Текст книги "Отшельник 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Шкенёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 8

Год третий от обретения Беловодья. Где-то на льду Днепра.

– Что говоришь? – Маментий повернул голову к лежащему неподалёку в снегу Владу Басарабу. – Ничего не слышу.

– Павлин жирный, – повторил волошанин, всматриваясь в прицел беловодского самострела. – Будем брать живым, или ну его?

Бартош пригляделся. Вообще-то язык ему без надобности, да ещё скопилась злость на иноземца, расставившего усиленные и внимательные караулы, из-за чего целый час пришлось осторожно ползти по сугробам, стараясь не привлечь внимание резкими движениями. Прополз чуть-чуть, и замер… потом ещё чуть-чуть, и опять замер…

Да и о чём спрашивать оборванца в траченой молью старой лисьей шубе, сидящего около ветхого шатра с ясно различимыми заплатами? Что такого важного может знать нищий лыцарь? Разве что сообщит точное количество блох в перине ихнего короля, но Маментию это знание лишнее. Да и не за пленными их сюда послали – князь Еропка ясно дал понять, что лучший иноземец – мёртвый иноземец. Даже у благородного лыцаря можно найти что-то хорошее, но на покойнике искать как-то сподручнее.

– Иван, ответь Маментию, – Бартош нажал кнопку переговорника.

– Я слушаю, – коротко откликнулся Аксаков.

– Это хорошо, что слушаешь. Мы с Владом убираем лыцаря и его холопа, ты на всякий случай держи их в прицеле, а остальные пусть приготовят солнечных зайчиков.

Сбоку нервно и чуть слышно рассмеялся волошанин, три дня назад при первом применении светошумовых гранат едва не наделавший в портки от неожиданности. ОН и дал подаркам из далёкого Беловодья такое ласковое прозвище.

– Что ржёшь аки конь стоялый? – одёрнул дружинника десятник. – Жирный павлин твой.

– Спасибо, командир, – счастливо улыбнулся Влад. – Когда-нибудь я сына назову твоим именем.

– Да ладно уж… – слегка смутился Маментий, но аж раздулся от гордости. – Внимание всем – работаем согласно утверждённому плану, господа дружинники.

Хлопнула тетива самострела, но болт Дракула не попал в намеченную цель – за мгновение до попадания немецкого лыцаря загородил собой его боевой холоп. Иноземец поначалу глупо таращился на торчащее из спины своего слуги древко, а потом подскочил на ноги и принялся громко орать. Недолго орал, так как сам Маментий не промахнулся.

Следом раздались резкие щелчки пищалей, отправляя незадачливых караульных к их католическому чёрту. Глушители не могли полностью скрыть звук выстрела, но похожий на резкий щелчок кнута, он не был похож на обычный и привычный всем грохот огнестрельного оружия. Вот дым слегка выдавал местоположение стрелков, но когда до цели семьдесят-восемьдесят шагов доходящего до пояса снега, этим можно пренебречь.

– Вспышка!

Маментий не узнал дружинника по голосу, но опустил самострел, зажал уши руками, и ткнулся лицом в сугроб. К солнечным зайчикам нужно относиться с должным уважением!

Светошумовые гранаты рванули среди лошадей крестоносного воинства, привязанных к вбитым в лёд железным колышкам походной коновязи, и взбесившийся табун попросту стоптал своих хозяев в паническом бегстве. Следом за конями побежали и сами крестоносцы, кто был способен это сделать. Где-то десяток из неполной сотни был затоптан конями насмерть, человек пять провалились в собственноручно пробитые для водопоя полыньи, ещё пятеро ослепли от вспышки и пытались убежать на четвереньках, ощупывая снег перед собой руками, часть караульных перестреляли из пищалей…

– Славная охота, командир! – Влад Басараб поднялся во весь рост, держа наготове заряженный самострел. – Догонять будем, или чёрт с ними?

Бартош задумался. В прошлый раз они три дня кружили вокруг убегающего отряда крестоносцев пока не вырубили их вчистую. Но там и народу было всего полсотни. А потом пришлось уносить ноги, столкнувшись с целой тысячей. Ушли от превосходящего силой супостата налегке, бросив самую тяжёлую часть добычи. Нет, увлекаться явно не стоит.

