Текст книги "Экстремист"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Шуток не понимаешь? – удивлялся я. – Злопамятный, однако, какой.

– А ты неугомонный, как роза, блядь, ветров!

– Так надо, – расчехлял СВД; ту самую, из которой была застрелена Фора; разбитый приклад я заменил, и винтовка смотрелась, как новая.

– А сказать нельзя было по-человечески, куда мы? – обиделся Никитин.

– А вдруг бы проговорился, – ответил я, – во сне. А под кусточком Орехов.

Лучше бы я не вспоминал генерала (б). Мой друг по его поводу сказал все, что хотел. Мои уши привяли, как огурцы в зной. Хотя с товарищем я был согласен: сучья морда должна быть уничтожена! Вместе с теми, кто выполнял её приказы.

Должен существовать В ы с ш и й з а к о н, который нельзя нарушать никому. Иначе люди превращаются в скурлатаев – безжалостных, отвратительных, омерзительных мутантов эпохи разложения.

Впрочем, не будем сгущать краски – жизнь продолжается: сияет солнышко, блёкает Истра, в луговых поймах гуляют буренки, в полях стрекочут тракторные механизмы, пускающие выхлопные дымки, брехают деревенские собаки, у сельпо продают хлебные кирпичики, на ржавом стенде ДК имени В.И.Чапаева афиша, сообщающая зюзюкинцам о новом патриотическом фильме «Т-34». Слава Богу, ещё сохранились заповедные места, где живут люди.

Верно: мы с Никитиным прибыли в старые и знакомые места – деревню Зюзюкино.

Как известно, на противоположном берегу реки обретался кирпичный рай Аврора. С песочным пляжем, как в Анталии. Именно на этом шелковистом песочке любили валяться после завтрака те, двое, прибывших на отдых… после праведных трудов.

У разбитой церквушки я десантировался из джипа, изображая туриста. По хладным каменным ступеням – вверх-вверх, на колокольню. Оттуда открывался дивный вид на искрящуюся излучину Истры.

Товарищи архитекторы все предусмотрели для культурно-развлекательного отдыха сотрудников ЧК, не учли одного – церквушки, возвышающей над райским местечком.

Я собрал СВД с глушителем. Зачем пугать окрестный мирный люд, привыкший к реву тракторов и расхлябанному движению уборочных машин. Не хочу нарушать зюзюкинский природный покой.

Оптический прицел приблизил противоположный берег, мне знакомый. Совсем недавно на этом жарком песочке прыгала за волейбольным мячом живая Фора. Самое страшное и омерзительное: её уничтожили просто так. Во исполнения подлого расчета.

Я вижу: на бережку первые любители утреннего загара и водных процедур. Все молоды, красивы, с тренированными бицепсами и прочими мышцами. Среди них нет пока моей пары. Не почувствовала ли она опасность шкурой?

Нет, вижу, вытанцовывают на антальско-зюзюкинский берег – поджарые и тренированные тела. Улыбаются. Переговариваются. Неспеша идут в зеркальную реку с бегущей (в никуда) солнечной дорожкой.

Крест прицела, точно пал с тихих и вечных небес, позволю себе высокий слог. Я удержал дыхание – клац! И ещё – клац!..

Чем удобна снайперская винтовка Драгунова – из неё невозможно совершить ошибку.

Этим двоим повезло: они поднырнули в набежавшую волну и все. Даже не поняли, что произошло. Слишком скор был переход из одного состояния в другой. Кабы я не торопился, то поискал более утонченный способ умерщвления, чтобы враг осознал и почувствовал разницу между жизнью и смертью. Увы, не всегда наши желания совпадают с нашими же возможностями.

Я на минуту задержался – мало ли какие чудеса случаются на нашем свете? Никаких чудес. В данном случае. Истра покойно несла свои сумеречные воды, а в них – пищевые брикеты для подводного мира.

Ни одна живая душа на солнечном берегу не заметила, что кто-то уже уплыл в вечность.

Я раздробил приклад винтовки о старую кладку. Одна проблема решена. Но новые ждут меня. И всех нас.

… Кто и ждал меня, так это Никитин. Сидел в чистеньком джипе, жевал ржаной хлебушек, щурился от солнечных бликов, и был, кажется, счастлив. Я запрыгнул в домик на колесах, заметив две картонные коробки на заднем сидении.

