Текст книги "Айдарский острог"

Автор книги: Сергей Щепетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

– Ну, конечно, – скривился Кирилл, – скоро предстоит делёж немалой добычи. Делить её, наверное, будут между участниками боя, а остальные ничего не получат. Эти трое усмотрели уважительный повод нарушить приказ и будут теперь с «прибытком». Я не пророк, но могу в точности сказать, чем кон...

Кирилл оглянулся и обнаружил, что Чаяка рядом нет – он говорит в пустоту. Его спутники, собравшись в кучку, что-то азартно обсуждали, размахивая руками. Заметив, что Кирилл на них смотрит, они – все четверо – подались к нему. Глаза Чаяка азартно блестели, с жидких усов свисала сопля – он забыл её вытереть или не заметил.

– Поехали, друг, поехали!

– Куда?!

– Туда! – указал рукой купец и разбойник. Он заговорил, проглатывая слова и брызгая слюной от возбуждения: – Там нарты с грузом! Много! На них огненный гром и волшебные вещи менгитов! Много, очень много! Они не распрягли оленей, Кирь! Не распрягли! Садись и езжай, да! Возле них никого больше нет! Никого! Все ушли воевать! Кирь, поехали! Скорее! Нас не догонят!

– Но... Как-то... – опешил от такого натиска учёный. Впрочем, оторопь длилась лишь пару секунд, а потом в мозгах сверкнула молния: «Да! Да, именно так!» Чаяк его реакцию понял иначе:

– Плевать! Они ж не люди! Они без воинской чести! С ними так можно, Кирь!

– Поехали! – твёрдо сказал бывший аспирант и добавил тоном командира: – Надеть доспехи, оружие к бою – в обозе кто-то ещё остался!

– Эн-хой!! – почти хором радостно ответили таучины.

* * *

На лёд упряжки съехали по следу российского воинства. Воды на спуске было совсем мало, но Кирилл всё-таки промочил ноги. Правда, он этого даже не заметил – им овладел азарт, граничащий, наверное, с безумием. Оказавшись на относительно ровной поверхности льда, он жестоко хлестнул своего ведущего оленя, заставляя бежать быстрее. Чаяк оглянулся, всё понял и чуть притормозил, пропуская «друга» вперёд – на место лидера.

Олени бежали быстрой рысью, под полозьями то скрипел снег, то посвистывал голый лёд, тёмное пятно множества «аргишных» нарт приближалось. Крики и звуки выстрелов справа по курсу становились всё громче, но Кирилл смотрел только вперёд – не перевернуться бы на каком-нибудь заструге, не нарваться бы на пулю охранника...

«Господи, как же много у них вещей! На каждого русского, наверное, по две-три грузовые нарты! Впрочем, казаки – не солдаты, „казённого” харча и снаряжения они везут немного, зато каждый тянет с собой „личные вещи” и „тару” для будущей добычи. К тому же, наверное, в этом войске приличную часть составляют не служилые, а промышленные и всякие „охочие” люди. Эти вообще на полном самообеспечении. Как же ориентироваться в этом море барахла?! К тому же там кто-то там есть, кроме оленей...»

Проблема с оставшимися охранниками решилась просто.

– Эн-хо-о-ой!! – заревел Чаяк на подъезде к обозу, и спутники подхватили: – Эн-хо-о-ой!!!

Эти вопли возымели почти волшебное действие: среди тюков, оленьих боков и рогов замелькали редкие человеческие фигурки в одежде из серо-белых шкур – оставленные для присмотра мавчувены пустились наутёк.

– Не здесь! – закричал Кирилл, привставая со своего сиденья. – Туда! Туда нам надо!

В этом лабиринте грузовых саней, занимающем, наверное, площадь в два футбольных поля, завязнуть и заблудиться ничего не стоило, но Кирилл уверенно взял курс к двум десяткам нарт, «припаркованных» чуть на отшибе. Именно оттуда выскочили трое служилых, помешавших отступать мавчувенам.

До крайних саней оставалось, наверное, метров тридцать, когда там возникло какое-то движение. Кирилл зажмурился на мгновение, открыл глаза и рассмотрел, что на нарте поверх груза...

Тускло-серый металл ствола.

Лохматый капюшон, прищуренный глаз стрелка.

