Текст книги "Лёхин с Шишиком на плече (СИ)"

Автор книги: Сергей Радин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Обомлевшего сначала от неожиданности, затем от восторга, Лехина сейчас можно было брать голыми руками. Опомнившись, Лехин все это сообразил и тут же пришел в недоумение, почему до сих пор жив или хотя бы почему уже не дерется.

В плохо видимом вокруг пространстве ощущалось какое-то движение, но что-то уж очень далеко. Во всяком случае, далеко даже от стола, где лежал фонарь.

Осторожно ведя лезвие меча полукругом перед собой, Лехин добрался до стола. Кажется, никого. Упасть животом на стол, дотянуться до фонаря и торопливо осветить подозрительные утолки комнаты – дело нескольких мгновений. Глазам не поверил.

Прежней кучкой ветоши укладывался у кровати скелет, укладывался очень компактно: глядя на небрежно брошенное, давно истлевшее тряпье, трудно было предположить, что под ним прячется довольно ширококостный скелет. Впрочем, именно сейчас не только предположить, но и полюбоваться можно, как череп мотается поверх тряпья, стараясь закопаться в него бесследно. Лехин невольно вздрогнул от желания подойти и помочь скелету спрятаться в ветошь. А что, может, и правда попробовать?.. Ну, прикрыть черепок тряпицей?

Стоп. А слизняк где?

Пока Лехин следил, как барахтается скелет, слизняк исчез в разворошенной земле. Так Лехин и не успел разглядеть, что же это было за существо.

Он зябко передернул плечами. А ну его, слизняка этого. Наверное, и к лучшему, что не видел. И так от грузной жирной туши осталось жутковатое впечатление. Приснится еще.

Интересно, почему стражи – а в последнем не стоило и сомневаться – отстали от него? Меч причиной? С какого боку? Боятся меча? Или вынутое из ножен оружие символизирует появление хозяина?

На всякий случай Лехин решил не прятать меча, пока не уберется из тайной подвальной комнаты.

Шишик с плеча прыгнул на стол и стал смотреть, как Лехин запихивает полотняный сверток с вещами в сумку.

– Слушай, может, и тебе сюда? – предложил человек. – Обратную дорогу я знаю. Чего в кармане сидеть? Давай, а?

Шишик раскрал пасть, будто собираясь разразиться ругательствами, но, кажется, передумал – и просто спрыгнул на пол. Лехин посветил ему вслед: докатился до лестницы и остановился. Ждет – это хорошо. Лехин осторожно закрыл "молнию" на вздувшейся сумке и тоже поспешил к лестнице.

Выяснилась поразительная вещь. Шишик настаивал, что с первой подвальной лестницы надо идти на лестницу в стенах первого этажа. Лехин не поверил, сбегал-таки наверх, и некоторое время тупо пялился на кирпичную стену вместо двери в туалетную комнату.

Вернувшись, он обнаружил "помпошку" на площадке подвальной лестницы, старательно глазеющую на чудовищный гвоздь в стене. Гвоздь был гнутый и недвусмысленно походил на рычаг.

– Нажать? – спросил Лехин.

Шишик подпрыгнул. Лехин нажал. Как в лучших фильмах о потайных комнатах, стена щербато разъехалась в разные стороны. Лехин посветил в проем.

– Грязь и пыль по колено, – прокомментировал он и, наконец, медленно и с наслаждением вложил меч сказочной конструкции в ножны. После недолгих размышлений ножны он засунул за ремень и почувствовал себя – кру-утым!

К проему подкатил Шишик. Лехин еле успел перехватить его в прыжке.

– Ну, куда ты лезешь? Я ж сказал – грязно. Посиди на плече. Где чище будет, спущу – и сам побежишь.

Теплый воздух в ухо – и Лехин вдруг понял, что Шишик благодарит его и еще немного удивлен: до сих пор о нем никто не заботился, и внимание человека ему нравилось. И Лехин даже замер, чтобы не спугнуть нового для себя впечатления. Эмоции Шишика были для него слабым, затихающим эхом. Нет, какое эхо – намек на него. Как будто вошел в пустую комнату и понял, что здесь только что были люди. След какой-то неуловимый остался.

