Текст книги "Отшельник 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Шкенёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3

Год второй от обретения Беловодья.

– Ну что, есть у нас уставшие? – старший десятник Лукьян Петрищев по прозвищу Лука Мудищев, произносимому тайком и с опасливыми оглядками, прошёлся перед строем, заглядывая новикам в глаза. – В последний раз спрашиваю, кто у нас уставший?

Сегодня дураков нет. Это в прошлом месяце нашлись легковерные, обманувшиеся непривычным вопросом старшего десятника, и совсем уж непривычной заботой. Пятеро тогда признались в усталости, за что и поплатились, получив разрешение отдохнуть за переменой занятия. По утверждению Петрищева, именно это и является лучшим способом отдохнуть. Так что пятеро наивных дурачков до самого утра копали окопы для всей учебной полусотни. Хорошие такие окопы… чтоб можно было стоя на лошади из пищалей стрелять.

Лукьян внимательно оглядел Маментия, выискивая недостатки в снаряжении и вооружении, и спросил прямо:

– Вот ты, новик, устал?

– Никак нет, господин старший десятник! – бодро рявкнул Бартош, поедая Петрищева глазами сквозь заливающий их пот. Поздняя осень и лёгкий морозец по ночам, но жарко, да…

Господин, это недавно введённое обращение. Господин дружинник, господин десятник, господин старший десятник… Короче, в государевом войске все господа, окромя бесправных новиков, в бою не побывавших, и себя в деле не проявивших. Вот потом, когда учёба закончится и повезёт попасть на настоящую войну… А то в их учебной дружине ходили слухи про новиков, пребывающих в таком чине до седых волос. Врут, скорее всего. До каких седых волос, ежели новое устроение войска «по старине» даже не везде ещё действует? Точно врут, собаки брехливые.

Петрищев Маментию с первого раза не поверил, и переспросил:

– Стало быть, не устал, новик?

– Готов к ратному труду во славу государя-кесаря!

Честно говоря, Бартош изрядно покривил душой, заявляя о своей готовности, которую в себе вовсе не чувствовал. И положа руку на сердце можно признаться, что неоднократно проклял тот день, когда решил записаться в служивое сословие и пойти в войско. Раньше ведь как оно было? Раньше будущих воев с шести-семи лет к воинской науке приучали, а тут прямо сказали, что придётся навёрстывать упущенное за год-полтора. И навёрстывают, куда же деваться… Через пот, через мозоли, через кровь разбитой в учении морды, через страшную боль непослушного пока тела.

Нет, деться-то можно, но… Любой желающий может покинуть учебную дружину в любой миг, и слова ему худого никто не скажет. Переведут куда попроще и полегче, но… И этих «но» целая гора! Пока что ушли двое, причём только один добровольно. Второго в приказном порядке направили в школу военных лекарей, как особо проявившего себя на занятиях по первоначальной лекарской помощи при ранениях и увечьях.

– Готов, значит, к ратному труду, – как-то нехорошо ухмыльнулся старший десятник Петрищев. – Тогда вот тебе задание, новик. Берёшь пятерых в сопровождение и везёшь… везёшь… – Лукьян почесал затылок, подумал, и снял с головы пятнистую шапку с козырьком. – Вот её и отвезёшь в Коломну полководцу левой руки государевой военной службы князю Изборскому Ивану Евстафьевичу Еропке. Он знает что с ней делать. Вопросы?

– Один вопрос, господин старший десятник, – гаркнул Маментий. – Когда выезжать и где взять коней?

Петрищев хмыкнул:

– На коне любой дурак доедет. Короче, новик, на чём вы будете добираться, это уж сам решай, но выдвигаетесь прямо сейчас, и сроку у тебя неделя. Через семь дней ты должен стоять вот здесь и докладывать о выполнении задания. Время пошло, новик Бартош!

Надо же, запомнил! – подумал Маментий, глядя в спину уходящему прочь старшему десятнику. А потом вышел из строя и глубоко вздохнул, не зная с чего начать.