– Добейте подранков, – сказал Маментий в переговорник. – Преследовать не станем, сбор через полчаса возле большого шатра.

– Статуй делать будем? – откликнулся Иван Аксаков.

– Обязательно!

Спустя два дня. Там же.

– Это же дикари, Отто! Кровожадные дикари! – граф Зигфрид фон Гейзенау осматривал открывшуюся взору композицию и не находил себе места от злости. – Разве так можно делать с людьми?

Его двоюродный брат, барон Оттон фон Вестфален, невозмутимо пожал плечами и ответил вопросом:

– А ты помнишь, Зигги, как мы веселились во Фландрии и Брабанте пять лет назад?

– Помню, и что?

– Так мы делали то же самое, если не больше. Тем более бедолагу Манфреда посадили на кол уже мёртвого, а мы сажали живых.

– Ты не понимаешь, это другое! – со злостью сплюнул граф Гейзенау. – Там были сервы и вилланы, а бедняга Фред всё же полноправный барон. Благородных людей нельзя сажать на кол!

Барон фон Вестфален сильно недолюбливал изрядно задолжавшего ему покойного Рихтгофена и вообще-то был не согласен с двоюродным братцем. Несостоятельных должников, пусть даже они бароны с родословной от первых крестовых походов, нужно обязательно сажать на кол, желательно живьём.

Вслух, разумеется, он этого не сказал – хоть и дальний, но всё-таки родственник. На остальных вообще наплевать, хотя нужно отдать должное московитам, устроившим затейливую скульптурную композицию. Оказывается, не такие уж они и дикари, если понимают в искусстве.

Граф фон Гейзенау же отвратительное зрелище считать искусством категорически отказывался. Скорее, насмешкой над старинными обычаями европейского боевого товарищества и крепкой мужской дружбы. Неведомый скульптор, используя воду, лёд, несколько палок и трупы крестоносцев, изобразил аллегорию на библейский сюжет о Содоме и Гоморре, причём покойников раздели донага и поставили в соответствующие позы.

– Снимите барона, – скомандовал граф Зигфрид своим людям. – Отто, выделите кого-нибудь, чтобы сопроводили покойного в родной замок и проследили за достойным погребением. Сотню флоринов на похороны я дам.

Оттон фон Вестфален в удивлении округлил глаза. За такие деньги он был готов лично сопровождать покойника куда угодно с отданием соответствующих почестей. А если в самом деле…

– Зигги, ты же знаешь, что я почти любил нашего славного Манфреда, и готов сам сопровождать его. Я даже готов пожертвовать будущей славой!

Граф ответить не успел, так как в это самое время снимающие барона фон Рихтгофена кнехты задели едва видимые проволочки растяжек. Послышались негромкие хлопки и шипение, после чего повалил густой, но приятный по запаху дым, содержащий неизвестное нынешней науке вещество.

– Я хочу выпить твою кровь! – услышал граф Зигфрид и резко обернулся. На него смотрело чудовище с окровавленными клыками, облизывающее губы раздвоенным языком.

Барон фон Вестфален, которого не задело облаком дыма, так и не понял, почему двоюродный братец вдруг вытащил меч и воткнул ему в живот. Оттон молча повалился с коня, а вторым ударом граф срубил его оруженосца, стараясь попасть точно в свиной пятачок, внезапно появившийся несомненно дьявольским попущением.

– Сожрите его мозги! Заорала какая-то цапля с железным клювом и светящимися глазами. – Он охотился на меня с соколами!

– Отомстим убийце цапель! – подхватил восседающий на огромном барсуке скелет в тройной папской тиаре. – Дарую полное отпущение грехов за голову убийцы цапель! Патор ностер и мать вашу!

Десятка два крестоносцев, попавших под воздействие ядовитого облака, изрубили графа фон Гейзенау на куски и передрались между собой за право отделить голову от тела. В это сражение ввязывались всё новые и новые участники, как отведавшие ядрёного дыма, так и желающие отомстить предателям, взбунтовавшимся против командира и убившим его самым жестоким образом. Пять растяжек, рванувших в гуще событий почти одновременно, добавили огоньку, и вскоре на днепровском льду закипела настоящая битва, где каждый дрался против тысячи.

