Текст книги "Ussr (СИ)"

Автор книги: Сергей Рок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

77. Письмо от Александра

Суббота. Так и зовет в путь какая-нибудь дурь электрическая, да не простая. Кажется, откроются врата с бинарной кашей. Работай, человек. Нет, никуда нельзя успеть. Правильно сказал Умберто Эко – умный не тот, кто напихал всего в себя, но тот, кто знает, где это взять вовремя и употребить. Я – о знаниях.

Картофель напоминает круглых пришельцев, но, так как он вынут из земли, значит – это обратное понимание. Пересчет кошек по столам. Один стол – одна кошка. Но я не считал, сколько у меня кошек. Десять есть? Нет, штук, наверное, с восемь. Но все равно не пересчитать.

Впрочем, переходим к моему последнему трипу. Короткому, но вдохновенному. Но дело в том, что, смотря хоккейный матч, я друг подумал, что сборная Казахстана должна однажды стать чемпионом мира. Ну, хотя бы, олимпиаду. Ну, еще что-нибудь. Это была мысль плоская, сплюснутая, залежалая.

Ты знаешь, есть умельцы – некоторые люди научились отправляться в прошлое самостоятельно, без приглашения, без приготовления. Но только они оттуда не возвращаются. Там типа хорошо, но только потому, что этому способствует обстановка. В этом есть и некий энергетический аспект.

Вот ты живешь, тебя что-то разъедает. Ты думаешь, что прав. А человек напротив считает, что ты не прав. Например, ты – любитель гнуть какую-нибудь линию. Пусть – металл. Рок. Что же в итоге?

Борьбе, нож, тротиловая шашка. Хотя все это ментально. Сейчас люди воюют сами внутри себя. Внешний аспект эпизодичен.

Спроси себя – я готов?

Нет.

А через десять лет – ты готов?

Да. Почти.

А в чем борьба? Брать взрывчатку и подрывать барьеры, которые мешают самоосознанию. А во внешнем мире вы – обычный себе работник.

Здрасти – до свидания.

Зарплатка, семья, постиндустриальные припарки в виде "по ящику была реклама нового Ниссана, жена – хочу, хочу, хочу... Ну, хоти.....

И я хочу...

А в прошлом – там такого нет. Тебя не оделевает хотячка. В сердце не рождаются сомнения. Ты просто живешь, напоминая какое-то существо – с панцирем, с глазами-отростками. И ты лениво греешься на солнце, хотя и дело не в лени.

Так вот, мы поехали к чуваку в Казахстан, в 65-м году. Я спрашиваю:

–Ну чо, как?

Он говорит:

–Ты понимаешь, в чем штука. Человеком что-то руководит. А тут мной ничто не руководит, будто бы подсознание отключилось. Я увлекаюсь аудиозаписями. Вон у меня сколько бабинников. Я сам пою и сам себя слушаю.

Я посмотрел, подумал, решил, что это хорошо. Взял микрофон. Мы даже что-то спели вместе. Были гитарки, был даже бас.

Потом я вышел на улицу, прошелся по магазинам и поговорил с людьми. Было странно. Пафосно. Но обнаружился еще один чувак, который тоже там жил. В 65 году. Ему нравилось, в свое время он возвращаться не собирался. Но у него был автобус, и, если надо – он прямо на автобусе мог оттуда и выехать. Он мне и предложил ехать.

–Слушай, – говорит, – вот там что? Прикинь – будешь ты в свое родное время ехать из Казахстана в Россию.

–Да, – ответил я.

–А тут – никто тебя не останавливает. Едешь, радуешься. А ты не за рулем, так сиди, винцо попивай. То б ты только мечтал, а то.... Эх, какое наслаждение...

Ну оставаться я не решился, хотя это без разницы. Это ни на что не влияет. Потом, когда мы ехали, на окраине Казахстана остановились у одних людей. Ели какие-то манты, какой-то был самогон, говорили о жизни, и я понимал, что тут вроде бы лучше.

