Текст книги "Экстремист"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Зря это сделал. Это я про нашего нового друга. Странные люди, им желаешь только добра, они не верят. Ведь предупреждал об опасности. И что? Кол на голове чеши, а все по-своему. Неприятно. Неприятно, когда тебя не слушают. Я же хотел как лучше, а получилось как всегда.

И вот результат такой беспечности. Ослепительно-искрящаяся дуга, как молния, пробила тело ночи и строптивца. Что там говорить, человеческий скелет хороший проводник электричества.

Когда неожиданный праздничный фейерверк закончился и снова наступили будни, я сделал замечание Арсенчику. За халатное отношение. А если бы Сильва убежал? Жди неприятностей.

И потом, почему он кинулся в бега? Значит, у него было ещё что-то за душой, упакованной в клубный пиджачок?

Жаль, что трупы, пробитые вольфрамовой молнией, так неразговорчивы. И жаль, что мечта господина Селивестрова не исполнится уж никогда – он так надеялся закончить свой жизненный путь в батистовой постели в окружении ангелоподобных внуков. Что там говорить, не всегда наши мечты исполняются. А все почему? Потому, что какой-нибудь монтер Иваныч, раздолбай по природе своей, оголил провода в профилактических целях и позабыл отключить рубильник по причине прихода подельников, протянувших «левый» кабель в садово-огородное товарищество «Оружейник».

Какая тут может быть к такой-то матери работа, когда из бутылок рвется душевный праздник и хорошее настроение не покинет больше нас! То есть кому-то пир горой, а кому-то вечный упокой. Диалектика нашей, трень-брень, жизни!

… Джип, подобно космическому челноку производства СССР, пожирал ночное невнятное пространство. Странно, страны нет, а искусственное тельце, рожденное в её недрах, продолжает свой намеченный партией путь. Вперед-вперед! Куда и на хрена?

Не находимся ли мы в подобном положении. Кто-то там, наверху, то ли за облаками, то ли чуть ниже, у кремлевских рубиновых звезд, предопределил наш маршрут, и все наши попытки жить ничто иное, как иллюзия независимости.

Убаюканный движением, я задремал, пытаясь даже в таком состоянии вскрыть головоломку текущего дня. Кто-то прессует нас, повторюсь. Без сомнений, задеты интересы оружейно-банковской группировки. Наш новый Комитет, буду банален, кость в горле у домостроевский лапотной нашей коза ностры. Не она ли давит бухгалтеров, как щенят? Кстати, один из них выжил, Смирнов, малость повредившись мозгами. Не навестить ли его, деревянного по пояс, то бишь слабоумного. Сейчас, в третий час ночи. Снова шучу, зачем излишне нервировать пациентов казенного дома; а вот полковника милиции Яблокова необходимо потрясти, как яблоню. Может, хоть какой-нибудь червивый плод смажет меня по темечку для усиления мыслительного процесса.

Думай, Алекс, думай, полезно для твоего же здоровья. И я заснул с мыслью о том, что все будет хорошо. И даже более того.

Какое счастье проснуться в день субботний. Под птичий хай. Потянуться сладко, как детстве. Наткнуться на восставшую плоть, как в юности. Поразмышлять о делах суетных, как в старости.

Хитрый клубочек на сей раз попался нам в руки. Нет ведущей ниточки. Всесильный хакер Фадеечев оказался бессильным – «писюк» выдал сообщение, что никакой информацией по гражданину с кликухой Целкач не обладает, мол, пламенный привет вам, друзья, от органов внутренних дел.

Компьютер ящик умный, да имеет существенные недостатки: не пьет, не хумарит, к дамским достоинствам равнодушен, как импотент, и, главное, аппарат не понимает, что некоторые приказы лучше не выполнять, а посылать желающих на три буквы. Или даже на пять. Или на все восемнадцать, если с фак`ю.

Ну, нет так нет. Пойдет проверенным, испытанным практикой путем. Запишемся на личный прием. Несмотря на субботний денек. Надеюсь, полковник Яблоков порадует нас откровениями касательно специфики своей службы.

Здесь мною была допущена ошибка. Я не торопился – это было выше моих сил. Когда ещё выпадет такое безмятежное утро. Сага в дворянском гнезде, а не наша скверная действительность. Каждый живет, как ему позволяет жить душа. Мы – не оловянные солдатики, прикупленные по случаю в сельпо, мы живые. Прошу прощения за столь дерзкое откровение. Мы – живые. Такие, как все. Из крови и плоти. И действуем не в придуманном, виртуальном мире, где нажатием клавиши можно вновь возродить и возродиться к жизни.

