Текст книги "Путы для дракона (СИ)"
Автор книги: Сергей Радин
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)
Глава 3
Дома просто не поверили. Шутников на свете много. Да и зеркало затмило шокирующую новость о прошлом Леона.
«Мальчики» Фёдора сотворили чудо, и скудные линии стандартного шкафа–купе ненавязчиво оттенили богатство зеркальной рамы. Ангелине слегка не пришлось по душе само зеркало – темноватое, с волной заметной кривизны. Но восторженные ахи домочадцев склонили её к логичной мысли: «Хочешь иметь раритет – мирись с его отдельными недостатками». Про себя она решила, что выправит ещё один шкаф, сплошь зеркальный, и успокоилась, и присоединилась к группе восторженных ценителей старины.
Долговязый Мишка, благополучно перешедший на второй курс стройфака, придерживал оседлавшую его Анюту, которая желала непременно дотронуться до самого верха зеркала. Леон обнимал Ангелину за талию, а Андрюха вслух раздумывал, как бы обновить интерьер офиса, совместив авангардную, скелетообразную мебель, предложенную дизайнерами мебельной фабрики, с чем‑то тяжёлым и солидным из антиквариата.
– Здорово Леонид придумал, – наконец припечатал он. – С этим твоим Фёдором надо будет обязательно потолковать… А насчёт разведки – думаю, парень загнул. Мужик пропал – найти не могли? Это разведка‑то! Не поверю… Гелюшка, что у нас на ужин?
Ужин готовили две женщины, Ангелина и новая подружка Андрюхи, и наварили–натушили столько, что даже вечно голодный Мишка засиял. А когда сели за стол, Леон вдруг взглянул на гостью и с привычной для всех лаской в голосе сказал:
– Ну, наконец‑то!
Пока сидящие за столом – и женщина в том числе – удивлённо переглядывались, Андрюха побагровел и уставился в тарелку с салатом, озадаченно насупившись.
… Ангелине снилось что‑то тревожное. Она ворочалась с боку на бок, тихо и невнятно говорила что‑то сквозь зубы, раз даже застонала. Изредка начинала двигать руками – до тех пор, пока не натыкалась на Леона, льнула к нему, успокаивалась на время. А потом – всё сначала. Поэтому Леон не сразу выполнил задуманное. Он жалел женщину и, когда она в очередной раз легла головой на подушку, лицом к нему, провёл ладонью по её волосам, утешая, как беспокойного ребёнка, и желая, чтобы она немедленно заснула спокойным сном. Ангелина напряглась – и будто опала, расслабилась. Леон выждал ещё несколько минут: дыхание жены утишилось, жёстко сведённые брови вновь образовали круглые дуги, приоткрылся напряжённый рот.
Он иногда среди ночи вставал, включал торшер над креслом. Торшер имел хороший плотный абажур, дающий только направленный поток света. И – под ним легко читалось до утра. Читал Леон книги: газеты шуршали – книжные страницы ложились легко и почти бесшумно… Но сейчас не до книг.
С мягкостью, стороной и почти безучастно удивившей его самого, Леон одним движением скользнул с постели. При зашторенных окнах, словно взвихренный со дна ил, в комнате застыла чёрная мгла неравномерной плотности.
Леон видел сгустки тьмы не впервые, но знал, как пройти к двери, минуя стулья, кресла. Знал, где кончаются ковры и начинается прохлада паркетного пола. Знал, с какой стороны ступить, чтобы не скрипнули слабо пригнанные паркетины…
Идти бы дальше, но сегодня непроницаемость тьмы заворожила его. Он видел дымчатые клубы – зная, что не видит ничего. Он даже протянул руку и всунул её в особенно густую облачность – иллюзия более тяжёлого воздуха вокруг ладони отдалась в горле тошнотной волной.
Наконец он заставил себя сдвинуться с места – от мгновенной дезориентации в пропавшей в темноте комнаты его сердце болезненно трепыхнулось. Выворачивающий укол (он увидел наколотую на «цыганскую» иглу тряпичную куклу) – и Леон замер, но, потеряв равновесие, вынужденно шагнул вперёд. И застыл.
Ощущения под ногой: привычная щетина ковра и что‑то очень нежное и тёплое – вернули его к реальности. Теперь он услышал сонное тиканье будильника, вспомнил, как Ангелина, раздеваясь, уронила и не хотела поднимать пушистый джемпер, – и почему‑то сразу и машинально просчитал путь к двери.