78. Ширь

Мы выбрались на чистое место достаточно быстро. Это значит, что красноватое небо стало проясняться. Мы увидели звезды. И я не мог сказать, что это были за звезды, так как часть их была перекрыта насыщенным воздухом. Здесь нельзя было говорить о том, что это – облака. Нет. Не знаю, что это было. Я видел своего предка. И вот, существо идёт, бредёт. И больше ничего. Словно бы я знаю что-то, но не могу сказать, что же именно я знаю. Это напоминает расплывчатость, но и некую узорчатость. Потом существо приходит домой, и это – одно из этих сооружений. Не обязательно в этом городе (поле, огороде, саде). Их много. Там я лягу на тысячелетнюю ночёвку, и никто мне не будет мешать. Да потому что и некому. Но, так как корни этих растений уходят в сам Хаос, то и сам я во сне перетекать туда. Функционально этот процесс сложен. Визуально – прост.

И теперь непонятно – ночь это или день. Илми энергетическая метель. Мы остановились, чтобы пересчитать друг друга. Бензина еще много. Мы не проехали далеко. Звезды – словно грозди, словно там их растят.

–А я все равно считаю, что я такой, какой я есть, – сказал Сачик.

–А какой ты еще можешь быть? – осведомился Дро.

–В натуре. Да.

–Нет, ты говори.

–В душе, знаешь, слышь, поднимается что-то. Мне не страшно. Мне нормально. Вон смотри, Цмыкало свою жизнь пересмотрел. А я нет, я не буду.

–И что с того? – зевнул Клинских.

–Я не прикалываюсь, – сказал Сачик.

–Многое не важно.

–А я тоже пересмотрел, – проговорил Днепров, – я согласен ехать с вами.

–Куда? – спросил я.

–Куда возьмёте. А тут что делать? Ара, я смотрю, уже давно с вами работает. Да мне деньги и не нужны. Что с ними делать? Я не голодный. И шмотка есть. А в бабах я разочаровался. А вообще, что у вас там со шмоткой?

–Любая, – сказал я.

–А штатовская есть?

–Есть.

–А рестораны?

–Полно.

–Нет, по натуре, можно хоть одним глазком взглянуть?

–Сейчас ответа нет, – сказал Клинских, – вас приняли типа в комсомол по типу – принятие перед последним боем. Нет, не обижайся, друг. Влас умный, он нас сюда завёл, он и выведет. А я понял теперь, чего он так приклеелся к Наде, или Надя к нему. Потому что у них что-то общее. Черт, я сам себя за язык дернул. Влас тоже утонул. Только на тот момент, когда они познакомились, он еще не утонул. И вот, их и потянуло друг к другу.

–Это меня не трогает, – сказал я.

–Я тоже просто так треплюсь.

–Ты уменьшаешься.

–А я хочу здесь остаться, – проговорил Ованес.

–Прямо здесь?

–Нет, дома. Не надо мне берегов заморских. Дома у меня жена и дети. А вот этот сюка ножик хотел в меня всадить.

–А чо плачешь? – осведомился Сачик. – Где товар?

–Я не плачу.

–А товар?

–Забудь про товар, – сказал я, – не гори по мелочи. И не маши ножом. Иначе попадёшь в концлагерь.

–Сосны лобзиком пилить, начальник?

Я промолчал. Мы все еще сидели на сидениях, глядя на то, как шипит опускающийся от звезд газ. И там, наверное, на многих планетах, структура жизни была сложно и непонятна – еще более трудная для ума. Темнота так и не наступала – видимо, она вообще не клеилась к местному ландшафту. И потому была ширь. Да, такой шири больше нигде нет. Но это и понятно. Мы стояли, быть может, в километрах двух от странного города. Ничего не менялось. Я не знал, чего именно ждать.

79. ССССР

И мы выбрались? Но куда? Мы ехали по неширокому шоссе среди мелколесья, потом нам встретился посёлок Дачное. Был день. Надо отметить, припомнить, то есть, что покидали мы Воронеж в девятом часу. Возле Дачного всё вроде бы было как надо. Но я не решился идти к киоску, будучи в сомнениях. И верно – дай я продавщице пятак, где красовалась на одну "С" меньше, не знаю, что бы было. Впрочем, как бы она вызвала милицию? Телефона в киоске нет. Все люди на работе. Конечно, на улице виднеется пара бухариков, но и те, скорее всего, тоже на работе – где-нибудь рядом находится овощной магазин, где надо пару раз в день что-то погрузить. А в остальное время они шатаются. Пойти, конечно же, особенно некуда. Потому что.... Нет, это не СССР, лучший мир. Нет. Я подошёл к стенду с газетами, и стало ясно: мы – в ССССР.