Так что не будем торопить события. Мы такие, какие есть. И никто не посмеет нас упрекать в том, что мало нажимаем на гашетку. Зачем брать лишний грех на душу? Мы – не лейгеры,[9]9
  Убийцы (жарг.).


[Закрыть] мы – бойцы. И этим сказано все.

Увы-увы, дела таки ждали меня, как астронавты старта в созвездие Гончих Псов. Я предупредил группу: враг не дремлет и бродит по местным оврагам. Даже по выходным. За старшего – Куралев. Всех впускать и никого не выпускать. Даже господина Свечкина. А лучше провести строевые занятия. Часа два. Шутил с намеком, которого никто не заметил – сделали вид, что не заметили.

И только после этого я, Резо-Хулио и Никитин отправились на работу. Если то, чем мы занимались, можно назвать так.

Город был утомлен солнцем, пылью, выхлопными газами и прохожими, похожими на пациентов лепрозория. Никитин крутил баранку, Хулио дул пиво, а я, как лоцман, прокладывал по карте ближайший путь к отделению милиции, где у нас был свой интерес.

Все ментовские похожи друг на друга. У порожка несколько битых-перебитых транспортных средств, на которых товарищ Подвойский гонял несознательный элемент по мерзлым улицам и проспектам Питера и Москвы. На порожке – автоматчик. За порожком – запах казармы и беды, казенные стены, двери, ряд стульев, сбитых в ряд. Наглядная агитация. Скука. Дежурный с телефонной трубкой в зубах. Но когда мы подкатили к «нашей» части, то обнаружили некую нервозную обстановку. Будто только что было отражено нападение вкладчиков, требующих почему-то у внутренних органов свои кровные. Или ещё какая сотворилась катавасия, где случились пострадавшие у порожка дежурила карета «скорой помощи». Что такое? Не наш ли Яблоков решил уйти от справедливого правосудия? И как в воду глядел. В глубине коридора наблюдалась суета.

Полковник Яблоков вел прием населения? По личным вопросам. Смущало лишь присутствие публики в белых халатах. Не получил ли кто из просителей солнечный удар – резиновым демократизатором.

Я предъявил ксиву с позолоченной двухглавой курой и попросил суетливых офицеров познакомить меня с их непосредственным руководителем.

– Вам Яблокова? – взглянули на меня странно. – Минуточку?

Через минуту я уже матерился. Как бродяга, передавленный лакированный Lincoln. Матерок, как ветерок, гулял внутри меня. По причине общей скорби.

Полковник Яблоков вместо того, чтобы принимать честных граждан с борзыми кавказскими щенками, неожиданно закрылся в своем кабинете, и от общего переутомления организма шмальнул из табельного степпера. В себя. Не промахнулся. Как-никак лучший стрелок отделения. Да и собственный лоб удобная мишень, с этим не поспоришь. Уважительная причина, чтобы отложить встречу. Со мной.

– Эй, медицина! – командирский басок из кабинета. – Можно выносить.

Санитары действовали энергично – полковник Яблоков, накрытый простыней, был равнодушен к производственной суете. И не испытывал никаких угрызений совести. Он перехитрил мир, и его душа гуляла под пыльным потолком в свое удовольствие. И хихикала над нами, живыми. Или это скрипели носилки? Под тяжестью многопудового тела.

Из всех нас, оставшихся нести службу, больше всех суетился капитан. Сметливый мужичок с крепкой поющей ряшкой. Такие могут совершить головокружительную карьеру. До министерского портфеля. При удачном стечении все тех же обстоятельств. То есть капитану улыбается госпожа удача. Кабинет начальника досрочно освободился, можно занимать, замазав веселенькой краской вульгарные кровавые разводы цвета бордо на стене. Ничто не должно напоминать о драме. Посетителям. Жизнь продолжается и борзые кавказские щенки принимаются…

– Все под Богом ходим, – трезво заметил капитан. – Хуй знает что! Утром как штык. Смеялся, довольный такой. Чего-то я не понимаю, а?

– Кто приходил, Максим Максимович?

– Куда?

– Сюда. К Яблокову. На прием.

