Текст книги "Виа Долороза"

Автор книги: Сергей Парфенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Абаев снова хлопнул в ладоши и к ним вышла женщина с большим хрустальным рогом – ритоном. Длинный хрустальный сосуд был до краев наполнен вином. Абаев взял рог и протянул его Бельцину:

– На, Владимир Николаевич! Это в честь победы…

Бельцин спрятал руки за спину и произнес, едко ухмыляясь:

– Хитришь, Улан Абишевич… Это проигравший должен пить… Дабы искупить свой проигрыш!

Абаев обиженно покачал головою.

– Проигравший такого вина не достоин! Это вино победителя…

И настойчиво протянул ритон Бельцину. Бельцин, несколько секунд раздумывал брать или не брать рог, но потом все же взял. Перед тем как выпить произнес:

– Смотри, Улан Абишевич… Сибиряки не только телом, но и духом сильны…

Поднеся ритон ко рту, он жадно, большими глотками принялся пить, – мощный кадык задергался на шее. Пока он пил, адъютант осторожно подошел к Абаеву и зашептал скороговоркой:

–Улан Абишевич… Шапкин звонил… Передал, что все нормально…

Абаев, не поворачивая к нему головы, ответил едва слышно:

– Позвони в Центр управления полетов… Пускай подтвердят…

Бельцин допил, перевернул хрустальный рог и мелко затряс им, показывая, что сосуд пуст. Абаев, восхитившись силой и духом российского президента, пригласил всех снова к столу. Гости и хозяева быстро переоделись и шумно галдя, стали подтягиваться к импровизированному дастархану. Отдыхающим начали подавать жанбас – вырезку из тазовой кости зажаренного на вертеле барана. Мясо, принесли выложенным на тонкие пресные лепешки – жайманан. Поставили на стол острый соус – туздык, приготовленный из лука и перца. Кадушку с кумысом и круглые чайники для зеленого чая убрали, а вместо них на стол поставили бутылки "Барзака" и "Посольской водки". Расставили пиалы – маленькие для водки, большие для вина. У каждого места на белоснежную салфетку заботливо положили острый нож для резки мяса. Увидев, что все отдыхающие собрались, Абаев подал знак продолжать состязания. Неподалеку от расстеленных ковров натужено засопели мускулистые, блестящие от пота батыры. Пока гости с удовольствием поглощали аппетитное мясо и напитки, они, сидя на своих лоснящихся от пота конях, кряхтя и пыжась, пытались сбросить друг друга на землю. Бельцин, как ни в чем не бывало, ел, острил, старательно подливал себя вина, но какой-то момент движения его замедлились и он начал бледнеть лицом. Это сразу все заметили, – настороженно стали оборачиваться в его сторону. Бельцин осторожно поднялся и принялся надевать туфли. Увидев направленные на него взгляды, натужно улыбнулся и произнес:

– Жарковато… Нам, сибирякам, в холоде привычнее… – и торопливо направился к воде.

Подойдя к берегу, он несколько раз плеснул себе холодной водой в лицо, смочил шею, а затем быстро засеменил к крайней юрте, что стояла несколько на отшибе – там был устроен туалет. Кожухов тревожно посмотрел на Абаева, но тот лишь недоуменно пожал плечами.

После того, как Бельцин отсутствовал уже минут десять, Кожухов забеспокоился. Абаев, видя его нервозность, встал и воодушевленно произнес:

– Друзья! Нам с Александром Васильевичем надо посоветоваться, но я сразу заявляю – наш праздник не закончен!

Они с Кожуховым отошли в сторону и Кожухов сердито спросил:

– Улан Абишевич, что происходит?

– Ничего страшного! – невозмутимо ответил Абаев и кивнул на выходящего из юрты Владимира Бельцина. – Просто, Владимир Николаевич сходил облегчить желудок…

Как бы в подтверждение его слов российский президент, подошел к ним и, недовольно поглядывая на казахского коллегу, произнес тугим голосом:

– Немного желудок свело! Жарко…

Абаев грозно свел на переносице темные, словно нарисованные брови и кликнул:

– Мухтар!

