Текст книги "Ussr (СИ)"

Автор книги: Сергей Рок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

А парень такой, неприятный, чего-то думает о себе, а нечего думать.

19. Первая запись в аудиодневнике

И правда, Дро отчалил за магнитофонами. Он был так взволнован, что не стал завтракать. В моём распоряжении были баночки по 0.25 – «Борщ», «Свекольник», «Рассольник», судак в стеклянной банке 0.3, в томатном соусе, кабачковая икра, голубцы в стекле (банка 0.5), перец фаршированный (банка 0.75), компот из ревеня (банка 0.5). Зеленый горошек мозговой (железная банка), кукурузные хлопья, сыр ярославский, сыр закусочный (угличский сырзавод), икра кетовая, пиво рижское.

Съесть всё это я не мог. Я руководствовался принципом, не съем, так понадкусываю.

Итого, помимо двух можков у Дро было полным полно чистых кассет.

– 5 кассет МК-60-1 "Ассофото", контак.

– 10 кассет бакинского завода магнитофонных кассет (тоже МК-60-1)

– 10 кассет "Полимерфото"

– Двадцать кассет МКЧ (московский опытный завод "Грамзапись")

–2 кассеты "Chromdioxid", МК-60

–10 катушек "Магнитная лента тип А4409-6Б" 525 метров.

–Магнитная лента "Свема", 3 штуки.

–2 гэдэровские кассеты "ORWO" (Made in GDR)

–Лента магнитная, тип Б-3716, 4 штуки.

-Что делать? – спросил я.

–Жрёшь? – спросил он.

–Да, а ты?

–Ладно. Не знаю, что делать. Давай смотреть на всё это и тащиться.

–Давай.

И правда, больше никакой задачи не было. Я включил кассетник и сделал первую запись своего аудиодневника:

"Я придумал очень серьезную штуку. Дело в том, что у нас очень много людей занято сочинительством. Более того, вся эта масса еще думает, что они достойны похвалы, поглаживание по голове/головке, званий и проч. Но вот в чем беда – всю эту массу некому читать. Она читает себя сама, но читать же некогда. Да и потом, каждый – гений. Зачем гению опускаться? Итого, у каждого писателя – по 5-6 читателей за долгие годы. Ну и плюс, на сайтах стоят счетчики, так показываются утешительные цифры. Например, может стоять показатель в несколько тысяч. Или десятков тысяч. Если вам от этого легче, можете верить.

Я уже говорил в одном эссе про разработку Обезьяны-автомата. Это такая обезьяна, которая вас читает и хвалит.

Но этого мало.

Я придумал идею. На ее реализацию достаточно всего 70 тыс. $. Много это или мало? Нет, это очень мало. Когда разрабатывают серьезный продукт, то считают, например, так:

Берем 300 000 $.

Сто пятьдесят – хозяину.

100 – менеджерам.

10 – на уборщиц.

10 – на офис.

10 – на программистов.

Здесь же ничего такого и не потребуется.

Итак, будет социальная сеть, которая может называться, например, "Валя Поликарпова.Ру"

Не именно так, но в плане символичности такое название подойдет.

Каждый писатель получает громадную аудиторию. Как? В сети будут огромные массы разумных роботов. Они будут всех авторов читать, а также покупать электронные книги. Таким образом, автор, выпустив е-бук тиражом в 100 тыс. экз, спокойно его продаст. Роботы будут автора хвалить, приглашать на творческие вечера, хлопать в ладоши, писать рецензии, провозглашать новыми Пушкиными и Толстыми.

Техническая сложность – сами роботы, они должны не просто существовать, но и понимать то, что читают. Роботов нужно миллионов 10, я так понимаю.

Разработка займет года два.

Если поделить требуемую сумму на 2 года, то это не так уж много. Зато восточно-славянские пишущие массы смогут наконец найти свою реализацию, и таким образом, мы получим первую в мире Гипер-читаемую аудиторию, которая будет включить в себя еще и элементы сколковской модернизации.

Кстати сказать, в месяц у меня не так уж много будет получатся. Это чтобы жаба не душила, что много прошу. Нет, почти задаром.

Зато по прошествии этого времени социальная сеть "Валя Поликарпова.РУ" засияет.

Знаете, какой выход по бабкам? Каждый писатель и поэт просто сбрасывается по 200 рублей, и всё.

Жалко, что ли?

