Текст книги "Драйзер"

Автор книги: Сергей Батурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Герой пьесы, фермер из штата Индиана, находит на своем поле магический камень ацтеков, с помощью которого он переносится в поселение ацтеков в то время, когда они на религиозной церемонии избирают нового владыку. Фермер, оказавшись их избранником, сразу же превращается в жестокого тирана, приказывает отравить триста советников бывшего владыки. Но тут появляется прекрасная девушка, в которую фермер влюбляется с первого взгляда. Она требует от него раскаяться и отказаться от жестоких намерений. Под ее влиянием он сохраняет жизнь осужденным, объявляет свои владения республикой и выдвигает себя кандидатом в президенты. Тиран и деспот превращается в добродетельного слугу законности и порядка, не лишаясь при этом своей власти. Такой концовкой автор стремился показать, что и добродетель может быть достойно вознаграждена.

Однако в окружавшей его реальной действительности подобные мысли молодого автора не находили подтверждения. Вокруг него шла жестокая борьба за существование, и газеты являлись непосредственными участниками этой борьбы, всегда принимая при этом сторону сильных мира сего. Драйзер уже лишился иллюзий первых месяцев газетной работы, однако он верил в победу добра над злом и в мыслях частенько отводил себе в этой борьбе решающую роль. Но в жизни все было по-иному. Продажные политиканы двигались вверх, безжалостные богачи еще более богатели, а добродетельные бедняки все глубже погружались в трясину нужды и суеверий. Да и сам Теодор, несмотря на огромную работоспособность и в общем благосклонное отношение к нему владельцев и редакторов газеты, оставался все тем же заштатным репортером второстепенной газеты. Силы его искали другого, более благородного и возвышенного приложения. Чувство неудовлетворенности еще более усилилось после гастролей в Сент-Луисе процветающего Поля, который уговаривал брата перебраться в Нью-Йорк, где для опытного журналиста открывается значительно больше блестящих перспектив.

Теодор жаждал перемен, но переезд в огромный Нью-Йорк пугал его. И тут один из его коллег, знакомый ему еще по работе в Чикаго, Дж. Хатчинсон, предложил совместно приобрести небольшую провинциальную газету и превратить ее во влиятельный фактор местной политики.

Драйзер заявляет об уходе из газеты и, хотя владельцы предлагают ему один из редакторских постов и повышение в зарплате, уезжает в небольшое селение Вестон, где его уже ждет довольный осмотром редакции местной «Вуд-каунти геральд» Дж. Хатчинсон. Но достаточно было Драйзеру бросить первый взгляд на грязный чердак над складом зерна, где помещалась редакция, узнать, что тираж газеты никогда не подымался выше 500 экземпляров, как он сразу же понял, что эта авантюра не для него. Он признался сам себе, что бросил неплохую работу ради пустого миража, у него хватило чувства реальности, чтобы отказаться от предложения Дж. Хатчинсона, но гордость не позволяла возвращаться в Сент-Луис. И он отправляется в близлежащий Толедо в надежде найти там работу по душе.

Редактору отдела городской жизни местной газеты «Толедо блейд» двадцатишестилетнему Артуру Генри заезжий коллега понравился с первого взгляда. Он тут же поручает Теодору написать репортаж о забастовке трамвайщиков, предупредив, что это задание связано с опасностью – забастовщики могут избить его. В глубине души симпатии Драйзера на стороне забастовщиков, он понимает их тяжелое положение, сочувствует им, но его газетный репортаж хорошо сбалансирован и вполне удовлетворяет редакцию. С Артуром Генри они находят общий язык и проводят долгие часы в беседах. Но постоянной работы в «Толедо блейд» так и не находится, и Драйзер переезжает сначала в Кливленд, затем в Буффало и, наконец, в Питтсбург. Здесь ему повезло – его берут в местную газету «Питтсбург диспетч» репортером с окладом 25 долларов в неделю.

