Текст книги "Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана (СИ)"

Автор книги: Сергей Милошевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Глава 3. Опрыскиватель из американского скафандра

«…И вот, уважаемый Александр Борисович, в результате какой-то чудовищной ошибки или навета я уже скоро как 12 лет нахожусь в спецотделении здешней психбольницы под фамилией Теймурзаев. Все попытки доказать, что я нормален и выбраться отсюда легальным путем – бесполезны. Остался один выход – побег. Однако, в одиночку мне его не совершить, а знакомых или близких друзей в Одессе у меня нет. И вот, пару месяцев назад я совершенно случайно узнал от одного из здешних пациентов о вашем существовании, дорогой товарищ Холмов и понял, что вы – моя последняя надежда. (Этот же пациент должен передать вам это письмо – его через два дня отпускают на волю). Прошу вас, умоляю – помогите мне бежать отсюда, товарищ Холмов! Ваши труды не останутся без вознаграждения. Дело в том, что незадолго перед отлетом на Луну я спрятал в одном укромном месте неподалеку от Москвы свою сберкнижку на предъявителя. Клянусь вам, что весь вклад – три тысячи сто сорок два рубля плюс проценты за тринадцать лет – я, в случае успешного завершения дела, передам вам, весь до копейки! Это все мои сбережения, но свобода дороже – здесь я долго не протяну…»

Чтобы доказать вам, что вся эта, действительно невероятная история является правдой, а не бредом сумасшедшего – прилагаю к своему письму подробный план того места близ села Виноградовка, где я спрятал кусочки брежневита и парашют, а также утопил американский скафандр. Съездите туда, уважаемый Александр Борисович, найдите эти вещи (и если можете – привезите их в Одессу, они мне понадобятся как доказательство и в других инстанциях). и вы убедитесь в правоте моих слов. Съездите, эта процедура у вас займет максимум полдня и сорок копеек денег, всего лишь…

Остаюсь с горячей надеждой на сочувствие и помощь. Прапорщик Хомяков Евгений Петрович. Подпись. дата…

… Когда Шура Холмов дочитал до конца послание, написанное на туалетной бумаге, за окном уже брезжил рассвет. Отбросив в сторону размотанный рулон, Шура погасил настольную лампу, закурил папиросу и, подойдя к окну, задумчиво уставился на освещенные первыми лучами восходящего солнца крыши соседних домов. Сведения, изложенные в туалетном письме произвели на него достаточно сильное впечатление. Причем он был почти готов поверить в то, что все, что в нем написано – действительно правда. Уж очень стройным, логичным, со многими специфическими техническими и космическими терминами было оно. Поразмышляв немного, Холмов решил заняться этим неординарным делом. Причин для такого решения у него было две.

Во-первых, его манила весьма приличная сумма, которую можно было заработать без особого напряжения. (Холмов был почему-то убежден, что «вытащить» Хомякова из психбольницы он сможет запросто).

А во-вторых, и это было главным аргументом, заняться ему сейчас все равно было нечем – за время своего вынужденного отсутствия Шура растерял практически всех своих потенциальных клиентов. И пока они вновь найдут к нему дорогу, может пройти немало времени, в течение которого Шуре нужно будет пить, есть, курить, платить за квартиру и водить девушек в кино.

Поэтому, всхрапнув часика два и наскоро выпив чаю, Шура Холмов захватил сумку и отправился на вокзал, чтобы там сесть на электричку и добраться к окрестностям села Виноградовка. Вещественные доказательства пребывания прапорщика Хомякова на Луне безусловно нужно было найти в первую очередь, чтобы дальнейший труд не оказался напрасным – ведь версия того, что туалетное письмо было написано лишенным рассудка человеком все-таки полностью не исключалась.