– Ну чо делать, шеф? – спросил Сачик.

–Надо думать быстро, – сказал я, – бензин у нас еще есть. Если у нас проблемы с заправкой, то мы можем попытаться доехать на том, что у нас есть.

–Надо ехать, – согласился Дро.

–А я бы пожрал, – проговорил Клинских.

Да, надо вот еще что сказать – он, кот наш, стал теперь нормальным. Всё говорило о том, что мы находимся на верном пути. Что касается всего остального, то тут был день. Там, у нас, в СССР – ночь. Я слышал, что существует теория о рсположении миров относительно друг друга – что это вовсе не одна планета. Просто расширенная система транспортных потоков делает всякое перемещение прозрачным. Ибо глазами человека космос огромен, но со стороны, быть он может – это маленькая субстанция, заключенная в какую-нибудь колбу. Точно так же и мир молекул меньше и незначительней. Одна частичка расположена на одном полушарии, другая – на другом. Это далеко. Но никто не мешает передать их через сеть, при чем, методом переноса – то есть, когда другие частицы наследуют свойства той, первой. В общем, это запутанно. Допустим, я решил перейти в пункт А, в ССССР. Это не я. Это нечто, которое приняло свойства меня, но оно и возвращает информацию об этом назад. Таким образом, никто и не разберет, я это или не я, так как не меняется общая картина ощущений. Словом, это тема большая, и я её не разбирал. Тут больше философии, больше абсурда.

Мы ехали еще дальше, и там, через подъем и спуск, был какой-то посёлок, на въезде не было указателей. Там мы вышли. Сачик пошёл в магазин и попросил там булочек, пообещав продавщице – "милая, я скоро приду, и мы пойдем с тобой в кино". Отсюда было понятно, что ССССР чем-то напоминает СССР, потому что попади ты, например, в капиталистически-олигархическую Россию более позднего периода, там тебе хрен с маслом дадут, а не булочки. Ну ничего, я думаю, она потом их спишет, продавщица.

Мы вошли в магазин "Культтовары", там продавали много всякой всячины, в том числе и телевизоры. По одному из них (включенному) выступал Брежнев.

–Ох ты, – прокомментировал Дро.

–Чего ты? – не понял Ованес.

–Брежнев.

–Мы дома, что ли?

–Нет, не дома. Возможно, у него другая фамилия. Например, Брежный, или что-то около того. Это – принцип отражений.

–Как это?

–Лучше пойдем, – сказал я, – а то вдруг они свалят.

–Они не свалят, – проговорил Дро, – как ты думаешь? Они же видели, что мы не дома. Что их тут ждёт?

–Сачик себя нашел, сука, – сказал Ованес.

–Не грусти, – ответил я, – главное то, что впереди. Я знаю, ты не знаешь.

–Почему?

–Увидишь.

Да, здесь всё было почти так же. Оставалось что-то. Я не знаю, что. Не все вещи возможно изучить, так как нельзя преподавать всю вселенную – человек ничтожен по сравнению с ней. Если ты имеешь в себе свойство быстро впитывать и делать хотя бы приблизительные выводы, то ты отчасти свободен. Но не всё так просто. Мизия мог прятаться и в ССССР. Разве не нашли бы мы его здесь? Стоило лишь иначе готовиться. Вот поэтому и жизнь надо ценить. Ты – важная деталь. Ды стоишь очень дорого. Вообще. Дело не в деньгах, палочках, монетах, в баллах. Ерунда это. Чем выше человек, тем ощутимее уровень абстракции.

–Домом пахнет, – сказал Днепров.

–Правильно, – ответил я.

–Едем?

–По приезду не разбегаемся, – сказал я, – Сачик, сразу начинаем получать задание. Понял? Ты назначаешься командиров группы. Ованес будет дежурным связным. Так что не будете лично пересекаться. Получаете оружие, аванс, не вздумайте валить, у нас тех, кто сбегает, ликвидируют. Чего бы это ни стоило. Даже если ты улетишь на Солнце. И там найдут, и выпустят кишки.

–Я понял, шеф, – сказал Сачик, – а какой аванс?

–По косой для начала.

–Понял. А что потом?

–По приезду.

–Давай. Слы, Днепр, не спи, погнали.