– Приданное? – пошутил я.

– Это вам-с, – ответил мой друг, выруливая авто с площади.

Мелькнули хозяйские постройки, обшарпанный фасад ДК имени легендарного комдива, покосившиеся заборы… Я потянул руку к коробкам.

– Никитушка! Ты чего это?! – завопил, вытащив метровую белокурую кралю. С неисправимым косоглазием ультрамариновых глазищ. – На хрена она нам?!

– Девочке! – кротко ответил враг прекрасного.

– К-к-к-акой девочке?! – потерял голову.

– Твоей.

– Ах, ребенку! – взвизгнул я не своим голосом. – А если будет мальчик?

– Будет девочка, – пожал плечами.

– Почему?

– Мне так кажется.

– Иди ты к черту! – взревел я. – А во втором коробе что?

– Что-что? То же самое.

– Что?!

– Пусть будет. Про запас.

Как я хохотал, Боже мой, пытаясь вышвырнуть кукольный ширпотреб вон. Никитин не дал мне этого сделать. Я так хохотал, что казалось закончу свой жизненный путь от разрыва селезенки.

Жаль, что не околел от смеха. Как показали последующие события, лучше бы я это сделал именно тогда на трассе Зюзюкино-Москва.

Когда я иногда выхожу на улицу для праздной прогулки, то обращаю внимание на соотечественников. И не понимаю, почему они в большинстве своем не выходят из животного состояния. Они готовы служить телесным материалом для бессмысленных, обреченных на неудачу опытов, которые так любят проводить кремлевские утописты.

Впрочем, надо отдать должное моим единоплеменникам – шкура у них дубленная, к вседержавным опытам привычная, и, когда уж совсем невтерпеж, посылает власть к такой-то матери. Власть сопротивляется и не идет. И возникает извечное противостояние. Власть тешит себя иллюзиями: она любима и нужна народу, а народец, положив на властные структуры известно что, жительствует своей жизнью.

Такие вот беззаботные мысли посетили меня, когда я прогуливался у шумного гранитного фонтана. Праздный люд гулял и был, как бы сам по себе. Вне всяких социальных формаций. Може, это и есть великое достижение последних лет?

Моя группа прибывала на своих местах. Маскируясь, Резо-Хулио купил пломбир и лизал его, как горный козел соль. Он же, человек, конечно, сообщил с балюстрады: господа едут-с. И я ему поверил – луковицы уличных часов утверждали: два часа по полудню.

Акция «Памятник» стартовала. Господа банкиры прибыли на двух «Mercedes benz-300SE», заработанных кровью и потом – чужим. Но ведь это мелочи жизни. Надо быть выше обывательских слухов. Всякая банкирская гнида должна иметь надлежащую упаковку, иначе потенциальный вкладчик не поверит в её трудолюбие и не понесет свои драхмы в бронированное хранилище.

Господа Дубовых, В.Утинский и дворовая их челядь подступили к памятнику А.С.Пушкина, словно жаждя возложить к пьедесталу цветы. Увы, кроме автоматического оружия в руках телохранителей, я не заметил ничего празднично-душистого. По поводу средств уничтожения живого – шутка, хотя борта пиджаков людей в костюмах от Версаче (в тридцатиградусную жару) оттопыривались, будто подмышками прятались бутылки со светлой и родной.

Граждане и влюбленные парочки на лавочках неожиданно начали покидать опасную зону, смекнув в миг, что у бронзового Александра Сергеича забита «стрелка», которая может закончится интенсивной пальбой. А говорят – народ не принимает реформы. Очень даже вникает в суть, когда дело касается его жизненных интересов.

В очередной раз я должен был шагать в зону. Такая у меня, видать, судьба, от неё никуда.

Надо признаться, что хотел прихватить с собой пяток килограммов пластита в качестве последнего аргумента в беседе с оппонентами, да друзья отговорили – и то: если бы рвануло, от памятника, фонтана, кинотеатра, харчевни «Макдоналдс» на противоположной стороне, фонарей и иной окружающей среды ничего не осталось бы, кроме дымящейся воронки.

Когда я убедился, что господа прибыли с самими добрыми намерениями, я предстал пред ними. Как черт из табакерки. Но с газеткой «Правда», как обещал. И в солнцезащитных очках, в коих имелись оптические линзы, помогающие контролировать ситуацию на расстоянии: например, своевременно заметить снайпера на крыше.

