Текст книги "Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана (СИ)"

Автор книги: Сергей Милошевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Сейчас доберемся и до коров, – усмехнулся Холмов. – Итак, как уже было сказано, в момент подобного приступа у больного происходит сильнейшее и одновременно очень кратковременное, длящееся не более минуты, помутнение рассудка. В такие моменты человеку все представляется в искаженном, неестественном виде, мерещатся всякие ужасы и чудовища. Несомненно и Вовчику, судя по его оригинальному возгласу, вместо коров привиделось некое чудовище, которое (я в этом убежден!) в его воспаленном, ущербном мозгу каким-то образом ассоциировалось со злобным, страшным, жутким, но никогда им не виданным существом – американским империалистом. О коварстве которого товарищ Еропкин, насколько я убедился, прожужжал бедному Вовчику все уши… Естественно, у Вовчика в этот момент возникала глухая неприязнь к этому злобному чудовищу, которая проявлялась в виде сильнейшего удара. А так как силы он недюжинной, то одного удара хватало, чтобы свалить бедное животное. Холмов перевел дыхание и сделал пару глубоких затяжек папиросой. Слушавшие его очень внимательно Дима, Тимофей Степанович и Шмонов ошеломленно молчали.

– Кстати, вы заметили, каким необычным способом наносил корове удар ваш подпасок-кретин? – продолжил свой рассказ Шура, докурив папиросу и отшвырнув окурок далеко в сторону. – Снизу вверх, с коротким замахом, словно он «одел» противника на свой кулак. Это, между прочим, один из самых коварных и страшных приемов рукопашного боя, которому учат только в войсках специального назначения. Даю рубль за сто, что этому удару, как одному из способов «борьбы с противником», то есть в сознании Вовчика, все с тем же американским империализмом, подпаска обучил все тот же Антон Антонович. Который, как вам известно, служил в самых «крутых» войсках наших доблестный вооруженных сил – морской пехоте. Поэтому, кстати, удары наносились всегда в одно и то же место. К; несчастью, в то самое место, где по чистому совпадению у коров находится самый уязвимнй орган – сплетение нервных узлов.

Холмов снова замолчал, о чем-то задумавшись. Присутствующие терпеливо ждали, не решаясь нарушить молчание вопросами.

– Да, ну вот, собственно, почти и всо, – очнувшись, сказал Шура. – Остается добавить немаловажный момент – потом больной абсолютно не помнит, что происходило с ним во время приступа, что мерещилось, что он делал и так далее. Происходит полный провал в памяти, очевидно по той причине, что мозг в этот момент просто не фиксирует происходящее. Именно поэтому Вовчик так искренне отрицал свою причастность к гибели коров. И ничего «не видел. не слышал»…

– А кто же тогда на ферме коров убивал? – не вытерпел и спросил Дима. – Там же Вовчика вроде не было?

– Как это не было? – хмыкнул Шура. – С осени по весну Вовчик, по распоряжению председателя, работал на ферме, на уборке навоза. Верно, Тимофей Степанович?

– Верно, верно, – вздохнул председатель и в свою очередь поинтересовался. – Но почему же никто из окружающих ни разу не заметил, что коров убивает подпасок?

– Из каких окружающих? Вы имеете в виду этого оболдуя Филимоныча? Который вечно пьян и вечно спит? – раздраженно проворчал Холмов.

И потом учтите, ведь все происходило быстро, очень быстро, в считанные десятки секунд. Чтобы точно понять, что происходит, необходимо внимательно наблюдать за Вовчиком с близкого расстояния. Ну, а издали ничерта не поймешь – стоит себе подпасок возле коровы, ну и стоит, замах кулака почти не заметен. И потом есть немаловажный момент – получив сильный удар, корова падает не сразу (вы сегодня это видали). а еще примерно с пару десятков секунд стоит, полностью парализованная. Этого времени хватало Вовчику, чтобы отойти на достаточное расстояние от своей жертвы. Поэтому и мы с Димой в прошлый раз ничего не заметили, хотя наблюдали достаточно внимательно. Ну, а на ферме вообще все просто – зашел в стойло, тресь корову по шее, вышел – и никто тебя не видел.