Впрочем, морозный воздух сильно ослабил действие отравы, и спустя какое-то время побоище пошло на спад. Или это произошло из-за того, что драться стало некому? Из тысячного отряда графа Зигфрида фон Гейзенау остались две жалкие сотни, в большинстве своём избраненные и потерявшие коней. Какая уж тут битва?

Эти две сотни после образовавшегося перемирия и короткого обсуждения подались на закат, проклиная диких московитов, не соблюдающих правила благородной войны, Папу Римского, объявившего Крестовый поход в эти страшные земли, и свою несчастливую судьбу, забросившую их в здешний морозный и кровавый ад. Там на закате спокойнее, там покорные сервы не норовят воткнуть вилы в брюхо, там не взрывается земля множеством железных злых осколков, там молочные реки величаво текут среди кисельных берегов, а на изумрудно-зелёных лугах пасутся коровы с золотыми рогами. Там есть шанс остаться живым.

За исходом иноземного воинства наблюдала не одна сотня заинтересованных глаз, и спустя пару часов на лёд нахлынула охочая до чужого добра людская волна.

* * *

– Какого хрена, Карим? – спросил Маментий у неизвестно откуда появившегося татарского сотника, чьи люди сейчас общаривали убитых крестоносцев. – Это моя добыча, Карим!

Давний знакомец весело засмеялся:

– Был урус глупая голова, стал урус жадная голова! Ты же всё равно не сможешь это утащить. А мы поможем! Десятая доля тебе, Маментий, и мы снова лучшие друзья.

– Десятая доля мне и остальное пополам, – не задумываясь ответил Бартош. – А будешь спорить, пожалуюсь Полине Дмитриевне.

Сотник Карим даже вздрогнул. В Чингизской империи боярыню Морозову уважали и побаивались, считая её воплощением пророка. В прошлом году подбиваемый шайтаном мурза Мушараф осмелился бросить вызов на поединок воспитательнице государя-кесаря, после чего был удостоен автоматной очереди от телохранителя, отправившей поклонника шайтана прямиком в ад, где его будут любить противоестественным образом специально нанятые демоны их страны Мин.

– По больному бьёшь, – покачал головой Карим. – Просто делим пополам, и мы опять лучшие друзья.

– Ты умеешь уговаривать, – улыбнулся Маментий. – Но как ты вообще здесь оказался? Сам же говорил, что твою сотню в Крым отзывают княжество Феодоро от генуэзских фрязинов оборонять.

Карим пожал плечами:

– Без меня обошлись. И вообще я с прошлого месяца на русской службе в чине младшего полковника. Так что имей уважение, господин десятник.

– А со своей службы выгнали что ли? – удивился Бартош.

– Зачем выгнали? Сам отпросился. Хочу виноградниками заняться, уже и земли приглядел в Крыму около Алустона.

– Там же фрязины генуэзские.

– Это пока они там, а потом раз… и нет никаких фрязинов.

– А как же запрет на вино?

– Ты зачем так говоришь обидно, да? Нет никакого запрета выращивать виноград.

– А на русскую службу…

– Ну так мало ли что? А так делаю вино по приказу государя-кесаря Иоанна Васильевича, и нет на мне греха. Потому как служба!

– Разумно, – согласился Маментий. – А здесь какими судьбами?

– Стреляли, – пожал плечами Карим.

* * *

Пьетро Барбариго, племянник дожа Венецианской республики и предводитель одного из самых крупных отрядов крестоносного воинства, смял в кулаке серебряный кубок и бросил его на землю:

– Мадонна свинья! Ты, сраное твоё высокопреосвященство, что ты мне можешь ответить? Заметь, я не спрашиваю почему дьявольские аркебузы московитов стреляют так быстро, далеко и почти бесшумно. Меня другое интересует – почему такого оружия нет у нас?

– Я уже послал письмо Его Святейшеству с предложением издать буллу о запрете этих аркебуз и объявлении их дьявольским порождением.

