Текст книги "Товарищ Кощей (СИ)"
Автор книги: Сергей Уксус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
Оказывается, извилистые военные дороги свели их с племянниками Командира, детьми его сестры и старого, аж с Гражданской, боевого товарища. Когда в сорок первом эвакуировали из Кобрина семьи комсостава, эшелон попал под бомбёжку и сестра Командира погибла, а вот детям всё же удалось спастись. Оказывается. Но известно это стало только вот сейчас...
Постучав и получив разрешение, в кабинет просочился Нечипоренко с тремя исходящими паром кружками. Аккуратно пристроив их на край стола, рядом с картой, козырнул и так же тихо исчез. Когда он вышел, Кощей достал из-за пазухи флягу и плеснул немного в одну из кружек, пододвинув её затем к Командиру.
С сомнением посмотрев на то, что ему подсунули, Иван Петрович осторожно сделал глоток, покатал на языке и приложился уже смелее. Чем заслужил одобрительный кивок князя. Гусев тоже приложился к своей кружке и обнаружил в ней чай. Сладкий, как он любил. А вот напарник наверняка опять пил простой. Подумав об этом, Сергей решил, когда полетят за детьми, прихватить с собой соли, мыла спичек, ещё чего-нибудь такого... полезного... И сменять у бывшего ротмистра на мёд. Если, конечно, у него есть...
За полчаса до захода солнца пришёл условный сигнал от молодых, и всё завертелось. В ожидающий в готовности Ли-2 грузились бойцы сводной группы, состоящей из разведчиков и сапёров. Иван Петрович что-то объяснял командиру экипажа, кивая в сторону стоящих у ведущей в самолёт короткой лесенки в ожидании напутствия любимого начальства князя с Гусевым. Объяснял явно не в первый раз, потому что от летуна тянуло смесью нетерпения и тоски (и хочется послать надоеду куда подальше, и нельзя). Кто-то – то ли второй пилот, то ли бортмеханик – запускал двигатели, а Кощей, тыкая в одолженную у Сергея карту пальцем, что-то объяснял штурману.
Наконец все загрузились, залезавший последним штурман втащил в самолёт лесенку, закрыл дверь, и транспортник, почему-то напомнивший полковнику застоявшегося коня, довольно взрёвывая моторами, начал выруливать на старт...
Минут через двадцать после взлёта князь ушёл в кабину, и вскоре двигатели заработали тише, а машина, по ощущениям Гусева, снизилась. У Сергея мелькнула было мысль пойти посмотреть, но вспомнив, как напарник выводил в точки сброса «половички», он её задавил. Народ в кабине и без того, небось, охреневает, не стоит их смущать ещё больше. Хотя, конечно, хотелось посмотреть на лица экипажа, когда Кощей выведет самолёт точно к месту.
Летели около часа, несколько раз круто меняя направление, потом вернулся напарник, а следом за ним из кабины выглянул штурман и объявил, что машина идёт на посадку и надо держаться покрепче. И почти сразу после этого с небольшими перерывами последовали несколько крутых поворотов. Затем было довольно резкое снижение, толчок и зверская тряска.
Наконец издевательство, именуемое взлётно-посадочной полосой только лишь по причине отсутствия чего получше, закончилось, и Ли-2 начал разворачиваться, чтобы если что, не тратить потом на это времени. А в его брюхе уже выстраивалась очередь желающих выйти, так что стоило штурману распахнуть дверь и отодвинуться в сторону, как наружу, не касаясь лесенки, посыпались бойцы разведгруппы. Следом за ними, уже не так шустро, выскочили приданные разведчикам сапёры (хотя кого тут кому придали – ещё вопрос). Последним же, важно и неторопливо, как и подобает большому начальнику, на землю сошёл спецсотрудник Кощей, сопровождаемый "капитаном" осназа Гусевым и провожаемый всё ещё слегка ошалевшим взглядом штурмана.