Выйдя на пустынном полустанке, Холмов бодро зашагал по проселочной дороге. Через минут сорок он уже был в нужном ему месте и, поминутно сверяясь с куском туалетной бумаги, на котором прапорщик вычертил подробный план района своего приземления, принялся искать пруд и барсучью нору. Пруд он нашел довольно быстро, но вот с норой ему пришлось достаточно повозиться. Шура уже начал переживать, что ему не удастся найти ее – шутка ли, столько лет прошло – но в конце концов он таки обнаружил на одном из пригорков широкое отверстие в земле. Недолго думая, Холмов сунул туда руку и тут же заорал от боли – какая-то тварь вцепилась острыми зубами в его ладонь. Кряхтя, Шура стал тащить руку наружу вместе с упорно не отпускавшей его ладонь тварью. В конце концов ему удалось вытащить из норы свою руку, а также упиравшегося в землю всеми своими четырьмя лапами толстого барсука. Схватив свободной рукой валявшуюся рядом палку, Холмов что есть силы огрел ею вредную скотину по голове. Барсук тут же отпустил Шурину ладонь, отбежал метров на десять и, усевшись на травку, стал наблюдать за Холмовым со злобным выражением морды.

Сунув руку в нору вторично, Шура вскоре извлек из нее на свет божий свернутый в тугой комок шелковый купол парашюта, на котором отчетливо была вытеснена заводская марка, надписи «НАСА», «Аполлон-15» и «Мэйд ин Ю ЭС Эй». Развернув купол, Холмов увидел, что из него на землю упали несколько несколько сиренево-голубых камешков с фиолетовыми прожилками, необычайной красоты. Видимо, это и был брежневит. Подняв один из камешков, Холмов стал осматривать его со всех сторон. В этот момент лучи выглянувшего из-за тучи солнца осветили камешек, и он неожиданно заиграл какими-то феерическими, серебристо-золотистыми переливами. Баз всякого сомнения, это было неземное вещество…

Полюбовавшись камешком, Шура собрал весь брежневит в свою сумку, туда же положил кусочек шелка с заводской маркой и надписями, который он отрезал от купола (сам парашют Холмов спрятал обратно в барсучью нору). Затем Холмов направился к пруду. Вытащив из сумки сложенную в бухту длинную веревку с большим металлическим тройным крюком на конце (так называемую «кошку»). он принялся ходить по берегу, периодически забрасывая «кошку» в воду. Через час работы Холмов натаскал на берег целую кучу всякой дряни – несколько трупов дохлых кошек и собак, велосипедную раму, старое дырявое корыто, покрышку заднего колеса от трактора «Беларусь», несколько непонятных ржавых железяк – но скафандр буквально как в воду канул.

– Закурить не найдется, касатик? – вдруг услышал Шура чей-то ласковый голос. Обернувшись, Холмов увидел худенького старичка в потрепанном зипуне с удочками в руках, насмешливо глядевшего на него.

– Крючки-то у тебя, касатик, маленько великоваты, – закурив, произнес старичок, кивнув в сторону «кошки». – У нас такой рыбы большой отродясь не было в пруду…

– Да я, батя, вовсе не рыбу ловлю, – нехотя ответил Шура, тоже закурив, – Понимаешь, лет десять назад мы тут с корешами раков ловили, ну и по пьянке водолазный костюм утопили. А теперь он мне понадобился. Вот, ищу..

– Водолазный костюм? Мериканский? Дык выловили его давным-давно! – неожиданно воскликнул старичок. – Гришка-молдаван лет пять назад с сеткой браконьерничал, ну и вытащил. Он его потом под опрыскиватель приспособил, там классные баллоны за спиной. Говорит, красота – одел эту штуку с баллонами, ходишь, прыскаешь – и никакие химикаты на тебя не попадают. Он, кстати, и сейчас в нем деревья опрыскивает…

– А где этот Гришка-молдаван живет? – оживленно спросил Шура, отшвырнув в сторону недокуренную папиросу.

– Улица Колхозная, 98. У него такой дом, из ракушняка, нештукатуренный, – объяснил старичок. Найдя дом № 98 по улице Колхозной, Холмов несколько раз сильно стукнул ногой и рукой в железную калитку. Вскоре из-за дома вывалилась фантастическая фигура в космическом скафандре с изображением американского флага на груди и надписью «USA» и, медленно переваливаясь, побрела к калитке.