– Мне плевать на письма, Гонзаго! А московиты вообще положат на папскую буллу свой большой и волосатый приап! Чем занимаются в монастырях эти каплуны с постными рожами? А я тебе скажу – после Бертольда Шварца они ничем не занимаются, только обхаживают толстые задницы таких же святош-дармоедов. Пусть даже не придумать, такого чуда от ваших обоссанцев никто не ожидает, но неужели всей мощи и влияния матери нашей святой католической церкви недостаёт на обыкновенное воровство? Украдите у варваров их знания, и лишь потом начинайте войну, ублюдки!

Кардинал Гонзаго Колонна поморщился. Чёртовы венецианцы с надлежащим почтением относятся лишь к собственному кошельку, а семейка Барбариго в этом гнезде греха отличается особенной гнусностью. С этого богохульника станется приказать повесить духовную особу на осине в ближайшем лесу, а потом с чистой совестью заявить, будто бы почтенный князь церкви покончил с собой, не в силах совладать с тяжёлым бременем всех известных смертных грехов.

– Пьетро, мы никак не думали…

– А должны были думать! – завопил Барбариго. – Вы втравили нас в эту сраную войнушку обещанием лёгкой прогулки! Мы не боимся воевать, Гонзаго! Чёрт побери, я готов лично возглавить атаку своей конницы, если ты предоставишь нам врага. Где он? Его нет, Гонзаго. Есть только выстрелы издалека да посаженные на колья покойники. Да моя армия давно бы разбежалась от такой войны, если бегство не было бы ещё страшнее.

– У азиатов нет чести и они не знают о благородных правилах войны, – осторожно вставил кардинал.

– А мне от этого легче? – ещё больше разъярился Барбариго. – Ты знаешь сколько мы прошли за три дня? Конечно же знаешь, потому что мы все прекрасно чувствуем вонь дерьма с места нашей последней стоянки. Да это место отсюда видно!

– Но можно попробовать…

– Да мы всё пробовали, тупая твоя башка, достойная ночного горшка вместо кардинальской шапки. Как только начинаем движение, так сразу прилетает свинец. И никого никаким чёртом не заставишь идти в авангарде, потому что это верная смерть.

– Ты преувеличиваешь опасность этих стрелков, Пьетро.

– Если и преувеличиваю, то очень немного, – кивнул слегка успокоившийся венецианец. – А не желаешь ли самолично… Хотя кому я это говорю.

– Дело служителя церкви нести крест и слово божье, – оскорбился обвинённый чуть ли не в открытую в трусости кардинал. – Но если твои воины настолько нерешительны, что нуждаются…

– Во всём они нуждаются! – перебил расхрабрившегося святого отца Барбариго. – Вашими молитвами они нуждаются в жратве, в вине, в корме для лошадей. Где, срань господня, эти поляки, чьи земли мы собрались защищать от московитов? Где эти ублюдки, Гонзаго?

– Мы на землях Великого Княжества Литовского.

– А зачем?

– Так в своей булле о начале Крестового похода Его Святейшество объяснил…

– Это я слышал, Гонзаго! Я спрашиваю, зачем мы здесь, если самим полякам и литвинам насрать на цели крестового похода, на сам крестовый поход, да и на Папу Римского тоже. Где припасы, о которых так сладко пели римские соловьи?

– Припасы были в Киеве, Пьетро.

– Это ты про то пепелище, что осталось далеко позади? Забудь, Гонзаго, нет больше такого города.

– А ещё их собрали в Смоленске, но тот вероломно захвачен московитами.

– Да-да! – оживился Барбариго. – Именно вашими стараниями московиты вкусно едят и сладко пьют, а когда мы заявимся туда отощавшие от бескормицы, то они сыто отрыгивая помашут нам со стен своим большим и волосатым приапом. Признайся, Гонзаго, ты всю жизнь мечтал о таком зрелище? Впрочем, тебе и не доведётся лицезреть его, так как мы вряд ли когда-нибудь доберёмся до этого чёртового Смоленска, провались он сквозь землю в самые глубокие бездны ада!

