Текст книги "Путы для дракона (СИ)"
Автор книги: Сергей Радин
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)
Глава 9
По приезде пригласили соседку–медсестру. Импровизированную повязку она ловко срезала. Только последний слой её смутил. Ткань намертво влипла в ступни, и пришлось‑таки некоторое время её отмачивать.
От тяжёлого забытья очнулась Ангелина, увидела Леона, порывисто побежала было к нему и – остановилась. Этот Леон ей непривычен: то же ласковое лицо, но мягкость черт исчезла, и жёсткие линии превратили его в чужого, в незнакомца. Да и он сам, заметил насторожившийся Андрюха, смотрел на жену хоть и с улыбкой, но всё же с долей насмешливого интереса.
Ничего не изменилось для Мишки: при виде отчима он подхватил стул, поставил его рядом с креслом, где сидел Леон, и уселся с видимым облегчением, взяв взрослого за руку. Для него появление Леона означало только одно: всё хорошо, Анюта тоже скоро будет дома. Вадим, со слов отца знавший, что всё не так просто, не выдержал и шёпотом позвал:
– Мишк, на пару слов…
Парень поколебался и неохотно пошёл за Вадимом в свою комнату.
– Значит, вспоминать начал, – не обращая внимания на соседку, которая принялась быстро и сноровисто обрабатывать раны Леона, заговорил Андрюха. – С чего ты решил, что Аньку… – и тут его взгляд всё‑таки упёрся в ярко–красную блузку женщины, и он замолчал.
– Вот и всё, – защебетала понятливая соседка, – с недельку лучше вообще не ходить, а при необходимости – мягкие кроссовки, дома – тапочки на мягкой подошве. Но лучше не тревожить. Звоните, если что.
Она улыбчиво расцвела, когда Андрюха сунул ей пару бумажек, и ушла.
– Ну? – понукнул хозяин.
– Во сколько было разбито зеркало?
– Ангелина выскочила около четырёх.
– Я ушёл раньше. Зеркало было целым.
– Зачем вообще ушёл?
– По–моему тебя сейчас должно интересовать только одно – возвращение Анюты.
– А тебя не должно? Кто из нас папаша?
– Мы теряем время, Андрей. Я кое‑что вспомнил и примерно представляю, где искать Анюту. Чтобы вернуть её, мне необходимы вот эти вещи, поэтому ты сейчас снова позвонишь Денису с Валентином. Вот список. Насколько я помню, такие вещи они держат на даче. Ещё мне нужен мотоцикл.
При виде остекленевших глаз Андрюхи Егор Тимофеевич заглянул в список, который тот держал в руках и который Леон составил, пока ему делали перевязку. Заглянул – и шумно вздохнул: аккуратным почерком перечислялось весьма плотное вооружение, начиная с холодного оружия и заканчивая огнестрельным.
– Откуда ты знаешь про дачу? – охрипло спросил Андрюха.
– Я потерял память, но не способность видеть и увязывать между собой увиденное. А на даче мы у них не раз бывали. Егор Тимофеевич – человек военный, молчать умеет, поэтому я при нём говорю.
Ласковый голос Леона плохо гармонировал с проступающей сквозь его мягкие черты маской нетерпеливого… хищника. Первой это заметила Лиза и незаметно оглянулась на Ангелину. Обычно властная и самодовольная, женщина смотрела на мужчину в кресле испуганно и потерянно. Этого человека она не знала. Более того – боялась. Поэтому, улучив момент, когда он отвернулся от неё, она просто сбежала в спальню. Лиза без колебаний шмыгнула за нею.
После получасового совещания позвонил Валентин и объявил:
– Мотаться туда–сюда, да ещё с вещами, как вы выразились… Нет уж, Андрей Семёнович, привози‑ка ты лучше своего зятя сюда. Пусть он здесь выберет, что ему нужно, а то не ровен час столкнёмся с милицией, или дорожная служба захочет машину посмотреть. Время сейчас, сами знаете, какое.
Если Андрюха ещё сомневался, то Леон уже нетерпеливо кивал ему: «Соглашайся!»
Они прибыли на дачу вдвоём, договорившись не брать телохранителей как лишних свидетелей. Команда Валентина встретила их у ворот и по цепочке, от пары к паре, передала визитёров в дом. Там ждали Валентин с братом и весёлый «парнишка».