Новики, общим числом в пять десятков, тоже молчали. Да с чего бы им быть разговорчивыми, если только что пробежали пятнадцать вёрст в полном снаряжении и вооружении, а потом оборудовали позицию для обороны от тяжёлой конницы? Все уставшие, потные, грязные, которые и в строю-то с трудом стоят, слегка покачиваясь. И немудрено – на каждом лёгкий доспех в половину пуда весом, на голове шелом в матерчатом чехле, на поясе хоть и узкий, но увесистый пехотный меч да подсумки, на заднице лопатка, на перевязях через грудь – готовые накрученные выстрелы, а за спиной на ремне висит пищаль. И баклажка ещё у каждого с подсоленной и подкислённой водой. Нет, не за спиной, тоже на поясе.

Кстати, выданные их учебной полусотне пищали служат предметом зависти для всей учебной дружины. Лёгкие, способные попасть в ростовую цель за полторы сотни шагов, без фитиля, который нужно запаливать заранее и требующего постоянного присмотра. Чудо, а не пищали! Другим только обещают, да и то неизвестно когда дадут, а вот им повезло.

Правда, завистники из других полусотен утверждают, что пищали эти приписаны к учебной дружине и по отправлению в действующие полки их отберут, заменив на привычную медную ручницу с палкой вместо удобного приклада, но в такое не верится. Оружие, оно ведь родным становится для правильного воя, и не по божеским законам и человеческой Правде будет, ежели родственников разлучать.

– Ну что, господа новики, есть охочие со мной? – Маментий покосился на стоящих чуть в стороне десятников их учебной полусотни, но те лишь улыбнулись на неположенное подопечным поименование. – Нужны ещё четверо.

Вперёд ожидаемо вышел весь их десяток, вернее, оставшиеся девять человек. Оно и понятно, за три месяца привыкли друг к другу и даже сдружились, несмотря на разность в происхождении. Впрочем, за попытку выставлять напоказ древность рода и попрекать кого-то худородностью, десятники без предупреждений и увещеваний бьют в рыло. Слава богу, в их десятке такого пока не было, хотя все чуть ли не сплошь Рюриковичи да Гедиминовичи, окромя его самого, да татарина Ивана Аксакова, да Влада Басараба, что уродился сыном господаря Валихии, но бежал на Русь после того, как отца убили венгры.

Да, вот Влада нужно обязательно взять, у него какой-никакой, но боевой опыт. Он ведь поначалу-то из своей родной Валахии к туркам подался, рассчитывая просить помощи против зловредных венгров, но по пути повстречал большой отряд татар, посланный императором Касимом с прямо противоположной целью. То есть, не просить справедливости, а учинять её самим в пользу своего кошеля и императорской казны путём разграбления неправедно нажитых богатств. Ну а потом получил предложение лично от государевой воспитательницы боярыни Полины Дмитриевны Морозовой, от которого не смог отказаться. Чем её заинтересовал сын покойного валашского господаря, так и осталось неизвестным, а у самой боярыни спрашивать… дураков нет!

Митьку Одоевского можно взять. Этот хитрый лисовин способен заявиться на торг совсем без денег, но вернуться с покупками, да ещё и сдачи серебром отсыпят. И даже жадных иноземных купчин таким макаром вокруг пальца обводит, потому как к языкам склонность большую имеет. Пришлось лично убедиться, когда за одно из успешно пройденных испытаний их десяток наградили свободным днём с отпуском в Москву. И ничего, что от лагеря до неё двадцать вёрст, кои пришлось пройти при полном снаряжении, зато запомнилось надолго и хотелось повторить.

Кого ещё? Да, Ванька Аксаков тоже очень пригодится. Лучше него с конями мало кто управляется, а у этого татарина ну прямо природный дар договариваться с любой животиной, и в иные времена его вполне могли обвинить в злокозненном колдовстве. Вот где это видано, чтобы волки человеку пойманных зайцев приносили, и терпеливо выжидали, пока тот выдерет со шкуры вцепившихся клещей? Да что говорить, если из соседней деревни ему тайком медовуху таскают, за то, что кабанов от полей отвадил. Правда, перед тем сам и приваживал, но о том мало кто знает, а кто знает, тот в доле и молчит.