К нему с видом побитой собаки подбежал толстый повар. Абаев начал что-то громко говорить ему по-казахски, но тот только разводил руками и повторял одну и ту же фразу. Наконец, Абаев гневно прикрикнул и повар торопливо затрусил к своим казанам. Абаев повернулся к Бельцину.

– Н-да, Владимир Николаевич! – произнес он виновато. – Похоже это моя оплошность… Признаю… Я ведь предупреждал, – казахская кухня не любит, когда её каноны нарушают… Сейчас мой повар сказал мне, что кумыс нежелательно смешивать с десертным винами… Даже с таким изысканными, как "Шато-Икем" и "Барзак"… Хотя! – круглое лицо его тотчас приобрело невинное выражение. – Это только мое предположение… Не исключено, что это был обычный тепловой удар… Но, если хочешь, я приглашу врача…

Бельцин неприязненно поморщился.

– К черту врача! – сказал он, отводя взгляд в сторону. – Ничего страшного… Вылет немного отложим… А эту хворь быстро выгоним… Старым сибирским способом! Александр Васильевич! – оглянулся он на Кожухова. – Я пойду пока купнусь, а ты принеси-ка мне стакан водки и полдюжины горошин перца… Улан, думаю, у твоего повара найдется перец?

– Конечно, конечно… – поспешно согласился Абаев. – Это не вопрос!

– Отдай тогда, Александру Васильевичу…

Бельцин направился к реке, а Абаев, прищурившись, посмотрел ему в сгорбленную спину.

Отлет Бельцина задержался на целых четыре часа.

Бельцин прилетел в Москву лишь затемно, когда ночь уже накрыла черным покрывалом город и столица погрузилась в сон, ещё не зная, какие события готовит ей наступающий день.

Суетливая подземка замерла до утра, спрятав в своих лабиринтах набегавшиеся за день поезда. На улицах последние одинокие автобусы спешили развести по домам запоздавших пассажиров. Даже влюбленные, по старой пословице "часов не наблюдая", устали бродить по бульварам и целоваться на облупившихся лавочках и решили расстаться до следующего вечера, отдавшись в нежные объятия Морфея. Правда, были и такие, кто не торопился ложиться в эту ночь. Как всегда не спали дежурные скорой помощи, спешащие с воспаленными от недосыпа глазами по очередному срочному вызову – то ли спасать от белой горячки очередного алкаша, то ли отвозить в роддом новую роженицу. Не спали на своем посту часовые у мавзолея, у этого вечного памятника недостроенному коммунизму, вперив отрешенный взгляд на пустую Красную площадь. Не спал и никто из членов правительства, собравшиеся в этот неурочный час в Кремле. Ярким пятном в темноте дремавшего Кремля светило одинокое окно в серой громаде четвертого административного корпуса. Но несмотря на яркий свет, в самом помещении царило тяжелое, пасмурное молчание, – совсем невеселыми были лица сидящих за длинным столом заговорщиков. Им уже было известно, что Бельцин благополучно прибыл из в Москву и отправился к себе на дачу в Архангельское… А это означало, их первоначальный план провалился…

– А как такое вообще могло произойти, Дмитрий Василич? – резко вскинулся со своего места вице-президент Линаев и впился придирчивым взглядом в посеревшее лицо маршала Вязова. Старый маршал сидел тяжело согнувшись, напряженно взгромоздив на стол большие сильные руки: у него тупо ныло старое ранение в левом боку. В середине войны, ему молоденькому старлею, командиру роты, осколок фугаса распорол левое подреберье, оставив выше бедра широкую рваную рану. Тогда, в сорок третьем, ему показалось, что все обошлось – ранение было касательным, жизненно важные органы были целы. Провалявшись пару месяцев в тыловом госпитале, он с красной нашивкой на груди, – отметкой о тяжелом ранении, – вернулся к себе в часть, но теперь, почти полвека спустя, старая рана всё чаще и чаще стала напоминать о себе тупой, давящей болью… Вскинул голову, Вязов угрюмо прогудел:

– Главком ВВС Шапкин без согласования со мною издал приказ, по которому все вылеты запрещены до его личного распоряжения…

Прогудев, он снова сгорбился над столом, а Линаев, едко скривившись, обвел сидящих сердитым и неприязненным взглядом.