– Сегодня? Так не приемный день, – капитан открыл шкафчик, там, помимо пухлых папок с делами, находилась бутылка коньяка – материализованный привет с Араратской долины. – Утречком мотнули на «Сортировочную», это там, станция железки, – кивнул в сторону открытого окна. – Наша территория.

– И что? – спросил я. – Железнодорожники бастуют?

– Не-е, – хмыкнул, разливая по стопочкам янтарную жидкость. – Там местного быка завалили. И как? Как на бойне! Страх господний!.. Ну давай, Александр, чтобы ему земля пухом была!..

– Быку?

– Не-е, тому гореть в аду, – хохотнул Максим Максимович. – Нашему земелька пусть будет мягонькой. Ничего мужик, можно с ним договориться. Было. Ну будем живы!

В конспиративных целях я понюхал жидкий подарок из Армении. Максимыч тяпнул ещё пару стопочек и подобрел лицом. И душой.

Через час я был отпущен со слезами умиления и благодарности. Мы расстались лучшими друзьями – дружба до гроба, м-да. Такого внимательного слушателя у капитана никогда не было и не будет.

Что я узнал? Все. И даже более того. О покойниках лучше молчать или говорить хорошее.

Полковник Яблоков был гражданином своего отечества – не только брал, но и давал. Посетители выпадали из его кабинета с удивительным чувством облегчения. И души, и кошелька.

Товарищ милиционер занимался неблагородным каторжным трудом: латал дыры в нашем законодательстве. И своем бюджете. Осуждать его за это, упаси Господи. Помоги ближнему, и он ответит тем же. Сторицей.

Теперь о его проступке. Должностном. Утром смеяться шуткам сослуживцев, а к обеду подложить им такую свинью. Нехорошо и странно. Нельзя же думать только о своих проблемах. Там – вечность и нет службы Собственной безопасности. А здесь – есть. Есть кому подумать о живых. Крючкотворы из этой службы затрахают вопросами: как-где-почему-сколько-когда? И что случилось за столь короткий срок?

Ничего не случилось. Ровным счетом. Был рядовой выезд на место происшествие в «Сортировочную». Трупняк оказался неприятным для глаза. Неэстетичным. Какая может быть эстетика, когда шесть тысяч вольт прогулялись по корпусу в кашимированном пиджаке, где даже золотые пуговки не выдержали испытания на прочность, обратившись в прах.

Когда полковнику Яблокову доложили, что «это» есть некто Селивестров, он же Сильва, он же Пират, он же Треска, он же Синяя Борода, то руководитель произнес странную фразу:

– Одноразовые они, одноразовые, козлы-барсуки-грачи-волки позорные, и уехал в часть.

Что он этим хотел сказать? Трудно сказать. Теперь. Когда штемп[10]10
  Инспектор уголовного розыска (жарг.)


[Закрыть] ушел за облака, а мы остались грешить на грунте.

Вопрос один, что могло подвинуть Яблокова на такой подвиг? Неэстетический вид жмурика на мусорном подворье? Едва ли. Не имел ли он доверительной беседы с теми, кто по старой дружбе посоветовал с честью и добровольно удалиться в небесную канцелярию? Пообещав все расходы на уборку[11]11
  Уборка – похороны (жарг.).


[Закрыть] и довольствие семьи взять на себя. В противном случае – позор и проблемы. Для всех родных и близких, включая детишек, так любящих яблоки и поездки на необитаемые острова в Полинезии.

Делайте свой выбор, господа! Стреляйся, и победишь! Полковник сделал правильный выбор – его похоронят, как героя, с салютом и почестями, богомольные попрошайки порадуются прибыли, и память о нем…

Что-что, а помнить я его буду – не забуду. Была же ниточка в наших руках, была. И нет ниточки. Тьфу!

Я вернулся в джип, нагретый, как крыльцо в усадьбе Ливадии. И почему я именно здесь? Определенно: у меня страсть ковыряться в куче говна. Убеждаюсь ещё раз, что в прошлой жизни я служил золотарем, бродя по городским трущобам с говномером и песней о птице счастья завтрашнего дня.

Разморенные теплынью бабьего лета, друзья похрапывали: Резо-Хулио выводил трубадурные рулады, а Никитин художественно посвистывал. Я упал в авто, как в доменную печь:

– Поехали, дети мои.