«В грудь целит», – сообразил Кирилл и, не выпуская поводьев, резко завалился корпусом вправо.

Он упал на лёд, ударившись плечом, – грохот выстрела совпал со вспышкой боли. Мелькнула даже нестрашная мысль, что в него всё-таки попали. Нарта перевернулась на бок, но продолжала двигаться по инерции ещё несколько метров. Кирилл тут же вскочил на ноги, правда, поскользнулся и чуть снова не упал. Это, впрочем, не помешало видеть происходящее рядом. Оставив разряженное оружие на месте, стрелок бросился бежать, петляя между гружёных нарт и пригибаясь. Краем сознания Кирилл отметил, что действует мужик грамотно: стоит ему оторваться от погони на десяток метров, и поймать или подстрелить его в этом хаосе нарт, оленей и грузов будет очень трудно, если вообще возможно.

Оценив противника, Кирилл недооценил удаль своих соратников: Тгаяк и ещё один парень из оленных мгновенно спешились и побежали к крайним саням. За ними поспешил Чаяк в своих тяжёлых доспехах. Почти одновременно в воздух взвились два аркана. Казак в этот момент как раз выскочил из-за группы сбившихся в кучу упряжных оленей. Он вовремя заметил опасность и легко уклонился от первого аркана, но угодил под второй. Петля-удавка не попала, конечно, ему на шею (так чаще бывает в кино) – на его плечи и голову упала не до конца распустившаяся бухта ремённой верёвки. Сбросить её было нетрудно, но казак не успел – находившиеся рядом олени после броска шарахнулись в сторону и сбили его с ног. Тгаяк успел выбрать излишек ремня и принялся тянуть изо всех сил.

Помогая себе древком копья, Чаяк, как заправский спортсмен, с ходу перепрыгнул через одну нарту, через вторую, обежал третью...

– Живым оставь!!! – заорал Кирилл и кинулся следом.

Служилый не стал распутываться – перевернулся на бок, левой рукой схватился за натянутый ремень, а правой выдернул из-за мехового голенища нож. Это, впрочем, было и всё, что он успел сделать – на него буквально обрушился костяной «танк». Учёный на бегу смотрел в основном вперёд и чуть не поплатился за это – какой-то олень, оказавшийся слева, дёрнулся в сторону, его потяг натянулся и оказался у Кирилла под ногами. Он не устоял и полетел носом в увязанные на ближайшей нарте тюки – в них оказалось что-то округлое и твёрдое. Сколько-то секунд он на этом потерял, а когда обрёл равновесие, то обнаружил, что Чаяк, стоя на коленях, обматывает ремнём аркана сидящего на снегу казака. Тот слабо мычит и не сопротивляется, а борода у него перемазана кровью.

Где-то когда-то Кирилл читал, что пленного надо «колоть» сразу – прямо в горячке боя, пока тот не очухался, пока не собрал силы для сопротивления.

– Чаяк! – прохрипел учёный. – Не надо, друг! Я сам! Он скажет нам, где самое ценное!

Таучин прекратил свои манипуляции и глянул на Кирилла почти с восторгом. Надо полагать, что он сразу сообразил, что грузы вокруг лежат совсем не равноценные и выбрать что-либо самим будет очень трудно. Учёный обошёл поверженного врага, ухватил за меховую рубаху, чуть подсел и рывком вздёрнул его на ноги:

– Стоять, сволочь! – находясь сзади, он ухватил правое запястье, дёрнул руку вниз, а потом заломил за спину, перехватив за кисть. – Подержи, Чаяк! Я говорить с ним буду!

Таучин перенял захват и выкрутил чужую руку так, что пленный захрипел от боли и согнулся пополам. Воин радостно засмеялся, а Кирилл вытянул из чехла на поясе огромный тесак – произведение Громова-младшего. До боя с командой Шишакова он был острым как бритва – таучинские умельцы не пожалели на него сил и времени. Сейчас лезвие было иззубренным, но, наверное, выглядело от этого ещё страшнее. Кирилл ухватил казака за бороду, уставился в налитые болью глаза и яростно прохрипел по-русски:

– Где порох? Где?

– Р-реж-жь, с-сука-а... – услышал он в ответ.