В коридоре не так уж темно: у самой двери в прихожую, объединявшую квартиры, сероватый здесь лунный свет паутиной облепил все плоскости, до которых достал.
Он открыл дверь и не успел испугаться, ослеплённый будничным, тяжеловато–жёлтым светом старой люстры, за старостью, но пригодностью сосланной сюда, в прихожую, где она даже казалась излишне роскошной.
Перед зеркалом стояла Анюта – в пышном, шитом на заказ платье для сна (девочка покорно сносила барочные безумства матери, обряжавшей её как любимую куклу). Леон подозревал, что его дочь равнодушна к нарядам, но сейчас роскошь кружев и атласа была подчёркнута как никогда в неожиданном обрамлении тяжёлой резной рамы. Он встал позади дочери и успел заметить её изучающий взгляд на саму себя – взгляд фанатичного учёного, прежде чем она подняла глаза на него. Совсем не вялым голосом она тихо объявила:
– Я видела сон.
– Страшный?
– Не знаю. Я упала в зеркало. – Её взгляд снова переместился на глаза отражения. – И полетела.
– Растёшь.
– Папа, не говори глупостей, как мама. Это другое.
– Какое?
– За мной гнались жуткие дядьки. Потом я упала в зеркало и улетела от них. Они хотели лететь за мной, но у них разбился вертолёт. Кажется, вертолёт.
– Опять перед сном видик смотрела?
– Я смотрела в зеркало. И оно в меня приснилось.
– «Мне приснилось». Говори правильно.
– Папа, это тебе оно приснилось. А в меня оно точно вснилось. Ну, как объяснить? Я сплю и вижу всё в раме. Пап, оно волшебное?
Леон ответил не сразу. В электрическом свете зеркальная рама выглядела богаче, чем днём. Зато стекло постарело ещё больше. Он мельком подумал, как бы возмущалась Ангелина, увидь помутневшее зеркало со ржавыми, похожими на смятую фольгу разводами. В то же время зеркало неплохо сохранилось посередине. Если по краям, ближе к раме, трудно разглядеть часть комнаты, где стояли отец и дочь, то две фигуры, высокую и маленькую, зеркало отражало отчётливо. Едва заметная кривизна слегка изменяла силуэты, вытягивала их, и Леон, опять расплываясь в мыслях, немедленно решил: зеркало этой особенностью компенсирует все свои недостатки перед критически настроенной Ангелиной.
Холодная сухая ладошка ухватилась за два его пальца.
– Пап, там кто‑то есть…
Впечатление, что по диагонали стекла и впрямь что‑то мелькнуло, осталось и у Леона. Но он счёл, что старинное зеркало есть старинное зеркало: ну, шевельнулись они с дочерью – может, где‑то была ещё одна косинка, зеркальная волна, она‑то молниеносно и исказила отражение.
– Пора спать, маленькая. – Ему пришлось оглянуться на часы над дверью. – Третий час ночи. Мама узнает – ругаться будет.
– Не будет. Костюм попрошу джинсовый – всё забудет. Пап, посиди со мной немножко. Я тебе секрет Мишкин расскажу.
– Что – влюбился парень?
Не отпуская его пальцев, она повела его в свою комнату. В детской, в которой – знал Леон – битком набито разных игрушек, царил образцовый порядок. Девочка собственноручно убирала игрушки по шкафам, доставая их поиграть по одной. Чем обижала Ангелину, мечтавшую о роскошном беспорядке и представлявшей детскую только как часть магазина игрушек с обязательной демонстрацией всего ассортимента товаров. Леон иногда с улыбкой воображал, как утром и днём, благо все на работе или на учёбе, Ангелина приходит в комнату дочери и всласть играет с куклами.
Анюта уселась на край кровати и сложила руки на коленях – маленькое серьёзное существо, голубоглазое и черноволосое, обрамлённое слоями кружевных оборок.
– О чём ты мне хотела поведать, Анюта?
– У Мишки есть пистолет. Только он сломанный.
Отцовский инстинкт сработал сразу.
– Откуда он его взял?
– Когда Мишка был совсем маленький, ему подарил мой жених, а он взял у своего папы.
