Текст книги "Отшельник 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Шкенёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5

Год второй от обретения Беловодья. На закат от Смоленска.

Союзники знали толк в загонной охоте и вывели безобразничавших в деревеньке татей точно к месту засады. Впрочем, дорог в здешних дремучих лесах немного, и у вершников ещё меньше путей для стремительного бегства. Они грабить пришли, и при малейшем отпоре не станут ввязываться в сабельную рубку, а постараются спасти свои шкуры, понадеявшись на скорость и выносливость коней.

– Хороши коняшки, куда как лучше наших будут, – Иван Аксаков издалека оценил конские стати и выдвинул предложение. – А не поменять ли нам своих, господин десятник?

– Я бы не советовал менять, – не согласился с товарищем Влад Басараб. – Это же мадьяры, сиречь хунгры или угорцы.

– И что?

– А то! У них там зима после Рождества начинается, а к Крещению уже заканчивается. В наши морозы они помёрзнут к херам.

Маментий отметил, что волошанин не только охотно и к месту использует точные и ёмкие словечки, но и считает себя человеком русским. Во всяком случае, русскую зиму точно считает своей.

– Да разве сейчас зимы? – проворчал Дмитрий Одоевский, поплотнее закутываясь в овчинный полушубок, крытый крашеным в цвет пожухлой травы сукном. – Раньше, говорят, такие морозы бывали, что вороны на лету замерзали. И слова замерзали.

– Это как? – удивился Влад.

– Да очень просто, прямо у рта и замерзали.

– Это что, всю зиму никто ни с кем поговорить не мог?

– Ну почему же? Двое говорят, а третий слова палкой отколачивает. Вот ежели не успевал, тогда да, тогда приходилось весны ждать, чтоб оттаяли. Как солнышко пригреет, так сразу отовсюду и слышится – «…мать… мать… мать…».

За шутками и прибаутками не забыли про главное, про лиходеев, скачущих во весь опор от визжащих и размахивающих саблями татар. Влад утверждает, будто это мадьяры? На взгляд Маментия они ничем от литвинов не отличаются, если только вблизи получится разглядеть. Впрочем, хорошие тати – мёртвые тати, а в дохлом виде их происхождение никому не интересно. Покойники вообще никого не интересуют, кроме жирных воронов, кружащихся над дорогой в ожидании законной добычи. Может быть, для воронов мадьярские глаза вкуснее польских или немецких?

– Попрошу не щёлкать клювами, господа дружинники!

А кто щёлкает-то? В десятке таких нет и сроду не бывало. Пищали заряжены, замки взведены, только прицеливайся получше, да стреляй. Ну чисто охота на кабана из засидки, как в учебной дружине и обучали. Ну а старший десятник Лукьян Петрищев по прозвищу Лука Мудищев пообещал лично охолостить любого, кто по скудоумию или дурной лихости сунется в рукопашную свалку.

– Вы, стрелки пищальные, товар штучный, вам дар меткости от Господа нашего даден, а пищаль государем-кесарем вручена. За неё в немецких землях можно три-четыре лыцаря купить с оруженосцами, прислугой и всеми потрохами. Лыцари те, суть мужики в железной скорлупе, а вы, мать вашу ласково, эта… как её там… илита армии. Да, элита! Кто поправил? Десять вёрст в полном снаряжении! Время пошло!

– Разобрать цели, – негромко скомандовал Маментий, и отдельно указал Верейскому. – Пётр, ты бери на себя главного и постарайся живым оставить. Вдруг князю Ивану Евграфовичу будет любопытно поспрошать?

Обычно молчаливый Пётр на этот раз изменил привычке и хмыкнул:

– Да, князю такой редких птах понравится. А вот ежели бы те перья не на шелом воткнуть, а в задницу, стал бы хунгарец жар-птицей?

– Может бы и стал, – пожал плечами Маментий. – Только летать-то он всё равно не умеет.

