Текст книги "Товарищ Кощей (СИ)"
Автор книги: Сергей Уксус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
К счастью, сил для этого удара Манштейн выделил не так уж и много.
А может, он и не планировал добиться значительного успеха, а хотел всего лишь заставить противника снять часть сил с направления главного удара.
А может, людям просто надоело ходить битыми, и они, как недавно на подступах к Москве, упёрлись. Бойцы и командиры. Пехотинцы и военные музыканты. Повара и писари. Связисты и военные переводчики. Погибая, но не делая и шагу назад. И в конце концов выстояли, продержались до подхода подкрепления. И это тоже можно было считать победой. Не менее значимой, чем снятие осады с Севастополя. И так считал не только Гусев, но и Командир, и даже князь.
Тем более что несмотря на вынужденное отвлечение части резервов на парирование отвлекающего удара 11-й армии и её упорство в обороне, на севере Крыма советским войскам всё же удалось подвинуть обороняющихся гитлеровцев, и пусть едва ли не ползком, но добраться до Армянска. Где и встать намертво, замыкая окружение.
Правда, местами "стенки" большого "котла" были, на первый взгляд, недостаточно прочными, но непрерывно шедшие с Большой Земли подкрепления позволяли достаточно быстро нарастить их "толщину". А тут ещё 46-я пехотная наконец-то сдалась, что тоже высвободило некоторое количество войск...
В общем, в неприятном положении гансы оказались. В очень неприятном...
Кто бы что бы ни думал, но основной задачей группы "полковника" Колычева был сбор сведений по свою сторону линии фронта. И потому, как только стало ясно, что положение хоть немного, но устоялось, группа перебралась в Красноперекопск. И уже оттуда совершала «налёты» на Армянск и его окрестности. Увы – только для приёма и транспортировки в штаб достойных внимания «языков». Что же касается походов «в гости», на них, похоже, пришёл запрет с самого верха. То ли потому что того подполковника не притащили, а там оставили, то ли из-за беседы Кощея с гансом голубых кровей, которую Гусев не слышал и, следовательно, не мог сказать, о чём она шла. Хотя не хотелось верить, что из-за этого – слишком уж это было бы... мелочно, что ли?
А вот спрос на "косточки" вырос. Так что теперь по ночам, когда все спали, князь занимался их изготовлением, периодически пополняя силы во время (как подозревал Сергей, однажды проснувшийся среди ночи и не ощутивший напарника поблизости) визитов на передовую.
Сражение за перешеек не утихало. Не имея возможности в разумные сроки перебросить к месту боёв танки, гитлеровцы прибегли к массированному использованию авиации. Но это не помогало – наученная горьким опытом пехота использовала каждую минуту, чтобы зарыться поглубже, и выковырять её из укрытий оказалось не под силу никаким бомбовым и бомбо-штурмовым ударам. А тут ещё «русские варвары» взяли привычку палить по атакующим их самолётам из чего попало...
11-й армии тоже приходилось несладко. Их давили, может, и не сильно, но непрерывно и со всех сторон. И хотя немцы пока держались и даже нередко контратаковали, но постепенно начинала ощущаться нехватка боеприпасов, подвоза которых практически не было, а того, что гитлеровское верховное командование пыталось перебросить через залив и самолётами, явно не хватало. А кроме того – отсутствие пополнений и накапливающаяся усталость. Прежде всего – моральная. По сути, войска Манштейна ощутили на себе то, что до них испытали защитники Москвы. Пока – слабо, однако надежд на улучшение ситуации с каждым днём становилось всё меньше и меньше...
А в один кому прекрасный, а кому наоборот, день всё вдруг закончилось.
Нет, 11-ю армию совсем уж на произвол судьбы не бросили, но вот попытки отбить перешеек прекратились. И для неё это стало началом конца. Потому что при безоговорочном господстве на Чёрном море Рабоче-Крестьянского Красного флота и отсутствии господства в воздухе Люфтваффе ни снабжать толком окружённую группировку, ни даже провести нормальную эвакуацию было невозможно.