«Мой жених» Вадим – закадычный друг, одноклассник и однокурсник Мишки – происходил из семьи потомственных военных. Традиционная династия служак оборвалась в середине перестройки, и Вадим благополучно поступил уже не в военное училище, а в университет. Хорошим подспорьем для поступления стали отличные знания и аттестат особого, как у Мишки, образца. Семья Вадима испытывала огромную благодарность к Леону, чьё подчас жёсткое репетиторство – особенно по точным предметам – вывело двух шалопаев–пятиклашек из троек. Благодаря дружбе пацанов, сдружились и обе семьи, невероятно различные в обыденной жизни: педантичные, подтянутые родители Вадима сквозь розовые очки смотрели на безалаберно, по–купечески широко живущего Андрюху. Впрочем, не зря же гласит истина, что противоположности сходятся. Так что не в диковинку стали совместно проводимые праздники и дня рождения. И жили‑то в одном доме.
И, естественно, отсюда – «жених и невеста».
– Та–ак… Ты ведь не договорила?
– Нет ещё. Папа, а можно, я себе этот пистолет заберу? Он у Мишки только зря валяется. Без дела.
– Ага. А у тебя он зря валяться не будет и будет при деле. Кого пугать собираемся?
– Есть тут двое, – неопределённо сказала девочка.
Его рассмешили взрослые интонации её ответа – так небрежно могли отвечать Шварценеггер или Сталлоне в самых крутых боевиках. Поэтому он поцеловал её, с удовольствием вдохнув терпковатый, молочный запах её кожи, и укрыл одеялом.
– Пистолет не игрушка, особенно для девочки, – сообщил он внимательной паре голубых глаз, – но ты девочка особенная. Если Миша не возражает, я тоже не против. Смотри, чтобы мама не увидела.
– Мишка не возражает. Мама не увидит. Почему я особенная?
– Выглядишь как кукла, а думаешь как человек, – улыбнулся Леон и пошёл к двери.
– Папа! (Леон обернулся) Спасибо.
– Спокойной ночи, солнышко.
Он прикрыл за собой дверь, но к себе не пошёл, а снова направился к зеркалу.
Да, особенная. Ему не приходилось одёргивать Ангелину в её стремлении дать дочери ту роскошь, которой, видимо, сама была лишена в детстве. Игрушки, по–королевски пышные одеяния, умопомрачительная детская мебель, импортное питание – остановить Ангелину ничто не могло. До школы Анюта росла послушной прелестной куколкой. В первом классе девочка заставила старшего брата показать, как обращаться с компьютером. В третьем – выучилась у дяди водить автомобиль и не на шутку злилась на свои ещё коротенькие руки–ноги.
Леон иногда боялся, что его стремительно взрослеющая дочь скоро начнёт постоянно воевать с матерью, которая отчаянно желала, чтобы девочка осталась маленькой. Но у Анюты оказалась не только ангельская внешность, но и ангельское терпение снисходительного взрослого: она стоически переносила минуты примерки многочисленных нарядов и не отказывала Ангелине в удовольствии видеть дочь в великолепных кружевах, хотя сама предпочитала джинсы с маечкой или свитером – в зависимости от времени года…
Зеркало дрогнуло. Полосы, образованные кривизной зеркала, волнообразно качнулись и снова застыли. Иллюзия движения наконец заставила Леона очнуться и встревожиться: Ангелина могла проснуться и испугаться его долгого отсутствия.
Он повернулся к двери…
Многоголосица звонкой и весёлой толпы упала на него разом, будто он нечаянно распахнул не ту дверь. Сквозь гомон и взрывы смеха пробивалась жизнерадостная музыка.
«Сейчас все прибегут: и Ангелина, и Андрюха, и Мишка…» – не смея дышать, подумал Леон и закрутил головой, пытаясь отыскать источник шума. Краем глаза скользнул по зеркалу. Звонкоголосый шум оборвался. В прихожей стало даже не пусто – пустынно, и стены словно отступили полшага назад.
Сначала иллюзия, теперь – галлюцинация.
Он взялся за дверную ручку, панически обдумывая дальнейшие движения и представляя себя в коридоре, в спальне…
За спиной, когда он почти закрыл дверь, удивлённо прозвучал молодой голос: «Магистр?»
Глава 4
Охрана двинулась было вперёд. Но Андрюха коротко рыкнул, и парни остановились. Андрюха вовсе не хотел издеваться над мямлей–зятем. Просто ему интересно стало, как и сможет ли вообще бедолага выкрутиться из неловкой ситуации.