На этот раз темой для раздумий Гусева стало упрямство. Если точнее – старческое упрямство. А если ещё точнее – упрямство бывшего гусарского ротмистра Окунина, ни в какую не желавшего оставить свой хутор хотя бы на время. Пока гансов отсюда не выпрут. А случиться это должно было достаточно скоро. Так что весь первый день пребывания на хуторе Серёга ходил за дедом Савелием хвостиком ("Ага, проедая плешь в благородной седине"), объясняя очевидные ему самому (но не Окунину) вещи и приводя железобетонные (опять же, для него, а не для бывшего ротмистра) доводы.
Правда, они – вещи и доводы – довольно быстро закончились, так что пришлось полковнику после небольшого перерыва начинать заново. И опять. И опять. Причём – одному, поскольку молодые отбыли с детьми на самолёте, сапёры и разведка занимались гатью, а напарник с самого утра умотал в лес. «За травками». Предупредил только, чтобы по дороге не ходили. И не ездили. И вообще ближе пяти шагов (Кощеевых) не приближались. И свалил. А Гусеву пришлось применять власть, чтобы никогда не слышавшие о «косточках» и потому ни хрена не внявшие предупреждению бойцы сдуру не сунулись...
В общем, пока они там... это самое, ответственный офицер и большевик Сергей Гусев вёл среди отдельно взятого представителя не самой сознательной прослойки общества агитационную работу. При этом оказывая оному представителю помощь в пилке и колке дров, а также других-прочих хозяйственных и ремонтных работах... Чтобы, кхм, не послали...
Вечером того же дня, после наступления темноты, полковник пробежался к стоянке разведчиков-сапёров, благо располагалась она недалеко, чтобы узнать, как у тех идут дела. Дела, как ему сообщили, шли достаточно неплохо. То есть гать на самом деле обнаружена и на самом деле способна выдержать "тридцатьчетвёрку". На том участке, который успели проверить. А это примерно три четверти протяжённости. Проверили бы всё, но вот гансовские патрули... Не то чтобы они намеренно постоянно болото осматривали – нет. Просто службу несут добросовестно. Вот и... Но всё равно, если завтра начать на восходе, то где-то... может быть... наверное...
Но лучше не загадывать!
Молча согласившись с этим попахивающим суевериями утверждением, Гусев пожелал бойцам спокойной ночи и побежал обратно. А на хуторе его уже ждала большая глиняная кружка с настоявшимся травяным отваром и небольшой узелок, развязав который, Сергей обнаружил несколько кусков колотого сахара. Секунду подумав, полковник протянул тряпицу с лежащим на ней лакомством хозяину, однако тот поблагодарил и отказался, и тогда Гусев положил угощение на середину стола. Потом вздохнул (про мёд он спросил Савелий Игнатьича ещё утром – нету) и попробовал отвар.
Напарник готовил свои отвары – те, что для таких вот спокойных посиделок, а не для лечения – редко. Можно даже сказать, очень редко. Однако всё равно за почти два года знакомства с ним десяток раз набирался. И ещё ни разу вкус не повторился. Хотя одна общая для всех особенность имелась – нельзя было в них сахар класть. Вкус от него портился. Это даже такой сластёна, как Гусев, признавал.
На следующее утро князь никуда не пошёл. Однако и помогать Гусеву убеждать упрямого бывшего тоже не стал. Нашёл местечко на солнышке, закрыл глаза и...
Отвернувшись, Сергей задавил в себе зависть и опять пошёл помогать Окунину по хозяйству...
Что Кощей не просто греется, стало ясно ближе к полудню, когда он вдруг приказал полковнику быстро укрыться, а сам перебрался на завалинку рядом с крыльцом. При этом его ставшее уже привычным заношенное-застиранное-выгоревшее хэбэ как-то незаметно вдруг превратилось в такие же заношенные штаны, рубаху и поддёвку, пилотка в картуз, а ботинки в лапти. Бывший ротмистр, на глазах у которого произошли эти изменения, аж крякнул, однако быстро пришёл в себя и устроился рядом, явно рассудив, что этот непонятный чужак просто так такие фокусы показывать не станет.
Гусев в это время, оглядевшись по сторонам и прикинув, откуда могут пожаловать гости, в конце концов просто отошёл за угол.