"Неплохо было бы научиться понимать его, – подумал Лехин, двигаясь по такому узкому коридору, что иной раз приходилось протискиваться боком. – А то случись что, он ведь толком не объяснит. Или снова рубаху продырявит, или, в крайнем случае, на глаза налипнет. Брр… Кое-что понятно становится, но ведь ощущения-то гадостные!"

Они вышли под той же парадной лестницей, что вела в выставочный зал.

Проходя мимо кассы, Лехин увидел кассиршу, которая оживленно общалась с кем-то, очевидно, сотрудницей. Обе изумленно уставились на его джинсы. Он машинально глянул вниз. Пыль, побелка, грязь, космы паутины – неплохая смесь.

Чувствуя, что надо сказать хоть самую плохонькую банальность – неловко же! – Лехин задумчиво выговорил:

– Вот так и ходи смотреть на ваших авангардистов! Посмотришь-посмотришь, а потом хоть самого вместо картин вешай.

9.

Нет, сначала все было хорошо, прямо-таки здорово. Лехина в его квартире встретила целая орава. Джучи, ласкаясь, так бодался, что хозяин чудом держался на ногах. Домовые тащили на кухню – кормить "с дороги", а привидения – в зал, посмотреть, с какой добычей вернулся. Лехин же с порога учуял ядреный запах жареного мяса и заторопился умываться в ванную. Судя по стопке белья и полотенец, домовые предусмотрели и этот поворот событий.

Под душем Лехин стоял недолго, невольно улыбаясь при мысли, что за дверью ждет нетерпеливая толпа.

Натянув футболку, он не нашел в стопке белья домашних штанов; домовые почему-то положили джинсы. Снова усмехнулся: "Небось, хотят, чтоб на ужине сидел при полном параде!"

Потом-то выяснилось, что домовые, как и призраки, хотели несколько иного.

Едва Лехин сел за стол, тарелку подал Никодим. При одном взгляде на сочный кусок мяса, в чей крепкий аромат мягко вплетались острые запахи гарнира – тушенных с перцем помидоров, Лехин ощутил энтузиазм дегустатора, дорвавшегося до совершенной экзотики. Его сладострастное мычание заставило домовых самодовольно переглянуться.

Только Лехин отправил в рот первый кусочек, нежный, растекшийся по языку, Джучи прыгнул на стул напротив, и кошачья голова с мрачными глазами медленно всплыла над краем стола. Мрачные глаза оглядели стол и уставились на тарелку хозяина. Мелькнула белая голова Елисея. Лехин увидеть ничего не увидел, только услышал короткий протестующий "мяв", после чего кошачья голова пропала. Ужинать больше никто не мешал. Привидения – видно было – мотались по комнате, но в кухню впархивать не решались. Елисеева выучка.

С мясом Лехин управился за раз. Пришлось удивиться с намеком:

– И это все?

– Съешь больше – расслабишься, сомлеешь, спать захочешь, – строго сказал Елисей. – А тебе надо съездить на ту улицу, где свидетель жил.

– Какой свидетель – на ночь глядя?!

– А тот призрак, что из компании один остался. Он тебе сейчас все обскажет – где, что и как; ты и поедешь.

– А почему ночью?

– Ночью ты видишь лучше. Да и вдруг заприметишь злодея, что призраков обижает.

– А почему…

– Мы тебе пояс сшили, – перебил Елисей. – Пойдем, примеришь.

– Какой пояс?! Не хочу никуда идти!

– Пойдем-пойдем, тебе понравится!

Не заходя на кухню, привидения подтвердили: понравится!

Пояс неожиданно и впрямь понравился. Он предназначался для ношения под рубашкой, и Лехин сразу почувствовал себя агентом ЦРУ-ФБР и "зеленым беретом" в одном винегрете. Он развеселился и начал комментировать действия домовых (те затягивали на нем ремни) в духе песни "запрягайте, хлопцы, кони". В песне было "распрягайте", но Лехина это не смущало. Смущать его начал следующий этап экипировки: домовые как-то легко и быстро запихнули во все кармашки и петли "упряжи" всю ту кучу предметов, которую он принес из страшного подвала. Причем запихнули их под короткие дельные указания Дормидонта Силыча.

– Секундочку! – потребовал Лехин. – Кто эти подтяжки делал?

– Мы, домовые, конечно.

– А откуда форму взяли?