– Не надейся, – почти ласково сказал Кирилл и отпустил захват. – Не горло я буду тебе резать, совсем не горло! А потом есть заставлю... Спрашиваю последний раз: ГДЕ ОГНЕННОЕ ЗЕЛЬЕ?? ГДЕ СВИНЕЦ??

Он ухватил сквозь меховые штаны казачьи гениталии, сдавил что есть силы, выкрутил и начал пилить шкуру иззубренным лезвием. Служилый запрокинул голову, раззявил щербатый рот:

– А-а-а, бляди... ироды-ы... Укажу... Всё укажу! Су-уки-и-и...

– То-то! – злобно улыбнулся учёный и перешёл на таучинский: – Пусти его, Чаяк! Он всё нам покажет. Давай ему петлю на шею наденем, а руки ремнём прихватим!

Сколькими-то секундами позже (действие развивалось стремительно) Кирилл пережил момент гордости за себя любимого: он не ошибся-таки! Данная группа саней, оставленная под присмотром казаков, была навьючена казённым грузом. Радость почти сразу сменилась тревогой: глянув на берег, учёный увидел, что цепи наступающих как-то странно искривились, а от правого фланга вниз по склону бегут три тёмные фигурки. «Охрана возвращается – выстрел услышали или наши упряжки заметили. Быстрее надо!»

Объяснять что-либо соратникам времени не было – Кирилл метался между нарт, рубил тесаком крепёжные ремни, вспарывал шкуры. Потом просто стал щупать груз сквозь «упаковку».

– Вот эту и эту! – наконец решил он. – Тгаяк, веди оленя, а мы нарту толкать будем – на свободное место надо!

Одну за другой груженные бочонками нарты выпихнули из общего круга, поставили в «колею», привязали запряжённых оленей к задкам собственных саней.

– Езжайте! – приказал Кирилл. – Я догоню!

Чаяк удивлённо вскинул бровь и посмотрел на Кирилла, а потом на берег: похоже, пока они тут трудились, ход битвы изменился. Строй русских и мавчувенов смешался, превратившись в толпу, которая медленно двигалась обратно к берегу. Таучины наседали, не экономя стрел и не жалея глоток – вероятно полагали, что своим геройством заставили противника отступать. Казаки-охранники переходили полосу прибрежной воды и находились сейчас в самом глубоком месте – по пояс.

– Скажи, друг, поче... – начал было таучин, но Кирилл не дал ему развить мысль:

– Отставить разговоры! – выдал он по-русски и добавил по-таучински: – ТАКОВА МОЯ ВОЛЯ!

Ритуальная формула «добровольной смерти» опять сработала – таучин не должен мешать самоубийце, его долг – помочь, оказать всяческое содействие. Чаяк и оказал – горестно вздохнул и занял место на своей нарте:

– При первой возможности уйдём на берег – смотри наш след, если решишь остаться в «нижней» тундре.

– Лучше не оставляйте следов! Если я останусь в этом мире, мы всё равно встретимся – не хочу расставаться с таким хорошим другом.

– Давай вместе, Кирь!

– Езжай!

– Эх...

Когда упряжки тронулись, Кирилл на секунду взгрустнул: опять он играет роль камикадзе, опять расстаётся со «своими» – что ж за судьба у него такая?! Впрочем, жалеть себя было некогда: в не очень дальней дали командиры пытались вернуть подчинённых в боевые порядки. Казаки-охранники уже выбрались на мелкую воду и, разбрызгивая её, бежали к покинутому объекту. «Не иначе прощение выслужить хотят, – мысленно усмехнулся Кирилл. – Только поздно пить боржоми, когда почки отвалились! Быть вам, ребята, под батогами – и это в лучшем случае!» На этом наблюдения и размышления кончились, и бывший аспирант начал действовать – уверенно и безошибочно, словно им двигала сама судьба или Бог.

Пленного он подвёл к своей нарте и врезал ему в солнечное сплетение. Казак завалился на грузовую площадку, и Кирилл притянул его ноги ремнём к заднему копылу, а руки – к среднему. Остался ещё приличный конец верёвки, и учёный прихватил заодно и шею – прямо к планкам настила. Вязка выглядела не очень надёжно, но возиться с ней было решительно некогда. И, самое главное, не было уверенности, что всё это нужно: Кирилл знал, что должен сделать, но не представлял, как при этом сумеет остаться в живых.