По обычной лестнице опустились вниз, в подвальное помещение. С помощью электронной системы Валентин поднял одну из бетонных плит, скрывающую вход в настоящий бункер. Андрюха в арсенал идти отказался.
– Лучше поднимусь да на кухне поищу, что выпить.
– Я с тобой, – заторопился Денис и объяснил уже наверху: – Валька здорово балдеет от всех этих пукалок, а меня тошнит от них, на душе муторно. Да и зятёк твой… Что‑то с ним не то… Он правда вспоминать начал?
– Темнит. Но что изменился – это точно.
Они примолкли, прихлёбывая водку из стаканов (рюмки у Валентина в гостиной – идти не хотелось). От пива дружно отказались, помня утренний недосып.
– А ведь Валька глаз на него положил.
– Как положил! – вскинулся Андрюха.
– Да не прыгай ты! Ну, выразился не так. Завербовать хочет. Ему Костик – тот, что с нами был, когда вас встречали, – все уши прожужжал, что Леонид твой – боец отменный…
– Откуда он взял…
– Может, врёт. Только Костик ни разу в таких делах не ошибся. Он сам спец и спеца узнаёт сразу.
– Леонид ведь при нём не дрался.
– А Костику этого и не надо. Они ведь друг друга и не по дракам могут распознать. Ты вон как Леонида шваркнул – другой на его месте сразу бы башку раскроил. А Леонид твой падать умеет – как положено у них, у бойцов то есть. Опять‑таки со слов Костика говорю. Сам в этом деле ни… не смыслю.
– Не знаю, не знаю, – недоверчиво протянул Андрюха.
Для него, начиная с сегодняшнего утра, Леонид стал не просто источником неприятных сюрпризов, а настоящей землёй неизвестной, которую надо открывать заново, не пропуская ни малейшей детали. Ещё в машине Андрюха не поверил глазам: с памятью к Леониду начало возвращаться и кое‑что другое, например, исчезла седина, волосы из серых стали тёмно–русыми; блёклые глаза засияли чистотой синего цвета – озадаченный Андрюха сначала решил, что из‑за потемневших волос; наметившиеся с годами морщины стянулись в гладкую кожу… Человеку, сидевшему рядом с Андрюхой в машине, уже трудно дать пятьдесят с лишним лет (Андрюха прикинул: юбилей Леониду справляли года три назад, счёт годам вели со времени его появления), скорее – что‑то за тридцать.
Неужели возвращение памяти сопровождается и внешними изменениями?
– … У меня денег нет. Андрей заплатит?
– Куда он денется? Конечно, заплатит.
– Значит, я могу взять любое оружие в любых количествах. А для экипировки у вас что‑нибудь есть?
– Шкаф в конце арсенала.
Валентин со вкусом выговорил последнее слово. Будучи владельцем частного охранного агентства, он выправил разрешение на ношение и хранение оружия как личного, так и для сотрудников. Коллекционировать оружие начал не сразу. Кто‑то копит деньги – Валентин копил оружие. Продавал только очень своим. Но очень редко. А вот покупал много и жадно (что не мешало ему в торгах быть потрясающе скупым), и криминал за эту жадность наивно считал Валентина перекупщиком, не подозревая об арсенале. Леон – через Дениса, через Андрюху – был «очень своим». А услышав от Костика, лучшего бойца в его команде, что Леон будет круче, владелец арсенала впервые захотел театрального эффекта: наилучший должен – обязан! – поразиться сверхоборудованному суперсейфу этажом ниже обыкновенного подвала. Должен ахнуть при виде разнообразия качества и количества собранных «экспонатов»!
Леон однажды от подвыпившего Дениса слышал об этой страсти Валентина. Он не раскаивался, что упомянул подвал при Егоре Тимофеевиче. Зная о военно–служивом прошлом их соседа, Валентин уже старался затащить его в своё агентство. И в последнее время Сосед начал сильно колебаться: будучи бюджетником, он получал гроши, а частник предлагал бешеные деньги.
Короче, Валентин ожидал от Леона если не громких восторгов, то уж наверняка восхищения. Но был несколько обескуражен (Костик только хмыкнул: «Я же предупреждал!»), когда Леон оглядев помещение, улыбнулся.
