когда меня так убедительно просят, как отказать. И танковый гул прекратился.

– Что еще?

– Ключи от машины.

– Они в джипе.

– Она со мной, – сообщил живой труп, защищаясь Полиной. – До автомобиля.

– Ой, лишенько! – заголосила Екатерина Гурьяновна. – Что ж ты, подлый, делаешь? Она же несет детишек…

– До машины, я сказал! – заорал г-н Орехов, далекий от проблем акушерства.

– Саша! – сказала жена.

– Ты отлично выглядишь, родная, – заметил я. – Держись.

– Сашка, я от всех вас устала, блядь!..

– Потерпи пять минут.

– Пять?

– Ну три. Что такое три минуты в нашей жизни, дорогая, тьфу, мелочь.

– Ой, замолчи, дурак!

Между тем все присутствующие на веранде находились в движении. Враг наш, прикрываясь живым мелкобеременным щитом отступал на выход, а я вместе с дедком Евсеем уходили в глубину дома.

– Сашка, я после тебе все яйца оборву, – предупредила Полина, обладающая прекрасным чувством юмора и природным оптимизмом.

– Во! Энто у саму точку, доцка, – хихикнул Евсеич.

– Согласен, родная, – опрометчиво брякнул я, взяв со стола папку, старенькую, потертую, отцовскую. – Сделаешь все, что душа пожелает.

– А ты сам-то сделай что-нибудь, еп`вашу всех мать!

Дилетант в терроризме, обхватив горло жертвы для собственной безопасности, медленно отступал к воротам. Я как бы шел за ними. На расстоянии семи метров.

И здесь случилось то, что случилось. Великий комедиант Демиург-драматург наш выпустил на подмостки сцены розового поросенка подарок деда Евсея. Она, юная чушка, хлюпнулась в лужу и там забылась в сладкой истоме, мечтая, должно быть, о пахуче-питательных помоях. Заметить её было трудно. Тому, кто пятился.

Никто не знает и не узнает, как я молился на эту поросячью задрыгу, чтобы она оставалась лежать в истоме и луже. И Бог услышал мою молитву.

Господин Орехов наступил на поросенка – наступил, сука. И неистовый взвизг прорезал ливадийскую мертвую тишину, пробив тело моего врага, подобно электрическому разряду. И этот разряд материализовался в стальной тиг, вонзающийся в ушную раковину ссученного.

В подобных случаях говорят: повезло. Не успел счастливчик понять, что случилось. В данном случае, с его ушами. Нож вошел в одно ушное отверстие, а вышел в другое. Факт сам по себе потешный.

Хотя было не до смеха – мне. Неприятно конвульсирующий труп, кровоточа, валился навзничь, пытаясь затянуть в свою безжизненную орбиту Полину. Совершив олимпийский прыжок, я успел вырвать жену из опасного захвата.

Через минуту все закончилось – я отнес супругу на веранду, а прибывшие мои мальчики утащили падаль с тигом в окровавленных ушах прочь со двора. В её же авто, припрятанное, оказывается, в березнячке.

Надо признаться, я не извлек финку из поверженного неприятеля. Вот такая вот романтическая блажь. Уверен, отец бы меня понял и простил.

Потом в соседнем березнячке громыхнуло. Дед Евсей, перекрестившись, догадался:

– Энту гадину хенеральску управили. Ну и добре, хлопчики.

– Добре-то добре, – заметил я. – Вот только не знал я, что ты у нас так порядок любишь?

– Ну сказанули мне бабоньки – усе в костерок.

Я хотел сообщить дедку о сумме, которую он отослал к такой-то матери в огонь, да передумал – не дай Бог поверит, кондрашка хватит. Не доставало нам ещё этой проблемы.

– Усе в костерок, – повторил я задумчиво. – Спасибо свинье.

– Дык я ж его вмастил тёбе, Александрь?

– Вот памятник и поставлю.

– Мне?