От ресторана, куда они традиционно заехали пообедать к Манекеше, уже взрослому, заматеревшему метрдотелю, Леон, как обычно, перешёл дорогу к газетному киоску. Он успел набрать довольно солидную кипу газет и журналов, когда его медленно, но верно окружили цыганки. Андрюха видел, как Леон, растерянно улыбаясь, отрицательно качает головой. Из‑за проезжающих машин ничего не слышно, но резкие, жёсткие голоса цыганок, казалось, вспарывают воздух. С неряшливо опущенными и выпяченными животами, в обязательно грязных юбках, женщины походили на встрёпанных куриц, пробежавшихся под дождём по самым жидким лужам.
Леон сделал шаг в безуспешной попытке вырваться. Прилично одетый человек, один, показался цыганкам лёгкой добычей. Андрюха ухмыльнулся: откуда им знать, что деньги, выданные им Леону, все до копеечки ушли на газеты? Но, тем не менее, Леона пора бы выручать…
– Хозяин, – не выдержал один из охранников. – Помочь бы надо. Эти бабы убьют – не постесняются, а то и хуже что придумают…
– Погоди‑ка, они не гадать ему собрались? – засмеялся Андрюха. – Вот к кому насчёт памяти надо было обращаться‑то – всю правду рассказали бы. Ладно, пошли. А то и правда, съедят его.
Видимо, Леон решил покориться судьбе (хотя пару раз оглянулся на Андрюху), и горластые бабы угомонились. Одна, толстая, громоздкая, держала его руку ладонью к себе и громко что‑то объясняла. Её подбородки тряслись, и Леон, похоже, с трудом подавлял гримасу брезгливости… Цыганка опустила глаза к его ладони…
Крупно шагавшая помощь не понадобилась.
Женщина резко шагнула назад, а поскольку товарки окружили пару тесным кольцом, стоящая позади неё цыганка ругнулась и захромала из толпы. Гадалка уже не смотрела на ладонь Леона. Она пристально вглядывалась в его глаза.
И тут Андрюхе почудилось чёрт те что: цыганка не то что смотрела – она взгляд отве… отодрать не могла!..
Андрюха сам неохотно отвёл глаза от старчески вдруг обвисшего бабьего рта недавней воительницы. Леон был в порядке, и – чёрт бы подрал этого рохлю! – он сочувствовал этой курице, которая впялилась в него!
Внезапный, как выстрел, визг – и вся орава неуклюже помчалась вниз по улице толпой всполошённых пыльных кур. Видеть эту пёструю, несуразную в громоздких одеяниях толпу и смешно, и жалко на упорядоченных линиях улицы, среди людей, одетых легко по жаркой погоде.
Отсмеявшись, Андрюха обернулся к Леону. Тот беспомощно улыбнулся в ответ.
– Ну, что, тихонький наш! Может, поделишься, что ты им такое высказал? Чем этих клуш так шуганул?
– Я просто сказал, что у меня нет денег, – сам с недоумением признался Леон.
– И ничего больше?
– Нет, ничего. Толстушка настаивала, что им от меня денег не нужно. Они хотели адрес какой‑то больницы узнать. А поскольку я не знал, решили мне погадать. Почему‑то, как они выразились, в благодарность. Вывернутая какая‑то логика: не знаю адреса – и благодарность.
Даже охранники позволили себе лёгкую усмешку (они всегда снисходительно относились к зятю хозяина). А Андрюха и вовсе благодушно захохотал. Они подошли к машине, и он отобрал у Леона пачку газет, бросил на заднее сиденье.
– Логика у них нормальная. Видят, мужик на бумажную дрянь не скупится – значит, денег куры не клюют (эк, как эти куры на язык лезут!) Как они всполошились, а? Ну, и наивняк же ты, Леонид!
И, хохоча, он шутливо замахнулся на Леона.
Секунда – и ближайший к Андрюхе охранник бросился под страшный удар, прикрывая хозяина, и буквально вмялся в Андрюху, а вместе с ним – в дверцу машины.
Ничего не понимающий Андрюха, на мгновения зажатый между машиной и охранником, через плечо последнего увидел лицо Леона: внезапно жёсткое и высокомерное в момент блока на шутливый замах и почти одновременного ответного удара, оно вдруг застыло, как нечаянно остановленный кадр; затем лицо на кадре начало таять, снимая обострённость черт… Опомнился второй охранник, прыгнул сзади – скрутил руки уже привычному, перепуганному Леону.
Первый секьюрити быстро поехал к ногам Андрюхи. Тот поймал его за плечи в последний миг, иначе парень окончательно разбил бы себе голову.
– Леонид, братишка, ты что это?.. Николая‑то за что?