Очень скоро начались изменения. Если бы у нас совпадали два дня, то есть день и другой день, световые периоды, то, может быть, и не было бы визуальной разницы. Но это только в теории. Так как здесь, например, нет поблизости большого города. Может быть, вообще – никакого Воронежа, а ближайший город – Липецк.

Небо вдруг стало синим, как стекло. Ованес на своей "шохе" растерялся, бросил руль и чуть не съехал с дороги. Я притормозил, Дро стал махать ему в окно. Барыганьё на второй машине тоже едва не перевернулись. Такая она была, синева. Словно бы всё, что мы видели, являлось смесью цветов основных и глобальных. Но хорошо, что это длилось недолго. Ибо здесь не было той силы, которая бы демпфировала мозговой коллапс. Мы тотчас оказалась в Воронеже, в том самом месте, на улице Лизюкова.

80. Письмо от Александра

Коньяк фиговый. Просто его привез Элефант в тот момент, когда водки было много выпито.

Элефант! Ты думаешь, мой друг, что он – слон? А, но, впрочем, может быть, и слон.

Похмелился – фу-у-у. Он крепкий и вонючий.

10 литров.

Почему в голове ночь? А это – коньячище. Нет, это наверное коньячный спирт. Просто не разобрали.

Это я писал утром в дневник. Сейчас я вышел и сделал круиз. Я шел улицами. Тихими, глухими. Но на всех глухих улицах то и дело стоят кабаки. Я заходил и наливал.

И снова шел улицами. Встречал новый кабак, заходил, говорил:

–Девушка, вы прекрасны.

–А, здрасти, – радовалась девушка, – Вы – Александр.

–Знаете, чего нет? – спрашивал я.

–И у меня нет, – отвечала она.

–Ага. Любви. А все остальное есть.

–Ага, – отвечала она.

–Вот. А знаешь, приду домой, вызову баб.

Проститутки – это так скучно. Это такой резиновый суррогат.

Дело в том, что приезжают проститутки. Потом – разделись. Допустим, ты снял на три часа. А ты сидишь и пьешь. И говоришь:

– Подожди. Я пью сам с собой.

Она ждет

А вот если это съемность души, это лучше. Наливаешь. Говоришь – выпьем, милая. Выпили. Говорю, милая – дашь? А она ржёт, потому что это ее судьба.

Проститутки, с почасовой оплатой, они тоже бывают профессионалки. Но надо, чтобы все это было в настроение. Когда ты – синий пёс, ты пьяный и ползаешь, и говоришь – подойди, подойди, родная. А ты сам уже пьяное тесто.

Нет, это все никогда не исправится. Снова коньяк. Снова люди. Настоящий аристократ, это тот – кто аристократ в душе. И сила души измеряется по типу замеров мощности атомного реактора. Но ты же знаешь, друг мой, гореть легче, чем огранить алмаз и сделать из него бриллиант. Поэтому, если ты гений, то лучше всего быть гением математики. Ты будешь жить вечно, так как у математики нет конца и края. Можно быть и гением спорта, так как спорт закончится в 35, а дальше – долгая пора вечной пенсии. Но, впрочем, можно быть и гением ботаники. Сколько на земле видов растений? Все не познать. Это хорошо – быть гением ботаники.

81. Инструктаж

Мы все были готовы начинать именно сейчас. Возможно, вылет из данной реальности лишь на короткий срок освежил кровь, и теперь она пропускала в себя все виды странных лучей. Во всяком случае, раньше эти лучи останавливались, превращались в дым и ухолили обратно.

В некой котельне дежурил некий Шура. Я вообще давно не помнил, чтобы кого-то называли Шурой. Но надо помнить – это был лучший мир. СССР. Место, где человек человеку не волк, но товарищ, при чем – очень часто. Где есть перманентное жигулевское. Можно представить себе жигулевского бога. Он горьковатый и золотистый, и кругом подле него – сушеная рыба. И тут она всякая – и сухая, и совсем деревянная, и нежный балык, и нормальный в принципе лещ, и классически общеклассовая густера, и всякий принесенный с рыбалки пескарь.

С Шурой, конечно, решили не церемониться. Котельная, кстати сказать, еще не работала, но какие-то дела там делались? Даже и не спрашивал. А почему не церемонились? А потому что Клинских пошел с нами. Закончилось это тем, что Шура сидел на крохотном стульчике в уголку. Там, на трубах, была горка всяких фуфаек, всяких ковриков. И из-за них выглядывали глаза девушки – впрочем, такой же, как Шура, по возрасту – лет уже сорока пяти.