– Чего надо? – мрачно спросил сидевший в скафандре загорелый усатый мужчина средних лет, откинув плексигласовое «забрало» и настороженно глядя на Холмова.

– Гражданин, – так же мрачно произнес Шура. (Он чуть было не добавил «Гришка-молдаван», но вовремя осекся). – Я из милиции, вот мое удостоверение. К нам поступила информация, что вы, несколько лет назад, занимаясь браконьерством, выловили в пруду скафандр американского летчика, выполнявшего разведывательный полет и сбитого нашими доблестными зенитчиками над Одесской областью…

– Э?… – только и произнес ошеломленный Гришка-молдаван, раскрыв рот. – Вот тебе и «э»! – рассердился Шура. – Ну-ка, вытряхивайся живо из скафандра, он необходим, как вещественное доказательство! Где ваша сознательность, гражданин, обнаружив такую вещь вы должны были немедленно сдать ее в компетентные органы. Впрочем, это скоро вам объяснят в другом месте…

Сунув скафандр в сумку, довольный Холмов поспешил на станцию. Бесспорные доказательства пребывания прапорщика Хомякова на Луне были обнаружены, а, стало быть, дело можно было смело продолжать дальше.

Приехав домой и отдохнув с часок, Шура отправился в Одесскую психиатрическую больницу на разведку. (Он решил не терять времени даром и довести это необычное дело до конца как можно быстрее). Однако, результаты разведки повергли Холмова в большое уныние. Все оказалось далеко не так просто, как он себе представлял. Спецотделение Одесской психиатрической больницы располагалось в середине окруженного со всех сторон больничными корпусами дворика и представляло собой самую настоящую тюрьму с забранными толстыми решетками окнами. И если в обычные корпуса психбольницы можно было хоть с большим трудом, но проникнуть, то спецотделение, котором содержались свихнувшиеся убийцы-маньяки, политически неблагонадежные граждане, лица, совершившие крупные преступления на почве повреждения психики, первый советский человек, побывавший на Луне и т. д., тщательно охранялось широкоплечими «санитарами». (Взглянув на широкие физиономии которых, Шура безошибочно определил, в каком учреждении они фактически получают зарплату (О том, чтобы вызволить оттуда Хомякова обычным путем, передав ему штатскую одежду и веревочную лестницу, не могло быть и речи. Оставался один выход – каким-то образом внедриться в психбольницу и провести тщательное обследование окружающей обстановки. Для того, чтобы найти какое-то слабое место в охране спецотделения, какую-то «лазейку», через которую можно было бы вытащить Хомякова на волю. Собственно, здесь имелось только два пути – либо попасть в сумасшедший дом в качестве пациента, либо в качестве сотрудника. Первый путь Шура, после длительного размышления отверг – он бы значительно сковал его возможности для обследования окружающей обстановки. Оставался второй путь – устройство в психбольницу на работу. Однако, Холмову и здесь не повезло. В отделе кадров Одесской психиатрической больницы ему любезно сообщили, что свободных вакансий у них нет, за исключением дежурной санитарки.

– Это что, горшки выносить, что ли? – мрачно поинтересовался Шура.

– Если понадобится, то и горшки, – улыбнулась миловидная женщина, начальник отдела кадров. – А главным образом – делать уколы, подкожные впрыскивания и другие процедуры. Поэтому на эту должность нам необходим работник с медицинским образованием и опытом работы в лечебных учреждениях. У вас имеется такой опыт?

– Увы… – развел руками Холмов. – У меня имеется только большой жизненный опыт…

– К сожалению, этого явно недостаточно, – разочарованно сообщила начальница.

И Шура Холмов отправился на Пекарную 21 «Б», как говорится, несолоно хлебавши. Дома он увидел унылого Вацмана, которому сегодня тоже не повезло – оказалось, что на место Димы в вытрезвителе взяли другого человека, а его самого уволили за прогулы. (Хотя Вацман несколько раз посылал из Хлебалово телеграмму с просьбой предоставить ему отпуск за свой счет в связи со сложными семейными обстоятельствами).