Ради будущего, ради славы – оно ведь ничего не должно быть жалко. А представляете, какая у нас нация потенциальная? Сколько интеллекта в разумной биомассе, сколько силы?"

20. Говорящий кот

Зачем они прислали нам кота, не знаю. Я сразу стал ругаться. Дро был настроен лояльнее. Я не говорю, что я люблю, что я не люблю. Нет, меня один раз послали проверяющим, официальным инспектором на склад. Это был склад резиновых изделий. То есть, это были резиновые женщины. Я был зол, чувствуя, что шеф, конечно, и не собирался прикалываться надо мной, просто надо было кого-то посылать. Но я воспринимал это как личную обиду. Но в итоге я себя пересилил, стал улыбаться, говорил о пользе таких продуктов, и всё тотчас пошло как по маслу. И я тогда отметил про себя – как всё же полезно держать себя в руках.

Дисциплина.

Это был прокол. Я, наверное, тем самым показывал, что я нахожусь на расслабоне. Но это иллюзия. Я не бываю на расслабоне даже дома.

–Типа что, – сказал кот, – типа на хату новый зашел? Сразу порядки? Я, между прочим, седьмого класса. А вы что? Жрёте, товарищи. Я пришел работать. Вы, пардонс-с, колотите понты.

Он был полосатый и большеглазый. И такой мечтающий взгляд, ничего человеческого. Никогда бы не определил, что но говорящий. Шерстяной. Погладить бы. А как? Он же сволочь! Явно сволочь. Кто его звалю

Нет, конечно, шеф подослал его, чтобы испортить праздник бытия.

Полосатый стукач!

–У нас правила короткие, – ответил я.

–Какие еще правила? – спросил он, забравшись на стул.

–Хочешь жрать – не кричи. Не прыгай на стол. Не сри в углу!

–Да ты сам не сри в углу! – он разозлился. – Что ты себе позволяешь?

–Я, я могу. Ты ж кот. А я знаю, кот все время жрёт. Только мясо покажи, тотчас накрывает тебя. Любого кота накрывает. А ты чем лучше? А? Ответить мне.

–Меня не накрывает, понял.

–Ничего я не понял, – ответил я.

Словом, ругались мы не на шутку. Потом, вытурили его.

–Шеф узнает, шеф узнает, – говорил он напоследок, собирая чемодан. Было жалко на него смотреть – чемодан большой, хотя и кошачий. Представляю. Нет, он сильный, кот этот. Иначе, человек поэтической души (ну я, например), просто расстроился, представив, как он выходит в темный осенний вечер, весь такой полосатый и беззащитный, обиженный, обездоленный.

Нет, конечно, я его вернул. Да и Дро сказал:

–Слы, товарищ, мы ж шутим. Что ты?

Он повернулся. Правда, на его кошачьем лице, на его полосках отображалась грусть. А ведь наверное, серьезный агент. Дурака бы не послали.

–Ладно, вот что, – проговорил я, наконец, – ты умеешь сочинять?

–А что именно? – спросил он, всё еще стоя на пороге.

–Песни. Нам нужны песни для ансамбля "Курение".

–О, ну такая тематика....

–А ты не куришь?

–Курил. Бросил.

–Бухаешь?

–Смотря что.

–Дурак, – сказал Дро, – ты – в СССР. Вокруг – настоящий рай бухла.

–Я был в будущем, – возразил кот, – там больше.

–С тобой не поспоришь, – сказал я, -как тебя зовут?

–Клинских, – ответил кот.

–Специально, что ли?

–Нет. А что тут такого? Я – Клинских. И отец мой был Клинских. И дед. А вот у прадеда фамилия была Цекало.

–Хрен редьки не слаще, – проговорил я, – ладно. Давай есть. Видишь, есть будем. Давай.

–Я взял с собой консервы, – сказал Клинских.

–Кошачьи?

–Нет. Киберформирователь.

–О, – проговорил Дро, – это жуткая вещь. Мне даже не дали её в руках подержать. Такая банка, просишь – дай мне молока – даёт молока. Просишь – дай мне масло верблюда на хлебе. Даёт масла верблюда. А еще, хочу светлый токай – на. А еще хочу, например, Бланко. Вот тебе. Ты часто видишь в магазине Бланко?

–О чем ты? – не понял я. – Черт, где сигареты?

–Вон, пачка "Золотого руна".