Я разложил карту. Клинских встал на стул и был словно командир.

–Надо, чтобы кто-то на вокзал метнулся, – сказал Сачик, – жрать охота. В Хаосе проголодался. А?

Он посмотрел на Ованеса. Я кивнул. Дро выдал ему деньги, и он отправился – ибо где еще купить жратвы и выпивки в восемь часов вечера? Впрочем, конечно, можно было взять и в ресторане, на кухне, ибо и у него, как у такого же барыгана, все везде было схвачено. Ждать же его возвращения не стали, принялись за план.

–Вот здесь он, в "бабьих слёзах" сидит, если что промозговать надо, – сказал Гурген.

–А как определить, будет он там или нет? – спросил я.

–Надо, чтобы дело было.

–А как это сделать?

–Позвонить. Предложить, например, дело.

–А что именно?

–Ну, например, Комок ему предлагает новых баб.

–Баб?

–Ну да. Ну, он паря важный, что он будет заморачиваться. Комок звонит, надо нормальную мочалку? Надо. Приходят, трещат, потом он к ней едет, вроде знакомы через знакомого. Он таких, породистых подбирает.

–А еще?

–Запчасти.

–А у него тачка есть?

–Да. Тачка. Черная. Баржа.

–Круто живёт.

– Будет скоро менять.

–И чо делать, командир? – спросил Сачик.

–Сейчас Ованес приедет, расскажу.

–Он, кстати, Шершавый, а не Ованес. А то вы, начальник, прямо как в конторе.

–Это верно, – сказал Клинских, – что на вы. Ты знаешь, он может один армию США разгромить.

–Ну если с дронами только, – сказал я, – а потом – шумят выгоны, сосны, лобзики, керзачи.

–А у вас лагеря есть? – спросил Сачик.

–Для лагерей используют спайку, – ответил Дро, – это очень жестоко. Вот допустим, вывезли тебя в тайгу. В Магадан. Ну и что же? Очень плохо. Ну тебе может и неплохо, если всё по понятиям. Днём работаешь, вечером в карты играешь. И вся жизнь. И ты тоскуешь – лагеря, мол. А в спайке – это, значит, настоящий размер помещения – метр на метр. Но для тебя это – камера, там есть тебе и душ, и сортир отдельный, и беговая дорожка. Зато ты оттуда не убежишь, и воздуха свежего не увидишь. А если что-то поломается, то ты оттуда не выберешься никогда. А что тайга? Убежать всегда можно. Вертолёт из бензопилы соорудил и полетел. А случаи такие были, когда спайку использовали незаконно. Но ты об этом не думай. Сейчас надо поработать.

Тогда приехал Ованес. Разложили колбасу, картошку с ресторана, водку, пиво, иваси, хлеб белый, это тот, что по 20 копеек. Были и сигареты. Были "Боржоми". План был прост.

– Вот это – кафе "Березка", – сказал я, – Днепров приезжает сюда и получает оружие.

–А чо за оружие? – спросил Цмыкало.

–Ножи. Обычный нож не подойдет, у Мизии может быть защита. Это бронепрожигающий. Распишешься за получение инвентаря. Что еще?

–Что? – спросил Сачик. – Ты думаешь, тут олени?

–Почему олени? – осведомился Клинских.

Было видно, что Шура совсем потерялся. Бедный, в принципе, человек. Но ничего. Я, например, один раз был в ситуации, когда у меня также был шанс потерять дар речи. И это было на море. Ни на каком ни на задании. Мы с Лилей и загорали, и пили лимонад, и квас, и ели мороженое, и катались на банане, и на мотодельтаплане, и на шаре, и собирали под водой ракушки, и вообще – кругом народ был так част, как частик (ну, я имею в виду, частота залегания частика в банке консервной). И вечером, забравшись в горы, совсем невысоко, мы встретили там приведение Элвиса. Нет, конечно, можно было подумать, что это был переодетый человек. Но он сел в серебристый диск и улетел.

–Ты как? – спросил я у Лили.

–А ты?

–Ты точно видела?

–Ну и что. Я всякое вижу.

–И я всякое вижу.

–Как ты думаешь, что это?

–Элвис.

–А что он тут делал?

–Да откуда я знаю?