От такого будничного явления обыденного человека мои будущие собеседники крайне смутились. Вот так вот среди белого дня возникает наглый фигляр с оппозиционной власти газетенкой, щерится грошем, помышляя самым безобразным образом шантажировать. И кого? Золотой фонд республики.

Господин Дубовых, как заяц, закосил глазами в разные стороны, а господин В.Утинский покрылся потом, как марафонец на сороковом километре бега. Телохранители потянулись за револьверными механизмами.

– Господа, не правда ли, хорошая погода? – сказал я. – Ой, что за тучка? – И указал на балюстраду, где Резо примостился с пулеметом SR-25 очень удобным, аккуратным из-за оптического прицела, средством уничтожения живой силы противника. – Ой, и там тучка. – И показал на пыльные кусты, где скрытничал диверсант Куралев с ручной ракетной установкой «земля – воздух». – Ой, а это что? – Из фонтана выбирался в полной боевой выкладке морской пехотинец Коля Болотный, не выдержавший жары и окунувший в искусственном водоеме.

Разумеется, ничего подобного не происходило. Все просто – владея некоторыми навыками гипноза из учения Шаолинь, я убедил противную сторону в том, что диалог должен быть конструктивным. А потом – жара-жара, от неё тоже случаются странные фантомы, будто миражи в песках ОАЭ.

– Прошу в тень, господа, – был любезен я, как мой великий тезка народу.

– А мы с вами, молодой человек, незнакомы? – насторожился банкир В.Утинский

– Не имел чести, – шаркнул я ногой. – Называйте меня Петей.

– Отлично, Петя, – хмыкнул господин Дубовых, присаживаясь на гранитную лавочку, но с деревянным насестом. – Что вы хотите от нас, Петя? Деньги, Петя? Это, извините, Петя, хуй знает что?

– Нахуя мне ваши деньги, господа? – удивился Петя. – Нужен некто Орехов.

– И это все, Петя? – в свою очередь изумился Дубовых, покосившись на своего спутника.

– А вам этого мало?

– И все? – не мог взять в толк г-н Дубовых.

– Все, – твердо ответствовал Петя. – А в чем дело?

– Я сейчас объясню, – вдруг занервничал г-н В.Утинский.

– Сука какая! – внезапно вскричал Дубовых и смазал своего компаньона по сытым ланитам. – Нагреть хотел! – И ещё одна оплеуха.

– И на сколько? – проявил Петя интерес.

– Много, – крикнул банкир. – И кого? Меня?!. Да, я кожаных сумок нарежу из тебя, гусь лапчатый!

– Я не понял его, – заюлил В.Утинский. – Ей-Богу, не вник!

– ……….! – брызгал желчной слюной Дубовых.

Я развел руками: господа, маракуйте сами друг с другом. Без меня, Пети. Сдайте генерала, и я вас более не тревожу в ближайшее время.

– Погоди, Петя, – вскинулся господин Дубовых. – А почему мы должны сдать нашего человека?

– Он нужен мне.

– Ха! Он и нам нужен, Петя.

Тьфу! Наконец я понял, что господин В.Утинский, будучи очень хитропопым, переврал все на свете, и поэтому я и Дубовых так трудно находим общий язык.

Пришлось вернуться к истории вопроса. После коротенького экскурса меня начали понимать.

– Так вы, Петр, утверждаете, что в состоянии разрушить все наши банковские Системы?

– Совершенно так.

– Сомневаюсь я.

– А вам мало нынешнего кризиса в Рост-банке?

– Вы хотите сказать, батенька, что пристроили это безобразие?

– Хорошо, – передернул я плечами. – Вы желаете убедиться?

– Да-с!

– А опыт с господином В.Утинским не убеждает?

– Что с него взять, как с козла молока, – прицыкнул Дубовых.

– Ну вы, право, – вконец расстроился банкир с пылающими щеками. – А вас, молодой человек, я таки видел где-то?..

Ответив, где он мог меня видеть – при получении фантастических дивидендов в Рост-банке, я вместе с Дубовых отправился в авто для проведения актуального эксперимента.