– Не расстраивайся, Вацман, все это ерунда, – рассеянно произнес Шура, погруженный в свои мысли. – Найдем тебе какую-нибудь службу… И тут внезапно в голову Холмова пришла блестящая мысль.

– Блин, и как это я сразу не догадался! – хлопнул он в ладоши. – Вот кто в сумасшедшем доме будет горшки выносить… Господин Вацман!

– Не понял… – поднял на него удивленные глаза Дима.

– Сейчас поймешь, – махнул рукой Холмов. Найдя под шкафом небрежно свернутое в рулон послание Хомякова, он протянул его Диме. – Читай…

Недоуменно пожав плечами, Вацман погрузился в чтение туалетного манускрипта. – Ты думаешь, что это все правда? – с сомнением покачал он головой, закончив читать. Вместо ответа Шура молча открыл сумку и показал Вацману скафандр, парашютный шелк с надписями и кусочек брежневита.

– Все точно. Я был сегодня…. – и Шура рассказал Диме о результатах своего посещения Одесской психиатрической больницы.

– Как видишь, все достаточно удачно складывается, – закончил он свое повествование. – Предлагаю тебе завтра же устроиться в сумасшедший дом дежурной санитаркой, не спеша осмотреться, посмотреть что к чему, если будет возможность – втереться в доверие к охране. А дальше за дело возьмется Шура Холмов… Дима озабоченно почесал затылок.

– Охота была с этими психами возиться, – нерешительно произнес он, стараясь не смотреть на Шуру. – Еще прибьют там. Да и вообще вся эта затея достаточно рискованная, как я понимаю. Вдруг все раскроется. Тогда мне визу до конца дней моих не откроют, за обладание таким важным государственным секретом…

– Не переживай, не раскроется, – успокоил его Холмов. – Ну посуди сам, как оно может раскрыться? Кому в голову придет обвинять тебя в том, что ты хотел организовать побег забытому людьми и богом умалишенному? О том, что он был на Луне, я вообще молчу, в это никто не верил и не поверит. Зато потом, оказавшись в США, ты сможешь продать эту невероятную историю присовокупив доказательства (Шура кивнул в сторону кусочка брежневита) в какой-нибудь «Лайф», «Вашингтон пост» или «Нью-йорк таймс» не меньше, чем за миллион долларов!

Эта стрела попала точно в цель. У Димы загорелись глаза и он согласился завтра же устроиться в Одесскую психбольницу дежурной санитаркой и всячески способствовать освобождению прапорщика Хомякова.

Глава 4. Комиссия отца денисия…

… – Есть контакт! – возбужденно воскликнул Дима, вбегая в комнату. – Я сегодня видел этого Хомякова…

Вот уже три недели Вацман трудился на ниве отечественной психиатрии. За это время ему удалось познакомиться с весьма симпатичной девушкой Риммой, работавшей в спецотделении медсестрой. По заданию Холмова, Дима пару раз сводил эту самую Римму в кино и бар «Молодежный». После чего их дружба окрепла настолько, что они стали встречаться не только в больничном дворике, но и в ординаторской спецотделения, когда их дежурства приходились на ночное время суток. (В это время Римма находилась там одна, а Диму охранники пропускали в спецотделение по ее просьбе).

– Так, так, – оживился Шура. Он уже измучился длительным ожиданием и бездельем – ни один клиент за все это время так и не пришел к нему. – Давай, рассказывай.

– Римка пошла уколы делать, перед сном, значит, ну и я за ней увязался – дескать, давай, помогу тебе. Вообще-то во время процедур ее должен санитар сопровождать, но они там в домино резались, ну и мы пошли с ней вдвоем. И, значит, зашли к Теймурзаеву, вернее Хомякову. Он в отдельной палате лежит, где входная дверь все время на ключ закрыта. Бедный мужик, исхудал весь, руки трясутся, искололи его всякой ненужной ерундой, за эти двенадцать лет… Да. Ну, пока Римка со шприцами возилась, я к нему наклонился и тихонечко спрашиваю: – «Вы Хомяков?..» Он весь встрепенулся, закивал, – да, мол. Я уму говорю – я от Александра Борисовича, будьте готовы к эвакуации, ждите дальнейших инструкций… И отошел в сторону. Бедняга, чуть не заплакал… И Дима, шмыгнув носом, умолк.