–Почему только Бланко, – сказал Клинских, – Jose Cuervo, Соуза, Camino Real. Что хочешь.

–Ты пьешь текилу? – осведомился я.

–Я привык обходиться спортом и языком. Ну, немного вальерьянки.

И вот, он, гад полосатый, сломал нам весь кайф. Я хотел поесть кровяной, докторской, таллинской, соус томатный грузинский, мифических шпротов, ну и хотя бы, наконец, чистой иваси с картошкой, но тут он достал из своего чемоданища эту жуткую штуковину. Она маленькая, словом сказать. Жмешь на кнопку и говоришь: эй, железо, давай мне кусок копченой акулы Мако, и вот – вокруг туман, и всё. И жри, друг.

–Слушайте, – сказал Клинских, – анекдот. Сидят в кругу дворовые коты и спорят, кто из них ленивее.

Один говорит:

– Вчера мне бросили огромный кусок колбасы. Так я поленился к нему подойти!

Второй говорит:

– Это еще что! Вот я вчера такую кошечку видел! Но поленился с ней погулять.

Третий говорит:

– Вы вчера слышали в нашем подъезде громкий крик?

– Да, – отвечают пораженные коты.

– Так это я себе на яйца сел – а зад поднять было лень!

-Сидр, – сказал я, не замечая.

–Лучше бы в бутылках найти, – ответил Дро.

–Вы просто не привыкли, – проговорил Клинских, – киберформирователь опередил все естесственные продукты. А хотите ещем анекдот? Однажды Ф.М.Достоевский, царство ему небесное, поймал на улице кота. Ему надо было живого кота для романа. Бедное животное пищало, визжало, хрипело и закатывало глаза, потом притворилось мертвым. Тут он его отпустил. Обманщик укусил бедного в свою очередь писателя за ногу и скрылся. Так остался невоплощенным лучший роман Федора Михайловича, царство ему небесное, "Бедные животные". Про котов.

–Ты самокритичен, – заметил я.

–О, – сказал Дро.

Внутрь киберформирователя, то есть, как бы наверх, надо было что-то ставить. В данном случае, посуду. В данном случае, четверть.

И вот, поднимается легкий туман, и она, четверть эта, наполнена сидром.

–Гаси! – сказал Дро.

21. Поездка

Мы заехали на Придачу. Ловить там особо нечего, но решили сканировать с помощью нюха. Ованеса пришлось завербовать. Иначе не получалось. Иначе, как возить его по городу? Тем более, своей машины не было. Можно было, конечно, угнать, перебить номера, но было в лом. Решили, что так будет проще. Да и мы ему платили.

Что касается самой Придачи, то плюс в том, что станция то глухая, хотя и в черте города. Вот там Клинских слушал рельсу.

–Вот видите, – сказал он, – одно дело – ломовая, грубая, сила. Другое дело – экспертная оценка.

–И что-то слышно? – осведомился я.

–Через рельсы любой железной дороги, в любой точки пространства, виден весь мир. Это словно радиотелескоп, который установлен на планете Плутон. Если вам нужны звезды, сократим хотя бы эти астрономические единицы! А вот скажите, Ованес, у вас есть дети?

–Дэти? – удивился Ованес. – Есть. Хачик, Бабкен и Агасик.

–В честь Андре Агасси? – спросил Дро.

–Не знаю, – Ованес пожал плечами.

–Поздравляю, – произнес Клинских, – поздравляю.

Никто ничего не понял. Нет, он тут был на высоте. Но все же спасибо, конечно, центру, что не прислали коня. Или там обезьяну. Нет, я немного вру. Я люблю обезьян. Я бы дома держал. Просто, если бы кто-то мне напомнил об этом. Сказал бы. Жена бы сказала.

Вообще, у агентов нет жены. Это, скорее, женщина-галочка. У неё есть штамп в паспорте. Так солиднее. Деловая встреча. Я был во тьме веков, что она делала, чем занималась, это никому не надо. Но, конечно, всё время некогда. Обед в ресторане. Ужин в кафе, в нашем доме, в нашей башне, можно жить и никуда не выходить. Но это если жить. Это если там бывать. С этой точки зрения, если подумать, зачем вообще квартира? Жить тогда в гостинице. И хватит. Да, но дома всё же есть и отсек оружейный.

Нет, всё это утопия. Но и разводиться незачем, потому что всё равно будет некогда. Всё же надо что-то изобразить.