– Ему, Евсеич, ему.

– А мне, мил человек? – разобиделся дедок. – Я ж тебе подарковал порося.

– А тебе, родной, бутылку родной.

– Вот за энто блаходарствую.

Наша столь содержательная беседа была прервана Полиной – она требовала меня к себе. Я приготовился к самому худшему – оторвет кое-что, и будет права.

– Ты как, любимая? – поцеловал в горькие, прокушенные до крови губы.

– Саша, надеюсь, такое в последний раз?

– Конечно.

– Я почему-то не верю.

– Поставим Пост и никаких проблем!

– Уйди, несчастье мое!

– А ты мое счастье! – И пообещал. – Нарожаем кучу-малу, мать. Ох, весело будет!

– А зачем рожать? – И кивнула в окно. – Вон сколько у тебя мальчиков.

– А девочек нету.

– Вон и девочка… уже приехала, – засмеялась Полина. – Ну, живем, как в кино, честное слово.

И действительно: у ворот притормозило такси и появилась на подиуме нашей удивительной жизни… Ника. Во всем своем великолепии. Когда случилась трагедия с Анной, мы послали топ-модели телеграмму в Париж. И вот девочка здесь, опоздав на час. Европейская культура за короткое время уже успела наложить свой отпечаток на её облик. Выглядела прекрасно и стильно, как с картинки из журнала мод «Hustler».

Группа посуровела от такой неземной красоты. Арсенчик и Болотный подавились помидорами, под Куралевым треснула дощечка. Алеша прекратил играть в тетрикс. Никитин побелел, как полотно, иначе не скажешь. Лишь Хулио остался самим собой – на зависть всем чмокнул девичью персиковую ланиту, помацал её плечики:

– Вах! Ангелочек ты наш!

– А с Анной, это правда?

– Правда, – ответил я.

– Как же так? – спросила Ника. – Как же вы ее?.. – и заплакала.

Я выматерился – про себя. Не люблю девичьих слез, вот в чем дело:

– Так получилась. Вот.

– Ее уже похоронили?

– Да, здесь на кладбище.

– Она просила вам передать, – и протянула мне дамский конвертик с оливковой серебристой веточкой в верхнем углу.

Я удивился, но конверт с этим серебристым вензелем мира взял. И когда остался один, не считая жены и тещи, (все остальные ушли на деревенский погост), распечатал его и прочитал быстрые летучие строчки:

Здравствуй, родной мой брат Сашка. Все мы ходим под Богом и кирпичами. Если что – прости меня за все. Надеюсь, моя душа, полетает и над твоим огородиком. Шутка, как ты говоришь. Я выполняла задание ЦРУ, да слава Богу, вовремя пришла в себя. А это не прощают. (Вспомни наш веселенький обед в «Метрополе»?) Предатели на нашей Родине везде – и внутренние, и внешние. С «Логической бомбой» они хотели взять Россию, да и весь мир под свой контроль. Похоже на бред, да это правда, Алекс. Абсолютная власть развращает. Третья Мировая уже пыхает огнем, она рядом. Ты и сам это знаешь. Ее нужно задушить в зародыше. У тебя есть ЛГ. С её помощью можно нанести упреждающий удар – пусть янки-засранцы поживут в каменном веке… Впрочем, решать тебе, старшенькому и умненькому. Люблю всех вас, настоящих и будущих. Анька.

Вот и все. Ливадийская девочка победила американизированную леди победила ценой собственной жизни. Как часто мы ошибаемся, чтобы затем с кровью и хрустом костей, своих и чужих, исправлять промахи.

Ну что ж – жизнь продолжается. И продолжается она и будет продолжаться по своему Высшему закону. И нет такой силы, способной этот закон отменить. А что касается совета младшенькой сестренки, то скорее всего им воспользуюсь. Иногда я прислушиваюсь к мнению тех, чьи души летают над нашими запыленными теплыми тихими садами и огородами.