– Из кино.

– Не может быть! Там прям все эти финтифлюшки были? Точка в точку?

– Какое там! Без Дормидонта Силыча и не сообразили бы, что к чему.

Лехин сунул в поясной ремень ножны с мечом-складенцом – идеально подошли! – и надел рубаху. Взгляд в зеркало. Никто и не подумает, что потяжелел на килограмма три… Неплохо. Но…

Сияющий Дормидонт Силыч вальяжно проплыл перед ним. Стараясь не замечать восхищенного взгляда Касьянушки и явный "одобрям-с!" агента без имени, Лехин зловеще оказал:

– Жаль, Дормидонт Силыч, что бестелесный ты… – И не выдержал – заорал: – Своими руками придушил бы! Ты же знал, что там, в подвале! Все знал! И ни словечка! Что?! Трудно предупредить было? Меня ж там чуть не кокнули! Чуть не сожрали!

– Так ведь не кокнули? – хладнокровно возразил Дормидонт Силыч и попробовал узреть себя в зеркале. Не узрел и подтвердил: – Не кокнули. Вся-то изюминка-то и была, что нельзя человеку знать, зачем он в подвал идет. Ты вон рассказал, что двое за тобой гонялись. А если б я про вещички рассказал да ты про то в голове держал, стены бы отворились и вышла бы тьма воинов-стражей. Там их как сельдей в бочке! А так… Двое остолопов проснулись, а остальные – шиш!

Шишик, про которого Лехин забыл, затоптался на месте – на плече. Поскольку все сразу увидели, что объяснение Дормидонта Силыча хозяина успокоило, Елисей непринужденно сменил тему разговора:

– Гляди-ка, привык к тебе Шишик-то. Вниз и не спускается.

– Может, кота боится?

– И-и, какое там! Он же свой. Джучи-то как соскучится все спать да спать, часами с ним в салочки играет.

– Ну уж часами! Лодырь этот?

Джучи, на которого все оглянулись, открыл один глаз, мыркнул вопросительно и снова задремал, Шишик быстро-быстро задышал в ухо Лехина, и опять человек на тончайшем уровне восприятия – как паутинка сна пролетела! – понял, что существо хихикает.

– Э-э, Алексей Григорьич, собираться пора, – напомнил Елисей.

– Может, завтра?

– Мы ведь народ невыдержанный, – вздохнул Дормидонт Силыч, – столько напастей на нас… Мы ведь и взвыть можем, в полный голос. Ночью-то. Соседей пожалей, Алексей Григорьич.

– Ну, ладно-ладно, шантажисты. Хорошо, – сдался Лехин и принялся расстегивать рубаху.

И очень удивился, когда на него завопили со всех сторон.

Елисей взобрался на стул, с него на стол и самолично застегнул на Лехине все пуговицы.

– Ты, хозяин, нас совсем не слышишь, что ли? Говорят тебе, дело опасное. Без оружия тебе сейчас никуда! Прямо как маленький!

Лехин одернул джинсовую рубаху и подумал: "Это я с оружием – точно как маленький! Чуть вспомню о нем, чуть задену – сразу улыбаюсь, как дурак!" И улыбнулся. И ощутил, как крохотная лапка ухватила его за ухо. Повернул голову. Шишик не хихикал, не улыбался (если он это умел) – ухмылялся. Они поухмылялись друг другу пару секунд, пока идиллию не прервал дверной звонок.

– Кого там еще несет?

– Соседа! – отозвался Елисей и раскланялся с прошедшим сквозь дверь изможденным старикашкой, чья борода нечесаными космами торчала во все стороны.

Старикашка выглядел глубоко измученным, и только Лехин поразился его вежливости и предупредительности – надо же, позвонил! – как звонок залихорадило. Кто-то жал на кнопку не то что нетерпеливо – нахально.

– Опять вдребадан? – сурово спросил Елисей.

– Вдребадан, Елисеюшка, вдребадан, – жалко улыбаясь, просипел старикашка и представился Лехину: – Домовые мы, соседа вашего. Проклом прозываемся.

Отпирая дверь, Лехин уже знал, кого и в каком состоянии он сейчас увидит. Сосед сверху, Федька Кривой. Золотые руки – дурья башка.