Но, конечно, глупо было предполагать, что я так уж надеялся на барыганов. Нет, надо было просто взять его, Мизию, на прицел, наведя дрона. Выстрел, если что, за нами. Ну, и если они его порежут раньше, то и пусть. А нам лишь останется собрать манатки и отправиться домой.

Лили, наверное, не будет. Но надо будет, конечно же, разобраться, что там у неё происходит. Да и пора отдохнуть.

Что до наших новых сотрудников, то тут, возможно, требовалась зачистка. Но кого послать?

А, змея!

Чёрт, но где же змея? Где она?

82. Ожидаемый аудиодневник

Близка ночь. Конечно, сама по себе – ночь. Надо напоминить, как правильно спать. Дро, впрочем, сказал, что не надо паковать вещи, пока дело не сделано. Но их в любом случае надо паковать, так как, если что-то пойдет не по плану, мы упустим нашего приятеля, и вряд ли нам нужно будет здесь оставаться. Но я точно знаю, что он умрёт. Это – особый вид внутренней уверенности. Если взять шире, то и я умру, и ты, и он, и она. И с какой-то высоты все мы уже умерли. От этой мысли становится спокойно и где-то даже умилительно. Ты чувствуешь себя маленьким камешком, то есть, песчинкой, которая попала в раковину. Жизни уже не будет, но в этом новом периоде из тебя вырастет жемчужина. Значит, мы и не живёт.

Но что сказать? Я расскажу свой опыт нахождения в ССР.

Значит, приезжаю я на партсъезд 39-го года. И там что-то все выступают, выступают. Ну и что, и ничего. И выступают. Потом какой-то парень, депутат, что ли, такой выступает, рассказывает – мол, что завещал Максий Горький. И долго так выступает, что хотелось подойти к нему – то ли руку пожать, то ли по лицу дать, чтобы меру знал.

Потом, в перерыве – перерыв. Буфет. А я занимался какими-то складами. По жизни. Якобы. Может быть, я и раньше занимался, но просто сам этого не знал. Склады, знаете. Хозяйственная деятельность. Оказалось, конечно, что у меня был предыдущий прототип, и там я набрался опыта – так как есть огромная сходство от СР – до ССССССССР. Везде – социализм, но – строительство светлейшего. То есть, летающие города, счастье, коммуны, дети – часть общества, но не семьи, радость любви по согласию (чуть ли не на улице), но – бесплатно.

Потом, после перерыва, выступил Алексей Толстой. Мы говорили о пролетарской литературе.

После чего я поехал домой. На Украину. Я уже не помню, точно ли так она называлась. Но точно – ну УССР, а, кажется, УСР. Хотя, по логике.... Хотя нет.... Зачем – логика?

И вот, утром 41-го, нет, никого не бомбили, просто едва два поезда не столкнулись. Какой-то работник проявил героизм, поезда не столкнулись. Тут везде стояли наши войска. И вот, рано утром на подбитом мессере прилетел немец-перебезчик. И он говорит – в 4 часа будет война, вот тут всякие карты. Но потом, потом оказалось, что это – не настоящий ССР, а тренажёр.

Я вышел на крышу, на зеленый ковер, окольцованный горшками с цветами и курил. Мне встретился шеф.

–Как ты думаешь, с чем лучше сделать шашлык? – спросил он.

–Натуральный?

–А какой же еще?

–Обычно делают из баранины. Но можно жарить кур.

–На сетке?

–Точно.

–Мы делали шпикачики, – сказал он, – соус был натуральный, из Ирана.

–Может рыбу? – осведомился я.

–А как её готовить?

–А просто. Она быстро жарится. Только пока жарится, вокруг запах такой – воняет рыбьим жиром.

–А что, это идея, – сказал он.

Это и весь дневник. Но я еще не знаю – надо ли сворачиваться? Ночь темная и густая. И там, словно дорога между адом и землей – Чернавский мост, со своими холодеющими огнями, бросающими части своих тел в воду – черную и страшную. Дро уже храпит. В другой комнате. Слышно через стенку. Клинских спит, где хочет. Потому что кот. И в небе, ненасытные, всезнающие друзья – бот, дрон и змея. Но странно, что барыганьё Мизию схавало на раз, два, а друзья фиг с маслом принесли, а не информацию.