Через спутник «Космос – 2227» я дал указание хакеру Фадеечеву работать по плану «Копейка», ранее оговоренному; банковский же компьютерных дел мастер проверял эффективность наших угроз, используя портативный писюк.

Не вдаваясь в технологические подробности, скажу лишь одно: через минуту целенаправленный заряд ЛБ шарахнул по Системе банка, владельцем коим был господин Дубовых, и так, что мой собеседник в одночасье лишился пятьсот миллионов долларов. О чем сдержанно сообщил специалист, щелкающий на Pentiume.

– Как это? – не понял Дубовых, оправдывая свою фамилию. – А куда они ушли?

– В бюджет России, – последовал ответ.

– Это серьезно?

– Боюсь, что молодой человек говорит правду, – сказал специалист.

– Ах, как плохо, – огорчился хозяин жизни.

– А я предупреждал, – сказал я со скромностью клерка. – Могу продолжить?

– Пока не надо, – поднял руку мой собеседник. – А где гарантии, Петя, что подобное не повторится?

– Мое слово, – ответил Петя.

– Это черт знает что! – занервничал Дубовых. – Простите, Петя, кто ныне верит словам?

– Вы поверите. И потом – мои требования очень скромны.

– Скромный молодой человек, – хмыкнул хозяин жизни. – А вы на кого трудитесь, Петя?

– На себя.

– Так не бывает, Петенька.

– Бывает.

– Не бывает.

– Бывает.

– Ну хорошо, – сдался мой собеседник. – Я почему-то вам, Петр, верю. И хочу быть с вами тоже откровенным: наша беседа записана на видеоапаратуру.

– Отлично, – улыбнулся я. – Надеюсь, я фотогеничен?

– Так что сами понимаете, если вы, Александр Владимирович, – ответил улыбкой, – нарушите слово, мы вынуждены будем принять адекватные меры. У вас, как я знаю, жена на сносях…

– Мечтаю быть папой, – ощерился я, переведя дух. Какой позор: так недооценить противника! Так лопухнуться. Так околпачиться. Стыд и срам.

– Не хотелось бы переступать некие законы, которые ещё тлеют у нас здесь, – потукал себя по груди. – Понимаете, Александр Владимирович, о чем речь?

– Понимаю, – скрипнул я всеми суставами. – Сука Орехов продал с кишками. Нарежу из него кожаных портмоне. Я – не я буду!

– Кровожадны вы, Александр Владимирович, кровожадны, – добродушно засмеялся великий интриган. – Жаль нам терять такого… эээ… работника, но, – развел руками, – вы меня убедили. За свои ошибки надо платить. Иногда собственной головой.

– Ваша правда, – дипломатично подтвердил я.

– Кстати, не желаете сбыть, так сказать, свою игрушечку. По хорошей цене.

– Не продается.

– А подумать. Добрая цена. Можно прикупить необитаемый островок. В личное пользование.

– Мой остров – Россия, – не без пафоса ответил я.

– М-да, жаль, – покачал плешивой головой Маккиавелли банковского производства. И щелкнул пальцами. Из знойного марева появился гибкий человечек. С географической картой Московской области. – Ну, любезный Петр, слушайте меня внимательно.

Выяснилось, господин Орехов и два его телохранителя отдыхают в санатории Министерства Обороны «Заречье», что в семидесяти пяти километрах от белокаменной. Местечко прекрасное – сауна, теннисные корты, спортивные тренажеры, река с пляжем. Кормят на убой. Так что дело за малым – рвать в «Заречье» и накрывать подлеца за употреблением диетической брюквенной каши.

Я поблагодарил господина Дубовых за полезную информацию. Вот что значит найти общий язык с достойным противником. Никакого кровопускания и мордобоя, кроме легких душевных оплеух, и все довольны. Даже праздный народец несмело начал возвращаться на лавочки, когда уяснил, что перестрелка ракетными снарядами временно отменяется. Приятно, черт дери, дарить людям праздник, на это сказал господин Дубовых, когда мы решили прогуляться вокруг памятника. Я согласился: это благотворно действуют на нас флюиды великого Александра Сергеича. Наше национальное богатство, с гордостью подтвердил мой спутник, как там: Деньги? – деньги Всегда, во всякий возраст нам пригодны; Но юноша в них ищет слуг проворных И не жалея шлет туда, сюда. Старик же видит в них друзей надежных И бережет их как зеницу ока.