Причиной всего этого явилось наступление под Ленинградом Особой Ударной армии, которой командовал генерал Черняховский. Гусеву с Кощеем об этом рассказал Командир, добавив, что официального объявления не будет до окончания операции. Но вообще, насколько ему, "полковнику" Колычеву, известно, кольцо окружения прорвано и блокада снята. У противника же сначала случился ступор (у верховного командования), а потом приступ панической активности, направленный на парирование действий Особой Ударной.
Советское же командование, решив, что не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, перегнало в Крым полк тяжёлых бомбардировщиков и устроило войскам Манштейна "весёлую жизнь", заваливая каждую ночь вражеские позиции авиационными зажигательными ампулами. А чтобы облегчить бомбовозам работу, за сутки до этого был объявлен "День борьбы с зенитками", во время которого известные позиции ПВО противника были сначала накрыты артиллерией, а потом причёсаны штурмовиками.
После третьей ночи советское командование предложило гитлеровцам сдаться. Предложение было сделано утром, в десять часов. Время на обдумывание – двенадцать часов. И когда в двадцать два часа того же дня ответа так и не поступило, на аэродроме, где базировался полк, загудели моторы.
Бомбардировщики вылетали ещё дважды, и только после этого Манштейн отдал приказ о капитуляции, а сам на маленьком самолётике удрал куда-то в сторону любимого Рейха.
После того как 11-я армия капитулировала, группа Колычева провела на полуострове ещё некоторое время, собирая и уточняя сведения по потерям, как своим, так и противника (особенно по уничтоженной вражеской технике), после чего волею начальства оказалась выдернута под Москву, в один из только что созданных учебных лагерей осназа. Как сказал Нарком на встрече перед выездом к очередному месту базирования, в таких лагерях сейчас ведётся обучение будущих инструкторов, которые, отучившись и сдав зачёты, станут потом учить других бойцов. А в этом лагере (а потом развёрнутой на его базе школе) будут учить тех, кому потом предстоит действовать в средней полосе. То есть, в том числе, умению договориться с лешим и другими подобными ему существами. И учить, как надеется Советское Правительство, будет сам князь. Хотя бы самый первый набор.
Нет, если товарищ Кощей решит, что ему это не по чину, то Советское Правительство его поймёт и обиду держать не станет...
Товарищ Кощей, изобразив задумчивость, задал товарищу Наркому несколько вопросов, уточняя, прежде всего, чему учить (на усмотрение товарища Кощея), кто будет отбирать кандидатов и, главное, что делать с теми, кого сам князь сочтёт неподходящими.
Последние два вопроса для некоторых товарищей явно были очень даже животрепещущими, поскольку означали возможность пристроить поближе к князю нужного человека. Пусть на короткое время, но это сначала. А потом, глядишь, и в постоянные ученики попасть получится. А там...
И если об этом догадался даже Гусев (Сергей не считал себя глупым, но признавал, что до недавнего времени безоговорочно верил всему, что говорилось от имени Партии старшими товарищами. И до сих пор полностью от этой привычки не избавился), то уж напарнику, как говорится, сама Мать-Земля велела. Подозрения Гусева – что это всё не просто так и затеяно не ради одной только подготовки осназовцев – подтвердило поведение Наркома. Лаврентий Палыч упорно не желал предоставлять князю право отчислять неподходящих по его (Кощея) мнению курсантов. Однако же напарник тоже закусил удила. При этом как товарищ Берия не желал (или не мог?) проявлять власть и отстранять несговорчивого "товарища" от преподавания, так и сам этот "товарищ" явно не собирался заявлять, что ему на таких условиях учить "невместно". Хотя было у Сергея подозрение, скажи Кощей так, и Нарком отступится.
Наконец Берия, устало выдохнув, откинулся на спинку кресла и проговорил то ли осуждая, то ли восхищаясь:
– Ну, княже, ты и упёртый...