Кардинал Колонна нахмурился. Недавний Крестовый поход против турок закончился сокрушительным поражением крестоносцев под Варной и нанёс значительный ущерб репутации Святого престола, а новый провал может погубить её окончательно. В землях Священной Римской Империи уже открыто говорят о необходимости основательных перемен, а самые глупые и бесстрашные усомнились в главном – в праве Папы Римского говорить от имени Господа. Костры, конечно, очищают еретиков от грешных слов и мыслей, но…

– Нужно хоть что-нибудь сделать, Пьетро! – кардинал нервно поёжился, отчего с его плеч сползла роскошная шуба из русских соболей. – Сам понимаешь, что при бесславном отступлении наши потери будут выше, чем при самой тяжёлой и кровавой победе.

– Нужно сделать… – проворчал Барбариго, знаком показывая слуге подать очередной кубок подогретого с пряностями вина. – Вот и сделай! Дай мне противника, Гонзаго, а уж я выбью из него победу.

– Напишу письмо Папе! – оживился кардинал Колонна, но увидев кривую ухмылку собеседника выдвинул другую идею. – Я напишу письмо московитскому цезарю и Патриарху, и потребую соблюдать правила благородной войны во имя человеколюбия. Да, Пьетро, именно так и потребую. Пусть честное оружие в открытой битве определит угодную Всевышнему сторону.

– Ты дурак? – прищурился венецианец. – Во-первых, как ты собираешься доставлять это письмо? Во-вторых, тебе не ответят. А в-третьих, могут вполне справедливо заметить, что именно дальнобойные аркебузы и являются самым честным и богоугодным оружием.

– Мы не согласимся с схизматиками!

– Им плевать на твоё несогласие. Тем более ты уже признаёшь за юным Иоанном право на титул кесаря, значит уже кое с чем согласен. Дал слабину, Гонзаго?

– Я лично повезу это письмо!

– Вот как? Мне будет не хватать тебя, мой глупый и благочестивый друг.

– Не спеши меня хоронить, Пьетро. Дашь мне в сопровоздение десяток?

– Да хоть целую кондотту бери на свой выбор. Всё равно их убьют что здесь, что там, так что никакой разницы где они сдохнут…

– Ещё раз повторю, Пьетро, не спеши меня хоронить. Господь защитит своих верных слуг.

* * *

А через четыре дня кардинал Колонна убедился в правоте проклятого венецианского богохульника. Растерянно оглядываясь по сторонам, он спрашивал у молодого кривоногого московита, морщась от боли в связанных за спиной руках:

– Зачем вы убили моих людей? Они ничего не успели вам сделать. Мы ехали на переговоры!

Московит усмехнулся, прищурил глаз, будто прицеливался, и ответил на неожиданно хорошей латыни:

– Неужели господь не примет всех, и не отличит правых от виноватых?

– Чего ты с ним вошкаешься, Влад? – окликнул Басараба Иван Аксаков.

– Так жирный павлин, – объяснил волошанин. – Важная птица, и говорит, будто на переговоры едет. Надо бы к Ивану Евграфовичу в Смоленск доставить.

– Охота этого борова на себе по снегам тащить? В нём же всяко пудов восемь будет.

– Ежели не кормить по дороге, то к Смоленску похудает, – рассудил Влад и обернулся за поддержкой к Маментию.

Тот почесал покрытый мягким пушком подбородок и кивнул:

– Забираем, авось пригодится.

Год третий от обретения Беловодья. Смоленск.

Хомяков, поднявшийся в чине до наместника городовой службы, бухнул на стол мешок с монетами:

– Бери, десятник, авось в дороге серебро пригодится. Понимаю, что с распиской удобнее, но хоть чуть-чуть серебра при себе иметь нужно – ты же важную птицу повезёшь к самому государю-кесарю, так что изволь соответствовать. А то, понимаешь, взяли привычку кардиналов голодом морить.

– Что сами ели, то и ему давали, – насупился Маментий. – Вяленая конина и гречка с салом. Кто виноват, что он нос воротил целых два дня? Потом набросился с голодухи, набил брюхо, да и поносило его до самого Смоленска.

– Да разве я в укор? – засмеялся Хомяков. – Мог бы вообще попоститься, заодно бы и святости себе добавил.