Долго ждать не пришлось. Не прошло и пяти минут, как на ведущей к хутору дороге появились двое, одетые по местной деревенской моде, но с карабинами и повязками шуцполицаев. Хромая один на правую ногу, другой на левую и время от времени хрипя проклятия сорванными голосами, эти двое старательно ковыляли к старикам, наблюдающим за их приближением с нескрываемым любопытством.
Когда до князя с ротмистром осталось шагов пять, щуцманы остановились, постояли, переводя дух, после чего более тощий потребовал от деда Савелия лошадь, поскольку "господину штурмфюреру" нужна Окунинская "кляча". А пока бывший ротмистр, слегка охреневший от такой наглости, подыскивал достойный ответ, второй добавил:
– И девку! Господин штурмфюрер любит молодых девок! – и заржал. А спустя секунду заржал и первый.
Когда же оба наконец оторжались, тощий грозно, как ему казалось, нахмурился:
– Ну чё си...
И застыл, беспомощно тараща глаза и постепенно бледнея от страха. Рядом точно так же изображал столб второй, только багровея.
Кощей некоторое время любовался получившейся картиной, потом наконец негромко позвал:
– Гусев!
– Здесь, княже! – отозвался Сергей, выходя из-за угла.
– Пытать будешь? – продолжая разглядывать полицаев, поинтересовался напарник совершенно спокойно.
– Придётся, – вздохнул полковник, ощущая, как идущий от изменников страх сменяется ужасом...
Допрос много времени не занял – и допрашиваемые не врали и не запирались, и спрашивать их было почти не о чем. И если бы не необходимость убедить одного старого упрямца отправиться в места более безопасные, Гусев с ним – с допросом – и заморачиваться не стал. А так...
Десяток гансов на полуторке и столько же полицаев на двух телегах, возглавляемые местным "большим начальником" в чине аж штурмфюрера, выехали сегодня утром для проверки поступившего от одного из местных жителей доноса. И когда до хутора оставалось около километра, благополучно застряли на ровном, можно сказать, месте по причине поломки сначала упомянутой полуторки, а потом и телег. Ну и, наконец, когда лошадей попытались перепрячь в машину, дурная скотина непонятно с чего взбесилась, покалечила кучу народу и разбежалась в разные стороны. После чего этих двоих, как наименее пострадавших, отправили на хутор...
Слушая, как полицаи чуть ли не хором (а поначалу так и было, пока князь не приказал тощему заткнуться) рассказывают о причинах появления в этих местах, бывший ротмистр тихо ругался, а Сергей вспоминал грустный анекдот, случайно услышанный им, когда группа работала рядом с Барвенковским выступом. О том, что три хохла – это партизанский отряд с предателем.
Тропа была – загляденье. Широкая, ровная, прямая... И потому до базы добрались за две ночи, несмотря на то, что шли не торопясь, каждые два часа останавливаясь на пятнадцать минут, а днём вообще устроили привал до вечера. Хотя, помнится, вдвоём с напарником...
Но это всё, как говорит Командир, несущественно. Главное – группа вернулась сама и вывела подопечных, выполнив задание и без потерь. А то, что сразу после прибытия с этих подопечных стрясли подписки о неразглашении – что поделать. Жизнь такая. Зато было интересно наблюдать за встречей бывшего гусара с Иваном Петровичем и детьми. Ну и детей с бывшим гусаром – насколько понял Гусев, эти трое и не надеялись ещё когда-нибудь увидеться. Во всяком случае, до конца войны. А тут...
В общем, такое простое маленькое человеческое счастье. А на следующий день – тоже счастье, тоже простое и человеческое, но уже большое. Когда на базу примчался когда-то комдив, а сейчас уже целый генерал-лейтенант Игнатьев, сумевший вырваться на несколько суток для устройства семьи.
А когда счастливый отец отбыл, забрав нашедшихся детей и – вполне ожидаемо – бывшего ротмистра ("Ну так, Савелий Игнатьич, надо ж кому-то за детьми присмотреть? Да и привыкли они к вам..."), были вечерние посиделки втроём, ставшие уже привычными, но в этот раз...