Председатель озабоченно почесал пятерней затылок и тут взгляд его случайно упал на распростертый неподалеку на траве коровий труп, над которым, радостно жужжа, кружились зеленые и синие мухи.

– Позвольте, товарищ Холмов, но ежели все это вам было известно заранее, то зачем же вы допустили, чтобы этот кретин порешил очередную скотину?! – возопил он. – Теперь мне в райкоме точно голову снимут.

– Да потому что я сам, во-первых, не был до конца уверен в правильности своих рассуждений! – раздраженно огрызнулся Шура. – Многие детали этого дела мне стали окончательно ясны только сейчас. А во-вторых, расскажи я вам свою теорию просто на словах, вполне возможно, что вы мне бы просто не поверили – уж слишком невероятный, редкий случай. А так – вы все своими глазами увидели, сомнений никаких. Что же касается райкома, то уверен, что предъявив там сделанные на месте происшествия фотографии, вы снимете с себя всяческие подозрения в вашей виновности в сверхнормативном падеже скота. Видите, я позаботился и об этом! Кроме того, вы можете смело сдавать павшую корову в счет поставок мяса государству. Теперь вы точно знаете, от чего она отбросила копыта.

– Шурик, мне лично неясен один момент, – задумчиво произнес Дима.

– Если, как ты утверждаешь, приступы у Вовчика происходили регулярно) почти раз в месяц, то почему в таком случае погибло не десять-двенадцать коров, а всего только пять-шесть? Ведь, насколько я помню, с момента гибели первого животного. прошел почти год?

– Вопрос резонный, – согласился Холмов. – Думаю, это произошло потому, что далеко не всегда в момент приступа Вовчик оказывался рядом с коровами – «американскими империалистами». По самым равным причинам – работал далеко от фермы или пастбища. был выходной день, болел и так далее. В такие моменты «заскок» у него проявлялся иначе. Я, кстати, беседовал с мамашей Вовчика, она рассказала, что пару раз дома у ее сына «ехала крыша». В такие моменты с криком «Я Гагарин!» он «запускал в космос», то есть забрасывал на дерево или телевизионную антенну кошку или курицу. А когда его потом начинали за это ругать, он только хлопал удивленно глазами.

– Самый первый приступ, я не сомневаюсь, случился у Вовчика на пастбище, сразу после задушевной лекции отставного замполита о происках коварных американских империалистов, – после паузы закончил Шура.

– Вот, в еще «не остывшем» от этой информации больном мозгу Вовчика и родилась такая дикая ассоциация. Которая возникала каждый раз, когда рядом с ним во время приступа оказывались коровы. Вопросы будут еще?

– Нет, все гладко, все логично, все убедительно, – кивнул головой Тимофей Степанович. – Действительно удивительный случай… Интересно, как вы обо всем этом догадались?

– Профессия у меня такая, – усмехнулся Шура. – Ну что, Тимофей Степанович, я так думаю, что «дело о загадочной гибели колхозных коров» можно считать успешно завершенным? Тогда позвольте нам с Димой откланяться и отбыть в Одессу. Загостились мы у вас, а там нас дела ждут…

– Как говорится, кончил – гуляй смело, – развел руками председатель.

– Хотя, если желаете, можете побыть в Хлебалово еще, сколько захотите. Но, в общем, огромное спасибо за помощь. Без вас мы, конечно, еще очень нескоро догадались бы, судя по всему, об истинной причине происходящего. С меня магарыч…

– А что же теперь с Вовчиком будет? – спросил доселе молчавший как рыба учитель физики Шмонов. – В тюрьму посадят?

– Зачем в тюрьму? – удивился Шура. – Его лечить нужно. Сообщите в вашу районную психиатрическую лечебницу, его заберут. Хотя не знаю, излечивается ли полностью это редкое заболевание. Я бы на вашем месте, Тимофей Степанович, в дни полнолуния к коровам Вовчика не пускал бы даже после его возвращения из лечебницы. От греха подальше.

– Да я его теперь вообще к стаду на пушечный выстрел никогда не подпущу; – воскликнул председатель. – Пойдет на прополку и погрузку удобрений.

