Текст книги "Ussr (СИ)"

Автор книги: Сергей Рок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Ну, и там почему так все было поставлено – нельзя было ни воровать там, ни разными делами неподобными заниматься. Только созерцать и делиться впечатлениями. Ну и видимо, были теоретики всей этой штуки, но я их не запомнил.

-Это правда или нет? – спросил я.

–Это дневник, – сказал Клинских довольно.

– Ну ладно, – проговорил я.

– Ладно.

– Слушай, почти все проходили сеанс регрессивной терапии. Мне просто интересно, что ты видел?

– И видел, и слышал. Думаешь, я был котом? Нет, я был процессором. Это меня возбуждает.

73. На ресторане

Мы порешили действовать аккуратно. Когда стемнело, вы выбрались из квартиры. Ованес показал на припаркованную у котельной «Копейку».

– Взял у Сёмы, – сказал он.

–А чо Сёма? – осведомился я, открывая дверь.

Клинских заскочил первым и прыгнул на заднее сидение.

–А? – не понял Ованес.

Словом, мы поехали. Я был за рулём. Дро пил с горла "Жигулёвское". Я не удержался.

–Нарушаете, – заметил на то Клинских.

Ехали как раз на ресторан. Было еще достаточно рано, час восьмой. Ованес шел впереди на своей "шестёрке". Да, надо ж напомнить – работал он на двадцатчетверке. Если он на работе, то, конечно, возит нас на ней. Там у них в таксопарке всё схвачено. Да и кто его сдаст – он – известнейший спекулянт. Но всю цепочку вы знаете, и Надя в ней – важное звено. Словом, мелкая таксо-мафия. Да, вне работы он ездит на своей "шохе". Совковый тюниг – все как полагается. Розочка на ручке коробки передач. Вентиллятор в салоне. Наклейки. Гэдэровские переводки с бабами. Дополнительные часы на панели. Хорошие чехлы. Видать, жена шила. При том, Ованес, он, конечно, хоть и таксо-мафия, но всё это домой, всё это – для семьи. А что до баб – ну, у таксистов же другая кровь. Дэвушка, дэвушка, поэхали, да? Но это мысль. Я ж не знаю.

По пути нас таки тормознули менты.

–Смотри ему в глаза, – сказал я.

–Смотрю, – ответил Клинских, – а вдруг это – Мизия. Сейчас он нас выкупит.

–Зачем ему это?

–Он должен чуять.

–Он бы начал валить, – проговорил Дро, – и тут бы спалился. Кто суетится, тот шашлык.

–Любишь шашлык? – спросил я у инспектора.

Дело не в том, что о поддельных документах я даже не заботился. Дело в излучении. Побочный фон может распространяться в радиусе до километра. И тут наш кот прав.

–Люблю, – ответил инспектор.

–Приезжай, поедим.

–Да, а когда?

–А когда хочешь.

Так мы и двинулись дальше. Я продолжил пить пиво. Вечерный воронежский трафик, конечно, не чета трафику постосоветскому – но мы туда и не собирались. Нет, конечно же, здесь были и машины, и троллейбусы, и шедший через мост трамвай, и усердные солдатские сто тридцать первые, и даже какие-то грустные мопедисты. И, глядя на проезжающего чувачишку, я подумал – почему же мы не проэксплуатировали эту тему? Завтра! Обязательно! В магазин. Надо купить мотороллер, или мопед. Нет, последний предпочительней, но тут проблема горы – советские мопеды слабы и не могут взять сколько бы то ни было серьезные препядствия. Будь то "Верховина", будь то "Карпаты". А я бы хотел какую-нибудь "Ригу-7". Но люди будут пялиться. Взрослый дядька, и на велосипеде с мотором чешет.

Мотороллер! "Вятка-электрон"!

Можно еще купить "Восход 3М". "Минск". "Ява". "Иж-планета". "Иж-юпитер". "Чезета". Чёрт, как все хорошо. Но, если встретится Мати Матияс.... Но нет, конечно, проскочил – теперь он уже тут не появится. Не надо домыслов.

Ованес припарковался и вошел внутрь. Мы тоже припарковались. Клинских выскочил и пошёл внутрь. Решили для начала, что этого будет достаточно.

–Еще есть пиво? – спросил я.

–О, конечно.

–Открой, не в падлу.

–На.