На что Кощей, приподняв... бровь, насмешливо поинтересовался:
– С кем об заклад бился?
– Н-ну-у... – Лаврентий Павлович отвёл глаза, как бы случайно мазнув взглядом по потолку...
Если бы Гусев верил в бога, он сравнил бы время пребывания в учебном лагере с адом. Причём не только для курсантов, но и для инструкторов. Потому что какой у нас самый лучший способ обучения? Правильно! Личным примером! Правда, им, оперативникам группы Колычева, в этом отношении было намного проще – сказывались занудство и настойчивость князя, с которыми он не давал им отдохнуть в перерывах между выходами. Да и Сила, как ни крути...
Но о ней не говорили. Кому нужно и можно, знали и так, остальным же не стоило забивать голову. Кроме прочего ещё и потому, что, как убедились не только Гусев, но и другие колычевцы, верность делу Ленина-Сталина ещё не означает... (Сергей долго думал, как назвать это свойство, чтобы и не обидно, и точно, и в конце концов остановился на "способности к обучению").
Другими словами, кому-то достаточно было объяснить-показать один раз. Кому-то – три-четыре. А кто-то и после десятого раза повторить не мог. Начальник лагеря, на которого из-за нехватки кадров свалили всё, что могли, включая и общее руководство учебным процессом, во время ежевечерних докладов только руками разводил: мол, что есть, с тем и приходится работать.
Однако разницу в подготовке, буквально бросающуюся в глаза, требовалось как-то объяснить, и Гусев с разрешения князя показал курсантам несколько упражнений на "укрепление духа" (их так Кощей назвал). После чего в ежедневном учебном расписании появились два часа – один утром и один вечером – на их выполнение. За счёт сна...
Сам князь тоже дурака не валял, стараясь посещать занятия по тактике, подрывному делу, радиоделу и так далее, что Сергея совершенно не удивляло – напарник и раньше живо интересовался нынешними способами ведения войны. Тем более что на Курсах в качестве учебников по некоторым предметам использовались разработки товарища Старинова. О котором Командир рассказал Гусеву с князем под большим секретом, как об очень умелом и знающем (а главное – везучем) диверсанте.
Спустя две недели после начала занятий Кощей затребовал себе командировку на фронт на пару-тройку суток и ещё слоников (можно и шариков, но слоников лучше). На вопрос Сергея, нужно ли и ему тоже ехать, пожал плечами – мол, сам смотри. И объяснил, что ничего интересного там не будет, одно только простое заполнение слоников (и если будут – шариков) Силой. Потому что то, что он вывез из Крыма, уже почти подошло к концу.
После недолгого размышления большое начальство выдвинуло два условия. Первое – с князем отправится майор госбезопасности Гусев в качестве обеспечивающего. Второе – не учинять на фронте и вражьих тылах ("В этот раз", – уточнил Кощей) ничего масштабного.
Начальство уточнение князя сочло просто проявлением занудства и согласилось. Так что Гусев неожиданно получил аж целых три дня отдыха. Всех дел было – вдвоём с напарником вырезать пару сотен гансов в два приёма. Точнее, гансов упокаивал князь, выпивая Силу и тут же сливая её в одного из слоников, а Сергей в это время собирал зольдбухи и, если попадались, офицерские планшеты.
Наутро после второго выхода их доставили на аэродром, и вскоре после полудня Гусев опять увидел ненавистные домики учебного лагеря...
Во второй половине апреля Кощей, объявив, что леший проснулся, устроил показательную пробежку по тропе как для курсантов, так и для преподавателей. При этом туда половина участников бежала как обычно, а вторая – по проложенной лешим тропе. А обратно – наоборот.