– В нём той святости пудов восемь, куда уж больше?

– Да, больше и не надо, – согласился наместник. – Тебе его ещё до самой Москвы тащить.

– Иван Евграфович про возок говорил. И про сопровождение, – напомнил Бартош, которому очень не хотелось везти упитанного кардинала верхом. – Как насчёт возка, господин наместник городовой службы?

– Давай без чинов, – отмахнулся Хомяков. – Ты же лет на десять младше моих внуков, так что зови меня просто Сергеем Николаевичем. Договорились?

– Договорились, – немного неуверенно согласился Маментий, прекрасно запомнивший как ближник князя Изборского младший полковник Прохор Ефимович называл тогда ещё младшего наместника совсем другим именем.

Хомяков, увидев эту заминку, опять рассмеялся:

– Ты про Прохора вспомнил и как он меня Евстафием Демидовичем величал? Забей, он и свои-то имена плохо запоминает, чужие тем более. Сам посуди – в Сербии он был Радованом, в Приднестровье Семёном, в Анголе Карлосом, на Кубе… нет, разве что на Кубе был Петром, а как в Венесуэле под обстрел попал и ноги оторвало…

– Кому оторвало?

– Да Прохору же. Или мы про кого-то другого говорим?

– Нет, про него, – покачал головой Маментий. – Только как же ноги оторвало, ежели у него обе на месте?

– Про Беловодье и тамошнего князя слышал когда-нибудь? Ага, вижу что слышал. Так мы с ним вместе когда-то службу начинали, вот он и поспособствовал. Хрена ли ноги, он вообще кое-кого почти с того света вытаскивал. И ничего, опять вот служим.

– А кто ещё? – затаив дыхание от прикосновения к великой тайне спросил Бартош.

– Не по твоей должности знание, – вдруг построжел лицом Хомяков. – То есть, не по твоему чину. Вот дорастёшь хотя бы до сотника военной службы… Впрочем, ты же в Москву едешь, а там иначе рассудить могут. В любом случае, Маментий, давай дуй в столицу. Деньги я тебе все выдал? Ах да, командировочные ещё положены на твой десяток, – наместник городовой службы что-то уточнил в устрашающего вида книге и бросил на стол ещё один мешочек, но уже поменьше. – Забирай. Тут на представительские расходы, на содержание посланника, самим на прокорм, надбавка за важность миссии, зимний коэффициент… В общем, друг мой Маментий, с учётом добычи у вас денег столько, что каждый сможет купить себе неплохую вотчину в прямой видимости от Кремля. Кстати, покупать категорически не советую.

– Почему?

Хомяков улыбнулся и подмигнул:

– Да тут и козе понятно! Грядут другие времена, друг мой, и эксплуатация человека человеком выходит из моды. Служить государству становится и выгодней и почётней. Ты вот уже сколько на службе добычей взял?

Маментий задумался, подсчитывая полученную долю. По всему выходило, что доход с трёх месяцев войны намного превосходил подати с какого-нибудь удельного княжества, причём в несколько раз и звонкой монетой, а не зерном или мехами.

– Но ведь война не каждый день, Сергей Николаевич.

– Ты так думаешь? – удивлённо спросил Хомяков. – Ты заблуждаешься. Весь мир боится нашей огромности, и времена, когда Россия ни с кем не воюет, наступят разве что в фантастических романах.

– Где наступят?

– Нигде и не наступят. Так что не переживай, десятник, и постарайся обеспечить своих правнучек хорошим приданым.

– Да у меня и внуков нет, – смутился Маментий. – И детей… Да, дети уже есть, но маленькие пока.

– Они быстро вырастают, – обнадёжил Хомяков. – Оглянуться не успеешь, а уже кто-то женился, кто-то замуж выскочил… Возвращаешься домой с очередной войны, а там внуки. Ладно, заболтался я с тобой, а нам обоим дело делать. Иди, десятник.

Маментий и пошёл, чтобы тут же остановиться от грозного окрика:

– Деньги забыл, растяпа! Наберут десятников по объявлениям… И к Ивану Евграфовичу потом зайди, у него для тебя особая задача имеется.