–Черт, извини.

–Что с тобой?

–Забыл сигареты.

–Ты влюблён?

–Дро, я на работе, – сказал я.

–Я пошутил. Все мы на работе – роботы.

Закурили "Пегас". Табак неплохой, главное, не покупать липецкие сигареты. Нет ничего хуже в природе. Даже страшно представить, что это зелье делают для людей. Но и для нелюдей оно не подойдет – так как при общей вони крепость – так себе. "Прима" (Ростов-на-Дону) – очень приличная "Прима". Куришь и радуешься. Овальные сигареты "Полёт". Сигареты "Солнце" – очень мягкие, ароматные. Без фильтра.

В "Копейке" был магнитофон – большой, железный, едва ли не бронированный. Стали слушать "Одесситов". Музыка модная, а уж среди таксистов – так номер один. "С добрым утром, тётя Хая, вам привет от Мордехая, он живёт на пятом авеню". СССР, что тут еще добавить. Что еще можно слушать в машине? Ладно там, дома. 82-й год. Масса пластинок. Хелена Вондрачкова. Круче, чем Пугачева. Дин Рид. Карел Готт. София, конечно же, Ротару. Лещенко.

Дро на счет этого выдал спич:

– Большой детской хор ЦТ и ВР п/у Виктора Попова – Детство – это я и ты (Юрий Чичков– Михаил Пляцковский)

Ксения Георгиади – Поезд юности (Олег Иванов – Лев Ошанин)

Лев Лещенко – Магнитка (Братья по горячим делам, Александра Пахмутова– Николай Добронравов)

ВИА "Самоцветы" – Амурский вальс (Серафим Туликов – Михаил Пляцковский)

Людмила Рюмина – Цветы России (Евгений Птичкин – Вениамин Бутенко)

Заур Тутов, засл.арт.Кабар-Балк.АССР – Пройдя сквозь годы (из к/ф "Не бойся, я с тобой", Полад Бюль-бюль оглы – Алексей Дидуров)

Надежда Чепрага, засл.арт Молд.ССР – Молдавские кодры (на молд. и рус.яз., Евгений Дога – Владимир Лазарев)

Юрий Богатиков, нар.арт.Укр.ССР – Осеннее золото (Игорь Шамо – Дмитро Луценко)

Татьяна Рузавина и Сергей Таюшев – Обида (Юрий Саульский – Леонид Завальнюк)

ВИА "Верасы", рук. анс. засл.арт.Белор.ССР Василий Раинчик – Завируха (Метелица, так объявили ведущие) (Эдуард Ханок– Геннадий Буравкин)

Лариса Курдюмова, лаур.межд.к-са – Колыбельная песня (Альберт Пресленев – Римма Казакова)

Хор мальчиков специальной детской муз. школы им. Эмиля Дарзиня (Рига) п/у зас.деят.иск-в Латв. ССР Яаниса Эренштрейта – Я свинопас, овцепас (Раймонд Паулс – Леонс Бриедис).

Я промолчал. На ресторане, понятное дело, что-то происходило.

–Базарит, – сообщил Клинских.

–А ты как? – спросил я.

–Меня хотели приручить.

–Сволочи. А что там дают?

–Хотите жрать?

–Нет, потерпим.

–А зря. Вкусно пахнет.

Курили и молчали. Ощущение скорой развязки лишь усиливалось. Развязки всеобщей. Это когда хочется петь странные мотивы. Будто бы ты сам – человек странный, и эта черта – важная часть твоего организма. И потом – потом, может быть, на конференцию. Получить медальку и конверт с денежкой. Неприменно – бумажной. Никаких счетов.

–Ты почему выучил исполнителей? – спросил я.

–А ты? – осведомился Дро.

Я понял, что он не здесь.

Потом Клинских сообщил, что Ованес выходит. Я завёл "Копейку" и подогнал к порожкам, едва не сбив чувачка, который шел впереди.

–Куды ты? – тот махнул пальцами.

Двое сели к нему в машину, и они тронулись. Следом – красная немытая "тройка". Клинских выбежал и, никого не спрашивая, впрыгнул в форточку – это было что-то вроде прыжка Валерия Брумеля.

–Едем на улицу Лизюкова, – сообщил он, – там между новостройками много пустого места. Там будут базарить, подъедет некий Сачик.