Его идея была простой: «Без порохового запаса русские никуда не пойдут. Без жратвы, без оленей, без союзников обойдутся, а без свинца и пороха – нет!» Вооружившись тесаком, учёный кинулся вглубь нартовой «парковки». Пробегая мимо крайних саней, он мельком отметил, что казачье ружьё (странное какое-то!) так и лежит на месте: «Жаль, что оно разряжено!»

Кирилл вспорол кожаную покрышку и, ухватившись за крайний продольный брусок нарты, вывалил груз на снег – десяток небольших деревянных бочонков с железными обручами. С той стороны, где, вероятно, была крышка, на каждом болталась на верёвочках какая-то бляха, похожая на сургучную печать. Рассматривать её учёный не стал, поскольку озаботился другой проблемой: как вскрыть? «Вообще-то, понятно: нужно удалить верхний обруч. Тогда клёпки, наверное, немного разойдутся, и крышка получит некоторую свободу. Её нужно... Ч-чёрт, времени-то нет ни на что – какое там сбивание и ковыряние?!» В отчаянии Кирилл поднял над головой бочонок и с силой шваркнул им по другому – валяющемуся на снегу. Они отскочили друг от друга, как бильярдные шарики, поскольку сработаны были добротно – с немалым, надо полагать, запасом прочности. Кирилл немедленно повторил попытку, стараясь попасть по центру – результат оказался таким же, но красивее. Из далёкой глубины сознания наружу полезла подленькая мысль, что ничего он тут сделать не сможет, что подвиг отменяется, что надо сматываться «пока не началось».

Учёный прикинул, далеко ли казаки, и понял, что, пожалуй, спокойно успеет уехать – даже пулей, наверное, его не достанут. «Значит, не судьба! – принял решение Кирилл и пнул валяющийся рядом бочонок. – Ой, бли-ин!!» Посудина оказалась тяжеленной – от удара мягким меховым сапогом она даже не шевельнулась. «Свинец! – догадался Кирилл, прыгая на одной ноге и корчась от боли. – А ну-ка...»

«Взять» такой вес оказалось не просто – не столько из-за тяжести, сколько из-за неудобства захвата. Кирилл целился тщательно и не промахнулся: клёпки порохового бочонка послушно хрустнули от удара. Вторая и третья попытки оказались менее удачными – более лёгкие пороховые бочонки крутились, отлетали в стороны и ломаться не желали. Кирилл понял бесплодность «тяжёлой атлетики» и решил испробовать последнее – почти безнадёжное – средство. Он вытащил тесак и принялся рубить бочонок прямо сбоку – поперёк клёпок. Как это ни странно, но с четвёртого-пятого удара образовалась дырка – насильственно согнутые обручами деревяшки радостно разогнулись, образовав щель, из которой посыпалась разнозернистая труха, мало похожая на современный охотничий порох. Кирилл расширил дыру, схватил бочонок в руки и принялся трясти, высыпая содержимое на снег. И вдруг замер: в мозгах его прямо-таки взорвался целый сноп мыслей – этаких прозрений.

«Хотел просто вывалить весь порох на снег – он намокнет, собрать его не смогут. Однако сделать этого не успею, потому что сейчас придётся драться со служилыми. Вокруг стоят нарты, упакованные точно так же. Мы их не проверяли, но очень может быть, что там тоже свинец и порох – тогда вообще всё бесполезно. Ни зажигалки, ни спичек, а то бы... А то бы... Кирюха, да ведь там ружьё валяется! – новоявленный диверсант чуть не подпрыгнул на месте. – С замком!! Кремневым!!! Порох на полку, курок на себя, потом потянуть крючок снизу... И будет искра – хор-рошая искра!»

Кирилл мысленно проделал все операции, прикинул расход времени и понял, что успеет: «Надо вскрыть тесаком ещё пару бочонков, затолкать под груженную этим же „зельем” нарту, насыпать сверху кучу пороха побольше, сунуть в неё фузею и щёлкать замком, пока не загорится. А если загорится, то и рванёт, потому что дырки в бочонках довольно маленькие, а стенки крепкие – сработают как бомбы.

А КАК ЖЕ Я? Я?!. ПЛЕВАТЬ! НАВЕРНОЕ, ЭТО НЕ БОЛЬНО!»