С первых же дней работы в Питтсбурге его поразил резкий контраст между бедными и богатыми районами города. Такой разительной нищеты ему не приходилось встречать даже в Чикаго, не видывал он и такой показной роскоши новоявленных богачей. Расположенные в возвышенной части города дворцы миллионеров Карнеги, Фрика, Фипса, Оливера выделялись своей вызывающей помпезностью, великолепием отделки, огромными зеркальными окнами. А внизу, у самой реки, ютились затхлые лачуги бедняков, которые работали на предприятиях миллионеров.

Наблюдая воочию за этими по идее взаимоисключающими друг друга, но в действительности неразрывно связанными между собой мирами, Драйзер лучше понимал, почему именно здесь недавно происходили кровавые стычки забастовщиков с полицией, почему отсюда начала свой марш на Вашингтон армия голодающих. Под впечатлением от всего увиденного он спрашивает конгрессмена Томаса Рида, вскоре ставшего спикером палаты представителей США, что он думает о марше армии голодающих на Вашингтон.

– Да это же настоящая революция! – восклицает возмущенный Рид. – И вовсе неважно, что именно явилось поводом для их недовольства.

Конечно, такие взгляды не могли найти отклика в душе Теодора, но именно в этом духе он обязан был писать свои статьи, если хотел сохранить работу.

– Никто из нас в своих материалах не касается положения рабочих, – предупредил его редактор. – Это дело специального репортера, а он знает, что писать. Здесь все фактически принадлежит стальным магнатам, и мы не можем нарушить их волю.

О положении рабочих писал Мартин, молодой человек с печальным выражением лица. Он откровенно рассказал Теодору о том, как вербовщики заманивают на заводы безграмотных крестьян из Европы, как у них отбирают последние гроши через заводские лавки, как используется церковь, чтобы держать рабочих в узде. Вместе с ним Теодор побывал в самых нищих районах города, посетил такие лачуги, каких он не видел за всю свою жизнь. Больше всего его поразили лица рабочих, отреченные лица людей, ничего в жизни не знающих, кроме тяжелого труда. Ему казалось, что они даже не отдают себе отчета в том, что именно их трудом создается сталь, из которой строят мосты и небоскребы, пароходы и железные дороги. Отупляющий, убивающий всякую мысль, непосильный, нечеловеческий труд был их единственным уделом.

В великолепном здании публичной библиотеки, созданной на пожертвования Карнеги, он видит тома, принадлежащие перу Бальзака, вспоминает настойчивый совет редактора из сент-луисской «Рипаблик» и принимается за чтение «Шагреневой кожи». Мысли Рафаэля настолько соответствовали собственным размышлениям Теодора, что он был потрясен до глубины души. Отныне он решает настойчиво и упорно учиться литературному мастерству, чтобы когда-нибудь самому писать так, как Лев Толстой и Бальзак. Он много читает – Джорджа Элиота и Филдинга, Бульвер-Литтона и Дюмурье, на какое-то время его любимой книгой становится «Трильби», печатавшаяся с продолжением в журнале «Харперс». Под явным влиянием этой сентиментальной истории он решает наконец нанести визит родителям своей невесты, берет короткий отпуск и едет в город Монтгомери в штате Миссури.

Встреча с невестой, ее патриархальными родителями, простота их быта, ровные семейные отношения производят глубокое впечатление на мечущегося молодого человека. Но приходит письмо от Поля, и он забывает обо всем, быстро прощается с невестой и ее родителями и едет в Нью-Йорк. По дороге останавливается в Сент-Луисе, навещает старых друзей Маккорда и Вуда. Но эта долгожданная встреча не приносит удовлетворения, ему кажется, что они увлечены лишь собственными заботами, слишком быстро забыли о нем, что их уже не интересует его судьба.

Улыбающийся, шутливо настроенный Поль встретил брата в городе Джерси, и они вместе на пароме отправляются в Манхаттан. Небольшие вагончики конки, замусоренные узкие колодцы улиц поначалу разочаровывают Теодора.