–Сачик, значит, – сказал я.

–Будем гасить? – осведомися Клинских.

–Планов нет, – ответил я, – поехали. Посмотрим по месту.

Жареным не пахло. Да и Ованес взял с собой защитную пару, так что ножичком его, если что, просто так не попишешь. Но чувачком неплохо бы было изолировать хотя бы на время. Куда? Конечно, лучше бы они поехали к горожам на горсвалку, там и последить не грех. Но надо не забывать о тишине. А что до змеи – да ведь уже и забыли про неё. Не удивлюсь, если эта гадина самостоятельно выполнит всё задание, а мы так и прокатаемся. А потом бы – в ресторанчик. Да уж какие тут рестораны? А на квартиру – да ведь всё одно. Всё это – пыль. Хотя бы уж на другую квартиру. Хотя бы....

В виду того, что трафик 82-го года не бог весть что, на место мы прибывали достаточно быстро. Мы двигались на достаточно большом удалении, чтобы не вызвать подозрения. И вот – широта новых улиц. Мноэтажки с их внутренними скворечниками, окна советских вечером. Лизюкова. Кстати, это генерал такой был. Тут бои шли нешуточные в войну.

–Хотите, я сам, – предложил Клинских.

–Почему?

–Пусть идёт, – посоветовал Дро.

–Почему?

–Лучшее место – граница Хаоса, – проговорил Клинских, – не надо забывать, что мы можем использовать точку входа. И потом, когда, как не сейчас, испытать эту штуку?

В душе у меня похолодело, но не от мысли, а от ощущения – ведь есть места, которые заставляют душу сжиматься и разжиматься, и ты словно появляешься снова, и это – особенное рождение. Наверное, я всегда знал, что это и где это.... И он был, возможно, не прав. Наш Клинских. Но это слово завораживало – словно бы некое специальное вещество для выпытывания информации было добавлено мне в кровь.

Не знаю, что это было. Нет, я знаю, что это было. Бывают вещи, которые происходят спонтанно, и ты не знаешь до конца своих способностей. Рассказывали историю мамы Тани Синициной. То есть, она и сама и рассказывала. Это когда ей на ногу наехал грузовки, но мама подняла грузовик и поставила в сторону. И все говорили:

–Тань, это так. Нет, подумай сама. Попробуй, подними грузовик.

Все это говорило лишь о том, что граница Хаоса – это особенное место, доступная через прибор "СДО-31". Но то, что мысль привела к инициации, и вместо того, чтобы разобраться с бандюганами на месте, мы вдруг провалились, было следствием корней. Об этом надо рассказать потом. Потому что, едва мы вышли, чтобы начать базар-вокзал, всю нашу группу, включая Ованеса, включая оппонентов – понесло.

Это понятно и непонятно, потому что прибор стоял в состоянии ожидании и просто так включиться не мог, если б только кто-то случайно не нажал на кнопку. Нас могло утащить в воронку. Но, в данном случае, это был короткий путь к границам Хаоса. Это – очень тонкий момент, потому что, попав в данную аномалию, живое существо не выберется назад. Всё зависит от генетических особенностей. Я выберусь (в силу этого). Нет, в данном случае, речь идёт лишь о несакционированном провале, так как "СДО-31" обязан сам следить за временем и включить обратную тягу в нужный момент.

Я довольно часто проваливаюсь в межвременье. Штука сложная. Всякий раз думаешь, что ты не выйдешь назад. И там, знаете, там есть жизнь, там есть другие провалившиеся, которые живут либо в одиночестве, либо собираются в группы посреди пустых городов межвременья, и почти никто оттуда не вернулся. Это простая, на самом деле, вещь – потому что время не так банально. Нулевое, застывшее, время – обыденность для тех, кто знает.

Мы остановились, Клинских вышел, чтобы предьявить своё участие, но спустя секунды мы снова ехали. И всё ехало. И мир, и время, и воздух – навстречу чему-то. Там, быть может, находилась дыра, и воздух бы неприменно вышел наружу, и всем бы был конец. Хаос. Наш провал доходил до самого дна. Но прибор не мог сработать сам.

СССР, где ты? Что мы тут делаем?

Мы стояли на самом краю, и не было слов, чтобы дать имена предметам. И каждый предмет нёс частица перманентного слова.

–Облом, – проговорил Клинских, увеличиваясь в размерах.