– А? Что? – вскинулся Никитин. – Куда?

– Куда надо.

– А точнее.

– В дурдом.

– К-к-куда?

Я повторил. С употреблением известных всему миру лексических идиом. Никитушка сразу понял, куда конкретно мы отправляемся и нажал на акселератор. А я погрузился в мрачные мысли, как в смолу. Потерял я нюх, потерял. Можно ли так работать, Алекс? Кто-то против нас ведет партию. И заказывает музыку. На похоронах.

Если дело пойдет так и дальше… Не заказать ли загодя всем нам контату Иоганна Себастьяна. Вечная, утверждают меломаны, прекрасная, блядь, музыка.

Я почувствовал изжогу – изжога от неопределенной ситуации. И эту ситуацию нужно вскрыть, как туристы на тибетских вершинах вскрывают консервные банки. А что у меня под рукой? Ни банок, ни ножа, ни красот Тибета. Ни хрена! Кроме душевнобольного бухгалтера Смирнова.

Надежда, что пациент дурит медицину, и есть шанс вылечить его выстрелами. Близ сейфа, где скрывается важная информация. Это я про голову.

Дом печали напоминал санаторий имени II Интернационала под Женевой. Время здесь остановилось на отдых в парке. Между деревьями скрывались обшарпанные здания со следами былого величия, когда умопомешательство являлось удобной болезнью, как для народа, так и для генеральной линии партии (б).

По парку гуляли пациенты и люд, посетивший несчастных в субботний денек. Угадать, кто безумствует, а кто на воле, было трудно. Разве что халаты цвета синьки и шлепанцы на обезьянку Кинг-Конг выдавали того, кто харчился за счет государственных дотаций.

Не без труда я нашел регистратуру. Кого я встречал на своем пути, двигал от меня, как от психа. Не по причине ли «Стечкина» в руке? Шучу, но видок у меня был чумовой. От желания обнаружить Макрокосм и врезать ему по сусалам.

Хрясь – ах, Одесса, жемчужина у моря ах, Одесса, узнала много горя…

Песенка летела из окошка регистратуры. Молоденькая медсестричка, аппетитная, как галушка, мечтала о доме родном на берегу моря. Ах, Одесса, цветущий край, живи, Одесса, и снова расцветай.

– Ай! – подпрыгнула хохлушка, когда я потребовал к себе внимания. Выстрелом. (Шутка.) – Вам что, товарищ?

– Смирнова! – гаркнул я.

– Минуточку, – и манерным пальчиком ткнула в компьютерную клавишу.

Еще один хакер на мою голову. И почему я не родился до нашей эры? Когда лечение и учет безумных проходил с помощью дубины. Самый эффектный метод лечения. Хрясь и – снова расцветай, как цветущий край!

На экране побежали стройные строчки, точно солдатики на Семипалатинском полигоне от ядерной вспышки.

– Есть такой, – улыбнулась хохлушка. – А вы кто? Родственник?

– Да, конечно, – я тоже был улыбчив, как гиббон во время случки. – Все мы родственники в этой жизни… И куда мне?

– Ой, он у нас тяжеленький, – сострадала медсестричка, закатывая глаза к эрзацному своду потолка. – Это вам надо к Ананью Ананьевичу, главрачу. Пропуск взять, – и указала на портрет красного профессора Кащенко, похожего на купца. На стене. (Это я про портрет.)

– А может без Анан-Анания? – начинал я что-то понимать. В стратегии и тактике манерной, как легендарная кинодива Вера Холодная, собеседницы. Зачем беспокоить академика канителью. Извините, как вас зовут?

– Меня? – манерно повела плечиками и всеми остальными суставами. Рената, а что?

– Ренаночка, – начал я поэму, – вот вернулся с Северного полюса, завтра на льдину, как бы глянуть на сводного братика? – А сам ласково так тискал… нет, не девичий стан, но ассигнацию цвета лужайки близ Белого дома, что в штате Вашингтон.

– Так, хорошо, – мило хмурилась вымогательница в белом халатике, на которую я решил запустить Хулио, чтобы он поимел её на компьютерной доске. – В виде исключения, как брату с полюса, – и прошелестела в селектор: Пашенька, будь добр, к Смирнову. – И мне. – Трудно на льдинах?

– Холодно, Ренаточка, – признался. – Без женщин.

– Бедненькие, как же вы без них?