В ужасе глядя на окровавленное лицо охранника, Леон беспомощно забормотал:
– Я не знаю, не знаю!.. Я не понимаю… Я не хотел!
– Куда нам теперь его? В больницу? – размышлял Андрюха. – И побыстрее бы… Владик, отпусти его. Больше такого не случится. И посмотри в машине аптечку.
Охранник неохотно оставил Леона. Глаза последнего не отрывались от бело–красной маски Николая, а черты лица снова отвердевали: сочувствие и ужас от содеянного уступали место странному внимательному расчёту.
Андрюха усадил Николая на заднее сиденье машины, смахнув в сторону и на пол кипу газет, прикинул, в какую больницу везти парня и что именно сейчас можно сделать. За спиной он услышал незнакомый ровный голос:
– Давай аптечку.
Разогнувшись, Андрюха под нажимом властной руки отошёл от дверцы и, ни слова не говоря, стал наблюдать. Леон работал скупо и точно: очистил лицо пострадавшего от крови, пробежался пальцами по коже, словно что‑то проверяя, и узкими полосками пластыря заклеил там, где кожа лопнула.
– Жить будет, доктор? – Саркастически спросил Андрюха.
– Завтра пластыри можно снять.
Второй охранник смотрел испуганно и недоверчиво. Когда Николай неожиданно бодро начал двигаться, вылезая из машины, Андрюха велел ему:
– Сиди на месте. Леонид сядет с тобой, а Владик поведёт. Как себя чувствуешь?
– Я себя так чувствую, хозяин, как будто мне сегодня премия полагается, – вяло пошутил охранник.
– Будет тебе премия, – пообещал Андрюха. – Только сейчас доедем до конторы, а потом Владик отвезёт тебя домой. К премии тебе ещё три денёчка отгулов. Надеюсь, оклемаешься за три‑то дня…
Со всеми перекрёстками и заторами на дорогах путь от ресторана до конторы занимал от двадцати минут до получаса. Владику болтать некогда – обеденное время, за дорогой только следи. Николаю говорить мешала вспухающая прямо на глазах левая половина лица. Забившийся в угол Леонид упорно смотрел на улицу. В общем, у Андрюхи появились все условия обдумать произошедшее.
Дураком Андрюха никогда себя не считал и знал, что окружающие того же мнения. Много лет тому назад привезя домой бродягу, он постарался выяснить личность Леонида, заплатил неплохие деньги частному агентству, которое оказалось совершенно бессильным узнать, что представляет собой человек, ставший его зятем. Хотя нет. Кое‑что они обнаружили. Мелочь: Леонид появился в городе лишь за год до знакомства с Андрюхой – так утверждали бомжи, которых удалось отыскать и опросить. А одна вечно пьяненькая бомжишка, хихикая, прояснила момент, почему Леон смутился, когда его спросили о месте обитания: целый месяц он из жалости таскал её с собой, и каждую ночь они ночевали в обычных квартирах. Оказывается, Леон всегда находил квартиру без жильцов и легко вскрывал её. С места ночёвки он никогда не разрешал брать вещи на продажу, а следы незаконного проникновения тщательно уничтожал.
Пока не родилась племянница, Андрюха из того же агентства нанял человека следить за Леоном: вдруг снова забомжует?..
Несколько лет спустя Андрюха снова обратился к частным детективам. Он уже не опасался бывшего бомжа. Любопытно стало: кто же он такой, если разбирается в самых сложных структурах в те годы не самым лучшим образом поставленной торговли. Мелочи, которые предлагал Леон, упрощали дело и превращали его в нечто удобное по организации и управлению. Теперь искали человека образованного, возможно, с несколькими образованиями, но… Но и тогда агенты ничего не нашли, хотя теперь на их вооружении были и компьютеры, и целые аналитические лаборатории. На Леонида собрали толстую папку данных, которые характеризовали его даже в физиологическом плане (не пропустили даже единственную особую примету – странно деформированную кожу на правом плече, причины деформации выяснить не смогли – при всех своих современных аналитических лабораториях). Но все данные пришлись только на период его жизни в семье в семье Андрюхи.
Озадаченный Андрюха не постеснялся сообщить Леониду о последнем расследовании. Живейший интерес зятя вызвал в нём что‑то вроде укоров совести. Тем более, что Леонид явно не горевал о забытом прошлом и время от времени благодарил Андрюху за предложение вести дневники.