–Ну, – сказал я первое, что пришло в голову.

Понятное дело, что чувачки ехали, чтобы, может быть, засадить Ованесу ножик про меж рёбер. Мне всегда интересны внутренности мозгов. Что же теперь? Каково им?

–Извините, братцы, – сказал Дро.

–Надо пояснить, – сказал я.

Конечно, никто не говорил, никто не видел в себе возможности сгенерировать образ в знаке. То есть, говорить. То есть, можно сказать, что это был конец. И я не уверен, выбрали бы Дро один? Если в тебе нет нужной генетики, то из такого провала ты не выйдешь.

Чуваки лежали и сидели, кто где. "Тройка" стояла на боку. Некий Сачик сжался, будто бы вымытый под душем воробей. Да, что тут добавить? Клинских почему-то увеличился в размерах и был размером с тигра. Глаза его пульсировали.

–Офигеть тебя раздуло, – проговорил Дро.

–Давай, садись, – сказал я Ованесу.

Конечно, их тут можно было и оставить. Я думаю, смерть была бы безболезненной. Ты идешь по самой кромке материи – рядом с тобой бьется сердце самой странной и совершенной вселенной, и ты отделен от неё полупрозрачной плёнкой. Можно всматриваться. Можно кричать. Ты будто бы рядом со стеной океанария. Тут – конец всему. Там – его величество Хаос. Земля же тут ровная. Будто бы – один сплошной пол. Но, помимо всей этой беспримерной ровности, где-то здесь, на краю, растут энергетические образования. Их еще называют отцами. Это сложная штука, по форме напоминающая христианский храм. Можно внутрь зайти. Там – своя особенная жизнь. Но, впрочем, всё это было необдуманно. Ибо, если чуваков возвращать, то кто даст гарантию, что они потом не начнут ходить и пересказывать свою историю. Их закроют на дурку, впрочем. Только и всего.

–Будете хорошо вести себя – вернетесь, – сказал я.

–Хлеб еще есть, булка, – сказал Дро, – нате.

–Не понял, – грозно проговорил Клинских (тигр просто), – как нам отсюда выйти? Что случилось?

–Это – яма на кромки Хаоса, – сказал я, – надо выходить. Провалиться можно быстро, а выйти – никогда. Хотя, если у прибора произошла самосработка, неизвестно, как двигаться назад.

–Я знаю, что никогда, – ответил Дро, – твои соображения?

–Идём, – сказал я, – когда я начинал свою деятельность, еще до университета, в спецшколе, всем раздавали чужие гены. Я выбрал какой-то существо, которое было найдено в лесах Сибири – оно выбралось из Хаоса, добралось до наших широт и засохло. С тех пор я время от времени попадаю в такие ямы. Я лишь размушляю – почему произошла самоинициация "СДО-31". Возможно, дело совсем не в этом. Не знаю.

–Ты тут уже был? – спросил Дро.

–Ты читал теории о Хаосе?

–Читал.

–А вот что касается практики, зарисовок, фотографий, кое-что составил именно я. Ну, ты же знаешь, сейчас этим заведует Савелий Машино.

–Но самое главное – это бойцы.

–Бойцы, – сказал я, – но бойцы нужны на операциях, таких, как здесь. Да я и сам отказался от работы в НИИ.

–А что делать?

–Поехали, – сказал я, – надо чувакам разъяснить, по чем фунт лиха.

–Нефиг делать, – ответил Дро, – товарищи бандиты. Мы провалились, и вы – вместе с нами. Простой человек в такие места не попадает. Но агент, который просочился в пространственно-временной континуум, который не является для него родным, с легкостью может соскользнуть в первую же попавшуюся червоточину.

–Короче, – сказал я, – что делать с фраерками?

–Поехали, – ответил Дро, – посмотрим. Может, взять их на стрелку с Мизией?

–Я знаю Мизию, – проговорил Сачик.

–Откуда?

–Он без головы. Даже старшаки его опасаются.

–А чо надо? – спросил другой чувак, Валера Дрын. – Чо надо, скажи?

–Найти и завалить, – ответил я, – хотите сами справиться?

–За выход, – сказал Дро.

–А ты думаешь, мы бы их оставили бы? – проговорил я. – Хотя да. Будьте в курсе, Ованес – наш человек.