– Отлично, отлично, – потер руки Холмов. – Благодарю за службу, действуешь верно.

Шура задумался затем поинтересовался.

– Слушай, а ножовку ты бы ему не смог передать? Чтобы он решетки на окнах перепилил…

– Даже если бы и смог, вряд ли бы он ею воспользовался, – покачал головой Вацман. – У них там ежедневно шмон проводят в палатах. Найдут запросто и тогда с него глаз не будут спускать.

– Ты смотри, даже так, – изменился в лице Шура. – Этот факт значительно усложняет дело… И Холмов снова погрузился в размышления.

– Значит так, – наконец произнес Шура. – Тебе необходимо снять слепок с ключа от палаты Хомякова. Насколько я понял, ключи от палат во время ночного дежурства находятся у твоей подруги. Сможешь выполнить эту задачу? Ничего особенно сложного здесь нет.

– Постараюсь, – пожал плечами Вацман, однако в его голосе уверенности не наблюдалось.

– И сообщай мне о любой мелочи, связанной со спецотделением, – добавил Холмов, – О всех событиях, там происходящих, о новых пациентах и врачах, о возможных изменениях режима, о приказах руководства – все, что тебе станет известно. Может быть какая-то ерунда как раз и подскажет нам – где искать ту лазейку, в которую мы сможем вытащить прапорщика Хомякова…

Прошло еще с полмесяца. После нескольких попыток, Диме-таки удалось снять слепок с ключа от палаты, в которой содержался Теймурзаев-Хомяков. (С помощью этого слепка Холмов изготовил вполне приличный ключ, который, как проверил Дима, вполне был способен был открыть палату). Однако дальше, к сожалению, дело не продвинулось ни на миллиметр. Даже с учетом того факта, что охранники спецотделения уже узнавали Диму в лицо и беспрепятственно пропускали его к Римме. (Для этого, правда, опять же по совету Холмова, Вацману пришлось несколько раз угостить охранников водкой с хорошей закуской). Спецотделение Одесской психиатрической больницы охранялось достаточно строго, пропускной режим здесь был серьезным и зайти туда кому-то постороннему (не говоря уже о том, чтобы выйти оттуда пациенту) было практически невозможно. Холмов уже начал потихоньку отчаиваться, что с ним случалось чрезвычайно редко, но неожиданно фортуна повернула к нему свое испитое, морщинистое лицо и улыбнулась беззубой улыбкой…

Как-то, придя с работы и с аппетитом наворачивая приготовленный Шурой борщ (Холмов, как более свободный, добровольно взял на себя роль домохозяйки). Дима как бы между прочим вспомнил.

– Да, кстати, Римма мне сегодня сообщила, что у них слухи бродят, на предмет того, что скоро их спецотделение будет проверять какая-то крутая комиссия из Киева, точнее, из медицинского управления МВД республики. Говорят, что эта проверка связана с недавними ЧП в спецотделе – помнишь, я тебе рассказывал. Ну, когда один больной градусник сожрал, а другой, буквально на следующий день презерватив на голову натянул (Фантомаса хотел изобразить, санитарку напугать) и чуть не задохнулся, его еле откачали…

– Комиссия отца Денисия, – рассеянно пробормотал Холмов, прихлебывая чай. И тут внезапно Шуре пришла в голову какая-то смутная мысль. Забыв о чае, он обхватил голову руками и, уставившись в одну точку, задумался.

– Когда ожидается эта самая комиссия? – наконец спросил Холмов через довольно большой промежуток времени.

– А хрен его знает, – развел руками Дима. – Точно неизвестно, но говорят, что со дня на день может приехать.

– Угу, – буркнул Шура и неожиданно улыбнулся, потирая руки. – Ну, вот наконец, Вацман, мы и дождались подходящей оказии, которая поможет нам извлечь первого советского лунатика из сумасшедшего дома!