83. Надя

Она пришла утром. Дро был на крыше, там был чище сигнал, получаемый от наших электронных напарников. Клинских подался слушать события через голову. Мы были вместе, и нам никто не мешал. Любовь – это штука опасная. Она как насос. Она как прорва сама по себе. Если же учесть, что воронка не закрывалась никогда, у меня был прекрасный шанс упасть туда, через неё – это было слишком уж символично. И это, конечно, была не любовь, а поедание. Хотя она не могла быть хищником. Она просто хотела тепла. Но отсутствие жизни – это вечный генератор в обратную сторону. Словно бы вас облучают, рядом уран. Во всем теле теряются силы. Ткани начинают распадаться. Кровь стремительно пропадает. Она не хочет этого. Она, Надя. Да она вроде бы и живёт нормально. У неё есть муж. С ним ничего не случилось. Видимо, он точно – тень ихнего сопроводительного бота. Тогда понятно, что она тянется к другим людям и другим телам. Потому что с мужем – это все равно, что с растущим в пустыне деревом. Тут, конечно, можно довоображать, допридумывать – дерево алчное, и оно также испытвает страсть, оно словно змея, адский сухой старик.... Но всё это поэтика. Что теперь? В плоских развлечениях, с одной стороны, важны параметры тела, но всё это ерунда. Тьма способна возбуждать молекулы души, но если повестись на это, ты станешь мышью, которая сама пришла к ужу. Ни больше, ни меньше.

И не важно, понимает она это или нет. Всё желание – в ней. А я привык не сдаваться и не бояться. Но, может быть, здесь было что-то большее?

Я себе сразу сказал: игры – это всегда игры. И всё прочее бесполезно. В игре играют. Но всё равно не живут в ней. Живут где-то еще.

–Ты меня заберешь? – спросила Надя.

–Ты что-нибудь знаешь о себе?

–Конечно.

–А что именно?

–Зачем тебе это? Живу. Ты же знаешь, как я живу. Вы же за мной следили. Ованес, он тоже знает.

–А при чем тут Ованес? – спросил я.

–Не при чем.

–Ты точно ничего не знаешь. Но лучше тебе и не знать.

–Ты знаешь, что я тебя люблю? – сказала она.

–Я предполагаю.

–А ты?

–Функционально, – ответил я.

–Ты любишь. Просто ты слишком строгий. И у тебя всё по расписанию.

–Что же делать? – спросил я.

–Тогда подумай. Мне надо срочно бежать. Подумай. Покопайся в себе.

Она пошла одеваться, я смотрел на неё со спины, и, конечно, надо было себе сказать – так и есть. Так и есть. Я же горжусь тем, что я достиг почти полного автоматизма, стал хомо если можно так сказать дьявол-автомат, умеющий почти всё. А то, что при этом теряется теплота душа? Но разве она теряется? И здесь всё на высоте.

Это плохо, что ли, без слабостей? Ну, не важно. Это для юношей. Когда они молодые и молочные. Наоборот, глупым быть интересно.

Ну, это ж природа. Щенята тоже глупые.

–Ну что? – спросил я.

–Ты на меня смотрел?

–Да.

–Я чувствовала.

–Вдруг это в последний раз? – сказал я.

–Почему?

–Просто так.

–Может. Тогда смотри. Может, и в последний.

Она ушла, а я не вставал. Потом, стал думать – день ключевой, нужна ли водка? Нужна! Но водка была обычная – "Московская", а налил граненый стакан и выпил залпом. Теперь можно было сесть к "Шелялису" и соединиться с общим портом.

84. Письмо от Александра

Знаешь, мой друг, в первую мировую я жил на Балканах. Можешь мне поверить. И никогда не проверяй – правда это или нет, так как никто не знает, что такое правда. Есть невероятный холод жизни. Если тебе удасться где-нибудь так подклеиться к жизни, чтобы ты был совершеннейшим колоском, который живёт только сегодня, а дата, когда тебя срежут, уже назначена, знай, что это – счастье. Потому что всё хорошее остается только в памяти. Потом эта черная память носится в мирах без света.

Ты, наверное, часто думаешь – правди ли, что ты в данную минуту живешь? И правильно, что так думаешь. Верно. Нет доказательств, что ты живёшь, и что ты разговариваешь со мной, а не с самом собой. Но я просто так это тебе пишу. Чтобы ты взял и размечтался.