– Не торопись с выводами, малыш, – советует Поль, – ты же еще ничего не видел… Подожди, пока увидишь Бродвей или Пятую авеню.

Сначала братья отправились на Пятнадцатую улицу к сестре Эмме. Позавтракав принесенными Полем бифштексами, Поль и Теодор совершают первую совместную прогулку по Нью-Йорку. Эта первая встреча с городом произвела на Теодора очень сильное впечатление, и впоследствии он неоднократно возвращался к ней в своих произведениях – рассказе «Мой брат Поль», автобиографической книге «Газетные дни», статье «Истоки песни», предисловии к сборнику песен Поля Дрессера.

Выйдя по широкой Четырнадцатой улице на Бродвей, братья пошли вверх по освещенному солнцем, только что вымытому теплым дождем Бродвею, и Поль показывал Теодору местные достопримечательности – театры и мюзик-холлы, магазины и издательские фирмы, отели и рестораны. Теодор хорошо запомнил и отражающиеся в лужицах дождевой воды лучи солнца, и нарядно одетых красивых женщин, и яркие витрины магазинов, и звуки музыки, и «открытые настежь двери закусочных и гостиничных баров, входящих и выходящих актеров и актрис, отлично одетого Поля, его шутки, доносившиеся мелодии его песен, приветствующие и похлопывающие его руки друзей…».

Полюбовавшись новым зданием «Метрополитен-опера», братья зашли пообедать в бар «Метрополь». И сразу же окунулись в «атмосферу обеспеченности и процветания…». Поль чувствовал себя здесь, словно рыба в воде, со всех сторон его окликали знакомые, он со всеми перебрасывался шутками, выслушивал последние новости и анекдоты, рассказывал сам, много пил и вкусно ел.

Теодор восхищался Полем и завидовал ему, его умению обращаться с людьми, его добродушному веселому нраву. Он знал, что это на первый взгляд легкое и беззаботное времяпрепровождение на самом деле есть часть неутомимой деятельности Поля по рекламе песен фирмы, в которой он был партнером. «Мой брат… – писал он, – пожимал руки на Бродвее, всегда находясь в гуще водевильных и эстрадных певцов и певиц, и… своей располагающей внешностью рекламировал само существование своей фирмы… Он пил, рассказывал пустые истории, неутомимо острил. Но все это время… он в действительности искал певцов и певиц, которых в этой непринужденной атмосфере он мог бы заинтересовать той конкретной песней, которую он в данный момент рекламировал».

В этот свой первый приезд Теодор жил у сестры Эммы, присматривался к ее мужу Гопкинсу, с которым она когда-то бежала из Чикаго в Канаду. Романтическая история эта обошла все чикагские газеты, и Драйзеры не попали в нее только потому, что Эмма скрылась под вымышленным именем.

Жаркими июльскими днями длинный нескладный двадцатитрехлетний провинциал бродил по улицам Нью-Йорка, стараясь постигнуть этот огромный город. Помня советы брата, он несколько раз прогуливается вверх по Бродвею, на котором сосредоточены театры, затем по Пятой авеню подымается к Центральному парку. Следующий визит – на узенькую, но играющую огромную роль в экономической жизни страны короткую Уолл-стрит. Его давно уже словно магнит притягивает площадь Принтинг-Хауз, на которой расположены редакции крупнейших нью-йоркских газет.

Если еще не так давно взгляды всех начинающих литераторов страны были устремлены на Бостон, то теперь центром литературной жизни становится Нью-Йорк с его журналами и газетами. «Геральд», «Сан», «Пост», «Ньюс», «Пресс», «Трибюн», «Джорнэл», «Таймс», «Уорлд» – все эти газеты по праву назывались наиболее влиятельными и самыми интересными газетами в стране. Тон задавала газета Джозефа Пулитцера «Уорлд». Молодые литераторы не случайно стремились попасть в нью-йоркские газеты. Здесь наряду с информационными материалами помещались длинные репортажи, задача которых заключалась не в том, чтобы информировать, а в том, чтобы «приятно пощекотать нервы» читателя. На страницах газет, особенно в их воскресных выпусках, печатались проблемные статьи и очерки. Словом, литераторам здесь было где приложить свои силы.