Кирилл кинулся к нарте, послужившей недавно бруствером единственному защитнику обоза. По пути он успел пробросать в уме варианты собственного спасения – чтоб, значит, и волки были сыты, и овцы целы: «Насыпать от основного заряда пороховую дорожку и поджечь её на дальнем конце.

Так, помнится, в старом фильме вождь семинолов взорвал корабль проклятых бледнолицых. Правда, до взрыва он успел нырнуть в воду. Всё хорошо и красиво, но там была сухая палуба, а здесь – мокрый снег. Глупости это – пора, похоже, умирать по-настоящему! Или... Или не пора?!»

Он стоял и держал в руках чужое оружие. Это была не фузея с кремнёвым замком, а... пищаль.

Фитильная.

И фитиль собирался потухнуть, поскольку почти догорел до зажима.

Кирилл отвернул винт, освободил верёвочку – с той стороны зажима оставалось ещё сантиметров 15 – и подул на огонёк. Тот послушно расширился и отъел ещё пару миллиметров фитиля. «Хорошо горит, однако! Кажется, эти фитили стрельцы чем-то пропитывали – селитрой, что ли? Ну, не важно... Где там наши друзья?»

А друзья – те, которые настоящие, – были уже далеко. Их упряжки вот-вот должны были скрыться за выступом заснеженного берега. Зато друзья «в кавычках» оказались почти рядом – меньше сотни метров, наверное. И один из них, похоже, собирался стрелять в него из ружья.

– Врёшь – не возьмёшь! – погрозил ему кулаком Кирилл и, пригибаясь, кинулся обратно.

Дальнейшее заняло, наверное, секунд 10-15, хотя Кириллу они показались минутами. Драгоценный фитиль он зажал в зубах и... И рубил, кромсал деревянные бока бочонков, пихал, швырял, подкатывал их поближе к гружёной нарте. Порох не хотел высыпаться сквозь дыры, и Кирилл вспомнил, что одну упаковку он сумел-таки сломать грузом свинца. Он нашёл её и буквально растерзал надломленные клёпки голыми пальцами. Наконец он любовно обхлопал ладонями пороховую горку – прямо как ребёнок, завершивший строительство песчаной пирамидки где-нибудь на пляже. В вершину этой пирамиды Кирилл погрузил указательный палец, а потом в образовавшуюся дырку поместил фитиль – горящим концом кверху. Секунду подумал и придавил порох, подвинув его так, чтобы до огонька оставалось меньше сантиметра. «Время пошло», – мысленно произнёс он, прежде чем вскочил на ноги. Он почти уже добежал до своей нарты, когда сзади грохнул выстрел. Кирилл даже не оглянулся – плюхнулся на своё место и выдернул якорь-тормоз из мелкого снега.

В слепящем свете солнца и снега оценить расстояние было трудно, но Кириллу показалось, что отъехал он уже далеко, а ничего не происходит. Только с берега вновь звучат выстрелы – битва, наверное, продолжается. Каюр остановил упряжку и стал думать о том, куда он мог деть свою солнцезащитную полумаску и что теперь делать – не возвращаться же?! Или... вернуться?

Он стоял возле саней и смотрел на далёкий берег, испещрённый чёрными точками воюющих друг с другом людей, на голубую полосу воды, на тёмное пятно огромного обоза на льду. Может быть, он простоял целую минуту. Или две...

БУХ!! БУХ-БУ-БУХ!!!

Воздух, казалось, дёрнулся навстречу, пихнув тело назад. Ещё и ещё раз. Лед под ногами дрогнул, а чуть позже ощутимо колыхнулся несколько раз, словно под ним прошли пологие волны. Оленей охватила паника – если б Кирилл не держал в руке поводья, то остался бы без транспорта, и никакой бы якорь не помог. С обозными упряжками дело, наверное, обстояло гораздо хуже – тёмное пятно на льду стало стремительно расползаться во все стороны. Чёрные точки людей на поле боя утратили какой-либо порядок и начали смещаться в одну сторону – к берегу.