На такие прекрасные и злободневные поэтические строки раздались аплодисменты: публика решила – начинается Пушкинская декада и с воодушевлением приняла декламатора. И его декламацию. О финансах.

Через несколько минут мы с банкиром едва выдрались из толпы почитателей гениального поэта. Под декламацию его стихов. Вот что значит всенародная любовь. И я не шучу. Какие могут быть шутки в этом самоочевидном вопросе?

На этом наша встреча закончилась, и господа банкиры удалились в свои родовые поместья. Что там говорить: хорошо, что все хорошо заканчивается. Таки дернули меня за мотню и так, что заломило весь скелет. Нельзя быть таким самоуверенным болваном, предупредил я себе, небось, они держали Орехова в багажнике. В качестве консультанта. Хотя подозрительно легко он сдан. Как стеклотара. Не порешен ли генералишко, пока мы разводили антимонии у памятника? Вот это будет фельда![23]23
  Обман (жарг.).


[Закрыть]

По рации мною был дан отбой акции «Памятник», и скоро все бойцы пыхтели в джипе, выбирающегося на тактический простор скоростного бана. Я начал разбор полетов, чтобы не забыть деталей прошедшей операции.

– Резо, – спросил я. – Зачем выдернул пулемет? Без приказа. Приятно, что народ у нас культурный: решил – кино снимают.

– Ничего не знаю, – буркнул Хулио. – Ты махнул газеткой – махнул. Как договаривались.

– Я махнул?

– Так точно, Александр Владимирович, – сказал Куралев. – Было дело.

– Готовность номер один, – поддержал товарищей морпех. – Как договаривались.

– М-да, – крякнул я. – Радует, что не начали долбить.

– Новой отмашки не было, командир, – радостно сообщил диверсант. Жаль, жахнули бы. Со всех стволов!

– Мы разве о газетке договаривались? – удивился я.

– А как же, – хохотнул Резо.

– Ну да, – подтвердил Никитин.

Я неумело перекрестился. На что Куралев сочувственно заметил, что во мне, наверное, старая контузия блудит: тут помню, а там глубокий овраг.

– Вроде порядок, – аккуратно пощупал голову. Под смешок товарищей. Функционирует нормально, как космическая станция. Но в следующий раз никаких отмашек – стояли на пороге гражданской войны.

– И до чего дотрекались? – поинтересовался Никитин окончательным результатом переговоров.

– Сдали Орехова.

– Не подставка?

– Хер их знает, – развернул я географическую карту. – Может, и подстава. Давай-ка в обход?

И мы тихо-мирно покатили проселочными дорогами. Нормальные герои идут непроторенными путями, это правда. Если и существует низкий заговор, мы обойдем врага с тыла и вмажем из всех наших огневых средств.

– А лучше запустим в санаторий диверсанта и морскую пехоту, предложил я. – Они сработают без шума. Так?

– Так точно, – гаркнул морпех.

– Заметано, – заговорщически кивнул Куралев.

– А я куда? – поинтересовался Резо, который не навоевался в Абу-Даби.

– Замаскируешься в канавке, – ответил я.

– Вах, какая канава? – возмутился Хулио.

– Сточная, – прыснул Никитин.

И так далее. Приятно было трепать языком, болтаясь в авто на родных пыльных рытвинах. Не за какое золото мира и денежную требуху невозможно добыть этого чудного единения и с товарищами, и с тихими, обомлевшими от зноя перелесками-полями, и с выцветевшими высокими небесами, и шафранным жарким солнечным светом.

Эх, родина моя, чем прогневала Творца? Почему в наш благодатный край насылаются, как смерчи, окаянные напасти? За какие такие грехи? Нет ответа. Можно предположить, что народец нарушил некий В ы с ш и й з а к о н внутри себя, и поэтому имеет то, что имеет. Вот в чем дело. Такая вот печальная диалектика. И, кажется, нет силы, способной изменить такое положение вещей. Или-таки есть такая сила? А?

Случилось то, что должно было случиться. В патовых ситуациях большинство предпочитает действовать по арифметическому правилу: вычитание. Вычитание человека из жизни – и никаких проблем. У оставшихся жить.