В квартиру Федька едва не рухнул. Лехин сморщился: плюгавенький плешивый мужичок с невероятном апломбом – в нетрезвом виде – был невыносим.

– Алексей, Алешенька, сынок! – завопил он, поглядывая снизу вверх с некоторой боязливостью. – Стопку дай на посошок! Жа-ажду!

С минуту Лехин глядел на него, размышляя, просто ли оттащить его домой, или же стукнуть разок. Возобладало мнение, что Федька Кривой – человек нужный, а прокладка в кухонном кране уже намекает на смену поколений…

Потом вдруг поразила ситуация: вот человек, еле держится на ногах, вцепившись в дверной косяк. Перед его глазами все расплывается, а напротив пьянущего в дым – таращат глаза десятка два привидений, трое домовых и… и (Лехин скосился на потолок) табунчик шустрых Шишиков. И так стыдно стало Лехину за Федьку, что, ни слова не говоря, взялся он одной рукой за воротник Федькиной рубахи, другой – за пояс штанов, да и понес так на этаж выше.

Федька с пережатым горлом что-то булькал, почти давился, а на второй лестнице перестал изображать сопротивление и обмяк.

Повернув на вторую лестницу, Лехин увидел Прокла. Тот, кряхтя, подымался со ступеньки на ступеньку, и Лехин невольно сопоставил: Елисей-то белый-белый от седины, а вон какой бодрый; русые же волосенки Прокла никак не соответствовали сгорбленной, поникшей фигурке. "Есть, наверное, какая-то зависимость между внешним видом хозяев и их домовых, – думал Лехин, таща вялое тело соседа, – или из частного пытаюсь вывести общее?"

Дверь в Федькину квартиру была открыта, но Лехин позвонил и дождался появления жены соседа. Тетя Лиана – тетей ее звал весь дом – громко запричитала над мужем. Она и всегда-то говорила громко, поскольку страдала глуховатостью, а уж если с мужем что… В причитаниях тетя Лиана возблагодарила чутких соседей в лице Лехина, Лехину было некогда. Он внес бубнящее тело Федьки в квартиру и наскоро распрощался с тетей Лианой. Уже выходя из квартиры, он заметил Прокла, кивнул ему. Домовой помахал ладошкой и понуро побрел в комнаты.

А Лехину так захотелось свежего воздуха – после похода в Федькину квартиру; так захотелось, что он заторопился побыстрее на улицу, благо, что существовала и цель, ради которой стоило прогуляться в августовский вечер.

– Ну, где тут ваш свидетель? Темнеет уже.

– А мы уже все! Уже все! – радостно закричал Касьянушка и подлетел к столу, на краю которого, болтая ножками, сидел Шишик.

– Что значит "все"?

– Очевидец передал информацию вашему помощнику, – тускло сказал безымянный агент. – Это был мой совет. Насчет передать. Вам не надо тратить время на поиски. Ваш помощник сразу приведет вас на место.

– Тоже неплохо, – пробормотал Лехин – и оживился. – Уважаемый агент, ваша компетентность вне всяких сомнений. Может, подскажете, с чего начать расследование уже на месте преступления?

– Дело настолько темное, что я даже не в силах предположить…

– А представьте, следствие по данному делу послали проводить именно вас. – Нет, сухой официальный стиль Лехину давался тяжело.

Агент заколыхался прозрачной садовой пленкой. Все присутствующие с надеждой вглядывались в его насупленное лицо. Даже Шишик перестал постукивать ножками (или все-таки лапками? И откуда, черт их подери, они взялись?!) по столу.

– Мой человеческий опыт не поможет, – наконец сказал безымянный призрак. – Единственно могу предложить присмотреться к людям, неадекватно себя ведущим. Я почему-то думаю, что пожиратель бестелесных субстанций будет сопровождаем… э-э… духами такого тонкого уровня, что даже при всей вашей восприимчивости вы их не увидите. Но поскольку они будут с человеком, он может выдать себя разговором с ними или необычным жестом.

– Вы считаете, что пожиратель – человек, подружившийся с духами… Слава Богу, он появляется в позднее время, – подытожил Лехин. – А иначе – это ж за каким количеством народа пришлось бы следить!

