Текст книги "Путы для дракона (СИ)"

Автор книги: Сергей Радин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Наконец все оделись, прочистили оружие.

– Присядем? – предложил Брис.

Присели. Неловко и смущённо оглядывая на парней, Леон узнал Рашида и Игнатия. Неразлучная парочка счастливо таращилась на него, сияя широченными улыбками. А у Леона опять вдруг возникло впечатление комнаты, только на этот раз комнатой был он сам. И, наверное, форточка открылась от сквозняка. Он заглянул в форточку и увидел Рашида в окружении одинаковых пацанят.

– Тройняшки, – прошептал Леон.

Рашид кивнул.

– Хо, помнит! Брис, почему ты сказал – ничего не помнит? Моих близняшек–тройняшек он же помнит.

– Я сейчас вспомнил. Увидел вдруг.

– Командир, а про меня что помнишь? – с надеждой спросил Игнатий.

Но комната пуста. Форточка закрыта и не поддаётся. Леон «огляделся», увидел дверь, но даже подходить к ней не стал: засов её как будто перечёркивал. Он хотел в качестве извинения улыбнуться Игнатию, но улыбка не получилась. Лицо одеревенело от нахлынувшего отчаяния.

Начиная с позавчерашней ночи, кто‑то внутри командует им: заставил вооружиться, сесть на мотоцикл и последовать за соколом на верное самоубийство. Этот кто‑то вынуждал ловить крохи прошлого. Иногда он уходил, и тогда Леон облегчённо возвращался к привычному состоянию – мечтательной созерцательности. Жаль, нельзя вернуться в привычное окружение, в жизнь, налаженную от и до, – к родному и понятному.

Он чувствовал, что в основном его тревожат не изменения в жизни, а волновые изменения в нём самом. Уж что‑нибудь одно: или тихий, застенчивый – или то, что видят в нём эти крепкие насмешливые парни.

– Эй, эй, не переживай! Не всё сразу! – засуетился Игнатий. – Так плохо, да?

Лицо застыло, и Леон не в силах был что‑либо с ним сделать. Больше всего на свете сейчас ему хотелось закрыть лицо руками и – оказаться в квартире Андрюхи. В маленьком ограниченном пространстве, где всё просто и понятно… Он вспомнил скатов, плюющихся желудками, и ему стало «так плохо»…

– Держи, – сочувственно сказал Брис и сунул ему в руки колпачок от термоса с кофе.

Леон отпил, но напряжённые мышцы горла не давали проглотить горьковатую, раздражающе–бодрящую жидкость. Он так и держал бы во рту тёплое, постепенно совершенно противное питьё, если бы не услышал рядом восторженное: «О!»

Ноздри тонкого носа Рашида чувственно трепетали. Рядом с ним Игнатий восхищённо закатывал глаза, а док Никита оживлённо улыбался, глядя на друзей.

Ясность внёс Брис. Он многозначительно поднял термос и объявил:

– По глоточку достанется всем. Но, братцы мои, у него в мешке этого кофе!.. Вот соберём команду и устроим пир горой!

И Леону стало стыдно. Он вспомнил, что отсутствовал не двенадцать лет, в которых может отчитаться, а гораздо дольше; познал все прелести домашнего и семейного быта. А эти люди лишены даже возможности спокойной жизни. Он глотнул, отпил ещё немного и передал стаканчик–колпачок доку Никите. Док Никита продолжил полезное начинание, и колпачок, в конце концов превратился в ритуальный предмет исполняемого обряда.

– С чего начнём? – спросил Брис, закрывая термос.

– С вопросов, – сказал док Никита. – Надо выяснить, что именно произошло тогда, когда нас разбросало. Ну, и другие вопросы решить бы. Давненько не виделись.

– Тогда я первый! – заявил Леон. Если будут насмешки – ладно, переживёт, но оставаться в неведении он не собирался. – Никита, что ты делал с одеждой – с грязной?

Док Никита встал и отошёл к тому месту в строительной свалке, куда ему парни передавали вещи.