– Это ваше дело, – махнул рукой Холмов. – Идем, Вацман, домой, шмотки потихоньку собирать. Завтра с утра отчаливаем на вокзал. Что-то я по Одессе соскучился…

– Давайте я вас на машине подброшу, – предложил председатель. – Машина же за рощей стоит.

– Не нужно, мы пешочком прогуляемся, по свежему воздуху, – отказался Холмов. – Попрощаемся с вашими красивыми местами.

Глава 6. Прощай, немытая Россия

Друзья спустились с пригорка и зашагали по проселочной дороге, которая вела к видневшемуся вдали селу Хлебалово.

– В самом деле – как тебе удалось разгадать этот загадочный ребус, а Шура? – минут через пять осторожно поинтересовался Дима. – Ты же сам утверждал, что это дело полностью безнадежное.

– Поначалу я был в этом твердо убежден, – ответил Холмов. – А дело-то оказалось ерундовым, одним из самых нетрудных за всю мою практику. Хотя, одновременно и самое необычное, пожалуй, после истории с пляшущими привидениями. Понимаешь, Вацман, одно из самых основных качеств хорошего сыщика – умение мыслить логически и одновременно абстрактно. То есть способность как бы воспарить над проблемой, рассмотреть ее со всех сторон, как яблоко, которое ты собираешься кушать. При этом обязательно нужно учитывать каждую, даже на первый взгляд самую несущественную мелочь, а во-вторых ни в коем случай не задаваться изначально какой-то одной версией. (Иначе глаза у тебя будут «зашорены» и ты невольно, может сам того не делая, будешь «глядеть» в одну сторону). Исходя из данного постулата, я. после долгих размышлений пришел к твердому выводу, что к гибели коровы (я пока имел в виду только один случай, предпоследний, который мы оба «проворонили») мог иметь отношение ТОЛЬКО человек, и ТОЛЬКО тот, Вацман, который мог находиться в непосредственной близости от коров. То есть или Филимоныч или Вовчик. Филимоныч исключался – он храпел, как архиерей после именин и все время находился рядом. Значит, оставался только Вовчик. Тем более, что он был последним, кого мы видели возле коров перед гибелью несчастной буренки. Более того – свежие следы его кованых сапог. которые невозможно спутать ни с какой другой обувью, я обнаружил возле туши павшей скотины. Круг, как ты замечаешь, потихоньку сужался. Однако, главной уликой послужило вот это…

Холмов пошарил в заднем кармана брюк и извлек на свет божий помятый листок бумаги с какими-то непонятными изображениями.

– С помощью лупы мне удалось разглядеть на месте удара, в мягкой коровьей шкуре четыре сравнительно четких, круглых углубления, диаметром примерно с двухкопеечную монету. Они выстроились в ряд на одной линии, – Шура показал Диме рисунок на бумаге, где в один рядок были нарисованы четыре кружочка. – Сгоряча я было принял их за следы от кистеня, но потом отказался от такой версии – таких широких кистеней не бывает, да и от кистеня след был бы более оконтуренным, ежели можно так выразиться. Потом лишь меня осеняло – е-мое, подумал я, да ведь это просто следы костяшек здоровенного кулака отпечатались! Так просто! Я взял линейку, пошел к Вовчижу домой, измерил расстояние между косточками пальцев его правой руки и сравнил их с данными, полученными в результате моего осмотра павшей коровы. Все совпало до миллиметра! И вопрос стал окончательно ясен…