Результаты пробежки впечатлили всех. И даже комиссар лагеря, поначалу пытавшийся мутить воду, заткнутый полномочиями князя, но всё равно не унявшийся, вынужден был пересмотреть свои взгляды на "товарища Кощея" и "пропагандируемые им суеверия и мракобесие". Вместо этого он стал агитировать "товарища Кощея" за вступление в Коммунистическую Партию (большевиков). И всякие "мелочи" вроде того, что Кощей князь или что он иностранный гражданин, его не смущали. Мол, история Революционного Движения видывала и не такое...
Первое Мая, День Международной Солидарности Трудящихся, в лагере отметили, как и положено, торжественным митингом. Ради этого даже отменили занятия в первой половине дня. Правда, во вторую половину попытались упущенное время наверстать, но это никого не смутило и не возмутило, потому что в конце того же торжественного митинга было объявлено о скором окончании обучения – война ещё не закончена и враг ещё силён.
В качестве выпускного испытания было решено устроить учения, в которых с одной стороны выступали выпускники и инструкторы учебного лагеря, "кроме товарищей Кощея и Гусева", а их противником – "молодёжь" из контрразведки, которой в качестве усиления придали полк НКВД.
Участникам поставили задачи, дали несколько часов на подготовку и выход на исходные позиции и дали отмашку. После чего судьи и "болельщики" расположились рядом с финишем и принялись ждать, наслаждаясь такими редкими часами покоя...
Первая группа, таща на себе еле живого от усталости посредника, вышла к финишу через сорок часов после старта. Что вызвало нездоровое волнение среди наблюдавших за учениями. Затем, через четыре с половиной часа после неё и тоже таща выдохшегося посредника, вышла вторая. И после этого как мешок прорвало – группы стали выходить одна за другой. Когда вышла последняя, до планового конца учений оставалось ещё больше суток.
Конечно, были попытки поставить результаты под сомнение, но... Вялые. А если точнее, попытался представитель контрразведки, которому не понравился проигрыш с сухим счётом ("Одно место зачесалось!"), однако он сразу пошёл на попятный, стоило главному судье предложить подать рапорт с официальным протестом. Пожав плечами, главный судья спросил, есть ли желающие опротестовать итоги учений официально. Таких не оказалось, и победу присудили диверсантам.
А на следующий день состоялся выпуск.
На торжественном построении (князь, понятное дело, в строй не становился, потому как не военнослужащий, а вот Гусеву пришлось) сначала выступил гость из Управления, затем – довольный до ужаса (после такой победы лагерь уж точно преобразуют в Школу. А это наверняка повышение) начальник учебного лагеря. Ну и, само собой, комиссар (тоже довольный. По той же причине) – ему по должности положено выступать в любом месте и по любому поводу.
Потом курсантам торжественно вручали свидетельства об окончании курсов. Потом поощряли инструкторов, сумевших в короткий (что такое два месяца?) срок подготовить таких специалистов. Главным образом, объявляли благодарности, а Пучкову и "новичкам" даже дали новые звания. Но тут ничего удивительного, потому что первая пришедшая к финишу группа как раз из них троих и состояла. Так что во время банкета, состоявшегося после торжественной части, обмыли за одно и первые "кубари"* боевых товарищей.
*Звание сержанта ГУГБ НКВД приравнивалось к званию младшего лейтенанта РККА.
Перед следующим назначением традиционно заехали в Москву, но теперь – вчетвером. Командир, князь, сам Гусев и Найдёныш. Вообще-то Пучкова брать не собирались, но он, узнав, куда отправляется любимое начальство, смотрел так жалостно, что железное сердце старого чекиста не выдержало.
Остановились в подаренной Сергею квартире. Все, кроме Колычева. Иван Петрович предпочёл гостиницу, сказав, что ему так привычнее. Тем более что и мебель у Гусева на такое количество постояльцев не рассчитана. А вот после войны...
На следующий день в Управлении (поехали все, но Найдёныша оставили в приёмной) довольный до ужаса Нарком сначала несколько минут расхваливал князя с помощниками, а потом предложил Кощею и дальше заниматься подготовкой бойцов.