– Ты ничего не видишь, Леон? Хорошо. Придётся тебе поверить мне на слово, пока не вернулась память. Брис тебе уже сказал, что этот город – место, где со временем происходят всякие странности. Странности могут быть блуждающими или закреплёнными. Вот эта конкретная странность представляет собой что‑то вроде потока времени. Сунешь в него влажную вещь на секунду – в потоке проходят годы, а значит, вещь я возвращаю сухой. Тут главное – не передержать, иначе одежда обветшает. Нас потому и послали сюда, что мы видим эти временные катаклизмы. Теперь спрошу я. Всех. Меня рядом не было в момент взрыва, когда нас разметало по разным временным уровням. Кто что видел? Что тогда произошло с Леоном?

– Я видел, – сказал Брис. – Когда дом взорвался, он как раз стоял под стеной и отбивался от «тараканов». Те свалились на него, а нас взрывной волной разбросало в стороны. Он оказался чуть дальше нас, потому что ему не понравилось, что дом выглядит целым. Леон оказался прав. Но минёр ошибается только раз в жизни. Насколько я понимаю теперь, вокруг дома натянули «нить ожидания». Мы‑то привыкли к тросам… «Нить ожидания» или «трос» – это ловушки, – объяснил он Леону, – примитивные. Наступишь – взрыв.

– А мы во время взрыва стояли у «фонтана», – вспомнил Игнатий, – так нас взрывной волной понесло прямо на «фонтан» – вот и разбросало.

– Не понимаю, – задумчиво сказал док Никита. – Стена рухнула на Леона, а он – вот он, живой и невредимый.

– Ничего себе – живой! – возразил Брис. – Память – сплошное белое пятно ноги – разорваны в клочья (ступни, разумеется). Хотя… Физические повреждения он получил в том мире, откуда явился сюда.

– Итак, на него рухнула стена, а результат – амнезия и изменившийся характер. Может, это Вик успел переправить его в реальный мир?

– Вик сам по себе является беспросветной тайной, – сказал молчавший до сих пор Рашид. – Я тоже видел, как Леон шагал к дому. Видимо, в момент прикосновения к «нити» Вик её почувствовал и заволновался.

– Точно! Только «заволновался» – это ты мягко сказал. Я сейчас вспомнил: он вцепился в воротник Леона и буквально тащил его назад, как заведённый. А Леон… Слушай, Леон, ты всегда среди нас был самым чувствительным к любым ловушкам. А тут шёл и шёл, точно Вик на тебе не вис и не трепыхался… А потом я уже смотрел только на дом. Рашид, ты видел, что дальше было.

– Я же сказал, беспросветная тайна. Стена свалилась на Леона, всё кругом горело. Вик – тоже.

– Горел?!

– Говорю то, что видел. Он вспыхнул, как бумажка. Неудивительно. От дома плеснуло таким огнём… Так что Вик никак не мог переправить Леона.

– Может, его вышвырнуло вместе с Леоном? Только в разные пространства? Ведь не Леон же подлатал Вика.

– «Фонтан» с другими свойствами?

– А помните, Володька попал однажды в странную ловушку?

– Убери слово «странный». В этом городе ничего нормального нет. Ты имеешь в виду тот случай, когда у «железного Володимера» истерика была? Не понимаю, какая связь со случаем Леона.

– А что за случай был? – тихонько поинтересовался Леон.

– Единственный в своём роде. Местечко совершенно невидимое, но Володьку к себе тянуло как магнитом… Ребята, а ведь, кажется, Рашид прав. Леон тоже шёл, не обращая внимания на предупреждения Вика. Мы внесли Володькино место на карту и назвали его «воронкой». Но больше «воронок» нам не попадалось.

– И что с этой «воронкой»?

– Володька сунулся в неё с краю – и то по полной программе досталось. Хотя что говорить о полной программе – мы ничего не знаем о свойствах «воронки». Когда у Володьки прошла истерика, мы его поспрашивали. Картина такая: в «воронке» за минуту в тебя впихивается информация, содержанием которой является твоя собственная жизнь почти за целый год – причём, на эмоциональном уровне. Попробуй представить, что ты в минуту переживаешь события и чувства целого года. Шестьдесят секунд – триста шестьдесят пять дней. Это с краю «воронки». А ты, Леон, попёр в самую середину. А вдруг там скорость памятной прокрутки выше?

– Не понимаю.