– А вот и нет, неправда ваша, – возразил Дормидонт Силыч. – Духов в пустоте как раз легко можно заметить. А ежели они с человеком, значит, они при нем питаются. А может быть и другое. Человек для них может быть ведущим, а не пожирателем. Может, он, сам того не подозревая, обладает способностью ходить там, где духам нужно, но нельзя.

– Хорошая версия! – оценил безымянный призрак.

– И уж извините меня, но начать все-таки нужно с пустоты.

– Не понял. Второй раз про какую-то пустоту.

– Нас, бестелесных субстанций, огромное множество. Воздух, невидимка для человека, буквально кишит всякой тварью. А наш свидетель говорит, что наведывался в дом пропавшего соседа, так там даже домовых не осталось!

Зловещая фраза прозвучала и медленно растаяла в горестной тишине. Растаяла – и в комнате вдруг взвился воздушный вихрь, будто невидимая машина промчалась с сумасшедшей скоростью. Лехин почувствовал, как толкнулась в ухо упругая волна. Увидел, как качнуло призраков. Оказывается, завопил насмерть перепуганный Шишик. Сообразительная "помпошка" сразу просекла, что жуткая опасность на вечерней прогулке грозит именно ей.

Потребовалось еще полчаса на уговоры и заверения, что с Лехиным Шишику обеспечена надежная защита.

За эти полчаса Лехин вынул из "упряжи" все предметы, о назначении которых не знал. Кроме оберегов. На них настояли домовые.

За эти полчаса на улице совсем стемнело.

10.

В принципе Лехин любил ездить на троллейбусе. Ему нравилось – не в час пик, конечно, – находиться среди незнакомых людей; приглядываться к ним, изредка становиться свидетелем веселых разговоров, где обсуждалось и осуждалось все на свете – от цен на рынке до современной политики.

Первая сегодняшняя поездка была скучновата. Лехин слишком нервничал, слишком сомневался и в себе, и в Шишике, и вообще – в целесообразности путешествия.

Вторая оказалась веселее. Намного. Чуть Лехин сел на свободное сиденье – в конце троллейбуса, чтобы видеть весь салон, – под горлом расстегнулась пуговица. Шишик, засунутый под рубаху, решил полюбоваться на белый свет. Лехин расстегнул вторую пуговицу. Шишик ему не мешал, но голову невольно приходилось задирать при одной мысли, что из краев рубахи выглядывает нечто.

В первой поездке Шишик ютился в кармане или в сумке, а теперь, кажется, пообвык и ведет себя подобно любопытному детенышу. Пусть. Главное – его никто не видит. Лехин скосил глаза вниз и влево. Шишик вылупил желтые глазенки на пассажиров, пару раз стрельнул взглядом на потолок, но, видимо, люди его интересовали больше. Он так долго и пристально сверлил глазищами всех, начиная с парнишки, соседа Лехина, что и Лехин заинтересовался: "Не забыть бы спросить у Елисея, что это за любопытство у "помпошки"?"

Впрочем, сосед мирно дрых – десятый час все-таки, и излишне внимательный взгляд не тревожил его.

Тревожился Лехин. Рассуждения домовых и призраков о пустоте заморочили ему голову, и сейчас он боялся, что новое, недавно приобретенное зрение может подвести в решающий момент. "Чем психовать, потренируйся лучше! – приказал он себе. – А то разнылся, понимаешь…"

И Лехин приступил к тренировкам.

Маленькое напряжение – и в троллейбусе, сумеречно-желтом от тлеющих на последнем издыхании лампочек, посветлело. Сначала Лехин рассмотрел Шишика. Ага, "помпошка" все-таки имеет намек на лапки – ручонки-ножонки. Наверное, когда конечности не нужны, они превращаются в толстые округлые пуговички.

Шишик выкатил на Лехина глаза: чего, мол, во мне интересного нашел? Затем мельком зыркнул на потолок и снова уставился в спину бабульки в ряду напротив – та дремала, вцепившись в сумку на коленях, сумку громаднейшую и, видно, тяжеленную.

Почему "помпошка" частенько поглядывает на потолок? Задавшись вопросом, Лехин поднял глаза. И вздрогнул так, что чуть не разбудил соседа.

Под потолком троллейбуса ползло нечто. Оно было бесконечно длинное и толстое – не равномерно, а как объевшаяся змея. Надо бы его хорошенько рассмотреть, однако пока Лехин с трудом улавливал даже общие очертания существа.