Леон дошёл до шкафа, уже держа охапку разнокалиберного оружия. Распахнутые дверцы шкафа явили глазам бронежилеты, маскхалаты, плащ–палатки, под ними улежались в плотную кучу ремни – от поясных и вообще одёжных до оружейных. Леон пригляделся к одному бронежилету, а потом долго рылся в крепко пахнущей терпкой кожей куче. И, только навалив вокруг себя несколько груд, сел на выступ у стены и принялся за собственно экипировку.
Когда Леон задрал штанину и обтянул ногу системой ремней для коротких ножей, отяжелевшая челюсть Валентина сама съехала вниз, а когда Леон, закончив вооружаться, остатки выбранного оружия сложил в мешок, перекинутый затем через плечо, Валентин с уважением сказал:
– Приятно видеть профессионала в любом проявлении. Андрюха пусть не беспокоится: пятидесятипроцентную скидку я ему гарантирую. Но, когда вернёшься, не забудь мне презентик какой‑нибудь для моего арсенала.
– Договорились, – сказал Леон.
А Костик гордо улыбался, будто лично причастен к фантастической демонстрации Леона, чем и как вооружиться с ног до головы и при этом не оставить следа этой самой вооружённости. Впрочем, коллегиальная гордость…
По лестнице Леон поднимался неспешно, с грузной грацией сытно пообедавшего представителя кошачьих. Сытость эту он испытывал по–настоящему, поэтому и отказался от накрытого на скорую руку обеда. Лишь рассеянно, словно не замечая, что делает, съел несколько ломтиков сыра и запил их вином.
– Может, возьмёшь всё‑таки кого‑нибудь из моих? – предложил Валентин. – Вот, хотя бы, Костика.
Костик с интересом поднял голову: он тщательно доукомплектовывал вещевой мешок Леона съестным. Термос с кофе, пара пачек растворимого, герметично закрытые пакеты с ветчиной и сыром, хлеб для бутербродов и некоторые другие продукты для готовки наспех – всё, о чём Леон не просил, но догадливый Костик сообразил заказать в ближайшем магазине, и против чего Леон не возражал.
– Бывают ситуации, когда лучше действовать в одиночку.
Андрюха не был бы Андрюхой, если б не спросил:
– И сейчас такая ситуация? Не объяснишь, что происходит‑то?
Леон виновато улыбнулся и промолчал.
Но Андрюха уже цеплялся к любой мелочи, лишь бы говорить. Происходящее смущало, и он чувствовал себя неуютно. И ещё потом, что перед глазами повторялась одна и та же картинка: Леон выходит в дверь – и навсегда… Уходит – и они больше не увидят ни его, ни Анюты… И цеплялся. Приглядевшись к джинсовой, выцветшей до белизны рубахе – несмотря на жаркий август, Леон надел её, чтобы скрыть часть оружия, – Андрюха сварливо, мгновенно напомнив Ангелину, поинтересовался:
– Ладно, с оружием я понял. А рукав зачем обмотал?
Причём не только обмотал ремнями, но и рубаху продырявил, чтобы ремни крепче держались. А и правда, зачем? Руки, помнится, работали абсолютно машинально.
– Не помню. Видимо, привычка была такая – что‑то на плече носить.
Костик уставился на плечо Леона, наверное, пытался представить, что за оружие могло уместиться в – на – этих хитроумных переплетениях.
– Я – пас… – начал он.
Что‑то стремительное и маленькое метнулось от полуоткрытой из‑за жары оконной рамы. Остро, со свистящим треском пронзило воздух, будто бумагу, и почти воткнулось в ремни на плече Леона. Плоская гладкая головка, угрожающе–внимательные глаза, крылья вразлёт, чтобы удержаться, – маленькая хищная птица переминалась на ремнях, устраиваясь цепко и основательно.
Медленная улыбка, кажется, стала особенностью нового Леона.
– Ви–ик, – тихо позвал он и осторожно провёл ладонью по спинке птицы, – Ви–ик, бродяга, живой… Что у тебя с крылом?
Он повернулся плечом с птицей к свету, и проглотившие от неожиданности язык мужчины всё же заметили, что пёстро–серое крыло птицы чуть свисает и блестит не мягким шёлком, как всё оперение, а жёстким металлическим – сиянием.