– А я понял, что хочет сказать док Никита. Я буквально вижу, как ты, Леон, идёшь в «воронку», задеваешь «нить» и одновременно попадаешь в мощный «фонтан»… Ведь к «воронке» его тянет. Он проходит её всю. Мозг пытается сопротивляться кошмарному натиску информации, возможно, ставит барьер – хлоп! Амнезия! То есть из «воронки» Леон идёт уже беспамятный, вляпывается в «нить», но продолжает идти, потому что он уже другой, не видит её. Он идёт и под стеной дома умудряется угодить уже в «фонтан»…

– Умудряется… Не так‑то всё просто.

– Док, что так туманно? Ты думаешь… О! Спецловушка для Леона?

После этой загадочной реплики Бриса все четверо уставились на Леона с нескрываемым интересом. Разозлиться Леон не сумел, сказал лишь:

– Все обо мне всё знают или хотя бы предполагают. Я понимаю, что вы хотите вернуть мне память и мою настоящую личность попозже. Но хоть что‑то же я должен знать! Кто я такой?

– Все твои титулы наизусть я не помню, – с ехидством отозвался док Никита (уже на первых его словах Леон возмутился: зачем ехидничать над человеком, если он всё равно не понимает причин этого ехидства?). – Но основные должности твои таковы: ты командир миротворцев, в этот город присланный миротворческим корпусом; ты посвящённый высшего уровня, пока говорить не буду, во что именно посвящённый, – всё равно не поверишь; и ты магистр нашего родного университета… Ну, и проще говоря, ты очень сильный колдун.

5.

Леон выждал, прислушиваясь к себе. Нет, сообщение не вызвало в нём никакого отклика. А вот эмоциональная окрашенность реплики напомнила кое‑что из недавнего прошлого. Что у них у всех за дурацкая привычка к театральному подношению шокирующей новости?.. Сейчас он попробует сам такое.

– А кто такой Фёдор Ильич?

Они поднимали брови, взглядывали друг на друга вопросительно: кажется, им это имя незнакомо.

– Где ты с ним встретился? – спросил Игнатий. – И почему решил, что мы знаем о нём?

– Он хозяин магазина, торгует старинной мебелью. Предложил нам зеркало.

– Зеркало? – недоумевал Рашид.

– Раз вы говорите о колдунах, значит, по вашей части. В этом зеркале я видел (если только не галлюцинировал) довольно странные вещи. А человек в зеркале дважды назвал меня магистром. Кстати, кожа на ногах пострадала, потому что из зазеркалья потребовали немедленно бежать из квартиры.

Они снова переглядывались, и наконец док Никита высказался:

– Вербовщик, мелкая сошка… Леон, как он тебе представился?

– Сказал, вместе служили в военной разведке.

– Точно, вербовщик! Слух о нашем разгроме, наверное, по всем городам и весям разнёсся. Нетрудно представить, как он был потрясён, когда увидел тебя.

– А зеркало зачем?

– Он решил, что у тебя амнезия в лёгкой форме. Будь это так, ты бы сейчас прорвался в Корпус и, прихватив пару–тройку крепких парней, вернулся бы сюда к нам на выручку. Твоё внезапное появление наверняка произвело бы на некоторых… кхм… неизгладимое впечатление.

– Я не верю, – спокойно сказал Леон. Он положил руки на колени и смотрел на свалку из двух домов. Как ни странно, он ощущал умиротворение, отдыхая взглядом на припорошённых уже слежавшейся пылью руинах. Единственное, чего в довольно однообразном пейзаже не хватало, – это какого‑нибудь яркого пятнышка: головки цветка, оживлённо–зелёного кустика, пусть даже куска цветной тряпки. Пустота города напоминала об усталости в душе. – Вы ошиблись. Я не тот человек, которого вы видите во мне. Я не тот Леон, который вам нужен. Мне не нравится действовать, а плохо переношу грандиозное.

– Ну–ну, а мы тут собрались все шибко грандиозные, – сказал Брис. – Леон, ты крупно ошибаешься. Мы тоже действия не любим, нас вынуждают к нему. И в тебе мы не ошибаемся. Ты здесь всего сутки, а уже сумел отличиться. На твоей совести мой синяк под глазом и целое скопище «блинчиков».

– «Блинчиков»?..

– «Блинчики» – это те хреновинки, которые ты изнутри подорвал.