– Ах, вот как! – голос его противненько задребезжал. – А знаете, что это значит? Это значит, что Шапкин узнал уже, что Бельцина должны были сбить и скоро все станет известно Михайлову! Если уже не известно…

Его лицо, длинное и худое, от волнения стало желтушечного цвета и теперь напоминало перезрелый кабачок. Сидящие за столом члены правительства ещё больше насупились, и лишь один Председатель КГБ Крюков мрачно усмехнулся и с каким-то гортанным, злорадным клекотом возразил:

– Никому ничего не будет известно! Все телефоны правительственной связи у Михайлова давно отключены…

Сидящие за столом разом повернули к нему головы, а Линаев непонимающе уставился на Председателя госбезопасности.

– Как отключены? – спросил он испуганным шепотом.

Крюков отчеканил:

– Так! С восемнадцати ноль-ноль все телефоны у Михайлова отключены! Насколько помню, такой план согласовывался со всеми!

Несколько секунд присутствующие в тупом оцепенении смотрели на Крюкова, как будто на его месте сидело жуткое бестелесное привидение, потом первым из затянувшегося ступора вышел премьер Петров. Поправив очки на коротеньком носу, он осторожным голосом произнес:

– План наш не сработал – это, конечно, плохо… Но заметьте, товарищи, оснований обвинять нас в чём-то тоже нет! Бельцин жив… Словам Шапкина, о готовящимся покушении на Бельцина, никто не поверит, а отключенная связь у Михайлова – это так, ерунда, техническая неисправность… Поэтому, считаю, надо лететь к Михайлову, договариваться…

Министр внутренних дел Тугго зло посмотрел на него и процедил с сквозь зубы:

– Ты что ж предлагаешь? Как нашкодившим пацанам сделать вид, что ничего не было? Я из того возраста, когда за мамкину юбку прятался вырос! И за свои дела, знаешь, привык отвечать…

– А ты на меня, Борис Константинович, глазами-то не сверкай! – неожиданно вскипел тучный Петров. – Я дело говорю! Надо лететь к Михайлову и убеждать его ввести в стране чрезвычайное положение! Что мы тут в прятки друг с другом играем… Мы кто для обывателей? Партноменклатура, которая довела страну до голода и развала! Никто уже не помнит, что по данным ООН Советский Союз по потреблению продуктов питания входил в первую десятку стран мира – все видят, что сейчас прилавки пустые! А значит, во всем виновато правительство… То есть мы с вами, товарищи дорогие! Вот такой расклад! А ты, Борис Константинович, предлагаешь нам сейчас воевать на два фронта! Бельцин для них – борец за демократию, Михайлов – законно избранный президент! Можем мы бороться с ними обоими? Нет! Глупо… Поэтому надо лететь к Михайлову, договариваться!

От волнения он покраснел и стал похож на пузатый чайник, возмущенно булькающий на огне, – вот-вот, казалось, должен засвистеть свисток, нахлобученный на маленький вздернутый носик. Обсуждение за столом несколько минут ещё побурлило, а потом большинством все же сошлись на том, что надо лететь… Предложение Крюкова, что надо договариваться не с Михайловым, а с Бельциным, – "реальная сила сейчас у Бельцина, с ним и надо договариваться!", – зарубили без долгого обсуждения. Решили, что "Бельцин неуправляем"… Лететь вызвались Вязов и Петров. Старый маршал предложил ещё, чтобы для пущей убедительности летел и генерал Плешаков. "Пусть Михайлов увидит, что и его охрана тоже с нами!" – сказал он. С этим тоже согласились… Собирались недолго – спать никто не собирался, какой уж тут сон, – и вскоре самолет министра обороны, приняв на борт коротенькую делегацию, взял курс на юг…

Кавалькада черных «Волг», беспрепятственно миновав несколько постов охраны президентского санатория, остановилась у одного из двухэтажных особняков. Это был коттедж, в котором размещалася обсуживающий персонал, – дальше надо было идти пешком. Тучный Петров вылез из машины и остановился у поджидавшего его поджарого Плешакова. Несколько секунд они смотрели, как из последней «Волги» натужно выбирается маршал Вязов. Наконец министр обороны, болезненно вцепившись в ручку автомобильной дверцы, осторожно разогнулся и негнущимся шагом подошел к ним. Тогда Петров обернулся к Плешакову.