«Ну, да, – подумал Кирилл, – служилые бегут спасать своё имущество. Без него им в тундре хана. Но разгрома „армии” Петруцкого, скорее всего, не последует – таучины не сунутся в воду вслед за врагами, хотя, наверное, кое-кого и подстрелят при переправе. А олени с нартами никуда не денутся, хотя собрать их будет не просто. Пожалуй, это самый значимый результат. Рвануло только три раза и притом довольно слабо – скорее всего, это те три бочонка, которые я успел вскрыть. А все остальные, наверное, просто разбросало вокруг – порох от детонации, как известно, не взрывается. Так что „огненного зелья“ у служилых осталось в достатке. Интересно, это моё геройство изменит ход истории или нет? Вроде бы в истории родного мира подобных безобразий не зафиксировано. Впрочем, это не значит, что их не было – просто не доложили, или начальство замяло „для ясности”, а документы потерялись по пути из одной канцелярии в другую. А вот если я не найду свои солнцезащитные „очки” или не сделаю новые, то через час ослепну. Куда же я их дел?!»

Глава 2
ПАЛЁНЫЙ

«Очки» свои Кирилл так и не нашёл – пришлось отрезать от «седла» кусок кожи и сделать новые. Пленный лежал, скрючившись, в задке саней и беспокойства не причинял. Впрочем, и без него забот хватало. В частности, обнаружилось, что в результате проведённой баталии Кирилл остался «голым и босым»: нет у него ни еды, ни спальных принадлежностей. Правда, есть одежда, доспех, который он так и не снял, и четыре оленя, два из которых бегут на привязи за нартой. «Ситуация, конечно, не смертельная, но забивать на еду сильного, хорошо обученного упряжного оленя жалко, а спать без приличной подстилки и полога довольно неудобно. Кроме того, держать пленного всё время связанным нельзя, а если развязать, то где гарантия, что в первую же ночь проснёшься на „этом“ свете, а не на „том“? Кроме всего прочего, я ведь не на прогулку выехал, может, ещё и погоня будет... В общем, так и так получается, что надо догнать Чаяка с ребятами. Но вот как и где?»

Поле ровного, припорошённого снегом льда кончилось. Дальше лёд стал каким-то корявым – он явно уже ломался, замерзал и снова ломался. Кирилл едва успел подумать, что ехать дальше слишком опасно, как наткнулся на эту самую опасность – прямо перед ним была небольшая полынья, в которой плавал битый лёд. Один санный след вёл прямо к ней, другой уходил в сторону. Учёный остановил своё транспортное средство и провёл беглое расследование. Результаты были печальны: «Похоже, тут кто-то провалился – одна или две упряжки. И никто, кажется, не спасся – все ушли на дно. Значит, нарта была тяжёлая. Остальные повернули к берегу. Там, однако, сплошные скалы, в поле зрения только один распадок, который издалека „проезжим" не выглядит, тем более для грузовых нарт. Впрочем, выбора нет – надо посмотреть».

Кирилл уже знал, что на выходе ручьёв к морю часто образуются небольшие каньончики длиной в сотню-другую метров. А дальше – вглубь берега – долина вполне может стать широкой и ровной. Зимой эти микроущелья иногда забивает снегом до самого верха. В данном случае снега оказалось немного, а следы на нём однозначно свидетельствовали, что недавно в верховья прошёл небольшой караван. Кирилл порадовался своей прозорливости и двинулся вперёд. Надежда на скорую встречу крепла на каждом повороте. «Судя по истоптанному снегу, ребятам пришлось здесь повозиться с грузовыми нартами, так что двигались они отнюдь не быстро. То ли дело я – на почти пустых санях!» Стоило Кириллу это подумать, как его нарта скользнула вбок и заклинилась между камней. Ничего страшного не случилось, однако чтобы выбраться, нужно было одновременно понукать оленей и приподнимать тяжёлый задок нарты – как это сделать, будучи в единственном числе?

Некоторое время возница мучился сам и терзал несчастных оленей, а потом произошло странное. Нарты как бы сами собой приподнялись, продвинулись вперёд и оказались на ровном месте. Кирилл тут же утопил ногой в снег якорь-тормоз и вскочил на ноги. Позади саней на снегу стоял пленный казак и криво ухмылялся:

– Хреново ездишь, Кирюха! Правей брать надо было – вдоль стеночки.

То, что служилый его узнал, странным не было – Кирилл достаточно долго исполнял роль писаря в Коймском остроге, в лицо его знали многие. Сам же он служилых и промышленных различал плохо – все они были усатые-бородатые, разглядывать и запоминать их никакого желания (да и нужды!) у писаря не было. Данная же человеческая особь никакими особыми приметами не обладала, разве что голос показался знакомым – с ним было связано какое-то воспоминание. Кирилл поворошил слегка память, ничего там не нашёл и спросил просто так – для коммуникации:

– Развязался, что ль, служилый?