Пока мы плутали по горячим дорогам отечества, в местечке Заречье, произошли следующие события. Ужасные, с точки зрения культурно отдыхающего обывателя.

После обеда, в самый мертвый час, на охраняемой стоянке взорвался автомобиль BMW. В клочья из металло-телесного мяса. Такая вот неприятность. Для водителя и двух пассажиров.

Подкатив к санаторной зоне, мы без труда заметили сутолоку на асфальтированном пятачке, над которым возвышалась будочка. Под будочкой теснились уазики поселковой части.

– Ха! Если там Коваль, с меня бутылка, – сказал я, – ему.

– А если Орех всмятку? – поинтересовался Резо.

– Тогда бутылка с него – нам.

– От кого, – не поняли меня. – От капитана?

– От Орехова, – буркнул я. – За легкую кончину.

Эх, и почему я не родился в эпоху инквизиции? Был бы алхимиком, ладя из железа золото, за что меня, конечно, сожгли бы на костре, но зато какая, мать её так, стабильность. А сейчас? Живем, точно на вулкане Этна, курящемся дачным примусом. Не знаешь, что новый день принесет. Либо сваришь геркулесовую кашу на этом гигантском примусе, либо он полыхнет индиговым пламенем до самых небесных сфер?..

Я ошибся в одном: капитан Коваль со своей бригадой прибыл, но после нас. Ба! Какая неожиданная встреча, посмеялись мы в который раз, да несколько сдержанно – огромная раскромсанная консервная банка автомобиля, запах гари, паленого мяса, лужи спекшейся крови мешали принимать жизнь во всем её великолепии.

– Саша, – пошутил капитан. – Еще сколько будет трупов?

– А здесь область, – отшутился я. – Не ваша епархия, товарищ?

– Санаторий Минобороны, товарищ, – напомнил Коваль. – Прописан к городу.

– Тогда отвечаю, как на духу: эти последние. Кажется.

– Ох, Александр, и почему я не верю? Не твоя работа?

– Моя. Могла бы быть.

– Ох, смотри.

– Смотрю.

Посмотреть было на что. Эксперты складывали на простыни три невозможно изуродованных, обожженных тулова и к ним рваные фрагменты. Сколки костей рвались из конечностей. Один из спецов таскал оторванную руку, как ветку, предаваясь трудным размышлениям, какому корпусу она принадлежит?

– А часики-то тикают, – радостно сообщил он. – Во! Какая побасенка!

М-да. Скоро картина ЧП была полная. Испуганная обслуга центрального корпуса признала по фотографии господина Орехова, хотя фамилия этого гражданина другая – Ефимов, что ли? Жил в люксе спокойно и мирно. С ним ещё двое, очень аккуратные и обходительные. После обеда нежданно засобирались по делам в город, как сказали, да вещички вот прихватили…

Важнейшим и единственным свидетелем взрыва сказался бедовый ханурик-охранник Паша Теменко, проживающий в фанерном будочке. Из его бессмысленной речи следовало, что ничего такого подозрительного он не наблюл. За два года своей тяжкой службы. Судя по истерзанному виду и перегарной атмосфере вокруг него служба действительно была каторжная.

– Шиба-ба-ба-нуло так, граждане мои, ч-ч-что меня сду-ду-дуло из до-до-домика, – заикался свидетель. От контузиии. При рождении.

– И ничего подозрительного перед тем, как шиба-ба-ба-нуло? – спросил капитан Коваль. – Никто-ничего-никуда? Не шабуршил?

– Клянусь ма-ма-мамой, никто не ша-ша-шабуршил.

– А может ша-ша-шабуршил?

– Не-не-не ша-ша-ша…

– Прекрати издеваться над человеком, – вмешался я. – Если кто и ша-ша-ша-тьфу-буршил, то профессионально.

Капитан вздохнул, соглашаясь: чистая смажа. Дело можно списывать в архив. Хотя, быть может, я желаю поделиться с ним гипотезами? Капитан, на это ответил я, успокойся, или тебя ждет вечный покой.

– Но ты, друг мой, занимаешься? – справедливо заметил Коваль.

– Уже нет, – признался я.

– Почему?

Указав на останки, возлежащие на сухих накрахмаленных простынях, я признался, что, если среди них тот, кого я сам пытался уничтожить, то проблема решена – моя.