– А медведицы на что? – ляпнул. – Белые.

– Белые медведицы? Что вы говорите? – и снова передернула всеми суставами, как кукла, изготовленная на заводе НПО «Тяжмахтрахмаш».

Мало того, что сие недоразумение было манерным, да ещё глупее козы в огороде. Пристрелю стервятницу, чтобы не плодила себе подобных.

К её счастью, появился Паша. Медбрат. И этим сказано все. Этакий человекообразный Кинг-Конг. С маленькими подозрительными глазками. Такого забить в гроб проблема из проблем. Это к слову. Можно ведь полюбовно договориться. Со всеми. За редким исключением.

Получив инструкцию и свою долю, Паша неспеша побрел коридором, похожим на тюремный. Я за ним, как Магомет за горой. Остановились у решетки, Паша побренчал связкой ключей. Перешли в следующий коридор, тоже похожий на тюремный; снова знакомое бренчание у решетки…

Пациенты отсутствовали. Тихий час? Или все ушли на прогулку по аллеям парка. Чистить озоном поврежденные мозги.

Наконец наш путь закончился. Создавалось впечатление, что мы махнули через весь земной шарик и решили таки перевести дух в песках пустыни Сахара.

В кабинета профессора Абрашидова, где я был оставлен неразговорчивым медбратом, именно так и было: Сахара. Сам кабинет не отличался оригинальностью – кушетка, ширмочка, стол, стул, умывальник, зеркало над ним. И ажурная решетка на окошке.

Потом пастырь привел паству. В лице господина Смирнова. И удалился, закрыв дверь на ключ, между прочим.

Гражданин походил на министерского работника среднего звена. Если я верно представляю этот гнидный отряд захребетников. Был сутуло-нервозен, подобострастнен и робок. В застиранном халатике и шлепанцах на босу ногу. Уж лучше удавиться, чем шаркать в этих говноходах.

Никогда не беседовал с психопатами, вот в чем проблема. Пытать о здоровье – глупо? Говорить о погоде? Чекалдыкнутому все одно, что там, за окном – туман или засуха. Живет в своем параллельном мире и только Творец знает, какие «там» атмосферные осадки.

Пациент аккуратно сел на кушетку, стыдливо спрятал под неё ноги в шлепанцах, кисло-сладко улыбнулся и проговорил всецело здраво:

– Хорошая погода, неправда ли?

– М-да, – лишь это и вымолвил я.

– Солнышко блестит, травка зеленеет… – оглянулся на дверь, точно заговорщик. – Они думают, я болен… гриппом. Глупцы! Все говорят нет правды на земле. Но правды нет – и выше. Для меня. Так это ясно, как простая гамма!

– М-да, – промычал я опять.

Потерял дар речи? Теперь понимаю, почему Паша молчит, как водолаз в океане.

А не лепит ли больной горбатого? Я внимательнее всмотрелся в изнеможенный лик счетовода. Черт его знает, что там скрывается за лобной костью?

– А вы по какому вопросу, товарищ? Ко мне? Кредитов нет и не будет, это я заявляю ответственно, – и снова беспокойно оглянулся на проклятую дверь. – Тсс! Здесь стены имеют уши. Вот такие, – показал круговым движением. И шепотом. – Вы от кого-с?

– От Литвинова, – брякнул я.

– Да? Не знаю такого. Сальери знаю, Моцарта…

– А Сильву?

– Сильва – это собачка?

– Да, – ответил я. – Болонка.

– У Литвинова?

– Кажется.

– Нет, не знаю, – покачал головой. – Сальери знаю, Моцарта…

– А Целкача?

– Целкач-Целкач, – задумался. – Это кто? Кто ломает попки болонкам Сильвам?

– В каком-то смысле, – скрипнул я челюстью. Как бы самому не спятить от такой беседы.

– К сожалению, – развел руками. – К сожалению, не могу выделить кредит, но… – в очередной раз оглянулся на дверь; сделал характерный жест пальцами, точно посыпал суп солью. – Можно же договориться, свои люди. Хотя Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал. Вы понимаете о чем я?

– Да, – горячился. – Я готов.

– Миллион долларов. И наличными.

– Могу только чеком.

– Чеком? – всем видом выказал неудовольствие. Покосился на всю ту же дверь. – Хорошо. В таких условиях… давайте чек!