Кощей, понятное дело, отказался, однако Лаврентий Палыча отказ не огорчил. Наоборот, услышав его, Нарком испытал облегчение. Впрочем, внешне это никак не отразилось, и Гусев подумал, что старшие начальники о некоторых способностях некоторых подчинённых до сих пор не догадываются. Иначе бы не тратили силы на притворство.
С другой стороны, это могло быть следствием привычки, бороться с которой товарищ Народный Комиссар не считал нужным. В конце концов, сотрудников с повышенной проницательностью очень мало и встречаться с ними приходится редко, а вот обычные по нескольку раз на на дню попадаются. Но как бы то ни было, обсуждать это с кем-то, кроме напарника, может быть опасно. Мало ли? Вдруг верно именно первое предположение?
Тем временем Нарком описывал обстановку на фронте, потому что политинформации, конечно, дело хорошее, но вот комиссары всего рассказать не могут. Просто не знают. Поэтому товарищ Берия и счёл необходимым, несмотря на занятость, потратить часть своего времени на введение союзника в курс дела.
По традиции товарищ Народный Комиссар начал с севера. С Кольского полуострова, на котором, как с гордостью сообщил Лаврентий Павлович, враг, несмотря на упорные непрекращающиеся попытки, так и не смог прорвать оборону советских войск и ступить на землю нашей Родины!
Сообщив об этом, Берия сделал паузу, чтобы дать слушателям проникнуться и порадоваться, потом перешёл к Карельскому перешейку и Ленинграду. И там, и там вражеские войска, получив зимой по... В общем, получив, всё ещё зализывают раны, при этом немецкие войска большей частью отошли, оставив своих союзников-белофиннов почти без поддержки.
Примерно такая же картина складывается и на Московском направлении. Но там, вдобавок ко всему, до сих пор бродят слухи – тут Лаврентий Павлович позволил себе усмехнуться – о нечистой силе. И по сообщениям наших разведчиков, хотя борьба с этими слухами ведётся, но почти безуспешно.
И опять последовала пауза, но теперь Наркома интересовала реакция князя. Или он просто давал возможность союзнику что-нибудь сказать. Однако Кощей промолчал, и товарищ Берия продолжил.
Теперь он перешёл к Крыму, что сразу заставило Гусева (и не только его – от Командира тоже повеяло удивлением. Слегка) встрепенуться: после Москвы должна была идти Украина! А вот напарник то ли ничего не понял, то ли ему это было не интересно. А может, закрылся наглухо...
Тем временем Нарком закончил хвалить группировку советских войск в Крыму и наконец перешёл, как понял Гусев, к тому, из-за чего их сегодня пригласили. Прокашлявшись, он глубоко вздохнул и начал:
– Товарищи! Двенадцатого мая, то есть уже завтра начнётся операция по освобождению города Харькова!
Если Берия надеялся произвести впечатление, то он его произвёл. Вот только, как показалось Гусеву, не совсем то. Или, точнее, совсем не то – Командир, к примеру, поморщился. Мысленно, конечно, так что ощутить могли только князь с Сергеем, но всё равно. Кощею все эти операции были безразличны, пока его не приглашали в них поучаствовать, а самому Гусеву...
Нет, понятно, что он должен был радоваться. Вот только что-то мешало. Что-то неуловимое. Может, те самые предчувствия, над которыми Сергей посмеялся, когда они за генералом ходили?..
Размышляя о странностях в своём отношении к миру и происходящим в нём событиям, Гусев в то же время внимательно слушал, что говорит Нарком. А тот рассказывал, что операция, которая начнётся завтра, это продолжение зимней, в результате которой получился Барвенковский выступ и которую пришлось остановить из-за весенней распутицы. И что генералы, вдохновлённые успехами под Москвой, в Крыму и под Ленинградом решили не останавливаться на достигнутом и сделать Советскому Народу ещё один подарок. И поскольку таких было большинство, Он в конце концов согласился.