С облегчение Леон уточнил для себя: «блинчики» – прозвище сухопутных скатов. Уточнив жутковатое значение легкомысленного названия «блинчики», Леон попытался снова принять участие в беседе, но обнаружил, что четверо внимательно смотрят на него.

– Простите, я чего‑то недослышал?

– Какие восхитительно рафинированные манеры! – ахнул Игнатий. – Так и хочется вскочить и в поклоне с полминуты подметать пыль роскошной шляпой с роскошным плюмажем!

– Хватит! – прервал его док Никита. – Твоя ирония пропадает втуне перед лицом его амнезии… Ещё раз вопрос, Леон, если ты сразу не расслышал. Разве с тобой в реальном мире ничего не случалось необычного? Ну, хоть изредка?

– Наверное, нет, – неуверенно произнёс Леон. – Вообще‑то было однажды, но я тот случай так и не… не понял до конца, что именно случилось.

– Ты расскажи само событие, – предложил док Никита, – а мы посмотрим, что же в нём странного.

– В сущности, ничего особенного не произошло… Когда Мишка был маленький, на него напали две собаки.

– Мишка – это кто? – захотел узнать Рашид.

– О Господи! – ошеломлённо сказал Брис. – Ещё и Мишка!

– Хоть одна собачка в живых осталась? – спросил Игнатий.

– Не молчи, Леон! Начал – договаривай!

Дружеский галдёж внезапно стих. Странное упрямство, с которым Леон смотрел на Бриса, упрямство, близкое к обиде, отчётливее всего угадывалось в его сведённых бровях.

– Больше я ни слова не скажу, пока Брис не объяснит, что значит его риторика по поводу моих детей.

Проснувшийся ветер лениво ссыпал пыль с обломков и плит, и она неохотно летела, шуршала по шершавым поверхностям. Высоко в чистом небе четыре стремительные маленькие птицы будто вознамерились воспроизвести следы суматошных пистолетных выстрелов, то ли затеяв игру то ли просто радуясь долгожданному воссоединению.

– Леон, видел у себя на локте наколку? Со своим именем? – спросил док Никита и после кивка Леона продолжил: – Давай так. Договоримся, что ты наш Леон и никаких ошибок здесь нет. Можешь молчать о своей жизни в реальном мире сколько угодно. Мы же, пока ты не обрёл память, не будем распространяться о той политике, которая касается тебя слишком живо. Естественно, мелочи, необходимые для твоей безопасности, мы тебе сообщим.

– Док Никита прав, – сказал Рашид. – Зачем тебе что‑то объяснять, если через час–другой обычного времени ты наверняка всё будешь знать сам. Да ещё больше нас.

– Приступим к насущному – сказал док Никита, снял с себя камуфляжную рубаху и, расправив её на земле изнанкой, показал подобие карты. – Часть города на побережье мы прошли вдоль и поперёк и кое–какие ориентиры себе наметили. Вот здесь «фонтаны». По этим вот трём дорогам в основном разъезжают «тараканы» – с ними ты, Леон, уже знаком. Вот, вот и вот – «колодцы»: ухнешь хоть в один – поминай как звали. Места скопления «блинчиков» мы отметили тоже в трёх случаях…

– Если отметили, то как нарвались на них? – Брис жадно вцепился в карту.

– У меня такое впечатление, что они используют «колодцы» для перемещений, но сами далеко от них не уходят. Смотри сюда. Вот наше место. Видишь, мы рядом с «колодцем». «Блинчики», если б мы с ними не встретились, погуляли бы здесь немножко и ушли бы на своё обычное место обитания.

– А это что?

– «Зеркальный лабиринт». Мы думаем, там заблудился кто‑то из наших. Наши соколы не такие чувствительные, как Вик, но раза два и они там что‑то видели.

Леон почувствовал ревнивую тревогу. Обстановку он начал расценивать таким образом, что все эти полузнакомые ему люди, кажется, здорово рассчитывают на него и на его птицу. А он пока воспринимал Вика на почти бессознательном уровне, именно так – «моя птица»; знал, сокол попал когда‑то в труднейшую переделку. И пусть его подлатали (он до сих пор удивлялся: надо же – птица–киборг!), Леон знал также, что Вик очень быстро устаёт. Отсюда он делал вывод: с ним Леоном, делайте, что хотите, – Вика не трогайте!