Птица смотрела в глаза человеку, словно строго выговаривала ему, а заодно и спрашивала.
– Нам пора, – сказал Леон.
Началось оживление прощания. Пока Андрюха бессвязно и взволнованно говорил какие‑то ненужные слова, Валентин шепнул пару словечек Костику, и тот незаметно исчез из комнаты. А Андрюха всё никак не мог отпустить Леона, с внутренней злобой и ужасом понимая, что не хочет расставаться с этим незнакомым человеком, который уже только отдалённо напоминает ему всегда спокойного, благожелательного Леона.
– … Гони за ним! – кивнул Костик водителю, и неприметный «Жигуль» вынырнул из‑за общежития на городской окраине и помчался в потоке других машин следом за мотоциклистом, вырулившим на трассу из дачного посёлка.
Преследование на дороге оказалось недолгим. Мотоциклист свернул во дворы – легковушка вильнула туда же…
– Что он делает?! Что он делает?! Он с ума сошёл?! – завопил Костик, чувствуя, как обдаёт его колючая горячая волна.
Посеревший водитель сильно вздрогнул, когда бешено разогнавшийся мотоциклист соприкоснулся с глухой стеной вокруг завода.
С минуту двое в машине не дышали, остолбенело глазея на грязновато–белую штукатурку.
Бесчувственными руками Костик нашарил мобильник.
– Шеф, он ушёл от нас… Ага, точно, дуболомы… Я ж говорил, что он круче любого из нас. Профессионал… Ага… Сейчас приедем. – Он снова посмотрел на водителя и сквозь зубы сказал: – Ляпнешь, что в стену ушёл, – всё отрицать буду. Потеряли мы его – понял? Движение на дорогах слишком большое.
– Понял, не дурак. – Водитель ответил, заикаясь.
– Поехали назад.
… День закончился неожиданно. Снизу, от консьержа, в квартиру Андрюхи позвонили.
– Кто?
– Меня прислал Фёдор Ильич. Вы позволите поговорить с Леонидом Андреевичем?
– Заходи.
Голос молодой, и Андрюха несколько минут мучился любопытством, крутя в руках трубку домофона.
В сумраке коридора, лишь подчёркнутом тёмно–жёлтой лампочкой, он сначала обознался и решил, что вернулся Леон, что‑то забыв, – и обрадовался. Рано. Этот – слишком молод. Леон хоть и помолодел, но на лице словно оставалась печать прожитого. Его молодой двойник оказался самоуверен и нетерпелив. Едва войдя в прихожую, гость спросил:
– Где он?
Прежде чем ответить, Андрюха присмотрелся к синим глазам и намечающимся скулам темноволосого человека и, нимало не сомневаясь, спросил в свою очередь:
– Ты Леониду кем доводишься?
– Сыном, – пренебрежительно отозвался молодой человек. – Ну, так где он?
– Папа? Папа вернулся!
Дверь из коридора распахнулась, и в прихожую влетел Мишка. При виде незнакомца он чуть не сбежал назад.
– Не понял, – враждебно сказал молодой человек. – У Леона здесь сын?
Андрюха насупился и засопел. На племянника жалко смотреть: вот–вот заревёт, в истерике забьётся парень, несмотря на рост под два метра, несмотря на неплохую тренированность (за что Леониду спасибо – он пацанов таскал на утренние пробежки). Молодец у двери тоже исподлобья глядит – того гляди, в драку полезет.
Андрюха вздохнул.
– Хватит у двери базар разводить. Мишка, веди гостя в гостиную. Я Лизе скажу, чтобы она нам потихоньку чаю поставила. Ангелине пока лучше о госте не знать.
В общем, на ночь гостя уложили на диване в гостиной.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1.
Развалины белого города успокоенно пылились под неярким в облачной пелене солнцем. Даже море у подножия города казалось серым от припорошившей его пыли, добросовестно отражая мелкие волны пепельной облачности, размазанной по небу.
… Моя память – этот разрушенный город.
Он есть – его нет.
Откуда мне было знать, что я не разобьюсь всмятку, врезавшись в кирпичную стену?