– Каким образом? – удивился Дима.

– Элементарно, Вацман, – хмыкнул довольный Холмов. – Я сегодня же позвоню начальнику спецотделения, представлюсь какой-нибудь «шишкой» из областного УВД и сообщу, что по имеющимся у меня сведениям завтра утром в Одессу тайком, «инкогнито» прибывает комиссия медицинского управления МВД республики с целью проведения внезапной проверки вверенного ему лечебного учреждения. И комиссия действительно приедет. В составе – Александр Холмов (начальник). Дмитрий Вацман (заместитель) и двое рядовых членов, из числа кого-нибудь из моих надежных друзей. Так как охрана и персонал спецотделения хорошо знают твою физиономию, я тебя тщательно загримирую при помощи накладного парика и усов. Проникнув в спецотделение, трое членов комиссии морочат голову руководству «проверкой», а четвертый, а именно ты, Вацман, отпросившись якобы в туалет, незаметно открывает своим ключом дверь в палату Хомякова, передает ему штатскую одежду, а также весь свой грим – бороду, усы, ну, может быть еще очки нацепишь для солидности. Переодевшись и загримировавшись «под Вацмана», Хомяков в качестве вернувшегося из туалета четвертого члена присоединяется к комиссии. А настоящий Вацман как ни в чем ни бывало выходит из спецотделения под своей собственной личиной, объяснив удивленной охране, что он еще ночью, после любовных развлечений с Риммой случайно заснул в кладовке. Минут через пять после того, как ты смоешься, комиссия спешно сворачивает проверку, благодарит руководство спецотделения за блестящий порядок и дисциплину, и тоже рвет когти. Охрана здесь не подкопается – четверо членов комиссии зашло, четверо вышло. И Хомяков на свободе и быстренько привозит мне четыре «штуки»… Не правда ли, великолепный план? Давно я такой гениальной и простой вещи не придумывал…

– А по-моему это – самый настоящий бред сивой кобылы, – покачал головой Дима. – Ну посуди сам, какая из нас комиссия! А ежели у нас документы потребуют, то что мы ответим? Забыли в поезде, извините…

– Извини меня, Вацман, но ты настоящий осел! – закипятился Холмов, в раздражении расхаживая по комнате. – Какие, к чертям еще документы! Если руководство спецотделения знает, что приедет комиссия, если ему звонят и говорят, что эта комиссия приедет завтра, и если завтра является несколько человек, заявляя, что именно они – эта самая комиссия – кому придет в голову требовать у них документы, посуди сам! Всем ясно как божий день, что эти люди и есть долгожданная комиссия, и никто не задает им глупых вопросов. Все будет в ажуре, вот увидишь…

Подойдя к шифоньеру, Шура выдвинул один из ящиков и извлек из него целую груду париков, накладных усов, бород, бровей и бакенбард самых различных расцветок – от седых и рыжих до иссиня-черных.

– Когда-то давно всю эту мишуру по моему заказу исполнил один гример Одесского русского драматического театра, – объяснил он. – Порой требуется изменить внешность – когда занимаешься слежкой, скажем, или еще в силу каких-то причин. Вот тут-то они меня и выручают. Ну-ка, сынку, давай тебе патлы примерим.

Подобрав Диме парик и усы с бородкой «а-ля Михаил Козаков», Холмов сел за стол, вырвал из записной книжки листок бумажки и принялся что-то писать мелким почерком.

– Во чтобы-то ни стало тебе необходимо передать сегодня же эту записку Хомякову, – кончив писать, обратился он к Диме. – Здесь я изложил наш план. И скажешь ему, чтобы после прочтения он эту записку обязательно сожрал! Так. Ну, а я поехал к своим корешам, Вовке Гулию и Сереге Шандуре, попрошу их подключиться завтра к нашей «комиссии». Встречаемся вечером здесь.

Однако, столь блестяще задуманная операция едва не сорвалась в последний момент.