Не знаю, как поступил бы Литвинов с Целкачом и болонкой Сильвой в подобном тяжелом случае, однако действовал интуитивно, как шахтер, погребенный лавой и пытающийся сам выбраться на-гора.

Хапнув с профессорского стола бланк рецепта, я нарисовал на нем 1 000 000 $, подписался «Сальери-Моцарт» и передал «чек» взяточнику. Несколько прихфуев, признаться-ца-ца-ца!

Мой новый друг тщательно посчитал нули, с облегчением вздохнул и, сложив рецепт, тиснул себе в рот. И принялся жевать м и л л и о н д о л л а р о в.

– Можно водички? – обходительно попросил.

– А где кредит? – занервничал я.

– Минутку, проверим чек… И воды, пожалуйста. С сиропом.

Я метнулся к умывальнику, прыснул в стакан водопроводной водицы с хлорированным сиропом. Подал горемыке. Тот с удовольствием запил рецепт и проговорил:

– Ты заснешь Надолго, Моцарт! Но ужель он прав, и я не гений? Гений и злодейство Две вещи несовместные.

Мне сделалось дурно. Пушкин – гений, спору нет, но не в таком же контексте? Не пойти ли мне самому на прогулку в халате и шлепанцах. В тенек липовой аллеи.

Я чувствовал себя, как тот самый гусь в газовой плите, из-за которого собственно мы все собрались: Моцарт, Сальери, Смирнов и я.

Не знаю, кто из нас безмозглее? Я имею ввиду двух последних участников банкета. Надо же выписать чек на миллион долларов. И не получить кредита. Мрак!

– Где кредит? – рявкнул я.

– Как? Вы не знаете Александра Сергеевича? – несказанно удивился Рокфеллер в говноходах.

– Пушкина, что ли? – ляпнул я по наитию.

– Да-с, – и пошлепал на выход. – Получите у него. И гражданина Врубеля. – И кулачком тяпнул по двери. – Голубчик, я закончил прием населения. – И мне. – Если будут спрашивать, передайте товарищам: мы на водах с Вовой, Надей и Инессой… На женевских озерах. Какая это, батенька, прелесть. Рекомендую. Солнышко блестит, травка зеленеет, а шалунишек с шишками…

К моей радости, дверь наконец открылась, и фантомный Паша увел неудачника. Лечится на женевские озера. Вместе со всеми вышеупомянутыми последними персонами.

Я отравился родной водичкой с хлорированным сиропом. И несколько пришел в себя. Нелепая сумасбродная история, о коей лучше никому не рассказывать. Запишут в лечебницу. В особенности, если прознают, что раздаю миллионные чеки налево и направо.

Утрирую нашу нечаянную встречу, но факт остается фактом. Кто-то из нас двоих остался в дураках. По-моему, я.

Безумец не может почувствовать себя одураченным, у него иные категории восприятия мира. Нет, я тоже старался войти в безумную систему координат. И удачно – с чеком в один миллион баксов. И что эта вычура дает? Кредит, по утверждению счетовода, который можно получить у братушки Александра свят Сергеича?..

Гений и злодейство Две вещи несовместные. Где-то я уже эту фразу встречал. В школе? В зоне? Не эта ли фраза – ключик к нынешней шараде?

Мучаясь этой проблемой, я заканчивал путь по лабиринтам больнично-тюремных коридоров. Приоткрыв последнюю дверь на свободу, Паша предупредил:

– Не балуй! – и я остался один.

Без кредита. И в состоянии таком, будто меня хватили больничными шлепанцами по ушам. Брр!

– Что с вами? – знакомый голосок привел меня в себя. – Как братик?

– Ааа? Братик? Ах, да брат! Тяжелый случай, Ренаточка, – отвечал я, сокрушаясь. – Вот горе-то какое?.. А кто ещё посещал, так сказать.

– В виде исключения, – улыбнулась очаровательница. По экрану дисплея опять замаршировали строчки. – Так, вы знаете, никто. Да, никто. Кроме супруги.

– А если без этого дурочка, – кивнул на компьютерный ящик. – Братика ещё не было? Сводного?

– Не помню, знаете… – и многообещающе закатила глаза на портрет красного профессора Кащенко, который от действий младшего медперсонала снова покрылся краской стыда.

Е`! Меня хотят разорить и голым в Африку пустить. Я вырвал очередную банкноту с непривлекательной физиономией одного из президентов оf America.