Я подумал, что нужен, конечно, новый картридж. Пару полей. Например, сад, пошире, подлиннее. Километровый сад. Картридж будет дорогим, и, возможно, с абонплатой. Но фиг с ним.

Что касается мечты?

Наверное, Мизия прав. Нет, он жизни не достоин. Его нужно растереть. И даже и рассуждать о нём нечего. Но он свалил, чтобы ходить внутри СССР. Поэтому, что вы, какой картридж!

Я чихнул. Это были недолжные мысли. Мизия! Жалок, мерзок. А я думаю, я его допускаю в свои мысли.

И всё же – домик на берегу. Где-нибудь под Сочи. И жить из 65-го в 80-й год и назад, и всё. Ну, и развлекаться. Но он, сволочь, конечно, не может развлечься, это гнойный ум....

Мысли продолжались. Ованеса курил Ту-134. Болгарский табак. Дро предложил мне засадить с горла. Это была Любительская горькая, 28 градусов, Гост 7190-71. Я облегчил жизнь. Погода двигалась уже к средней осени. Не месяц май. Мы же одевались легко. Ованес, впрочем, обещнулся достать пару кожаков. Хотя, если разобраться, на кой чёрт понты?

–Слышу, – сказал Клинских.

–Что там? – удивился Ованес.

–Слышу всё.

Мы не комментировали. Он, чертов кот этот, наверное был к месту. Но мы правильно сделали, что заставили его зайти с трудностями. Да и потом, кот ниже по рангу, чем человек.

–Все железные дороги мира словно антенна, и мировая ночь в моих ушах, – сказал Клинских, – и сердце моё возбуждено, потому что если ты видишь свет, ты взволнован, но если и видишь тьму, ты также взволнован. Ты светишься особенным электричеством.

Ему никто не отвечал. Видимо, он сам по себе любил поэтику.

–Вы ищите, значит – искатели,– сказал он.

–Если это кто-то увидил, он сам себе закажет скорую помощь, – проговорил Дро.

–Я же не заказал, – сказал Ованес.

–Ну, у тебя семья. Тебе нельзя.

–Сэмья!

–И вот, даже пролёт кораблей где-нибудь в поясе Коппера отражается здесь, – сказал Клинских, – вы знаете что-нибудь про корабли?

–Чьи? – спросил я.

–Кто его знает. Кто его знает.

–Я много знаю про корабли, – проговорил я, – чаще всего, это – мерзкая посуда для соевого масла и рыбьего жира. Любишь рыбий жир, Клинских?

–Тс-с-с.

Он замурчал, потерся о рельсу, а потом сообщил:

–Хользунова, дом.12. Завтра. Надо быть начеку. Ованес, вас не обманывают?

–Когда? – не понял тот.

–Нет, чтобы вы нас не подвели. Нам завтра будет нужна тачка.

–Что-то ты раскомандовался, – заметил Дро.

–В данном случае, заметьте, – ответил Клинских, – в данном случае. Но это не то, что вы думаете. Парочка двух Арф-Даш, как вам такое?

–Какого еще чёрта? – возмутился я.

–Этого я, товарищи, не знаю.

На том мы и уехали. Надо было либо собираться с духом, либо вообще не собираться, либо собрать летающий бот и послать его на осмотр местности, но всё это надо было делать сразу, потому, чтобы не заморачиваться, мы выкупили спекулятивный товар – тут была "Мальборо", ликёр "Старый Таллин" и забугорные пластинки.

Нет, я не герой. Я не горю. Я приучил себя вообще не волноваться, не соваться, стараясь быть как можно бездушней. Человек-машина. Дро всё-таки занялся. Можно подумать, он был не готов. Прямо сейчас. Выехать там. Дежурить всю ночь, до появления. Если надо, экранироваться, чтобы тебя не видели люди. Я, если что, взял бы с собой пару пузырей. Но, впрочем, не надо. Не надо.

Киберформирователь сготовил нам хороших пельменей и борща. Душа отдыхала. Осталось, конечно, еще и дождаться каких-нибудь девочек, но и фиг с ними, если нету.

22. Новая запись в аудиодневнике

Одни пишут дневники томами, чтобы сейчас же получить деньги и съесть их. Знаете, как едят деньги? Во рту – хруст. Корочка денег. Поджарились они хорошо.