– Ну, Юрий Алексеевич, веди! – сказал он. – Ты тут наверное лучше нас ориентируешься…

Плешаков повел немногочисленную делегацию вглубь территории. Обойдя несколько однотипных домиков, они вышли к большому особняку с широкой оранжевой крышей, мраморная лестница от которого, забранная под прозрачный стеклянный купол, спускалась сверкающей гусеницей к морю. Подсвеченное золотистой солнечной дорожкой, лазоревое, все в ярких блестках море могло показаться безмятежным в своём утреннем спокойствии, если бы не несколько больших военных кораблей на рейде, хорошо видных с высоты обрывистого, скалистого берега.

Подходя к президентскому особняку, Плешаков поднял глаза. На высоком балконе, несмотря на ранний час, в тонкой вязанной кофте стоял Михайлов. Увидев гостей, он отвернулся и удалился внутрь здания. Незваные визитеры вошли в дом, где к их удивлению их никто не встретил, и стали подниматься по лестнице на второй этаж. Охранники президента, увидев представительную делегацию, безмолвно пропустили ее дальше. На втором этаже, в гостинной неудобно опершись на стол, стоял Михайлов. Вид у него был нездоровый, поза какая-то неживая, словно зажатая в тиски. Лицо, то ли от загара, то ли от поднявшегося давления, приобрело темно-багровой оттенок. Рядом с президентом в плетёном, ажурном кресле сидела настороженная Нина Максимовна.

– Что случилось? – едва только прибывшие вошли в комнату с гримасой недовольства спросил Михайлов. Его взгляд нетерпеливо скользнул по прибывшим и остановился на Плешакове, который вошел в комнату первым. – Почему не работают мои телефоны?

Плешаков неуютно замялся, не зная, что ответить. Тогда из-за его спины выступил тучный Петров.

– Алексей Сергеевич, – начал он, возбужденно дергая маленьким красным ртом. – Нам надо срочно обсудить ряд вопросов, касающихся положения в стране…

Михайлов сверкнул на него темными от гнева глазами.

– А вы сейчас от чьего имени говорите? – с трудом сдерживая плещущееся в голосе раздражение, спросил он. – Как премьер-министр? Или от чьего-то ещё?

– Я сейчас говорю от имени всех, кто разделяет общую тревогу страну, – как можно тверже ответил Петров.

Развернув широкие, покатые плечи, он постарался придать своему виду, как можно больше солидности и представительности, но его нервно подрагивающие большие полные руки выдавали его беспокойство.

– Алексей Сергеевич, – сказал он, пыжась через силу. – Мы приехали, чтобы проинформировать вас, что в стране создан Комитет по чрезвычайной ситуации… В него вошли практически все члены правительства. Нас поддерживает и Верховный Совет СССР, и армия! – добавил он для пущей убедительности. Поправив неровно сползшие очки, он выжидательно уставился на замершего в замороженной позе Михайлова. На президента СССР его заявление, похоже, не произвело особого впечатления. Он смерил Петрова презрительно прищуренным взглядом и прокомментировал:

– Меня, значит, из числа разделяющих ответственность за страну, вы исключили… Та-ак!

Петров неловко дернул головой, как боксер, пропустивший удар в челюсть, и с болью в голосе, (видно, забыл о своем первоначальном плане держаться с невозмутимостью и достоинством) произнес:

– Алексей Сергеевич, неужели вы не видите – страна на грани развала?

– Мудак ты! – перебил его Михайлов. – Ты что, приехал мне рассказывать о положении в стране?