И так, мы оттуда и стали выезжать. А кто тут не был, и не знает ничего. А раз никто не был, то о чём речь. Некоторые древние народы, впрочем, переодически проникали на самую кромку всех миров, но это зависело от их корней, и самое главное здесь – духовная линия. Это сложная штука. Я всего не знаю. Главное, что эти сведения всё же подвергались анализу.

Я думаю, нам надо было вернуться назад в ту же секунду, из которой мы выпали. Чтобы никто ничего не увидел. Чтобы змея на запасла. А дроны – с ними проще. Мы их уболтаем не бросаться лишней информацией.

74. Письмо от Александра

Мы бы могли попытаться поискать древние сюжеты сами в себе, и это странно – когда человек впервые сталкивается с этим, он начинает считать себя избранным, и все века так и было – всевозможные видения были поводом к тому, чтобы начинать считать себя мессией. Лишь с изобретением надеждных регрессивных методик удалось понять, что существует общая память, и существует память кого-то одного, кто был прототипом всех людей в эпоху, когда их спроектировали после Великого Потопа. Это выглядит очень странно – не может быть, чтобы в основе было одно существо. Но уже теперь, особенно после открытия Галилея О. становится понятным, что, скорее всего, мы имеем дело с локальным проектом.

Все люди – локальный проект?

Чистая же регрессия выводит на поверхность образы более простые – например, я видел много образов рыбацких, простых, и мне даже понравилась рыбалка. Но тут появился вопрос – где же ловить эту рыбу? Меня пригласил к себе Шохин. Приглашает, смеется, мол, Сашь, давай смотреть мою новую квартиру. Да, он купил в старом фонде, где часть этажей вообще находится под землей и там светится искусственное солнце. А у Шохина – настоящий второй этаж, самые обыкновенные комнаты, никаких тоннелей, просто – старые добрые квадраты с мебелью, обычная ванна, душевая кабина, кухня. Самый настоящий обыкновенный человек, этот Шохин, даром, что полковник в отставке. Единственным минусом было то, что в коридоре он хранил целую партию прозрачных сторожей "Родина-1300", помнишь – лучшая модель, от которой хорошо прикуривать. Говоришь – Родина, дай прикурить. Тут, откуда ни возьмись, огонёк, и кто-то ухмыляется поодаль. Зачем ему их столько – спросишь? Да они все в спячке. Оказалось, Шохин, когда служил на севере, жил с Родинами в одном помещении, а те, когда в спячке, издают такое еле заметное бархатное урчание. Ты его днем даже и не услышишь, а ночью – такой кайф, при чем, никакой генератор звука не дает такой мягкости.

А все дело в том, что какое у него расширение! Вышли на речку, ну и речка как речка. А он говорит:

– А едем на другую?

Я пожал плечами. Тут стоит старый драндулет, сели мы и едем по полевой дороге, едем минут двадцать, вот и другая речка. Удочки забрасываем, рыба – большая, счастливая. Сама на крючок лезет. Тут же, поодаль, рыбачий домик – там холодильник, а внутри – всё, что надо для души. Я говорю:

– А если дождь?

А Шохин смеется:

– Хочешь дождя?

Я тоже успехнулся. Но слишком уж реально. А зачем тогда человеку жизнь, если он научился виртуалить малый метраж, производя столь большие территории? Пусть бы там, снаружи, всем занимались роботы. Но вдруг роботы сойдут с ум, или случится какая другая провокация?

Переходим теперь к еще одному сюжету большой коллективной регрессии:

Иду я, смотрю – очень широкая река, и мало того, что к реке самой нельзя подходить, так еще и в самой реке плывут тела животных. Но не трупы. Тела. Много тел. Кажется и люди плыли. И вода все пенится. И время от времени там проплывают и существа, и если они засекут меня, то все, кранты – видимо, достаточно одного их вгляда, чтобы все было навсегда испорчено. А на реке есть остров. И там какие-то дела происходят. Раньше там жили люди, а с прилетом этой большой делегации непонятно кого никто не знает, что там.

Я в реку нырнул, плыву. И мимо плывут тела. Как выяснялось позже – они их перепрошивают. Трансформируют существ. Делают своими. Если бы меня поймали, то тоже бы обратили, и тут бы я уже ничего не смог поделать. я выплыл, прятался.