Первое знакомство с Нью-Йорком, его ярко освещенными по вечерам улицами и авеню, величественными небоскребами редакций, огромными магазинами, всегда полными покупателей, роскошными ресторанами, в которых официанты услужливо бросались навстречу Полю, городскими пляжами, особняками знати на Пятой авеню, яркими, зазывающими рекламами театров – все заставило сердце Теодора сжаться от зависти и подумать: «Разве я по-настоящему жил!» Поль уговаривал его побыстрее переезжать в Нью-Йорк, но Теодор не торопился. Его пугали авторитетные суждения журналистов в городских газетах, в которых, он это понимал, будет не так легко найти работу даже с его опытом. И он возвращается в Питтсбург, чтобы заработать деньги для переезда в Нью-Йорк.

После Нью-Йорка Питтсбург показался грязной дырой. Теодор упорно работает, увлекается философскими работами Томаса Гексли и Герберта Спенсера. Особенно сильное влияние оказали на него работы последнего. Спенсер «почти лишил меня жизни, – писал он впоследствии, – он разрушил мою веру до основания, показал, что сам я – всего лишь химический атом в круговороте неизвестных сил; осознание этого смутило мой разум». Он экономит на всем и в ноябре 1894 года с 240 долларами в кармане навсегда покидает Питтсбург и отправляется попытать счастья в Нью-Йорке.

Остановившись у сестры в ее небольшой квартире на Пятнадцатой улице, Драйзер отправляется искать работу в редакции газет. Он сразу же обнаружил, что нью-йоркским газетам не нужны новые работники. Спад экономической активности в 1894 году отразился и на журналистах: «Город был переполнен голодными, слоняющимися без дела людьми всех профессий, в том числе и газетными репортерами». В сентябре 1894 года в городе забастовали 20 тысяч рабочих пошивочных фабрик и мастерских в знак протеста против усилившейся эксплуатации. В нижней части Манхаттана, в районе Бауэри, ежедневно 14 тысяч бездомных искали приюта на ночь в многочисленных ночлежках; в центре города, в районе ярко освещенных театров, очереди безработных за бесплатным куском хлеба собирали по две тысячи человек. Днем голодные люди просили подаяние на фешенебельной Пятой авеню, собирались группами в Центральном парке.

Теодора нигде не пускали дальше приемной, и ему так и не удается проникнуть в кабинеты редакторов.

«После того, как я побывал в четырех или пяти редакциях, – вспоминал он впоследствии, – и всюду с одним и тем же результатом, я пошел в парк у городской ратуши, на который выходили здания большинства газет – «Сан», «Трибюн», «Таймс», «Уорлд», «Пресс», – и уставился на их огромные очертания. Вокруг меня бушевал водоворот хорошо одетых людей, который всегда делал этот район таким интересным, толпа людей из финансового района текла вверх по улице… А на скамейках парка вокруг меня даже в этот мрачный холодный декабрьский день расположилась большая группа бродяг, попрошаек, бездельников, проституток… Кажется, я окинул их взглядом, подумал о себе, об этих огромных зданиях редакций, и именно в эту минуту у меня зародилась идея образа Герствуда. Город казался таким огромным и жестоким… стояла зима, а мне предстояло завоевать этот мир крупных газет…»

Набравшись решимости, он отталкивает привратника и буквально врывается в комнату одного из редакторов «Нью-Йорк уорлд». Он получает работу с оплатой построчно и вскоре обнаруживает, что с трудом может заработать доллар-полтора в день, меньше, чем получают уборщики улиц. Даже когда он приносил явно отличный материал, редактор отдавал его для переделки штатным сотрудникам, а ему доставались лишь жалкие гроши. В довершение всего ему приходилось ссужать деньгами сестру, муж которой потерял работу, а брат Поль был до весны в концертном турне.