– Да! – вспомнила прелестница, утягивая добычу, как аллигатор любителя саванны оf America. – Совсем девичья память, знаете…

И рассказала, что дня три назад появлялся странный человек. Толстый невозможно. Но модный. Такой весь… ну из себя, знаете?.. Куртуазный.

– А не подкидывал ли он монетку? – спросил я.

– Да, – радостно согласилась девушка. – Привычка, наверное. Это ваш брат?

– Ага, – задумался я. – Родная кровушка… Спасибо, Ренаточка.

– Ну что вы? Это моя работа, – куколка прыснула от удовольствия жизни, сложила минетные губки бантиком и отрядила воздушный поцелуй – мне. Я пулей вылетел из дурдома – чур, меня, чур! От таких чувств-с!

Потом мы помчались по легкомысленному городу со свободными автобанами. Все население отправилось собирать урожаи со своих областных огородиков, и столица отдыхала в субботней неге.

Из всей бредовой беседы с господином Смирновым я сделал совершенно неожиданный вывод. Даже для себя. Трудно объяснить словами. Как объяснить необъяснимое? Очевидное – невероятное! Нет, то, что пациент слаб на котелок, сомнений быть не может.

Наша природа-мать одарила нас биологической компьютерной системой. Каждая такая система имеет свой пароль. Защиту от вторжения враждебного мира. И вот от психологических перегрузок или банального удара может произойти насильственный взлом пароля. При такой попытке несанкционированного проникновения в Программное обеспечение всю Систему клинет. И «писюк» человека более не загружается. Даже тремя пальцами.

То есть, чтобы сохранить биологическую оболочку всего объекта, мозг разрушает пароль и создает новый. О котором никто не знает. Даже сам Создатель.

Такие понятия, как «ненормальный-помешанный-тронутый-бе-зумный», говорят именно о том, что человеку не дан новый пароль и он не в состоянии снова проникнуть в свое же Программное обеспечение, данное ему от рождения. И все. Полный пиздец. Чудак на всю оставшуюся жизнь.

Известно, что монтеры в белых халатах пытаются расшифровать пароль и тем самым возродить к деятельной жизни растительные организмы. Увы, удача в подобных случая равна 0, 00000001. Шанс мал – это все равно, что лизнуть шаровую молнию, как эскимо.

Возвращаясь к нашей проблеме, скажу: наша беседа с цитатами из Пушкина удалась. Я внушил сердечному доверие, и тот пытался дать необходимую информацию, выглядевшую для непосвященных, как параноидальный бред.

Думаю, мой противник с металлическим рублем прагматичен и не настолько безумен, как я. Бываю иногда. В пограничных ситуациях. Когда нужно отключить разум, как свет, и действовать только по наитию. Если я прав в своих предположениях, то финтифлюшка с чеком в миллион долларов войдет в антологию чудес света.

– Вроде здесь, – Никитин срулил джип под тень дома.

Панельная громада нависала над церквушкой. Жаль, что атеист, перекрестился бы. Если угадал про Сальери и Моцарта, Боженька есть. И я в него поверю.

Оставив Хулио дрыхнуть в джипе, я и Никитин прошли в подъезд. Взлетев лифтом на этаж, оказались у нужной двери. Позвонили, соблюдая великосветский этикет. Вдруг супруга бедняги дома. С любовником. Некрасивая будет история – мы ворвемся в пикантную секунду обоюдного оргазма сторон.

– Никого? – не понимал моих терзаний Никитушка. – Алекс!

– Вперед! – согласился. – Аккуратно. Без монтировки, как ты любишь.

– Иди ты, – и ткнул в замок, нет, не монтировку, а универсальный ключик. – Прошу. – Приоткрыл дверь.

– Молодец. Ты как Петюня, – похвалил товарища; люблю профессионалов.

– Сам ты Петюня, – обиделся.

Я пожал плечами, и мы проникли в квартиру. По ней было страшно ходить. Только летать. Стерильная чистота, как в пробирке с холерой. Не здесь ли обитают бестелесные духи? Я хотел снять коцы, да мое внимание привлекла «стенка» из карельской березки. Книжные полки её. На которых теснилось собрание сочинений А.С.Пушкина в десяти томах, издательство «Правда», 1981.