– Мутант… – тихо переиначила на цивильный манер слова мужа Нина Максимовна… Но от внимательного взгляда Петрова не ускользнуло, как нервно забелели у Михайлова костяшки на кулаке, которым он опирался на стол. Петров понял, что президент просто психует, стараясь скрыть своё волнение за напускной агрессивностью. Потому, не обратив особого внимания на оскорбление, он уже ровным голосом произнес:

– Алексей Сергеевич! Мы проанализировали ситуацию в стране… У всех членов правительства единое мнение: страна на пределе… Республики стараются отмежеваться друг от друга, не хватает продовольствия, нарастает кризис доверия к власти… Подписание союзного договора в таких условиях – крах для страны! Не будет никакого Союза! Будут отдельные республики! И всё!

Михайлов тоже, несколько успокоился, увидев, что визитеры не настроены враждебно. Взгляд его перестал быть жгуче жалящим, а вертикальные морщины на широком лбу разгладились. Ссутулившись, он медленно сдвинулся с места и, громко шаркая ногами, направился к стоящему рядом стулу.

– Что с вами, Алексей Сергеевич? – Плешаков по привычке подскочил к нему, стараясь поддержать под локоть, но Михайлов оттолкнул его руку.

– Радикулит! – ответил он глухо и, осторожно согнувшись, опустился на витое сиденье. Окинув неприязненным взглядом гостей, он кивнул им на расставленные вокруг стола стулья. Гости, следуя его не слишком любезному приглашению, расселись за столом.

– То, что вы предлагаете – ерунда! – сказал Михайлов болезненно морщаясь. – Я сейчас как раз пишу статью, где анализирую ваш вариант – с чрезвычайным положением… Вы, что же, считаете, что после того как вы введете в стране чрезвычайное положение, прилавки наполнятся? Не наполнятся! Военный коммунизм мы уже проходили! Дмитрий Васильевич! – Михайлов уперся взглядом в старого маршала, который сидел сгорбившись за столом. – Вы-то как в этой компании оказались?

Вязов, набычив свою массивную голову, исподлобья поглядел на Михайлова. Тяжелые мешки под глазами и глубокие морщины, въевшиеся в его широкое лицо, выдавали тревожную бессонную ночь. Медленно подбирая слова, он произнес с тяжеловесной неторопливостью:

– Я одно знаю, Алексей Сергеевич! Народ стал жить хуже… А людям нужна уверенность в завтрашнем дне… Знать, чем будут кормить детей… Порядок в стране нужен!

Михайлов разочарованно отвел глаза в сторону.

– Не ожидал от вас, Дмитрий Васильевич, – сказал он тускло. – Не ожидал… И вы надеетесь, что республики вас поддержат?

– С Россией решим, а с остальными договоримся! – заявил Петров бодро, заметив, что голос у президента изменился. – Бельцин будет арестован в самое ближайшее время! – Подавшись вперед, он вкрадчиво добавил. – Алексей Сергеевич, мы всю черновую работу сделаем сами… А вы пока подлечитесь, отдохнёте… А потом, когда мы всё сделаем, вы появитесь… В белом костюме и на белом коне…

Михайлов оценивающе посмотрел на него и увидел, как у вспотевшего Петрова на лбу мелко затрепыхались тоненькая ниточка артерии. Не выдержит, понял Михайлов… Не выдержит, – слаб в коленках…

– Черт с вами, действуйте, – равнодушно ответил он. – Но поддерживать я вас не стану! Ничего у вас не получится… Вы преступили закон, сами сделали из себя преступников – сами и выпутывайтесь!

Тучный Петров обиженно подался назад и, упрямо сжал в гузку маленький ротик.

– Тогда передайте свои полномочия Линаеву, – сказал он с булящим от раздражения голосом. Достав из кармана отутюженный платок, принялся вытирать со лба мелкие капельки пота.

– И этого я делать не буду! – отрезал с непреклонностью Михайлов.

Вязов и Петров переглянулись и на лицах их отразилось растерянность. Вязов устало мотнул головой. Стало ясно, что обсуждать больше было нечего.

– Алексей Сергеевич! – сурово произнес Петров. – В целях вашей безопасности мы должны усилить охрану санатория… До окончания чрезвычайного положения просим вас его территорию не покидать!