Чем-то они отличались от тех, что раньше, и тех, что потом. Может, лёгкой грустью и доброй завистью при виде чужого счастья? Может. В этот раз Сергей не стал разбираться в своих ощущениях. Чтобы не испортить. Он их просто запомнил...
Во время очередных таких посиделок напарник насторожился, а потом неожиданно прыгнул вперёд и растаял в воздухе. До не успевших даже понять, что случилось, Командира с Гусевым долетело скрежещущее: "Вернусь!"
– Куда это он? – озадаченно пробормотал Колычев.
– Не могу знать, тащ полковник, – отозвался Сергей. Секунду подумал и озвучил то, что лежало на поверхности: – Что-то случилось...
Иван Петрович насмешливо хмыкнул:
– Ну спасибо, Серёжа! А то бы я сам не догадался!
Гусев промолчал. Помочь Командиру он ничем не мог. Даже советом. Хотя...
– Товарищ полковник, а может, просто подождать?
С одной стороны – идея так себе, с другой – Иван Петрович оказался сейчас в положении, что называется, хуже не придумаешь. Потому что то, что союзника перестали приглашать участвовать в серьёзных операциях, не означает, что его оставили без присмотра. Другими словами, комиссар государственной безопасности Колычев И Пэ просто обязан докладывать о действиях князя. А о некоторых, таких, как, например, уходе – в смысле, уходе совсем – немедленно. Наверняка.
Вот только сейчас напарник сказал, что вернётся. То есть может получиться, что Командир доложит, поднимет тревогу, а где-нибудь через час появится весь такой довольный Кощей и выложит на всеобщее обозрение отнятый у гансов пулемёт редкой модели. К примеру. И потому получается, что подождать – мысль не такая уж и глупая. Если недолго. Например, до следующего вечера. А лучше – до следующего вечера и ещё ночь. А уж потом можно будет и докладывать. Ну, или раньше, если князь до назначенного срока объявится или чудика своего пришлёт...
Примерно так...
Выслушав довольно длинную и несколько сбивчивую речь, подчинённого, Командир некоторое время всматривался в его лицо, а потом переспросил:
– Говоришь, до следующего утра?..
Напарник появился меньше чем через сутки. Перед самым обедом – Гусев как раз спускался с крыльца, направляясь в столовую – он вышел из воздуха, держа на плече очередное "бревно", только, ради разнообразия, в чёрной форме. Оглядевшись по сторонам и не обращая внимания на выпучившего глаза часового, князь спросил Сергея, где Командир, а услышав, что отъехал по делам, просто скинул "добычу" на землю и медленно побрёл к своему любимому месту на завалинке.
Поглядев ему вслед, полковник занялся телом, при ближайшем рассмотрении оказавшимся штурмбанфюрером СД. Зверюшка не то чтобы совсем уж редкая, но и на каждом углу не валяется. В общем, неплохой подарок Командиру. Если – Гусев невольно обернулся и посмотрел на сидящего прикрыв глаза и подставив лицо солнцу Кощея – это подарок.
Но это можно будет выяснить и вечером, Когда вернётся Колычев, а пока – Сергей, поднатужившись, взвалил негнущееся тело на плечо и неторопливо зашагал к хате, в которой разместились здешние особисты.
Сдав "тело" на ответственное хранение и с большим трудом отделавшись от всяких неуместных вопросов вроде "Что это с ним?" и "Как с этим... поговорить?", полковник направился было обедать, однако у самой столовой остановился. Постоял немного и, развернувшись, решительно зашагал к штабу группы.
Напарник сидел всё на том же месте и в той же позе. С опущенными веками, каменным лицом и наглухо закрытыми чувствами. Конечно, если что-нибудь спросить, он ответит, но...
В общем, не время сейчас. Тем более не стоит спрашивать, с чего он так разозлился. Об этом вообще лучше не спрашивать. Наверное. Ну, или начать с эсдэшника – наверняка ведь князь его не просто так прихватил. Н-да...