Когда ты не в форме, то сложно написать даже одну страницу воспоминаний. У тебя слишком потная мысль. Протирают такую мысль не рукой.

Жизнь очень быстротечна, а в аду тоже есть бытие. С этим всё в порядке.

Теперь давайте помучаем себя, играя воображением. Бывает много форм "зачем".

Зачем я ем? Хороший вопрос? Да.

Еще зачем. Я знаю женщину, у которой три года не было секса. Она не старуха, однако, она поступает так – утро она кладёт в рот и жуёт. Она понимает, что это плохо – ходить с такой жвачкой, а потому начинает защищаться. Понятное дело, что мужики обходят ее стороной.

Её звали Нос, если что. Но я не писал про это раньше. Но сейчас я говорю. Но это одно и то же, потому что пишу не я, но магнитофон.

Спецчеловек.

Он существует для энергобаланса. Вы думаете, если вы – гений, то вам всё можно. По идее, оно б и неплохо, если бы так было. Но спецчеловек следит за вами. Не думайте, что он прилетит с неба, просто оглянитесь, посмотрите на всё то, что растёт рядом с вами.

Спецчеловек.

Раньше считалось дурным тоном вываливать на страницу кишки.

Сейчас наоборот. Ножик, разрез – ах, какой я прекрасный философ, мастер жизни! Но это касается вообще созидателей текстов, но вовсе не созидательниц. Тут всё иначе. Про ребро мне говорить надоело. Вообще, почти всё надоело. Открывать в жизни почти нечего. Я не хочу ни идти в горы, ни лететь на самолёте, ни нырять в марианскую впадину. На луну не летают. Жаль. Я давно говорил – самое главное – это если ты прилетел на луну, не важно, каким путём. Я считаю, можно даже прийти пешком – долгими путями – и это считается. Можно добавить, что мне все равно – кто дурак, а кто умный, кто ворует, а кто честно живёт.

Нет, если человек не нравится – то почему бы не стукнуть ему по голове. Просто так. От желания разрядиться. Но это не суть и не вещь.

Бывает еще ленивый язык. Это когда в лом сказать "А". Еще я всегда боялся сухих людей, но теперь стало безразлично. Пьяницы – это тоже плохо.

Если писать по одной страницы в день, то через год выйдут большие мемуары. Но для этого нужно придумать функцию для протирки потных мыслей. Иначе и этого не случится.

Продать мемуары! Просто так я не могу, а продам – их растиражируют, все обо мне узнают, то-то шеф будет в обломах. Меня начнут спрашивать, меня начнут показывать.

Очень хорошее занятие – сурковать. Значение этого слова я определил раньше. Возможно, это почти что спать, однако, это лишь грань.

Существует класс женщин, у которых в голове – разрушенные улицы. Это буквально. Если изобрести прибор, который бы воспроизводил образы на экране, вы так всё и увидели. Как правило, у них – блестящие глаза. 10 стихотворений в жизнь, пара рассказов, чтение, как способ воспроизведения пыли с этих улиц. Я не знаю, почему так, потому что я ничего не знаю. Возможно, правда были такие улицы, и на них стояли колбы с зародышами этих женщин. Потом произошла трансформация. Большинство из них – девочки "10 минут первого тайма". Я – о сосредоточении на себе и о способе передачи энергии с помощью общения.

Вы здесь мало добьетесь.

Вам скажут, что есть боль. Но вселенскую боль знают только поэты, а быть спринтером с дистанцией на 5, 10 метров – это не то.

Я уже оставил женщин с этими самыми разрушенными улицами, с этой странной трансляцией. Когда мне надоест, я оставлю этот текст, и он будет идти сам собой, без особенных пространственных бигудей.

Однако, поговорим о женщинах и дальше, так как существует совершенно лунная безнадежность – как будто я обязан кому-то принадлежать.

Нет, пугает неизвестность. Ведь рано или поздно листья осыпаются, и ты осыпаешься. Когда ты идешь по земле, то не знаешь, сколько слоёв под тобой. Сейчас всё это – однородная масса. Говорят, и до потопа была цивилизация. Тогда – слой еще больше.

Представь – говоришь ты всё это, говоришь, а она не слышит ни черта. Нет, она тобой восторгается, конечно, но всё это рефлексия, всё это песок.

Псссс.