– Психболъницу закрыли на замок! – едва вбежав в комнату, сообщил запыхавшийся Дима. – Никого не пускают, вход и выход разрешен только обслуживающему персоналу, строго по пропускам. Это наш главврач сделал по просьбе начальника спецотделения. Они там все на ушах, марафет к приезду комиссии наводят. Ну, и не хотят, чтобы кто-то из посторонних по двору слонялся в это время, а также во время работы комиссии. Откроют только послезавтра. Представляешь, теперь нас без документов туда и на порог не пустят, значит и к спецотделению мы хрен доберемся.

– Черт побери, что же делать?! – завертелся на месте Холмов, словно собака, которой под хвост попал репей. – Все пропало, больше такого случая не представится. Что, неужели в спецотделение никак нельзя проникнуть, минуя вход в психбольницу?

– Конечно нет, ты что, забыл, что оно со всех четырех сторон окружено корпусами больницы. Все первые этажи зарешечены, не пролезешь. Немного помолчав Дима добавил.

– Но кое-какой план у меня созрел. Я поменялся сменами и буду сегодня дежурить в ночь. Где-то за полночь, когда все успокоятся и на улице не будет лишних свидетелей, я втащу тебя и твоих друзей по простыне на второй этаж. Переночуете в одной из палат, а утром мы как ни в чем ни бывало отправимся в спецотделение. Так даже достовернее будет, руководство спецотделения подумает, раз мы прошли кордоны на входе, значит документы у нас в самом деле в порядке и мы – это мы, то есть комиссия…

– План хороший, только, к сожалению, я уже своих корешей предупредить не успею, – вздохнул Холмов. – Серега сегодня в ночь тоже дежурит, а Вовчик у своей очередной бабы собирался ночевать, а где она живет – бес ее знает. Мы в девять утра у меня договорились собраться, а теперь… Так что придется нам действовать самостоятельно – назад дороги уже нет. Ладно, там что-нибудь придумаем. В общем, в час ночи я жду твоего сигнала у главного корпуса больницы…

… Успешно проникнув в психбольницу, Шура переоделся в больничную пижаму, которой его снабдил Дима (на всякий случай, чтобы не привлекать внимание) и, зевая, рухнул на койку. «Господи, и куда только не забросит судьба человека моей профессии,» – сонно подумал он, прислушиваясь к храпу психически больных лежащих на соседних койках. – «Но что же, в самом деле, делать с остальными членами комиссии?… Комиссия из двух человек – это весьма подозрительно, знаете ли. Ладно, утром что-нибудь придумаем, утро вечера мудренее»…

И Холмов провалился в липкие объятия Морфея… Разбудил его галдеж, поднятый проснувшимися обитателями палаты. Шура сел на кровати и, недоуменно моргая, уставился на суетившихся больных. Наконец он сообразил, что уже утро, а, значит, пора сматываться из палаты, чтобы не попасться на глаза дежурным врачам. Шура извлек из-под матраца свою одежду и стал торопливо одеваться. В этот момент к нему подошел один из больных, взъерошенный толстяк с литровой банкой, доверху наполненной салатом оливье (видимо, передача от родственников) в одной руке и ложкой в другой. Уписывая за обе щеки салат, толстяк стал возбужденно рассказывать Холмову о том, что он видел собственными глазами, как из обыкновенного канализационного люка на Молдаванке стартовала самая настоящая межконтинентальная баллистическая ракета.

– Крышка люка, понимаешь, откидывается, и оттуда ракета как полетит – ф-р-р-р! – с горящими глазами докладывал толстяк. Так как в момент произнесения слова «ф-р-р-р», у него был полный рот оливье, то последний с силой брызнул из многочисленных щелей между зубами рассказчика во все стороны, заляпав Шуру с ног до головы.

– Пошел ты к чертовой бабушке со своей ракетой! – зашипел на него Холмов. Ничуть не обидевшись, толстяк побрел дальше, а к Шуре подошел худой, как кусок фанеры, чернявый мужчина с шахматной доской подмышкой. Как-то странно, загадочно глядя на Шуру, он взял в правую руку доску и стал медленно протягивать ее Холмову.