– Пусть так! – словно щелкнув кнутом, угрюмо согласился Михайлов. Он тяжело поднялся, давая понять, что разговор окончен. Гости встали со своих мест и в траурном молчании направились к выходу. Михайлов дождался пока визитеры покинут гостиную и подошел к широкому окну. Облокотившись на острый косяк, он отодвинул край длинной шелковой шторы и стал наблюдать за тем, как гости идут к своим машинам. Ему было видно, как Петров, что-то сказал Плешакову и тот зашел в постовую будку. Потом оттуда вышли двое охранников и принялись раскатывать поперек дороги металлическую, с шипами ленту. К Михайлову подошла Нина Максимовна и тоже уставилась в тонкую щелку окна.

– Что они теперь будут делать? – спросила она, тревожно прижавшись щекою к плечу супруга. – С Бельциным же у них ничего не получилось…

Михайлов, не оборачиваясь, скривил презрительно рот.

– Ничего! Главное, что они поняли, где их главная опасность! Значит, на свободе они его не оставят… А потом все равно ко мне прибегут… Прибегут, прибегут… Некуда им больше бежать… Поэтому освобождать Бельцина буду я… Лично! Тут уж придется ему стать посговорчивее… Потому, что такие вещи, как спасенная жизнь просто так не забывают! Спасенная жизнь – дорогой должок, за него долго благодарить надо… Очень долго!

Он едко усмехнулся.

Он не знал, что прилетев в Москву Петров сляжет с сердечным приступом, а оставшиеся члены самопровозглашенного Комитета будут долго и настойчиво уговаривать Линаева принять полномочия президента.

Для обитателей привилегированного дачного поселка Архангельское начинался обычный день со своими обыденными заботами и повседневными проблемами. Большинство из тех, кто в этот день находился в поселке начали вставать, – кто-то начал собираться на работу, кто-то, наоборот, находясь в отпуске, предполагал провести этот день занявшись своими домашними делами. Проще говоря, для обитателей поселка мир был наполнен теми простыми звуками, которыми наполнен каждое утро – в ванных и туалетах журчала вода, на кухнях звенели кастрюли и выставляемая на стол посуда, и только на дачах членов российской делегации, вернувшихся из Казахстана, было непривычно тихо, – приехав в поселок далеко заполночь, они ещё спали.

Кожухова разбудил телефонный звонок. Он повернулся на бок и посмотрел на стоящий рядом с кроватью будильник. Стрелки показывали четверть восьмого.

– Да, слушаю, – сказал он в трубку сонным голосом.

Звонил дежурный из Белого дома.

– Александр Васильевич, включайте телевизор! В стране – государственный переворот!

– Что? – еще не проснувшись, переспросил Кожухов, – голова, тяжелая после вчерашней пирушки, перелета и короткого сна, с трудом начинала работать.

– Государственный переворот, говорю, – громко повторил дежурный. – Михайлов отстранен… Вся власть у Комитета по чрезвычайной ситуации… Сейчас по телевизору будут повторять…

– Понял, не ори! – Кожухов очумело помотал головой, сбрасывая остатки сна, а затем выдавил. – Оставайтесь пока все на своих местах, ждите моих распоряжений…

Встав с постели, он подошел к телевизору, щелкнул выключателем и принялся натягивать брюки. По телевизору показывали балет "Лебединое озеро".

"Лебединое озеро" с утра? Не к добру!" – промелькнуло у Кожухова в голове, но в этот момент картинка "Лебединым озером" исчезла и диктор неровным голосом произнес:

– Передаем Заявление Советского Правительства…

На экране появились сидящие за столом Линаев, Вязов, Крюков и ещё несколько членов руководства страны. Лица у всех были помятые, с набухшими мешками под глазами. Камера, изменив ракурс, взяла крупным планом Линаева, перед которым лежал листок с обращением. Линаев подвинул листок к себе, дерганным движением надел очки и принялся читать. Листок в его руках заметно подрагивал.

– Уважаемые граждане Советского Союза! – начал он сипло. – Настоящим должен информировать вас о том, что в связи с невозможностью исполнения по состоянию здоровья товарищем Михайловым Алексеем Сергеевичем обязанностей президента СССР объявляю о принятии обязанностей президента СССР на себя…

Кожухов в сердцах сплюнул, неуклюже запрыгал на одной ноге, стараясь попасть ногой в штанину, – прошипел:

– Тоже мне президент выискался… Язви твою в бога душу мать!