Гусев подошёл ближе, снова постоял, ожидая... чего-то, и в конце концов сел рядом, рассудив, что если Кощею хреново, то, может быть, от того, что рядом будет напарник, ученик и, наконец, просто друг... в общем... это... Хуже не будет.
Потом напарник не то спросил, не то просто заметил:
– Ты не обедал.
– Нет, – подтвердил Гусев и в свою очередь тоже спросил: – Как понял?
– Запах, – объяснил Кощей. И они опять замолчали.
Солнце уже начало уходить за горизонт, когда вернулся Командир и первым делом подошёл к сидящей с закрытыми глазами парочке. Постоял немного, то ли ожидая, что на него обратят внимание, то ли не зная, что сказать, и в конце концов поздоровался:
– Гой еси, добры молодцы!
– И тебе поздорову, – после небольшой задержки ответил князь. Опять подождал немного и ехидно добавил: – Коли не шутишь.
– Да какие тут шутки, – вздохнул Иван Петрович. Махнул рукой, разрешая садиться, Гусеву, вскочившему при звуках начальственного голоса, и сам опустился на завалинку по другую сторону от Кощея.
Колычев молчал, явно ожидая наводящих вопросов, однако ни князь, ни даже Сергей не спешили облегчить ему жизнь. Первый был занят – провожал уходящее на отдых светило ("Да-да! Земля круглая! Знаем-знаем!"), он вообще старался не пропускать ни восходов, ни закатов. Второй... Ну, он просто решил, что если последовать примеру учителя, хуже не будет. Тем более что в поклонении богам напарник замечен не был, а раз так, то и встречи-проводы эти, получается, не религиозный ритуал, а какое-то упражнение.
Наконец последний – прощальный – луч погас, и Кощей пошевелился. Совсем чуть-чуть, но явно ожидавший этого Командир встрепенулся:
– Княже, так кого ты там притащил такого интересного?
– Игрушку, – хмыкнул Кощей. – Тебе, до следующего захода. Что хошь с ним твори. Хошь – шкуру сдирай, хошь – наизнанку выворачивай. Но чтоб к следующему заходу был жив и в своём уме, – и уточнил: – Он.
Промычав в ответ что-то невразумительное, Командир посмотрел на Гусева, однако тот тоже мало что понял и ответил Ивану Петровичу таким же растерянным взглядом. Поняв, что от подчинённого помощи не будет, Колычев попытался разобраться сам:
– А ты его, что, ещё кому-то потом отдашь?
– Муравьям, – совершенно серьёзно ответил напарник. Хотя он и шутил так же – мор... э-э-э... лицо каменное, голос серьёзнее некуда...
Будь Сергей один, он бы просто подождал и посмотрел, что будет. Однако любимое начальство, страдающее от не-у-дов-лет-во-рённого любопытства, было жаль, и потому полковник попробовал прояснить... вопрос:
– Муравьям – это Лесу?
– Муравьям – это муравьям, – тяжело вздохнул князь и принялся объяснять.
Из его объяснений выходило, что Лес забирает Силу Жизни. Живую Силу. А муравьи – они просто едят. Потом опять вздохнул и продолжил. Что если по уму, то надобно на площади кол поставить. Неструганый. И на кол этот черномундирника и посадить. При всём честном народе. В назидание. Да только бояр нынешних да Великого Князя на такое не уговоришь, вот и приходится князю ночному замену искать. И пока ничего лучше муравьёв не придумалось...
Договорив, Кощей встал и пошёл... куда-то. На третьем шаге слившись с вечерними тенями. Судя по случайно ухваченной капле чувств, успевшей выплеснуться до того, как напарник поставил свою защиту, настроение у него опять испортилось...
Что для войсковой разведки штурмбанфюрер бесполезен, Гусев догадался, ещё когда посмотрел его документы. И Командир с этим выводом согласился. И если по уму, этого гаврика следовало в Москву отправить, чтобы его товарищи из соответствующих ведомств потрясли.
По уму... Н-да...
Вот только одна закавыка: сначала "зверька" этого надо бы как-то выкупить. И не случилось бы так, что выкуп этот обойдётся дороже той пользы, что с него получить... получится...