– Нет-нет, я в эту дребедень не играю, – поспешно произнес Шура. – Поищи кого поумнее. В этот момент раздался предостерегающий возглас вошедшего в палату Димы. Холмов обернулся и тут «шахматист» с силой треснул Шуру по голове шахматной доской. Удар был столь мощным, что доска отскочила в сторону, раскрылась и из нее вывалились на пол шахматные фигуры.

– Ты что, офонарел?! – заорал Холмов, схватившись за голову. – Счас как врежу, придурок…

– Тихо ты… – цыкнул подскочивший Дима. Выхватив из кармана шприц с успокоительным, Вацман торопливо выпустил из него воздух и ловко сделал «шахматисту» инъекцию, после чего тот зевнул, и не говоря ни слова, поплелся к своей кровати.

– Это Миша Циперман, бывший чемпион Одессы по шахматам, – объяснил Дима, подбирая с пола рассыпанные шахматные фигуры. – Его на чемпионате Украины засудили, из-за пятой графы. Ну, и он от этого так расстроился, что маленько «поехал» головой. И, кроме прочего, взял себе за моду каждого, кто отказывается играть с ним в шахматы, бить доской по голове. Главврача однажды так треснул, что тот неделю на больничном пробыл. У него уже три доски отобрали, а эту, видать, опять ему сердобольные родственники передали, так как без шахмат он, видите ли, тоскует…

– Хорошенькое начало, – проворчал Холмов, ощупывая огромную шишку на темени. – Что же дальше будет…

– Кстати, насчет «дальше», – Дима перешел на шепот. – Я тут с двумя больными, вернее выздоравливающими – Митькой и дядей Жорой договорился. Они за три бутылки водки согласились изображать остальных членов комиссии. Они хорошие, надежные хлопцы, лишнего болтать не будут.

– Надежные, говоришь… А ежели кто-то из них что-нибудь ляпнет при начальнике спецотделения… типа о стратегической ракете, стартующей из канализационного люка на Молдаванке? – угрюмо спросил Шура, морщась от боли (голова у него все-таки болела сильно).

– Да они практически здоровые, их через пару дней выписывают уже, – поспешно проговорил Вацман. – Митька – бывший наркоман, а дяде Жоре тяжелая заготовка на работе на голову упала.

– Ну ладно, – вздохнул Холмов. – Все равно выхода другого нет, пусть идут с нами. Только скажи им, чтобы рты свои не открывали! Пусть молчат как рыбы все время, от греха подальше.

– Конечно, – кивнул Дима. – Правда, есть маленькая проблема. Их шмотки гражданские в раздевалке, а раздевалка сейчас на замок закрыта. Нужно ее как-то открыть…

– Нет ничего проще, – махнул рукой Шура. – Идем, нужно с этим делом кончать поскорее, пока мне тут окончательно башку не раскроили.

Митька оказался улыбающимся долговязый парнем с растопыренными как лопухи ушами и тощей шеей. На вид ему было не более 20–25 лет. Дядя Жора, наоборот, был низеньким, широкоскулым мужиком с угрюмым, настороженным взглядом.

– Душераздирающее зрелище, – констатировал Холмов, оглядев новых «членов комиссии». – Какие вы, нахрен, представители министерства, вы же натуральные босяки с «Привоза». Но раз другого выхода нет, то придется мне попробовать придать вам более-менее благородный вид. Хорошо еще, что я догадался прихватить с собой лишние парики, усы и средства для макияжа. Ну-тес, господа, попрошу гримироваться! Прошу, кто первый?..

Минут через двадцать Холмов с удовлетворением глянул на творение рук своих. Теперь Митька был похож на интеллигентного, пышноусого молодого барина, дядя Жора – на степенного профессора университета, а Вацман вообще преобразился до неузнаваемости.

– Сойдет. Ну, господа – с богом, – скомандовал Шура, спрятав лишние бороды в свой портфель, – Смелее за мной. Впрочем, стоп. Вацман, быстренько звякни по внутреннему телефону к руководству спецотделения. Скажи, мол, звонят с проходной, к вам прибыли члены комиссии.

… У входа в спецотделение «комиссию» встречал весь руководящий состав этого лечебного учреждения.