– Так я научу, – дружинник придержал дыхание, выцеливая всадника с пышным плюмажем из диковинных перьев на блестящем шлеме.

– Чего ждёшь? – прошипел сквозь зубы Митька Одоевский. – Стреляй же, Петруша!

– Петрушки на ярмарках в балаганах! – огрызнулся Верейский и выстрелил.

Следом ударили остальные пищали десятка, заставив жирных воронов испуганно взвиться к низким тучам, и через несколько мгновений ещё два дружных залпа в облако густого дыма. Били по направлению и на слух, но узкая дорога позволяла надеяться на удачные выстрелы – пролетит тяжёлая пуля мимо одного, а тут как раз другой подвернётся. Да и Петьке Верейскому будто ангелы небесные прицел поправляют, хоть глаза ему завяжи. Ну а кто же ещё, уж точно не черти помогают попадать в нечестивых латынян, что им почти родня.

А дым… а что дым? Его быстро уносит боковым ветром – не зря старший десятник Лукьян Петрищев вколачивал в бестолковые по его мнению головы новиков сложную науку огненного пищального боя и рассказывал о преимуществах правильно выбранной позиции. Слово это мудрёное Мудищев узнал в том самом загадочно-таинственном Беловодье, где пробыл аж четыре месяца. И ещё много слов узнал, в основном ругательных, но удивительно красивых и точных.

– Куда пополз, еблан? – вот как раз такое слово и вспомнил Влад Басараб, посылая пулю в откляченное гузно ковыляющего на четвереньках подранка. И попал удивительно метко, аж кровавые ошмётки в разные стороны полетели.

– Ну ты и зверюга, Влад, – уважительно заметил Одоевский, оглядывая опустевшую дорогу. – На кол посадить, и то милосерднее бы вышло.

Волошанин криво усмехнулся и вопросительно посмотрел на Бартоша в ожидании команды.

– Примкнуть штыки!

Пётр Верейский в который раз за сегодняшний день изменил своей обыкновенной молчаливости:

– Ихнему главному я колено прострелил. Не добейте случаем.

– Все слышали? – повысил голос Маментий. – Одноногого живым брать, а остальные без надобности.

* * *

И как в воду глядел. В смысле одноногости – при попадании в колено пуля с железным колпачком из пехотной пищали Шакловитого способна оторвать ногу целиком. Венгра, сомлевшего от жуткой боли и огромной потери крови, едва успели спасти, перетянув культю тонким кожаным ремешком. Вообще-то Иван Аксаков предлагал шею перетянуть, но десятник решительно пресёк приступ неуместного милосердия.

Правда, потомок татарского мурзы возразил:

– Милосердие, господин десятник, это если он сам сдохнет. Знаешь почему татей вешать полагается?

– Чтоб оружие не поганить или заряд не тратить? – предположил заинтересовавшийся Басараб.

– А вот и нет, засмеялся Аксаков. – У удавленников душа из тела через задницу выходит, и потому её в рай не пускают.

– А если на кол посадить? – уточнил Влад.

– Тогда наоборот, тогда душа верхом идёт и сразу на небеса чистенькой попадает.

– Мать… – Волошанин почесал затылок, сдвинув шлем на сторону. – А я думал…

– Господа дружинники, – нахмурился Бартош, – добычу за нас Пушкин собирать будет?

Вопрос заставил дружинников с некоторой опаской оглянуться. Никто их них не знал этого неведомого Пушкина, но по уверениям старшего десятника Петрищева это более чем страшный человек, который очень не любит делать чужую работу. Пищали после стрельбы Пушкин тоже не будет чистить.

Ещё старший десятник рассказывал про чудо-оружие из всё того же Беловодья, способное сделать тридцать выстрелов подряд без перезарядки, и дыма совсем не дающее. Вроде как есть такое у ближней охраны государя-кесаря Иоанна Васильевича и его воспитательницы боярыни Морозовой. Лукьян Петрищев даже название сообщил – АКМС. Только вот сдаётся, что он неправильно запомнил, так как наставники по пушкарскому делу показывали картинки с этими АКМС. Арматами Корабельными Могучей Силы. Сомнительно, что ближняя охрана государя таскает с собой громадины в сотню пудов весом.