Он очнулся от своих размышлений, когда кто‑то зарычал ему почти в самое лицо. Быстро оглянувшись, Леон с облегчением понял, что рык к нему непосредственно не относится.

– … по краю «воронки»! Только по краю! – орал Игнатий.

– С одним барьером Леон уже слабее! – яростно отбивался Брис. – Не забывай к тому, что барьер – это всего лишь гипотеза. А если и амнезия, и новая личность – результат ушиба головы? Нам ведь известны случаи, когда после лоботомии на свет являлся совершенно иной характер, не говоря уже о многочисленных случаях слегка корректированного поведения, обретения или, напротив, потери привычек. Док, что молчишь?

– Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, – несколько легкомысленно отозвался док Никита. – Почему бы не спросить у виновника споров? Собственно, от него одного зависит, что мы должны будем делать.

– Глупо! – огрызнулся Игнатий. – Он же сейчас не тот, кем был! Он скажет – «не хочу»! И что будете делать? Ждать у моря погоды?

– Ты так хорошо изучил его новую личность?

– Я попробую.

Леон сказал тихо, но сидевший рядом с ним насупленный Игнатий быстро развернулся к нему всем телом.

– Что ты попробуешь? Что ты вообще понял?

– Я понял, что есть вероятность возвращения памяти, если я пройду по краю «воронки». Я понял, что с моей нынешней амнезией есть вероятность получить ещё одну, поскольку я слабее, чем тот Леон, которого вы знали. И ещё я понял, что во мне, наверное, и правда две личности, потому что я помню себя человеком мирным, но сейчас, Игнатий, уж прости меня за грубость, но очень хочется набить тебе морду.

Никто не засмеялся, только лица у всех просветлели, а Брис пробормотал:

– Может, и пройдёт… Личность, может, и другая. Характер, может. Другой… Нутро‑то крепкое. Леон, если не секрет, почему ты решился?

– Подчиняюсь обстоятельствам. Это ваш Леон привёл меня сюда. Назад‑то дороги нет. И… и… Я не помню, как и что там происходило, но обе собаки погибли.

Он снова увидел плачущего Мишку, бегущего к нему; ротвейлеров, грузными прыжками настигавших мальчишку, и кровожадную уверенность их квадратных морд. Он снова окунулся в темноту, ножом резанувшую его по глазам. Жило и грело только маленькое тельце и хриплое икающее детское дыхание ему в шею. А потом чёрно–красное стало исчезать, и ему стало плохо при виде неподвижных собак в неровном ореоле тёмно–алого… Он тогда быстро попятился в подъезд, вжимая лицо Мишки в собственную ладонь… Мальчишка собачьих трупов не увидел, но рана в его душе осталась. И сейчас Леон чувствовал себя таким же уязвимым, как Мишка. Разница только в преимуществах возраста. «Врёшь как сивый мерин – вздохнул Леон про себя. – Какое же это преимущество, если некого взять за руку, когда тебе плохо? Дурацкий миф о мужской несгибаемости, или как там это ещё называется…»

Недавнее прошлое с неимоверной силой тянуло погрузиться в воспоминание так глубоко, что Леон в очередной раз отключился от разговора. Когда он понял, что прослушал пару реплик, заставил себя вникнуть в обсуждение.

– Извините, кажется, я чего‑то…

– А уж ему тем более! – вновь орал, надсаживаясь до хрипа, Игнатий (Леон с лёгким ужасом подумал: «И я ностальгически вспоминал под этот жуткий рёв?»). – Мы и без ребят обойдёмся! Наоборот будет здорово, если Леон в здравой памяти соберёт нас всех!

– Подожди! Леон, ты понял, что предлагает Игнатий?

– Не совсем.

– Игнатий думает, ты будешь полезнее, если сначала вернёшь память, а потом соберёшь оставшихся из команды, – объяснил док Никита.

– А как думаешь ты?

– Я боюсь «воронки». Она настолько не изучена, что с краю как раз может оказаться самый мощный поток времени, а в середине… Кто знает, что там, в середине? Поэтому я предпочитаю, чтобы вне «воронки» стояла абсолютно вся команда.

– Зачем?