Правда, доказать, что один из троих тулов принадлежал моему бывшему высокопоставленному приятелю будет нелегко.

По мнению экспертов, наблюдалась странная картина: возникало такое впечатление, что потерпевшая сторона имела по килограмму пластита в трех «дипломатах». Многовато. И никаких шансов у гражданина Ефимова и его подельников не было. Чтобы после случившегося продолжить трудовую вахту.

Так работают две структуры, выражаясь поэтическим слогом, банковская или силовая. В любом случае, господин Орехов допустил несколько мелких промашек, приведшие его к крупным неприятностям. Нельзя переползать из одной штабной землянки в другую. Через фронт. Во время боя. С мечтою и банковскую хавку съесть, и на маршальский жезл сесть. А в результате сел в авто и был отправлен скорым экспрессом в рай. Или ад. По усмотрению нашего Главного Кондуктора.

Единственное, что смущало в банальной ликвидации, это количество взрывчатки. На хрена столько? На троих – три килограмма. Много, повторю. Можно железнодорожный состав с импортной тушенкой из китайских собак расфасовать на витаминизированные молекулы.

Странно? Перестраховались, господа? Такое случается. Да, и зачем забивать голову столь философскими измышлениями: сколько кг. тротила требуется на единицу души? В каждом конкретном случае свой порцион. Кому достаточно грамм сто, а кто от пуда только окрепнет.

Что еще? Никаких чувств не испытывал. Слишком высока была цена этой победы. Победы? Могут быть в этом кровавом деле победы?

И никаких чувств. Устал: вместо крови – жидкий свинец. Будто прорвал фронт после мучительных и кровопролитных боев, и теперь, сидя во вражеском окопе, забитым трупами, не знаю, что делать?

– Ты чего, Алекс? – спросил Никитин. – Скис малость.

– Небось, сам мечтал такую мокруху пристроить, – предположил Резо. Не свезло тебе, Санчо.

– А есть там Орехов? Все как по заказу, а? – поинтересовался я.

– Не знаю, – пожал плечами Хулио. – Вроде брюхо его… вон та с кишками распущенными. И рука с часиками его «командирскими».

– Часы его, а рука нет, – допустил Никитин.

– Вах! Как это?

– А вот так. Подставка.

– Уверен?

– Все может быть?

– Не, больно хитро, на Ореха несхоже.

– Уверен?

– Тьфу, Никитушка, ты меня достал, – возмутился Резо. – Уверен? Я сам в себе не уверен, вах-трах!..

Я отмахнул рукой: на сегодня хватит, дадим слово специалистам, пусть они определят кто есть кто, а мы потерпим-подождем. Денек-другой.

Потом я попрощался с капитаном-ментягой, выразившим надежду, что новая наша встреча случится в более благоприятных условиях общественно-политических.

Вот и все. Дело о современном иуде-скурлатае, если он и впрямь испустил дух, можно списать в архив. Остались те, кому он служил. Им я дал свое слово. По неопытности. Шутка, да проблемы остаются. И главный вопрос: к чему такая спешка. Уничтожали свидетеля? Свидетеля чего? Впрочем, это только одна из версий. А если это работа тех, с кем я нахожусь в одном окопе? И что?

Нет, необходим привал для бойца. Не будем торопиться в удобное окошко гильотины. Всегда успеем перебить тростник позвоночника. За день-два ничего не случится. Аню нужно похоронить без суеты. На ливадийском кладбище. Такое решение принял я. Тем более выяснилось, что сестренка оставалась подданной России. И американская сторона не настаивала, чтобы обгоревшие останки потерпевшей направлять в благодатный край USA. (Вместе с останками её телохранителей.)

– Назавтра все проблемы решены? – спросил я.

– Похороны? – спросил Никитин

– Да.

– Нет проблем.

– Нет проблем, – повторил я.

Когда нет человека, какие могут быть проблемы? Никаких. Один из основных законов нашей жизни. Мы вынуждены жить по этим казенным законам, отбирающим у нас свободу и достоинство. Впрочем, свободу теряешь тут же, как только считаешь, что достиг её. А вот достоинство? Почему мы торопимся превратиться в ничто, поменять свежее, как ветер, лицо на маловразумительную личину скурлатая, поспешаем раствориться в толпе, в зашарканном подошвами асфальте, в дефектоскопических взглядах?