* * *

Добычу собрали знатную. Кони, сабли, брони, одежда добрая – это само собой, но ещё на каждом серебра и злата как на Патриархе во время рождественской литургии, да чуть ли не по три перстня на одном пальце, кого не посмотри. Маментий в каменьях не разбирался вовсе, но происходившие из княжеских родов дружинники его десятка довольно улыбались.

А Иван Аксаков не преминул подзадорить Дмитрия Одоевского:

– Вот, Митька, сразу видно уважаемых людей. А вот помнишь…

Одоевский обиженно засопел. Он хорошо помнил, как при поступлении в учебную дружину его заставили снять почти такие же перстни с жуковиньями, а проклятый Мудищев пообещал затолкать их в задницу, если ещё раз увидит это безобразие. Часа полтора потом смеялись… ага, ровно до начала пешего похода на сорок вёрст в полном снаряжении. И сразу стало не до смеха.

Но с тех пор служилый княжич основательно изменил взгляды на жизнь, поэтому прогнал пустую мимолётную обиду и ответил с достоинством и рассудительностью:

– Всё это, Ваня, суета и томление духа. Украшательства нужны тому, кто сам из себя ничего не представляет. До возвращения к старине как оно было, а? Три шубы собольих аскамитом крытых посреди лета надел, кафтан от золотого шитья и не гнётся вовсе, сапоги алые, рожа от жары красная, на башке шапка с воронье гнездо…

– И посох обязательно, – как бы между прочим напомнил Фёдор Ряполовский, заботливо осматривая любимую пищаль. – У кого длиннее тележной оглобли, тот и есть самый уважаемый человек.

– Ага, – согласился Дмитрий. – Я же помню как батюшка одевался, даже если до ветру ходил.

Почти все дружинники посмурнели и тяжело вздохнули. У Одоевского единственного после устроенной Шемякой резни остался живым отец, да и то по причине отсутствия в тот час на Москве. Сейчас он в восьмом чине по Табели, и в каменьях и дорогих шубах для уважения нет надобности – звёзды на воронёном наплечнике говорят о важности их носителя лучше всяких драгоценностей.

Маментий тоже вспомнил про звёзды, и покосился на своё плечо, где сиротливо желтела одинокая тонкая полоска десятника:

– Будут и у нас большие звёзды, господа дружинники! Всё у нас будет!

* * *

Татарский сотник Карим выплюнул изжёванную травинку и поморщился:

– А не слишком ли жирно будет, десятник? – он протянул Маментию маленькую пиалу из чернёного серебра. – Вот лучше выпей кумыса, да и забудь.

– Да что мне твой кумыс? – покачал головой Бартош. – Медовухи бы предложил.

– Вот чего нет, того нет. Эти свиньи даже бочки изрубили.

– И ты хочешь, чтобы мы простили?

– Да не предлагаю я простить, десятник! Сам подумай, зачем тратить дорогущее снадобье на какую-то падаль? Давай мы ему просто кишки выпустим, да ими же и удавим.

– Слишком быстро, Карим. Я хочу, чтобы клятый угорец до самого конца всё прочувствовал.

– Тоже правильно, – согласился сотник. – Но снадобье всё равно жалко.