Я подумал, на реках всегда так. И мы не знаем настоящую жизнь рек больших и малых. Да и давно когда-то я смотрел фильм про реку, потому что дети уплылию. Потому что это – острова. Ты же не поплывешь морями. Это сложно. Реки есть везде. Ну понятно, что в Африке – моря песка. И реки песка. Реки есть и на Марсе. Они сухи, они аскетичны.

И вот, именно среди таких речных островов и могло такое случится. Но все же, остров этот уже эксплуатировался людьми: так находилась какая-та ферма. Может – птицефабрика. Может – пивзавод. И правильно, и справа, и слева – река. Но, значит, должен был быть мост. С той, с обратной стороны. Но его не было.

Я был в мелком лесу, который покрывал часть острова. Было страшновато. И нашел я там чуваков, они сидели возле костра с магнитофоном кассетным, моновским. Ну, думаю, люди живые – как хорошо.

Они мне стали рассказывать про этих инопланетян, много опасного всякого, и что они не боятся вроде, хотя и страшно.

А потом они слушали несуществующий альбом Цоя. Они сказали, что это и Цой, но и не Цой, так как Цоя нет, но это модуляция. Тут я понял, что чуваки – они уже не чуваки. Но они сами этого не понимают. Вот они взяли и смодулировали, что бы было, если бы Цой был жив. Но они вроде не втыкают, что с ними это.

Было понятно, что и скоро я сам буду такой. Тогда, вот, будут и другие несуществующие альбомы Цоя, и буду я – уже совсем другой, хотя внешне никто меня не распознает. Будут вопросы для никого. Но, возможно, они улетят, а я останусь. Или хуже того – они не улетят, и все люди будут такими. Все кругом. Кругом, на земле.

И я решил назад плыть, а когда в воду вошел, понял, что и со мной то же самое. Просто никто на тебя не нападает. Ты подключаешься к какой-то странной, мифической штуке, и всё – все твои предположения верны.

Но если я пишу тебе это, значит, я уже не там, и ты должен сам решить, кто я теперь. И что это был за остров на реке?

75. Путь

Мы мыслили быстро. И ехали медленно. Хорошо бы – один рывок, и ты вновь – вечером на улице Лизюкова, а барыганьё возвращается к своему подготовительному состоянию. Но ерунда это, конечно. Потому что с таких безобидных начал вырастают деревья роскоши – то есть, ты же не можешь жить без еды и без воды. Ты просто высохнешь. Бензину у всех хватает, правда. Заправлялись в СССР. В лучшем мире. Топливо стоит копейки. Заливай, не хочу. Никто не скупится. Никаких заливок по 5 литров, к примеру. Никакой инфляции. Талоны, вот. Да, всё таки – мотоцикл бы. И ехать через просторы без времени, но полные смысла. Иж-Юпитер-3. Два цилиндра. С собой – термос с горячим краснодарским чаем, подслащенным рафинадом. Хлеб белый. Хлеб черный. Упаковка «завтрака туриста». Сигареты «Ватра» – чтобы вонь отгоняла злых духов. И весь бак принадлежит дороге. Пока он не закончится.

Мы шли довольно уверенно – километров сорок в час. "Тройка" и "Шоха" двигались сзади на некотором расстоянии. Весь этот мир был заполнен полумраком, который образовывался благодаря силовой насыщенности. Наверное, это можно было назвать процессором. От него ветвились все направления мирозданий. Вот так, запросто, мы были у корней, которые питались веществом Хаоса. Но именно потому тут могло быть сравнительно безопасно – за исключением Зверей, о которых я знал благодаря собственному генетическому опылению. Но мог ли я назвать их своими родственниками?

Мы приближались к первой улице огромных грибообразных строений. Я ощущал их наличие в мире, или вне мира – подсознательно. Но теперь всё это было рядом со мной. Я мог войти в каждый из этих храмов, чтобы спросить – есть ли здесь мои родственники? Но кто бы меня принял? Разве здесь есть люди?

Тогда бы (то есть – много позже всех существующих тогда), я бы сказал Лиле:

–Лиля, я видел предков.

Она бы спросила:

–Ты ездил к родителям?

–И да, и нет.

–Почему ты так говоришь?