Вот только те, кто против этой операции возражал, хоть и были в меньшинстве, но уже успели показать себя знающими и – не последнее качество – удачливыми военачальниками. И Он их мнение не может не учитывать. И потому просит князя присмотреть за операцией. На всякий случай.
Вот они и... присматривали...
Семнадцатого мая, на шестой день наступления советских войск, 1-я танковая армия фон Клейста нанесла удар под основание Барвенковского выступа, прорвав оборону 9-й армии и отрезая наступающую на Харьков группировку от основных сил.
Командир, где-то носившийся целый день, вернулся почти перед самым заходом солнца, хмурый и злой, и, подойдя к сидящим на завалинке Кощею с Гусевым (Сергей, понятное дело, вскочил), принялся охлопывать себя в поисках портсигара. Нашёл, достал, открыл и, обнаружив там вместо папирос несколько леденцов, завёрнутых в кусочки вощёной бумаги, вспомнил, что уже не курит. Чертыхнувшись, убрал портсигар обратно в карман галифе и опустился на завалинку рядом с князем.
Минут пять все молчали, потом Кощей тихо спросил:
– Случилось чего, вой из рода Колычевых?
Полковник некоторое время о чём-то думал, но потом все же ответил:
– Как ты говоришь, княже, опять воеводы обгадились...
Около минуты Кощей с Гусевым переваривали услышанное, потом Сергей осторожно поинтересовался:
– Котёл?
– Похоже на то, – буркнул Колычев и пояснил: – Москва предлагает остановить наступление и отвести людей. Но эти... – он замолчал, явно стараясь удержать просившиеся на язык слова.
Опять помолчали, потом Сергей предложил:
– Тащ полковник, у Кощея ведь полномочия, может, он их... того?
– Не выйдет, – хмыкнул Иван Петрович. – Там Хрущ воду мутит. А он – член Военного совета фронта. Твоих полномочий, княже, – Колычев повернулся к Кощею, – не хватит.
– Так, тащ полковник, – не унимался Гусев, – а если Хрущ этот вдруг возьмёт и начнёт правду говорить?
Командир, опять полезший зачем-то в карман галифе, замер, забыв вытащить руку и не мигая уставившись перед собой, а потом повернулся к Кощею:
– Княже, ты понимаешь, что первым, на кого подумают, будешь ты?..
Утром восемнадцатого мая старший майор государственной безопасности Колычев был срочно вызван в штаб Южного фронта, а уже в полдень пришёл приказ прекратить наступление и отводить войска из Барвенковского выступа. Увы, быстро развернуть три армии и одну армейскую группу непросто даже в мирное время, а уж сейчас... Нужно было выиграть время. Очень нужно. А для этого – остановить продвижение танковой армады фон Клейста. Ну или хотя бы замедлить...
Как и с прошлой батареей, начали с огневых. С той разницей, что тогда это было вынужденно, а в этот раз, поразмыслив, решили, как говорит Командир, не изобретать велосипед. Благо, все видели в темноте – в этот раз Колычев не стал оставлять при себе никого из оперативников, отправив всех пятерых. И что интересно, Кощей не возражал. Совсем. Но зато вытребовал себе кучу косточек, раз уж ни слоников, ни даже шариков под рукой не оказалось.
С наступлением темноты князь перевёл группу через фронт (гитлеровских войск на флангах клина было немного, но они были! В отличие от того, с чем Гусев сталкивался в Белоруссии и под Москвой). Примерно в полночь они добежали (Сергей, как обычно, впереди, Кощей замыкает) до дороги, по которой, как успела выяснить воздушная разведка, днём идёт плотный поток войск и грузов. Там пришлось задержаться: Кощей то ли говорил с духами, то ли слушал землю. Потом они повернули влево и, пройдя по дороге примерно двести метров, нашли хорошее место для установки косточки. Подождали, пока князь её сделает и установит, и только после этого двинулись на северо-запад.