Опомнившись, Лехин сделал два вывода: Шишик спокойно отнесся к неизвестному субъекту, не вдарился в истерику, а раз так – все в порядке, возможно, "змеища" из той же оперы, что и "помпошка", разве что форма другая; второй вывод касался самого Лехина: начал тренироваться – не останавливайся на самом легком, работай дальше.

Лехин вздохнул и "копнул" дальше, глубже. Взгляд втянуло внутрь "змеищи" столь легко, что напомнило давно забытое ощущение: снежная горка, плотная от следов зимней обуви и лыж, и он, Лехин, совсем пацан, съезжает на салазках – мягкий ход, ветер в лицо!

Съехал. Выяснил, что для такого крутого парня, как нынешний Лехин, ничего опасного здесь нет. И вовсе не змеища. Колбаса. И не ползет, а колышется. Ведь внутри, в пространстве светлее троллейбусного, плавает мелкая, но в огромном количестве рыбешка. Надо бы, конечно, как-нибудь ее по-другому назвать, но мышление Лехина смущенно отступило перед неведомой ему областью, предпочитая оперировать стандартными понятиями. А смутилось мышление – или в данном случае сознание? Разум? – перед следующим фактом: обнаруженная рыбешка мирно плавала внутри колбасы, но временами вылетала за ее пределы и там устраивала лихие гонки и погони с такими лихими виражами и выкрутасами, что у Лехина в глазах зарябило… Уставившись на кудряшки сидящей перед ним девчушки, он с минуту раздумывал, стоит ли заглядывать еще глубже. "Воздух, невидимый для человека, буквально кишит всякой тварью" – вспомнились слова Дормидонта Силыча. Проблема разрешилась сама собой. "Тебе это нужно? – послал себе запрос Лехин. – Нет. Мало ли на что наткнешься. Может, в следующий раз оно будет не такое мирное, как эта колбаса".

Но не удержался. Взглянул на девичьи кудряшки уже привычно глубоким взглядом – и усмехнулся: рыбешки водили вокруг волос сидящей сумасшедший хоровод. Нырки, виражи, повороты-развороты – в общем, Лехин поспешно закрыл мигом отяжелевшие глаза, хотя и успел приметить, что головка девушки выглядит симпатично.

Закрыл и не увидел, что после его мысленного признания количество рыбешек над головой пассажирки увеличилось вдвое.

-

Псы почти потеряли прозрачность, и гулять теперь с ними можно было лишь темной ночью. С весны возникли трудности – в августе стало легче.

Сейчас звери неторопливо шагали рядом. Точнее сказать – плыли, ибо шли они ровно, чуть раскачиваясь. Проводник, посматривая на них, размыто (так он ощущал) размышлял, что очертаниями звери похожи на волков. Но не тех, поджарых и собранных в мышечный узел, каких он видел на фото или на телеэкране. Эти – окарикатуренные, пародия. Нечто, равнодушно вытянутое кривым зеркалом, мимо которого они прошли.

"Не хочу думать", – решил человек и шагнул во тьму – в тень высотного жилого дома. Он подозревал, что псам нравится луна. Время от времени они задирали к ней морды или оглядывались на нее. Его же привлекала темнота. Он застывал в ней – и через минуту тело исчезало, а он превращался в… сгусток чувственного восприятия: чужие эмоции, почти растворенные в воздухе или подобные облакам, тянущим с горизонта, давали ему пьянящее наслаждение. Сначала он учился их различать – теперь понимал тончайшие оттенки. Из недавнего прошлого новая способность напоминала о талантах ценителей вин…

Взгляд равнодушно скользнул по вывеске. "Бар". Торец дома. Три ступени, по бокам перила, сверху железо под наивное деревенское крылечко. Для Проводника просто еще один дом. С пристроем. Все… Он бы так и прошел мимо, если бы (псы остановились раньше) не споткнулся о тело. Споткнулся, замахал руками, чтоб не упасть. Удержался. Перешагнул было через лежащего и пошел дальше, но невольно заинтересовался. Хотя лежащий явно жив, эмоций у него не было. Спит? Но даже во сне человек что-то чувствует. Проводник вернулся и присел на корточки. Бывший он, из прошлого, сказал издалека: "Морда в крови, карманы пустые, валяется у бара. Наверное, свои же стукнули, на выпивон не хватило… То есть – без сознания". Найдя объяснение, Проводник пожал плечами, поднялся и зашагал вперед. Всего лишь без сознания. Поэтому эмоций нет.