Они сидели на пригорке у небольшого костерка, а внизу догорала и ещё дымилась опустевшая деревня. Венгры не просто спалили её, но и убили всех жителей. Вообще-то такие жертвы в любой войне есть дело привычное, но тут всё иначе. Разбойные угорские людишки приходили не грабить и не за полоном, они развлечься приходили, только вот развлечение получилось слишком страшным и кровавым. Даже видавшие виды татары с досадой морщились и отворачивались, когда видели прибитых к стенам домов баб и вместе с ними же и сожжённых… Дети, брошенные в глубокий колодец и засыпанные всяческим хламом… Мёртвые мужики с отрезанными руками… Случайно оказавшийся в деревне монах с приколоченной ко лбу кружкой для подаяний…

– Нас, Карим, господь не простит, если мы отпустим эту тварь слишком легко, – Маментий поднялся с пропахшей конским потом кошмы и махнул рукой ожидающему решения Владу Басарабу. – Колите ему снадобье да тащите.

Волошанин молча кивнул и достал из поясного подсумка плоскую коробочку с красным крестом на крышке. Открыл, чудь задумался, выбирая нужное снадобье в диковинном пузырьке из мягкого стекла с острой иголкой на конце. Выбрал, и с пугающей ласковостью заглянул в глаза подвывающему от боли главарю угорских лихих людишек:

– Ты же не хочешь умереть? – тот что-то прохрипел в ответ на незнакомом Маментию языке, но Влад в толмаче не нуждался. – А ты и не умрёшь, я обещаю. Ты быстро не умрёшь, хунгарин.

Здоровенный мадьяр чуть ли не вдвое выше и втрое тяжелее худосочного волошанина, но Влад отказался от помощи товарищей по десятку, и лично поволок татя к одинокой берёзе с удобной веткой, на которую заранее набросил верёвку с петлёй. Под верёвкой в мёрзлой земле выдолблена ямка, а рядом лежит заботливо очищенный от коры кол из молодой осинки.

– Нравится? Да ты не молчи, можешь даже ругаться.

Но мадьяр молчал. Ни петля и ни кол по отдельности его не пугали, но и то и другое вместе…

– Ага, вижу что нравится, – Влад достал нож, намереваясь срезать с татя окровавленные портки. – Ты даже в ад не попадёшь, ублюдок! И душа твоя сгниёт вместе с мясом!

И снова взлетели над деревней жирные вороны, испуганные воплем, в котором боль смешалась с ужасом и безнадёгой. Глупые птицы…

Год второй от обретения Беловодья. Москва.

Полина Дмитриевна бросила на стол перед Самариным кожаный тубус, в каких обычно перевозили и хранили важные бумаги:

– Вот, Андрюша, почитай. Ты знаешь, я ни черта не разбираюсь в военных делах и лезть в них не собираюсь, но то, что творят твои отморозки из учебной дружины… Это вообще выходит за всякие границы разумного.

Андрей Михайлович пожал плечами и достал свернйтый в трубочку лист бумаги. Вообще-то он приехал в Москву не для занятий канцелярскими делами, но всё же любопытно узнать, что именно вызвало такую бурную реакцию Полины Дмитриевны. Ну и что там написано?

– …ага, венгры, значит… Десятник Маментий Бартош и татарский сотник Карим… Деревня сожженная… – Самарин с удивлением взглянул на государеву воспитательницу. – Дмитриевна, но это же не они деревню сожгли, а венгры. Ты чего волну гонишь?

– Да они пленного на кол посадили.

– Дело житейское.

– Это варварская жестокость!

– Опомнись, подруга боевая! Ты сама лично сосватала на русскую службу знаменитого графа Дракулу, а теперь имеешь наглость возмущаться?

– Он не граф.

– Ну да, на Руси с графьями напряжёнка.

– Но я не думала…

– А вот это хреново! – ухмыльнулся Андрей Михайлович. – Думать, это вообще-то очень полезное занятие.

– Нет, я думала, – поправилась Полина Дмитриевна. – Мне показалось забавным, если такой легендарный персонаж…

– Допустим, он пока вовсе не легендарный, – перебил её Самарин. – Но очень надеюсь, что в скором времени им станет.

– То есть, ты одобряешь?

– Посажение на кол? Как тебе сказать… вообще-то по нынешним временам это не есть что-то из ряда вон выходящее, но вот в сочетании с удавкой произведёт определённый воспитательный эффект.