Сегодня они, как всегда, поднялись на верхний этаж административного здания, занятый Андрюхой под контору, и впервые на памяти Андрюхи Леон повёл себя необычно. Он не пошёл в свой кабинет, а точно ведомый на верёвочке, прошагал к Андрюхе. Несколько минут прохаживался перед окнами, а Андрюха следил за ним. Лицо зятя очень напоминало ему обиженное лицо племянника в раннем детстве: слегка вытянутое, губы плаксиво распустились в стороны. Внезапно Леон остановился, охлопал нагрудные карманы пиджака и вынул жёсткий картонный квадратик.
– Андрей, пожалуйста, позвони Фёдору Ильичу… Фёдору. Мне неудобно, я даже не знаю, как с ним разговаривать… Это, наверное, шутка – насчёт военной разведки. Но ведь что‑то же он обо мне знает, если назвал по имени–отчеству!
– А чего не сам? Что тут неудобного?
– Я неправильно выразился, – слабо улыбнулся Леон. – Честно говоря, мне страшно звонить ему. Я… боюсь.
– Объясни конкретно, чего боишься? Этот твой Фёдор угрожал тебе?
– Нет, что ты! Он был со мной вежлив и весьма корректен. Я боюсь другого. Моя жизнь в последнее время напоминает благополучный поезд, несущийся по надёжной железной дороге. Мне хорошо и уютно в привычных рамках сегодняшней жизни. Поэтому мне и хочется, и страшно узнать, что я собой представляю. Хочется, потому что узнать о себе надо. Страшно, потому что могу потерять налаженный быт, семью… Андрей, ты знаешь, как я тебе благодарен за личные дневники. Благодаря тебе, у меня есть что чему противопоставить, сравнивая мою сегодняшнюю счастливую жизнь и прошлое бродяжничество – жизнью это не назовёшь! Прости, Андрей, говорю бессвязно, но попробуй понять: есть возможность узнать, кто я такой. И есть опасность потерять двенадцать счастливых лет… Господи, что я несу… Ты всегда был деликатен, Андрей, никогда не читал моих записей, иначе бы понял, что я хочу сказать… Я как весы, на которых качаются почти наравне простое человеческое любопытство и страх потерять найденное счастье… Я не хочу своими руками начинать… рыть себе могилу.
Когда Леон заговорил, сел и он сам, и Андрюха. Рассматривая лицо человека, много лет назад бесцеремонно засунутого им в машину, Андрюха только сейчас понял, как изменился Леон. Тогда это был бомж, мягкий в обращении, но выдержанный в проявлении эмоций, – теперь в кресле сидел изнеженный сытной жизнью, порой чувствительный до слёз плакса, на которого можно иной раз обозлиться, видя, как помыкает им Ангелина. Андрюха и злился, и не только из‑за взаимоотношений сестры и экс–бомжа. Он вспомнил, как много раз Леон вызывал у него в последнее время раздражение, как часто хотелось ударит его по лицу, чтобы убрать это почти постоянное выражение вины и предупредительности.
И руки Леона – которые взметнулись вверх и движения которых Андрюха не заметил, а заметил охранник и бросился под удар.
И удар – который оказался такой силы, что два человека (Андрюха невольно повёл плечом и сморщился – чёрт, больно!) впечатались в машину – до вмятины на крыле.
И профессиональная помощь Николаю…
Кстати, чего испугались цыганки?
Синие глаза Леона под страдальчески заломленными бровями умоляюще смотрели на Андрюху… Есть над чем голову поломать. Но Фёдору в любом случае звонить необходимо. Андрюха взял со стола визитку, набрал номер магазина.
– Алё! Мне бы Фёдора Ильича. Ага… Понял. А когда будет? Секунду! – Он взглянул на Леона. – Они вчера зеркало ставили – значит, наш адрес есть?.. Угу… Ладно. Алё! Запишите телефон – это по адресу, где вчера зеркало… Есть? Хорошо. Попросите его позвонить после пяти. Кому? Андрей Семёнович… Всё? Ладушки… Леонид, а может, ты и впрямь знакомец этого Фёдора? Может, он точно не врёт о тебе? Какая ему выгода? Да и чего бояться? Ты память теряешь – с тебя взятки гладки!
Леон поднял голову, и волосы упали вдоль висков. Лицо его было спокойно, но не безмятежно, как всегда, – лицо усталого человека, перешагнувшего порог в ад.
– Я не помню, Андрей, не помню.
Но привычная фраза казалась слишком легковесной перед упрямством помрачневших синих глаз: «Я не хочу помнить».