– Володьку из «воронки» мы вытаскивали по принципу, изложенному в сказке «Репка». Вытащили с трудом. Представь: тащили всей командой. А ведь Володька тренированный. Теперь подумай: ты, забывший все свои навыки, действующий чисто автоматически. Нам, вчетвером, тебя не вытащить.

– До меня плохо доходит твоя уверенность, что кто‑то из ребят в «зеркальном лабиринте», – скептически высказался Игнатий. – А ещё больше я сомневаюсь в том, что «зеркальный лабиринт» легче и безопаснее «воронки».

– А вот этого не надо, – строго сказал док Никита. – Я всего лишь исхожу из приобретённого знания. Посуди сам: Володьку мы выволокли из «воронки», а из «зеркального лабиринта» Леон вышел сам.

– Док Никита, – предостерегающе позвал Брис и нервно зевнул. – Ты забываешь две важные детали: вышел из «зеркального лабиринта» прошлый Леон. И вспомни, в каком состоянии он вышел.

6.

Оглядев приунывших парней, Леон с ноткой нетерпения, удивившей его самого, спросил:

– А что собой представляет «зеркальный лабиринт»?

– Ты решился?

– Нет. Просто сидеть в бездействии смысла нет. Значит, с чего‑то надо начинать.

– О лабиринте мы почти ничего не знаем. Тогдашний ты вошёл в лабиринт вместе с Виком, хотя Вик не особенно желал туда попадать. Вы пробыли там не более пяти минут. Первым вылетел сокол. ОН летел низко и вслепую.

– Мой Микки сорвался ему навстречу и крыло в крыло привёл ко мне, – медленно, вспоминая, проговорил Рашид. – Вика я поймал. Он не мог стоять, всё заваливался, будто не мог удержать равновесия.

– А за ним вышел ты. – Док Никита запнулся и оглядел всех. – Если я буду рассказывать всё подряд, он откажется идти.

– А если не расскажешь, Леон не будет готов к походу в эту штуку – угрюмо возразил Брис.

Но Леону было уже всё равно, расскажут ли ему кошмарную повесть в духе Гоголя, смягчат ли повествование победным финалом. В нём росло и крепло только одно желание – уйти из этого города. Он уже многое успел испытать здесь: удрать от «тараканов»; каким‑то, ему самому непонятным способом уничтожить «блинчиков».

Нетерпение исподтишка подзуживало Леона немедленно приступить к делу. И, если бы не полное непонимание происходящего, он бы решил, что вернулась первая личность. Но самое главное, что он привычно придерживался принципа: любое дело когда‑нибудь закончится, так чего же тянуть с его началом? Возможно, этот принцип перешёл к нему от Леона–первого, поскольку явно принадлежал человеку действия. А именно таким Леон–первый представал по рассказам его друзей. Е г о – слово поцарапало… «А кто они для меня?»

– Прекратите искать, чем подсластить пилюлю, – сказал он. – Чем больше подробностей, тем легче. Итак, я вышел. И?

– Ты был похож на человека, внезапно оглушённого взрывом. Ты видел нас, но говорить не мог. Позже, когда пришёл в себя, сказал, что эта штука имеет все шансы быть названной «зеркальным лабиринтом». Времени у нас не было, поэтому о том, что произошло внутри, ты выразился так: в лабиринте каждая секунда имеет своё физическое пространство. Подробности обещал позже. Так что мы представления не имеем, что там, внутри…

– А почему вы решили, что в лабиринте может быть кто‑то из команды? А если и так, вы думаете, они ещё живы? Если уж тот Леон, которого вы знали, плохо себя чувствовал…

– Ну, во–первых, втихомолку Игнатий и Роман пробовали войти в лабиринт. Роман – тот вообще любит, где поопаснее, и терпеть не может уступать Леону… Тебе… Но вход в лабиринт надо рвать с разбега. Так он не пускает. И мы вовсе не уверены, что ребята там. Повторяю: наши птицы видели движение там. Может, ребята спасались от неожиданной опасности? Возможно, они даже и не поняли, что попали именно в лабиринт? Говорить об адаптации к условиям лабиринта ещё рано, но… Всё может быть.

– Так лабиринт на карте не единственный в городе?