Когда редактор в очередной раз отдает написанный Драйзером материал переделать штатному журналисту, он не выдерживает и уходит из «Нью-Йорк уорлд».

Глава 4
ЛИТЕРАТУРНЫЕ УНИВЕРСИТЕТЫ
«СЕСТРА КЕРРИ»

И снова Теодор оказывается в дешевой комнатушке за полтора доллара в неделю, как в первые дни своего пребывания в Чикаго, когда он работал мойщиком посуды и уборщиком в грязном ресторане Джона Парадизо. Он внимательно изучает рассказы, печатающиеся в литературных журналах, и обнаруживает, что все они имеют счастливый конец, порок наказан, добродетель торжествует. Хотя его собственный жизненный опыт убеждал его в обратном, он также начинает писать рассказы со счастливым концом, но журналы возвращают их один за другим. Кончаются деньги, он закладывает часы, живет впроголодь, спит в ночлежках, а днем с голодной тоской наблюдает за длинными очередями безработных у благотворительных кухонь, понимая, что и его вскоре не минует эта судьба.

Но возвращается из поездки Поль, его партнеры по музыкальной фирме подумывают о создании журнала, и услышавший об этом Теодор предлагает свои услуги в качестве редактора. У него уже и подходящее название есть: «Эври манс» – «Каждый месяц», – он уверен, что их журнал будет лучше конкурентов. Его услуги принимают и назначают оклад – 10 долларов в неделю. Он пытается протестовать, ему обещают пять долларов прибавки после того, как журнал начнет выходить. Так Теодор Драйзер становится редактором журнала «Эври манс», первый номер которого вышел 1 октября 1895 года.

Это был период расцвета американского журнализма, за двадцать лет – с 1885 по 1905 год – количество журналов в стране удвоилось, особенно быстро создавались дешевые, по 10 центов за экземпляр. «Эври манс» и был одним из таких. Если еще недавно в стране было лишь четыре литературных журнала – «Харперс», «Сенчюри», «Атлантик», «Скрибнерс» – с общим тиражом 600 тысяч экземпляров, то к 1905 году число таких изданий достигло двадцати, а их общий тираж превысил пять с половиной миллионов экземпляров.

В 1893 году Самуэль Макклюр начал выпускать в Нью-Йорке первый дешевый ежемесячный журнал «Макклюрс мэгэзин», в котором намеревался публиковать лучшие произведения американских и английских писателей, а также статьи по внутренним и международным проблемам. Вскоре для него работали Джек Лондон и Стивен Крейн, Линкольн Стеффенс и Фрэнк Норрис. В журнале в разные годы сотрудничали Генри Джеймс и О’Генри. Из Бостона в Нью-Йорк для работы в журнале «Харперс» переезжает Вильям Дин Хоуэллс. Все это дало основания писателю Хэмлину Гарланду заявить в 1893 году, что Нью-Йорк «сегодня претендует на роль и фактически является литературным центром Америки… Отныне Нью-Йорк, а не Бостон станет великим законодателем американской литературы…», превратившись в «рупор, через который наконец-то заговорила вся нация».

В эти годы американские журналы, по выражению Хэмлина Гарланда, предоставили «в целом огромную возможность выхода на публику» как большой группе писателей и журналистов, так и целому ряду художников-иллюстраторов. Американские критики отмечают, что все эти журналы – радикальные и женские, музыкальные и юмористические, литературные и спортивные – отражали как в зеркале все многообразие американской действительности конца XIX – начала XX века. «Макклюрс мэгэзин» привнес «в литературу дух эпохи – интервью, научные статьи, человеческие документы, рассказы о природе, политические истории, словом, все, и писатели изо всего этого создавали литературу». Для журналов работали такие известные американские художники, как Шинн, Слоун, Доув, Глэкенс.