Две морды осторожно потянулись к лицу лежащего. Нос пса повыше вдохнул тяжелый сладковатый запах крови. Второй зверь фыркнул и потрусил догонять Проводника.

Первый проследил, как за углом скрылась сначала человеческая фигура, затем промелькнула низкая, вытянутая. Выждав мгновения – затих суховатый в летней ночи шаг человека, – зверь прикусил руку лежащего и медленно, стараясь не дергать, потащил его за крылечко бара, в самый темный угол дворика при магазине с баром.

Спустя минуты пес уже спешил за остальными, В белом свете луны острая морда влажно блестела, а тусклые прежде глаза сияли.

-

В пустоту Лехин шагнул словно в хорошо изолированную комнату.

По спине аж мороз продрал, настолько отчетливо он прочувствовал, как вокруг пусто… Потом уху стало тепло. Так. Шишик до пустоты сидел на плече и раскачивался туда-сюда, и у Лехина почему-то сложилось впечатление, что "помпошка" поет и мотается в такт песне. А тут примолк и привалился к уху человека.

– Ишь, какие мы с тобой чувствительные, – прошептал Лехин.

Шишик неохотно зашевелился, и Лехин не впервые за сегодня поклялся спросить у домовых, как научиться понимать "помпошку". Сильно раздражало ощущение, а вдруг вот-вот поймет, что отвечает Шишик. "Игра на намеках, – подумал про "помпошку" Лехин. – Интересно, конечно, но уж очень сложно соображать, что значит тот иной или намек. И долго. А если понадобится понять его немедленно, а я не успею? Чур, не надо такого!"

Внешне пустота тоже достаточно заметно заявляла о себе: прохожих на улице почти не видно, в домах света маловато. Между тем за невидимой границей "пустота – обычный город" дома переливались теплыми огнями.

– Не хочу, – тихо сказал Лехин, – не хочу идти туда…

Шишик завозился, словно удобнее пристраиваясь. Лехин вздохнул и пообещал себе: "Досчитаю до тридцати шести – и пойду. Раз…"

– Шишик, куда ж ты с ним, окаянный, лезешь?! Отчаянная твоя головушка! Спускайся с человека да иди к нам! У нас здесь Шишиков полно, оставайся, коли хочешь, а туда-то соваться нечего. Там и человеку опасно, а уж Шишику!..

Пока внезапный болтун уговаривал Шишика, Лехин с трудом, но разглядел его. Пришлось поднапрячь глаза, изощряясь в еще непривычной практике видеть недоступное обычному зрению.

Грязное. Лохматое. Одетое капустой во множество одежек и все без застежек, потому как все одежки драные, а застежки, то бишь пуговицы, либо вовсе отсутствовали, либо печально обвисли на остатках ниток. Вместо глаз посверкивает что-то мелкое-мелкое – крысиное, определил Лехин. Рта не видать – шамкает бородища, будто жует сама себя. Зато голос! Вдрызг и напрочь прокуренный! Вдрызг и напрочь пьянущий! Классическое "меццо-пропито", по выражению Федьки Кривого.

Цепкая лапка ухватилась за ухо Лехина. Итак, Шишик не желал поддаваться уговорам обладателя "меццо-пропито". A тот долго и не выдержал тональности уговоров, перейдя к ругательствам, – весь исплевался. Даже не обратил внимания, что человек застыл столбом. А Лехину уже было интересно: надо же, ругается грубо и грязно, но без словечка мата! Наконец, стоять надоело, и он бесцеремонно прервал ругателя:

– Ты кто?

Ругатель поперхнулся и вылупился на Лехина, и Лехин впервые в жизни понял, что слово "вылупился" имеет под собой ого-го какую основу! Во всяком случае, любитель ругаться внезапно выкатил белые шары глаз поверх косм, стоящих дыбом от грязи. И – икнул. Причем так неожиданно, что в следующую секунду закашлялся. Видимо, недоговоренным словом подавился. "Или собственным ругательством!" – злорадно решил Лехин. Он опустился на корточки (типчик-то по колено) и ласково спросил:

– Постучать по спинке, а? Может, пройдет?