Нынешний «я» пока только слепо действует. Прошлый «я», выбравшийся из‑под обломков наносного, дёргает за ниточки. Странно думать о себе как о марионетке в собственных руках. В руках? Может, в лапах инстинкта? В плену затихающего эха памяти?..
Что я знаю?.. Открыть бы крышку сундука, который по странной случайности зовётся моей головой, и вытащить оттуда хоть что‑то, что даст мне представление о мире, частью которого я, кажется, являюсь…
Правой рукой в кожаной рукавице Леон дотронулся до левого плеча. Сидевший между лопатками, вцепившись в пропущенные от плеча к боку ремни, Вик перебрался сначала на плечо, затем – на рукавицу. Некоторое время Леон разглядывал маленького крылатого хищника и наконец решился: чувствительными пальцами, освобождёнными от перчатки, осторожно оттянул заметно свисающее крыло, расправил перья. Пальцы сообщили то же, что и глаза: неизвестно, как косточки, но кожа и перья сделаны из металла гениальным мастером. Ощупав горячее тельце притихшего сокола, Леон понял, что возможный имплантант с крылом вживлён в плоть птицы, защищая весь живот и часть лапы.
– Ты птица–киборг. Интересно, это эксперимент или для защиты?
Вик коротко проверещал и раскрыл маленький крепкий клюв.
– Хочешь есть. Или спать. Не знаю… Здесь мы, наверное, ни для тебя, ни для меня припасов не найдём. Слишком пустынно.
Сокол вдруг сорвался с ладони так сильно, что её качнуло. Маленькая серая торпеда помчалась вперёд так целеустремлённо, что Леон машинально оттолкнулся ногами от белой пыли, подкатывая мотоцикл вслед за птицей.
Сопротивление воздуха достаточно ощутимо (вспомнилась ночь, когда он шёл к зеркалу), как будто он прорывался сквозь упругую паутину. Сначала он решил – ветер. Но вокруг тихо, и ток воздуха не ощущался. Потом он поднял глаза. Поднял в тот миг, когда Вик, как в замедленных кадрах, неспешно, секунды две, плыл в пространстве («Ещё два года!» – сказал мастер, дёргавший за нити), а потом пулей промчался дальше. Мотоцикл по инерции, благо дорога чуть под уклон, доехал до этих замедленных «кадров», и Леон вновь ощутил, что его пропускают неохотно.
Под грузными колёсами сдавленно поскрипывали мелкие камешки песок, сухие ветки… Снова живая стена. Леон поднял левую руку без рукавицы потрогать невидимую аномалию. Третья стена оказалась настолько плотной, что вынудила откинуться назад.
Мотоцикл остановился сам, пока Леон старался определиться со своими ощущениями. Вик в умопомрачительном вираже развернулся и, скорее, упал, чем приземлился на плечо Леона. От резкого движения воздуха волосы Леона взлетели и опали. Сначала он машинально пригладил их, потом машинально задрал рубаху и вынул пистолет.
Что‑то изменилось.
На дороге уже не было мягкого слоя пыли.
Леон оглянулся. Тёмно–серое покрытие дороги, чистое, как будто недавний ветер сдул с неё всю пыль. Руины вокруг тоже обрели цвет недавно разрушенных. Может, из‑за смены освещения. Леон взглянул на небо и стиснул пистолет. Небо – чистейшее, без единого облачка. А ведь только что было покрыто мутью серых облаков.
Вик требовательно пискнул.
Чуть ниже, в торчащих обломках дома, что‑то шевельнулось.
Движение короткое, но Леон успел приметить место, «спешился» и полез в развалины.
С каждым шагом ноги укоризненно напоминали о себе, и Леон с большим трудом притупил боль безостановочной ходьбой. Наконец он доковылял до стены с торчащими из неё металлическими прутьями. Держа наготове оружие (только сейчас он пожалел, что не взял с собой короткоствольного автомата), Леон увидел только неразборчивый (солнце сияло напротив), несущийся на него силуэт. Левая рука с пистолетом сама дёрнулась, вминая кусок металла в солнечное сплетение неизвестного, а правая ударила ребром вкосую под его подбородок. Нападающий ничком свалился у ног Леона, чем не преминул воспользоваться. Подсечка под колени – ноги Леона было вздохнули с облегчением, взметнувшись в воздух, а затем охнули от чёрной боли.