Именно в этот период нью-йоркские газеты и журналы в каждом номере публикуют материалы, впоследствии получившие обобщенное название «журнализм улицы Бауэри». С конца прошлого века и до сегодняшнего дня улица Бауэри олицетворяет собой мир опустившихся людей – алкоголиков и наркоманов, нищих бродяг и проституток, всех тех, кого буржуазное общество выбросило за борт. Освещать район Бауэри газеты и журналы поручали опытным репортерам с хорошим стилем и литературным талантом. Когда газета «Нью-Йорк пост» доверила молодому Линкольну Стеффенсу, впоследствии снискавшему титул «отца американской журналистики», написать очерк о Бауэри, он с гордостью сообщал родным, что отправляется в «отвратительнейшую часть внушающего ужас района, в котором царствуют нищета, грехи и разврат. Испортит он меня или сделает из меня человека? Во всяком случае, здесь поле моей деятельности, и именно здесь – мой шанс». Название Бауэри в американской журналистике стало символом того дна, на которое может упасть человек, дальше уже опускаться некуда.

Среди читателей таких историй долгие годы превалировал чисто буржуазный взгляд на неизбежную связь нищеты и порока, для респектабельных буржуа оба эти понятия практически были тождественными. Усилиями Линкольна Стеффенса, Стивена Крейна, а впоследствии Теодора Драйзера и других писателей-реалистов, возвысившихся в своих произведениях до выражения социального протеста, удалось в какой-то степени развеять это сугубо буржуазное заблуждение.

В Бауэри бывали и писали о нем многие видные американские писатели. По этой улице бродил в поисках материала переодетый бродягой видный американский писатель-реалист Стивен Крейн, описавший свои похождения в очерке «Испытание нищетой»: «А за спиной – множество зданий, высящихся в своей безжалостной угрюмости, олицетворяли собой нацию, воздевавшую свою царственную голову в облака и не думающую бросить вниз даже беглого взгляда, нацию, которая в величии своих помыслов полностью игнорировала несчастных людишек, барахтающихся у ее ног».

Большую известность получил и другой очерк Крейна – «Человек в бурю». Редактируемый Драйзером журнал «Эври манс» писал в феврале 1897 года, что этот очерк является «выразительным примером» умения его автора находить «скрытую поэтичность в самых обыденных картинах». (Линкольн Стеффенс считал этот очерк «одной из наиболее впечатляющих картин, когда-либо созданных Крейном о трагедии жизни бедняков Нью-Йорка».) Журнал «Эври манс» обратил внимание и на первый роман Крейна «Мэгги, девушка с улицы», рассказывающий о судьбе соблазненной богатым негодяем и брошенной девушки. Роман этот, отмечал журнал, представляет собой «одну из наиболее волнующих картин определенной стороны городской жизни, которая когда-либо была выражена печатным способом».

Редакция «Эври манс» размещалась на третьем этаже захудалого дома на Двадцатой улице, в помещении владеющей им фирмы «Хоули, Хэйвиленд энд К°». Драйзер ежедневно наблюдал здесь водевильных певиц и певцов, комиков и музыкантов. Вместе с Полем и своим другом композитором Теодором Морзе он часто приходил сюда по воскресеньям и слушал, как Поль и Морзе играют на рояле, или же работал над очередной статьей.

«Эври манс» был стандартным журналом большого формата, от 32 до 48 страниц номер, плохо отпечатанный на дешевой бумаге. Основу каждого номера составляли четыре популярные в этом месяце песни, их отбирали владельцы фирмы. Во всем же остальном редактору была предоставлена полная свобода: он сам выбирал для очередных номеров рассказы, стихи, снимки, делал подписи, писал рецензии на книги, брал интервью и, главное, вел постоянный отдел «Размышления», в котором регулярно публиковались его статьи за подписью «Пророк». Статьи эти занимали от двух до семи страниц журнального текста, были посвящены самым различным темам и позволяли их автору выразить свою точку зрения по самым разнообразным проблемам. В одних Драйзер со всей страстью молодости обрушивался на коррупцию, в других – обсуждал положение дел в Европе, в третьих – с серьезным видом рассуждал о «проблемах телепатии», в четвертых – гадал о возможностях жизни на Марсе. В ряде статей он давал свою интерпретацию философского учения Г. Спенсера.