В общем, посоветовавшись, Командир с Гусевым решили для начала попробовать выяснить, что такого натворил этот «истинный ариец», и Сергей отправился забирать «товар».
Особисты встретили его известием, что находящееся на хранении тело начало шевелиться и даже попробовало что-то, как показалось караульному, требовать. Однако получив от упомянутого караульного в зубы ("Очень аккуратно! Мы ж понимаем! Говорить сможет!"), вроде бы успокоилось. А потом намекнули на желательность своего участия в процессе потрошения, однако "капитан" объяснил, что птица не местная, залётная, аж из Берлина, и в наших краях случайно. После чего, посмотрев на погрустневших коллег, клятвенно пообещал, что если что, то обязательно.
О том, что напарник со своим предложением содрать с черномундирника шкуру вовсе не перегибает, Гусев задумался после первых же минут допроса. Начавшегося с того, что этот потомок Зигфрида заявил протест по поводу неподобающего обращения. И потребовал (!) внести этот протест в протокол. Сергей почувствовал, как внутри у него разгорается желание оторвать гитлеровцу что-нибудь ненужное, вроде ушей, однако вмешался Командир.
Тихим голосом, вежливо и спокойно комиссар государственной безопасности Колычев объяснил гансу, что он – не военнопленный и даже не "язык", если штурмбанфюрер понимает разницу. Он – добыча, собственность, игрушка. Причём не гражданина СССР (пусть даже штатского – всё проще было бы), а союзника. И что союзник этот считает необходимым посадить штурмбанфюрера на кол. А советское правительство не имеет ни возможности, ни желания ему – союзнику – в этом мешать.
Гитлеровец, понятное дело, не поверил. Сначала. Но Командир спросил, помнит ли ганс, как здесь очутился, и тот увял. Пробовал было грозить попаданием в ад и потерей души, однако выглядело это... несерьёзно...
Когда со вступительной частью наконец закончили, первым вопросом, который задал Колычев, было, как вообще штурмбанфюрер из Берлина ухитрился попасть на глаза союзнику. Совершенно не удивившись, ганс сообщил, что приехал сделать девушке предложение и в это время...
Хмыкнув, Иван Петрович сочувственно покивал и как бы между прочим поинтересовался, что за девушка. Не почуявший подвоха гитлеровец рассказал, что девушка очень даже хорошая: чистокровная арийка, из хорошей семьи, потомственный врач (Гусев при этом чуть не подпрыгнул), с хорошим приданым...
Услышав о приданом, Командир согласился, что это, безусловно, важно, однако внешность тоже играет далеко не последнюю роль. А то попадёшься на глаза начальству с этакой дылдой на две головы выше тебя или, наоборот, лилипуткой, и прощай карьера. Хотя, конечно, если приданое достаточно велико...
Фыркнув, потомок Зигфрида гордо задрал нос и заявил, что у унтерменшей, конечно, такое может быть. А то и похуже. А вот истинные арийки – они все красавицы. Ну, или не все, но через одну уж точно, однако в любом случае ни с одной из них показаться в обществе стыдно не будет! После чего, заметив скептическое выражение лица "полковника", принялся расхваливать внешность своей избранницы.
Колычев с Гусевым слушали его внимательно, а когда ганс закончил описывать достоинства несостоявшейся невесты, Командир вопросительно посмотрел на Сергея и тот, решив, что этот взгляд – разрешение вступить в разговор, спросил:
– Штурмбанфюрер, а вы видели на руке девушки кольцо?
– Кольцо?.. – переспросил черномундирник, явно не понявший, о чём речь.
– Кольцо, – повторил Гусев и уточнил: – На среднем пальце левой руки. Узкое кольцо с печаткой. Из белого металла, с чёрным узором, – потом повернулся к Колычеву и пояснил на русском: – Я думаю, это что-то вроде той косточки, что Кощей вам давал, – затем опять перевёл взгляд на гитлеровца.
Гитлеровец, наморщив лоб, явно пытался что-то вспомнить и наконец радостно объявил, что да, он видел кольцо! Но это не повод, чтобы отказывать ему!..