Коротышка мгновенно прекратил перхать. Лехин еле успел перехватить его за грязные жесткие космы. То ли с перепугу, то ли с кашля, но оказался ругатель весьма неуклюж, а намерение скрыться словно витало над ним гигантским плакатом.

Разглядывая скрюченного, поджавшего по-кошачьи лапки коротышку и внутренне содрогаясь от брезгливости (космы были не только грязны, но и влажноваты), Лехин спросил:

– Говоришь, человеку на той стороне тоже опасно?

– За волосья – то меня неча держать! Уй-ю-юй, как больно!

– Одежка у тебя… Прикасаться даже не хочется…

– Побегал бы с мое по канализации, посмотрел бы я на тебя!

Лехин застонал и разжал пальцы. Все. Никакой информации не надо, если приходится ее извлекать из косматой вонючки: пока коротышка стоял на асфальте, все ничего; едва очутился перед носом человека, резкий смрад заставил желудок Лехина мучительно сжаться. Коротышка шлепнулся на асфальт, но не удрал, а пригладил космы морщинистыми пальцами и заявил:

– Чистоплюи поганые! Почему ты меня видишь?!

– Потому что!

Лехин расстроенно потряс ладонью с растопыренными пальцами. Носового платка не взял, и смыть грязь негде. Вот еще проблема. Не хватает еще инфекцию подхватить.

– Эй, ты, каланча! Пошли, водичку покажу!

Предложение было сделано мирным тоном, но Лехин на всякий случай взглянул на "помпошку". Кажется, Шишик ничего против не имел.

Водичка нашлась между дверями маленького кафе "Пицца" и парикмахерской. Плохо закрытый кран торчал из стены, и вялой струйки оказалось достаточно, чтобы получить хотя бы впечатление чистоты.

Кожа больше не пахнет – и ладно.

Напротив дома с "Пиццей" бетонная ограда придерживала насыпь, за кустами которой пряталась не очень оживленная дорога. В ожидании, пока рука высохнет, Лехин примостился на бетоне, коротышка пристроился рядом.

– Значитца, видишь. А на ту сторону чего собрался? Тока не говори, что живешь там. Шишики уже давно наслышаны про темное место и не пойдут туда даже с человеком.

– Меня Лехин зовут, – представился Лехин, вспомнил и добавил: – Алексей Григорьич. А как вас звать-величать?

– Дух болотный я. Ежели давненько в городе живешь, помнишь, наверное, что там вон, где темная сторона сейчас, раньше болото было. И какое богатое! Ягод-то на нем немерено-несчитано было! А мох-то какой богатый был! Хоть вместо ковров стели. Лет двадцать назад от меня вонью не несло, все травами больше… Эх, жизнь сиротская!.. Осушили болото, а мне куда деваться? Вот и слоняюсь по канализации. Думаешь, небось, самому не противно? Еще как… Ерошкой меня звать.

– Очень приятно. Темная сторона – это то, что за дорогой?

– Ага, оно самое.

Болотный дух как-то быстро заткнулся. Лехин выждал, но Ерошка, кажется, не собирался распространяться на интересующую тему. Почему бы это? Сам же первый упомянул.

– Домовые говорили, что там духам, вроде привидений да Шишиков, жить нельзя. Вот и вы подтверждаете. А почему нельзя?

– А ты вообще кто такой, что якшаешься с нами? Хитер, братец, не ответил ведь, почему меня видишь. Это, значитца, тебе все расскажи да выложи, как на духу, а я, значитца, без своего останусь?

Лехин обернулся на невидимую за кустами дорогу. Идти куда-то на ночь глядя, в пустоту, не имея ни малейшего представления, что там такое и с чем его едят… А здесь – красота: сидишь себе на ограде, слушаешь шепоток струйки из крана и время от времени перебрасываешься репликами с не очень симпатичным, но все же доброжелательно (в сравнении с пустотой) настроенным существом. Он взглянул на Ерошку и наткнулся на ехиднейшее выражение, которое только можно было рассмотреть под густущей растительностью – "Ага, мол, не хочешь секретами-то делиться!"

– Ладно, – сказал Лехин. – Вам как – с подробностями или?..