Первый рассказ Теодора Драйзера под названием «Позабытый» появился в августе 1896 года. Содержание его весьма просто. В больничной палате лежит искалеченный стрелочник, каждое утро он спрашивает у медицинской сестры, нет ли ему письма. «С каждым новым восходом солнца он снова и снова преисполнялся надежды, каждый вечер сердце его вновь наполнялось болью». Он умирает, не получив долгожданного письма. По своему содержанию рассказ этот перекликается с балладой «Письмо, которое так и не пришло», принесшей известность Полю Дрессеру. Рассказ «Позабытый» затерялся на страницах журнала и никогда больше автором не публиковался. Лишь в конце 60-х годов американская исследовательница творчества Драйзера Элен Моерс обнаружила старый номер журнала с этим первым прозаическим произведением молодого писателя.

В «Эври манс» Драйзер старается дать читателям журнала образцы хорошей прозы, печатает в нем рассказы Брета Гарта и Стивена Крейна. Появляются на страницах журнала и статьи старого друга из Толедо Артура Генри. Дела журнала шли неплохо, тираж его уже составлял 65 тысяч экземпляров. Однако рост популярности журнала имел для его редактора и отрицательную сторону – поступало больше рекламных объявлений, и приходилось им отводить дополнительные страницы, сокращая собственно литературную часть журнала. Несмотря на предоставленную ему на первых порах свободу в редакционных делах, Драйзер получал от журнальной деятельности все меньше и меньше удовлетворения. Ему претила необходимость потрафлять невысоким вкусам большинства читателей, возмущало стремление издателей превратить журнал в исключительно рекламно-коммерческое предприятие, в котором все меньше оставалось места для применения его способностей писателя и редактора. Оставивший работу в газете и переехавший в Нью-Йорк Артур Генри подогревал его недовольство рассказами о прелестях жизни свободного литератора, не связанного никакими обязанностями.

Двадцатишестилетний литератор прошел к этому времени хорошую жизненную школу, многому научился. Он прекрасно понимал, что и газеты и журналы существуют для того, чтобы приносить их владельцам доходы. Работать ему становилось все труднее. Чувствуя, что его свободе в журнале приходит конец, он покидает журнал. Сентябрьский номер «Эври манс» за 1897 год был последним, который редактировал Драйзер.

Он решает заняться писанием очерков и статей. Опытный, энергичный журналист, уже известный и владельцам, и редакторам многих ежемесячников, Драйзер легко получает задания от ведущих американских журналов – «Космополитен», «Харперс», «Эйнслиз», «Метрополитен». Материалы его появляются в прессе регулярно. Он пишет очерки об исторических местах и гражданском строительстве, зарисовки из нью-йоркской жизни, статьи об организации промышленности в Чикаго, о торговле на реке Миссисипи, о разведении фруктовых деревьев, герои его очерков – бедняки и богачи, художники и музыканты, бизнесмены и простые рабочие.

За период с 1897 до конца 1899 года на страницах различных американских журналов было опубликовано более 100 статей и репортажей за подписью Драйзера. В журнале «Сексес», что в переводе на русский означает «Успех», с февраля 1898 по январь 1900 года было опубликовано 13 статей, объединенных в серию под общим заглавием «Истории людей, добившихся успеха в жизни». Известно, что Драйзер лично встречался с каждым человеком, историю жизни которого он писал для журнала. Ряд историй составлен в форме интервью. Впоследствии писатель в одном из писем объяснил, что выбор формы интервью с сильными мира сего был далеко не случайным и что он не мог высказывать критических замечаний в адрес «героев» своих очерков. «Если вы просмотрите журнал, то поймете, почему осуждение г-на Карнеги лишило бы меня моего заработка в 100 долларов. И если вы прочтете статью внимательно, то увидите, что вся она в форме интервью, все высказывает г-н Карнеги. Мои же взгляды отсутствуют по этой уважительной причине». Кроме жизненной истории промышленника Эндрю Карнеги, Драйзер опубликовал в «Сексес» интервью с такими крупными бизнесменами-миллионерами, как Ф. Армор, Ч. Депью, М. Филд.