Линаев на экран ещё продолжал что-то говорить, – что-то там об общенациональной катастрофе, и о переходе к Комитету по чрезвычайной ситуации всех властных полномочий на время чрезвычайного положения, но Кожухов уже не слушал. Натянув брюки и наскоро побрившись жестко дерущей, как терка, электрической бритвой, он подошел к телефону и набрал служебный номер:

– Алло, Кожухов говорит! Объявляю готовность номер один! Срочно поднять по тревоге весь личный состав! Первую и вторую смену отправить на машинах в Архангельское! При подъезде к Архангельскому проверить подъезды на предмет безопасного возвращения в Москву. Всё! Остальным сотрудникам оставаться до моего распоряжения в Белом доме. Поняли? Повторите!

Убедившись, что его приказание понято верно, он вышел на улицу и направился к коттеджу Бельциных. Коттедж Бельциных находился неподалеку, идти пришлось недолго. Тяжелую воротину открыл охранник.

– Где Владимир Николаевич? – полоснул по нему строгим взглядом Кожухов.

– Спит еще… Все ещё спят…

– Здорово живем! В стране переворот, а президент спит! – усмехнулся Кожухов.

Он подошел к окну и сильно затарабанил пальцем по оконному стеклу.

– Владимир Николаевич! Владимир Николаевич! – позвал он громко.

На его настойчивый стук из дома вышла супруга президента – Инна Иосифовна. Из-под наброшенного халата у нее выглядывали длинная сорочка и смятые летние тапочки. Лицо, со следами подушки, хранило ещё остатки сна.

– Что такое? А, Александр, это вы… – сонно сказала она.

– Инна Иосифовна, будите скорее Владимира Николаевича! В Москве переворот! – вид у Кожухова был такой тревожный, что супруга российского президента сразу же проснулось.

– О, господи! – испуганно всплеснула она руками и опрометью бросилась в спальню. Кожухов широкими, гулкими шагами последовал за ней. Оказавшись в спальне, Инна Иосифовна принялась тормошить за плечо спящего мужа, но Бельцин лишь упрямо ворочался во сне и что-то нечленораздельно мычал. Наконец, с трудом разлепив веки, он сел на кровати и, глядя то на жену, то на начальника службы безопасности, буркнул сердито:

– Ну? Что случилось?

– Владимир Николаевич, – произнес Кожухов сухим, как наждак голосом. – В Москве переворот… По некоторым данным Михайлов арестован!

Бельцин, недобро щурясь, посмотрел на него исподлобья.

– Вы, что меня разыгрываете?

Инна Иосифовна, застывшая рядом с кроватью неподвижным истуканом, в отчаянии закусила губу.

– Володя, кому позвонить? – тихо спросила она.

Бельцин, увидев перевернутое, бледное лицо супруги, наконец, понял, что произошло что-то серьезное и это подействовало на него, как холодный душ. Рывком отбросив одеяло, он сказал с неприязнью:

– Объясните толком!

Кожухов вкратце пересказал ему, то что он успел услышать по телевизору, а потом добавил:

– Владимир Николаевич, здесь нельзя оставаться! Тут мы, как в мышеловке… Сейчас приедут ребята из охраны, нужно будет прорываться в Москву.

– Надо, чтобы здесь было как можно больше народу… На людях они тебя арестовать не посмеют, – вставила Инна Иосифовна и глаза у нее стали жалостливыми, несчастными.

Бельцин нахмурился. Обычно он не любил, когда жена лезла в его дела, но на этот раз его что-то остановило. Он взглянул на стоящего рядом Кожухова. Тот вместо ответа лишь быстро кивнул. Тогда Бельцин встал, и не стесняясь своих длинных семейных трусов, прошлепал по комнате к платяному шкафу. Когда он потянулся к висевшему на вешалке костюму, на тумбочке в гостиной резко затрезвонил один из телефонов. Обернувшись, Бельцин озадаченно посмотрел на белый кремлевский аппарат, соединенный напрямую с кабинетом Михайлова.