На мой взгляд, нарушен высший закон нашего бытия – быть самим собой. Быть самим собой. В любых обстоятельствах. Понимаю, все это слова-слова. Трудно быть самим собой, когда у многих вообще нет энтузиазма Б ы т ь. Поэтому так и живем? В суетном чаду бессмыслия, немочи и скорбного бесчувствия, как сказал кто-то из великих: Вот если б вас заставить жить, как жили мы всегда, то мир бы быстро стал другим – ведь так?

Мою младшенькую сестру Анну хоронили в цинковом, запаянном гробу. Прошел прощальный мелкий дождик, и капли синели на цинке, отражая небо. На кладбище находилась только наша группа, даже Арсенчик был вызван из фазенды.

Затем гроб опустили в могилу. Каждый из нас кинул по горсти земли. И когда я смотрел, как отмахивают лопатами гробокопатели, и как пласты мокрой глины исчезают в яме, и как в лужах плывут облака-пароходы, облака-материки, облака-звери, раздался характерный сигнал спутникового телефона.

Скорее механически я приблизил трубку к лицу и спросил со сдержанным раздражением:

– Да?

– Саша, – услышал голос Полины. – Это я. – Услышал странный голос. Это я. – Услышал родной, но м е р т в ы й голос. – Это я.

– Что? – встревожился.

– Ты далеко?

– Нет.

– Будь добр, приезжай. И один, пожалуйста.

– Один?

– Да.

– Орехов? – разгадал я.

– Да.

– Буду.

Что наша жизнь? Игра. Нас дергают за ниточки, развлекаясь. Хотел бы знать, кто имеет такую веселую натуру? Думаю, я бы с ним разобрался. До летального исхода. Одного из нас.

Если я умру, то прежде всего от себя, от своего беспредельного мудачества. Орехов знал меня прекрасно, чем и воспользовался. Ах, ты заслуженный артист ДК «Чекист»! Ах, ты откормленный на казенных харчах поц! Ах, ты, скурлатай, мечтающий уничтожить мою душу!

Но не понимаю его действий. Не понимаю? Зачем пошел на бессмысленный беспредел? Пытается что-то доказать? Что? Мог же улететь в теплые края и жить там богато и счастливо. Для такой сладкой жизни нужны только капиталы. Однако какие могут быть у меня финансы?.. Что у меня есть? Ничего. Как это ничего? А вексель, Алекс? На предъявителя. Конечно же?! Вексель. Совершенно о нем забыл. Вот что значит – не мое. Ё-мое! Я оставил его в папке, а папку на книжной этажерке. И все эти свои действия не скрывал – Аня видела. Эх, сестричка-сестричка, она могла сообщить об этом генералишко. Только она знала об этой подтирке в папке… Эхма, Ливадия!..

Допустим, это так. Да, картинка не складывается. Зачем я нужен? Неужто этот мудак, уже коцанный смертью, не сыскал вексель? Ничего не понимаю? Мирно явился, никто не знает из обитателей, что он иуда, пирожками угостился-подавился и с векселем удалился. Бы. В неизвестном направлении.

Ладно, будем живы, разберемся. Может быть. Главное, не делать резких движений и действовать по обстоятельствам. Достоверно знаю лишь одно кто-то из нас двоих будет трупом. И очень скоро.

… По сырому родному дворику беззаботно бродили куры. В луже лежал милый розовый поросенок, должно быть, подарок Евсеича. Из бочки переливался жидкий цинк.

Я неспешно поднялся на веранду. Куда торопиться? Всегда успеем встретить смерть? Ступеньки скрипели, как несмазанные колеса истории.

Пол веранды был засорен газетами и книгами. За длинным столом сидела моя жена Полина. Ей было неудобно на жестком табурете, но она улыбалась, молодец. За её спиной находился господин Орехов. Обычно так фотографируются семейные пары. На долгую память. Правда, у женского виска чернел монокль пистолетного дула, и это обстоятельство несколько нервировало окружающих. По воинственному тещиному виду можно было сказать одно: мечтала хапнуть скалку и звездануть по вражьему лбу. Вот тебе и миролюбивая хлебосольная Екатерина Гурьяновна. На мелкой скамеечке скромно пристроился дед Евсей, опечаленный бездействием и отсутствием рогатины под рукой.