– Взгляни на карту, Леон. Мы исходили из предпосылки, что команда не уйдёт далеко от берега. Всё‑таки здесь можно наловить рыбы. Здесь и безопаснее – во всяком случае, ловушек мы не встречали, а «блинчики» моря боятся, как ни странно. Из‑за солёной воды? Наверное. В побережной части города мы нашли четыре места, похожих на лабиринт. Учти, мы так и не поняли, почему ты назвал эту аномалию лабиринтом, да ещё зеркальным.

– Ладно, – сказал Леон, поднимаясь, – показывайте ваши аномалии.

– Секундочку! – жалобно воззвал ко всем Игнатий. – Нам бы ещё одну проблему решить… – И блаженно ухмыльнулся. – Не осталось ли на донышке сего великолепного термоса хотя бы по глоточку этого бесподобного кофе?

… Без сокола на плече шёл только Брис. Поглядывая на него, Леон заметил, что чувствует он себя очень неуютно и частенько с завистью и нежностью следит за птицами товарищей. Самому Леону пока только нравилось ощущать сидящего на ремешках Вика и чувствовать изредка его мягкое покачивание. К тому же Вик, вероятно, сообразил, что с хозяином не совсем всё в порядке: Леон то и дело натыкался на жёсткий изучающий взгляд птицы.

Идти по городу, к своему несчастью угодившему под бессмысленно старательные удары гигантского молота, несколько жутковато. Изящные элементы, угадываемые в обломках, складывались, правда, с трудом в общий облик лёгкой архитектуры, присущей приморским городам. Если не замечать хаоса погрома, но сосредоточиться на двух–трёх мраморных ступенях, на перламутрово блистающей отделке уцелевшей колонны, нетрудно восстановить в воображении сверкающий на солнце город–призрак.

Зачем? Кому понадобилось крушить в кашу лёгкие формы воздушного города? «Тараканам»? «Тараканы» – песок. Может быть, варварская расправа с городом как раз и стала результатом их злобы по поводу собственной аморфности?.. Грубо. За уши притянуто. «Тараканы», скорее, похожи на въедливых контролёров тщательно проверяющих развалины на предмет непрошеных гостей. «Ты пытаешься делать вывода на основе микроскопических знаний, – напомнил себе Леон. Почти одновременно всплыла мысль: – Док Никита тоже кое о чём умолчал. И его умолчание не связано с их уверениями, что я и так всё вспомню сам. Наверное он боится, я не захочу выполнить необходимое…»

Вик по ремням с руки допрыгал до шеи Леона и нахохлился, вцепившись когтями в воротник и головой почти касаясь уха хозяина.

– Здесь, – сказал Рашид и махнул рукой вперёд.

Впереди чуть высилась – часть террасы? – небольшая, словно аккуратно подметённая площадка. Леон с сомнением оглядел её, но ничего особенного не заметил. Зато, кажется, заметил Вик: он взъерошился и ещё больше нахохлился.

– Почему именно здесь? Вы же говорили, лабиринтов несколько.

– Нет, мы только предполагаем, что их несколько. Здесь, на побережье, этот единственный. А насчёт присутствия людей – у нас опора на птиц.

– И всё‑таки, почему вы сами не пробовали войти туда?

– Мы плохо ориентируемся во времени, – с заметным раздражением («Не понял очевидного? Ах, да! Ты же…») сказал Рашид. – Наши соколы ясно показывают, что люди в лабиринте есть. Но птицы не могут определить, в каком времени люди зашли туда. Я думаю там остальные трое. Или кто‑то из них. Если честно, мы сами столько раз меняли временные уровни, что сейчас не знаем, где именно находимся. Чудо что Вик разыскал нас.

Кажется, он добавил последнее признание в качестве извинения за резкость. Но Леон, кроме признания уловил во вполне невинных словах ещё кое‑что: Вик и Леон лучшие, а значит – дорога им, лучшим, в саму преисподнюю.