–Часть меня родилась там. И, с ходом жизни, я перестаю понимать, кого во мне больше – здешнего или тамошнего? Но, если к родителям и правда пора съездить, и это вполне достижимо, но достичь тех берегов не так-то просто. Я был там в первый раз много лет назад. Однажды я шел в институтское кафе. И вдруг я провалился. И это гораздо сильнее, нежели неожиданное появление во вневременном кармане. Потом, что там мир наконец-то заканчивался. И тут было ясно, ясно, что есть край. И там – плёнка. Словно полиэтилен. И за ним – Хаос. И на самой границе растут храмы. А то существо, гены которого была взяты для насыщения и увеличения силовых возможностей – местный житель. Оно выбиралось по корням храмов, которые пронизывают все существующие пространства, и, наконец, попав к нам, погибло.

–А ты тут при чем?

Да, и мы бы поругались. У человека слепок личности часто находится в мире-хранилище. Допустим, ты жил и умер. Тебя поместили туда, потому что вообще не бросать же валяться? И с мусором так же. У Зверей существует постоянная преемственность от жизни к жизни, так как их хранилище – это перманентные корни нашей планеты, которая на заре своей породила большое количество параллельных миров, и одна из основ этой параллельности – эти образования, растущие на дне, на пороге в чистый Хаос.

Мы были, должно быть, в километре от этого странного города, и он нависел, а вершины его струили силовые полосы, уходящие в красноватое небо. Мы остановились, чтобы свериться.

–Давайте я вас завербую, – сказал Дро, – если помрёте, то вас зачислят в отдел, во внешние сношения.

–Зачем сношения? – спросил Ованес.

–Какая разница. Бумага есть?

–Есть блокнот? – ответил я.

–Пойдет. Давайте.

–А мы не чокнулись, товарищ? – осведомился один из типов.

–А это не важно. Давайте. Сачик, как правильно звать. Александр Савельев. Год рождения – 1950-й. Воронеж. Так, а ты у нас – Игорь Днепров, год рождения 1953, 29-й лет, не женат, разведён, профессия – сварщик. А ты – Гурген. Так и запишем. Без фамилии. Гурген. Год рождения – 1946-й. Чем увлекаешься? Бабы, золото. Вор?

–Какая разница? – осведомился Гурген скромно.

–Точно.

–А вы – черти или люди? – спросил он.

–Они, это они, – сказал Клинских, – не забывайте про меня.

Кстати, Клинских пришлось везти на крыше. Впрочем, по мере удаления от плёнки Хаоса он начинал уменьшаться, и, возможно, очень скоро он бы поместился в салоне.

–Цмыкало, Андрей.

–Андрий.

–Хохол, что ли?

–А шо такого?

–Ладно, – сказал Дро, – просто. Просто не важно. Кстати, именно на Украине чертей больше. Я имею в виду, нечистой силы. Ну так вот, вы приняты в штат. Поэтому, теперь нам ничего не остаётся, как следовать нашему проводнику – товарищу Власу. Он должен вернуть нас назад, в Союз Советских Социалистических Республик. И нас в том числе.

–Надо тогда ехать, – сказал я.

Понятно, что Савельев, Днепров, Гурген (без фамилии) и Цмыкало были готовы прекратить своё существование, только бы всего этого не видеть. Но тут заметьте – перманентный воздух благоприятен. Душа начинает оживать. Кровь очищается. Если ты был болен, то вскоре ты будешь здоров. Если ты был бандит, то, возможно, в душе у тебя начнут восходить ростки прекрасного. Всё мироздание в этом плане напоминает дерево. Нижнее прекраснее. Странно, но это так. Потому что и дерево – не совсем дерево.

Что касается других планет, туда мы почти не добираемся. Никто ничего не знает. Впрочем, конечно, там были и пионеры дальних полётов, и машины-друзья, но речь не о том.

–Твое мнение? – спросил Дро.

–Спроси у наших агентов, – ответил я.

–Мне кажется, надо туда съездить, – произнёс Гурген.

–Ты хочешь?

–Да. Хочу. Не знаю, почему.

–И я хочу, – заметил Цмыкало.

–Тогда поехали, – сказал я, – возможно, там я встречу что-то настоящее. Ну, то есть, не только я. И вы.

И мы поехали.