Последнее ганс произнёс с таким возмущением, что не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы угадать, как оно всё случилось. Эсдешник сделал девице предложение, получил отказ и наверняка решил добиться своего другим способом. А точнее, запугиванием. И пригрозил. Чем именно – неважно. Главное – девчонка испугалась, а колечко – если Гусев не ошибся – сигнал послало. Кое-кому. И этот кое-кто рванул с места в галоп. На выручку...
Рассуждая так, Сергей краем уха следил за допросом, и мысленно хвалил себя за догадливость: и отказ был, и угрозы... И неожиданное появление демона, о наличии которого у красных по ту сторону фронта шептались всякие несознательные личности и в которого истинный национал-социалист не верил. Он и о шептаниях-то этих знал, поскольку борьба с шептунами входила в круг его служебных обязанностей. А тут, не успел приехать в эту дикую Московию...
Одно плохо: ни угрозы докторице, ни спешка ей на выручку, ни даже усилия по волочению черномундирного "бревна" через Кромку обратно не объясняли того состояния, в котором находился напарник. Не с чего ему было так звереть. Ну хоть ты тресни!..
Тем временем Командир наконец-то закончил с неудачной личной жизнью гитлеровца, и Гусев, отодвинув посторонние мысли в сторону, весь превратился в одно большое ухо – наступит день, и они дойдут о Германии, а там полученные от этого "сверхчеловека" сведения могут очень пригодиться. Даже если большей частью устареют...
Закончили под утро. К тому времени ганс уже начал заговариваться от усталости, да и у Командира силы к концу подходили – тяжело несколько часов подряд давить на допрашиваемого, вызывая у него желание отвечать на вопросы. И потому Иван Петрович приказал сдать «игрушку» на хранение, а сам пошёл отдыхать. Сочувственно поглядев ему вслед, Сергей отвёл штурмбанфюрера к особистам, а сам после недолгого раздумья отправился на знакомую завалинку – всё равно спать как-то не хочется, а до восхода осталось меньше получаса.
Минут через двадцать рядом, как всегда бесшумно, возник Кощей. Возник, постоял, глядя на Гусева, и молча присел рядом. Они так и сидели молча. Сначала – до восхода. Потом – пока солнце не показалось полностью. И только тогда Сергей заговорил:
– Опять не согласилась.
– Опять, – вздохнул напарник, не двигаясь.
Полковнику очень захотелось сказать: "То-то ты бесишься", – однако он сдержался и вместо этого выдал:
– Коня бы тебе...
– Коня?! – удивился напарник.
– Ну так, – хмыкнул Гусев. – Схватил... девицу. Кинул её поперёк седла и ищи ветра в поле...
Князь молчал долго. Целых десять минут. А потом вздохнул и признался, что есть конь. Сам чернее ночи, копыта железные, зубы стальные, из ноздрей дым, из пасти пламя. По облакам скачет, ветер обгоняет... Одна беда – спит сейчас. Ждёт, когда хозяин разбудит...
Перед завтраком проснулся Командир, попил чаю и позвал Гусева составлять отчёт – официально никакого пленного не было, и потому протокол допроса не вёлся. И записей тоже никаких не делали, надеясь на свою память. И следует признать, надеялись не зря – что один, что другой могли вспомнить ночную "беседу" буквально по минутам. Но одно дело – вспомнить, а другое – записать. А потом сравнить написанное, убедиться, что ничего не пропустили и... задуматься: а под каким видом это представить?
В конце концов, перебрав и обсудив варианты, остановились на оперативных сведениях. После этого Иван Петрович остался переписывать отчёт набело, а Сергей помчался к местным особистам – объяснять им некоторые тонкости в оформлении служебной документации. Особисты отнеслись к сложившемуся положению с пониманием, но намекнули на то, что неплохо бы и поделиться, и Гусев недолго думая потащил старшего к Колычеву.