И вот, 1915-й год, и что первая мировая война. За что я воевал? За Австрию, надо полагать. Именно за неё. Я попал в плен и находился на Балканах. Меня в каком-то доме поселили. И так тоскливо. И ничего больше не происходило. А потом приходит, значит , мужик в шапке, в овечей шапке– говорит – мы тебя решили женить. И всё. Что хошь делай, а мы решили.

Не знаю, зачем им это было надо. Может – мужиков не хватало. Тем более, что я в горах жил. Село, снег. Может быть, состав крови поменять? Я выражаюсь крайне образно. Обычно все гораздо сложнее. Или, быть может, проще. Постепенно я начинал тосковать – так как в Австрии у меня осталась семья. И даже тот факт, что меня женили на тонкой и юной местной особе, меня ни коим образом не удовлетворял. Я чувствовал себя не более, чем пленником. Может быть, здесь можно провести параллель с породоистой собакой, которую держать на развод. Она хочет убежать, но никто не даёт ей сделать это. Но если не пытаться, то все тебя будут отчасти даже уважать. Такая штука.

Я сбежал в конце 16-го года, но весь мир казался мне чужим.

85. Конец, начало, конец

Вы знаете, что такое провалить операцию? Вещь эта вполне приемлимая. Потому что кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает, и нельзя постоянно выигрвать. Так не бывает. Другое дело, если это не игра. Вас посылают в стадо овец и говорят – зарежьте половину. Разве вы не сумеете? В противном случае, это – провал. Другой же вопрос – это встреча с командой соперника. Это уже не стало овец. Поэтому, если вы настроились исключительно на легкую прогулку, делать это не нужно. Непобедимых спортсменов не бывает. В данном случае, это почти что так.

И вот что. Я следил за показателями дрона, данные транслировались на наш модный маленький цветной телевизор. Дро был в очках – картинка была там. Клинских ушел на крышу, там у него были свои счеты с радиосигналом.

Дрон шел на высоте, контролируя пару аппаратов-филиалов – очень маленьких, но глазастых. И вот, один из глаз смотрел прямо в квартиру Сачика, и окно на его кухне (на пятом этаже) было непозволительно незашторено.

–Сто грамм, – сказал Дро.

Да, Сачик, он же, Александр Савельев, налил стакан водки, выпил его и аккуратно спрятал свой нож за поясом. Кроме того, он вынул из шкафа пистолет "ТТ", свой собственный, вынул обойму и зарядил в неё патроны, которые выдал ему Ованес. Это были высокотехнологичные бронепрожигающие пули-капсулы.

–Молодец, – сказал Дро.

–Жрать хочу, – сказал я.

–Почему?

–Не знаю.

–Сходи. Пока он доедет до места встречи, ты успеешь сбегать в магазин.

И конечно, я вышел, потому что у нас ничего не было, а киберформирователем пользоваться – себя не уважать. Нет, мы в нём кое-что делали, конечно. Например, Клинских любил фарш из мяса буйвола. Конечно, мы ему говорили – мол, бедный буйвол, но, впрочем, какой он там, буйвол, в этой машине. Но, что касается документации, там утверждалось, что прибор универсален. Мы делали креветок, делали мидий, делали жареное мясо слона, делали молоко верблюда, делали суши и роллы. А вот пасту "Океан" покупали в магазине. Но дело не в этом. Если ты живёшь в СССР, в лучшем мире, то какие могут быть киберформирователи? Что вы?

Я пошел в продмаг. Это был длинный продмаг. Это магазин на первом этаже длинного пятиэтажного дома, и он – длинный. Сначала – отдел хлеба. Потом – отдел молока. Потом – бакалея, и в ней – кафетейрий.

Вот там, в кафетерии, я выпил стакан винца. Самостоятельно. Ни у кого не спрашивая. Здесь уже были и местные бухарики, и они мне предложили:

–Слышь, гаси.

–Чо гасить?

Оказалось, они брали барматуху, но пили еще и своё – самогон какой-то.

–Я приду, – сказал я, – дождитесь.

Конечно, я не пришел. Взял колбасы по 4.40, палочку. Взял копченой ставриды. Взял баночку томатной пасты. Баночку томатного соуса. Взял баночной морской капусты. Взял сухих супов. Взял две бутылки перцовки. Взял хлеба. На выходе я встретил бухариков.