А четвёртым пойдёт… Маментий оглядел новиков своего десятка и вдруг понял, что не всё так просто будет с этим походом к князю Изборскому в Коломну. Старший десятник Петрищев славится умением устраивать испытания при любом удобном случае, и в этот деле не упустит возможности. Значит что? Правильно, обязательно появится противник, всячески препятствующий новикам учебной дружины. И это может быть кто угодно, включая летающих железных птиц из сказочного, но в самом деле существующего Беловодья.

Вот несколько дней назад устроил… На обеденном привале во время учебного похода не выставили караульных, а десятники коварно не указали на упущение. И что получилось? А налетели татары откуда-то внезапно, котлы с варевом перевернули, которые с собой увели, да вдобавок телегу со съестным припасом угнали вместе с лошадью и возницей. Потом-то вернули, но три дня учебная полусотня старшего десятника Лукьяна Петрищева громко урчала подведёнными с голодухи брюхами, но продолжала выполнять поставленные задачи.

И сейчас чёртов Лука Мудищев способен подложить Маментию большую и жирную свинью. Стало быть, что нужно сделать? Правильно, нужно приложить разум, что всячески приветствуется и поощряется командованием.

– Господа новики! – невольно подражая старшему десятнику, Бартош заложил руки за спину и прошёлся перед строем. – Мы пока не считаемся полноценными воями, разве что половинкой справного воя, так что не будет нарушением приказа, если пойдём всем десятком.

– Правильно, – согласился хитрый Одоевский. – И у меня к тебе, господин временный десятник, есть одно предложение.

* * *

Чуть позже, устроившись своим десятком в стороне от остальных, это предложение и обсудили.

– Знаешь, Маментий, Митька вроде всё правильно говорит, но что-то мне не по нутру всё это вот такое, – Влад Басараб ещё плохо освоил русский язык, поэтому проговаривает слова медленно, стараясь произносить их правильно. – Нет, против переодевания я ничего не имею, но…

Ещё бы он имел что-то против переодевания, когда по его рассказам в совместном с татарами набеге на турок, пробрался в Приштину под видом турчанки из богатой семьи, сопровождаемой пятью вооружёнными слугами. Новики ажно со смеху покатывались, представляя получившуюся красавицу. Влад роста невысокого, жилистый, кривоногий, с выпяченной вперёд нижней губой и слегка выпученными глазами – вылитая турчанка, украшение любого гарема. Правда, волошанин утверждал, что именно так оно и есть, и среди тамошних красоток он ничем не выделялся.

– Да ты чего, Влад? – ухмыльнулся Федька Ряполовский. – Тебя да Ваньку Аксакова обрядим как подобает, пейсы подвяжем, и от жидовинских торговцев нипочём не отличишь. Загрузим возок мешками с соломой, а мы вроде как наёмная охрана.

– Молоды для охраны, – возразил Басараб.

– Ничего не молоды! Жидовины деньгам счёт знают, вот и наняли в спокойных землях кого подешевле. От мелких разбойных ватажек отбиться хватит, а крупные почитай все извели.

– Ну хорошо, а возок?

– В деревне возьмём, Ваньке не откажут.

Аксаков кивнул, подтвеждая возможность разжиться средством передвижения, но уточнил:

– Сами пёхом попрём?

– А что такого? – пожал плечами Маментий. – Нам не привыкать. Три дня туда, три дня обратно, один день на месте. Даже если торопиться не будем, всё равно времени хватит.

– Пёхом, значит пёхом, – согласился Иван. – Так я пошёл за возком?

– И пожрать там чего-нибудь прихвати, – Маментий оглядел свой десяток. – А нам всем два часа на подготовку. Встречаемся на Бляжьем Лугу.

Новики имели представление о времени благодаря часам с минутной и секундными стрелками, висевшим на стене в выделенной полусотне хоромине, именуемой иноземным словом казарма. Потому через два часа без опозданий собрались в обозначенном месте. Да и нет причин долго собираться – оружие и снаряжение уже с собой, денег у новиков отродясь не водилось, разве что помылись наспех холодной водой, да в заплечные мешки покидали полученные в дорогу съестные припасы. Харч, конечно, немудрёный, но не всё же красноречием Митьки Одоевского питаться, или охотой. Так-то да, можно и заполевать что-нибудь, но пока выследишь, пока подстрелишь, пока освежуешь да приготовишь… А время отпущенное и уходит.