"Если Михайлов арестован, тогда кто это может быть?" – явственно говорил его недоуменный взгляд. Все трое, и Бельцин, и Кожухов, и Инна Иосифовна оторопело смотрели на оживший аппарат, и каждый из них понимал, что хороших вестей ждать не приходится. Бельцин положил костюм с вешалкой на кресло и снял трубку.

– Слушаю… Бельцин!

– Владимир Николаевич, с вами хочет поговорить товарищ Линаев, – раздался в трубке мелодичный голос девушки с коммутатора, а затем в трубке послышался короткий щелчок переключаемой линии.

– Владимир Николаевич, это Линаев, – узнал Бельцин голос вице-президента Советского Союза. Голос у него был добродушный, почти дружеский – ни высокомерия, ни приказных интонаций, – ничего, что обычно присуще новоявленным диктаторам. – Я звоню по поводу сегодняшних событий… Знаем, что у вас был напряженный визит… Но обстоятельства чрезвычайные… Мы решили не тревожить вас несколько часов, дать отдохнуть, но дальше держать вас в неведении, считаю, не имеем права…

Бельцин вдруг почувствовал, что его охватывает тугая, клокочущая ярость. Спокойный, невозмутимый тон Линаева начал выводить его из себя. "Похоже, что они там решили, что с ним уже можно не считаться! – подумал он. – Ну, что же… Это мы посмотрим… Он им не Михайлов!" Чувствуя, как гнев начинает неудержимо подкатывать горячей волною к голове, заливая багровой краской лицо, он резко перебил собеседника:

– Почему без согласования и за спиной российского руководства предпринимаются действия, которые могут повлечь за собой раскол общества?

Секунду в трубке длилось растерянное замешательство, а потом Линаев быстро затараторил:

– Владимир Николаевич, вынужден вас проинформировать… Обстановка сложная… Двусмысленная… Михайлов, прикрываясь временным недомоганием, фактически устранился от управления страной. Поэтому нами были предприняты чрезвычайные меры…

– Что с ним?

– Ничего серьезного… Радикулит… Но вчера в Крыму в беседе с членами российского руководства Михайлов расписался в собственном бессилии и в невозможности управлять страною. То есть, ситуация такова, что сейчас страна фактически осталась без лидера… Слышите меня, Владимир Николаевич?

Бельцин ничего не ответил…

– Лидер, который не готов брать на себя ответственность, а прикрывается собственными недугами – уже не лидер! – не дождавшись ответа, суетливо продолжал Линаев. – Понимая, насколько пагубно может сказаться уход Михайлова, нам пришлось срочно организовать из членов правительства Комитет по чрезвычайной ситуации и объявить в ряде районов страны чрезвычайное положение. Учитывая сложность ситуации, мы решили обратиться к вам, Владимир Николаевич… Не скрою, непростой для наш шаг мы помним, что у нас были разногласия по некоторым вопросам… Но сейчас не время для личных обид… Вы, Владимир Николаевич, реальный и ответственный политик, к тому же обладающий достаточным политическим весом, способный удержать ситуацию в стране под контролем… А ситуация такова, что ее надо удерживать, Владимир Николаевич… Обязательно надо удерживать!

Бельцин молчал, осмысливая услышанное. Из всего этого нагромождения демагогии он, конечно же, понял, что ему предлагают. Ему предлагают занять место Михайлова… Самую вершину власти! Но Бельцин не торопился с ответом. Он молчал сейчас не потому, что державный трон уже не привлекал его, и даже не потому, что пирамида власти трещала по швам, а потому, что заговорщики сами обращались к нему… А значит, дела их были совсем плохи…

– И какое будет ваше решение, Владимир Николаевич? – с нетерпением спросила трубка.

Бельцин сурово сморщил лоб.

– Принципиальное мое мнение вы знаете – в стране должен действовать закон и быть порядок, – ответил он уклончиво. – Но окончательное решение будет принято после согласования с российским руководством! Я свяжусь с вами… Сам… К середине дня… А до этого времени прошу обеспечить все необходимые меры безопасности членам российского руководства…