Ветер подул, песок полетел. Пыль. Всё прочее. Ну ничего, ведь и ты только сам себя слушаешь. Поэтому, в общении не всегда просто – это от эгоцентризма.

Знаете, что такое обрывки? Что угодно, верно. Есть даже такой стиль изложения бытия, рассчитанный на пару читателей или слушателей в мире. Больше никто это читать не будет, если, конечно, не совершить какую-нибудь общественную прокачку, вложив миллион. Да, говорили о женщинах, но это – отдельная тема. Что тут не пиши, окажется, что ты снова мотал на руку носки.

Что делать, когда ты всё сделал?

Некоторое время образы в голове приобретают отчетливо-угловатые тени. К тебе приходит цыплёнок-будда. Он осознал себя сразу же после появление из яйца. Тут понимается, что жизнь не напрасна. Скажешь – если ты разорвал круг перевоплощений, то всё и закончилось. Финал.

Нет, есть альтернативное решение – ты возвращаешься назад, чтобы помогать живым существам. Своим явлением и картиной себя на фоне реальности ципленок-будда говорит о правде. Это – один из ответов на вопрос, что тебе делать, когда ты всё уже сделал, и тебе ничего не надо. Ты хотел быть самым умным – пожалуйста, ты самый умный. Ты хотел быть богатым – вот вам на кону – миллионы. Ты хотел написать штук двадцать томов мемуаров так, чтобы они все были разные – штамп ОТК – принято. Что еще? А, полёт на луну. Но, я знаю более простой способ достичь всего – справиться с самим собой и держать в руках кнопку от Сансары.

Вы так можете?

Тогда, и нет сомнений – что всё сделано. Другое дело, что лента конвейера продолжает двигаться, и вы всё еще едите. Надо что-то делать, чтобы не превратиться в камень.

Можешь кому-нибудь предложить:

–Хочешь себе в голову жесткий диск?

–Зачем?

–Будешь всё знать.

–Что это такое?

–Это – цыплёнок-будда. Я ношу его в кармане.

Нет, никому за просто так этот жесткий диск не нужен, нужно еще убедить в его необходимости. Почему – нет. Ты же хочешь, чтобы у тебя были друзья. Так же нельзя – что всё двояко безразлично, и, в то же время, ты поглощаешь любой образ, будто бы ты сам его родил. На этом о жестком диске закончим.

Можно продолжить тему, словно бы вы разбили ящик с кафелем. Кусков много, ничего не собрать. Такие и слова. Человек человеку – учитель. Даже если вы собираетесь кого-то побить, это тоже урок, при чем – обоюдный.

С этого момента можно поменять ритм, применив новую тактику. Надо еще раз напомнить – существует действительно двухчеловековые произведения по потенциалу своему. Это надо запомнить.

23. Lager Beer. Еще одна запись в аудиодневнике

С собой нельзя брать никакие вещи. Но я нарушил правила. У меня была банка Lager Beer, чтобы сравнить. Мы пробовали на пивняке. Народ сразу решил, что баночное вкуснее, так как красивше. Все это напоминало, будто бы индейцам привезли бежутерию от господ.

И это всё камень в огород совколюбов. Вы просто забыли. Это было тогда. Теперь я сам понимаю – совок – слово хорошее.

СССР.

Нет, я сравниваю себя того, который жил мелкими тупыми работками, я даже был и специалист по ножам, правда, никого я не резал. Я лишь их бросал в цель.

–Что за пиво?

–Лагер.

–Лагерь?

–Лагерное, видимо.

–Да ты чо.

–Это у них, видать, в ихних лагерях, такое пиво дают.

– В каких ихних?

– Ну, северное?

– Не знаю.

– Холодное. В морозилку клал?

– Да.

– Ишь, лагерь.

24. Письмо от Александра

Есть выражение «В аду – хорошо». Давайте начнём рассматривать его тут же, прямо здесь, потому что никто не знает, в чем его смысл здесь, что уж говорить про наличие смысла там.

В аду часто показывают материальные блага, которые ты хотел взять с собой и не взял. Это первое. На второе – линейка с демонстрации искры жизни на фоне вечной ночи. На третье может быть что-угодно. Очень часто – водка.

Вопреки знаниям и незнаниям, в аду много пьют.

Из ада часто выходят. Торчать вечно там ни к чему. Вас делят на два кусочка. Первый – пустой, а второй – настоящий. Настоящий оставляют, пустой выпускают. Тут всё просто и не требует дополнений.