– Готовы? – Маментий, старательно скрывая улыбку, оглядел наряженных под жидовинов Влада и Ивана. – Не очень-то вы похожи.

– Похожи! – отрезал Аксаков, одевшийся в парчовый халат, изображающий чрезвычайную жадность и неразумную рачительность хозяина, то есть, засаленный, в заплатках, и со следами вчерашней трапезы на полах. На голове странное сооружение, напоминающее свитое из тряпок воронье гнездо. – Почто придираешься? В наших краях тех жидовинов никто и в глаза не видел, сойдёт и такой наряд.

У Влада тоже халат, хоть и не их парчи, но чистый. Зато подмётки сапог подвязаны верёвочками. Рожу зачем-то намазал сажей, отчего стал похож на вовсе уж невиданного в этих местах арапа.

– Ладно, сойдёт, – нехотя согласился Маментий. – Ну что, господа новики, вперёд?

– Изображавший возницу Ванька Аксаков щёлкнул кнутом, заставляя шевелиться лядащую клячу преклонного возраста, и возок жидовинских торговцев, сопровождаемый охраной из безусых юнцов, тронулся в сторону Коломны.

– Да, – спохватился вдруг Митька Одоевский. – Так и пойдём с пищалями за плечами, или под мешки с сеном спрячем?

Бартоша аж покорёжило от мысли расстаться с любимым оружием, и он пригрозил шутнику кулаком:

– Вот узнает Мудищев, что ты до ветру без пищали ходил…

Одоевский вздрогнул и перекрестился. Привычку постоянно быть при оружии новикам вбили намертво.

Интерлюдия

(Автор не знает значение этого слова, но оно ему нравится)

Род рязанских бояр Собакиных настолько древний, что уходит корнями ко временам Аскольда и Дира киевских, от коих и берёт происхождение. И не стоит путать рязанских Собакиных с худородными московскими Собакиными и тем более с суздальскими, что не могут похвастаться славными предками. И спутать – верное средство поругаться с Ефимом Фёдоровичем, нынешним главой рода, решительно отказывающимся воспринять новую жизнь по так называемой «старине», когда любой безродный смерд может указывать родовитому и командовать им. Невместно воспринимать этакое бесчинство!

Хуже того – Собакины всегда были в чести у князей Рязанских, а ныне мало того, что княжество Москва под себя подмяла и князя чуть ли не в холопы определило, так ещё и вотчины отняли. Дескать, кормление добывать службишкой нужно, а от земли кормиться не по старине. Где это видано, а? Из каких гнусных земель заморских принесло эти веянья?

Только и там сего непотребства не найти, хоть весь белый свет пройди. Что у немцев цесарских, что у немцев франкских, что у немцев фряжских, даже у орденцев ливонских, у всех родовитые люди с земли кормятся, отеческой рукой направляя и вразумляя нерадивых холопов.

Разве что в Новгороде да далёкой Венеции, где живут с торговли? Да и там холопов да чернь к власти не подпускают, а правят торговыми городами уважаемые семьи, что древностью и знатностью рода могут поспорить с кем угодно.

Нет, что ни говори, а с Руси нужно съезжать. И как можно быстрее, пока не заявились кесаревы приставы, да не вытолкали взашей из родимой вотчины. Самому уйти, оно всяко без урону чести супротив насильной выгонки. Ну, совсем-то из дома не выгонят, как раз дом и оставят… только зачем он нужен, ежели деревеньки и доход с них в казну отписаны?

Только вот вопрос острый, как нож под рёбра, куда податься, в какую сторону? Раньше бы не размышлял, отъехал бы в Литву с чадами и домочадцами, но ныне там худо. И дело даже не в усобице, которая суть вещь привычная, и умному человеку куда как прибыльная, там дело в другом. Режутся литвины между собой, но сами того не ведают, что подрастающий хищник Иоанн Васильевич уже поглядывает в их сторону, не забывая про прадедово наследие, коему он чуть ли не единственных законный восприемник. Вона, сами гляньте, холопов уже вовсю сманивает. И не говорите, что мал Иван годами, волчонок во младом возрасте тоже забавным щеночком смотрится. И поддержкой Ивану – открывшееся недавно таинственное Беловодье да явившиеся оттуда советники. Будь они прокляты вовек!