Бежали ещё около двух часов, пока наконец не упёрлись в не очень высокий холм, склон которого разрезала узкая расщелина, переходящая в овраг. Там напарник опять с кем-то общался, недолго, после чего объявил, что ночевать лучше здесь. А уже днём, осторожно взобравшись на вершину, Сергей разглядел вдали дорогу, мостик и, неподалёку от мостика, батарею чего-то длинноствольного. Ту самую, которой они сейчас и занимались.
В общем, дело было знакомое. Разница состояла лишь в том, что брать транспорт не стали – до выхода к своим ещё далеко, а тот же грузовик в степи спрятать сложно.
Закончив ("Скорее, покончив") с батареей, перешли к мостику. Здесь пришлось немного повозиться, потому что явно наученные горьким опытом гансы выставили охранение, свободные смены которого ночевали рядом с мостом в двух больших палатках. Понятное дело, что мимо такого "подарка" никто проходить не захотел. Даже Пучков, которому буквально на днях сменили позывной с Найдёныша на Гека.
(Виной всему стал старый журнал, в котором был напечатан рассказ советского писателя Аркадия Гайдара, случайно попавший в руки Гусева ещё тринадцатого мая. Сергей прочитал его сам, а потом подумал и предложил напарнику. Князя прочитанное ввергло в задумчивость. Ненадолго. На пару часов. После чего Кощей вдруг заявил, что "меньшой" на Пучкова похож. А на замечание Гусева, что Найдёныш петь не умеет, возразил: "Зато растяпа".
Крыть было нечем, и Сергей, немного подумав, предложил присвоить сержанту госбезопасности Алексею Пучкову официальный позывной "Гек". О чём тем же вечером и сообщили Командиру...)
Получивший "взрослое имя" бывший найдёныш даже выразил желание лично поучаствовать в уменьшении численности гансов, однако был послан... то есть, конечно, направлен на минирование моста. И уже перед отходом залившийся Силой чуть ли не по макушку Кощей пробежался по дороге сначала метров на пятьсот в одну сторону, а потом на столько же в другую. Хотя "пробежался" – не совсем правильно. Скорее, "прогулялся по Кромке", как он это называет.
Пока напарник расставлял косточки, Гусев, подсвечивая себе фонариком, сравнивал карту, найденную у командира батареи, со своей и с каждой минутой всё больше и больше грустнел. Им в таком составе делать в полосе прорыва было нечего – ни складов, ни аэродромов... Разве что ремонтную мастерскую удастся найти или ещё одну батарею, но это только чудом. И места для манёвра почти нет...
По уму, надо выходить к своим, оставлять там Гека с безымянными, а работать вдвоём с князем. Причём не здесь, а на острие удара. Экипажи резать. Танковые. И штабы...
Вернувшийся Кощей, с которым Серёга поделился своими соображениями, думал недолго. Посмотрев на небо, он что-то прикинул в уме после чего сообщил, что если возвращаться, то выходить надо прямо сейчас. Когда же Гусев начал сомневаться, что они успеют до утра, улыбнулся доброй улыбкой людоеда (Сергей сам, к счастью, не видел. В книге читал. И вот, выражение запомнилось):
– А куда вы денетесь!
Командир появлению группы не обрадовался. Отослав "молодёжь" приходить в себя после пробежки, Иван Петрович отвёл Кощея с Гусевым в сторонку и очень попросил, чтобы они куда-нибудь исчезли. На время. Хотя бы на пару дней. Не меньше. А лучше на пять, но это уж как выйдет.
Хмыкнув, князь спросил, не надо ли чем помочь, а услышав, что нет, достал косточку, сжал в кулаке, постоял так около минуты (всё это время Командир с Гусевым глядели на него не отрываясь) и отдал Колычеву. Сказав, что это если совсем уж припечёт. Сломать и ждать. Он, Кощей, подойдёт...