В этой же серии появились очерки писателя и о тех, кто достиг успеха в сфере науки, искусства, литературы. Это очерки о знаменитом изобретателе Томасе Альве Эдисоне, о скульпторе Поле Бартлетте, писателях Вильяме Дине Хоуэллсе и Антони Хоупи, певице Лиллиан Нордике, композиторе Теодоре Томасе, фотографе Альфреде Штиглице. Вообще деятелям искусства в эти годы посвящено около половины опубликованных писателем статей и очерков. Он пишет об актерах и писателях, скульпторах и архитекторах, художниках и резчиках по стеклу. Писатель любил бывать в их студиях, ходил на выставки, рекомендовал картины и фотографии для публикации в журналах, писал предисловия к сборникам репродукций работ художников и фотографов.

Многие журнальные статьи Драйзера в этот период посвящены новейшим достижениям науки и техники, проблемам градостроительства, городского транспорта. Во многих из них он все чаще обращается к описанию жизни простых тружеников – лоцманов Нью-йоркской бухты; бесправных рабочих-эмигрантов; изможденных жителей развалин; нищих, вынужденных бродить с места на место в поисках ночлега и куска хлеба. Статьи эти пронизаны искренним сочувствием к людям труда, жертвам капиталистической потогонной системы.

Первые месяцы 1898 года ознаменовались в Соединенных Штатах мощной пропагандистской кампанией против испанского владычества на Кубе, Филиппинах и Пуэрто-Рико. Ведущие нью-йоркские газеты «Уорлд» Джозефа Пулитцера и «Джорнэл» Уильяма Рэндольфа Херста разжигали общественные страсти, развернув лицемерную кампанию против «испанских жестокостей» на Кубе. Кампанию эту начали журналисты Херста, публикуя выдуманные истории о «кровопролитиях» на Кубе. Тираж «Джорнэл» начал быстро расти, и пулитцеровская «Уорлд» стала помещать еще более страшные «рассказы очевидцев». Когда 15 февраля 1898 года на гаванском рейде при невыясненных обстоятельствах взорвался и затонул американский броненосец «Мейн», «Джорнэл» и «Уорлд» без промедления заявили, что это дело рук испанцев. Именно в эти дни ежедневный тираж каждой газеты достиг миллиона экземпляров. 21 апреля Соединенные Штаты без объявления войны начали в районах Кубы, Филиппин и Пуэрто-Рико военные действия против Испании. Испано-американская война свидетельствовала о вступлении США в борьбу за мировую гегемонию и явилась, по определению В. И. Ленина, одной из главных исторических вех, которыми отмечено начало эпохи империализма[В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, с. 164.].

Испано-американская война продолжалась три с половиной месяца и, как известно, завершилась капитуляцией Испании. В этот период на страницах американских журналов место материалов о городской жизни заняли репортажи с полей военных действий, статьи на другие военные темы. Писал такого рода статьи и Драйзер – о производстве легкого оружия и боеприпасов, о тренировке голубей для военных целей. Однако статьи Драйзера отличались от других подобных материалов полным отсутствием военного угара. Так, в статье о посещении военных заводов «Винчестер», озаглавленной «Как делают легкое оружие» и опубликованной в журнале «Эйнслис» в июле 1898 года, он писал: «Но стоит вам выйти наружу, в этот обычный мир, в котором не слышно шума бесчисленных машин, как само воспоминание об огромном заводе превращается в необычное чудовище, работающее на войну… и эта мысль тяготит вас…»