В момент падения Леон увидел седую, с бородавчатым наплывом стену, нависшую над ним, потом – предвечерне чистейшую синеву неба; внезапно вспомнил процесс отключения от боли – короткий и действенный, и успел сообразить, что сейчас даже эта простенькая роскошь ему недоступна. Он сам поразился, как много он всё же сделал: благодаря кратковременной памяти, он с грехом пополам рассчитал падение, скорчился, чтобы уберечь голову. Но – забыл о разбитых ногах. Он грохнулся пятками, и в глазах потемнело…
– … Отстань от него, Вик, – сквозь тупую толстую подушку воздуха негромко сказали сверху. – Лучше иди сюда. У меня для тебя есть кое‑что вкусненькое…
Кто‑то маленький, но твёрдый чувствительно попрыгал от плеча Леона по животу и, сильно оттолкнувшись, пропал. Ноги больше не болели, и ощущения, когда он думал о ступнях, были здоровые.
– Эй, очнулся? Вставай давай, а то я от любопытства весь изойду. Или ты желаешь более торжественного обращения? О Леон! Приветствую твоё чудеснейшее, хоть и абсолютно непостижимое возвращение из царства Аида!.. Молчит… Слушай, тебе не надоела моя болтовня? А твоё бесполезное лежание на этих пыльных плитах? Ага, ну вот, нашего чистюлю может привести в нормальное состояние только упоминание о грязи. Давай лапу, помогу встать.
– Болтун, – пробормотал Леон, сжал появившуюся в поле зрения ладонь и медленно, всё ещё остерегаясь боли сел.
– Привет тебе, о критичайший! – жизнерадостно засияла ему навстречу обаятельнейшая физиономия, интеллигентные черты которой не портил даже нежно–фиолетовый синяк на челюсти.
Хотя у собеседника был достаточно потрёпанный вид, память Леона грузно заворочалась и наконец со вздохом приколотила под «экспонатом» табличку.
– Брис?
– Мне – как: умереть от восторга, что меня признали, или сплясать что‑нибудь воинственное, потрясая чьим‑нибудь скальпом?.. Кстати, это вполне в твоём духе – пропадать несколько лет, а появившись, вместо «здрасьте» шваркнуть меня по челюсти!
– Как и в твоём духе – обозвать меня высоким словом, но в форме, напоминающей по звучанию другое словечко – «дичайший», например!
Брис беззвучно рассмеялся, и странно было видеть незнакомое–знакомое лицо, обветренное и обтянуто–исхудалое, – смеющимся. Смеялись даже голубые глаза под выгоревшими бровями, и частые сеточки в уголках глаз подчёркивали то, что Леон знал (знание–воспоминание упало) и раньше: Брис – один из самых смешливых в его команде, палец ему покажи – ржать будет до слёз, намёк на хохму доведёт до истерики, – пусть при первоначальном знакомстве его внешность кабинетного буквоеда и сбивает с толку не знающих его.
Один из его команды?
Его команды?
«Не помню».
Это подождёт. Больше заинтересовало сказанное Брисом о годах.
«И это подождёт».
Брис, оказывается, времени даром не терял. Он распотрошил вещмешок, прикрученный к багажнику мотоцикла, и плотоядно постанывал от одного взгляда на те продукты, которые обнаружились. К чему он и вернулся после краткого диалога с Леоном – к постаныванию, естественно. На возмущённого его выразительными стонами Вика он почти не обращал внимания. Почти – потому что Брис то и дело поглаживал кожу у локтя, куда долбанул его сокол. «Вик сначала не узнал меня и кинулся тебя защищать», – объяснил Брис позже.
И всё же, несмотря на внешнее нетерпение, Брис оказался в определённой степени сдержанным: издав вопль при виде круглого чёрного хлеба, отрезал от него тонкий ломтик. Сваренное вкрутую яйцо (Леон испытал тёплую благодарность к хозяйственному Костику – и любопытство: что же Костик ещё напихал в мешок?) он сразу облупил, но прежде чем есть, долго и блаженно принюхивался к нему. Да так жадно, что не выдержал Вик: помогая себе в прыжках растопыренными крыльями, он быстро очутился на кисти бессовестного бандита, шурующего в собственности его хозяина (Брис быстро натянул на кисть рукав) и разинул клюв. Мягкие бело–жёлтые кусочки так аккуратно отправлялись в глотку птицы, что Леон невольно подумал: для Бриса кормить птицу – привычное дело.