Командир возражать не стал – и ссориться из-за такой мелочи как-то глупо (тем более что кроме официального, будет ещё и доклад "для своих"), и, если говорить о деталях, особисты всё же принимали в добыче сведений некоторое участие, а именно – провели предварительную обработку "источника". Так что Иван Петрович поставил только одно условие: после окончательного согласования текста переписывать начисто будет сам начальник особого отдела. А "полковник" Колычев его только подпишет. Ну и отвезёт московскому начальству, поскольку здесь, на фронте, эти сведения и правда совершенно бесполезны...
После обеда Командир, быстро собравшись, отбыл в Столицу, а Гусев прихватил у старшины две кружки чая – себе и напарнику – и пошёл узнавать, чем этот напарник занимается. Ну и что у него с настроением. Заодно.
Однако на обычном месте князя не было, и Сергей остановился в задумчивости. Где-то на краю сознания зудела мысль, что у Кощея опять испортилось настроение и он сбежал, чтобы не прибить случайно кого-нибудь. Мысль эта хоть и была неприятной, однако неплохо вписывалась в последние события и полковник уже почти начал прикидывать, куда могло занести князя (понятно, что недалеко – всё же день не его время – но куда именно?), однако тут его накрыло волной чувств, в которой смешались радость, удовольствие, восторг и гордость. Но самое главное, они принадлежали (Гусев легко определил) молодым оперативникам, причём всем четырём – Геку, Абаеву, Шарафутдинову и Сазонову. Что само по себе наводило на подозрения о состоявшемся коллективном безобразии, возглавляемом... угадайте, кем?
Хмыкнув, Сергей покрутил головой, решая, с какой стороны обойти штабную хату (безобразие, судя по ощущениям, происходило на тренировочной площадке, до войны бывшей огородом), но тут из-за угла выкатилась вся тёплая компания во главе с напарником. При виде начальника молодёжь остановилась, и пока князь занимал своё место на завалинке, Гек, получивший тычки сразу от Бахи и Марата, строевым шагом подошёл к застывшему в изумлении Гусеву и, поднеся ладонь к виску, начал:
– Товарищ капитан! Докладываю!..
Оказалось, что бойцы из армейской разведки, которым надоело быть битыми на совместных (армейское начальство попросило, князь не возражал, Командир дал разрешение) тренировках во время учебных поединков, решили отыграться другим способом. И сегодня привели одного из своих, умеющего обращаться с пращой. Похвастаться. И парень, как понял Сергей, и правда что-то показал.
Молодые приуныли, поскольку никто из них с этой штукой раньше не сталкивался, но тут Кощей попросил гостя дать ему попробовать... и попал. Куда сказали – в стену сарая. Армейские слегка скисли – была надежда, что камень улетит куда-то в сторону и можно будет посмеяться. Однако не сдались. Пошептались и предложили устроить соревнование. На спор. Кто лучше. Ага, Кощею...
Обговорили условия (праща – солдатский ремень, снаряд – «лимонка» без взрывателя, дистанция – двадцать метров, мишень – стена сарая. Сначала – вся, потом – половина, потом – половина половины и так далее. Количество попыток для каждой мишени – одна, промахнулся – проиграл), заклад (армейцы предлагали бутылку трофейной выпивки, но напарник скромно попросил пять шоколадок) и...
...И, насколько Гусев успел узнать напарника, наверняка начался цирк. Закончившийся, как и следовало ожидать, проигрышем армейцев. Правда, шоколадок у них при себе не оказалось, но клятвенно обещали принести в течение трёх дней...
Следующие три недели прошли спокойно, а потом вдруг грянуло. Но не на Юго-Западном фронте, а севернее, на участках Центрального и Брянского фронтов. Похоже, именно туда гитлеровцы свозили свою бронетехнику. А если судить по упоминанию в сводке хорошо подготовленной обороны, тамошняя разведка ушами не хлопала и сумела-таки обнаружить концентрацию сил противника. Хотя сказать, произошло ли это благодаря сведениям, раздобытым группой Колычева, или там и сами с усами, нельзя. Но как бы то ни было, и узнали, и подготовились. И потому – честь им и хвала. И тем, кто в окопах стоял насмерть, перемалывая бронированный кулак противника – тоже. Честь и хвала!..