– А то! Молод ты, паря, волков старых в полон брать.

– Полегче, дядя! – чуть угрожающе проговорил учёный и незаметно (якобы) прихватил левой рукой ножны, чтобы легче выдернуть тесак. – Шустрый такой ты мне не очень нужен.

– Знамо дело! – охотно согласился пленник. – Так ить должок за тобой имееца!

– Кому я должен – всем прощаю!

– Ослобонился давненько я, Кирюшка, – продолжил служилый. – Сколь раз по дороге мог тя живота лишить, да взял грех на душу – пожалел разбойника. Грех-то не малый – не отмолить теперь!

– Слышь, ты! – озлобился учёный и, уже не стесняясь, ухватился за рукоять ножа. – Ещё раз Кирюшкой меня назовёшь, отправлю в гости к Богу как есть – без покаяния!

Он мог бы добавить, что сам, по сути, спас служилому жизнь. Что по этике нормальных людей убивать своего спасителя, мягко выражаясь, невежливо. Только Кирилл был уже не тем наивным мальчиком, который год назад думал, что средневековые соотечественники встретят его с распростёртыми объятиями. Общение с «аналогами» российских землепроходцев не прошло для него даром – он понял, что у них своя этика. Она проста как мычание: лижи зад сильному, целуй палку, которой тебя бьют, а вот слабого втопчи в грязь – это не грех, это норма. Кирилл давно и твёрдо усвоил, что данными людьми движут лишь страх наказания и корысть. Точнее, первое регулирует второе. Всяким там гуманизмом и любовью к ближнему здесь и не пахнет. «Какова же мотивация поступков вот этого конкретного конквистадора? Вернуться к своим для него есть прямой резон, поскольку он – единственный – защищал обоз. Награды за это, наверное, не положено, но и наказания тоже. Тогда в чём дело? Побоялся схватиться врукопашную со мной – молодым парнем? Не похоже... Может, просто „понты кидает“? Или что? А ну-ка, проверим!»

– А долги я всегда отдаю – по-христиански, значит, – заявил Кирилл. – И тебя не обижу, служилый!

– Ой ли?

– Ага, не сомневайся, – кивнул учёный. – Одарю по-царски: пошёл вон, псина!

– Чо-о?!

– А вот то: свободен, падаль острожная!

Нарты тронулись вперёд, а казак остался стоять на снегу. Кирилл сжимал в левой руке клинок и косился на бывшего пленного – что он станет делать?

Пять метров, десять, пятнадцать...

– Ей, Кирилл... Матвеич!

– Ну?

– Ты бы... Эта...

Кирилл остановил упряжку и задумался. Взгляд его зацепился за обрывок ремённой верёвки, которой он когда-то привязал руки пленного к настилу нарты. «Испортил аркан Тгаяка, сволочь! Он его перерезал чем-то... Чем? » Следующую мысль учёный даже обдумывать не стал, а сразу приступил к её исполнению:

– Что «эта»? К своим не хочешь? Со мной ехать желаешь?

– Ну...

– Почему?

– Дык... Хучь и нехристи вы... Только шкура своя подороже воеводской милости станет!

– Ладно... Это мы после обсудим! А сейчас, если ехать со мной хочешь... Раздевайся!

– Чо?!

– То! Одёжку-обувку скидывай и в кучку складывай. Не бойся, не отберу – посмотрю только.

– Эт зачем?

– Не твоё дело! Раздевайся!

– Дык, зябко ж...

– Потерпишь – это недолго. Или я дальше поеду, а ты обратно топай.

Нижнего белья на служилом не было – ходил он, как туземец, в одних шкурах. Без одежды выглядел вполне прилично – сутулый, мускулистый, без всяких жировых накоплений. Впрочем, здесь это было скорее недостатком, чем достоинством – худому бегать, конечно, легче, но запасы на случай голодовки отсутствуют. На груди кудрявились довольно густые седые волосы, да и весь экстерьер свидетельствовал о том, что данное тело принадлежит не юноше, а мужику, которому под сорок.