– Кофе! – счастливо провозгласил Брис. – Господи, какой аромат!
– Ты бы сел нормально да спокойно поел, – посоветовал Леон, осторожно пробуя встать на ноги. Странно, он совсем не чувствовал боли.
– Явился из преисподней – и туда же, командовать!
– Сначала говорил о царстве Аида, теперь – о преисподней. О чём ты мне всё время намекаешь, говори прямо!
– Не ори. Если хотим в этом тихом местечке, должны сидеть ниже травы, тише воды. И сядь. С ногами твоими я поработал – сам‑то что, разучился? А насчёт преисподней… – он поколебался – и пожал плечами: – Хочешь сказать, ничего не помнишь? Коротко: года три назад (я тут, как Робинзон, дни по палочкам считаю) по твоей милости попали в здоровую передрягу. Драчка была приличная, половина команды полегла. А перед тем как нас разбросало, я видел, как ты погиб. Представь мой шок сегодня, когда я понял, что ты живой и Вик при тебе. Честно говоря полон самых светлых надежд и самых сумасшедших иллюзий.
– Подожди с надеждами и иллюзиями. – Леон отвернулся. Он явно знал этого человека и знал с хорошей стороны. К тому же Брис (Леон опасливо пошевелил ступнями), кажется, каким‑то образом исцелил ему ноги. Ему доверял и Вик. Леон обернулся к Брису. Тот выжидательно смотрел на него. – Нас теперь двое. И так будет до определённого момента. Не так ли?
– Угу, – подтвердил Брис, любовно рассматривая бутерброд из разрезанной поперёк булки, щедро намазанной перцовой пастой и украшенной солидным пластом ветчины. Вик на его плече вдохновенно терзал какую‑то тёмно–розовую полоску – видимо, Брис поделился с ним.
– В таком случае ты должен крепко усвоить следующее, – Леон глубоко вздохнул, – я не понимаю, как здесь могло пройти всего три года со времени моего исчезновения. До последних двенадцати лет, которые я помню, я был бродягой без рода и племени. Меня только случайно подобрали в настоящую семью. Я стал мужем и отцом. Вёл дневник. Судя по тому, что писал в нём о себе, представлял собой типичного подкаблучника у собственной жены. Всё, приведшее меня сюда, началось с того, что некий Фёдор Ильич объявил себя моим сослуживцем и почти подарил моей семье старинное зеркало. Как это ни странно звучит, в зеркале я дважды видел странные вещи. Вчера ночью зеркало разбилось, за мной гналось какое‑то… существо, а моя дочь исчезла.
– У тебя… дочь?.. – медленно сказал Брис. На его лице, будто он следил за чем‑то неспешно поднимающимся в небо, проступало странное торжественное выражение.
– Я не досказал. Я ничего не помню. Я не помню времени, когда был здесь. Не помню времени, когда был бродягой.
– У тебя дочь. Ошалеть с вами можно! Ты и правда ничего не…
– Правда.
– Ну и… Ну и попали мы в заваруху–заварушечку! – протянул Брис, обиженно посмотрел на бутерброд и вдруг просиял и сунул его в широко открытый рот. Не совсем внятно, но старательно он сказал: – Плевать! Живём один раз (твой случай не в счёт – ты у нас вообще счастливчик!) – а хорошей ветчины я век не видал! Я так понял, теперь мне надо будет тебе всё в подробностях рассказывать?
– Необязательно. Многое вспоминается само собой. Особенно действия. Не возражаешь если я буду просто спрашивать?
– Нет. Слушай, у тебя в термосе кофе…
– Дуй не жалея… По–моему, мне там набросали несколько пакетов – и молотого, и растворимого… Брис, ты сказал – оставшихся в живых разбросало. Несколько лет назад. Неужели за это время вы не нашли друг друга?