К ляхам и прочим латынским выблядкам тоже не хочется. Нет в них уважения к истинной вере, и православного человека непременно обдерут как медведь липку по весне, да оставят голым-босым. Стоит ли ради этого из огня в полымя бросаться? Вот то-то и оно, что не стоит. С голой задницей остаться можно вообще никуда от дома не уезжая.

В Валахию разве что податься, где пребывают в истинной вере, а оттуда к султану турецкому, что обещает покровительство православию и не зорит святые обители в отвоёванной им земле греческой. А что, разве турок хуже татарских ханов, под коими столько лет пребывали? Авось уд резать не потребует, но за верную службу землицей пожалует. Тамошняя земля куда как жирнее рязанской будет.

Окончательное решение Ефим Фёдорович пока не принял и проводил время в раздумьях, совмещая их с добычей серебра и злата на дорогостоящий переезд. То есть, грабил на большой дороге. Но грабил осторожно, не оставляя живых, дабы вовсе не осталось жалобщиков и свидетелей. Там купчишку в лесу прикопает, там кесаревых мытарей в речке притопит, здесь лодью с товаром на беспечном ночном роздыхе прихватит, вот и набирается полна кубышка потихонечку. Чай не голодранец какой, вышедший на татьбу ради куска хлеба от полной безнадёги.

И люди у боярина Собакина подобрались верные, надёжные, кровушкой накрепко повязанные. Многие ещё с покойным батюшкой Фёдором Симеоновичем промышлять начали, пока того под Серпуховом не подняли на копья вои литовского посланника, коих с пьяных глаз принял за купеческую охрану. Вот с тех пор Ефим Фёдорович хмельного вовсе не употребляет, памятуя об отцовской ошибке, но дело семейное не забросил. Очень уж оно выгодное, да и кровь горячит, радость душе доставляя.

А вон те купчишки, что на ночёвку встали, радости принесут немало. Прознатчики, что встретили их почти у самой Москвы, докладывают о двух малолетних жидовинских торговцах, охраняемых такими же безусыми сопляками. И возок, говорят, идёт у них легко, хотя и гружён какими-то мешками. Дело известное – расторговались на Москве, а там мягкой рухляди прикупили, что ценой дорога да весом невелика. Жидовины, они народец ушлый и богатый, и выгоду завсегда чуют. Вот как Христа продали, так с тех пор деньги у них и водятся.

А что одеты в рваньё, так то от хитрости великой, которая давно уже никого не может обмануть. Возьми такого да потряси хорошенько, так из рванины даже не чешуйки серебряные, полновесные золотые дукаты посыпятся.

Охрана же плёвая, оружия толкового не видать, разве что тонкие прямые мечи на поясах, да на ремне за спиной палицы диковинного вида с железными рукоятями. Только испортили дурни хорошее железо на пустое баловство.[2]2
  Не удивительно, что боярин Собакин не опознал огнестрельное оружие. ППШ-1 (Пищаль Пехотная системы Шакловитого калибром 1 ноготь) не похожа на существующие в те времена образцы.


[Закрыть]

И броньки скверные, разве что от случайного сабельного пореза защищающие. На головах смешные круглые шапки из зелёного сукна, на выдолбленную изнутри половинку репы похожие. Нет, ну правильно, нынче дороги спокойные, вот и нанимают жидовины кого подешевле, облегчая работу ему, боярину Ефиму Фёдоровичу Собакину. Один копейный удар… да что сделают восьмеро молокососов с без малого тремя десятками?

– Вперёд! – Собакин опустил личину шелома и пришпорил коня. – Повеселимся!

* * *

То, что за ними наблюдают с нездоровым интересом, первым заметил Митька Одоевский:

– И знаешь, Маментий, вот прямо нутром чую, что это не наши. Не Мудищевские, стало быть.

Каверзы от старшего десятника Лукьяна Петрищева, известного среди новиков учебной полусотни как Лука Мудищев, ждали все. Только вот они как-то не происходили, что очень настораживало. Видимо, старший десятник готовит что-то поистине коварное, и сейчас ждёт, чтобы десяток Маментия Бартоша расслабился от мнимой безопасности. И вот вдруг эти…

– А я говорил, что нужно было брать лодку да по воде идти, – буркнул всегда молчаливый Пётр Верейский, за два прошедших дня не произнёсший ни единого слова.