Я метнулся к сочинению, и через минуту уже знал, что Бог есть. Есть и все тут. Факт нашей биографии – летающий на облаках дедок. С нимбом над плешивой лысиной.

На страничке четвертого тома, где был рисунок М.А.Врубеля «Моцарт и Сальери» находился вексель. С гербом Рост-банка, из которого следовало, что НПО «Метеор», сделав вклад на сто миллионов у.е. получит через три месяца в пять раз больше.

Не Бог какие копейки, разве что купить хибару в Майми-Бич. С огородиком в сто гектаров. Сумма меня интересовала меньше всего. Кто стоит за аббревиатурой НПО «Метеор», как за забором? Кто это кто? Мечтающий из воздуха слепить манипуль-деньги? Кто он, самый честный предприниматель нашей эпохи? Мудрый радетель и хозяин, приторговывающий оружием, нефтью, газом, лесом, алмазами, медом одичавших пчел, лекарствами, памперсами, тампаксами и прочими хершами.

Через пять минут поступила следующая информация: генеральный директор НПО «Метеор» академик Николаев Иннокентий Николаевич, герой Социалистического труда и пяти орденов Ленина. За научные разработки. Главный бухгалтер – Светлана Валентиновна Кузнецова, работающая всего месяц на предприятии. Предыдущий труженик учета нечаянно угорел в своем автомобиле. Случается и такое в бухгалтерской среде. Ничего не поделаешь судьба.

Так-так. И что нам делать? К Светлане Валентиновне на чаек? Пожалеем приятную бальзаковскую женщину, воспитывающую дочь Дашу в лучших традициях феминизма. Месячишко не тот срок, чтобы свести дебет с кредитом.

Начнем с академика. А почему бы и нет? Всякие чудные превращения происходят в наше гниловатое времечко. Меняются идеи, идеалы, общественные формации, уж людишкам сам Господь велел – шагать в ногу со временем.

Всевышний есть. Это заявляю я, атеист с младенческих ногтей. Потому что случилось чудо – очередное.

Не успели мы подъехать к элитному кирпичному домику в двенадцать этажей, решая, как вести беседу с уважаемым человеком – академическим слогом или по фени, как из подъезда вывалилась мясная туша в два центнера. И привычно подбросила монетку к солнышко. От изумления я едва не вывалился из джипа, благо ремень не выпустил на асфальт.

Целкач! От академика. Вот это узелок. Завязывается!

Наш новый друг, охраняемый телохранителями втиснулся на заднее сидение Volvo 850-TR – хлопнула дверца и… надо ли говорить, что наш джип покатился вслед. За колымагой с частными номерами.

Беда всех современных нуворишей – с каждой лишней кафой-копейкой в кармане они дуреют до безобразия. До скотского состояния. До невменяемости. К окружающей действительности.

Забывают мудаки, что все они вышли из народа и туда вернутся. На кладбище все равны, не так ли? Будь ты трижды коммерсантом и вилла у тебя в Каннах в триста шестьдесят пять комнат с джакузи, и в каждой джакузи по бабе с ведерком икры паюсной да кабачковой, а все одно тебе, родной, разлагаться в почве рядом с каким-нибудь повседневным Петюней, или клошаром Пьером, или миссионером Педро. Кормить собой подземную фауну и думать: ну нахуя нужна была эта проклятая вилла, где меня же и пристрелили, как собаку? Эх, остался бы скромным младшим научным сотрудником, пил бы кофеезу в буфетике, смолил сигаретку, кокетничал с девочками из бухгалтерии в надежде, что веселенькая марта, женщина то бишь, без комплексов пригласит на серебряную форель. К себе домой. С коньячком Napaleon московского розлива. Дербалызнул напиток богов, закусил рыбкой и – ты уже в Париже!.. Вот она, Эйфелевая дура, искрящаяся в свете гирлянд. Прыгай вниз головой не хочу. Дернул ещё рюмашечку, занюхал рыбным скелетом – и ты уже близ Ниагарского водопада, у этого огромного стока с радужными гнутыми радугами. Еще рюмаху – и, пожалуйста, в африканской саванне мотаешься за слонами, львами, бегемотами, носорогами, жирафами и проч. живностью. На выбор. И главное, никаких виз, никакой траты many, никаких тропических болезней и неприятностей, кроме одной, как бы не еп`нуться с табурета. И в глазах дамы, любительницы серебряной форели и сладкого, как манго, минета.