– Вот так! – кивнул Кирилл и направился к куче чужих вещей. – Теперь отойди в сторонку: вон травка из-под снега торчит – на ней и постой пока.

Даже не пытаясь прикрыть «срам», служилый побрёл к торчащей из снега кочке. Кирилл посмотрел на его спину: «Да-а... Такие следы, наверное, не от батогов, а от кнута остаются. Вряд ли человек сможет выжить, если ему разом превратить в фарш столь обширную поверхность тела. Скорее всего, его били несколько раз – по старым шрамам. Интересно, моя-то спина намного лучше выглядит? »

Прелой кожей и чужим потом от одежды воняло очень неслабо, но Кирилл почти уже забыл, что такое брезгливость. Обыскивать чужую одежду ему раньше не приходилось, но в книжках он про это читал не раз. С идентификацией большинства обнаруженных предметов особых затруднений не возникло, ведь он был археологом и, соответственно, умел работать с артефактами. Список же находок был таков: ещё один «засапожный» нож (первый остался на поле боя); две «заточки» из гвоздей – большая и малая; кастет колюще-режущий и кастет простой (свинчатка для утяжеления кулака); кистень (гирька на ремешке); цепь железная с мелкими звеньями – сантиметров 70; три стальные пластинки разного размера, заточенные «под бритву»; толстая жильная струна с привязанными на концах палочками (удавка?!). Упаковано всё это было вполне профессионально – в швах, под фальшивыми заплатками, под засаленной опушкой рукавов и ворота. Кроме того, Кирилл нащупал и извлёк аккуратно зашитые четыре маленькие монеты из жёлтого металла – вероятно, золота. В кармане, пришитом изнутри, обнаружился вполне обычный набор – кремень, огниво и трут, а также совсем не обычная связка железок, упакованная в мешочек. Среди них Кирилл сразу опознал лишь бурав со складывающейся крестовой рукояткой, а всё остальное... «Господи, да ведь это ж отмычки! „Открывашки” для навесных замков! Тогда зачем бурав и вот эти штучки? А-а-а, понял! Буравом можно проделать дырку в бочке с сыпучим или текучим добром, можно просверлить в нужном месте дверь, а потом вот этими штуками сдвинуть внутренний засов! Не глупо, совсем не глупо!»

Кирилл глянул на пленного. Тот топтался на кочке – видимо, ноги подмёрзли – и посматривал на Кирилла сквозь сальные патлы, свешивающиеся на глаза. Учёного посетила очередная «конструктивная» мысль, и он, оставив добычу на месте, шагнул к пленному:

– Волосы с лица убери! Та-ак...

– Горел! На промысле в зимовье горел, Кирилл Матвеич! – зачастил служилый. – Бог сохранил, да вот, вишь, шкуру попортил! Таперича девки носы воротят!

– Ну-ну... – Некоторое время Кирилл рассматривал бугристое пятно шрама – от переносицы до корней волос и шириной чуть ли не во весь лоб. Потом он опустился на корточки и стал ворошить клинком снег перед собой.

– Ты, эта, Матвеич... – не выдержал неопределённости пленный. – Зябко ж!

– Замёрз? Ладно! – кивнул учёный. – Руки покажи!

– Последнее забрать хочешь?! – притворно возмутился мужик. – На!

Крайние фаланги пальцев, кроме большого, на правой руке отсутствовали. А на ладони лежала свинчатка, обмотанная шнурком, свободный конец которого крепился петелькой на среднем пальце.

– Сними и брось сюда! – приказал учёный. – Это всё?

– Как есть – всё! – с готовностью заверил пленный. – Хошь, крест поцелую?

– Ну, целуй... – заколебался Кирилл. – Или нет, дай его сюда!

– Дык, эта...

– Давай! Верну сейчас!

Нательный казачий крест оказался крупным – сантиметра четыре в длину. Сделан он был не из меди, а из железа. «Ведь это прямо „ноу-хау“ какое-то! – восхитился Кирилл. – Как говорится, простенько и со вкусом! Основание с боков и низ косой перекладинки заточены, причём так, чтобы не ранить тело при носке. Если руки связаны спереди, то надо исхитриться взять крестик в зубы – и ты свободен. При всём при том нательный крест – это последнее, что отбирают у человека, если, конечно, его грабят не дикари».