– Ты говорил? – удивился Ванька Аксаков. – Петруша, ты только подумал, но по своему обыкновению позабыл сказать вслух.

Верейский пожал плечами и опять замолчал. Он вообще отличался немногословием, неторопливостью, и способностью часами неподвижно лежать в засаде в ожидании возможности сделать единственный верный выстрел. А промахов он вообще не знал, прослыв лучшим стрелком во всей учебной дружине, а не только в их полусотне.

Ожидаемая каверза случилась к вечеру, как только сделали короткую остановку для приготовления ужина. Потом ночной переход, и к утру вот она, Коломна. Да и удобнее поздней осенью по ночам ходить, когда лёгким морозцем подсушивает дневную грязь. Слава богу, не разверзлись ещё в этом году хляби небесные, но набежавшая тучка нет-нет, да брызнет мелкой моросью. Совсем чуть-чуть, но ноги уже разъезжаются.

Конники выскочили от леса. Десятка три на первый взгляд, все в тяжёлой броне, где поверх кольчуги толстая чешуя и зерцало, закрывающее грудь и живот. И набирают разбег для таранного копейного удара.

Дело Маментию знакомое и привычное. Учёбу по отражению удара тяжёлой конницы в учебной дружине дают с особым тщанием, различая противника на обычную кованную рать и лыцарскую конницу по немецкому образцу.

– Чеснок кидай!

У каждого в поясном подсумке по десятку железных колючек, что при падении всегда выставляют вверх острый шип. Вроде бы немного, но десяток новиков враз сотней впереди себя засеивает. Пара-тройка точно налетит, может и больше, а это уже убыток в силе противнику, да и другим помешают.

– Отойти за возок!

Не ахти какая защита, но умный конь от преграды отпрянет, пойдёт в сторону, давая стрелку время на лишний выстрел. Главная защита десятка – высочайшая скорострельность и способность самих стрелков бить без промаха.

– Разобрать цели!

Сами пищали уже заряжены и теперь осталось только потянуть рычаг, сжимая пружину колесцового замка.

– Взводи!

Вот сейчас и решится, каверза ли это от старшего десятника Петрищева, или в самом деле лихие людишки вдруг вознамерились пощупать за мошну жидовинских купчишек. Ежели свои, то увидев правильное приготовление к бою, отвернут и после опознания присоединятся к ужину со своими харчами. А ежели чужие, то…

Конники опустили копья к удару и не собирались сбавлять скорость. А вот они пересекли невидимую черту, отделяющую своих от чужих.

– Огонь! – скомандовал Маментий, и сам потянул спусковой крючок. – Стрелять по готовности!

Приклад толкнулся в плечо отдачей, и конный, в которого целился Бартош, вылетел из седла. Длинная пуля с железным колпачком пробивает любые доспехи, а уж если как сейчас попадает в личину шелома… Теперь пищаль к ноге, и рука привычно тянет из перевязи новых заряд. Скусить с той стороны, где окрашено красным. Порох в ствол, затем пулю туда же вместе с бумажкой, прибить шомполом. Шомпол на место, теперь поднять пищаль и потянуть два рычага – правый взводит колесцовый замок, а левый отсыпает на полку затравочный порох из сменной шкатулки, рассчитанной на двадцать выстрелов. И снова в плечо отдача. Шесть выстрелов в минуту! За меньшее чёртов старший десятник Лука Мудищев душу наизнанку вывернет и со свету сживёт.

И закончились внезапно тати, как их и не было никогда. Лишь последнего, уже поворотившего коня и удирающего, снял пулей в спину не знающий промахов Петька Верейский. Вот в тати только дурней берут, али где ещё дурнее встречаются? Гнал бы не останавливаясь и не разворачиваясь, глядишь и утёк бы на скорости. Теперь вот лежи тут дохлый, скотина разбойная!

– Примкнуть штыки!

Пехотный меч, что на поясе, при нужде крепится под стволом и не мешает стрелять, и в этом случае именуется штыком.

– Вперёд, господа новики! Полная зачистка!