Размышляя с этой точки зрения, хочется вдуматься – если ни в чем смысла нет, то что же, расслабиться и жить, радуясь? Верно. Проблема же не в вас, что только вы это понимаете.

Утро в аду может начинаться с дождя. Фиолетовые изгибы бесконечной земли. Семена плохого рассвета. Ночь прошла, утро – с вывернутой сединой. Сегодня не будет завтрака. По железной дороге навстречу к вам едет ужасный поезд. Дым его труб напоминает выхлоп "Титаника". Он всегда страшен, даже теперь.

Поезд тормозит. В окне виднеется демон, клыки его свисают, ремни. Ему пора обратиться в мастерскую по расточке рта.

–Я приехал, – говорит он, – пять вагонов спирта. Вставай. Бухать будем.

–Снова бухать?

–Что ты предлагаешь? У тебя есть предложения получше? – спрашивает демон.

Я не знаю, если честно, с кем он разговаривает. Давайте вести диалог от первого лица, чтобы не терять линию повествования.

–Да, – отвечу я, – только это. Давай, отцепляй вагон.

–А не надо отцеплять, – отвечает демон, – не поеду я дальше, буду тут стоять. Поставлю тормоза. В аду только и делают, что пьют и говорят. Больше никакого занятия. Нет, конечно, можно вариться в котле или сидеть на сковородке, но это уж как дышать, без этого никак. Я, если честно, сам сижу в котле с кипящей водой, хотя и жарко, что терпеть нельзя. Всё потому, что надо протрезветь. Но в котле не всегда протрезвеешь, если ты выпил пол поезда. Засыпаешь. Неплохо трезвит висение на крючке, когда тебе сзади прокалывают позвоночник, и трепыхаешься, радуясь новым ощущениям. Но ладно. Слишком много разговоров.

–Ты говоришь. Я молчу.

–Да. Когда сидишь первые сто лет, ты еще что-то вспоминаешь. Даже водка не помогает, и потому, приходится поддерживать все эти разговоры. Как я могу мало молчать, когда я только и делаю, что разговариваю. Я уже практически спортсмен-разговорщик. Что тебе количество, что качество – все это мне доступно. Я могу говорить до бесконечности.

–Если тебя отправить наверх?

–Нет, "наверху" – такого понятия нет, ты еще не понял, – он открывает вентиль, подставляет ведро. Это – первое ведро. И он продолжает:

–Ты делаешь маленький бумажный кораблик и пускаешь его в море. Как ты думаешь, как долго он будет плыть? Это и есть – реальный мир, и то, куда бы ты меня отправил, это всего лишь отрезок времени, пока этот кораблик не утонул. Ты просто еще не избавился от иллюзии. Но во вторые сто лет всё это и забывается, и можно пить спирт, не опасаясь дурных вопросов. Я знаю, прямо сейчас ты скажешь, что это – не иллюзии, а вопрос понимания. Ты просто не избавился от мыслей. Вообще – от мыслей. Они не нужны. Сама суть познания – это механизм, чтобы биологическое существо взрослело, набирало опыт и продолжало свой род. Всё это только для этого.

Наливает – стаканы литровые. Если вы думаете, что в аду как-то особенно легче пить, то тут вы не правы – всё, как обычно. Литр – он и есть литр. Спирт зеркально чистый. Я всё-таки думаю, что он не прав на счет маленького бумажного кораблика. Но всё это – бесполезные мечты, потому и мечтать вредно, и всё начинается с самого низу. Но, видимо, всё верно – первые сто лет в аду проходят под знаком былого, и от этого невозможно отвязаться. Мысли – в очереди. Одна глупее другой, но всё это не важно. Вот привезти этот поезд наверх, как будет хорошо. Впрочем, там, очевидно, антиалкогольная компания. Там – смысл. Здесь – в разговоры. На самом деле, в аду еще есть и кабаки, и туда можно прошвырнуться чуть позже. Я думаю, мы соберемся и поедем, хотя сейчас это кажется очень мелкой, одноштучной, деталью.

Одни разговоры.

Можно подумать, котлы и сковородки могут кого-то серьезно увлечь. Я бы еще так добавил: в наше время... Нет, время всё время одинаковое. Водка – она может быть разной. Он это подтверждает:

–Попробуй. Сегодня как будто еловая.

–Это же полная переработка.