– Ну знаешь…

– Знаю. Лучше скажи где сейчас Ванька.

– Который?

– Полковник наш.

– В Смоленске. Где же ещё ему быть?

Ну да, где же ещё может быть отставной полковник Российской армии, после выхода на пенсию перебравшийся в средневековье? Не на рыбалке де, и не в бане с гулящими девками. Пятый чин в Табели не оставляет времени на подобные развлечения, тем более Иван Леонидович лично руководит проектом по возвращению временно утраченных территорий. Смоленск только проба сил, а на очереди ещё… Нет, вот это не стоит говорить даже наедине с собой.

– Я ему селитры привёз.

– Много? – заинтересовалась Полина Дмитриевна. – Касим просит килограммов триста.

– А морда у него не треснет? – возмутился Самарин. – Кто обещал найти золото на Миассе, и до сих пор не может это сделать?

– Зачем нам золото, Андрюша? Дай мужику золото, так он его в горшок положит и в землю закопает, а вот если дать железо… Сам всегда говорил, что этим миром правит железо, а вот его Касим на Урале как раз и нашёл. И медь тоже.

– Лично мне золото не нужно, – улыбнулся Андрей Михайлович. – Но есть люди, готовые обналичить за разумный процент.

– А ещё есть люди, готовые законопатить тебя на неразумный срок.

– Ерунда, – отмахнулся Самарин. – У меня такие люди здоровье поправляют, что могу торговую палатку по продаже золотых самородков на Красной площади поставить. Времени только нет.

– Головокружение от успехов?

– Не без этого, – согласился Андрей Михайлович. – Но ведь и успехи есть, не правда ли?

Самарин слегка кривил душой. Конечно, определённые подвижки к лучшему были, но назвать их успехом мог только самый неисправимый оптимист. Так называемое «возвращение к жизни по старине» шло со скрипом, поддержанное лишь молодёжью и служилым дворянством. Последние вообще оказались в огромном выигрыше от вооружения за счёт казны и регулярно выплачиваемого денежного довольствия, а молодёжь привлекала романтика древней старины, когда каждый имел шанс стать великим и славным предком. Молодёжь обнадёживала.

С остальными сложнее. Новгород вообще объявил во всеуслышание, что знать не знают ни государя-кесаря, ни внезапно образовавшегося Патриарха, а если уж возвращаться к старине, то следует признать главенство Господина Великого Новгорода, как стольного города самого Рюрика. Именно так на серьёзных щах и заявили, и теперь туда потихоньку стекались все недовольные нынешней московской властью. Тот ещё гадюшник собрался, начиная от лишённых уделов князей-недорослей по новой квалификации, и заканчивая потерявших земли и доходы настоятелей монастырей.

Мнение народа традиционно не принималось во внимание, хотя на этот раз он отказывался безмолвствовать. Да и с чего ему безмолвствовать, если государь-кесарь неожиданно признал Новгород независимым государством, но одновременно ввёл огромнейшие пошлины на любые ввозимые и вывозимые товары. В первую очередь на хлеб, которого на скудных северных землях отродясь в достатке не бывало. Жестоко и негуманно? Никто и не спорит, но нет смысла кормить откровенно враждебный город, если хлеба и самим не хватает, и даже в самой Москве люди подмешивают в муку лебеду и толчёные жёлуди в строгой пропорции «чем больше, тем лучше».

Вот когда в полную силу заработают совместные с Касимом хозяйства на заволжских и донских чернозёмах, тогда и можно проявлять экономически выгодное человеколюбие и милосердие. Пока же там и конь не валялся. Точнее, только-только начал валяться – около пяти тысяч семей беженцев из Польши и Великого Княжества Литовского потихоньку обустраиваются в новых местах, высаживая лесополосы от тамошних суховеев, а некоторые даже успели отсеяться озимыми. Касим готов принять и больше, твёрдо обещая обеспечить переселенцев бараниной и кониной в достаточных количествах, но дело стопорится из-за недостатка строительного леса. Говорите, мазанки саманные нужно строить? А вот хрен угадали, на них соломы пока нет, а камыша не хватает даже на крыши.