Он вдруг вспомнил Мишку в выпускном классе, недоумение долговязого мальчишки: «Пап, у Горького вот читаю здесь: «Красивые всегда смелы». Почему красивые люди всегда обязательно должны быть смелыми? Нам училка объясняла, я ничего не понял… Что‑то по типа внимания. Я что – дурак такой, что ли? Ничё не понял». Леон сразу сообразил, что речь идёт о «Старухе Изергиль»: он с Мишкой по всем предметам до выпуска шёл. «Красивые в толпе сразу выделяются отсюда им и особое внимание. А раз человек красив, то и дела его должны быть хороши. Так думают окружающие. И людям с красивой внешностью приходится делать всё, чтобы оправдать сложившееся о них мнение – даже если они по характеру другие. Ведь, разочаруй они людей в себе, что будет?.. Вот то‑то же. Только не забывай, что высказывание принадлежит человеку, который насмотрелся на грязь в жизни и немного идеализирует человеческую красоту… Впрочем, вру. Это личное представление Горького о красоте. Если ты вызываешь у людей восторг своей прекрасной внешностью, то и внутренне соответствуй ей. Это называется гармония». Мишка подумал и вздохнул: «Ага, соответствуй. Жуть». Леон посмеялся: «Ладно, не переживай. Горький не первый и не последний пытался нарисовать портрет идеального человека. Тебе будет лучше, если ты заменишь слово «красивый» на слово «лучший» и выкинешь из своего лексикона цыплячье «по типа». Мальчишка так и вскинулся: «Почему – цыплячье? У нас в школе все так говорят!» Пришлось объяснить: потому и говорят, что желторотики инкубаторские: один пискнет неправильно – другие и рады повторить…

Жизнь – она и есть жизнь. Вон как повернула. Вроде недавно философствовал – на тебе, на практике подтверждай. А если не чуешь себя лучшим? Если знание, что ты лучший, выбито из тебя?.. Никуда не денешься, парни‑то верят. Да и вообще в этом странном мире ничего не поделаешь. Лучший не лучший, а делать что‑то надо – лишь бы выбраться отсюда.

Он оставил вещмешок Брису и начал подниматься к площадке.

– Возьми Вика на руку: он сам знает, куда тебя вести, – напомнил Брис.

Вик‑то, может, и знал, но очень явно не желал куда‑то идти: с неохотой перебрался на пальцы Леона и уселся на них пушистой скрюченной старушкой. А прежде чем вытянуться (в поисках нужного времени?), с укором взглянул на хозяина.

Переход отозвался лёгким толчком воздуха в лоб. Разочарованный Леон, напрягшийся в ожидании чего‑то более чувствительного и грандиозного, обернулся к парням с вопросом. За спиной – никого. А в следующую секунду и птица слетела с руки и спикировала на плиту с зубастым оскалом. Вик попрыгал на ней и замер. Присмотревшись, Леон понял, что птица выбрала такое место, где искусственное крыло слегка опиралось на края скола.

– Не хочешь идти дальше? Подождёшь меня здесь?

Серые глаза немигающе смотрели на него. И Леон предпочёл больше не спрашивать.

Итак, на личном опыте ему во второй раз предстоит узнать, что такое «каждая секунда имеет своё физическое пространство». Где же вход?

Рука везде наталкивалась на мягкое сопротивление воздуха и вдруг провалилась в пустоту. Отдёрнув её, Леон постоял («С разбегу? Можно и просто войти!») и вошёл.

«Нет!!»

Беззвучный мысленный вскрик внешне отозвался лишь всхлипом сквозь зубы.

Он стоял, потому что его ноги чувствовали крепкую опору, – он висел, потому что опоры не видел и вообще ничего не видел, хотя ощущал, что взгляд проваливается всё дальше и дальше, выше, ниже в поисках собственной опоры…

Громадная – бесконечная – комната – мозг яростно сопротивлялся, отказываясь принять факт безграничного пространства. Пустая – и комната ли? А если другая вселенная? – настолько, что тело начало неметь, терять чувствительность. Скоро только ноги слабо протестовали против уверенности оглушённого пустотой тела, что человек – видит.

Свет – предрассветный, словно проник извне через очищающие (очищающие – что, краски, жизнь?) фильтры. Свет обесцвеченный и странным образом отсутствующий. Теней тоже нет.

«Но ведь это «зеркальный лабиринт», – напомнил себе Леон, – значит, что‑то должно появиться».

Чтобы успокоиться, он смотрел на пальцы, но прежде чем идти вперёд, он машинально взглянул вперёд. Взгляд снова утонул в пространстве – глаза всё так же стремились остановиться на какой‑либо точке, на поверхности, а пустота всё так же манила дальше…