– Дикая тварь из дикого леса… Ты и в самом деле ничего не помнишь, если спрашиваешь об элементарном. Не рычи. Больше отвлекаться не будем. Итак, в этом городе действуют разные временные уровни. Зазеваешься – попадёшь в другое время. А если сокола при тебе нет, считай – пропал. Нас заманили в ловушку – в такое место, где время, мягко говоря, взбесилось и вело себя соответственно. Пока мы представляли собой целое и несли вокруг себя собственное время, всё было ничего. Я думаю даже, что вмешательство конкретного времени начало воздействовать на хаотическое состояние ловушки. А потом была атака. В первую очередь ублюдки целили по птицам. Затем я увидел, как тебя буквально изрешетили, ты стал падать. Угол дома, возле которого ты был, от подложенной взрывчатки обвалился на тебя. Между прочим, насчёт взрывчатки у меня есть сомнения… Результат: команда блуждает в разных временных уровнях, за каждым идёт охота. А поскольку город изолирован от мира барьером времени, помочь нам никто не может. Ведь мы были лучшими. А кто сунется в местечко, где облажались лучшие?.. Слышь, Леон, у меня, кажется, совесть проснулась. Ты уж извини, что похозяйничал в твоём мешке. Просто не удержался… Что ты ещё хочешь узнать?
– Ешь–ешь, всё нормально. Не знаю, что мне хочется ещё узнать. Вопросов много. Но представление складывается, что начинать надо не с вопросов. Я ошибусь или нет, если решусь на поиск команды?
– Вежливый какой стал… А тебе и решаться не надо. Ты уже влип в это дело. Герою–одиночке с этим городом не справиться.
– Брис, ты не пробовал искать ребят?
– Без проводника смысла нет, верно, Вик? – Брис нежно погладил оперение птицы, оставив тщательную упаковку мешка с продуктами. Сокол нахохлился, а Брис заметил: – Странное у него оперение, жёсткое…
Продолжение 1 главы.
Все трое резко обернулись на звук ниже места, где сидели, – из развалин дома, примостившегося на спуске с холма.
– Что это…
– Чёрт, не догадался перетащить тебя к мотоциклу, – пробормотал Брис, поспешно сгребая в бережные объятия мешок и пятясь назад.
Песок шелестел и поскрипывал под множеством грузных колёс. Тишина отяжелела, будто сосуд с голосами, звенящими в набухшем присутствием воздухе.
Ссутулившийся Вик, торопливо подпрыгивая, перебрался на плечо Леона.
ОНИ тоже были на мотоциклах – на чудовищно огромных машинах. Они подъезжали, как осы – лепясь друг к другу; смотрели, как волки, – лица жили только кожей вокруг глаз за большими мотоциклетными очками, морщась, как будто прищур давал возможность резче сфокусировать взгляд на изучаемом предмете. Нижняя часть мёртво застыла восковой маской.
Седое солнце медленно спускалось за город, и первые сумеречные тени обозначили гротескно–жестокую пустоту лиц, словно отдельно плывущих в пространстве. А солнце всё ещё напоминало о себе чёрным туманом, бархатно скрадывающим поверхности земли, да убогими серыми руинами, которые нелепыми жалкими обрубками торчали, напоминая о разрушенном кладбище.
И Леон, неохотно поддаваясь холодному умиротворению, вдруг замер, не в силах оторвать взгляда от колдовской картины: глаза на лицах внизу, будто лампы на фотоэлементах, постепенно наливались изнутри прозрачно–аквариумной зеленью.
Он смотрел, как проясняется цвет и бездумно ждал, чем закончится странная игра странного излучения в мягкой тьме.
Он чувствовал, как в нём ленивыми волнами покачиваются два искушающих желания: взглянуть на Бриса, чтобы узнать, что происходит, и – не упустить момента из спектакля на огромной сцене ниже. Он непроизвольно почти вплавлялся в холодные зелёные огни, когда сквозь растущие внутри панику и умиротворяющую созерцательность внезапно почувствовал длинное движение рядом.
Леон услышал даже чмокающий звук, когда отлепил свой взгляд от десятка прозрачно остекленевших глаз – назвать горящими их не мог, настолько ледяными они были.
Вернулся Брис. Не сводя глаз со стаи застывших в воздухе, точно неоновые светляки, глаз, он ткнул Леона вбок и кивнул наверх.
– Быстро, пока они ещё собираются…
– Ещё?
– Это же бешеные тараканы, забыл? Если хоть один отсутствует – не атакуют.
– Кто?!
– Между прочим, это ты придумал так назвать их.