Всё лето и до самого ледостава шли по Волге плоты, но лес мало доставить, его ещё и высушить требуется. Избы их сырого дерева сгниют к чертям собачьим за пару лет, что есть непозволительное расточительство и греховное скудоумие. Так что пока обходились землянками, а желающие осваивали татарский образ жизни в юртах. Или как они там правильно называются? Ну не вигвамы же?

Кстати, про Касима…

– Дмитриевна, а зачем императору столько селитры? Он что, воевать с кем-то собрался без предварительного согласования с нами?

– На набеги согласование не нужно, – пояснила боярыня Морозова. – За зипунами он собрался.

– Куда?

– В морской набег по Чёрному морю.

– Охренеть…

– А что такого? Из Крыма в хорошую погоду турецкое побережье можно невооружённым глазом разглядеть, авось не потонут его джигиты.

– Ага, можно разглядеть… Я в своё время после литра коньяка с Воробёвых гор стамбульские минареты видел.

– Ну, так говорят.

– Сказочники, мать их… На чём он плыть-то собрался?

– Да мало ли в Крыму лоханок? Что-то у генуэзцев отжал, что-то у беглых греков…

– Вот уж кому бы не стал доверять.

– Он и не доверяет. Команды из феодорийцев набрать хочет, пообещав стать гарантом независимости княжества.

– Какого к херам княжества? – удивился Самарин. – Оно откуда там взялось?

– Тебя, Андрюша, в гугле забанили? – с усмешкой осведомилась Полина Дмитриевна. – Может быть, для тебя это станет откровением, но в интернете кроме порнухи есть много чего интересного.

– Я не смотрю порнуху! – возмутился Андрей Михайлович. – У меня для этих надобностей Валентина из магазина «Садоводство» есть.

– Старый кобель!

– Да, я такой, – Самарин самодовольно погладил седую бороду. – Но давай уж дальше про Касима.

– Да что про него сказать? Пушек три десятка отлил по образцу твоего единорога из Ворсмы, и по весне собирается выступать.

– Три десятка? Вот же козёл, у нас в некоторых полках вообще артиллерии нет, а он развлечение запланировал.

– Полезное для нас развлечение.

– Поясни. Мне наоборот кажется, что нужно дать османам время на взятие Константинополя, а уж потом с ними воевать. Иначе никаких приличных поводов для отжатия проливов у нас не будет – всё же византийцы пока считаются единоверцами. Касим своими набегами ослабит султана, и осада затянется ещё на хрен знает сколько лет.

– Да и пусть. Зато его Чингизская Империя станет естественным и непримиримым противником османов на все времена – сам понимаешь, что удар в спину не прощают.

– Ага, султан и не простит. Если выживет, конечно.

– Ой, да что Касим там с тридцатью пукалками сделает?

– Ну, как сказать… – Самарин задумчиво погладил бороду. – Шесть выстрелов в минуту картечью, да по плотной толпе… Вообще ни хрена не сделает!

– Да что ты к этому хрену привязался? Через слово повторяешь.

– Тревожно мне что-то, Полина Дмитриевна. Хочешь верь, а хочешь не верь, но седалищный нерв вещует о неприятностях. Только вот непонятно, с какой стороны они придут.

– Твой седалищный нерв не может тебя обманывать?

– Обижаешь, Дмитриевна! Этот чуткий прибор мне пару раз жизнь спасал, и хрен знает сколько раз вытаскивал из неприятных ситуаций.

– А вот насчёт Валентины из магазина «Садоводство» он тебя не предупредил.

– Да кто сказал, что там неприятная ситуация? Как по мне, так вовсе наоборот.

– Кобель старый…

– Ага, тот самый старый пёс, что хорошую трёпку за неделю чует.