76. Странные места

Мы остановились на улице. И что тут можно было описать? Воздух густой, наполненный особенным светом – видимо, это – нечто золотистое, но сгущенное до такой степени, что вызывает чувство концентрации. Чем выше небо, тем плотнее этот свет – словно бы тут все наоборот, и атмосфера уплотняется по ходу движения вверх.

Что до поверхности, то, наверное, это был песок. Должно быть, наше пребываение здесь отдаленно напоминало марсианскую экспидицию. Но я не знаю, каково там, в тех краях за пределами Земли. Можно было только предположить. Улица была образована рядами невероятных строений – это была смесь камня, стекловидного вещества и формы, которая напоминала храм – не важно, чей. Любой храм имеет что-то общее – основание, купола. Но здесь всё это вилось, будто бы в течение строительства (или роста) строения закручивали в спираль.

–Мне здесь не очень нравится, – заметил Клинских с крыши нашей "ноль первой".

–Мне нравится, – ответил Дро.

Конечно, никто не решился заходить внутрь, хотя у каждого строения имелся четко выраженный вход, и там, внутри, виднелась еще более уплотненная тьма кирпичного цвета, и наверняка, внутри должен был кто-то находиться.

Я, впрочем, провёл перекличку – так как воздух странно пьянил. Нужно было держать себя в руках.

–Александр Савельев здесь?

–Здесь, – ответил Сачик.

–Днепров?

–Здесь.

–Гурген.

–Не видишь что ли, шеф?

–Цмыкало?

–А сколько нам денег дадут? – осведомился тот.

–Для начала заплатишь за то, что жив, – сказал Дро.

–А как?

–Ты подписал бумагу. Ты вступил.

–Вступил много куда можно, – сказал Клинских.

–И я здесь, – сказал Ованес.

Понятно, что мы поехали дальше. Улица шла, шла, улица в нигде. Но, на самом деле, все прочие пространства были большими "нигде", и если бы ставился вопрос, где центр, а где периферия, то это точно был бы центр. Но, наверняка, есть и большие города, и не столь пустынные и молчаливые. И, возможно, всё это была фактом фарта. Случись, здесь бы ходили по улицам местные центровые формы жизни, мы бы отсюда и не выбрались бы никогда.

Но, если о настоящих центрах, то нельзя же центром называть, например, Северный Полюс? Хотя он центрее, ясное дело, Токио или Пекина. Но – только лишь геофизически. Так вот, конечно, я слышал о производных Хаоса и о мирах центральных, где всё иначе, и где едва ли и смерти нет. Но, чтобы проверить этот факт (или предположение), нужно было ползти по корням этих строений, то есть – форпостов силы, храмов, грибов или растений, а это требовало умения трансформировать своё физическое тело в другие формы.

Я не умел. Дро не умел. Про Клинских не знаю. Может, и умел. Тут получалось, что хотя мы и попали сюда, это нельзя было назвать чемпионским броском. Нет, всё это было из-за меня. Теперь следовало выбраться на свободное место и подождать, пока нас вытянет наше родной время.

Я, впрочем, предполагал, что меня-то оно как раз может и не вытащить. Мы окажется, так просто, так неожиданно, в роли очередной пропавшей группы. Нам ничего не останется, как искать тут пропитания, чтобы пытаться дожить свои дни под красноватым небом.

Потом, как и в случае с Надей, кто-нибудь встретит наши призраки.

Сачик словно прочитал мои мысли:

–Ты не сомневаешься, шеф?

–Я? – я почесал голову.

–А вы наши? Или оттуда?

–Мы наши, – сказал Дро.

–Будущее? Как там, есть коммунизм?

–Сколько хочешь.

–Ништяк. А то всё строят. Строят. Значит, построят?

–Не совсем. Но тогда уже будет не важно.

И мы двинулись дальше, и ничего не происходило. Я, конечно, понимал, что мне надо зайти. И здесь имела место борьба не уровне подогрева вещества мозга – точно так же друг о друга трутся молекулы, когда пищу кладут в микроволновую печь. Но ничего страшного не происходит. Ну и потом, конечно, там, иначе, может быть – звериная, суть, проснувшись, предложила бы мне одичать и бежать, нестись, радуясь и рыча. Но о чем тут речь? Если бы так было сразу же. То есть, если бы я прежде был им, другим, чем собой, а не наоборот.

Я крайне дисциплинирован. Именно поэтому мы ехали дальше. Мы должны были ехать, пока не кончится бензин.