В себя Сергей пришёл, сидя на дне оврага. Перед лицом маячила серебряная фляга, которую держала костлявая, обтянутая бледной кожей рука. Очень знакомая рука. И фляга очень знакомая. Майор попытался посмотреть на хозяина этих руки и фляги – просто на всякий случай, чтобы убедиться, что глаза и память не подводят – однако голова закружилась, и он начал заваливаться набок. Но недалеко – плечом во что-то упёрся. Во что-то твёрдое. Тогда Сергей опять посмотрел на флягу, и она приблизилась, ткнувшись горлышком в губы, а чей-то голос – тоже знакомый – принялся уговаривать глотнуть. Чуток. Самую малость.
Внутренне приготовившись к запредельной горечи питья, Гусев позволил влить себе в рот немного.
Вопреки ожиданиям, жидкость оказалась не такой уж и горькой. Скорее, горьковато-кисловатой. И холодной. А ещё, во рту исчез какой-то неприятный привкус, которого Гусев до этого не замечал. А потом Сергей сглотнул, и по пищеводу в желудок прокатилась тёплая волна. Прислушиваясь к своим ощущениям, Гусев прикрыл глаза...
Мир был серым. То есть полностью. Серое небо без луны, звёзд и облаков. Серая земля. Серые деревья, кусты и трава. И серые тени, мелькающие по сторонам. То скользящие рядом, то колышущиеся на одном месте. Похожие на зверей. Обычных и необычных, существующих и сказочных, привлекательных и пугающих. И не похожие на зверей. Вообще ни на что не похожие.
Одни не обращали на проходящего мимо Сергея внимания. Взгляды других Гусев ощущал, пока они не скрывались из виду. Третьи двигались рядом. Дважды они пытались заговорить с Гусевым, однако он их не понял. А когда попытался ответить, не поняли уже они. А остановиться, чтобы поговорить, познакомиться, не получалось – ноги сами несли майора вперёд, а где-то глубоко внутри билось понимание, что отставать нельзя. От кого отставать? От идущего впереди? А кто это? И почему отставать нельзя?
Ноги сами по себе начали двигаться быстрее, потом ещё быстрее, потом Гусев побежал...
Потом первый раз за всё то время, что Сергей находился в Сером Мире (надо же было как-то назвать это место?), он вдруг споткнулся и полетел вперёд, выставляя руки и почему-то зажмуриваясь...
Майор всё падал и падал, а удара всё не было и не было, и он сначала страшно этому удивился, а затем вдруг ощутил, что уже не падает, а лежит. Но как-то странно. Как будто в кресле у зубного врача. Только рот не открыт. Мелькнула мысль, что, может, открыть? Но потом пришла другая: а вдруг врач вообще из кабинета вышел? А если кто-то зайдёт, он, майор Гусев, будет выглядеть с открытым ртом в пустом кабинете не просто глупо, а очень глупо. А он, между прочим, старший командир, а не какое-то там хухры-мухры!..
Тут что-то легко стукнуло по ноге. По правой. Потом опять. И ещё. И снова... Наконец Сергей решил посмотреть, что это там такое, и, открыв глаза, встретился взглядом с Кощеем, князем ночным. Напарником. И очень хорошим человеком. Хотя и очень странным. И сейчас этот хороший, но странный человек явно пытался не дать ему, кап... тьфу, майору Сергею Гусеву поспать. Зараза.
– На-ка, глотни, – сказала эта зараза и сунула Серёге фляжку. Серебряную. Которую он недавно видел... кажется.
– Небось, горькое? – Гусев нерешительно взял ёмкость, открыл и поднёс к носу – ничем не пахло. Потом всё же отхлебнул. Чуть-чуть. Попробовать. Оказалось похоже на чай без сахара, но с лимоном. И тогда Серёга приложился уже смелее. И выхлебал бы, наверное, не меньше половины фляги, если бы князь её не отобрал.
Отобрал, встряхнул над ухом, прислушиваясь, после чего с довольным видом кивнул, заткнул посудину пробкой и убрал... за пазуху. А Гусеву сказал спать: мол, до темноты ещё далеко, а до гансов, наоборот, близко...