–Да. Запах составляет очень маленький процент от общей массы, потому он и сохраняется. Кстати, я решил, что сегодня будет закуска.

Он ставит на железнодорожный щебень ящик, и там – какой-то непонятный закусон, но это не важно, всё не важно. Начинаем пить, очень долго, пока не надоест и не потянет на приключения. Да, тогда – сигнал – ту-ту, едем в близлежащий город, но это уже совсем другая история.

Я просто размышляю, мой друг. Просто размышляю. Ничего личного. То есть, всё личное. Мне нужно, чтобы это кто-то читал. Ты обязательно будешь читать.

Для одного человека – хорошо. Для другого – плохо. Социальная сеть – это усы от рака. Надо задать вопрос – вы едите раков?

Вы едите раков с пивом?

Ответы (женские):

–Нет, это не модно, это совково.

–Да я лучше куплю сырок "Джексон", 10гр (США) и буду ходить с ним, при встрече с друзьями показывать – смотрите, у меня – сырок "Джексон", 10 гр (США).

–Нет, это – не модный продукт.

Ну, многие мужики едят. Это ясно. Это когда уже новая, модернизированная человекомасса, подрастёт, тогда раков с пивом будет есть нельзя. А, пиво запретят вообще. Сигареты будут по тыще рублей за пачку выдавать по паспорту. Ну, мы не доживём. Надо просто заранее приготовиться валить. Например – в Венесуэлу. Чем там заниматься, я не знаю, но думаю, это возможно.

Так вот, когда раков объедают, остаются шкорки. Усики. Из них и составляется социальная сеть. Я знаю много – особо герлз – которые составляют умопомрачительные аккаунты, и в их профайле содержатся едва ли не тайные знания. Но, встречая всех их в реале, я начиную не подеццки грустить. В этом – один из конусов действительности, и вообще – это и есть бессмысленность.

Представьте, вы встречаете человека, который годами не развивается, но профайл – словно бы само лицо стиля.

Фотки.

Я-на-фоне-красивых-стран.

Да нет, это не грустно. Если девы еще не остыли, тяните их в кровать. Их профайлы для этого и созданы, чтобы показать – вот – дорога. Дорога в кровать.

Если человек постоянно в записках пишет про секс, и говорит, что он – писатель – значит, он не писатель.

Если поэт постоянно в записках пишет про секс, и говорит, что он – поэт – значит, он не поэт.

Зачем мечтать?

Живи.

Созидай, люби. Не надо писать про секс.

Чем больше человек знает, тем меньше у него смысла. Именно поэтому учатся действовать по пунктам, доползая до следующего пункта, написав на футболке большими буквами – ХЗ.

Обсценная лексика в записках нужна, если вы умеете ею пользоваться. Однако – посмотрите – если вы всерьез считаете, что у вас будет билет на тот конец мира, в другую жизнь, метафизически – то надо сразу подумать – ведь Будда возвращается. А значит – и вы вернетесь. Будете смотреть на свои творения сверху вниз.

Нет, если желаете – пусть именно непрозрачное стекло слова и созерцания и будет мостом.

Здесь надо перейти на другой мосток, и пусть так и будет.

25. Акция

От Александра были еще письма. Я решил сразу же не заморачиваться. Дро запускал Википедио, снова получая искру от телевизора. Информация была ему не нужна, он просто подслушивал, как друг о друга трутся байты. Словно медведи о земную ось. Надо, я вам полагаю, сказать, что некоторые люди видят молекулы. Вот так вот – смотришь на воздух и видишь – он состоит из молекул. Поверить в это нельзя, это особенность глаза. Но вот Дро видел.

Вообще, один товарищ, Векленко, сказал, что Дро – он самый настоящий. Это Драстамат Канаян (1883 – 1956), место смерти – Бейрут, Ливан. На счет смерти, правда, то мелочи жизни – берешь человека, например, в году эдак в сороковом, доставляешь сюда. Ну, или клонируешь. Но всё равно не очень верится. Зачем он? Других что ли нет. Или, может, эксперимент.

Так вот, он потому, может, и слушал это шуршание частиц. Нет, ну необыкновенная форма наркомании. Слуховое наслаждение чем-то совершенно левым. Мы всё больше молчали, мне казалось, что Клинских обязательно найдёт где-то музыкальный инструмент, чтобы сыграть. Да, но почему я думал?