– Впрочем, если быть до конца точным, к Вовчику я пошел позже, – продолжил Холмов и присел на придорожный камень, огромной глыбой возвышавшийся на обочине. Дима сел рядом. – Поначалу меня мучили иные вопросы. А именно – зачем вообще нужно было убивать этих коров, кому это может быть выгодно, почему эти события происходили сравнительно нечасто. Размышляя над последним вопросом, я чисто машинально выписал в столбик на листе бумаги все даты, когда случались подобные ЧП. И, проанализировав их, пришел к неожиданному выводу, который сразу заставил меня насторожиться. Оказалось, что все убийства коров происходили строго либо через каждые 29 дней, либо через 58 дней (то есть два раза по 29). либо через 87 дней (три раза по 29). То есть, в основе лежало число двадцать девять дней или лунный месяц. Лунный месяц, Вацман! Когда в этом деле «запахло» Луной, я уже был очень близок к разгадке. А просмотрев календари за прошлый и нынешний год, и убедившись. что ВСЕ до единой загадочно убиенные коровы пали в первый день полнолуния, мне стало окончательно ясно, где зарыт этот кобель. Для полноты картины не хватало лишь кое-каких мелких подробностей и незначительных деталей, добыть которые не составило, особого труда. Ну, а окончательно, так сказать, последние «темные пятна» прояснились на этой картине только сегодня, во время Вовчикиного приступа….

– А откуда тебе стало известно, что Вовчик болен именно этим самым… «бредом лунной росы»? – полюбопытствовал Дима. – и откуда ты вообще узнал о том, что существует такая болезнь? Ведь это, как ты верно говорил, очень редкое заболевание. Лично я, к примеру. о немй ничего не знаю и слыхом не слыхивал, несмотря на то, что все-таки учился в мединституте.

– О психическом заболевании, которое именуется «бред лунной росы» я года два назад читал в журнале «Вестник советской психиатрии», – просто ответил Шура. – Помню, на меня еще большое впечатление произвели его необычные симптомы. К твоему сведению, Вацман, я давно интересуюсь психиатрией и всем, что с ней связано. И вовсе не зря – бывали случаи, когда полученные в этой области знания помогали мне в работе. Ведь, если подумать философски, Вацман, то практически любое преступление или правонарушение является в той или иной степени следствием какого-либо отклонения в психическом состоянии человека, отклонением от нормальной «программы» человеческого бытия, этических, нравственных норм и так далее. Это конечно, сложный вопрос, но я думаю, что когда-либо врачи-психиатры придут к такому же выводу и глубоко «копнут» эту проблему…

… Вечером во дворе у Галины Семеновны Палкиной было шумно и многолюдно – Холмов и Вацман давали прощальный ужин. За уставленным нехитрой домашней снедью столом сидело немало народу. Были здесь и председатель колхоза Тимофей Степанович Кобылко, и отставной замполит Антон Антонович Еропкин, и учитель физики Шмонов, и техник-осеменитель Петр Иванович Полуйкин с выздоровевшей супругой, и еще много сельчан, которые пришли попрощаться с гостями из славного города Одессы, ну и, заодно, конечно, выпить на шару. Сидел за столом и главный герой всей этой необычной истории подпасок Вовчик. Не подозревая о том, что в самом скором времени он окажется в районной психбольнице на принудлечении, Вовчик сжимал в своем огромном кулаке стакан с самогоном и внимательно слушал Антона Еропкина, который в этот момент провозглашал длинный витиеватый тост «за скорейшую гибель проклятого американского империализма и его пособника, международного сионизма». Не дождавшись окончания тоста, Дима залпом осушил свою стопку, встал из-за стола и, пошатываясь, вышел со двора на улицу. Было уже почти совсем темно. Прислонившись к забору, Дима с наслаждением вдыхал свежайший вечерний пахнувший разнотравьем воздух и немигающим взглядом смотрел на уходящие вдаль темные силуэты деревенских домов, в окнах которых горал свет, на черно-фиолетовое небо, где робко зажигались первые звезды. Где-то вдалеке лаяли собаки, а совсем рядом, под ногами стрекотал, призывая подругу к совокуплению, неугомонный сверчок.

– Эх, красота-то какая, – раздался за спиной Димы негромкий голос Холмова. – Ей-Богу, Вацман, выйду на пенсию – и перееду в деревню доживать свой век. Устроюсь куда-нибудь на пасеку сторожем или швейцаром в чайную…

– В наших деревнях неплохо разве что отдохнуть месяц-другой, летом или в крайнем случае поздней весной, – отозвался Дима. – А жить и работать в этом болоте круглый год – извини…

– Возможно ты и прав, – согласился Шура. доставая из кармана пачку «Беломора». Сделав пару затяжек, он скривился и с гримасой отвращения отбросил папиросу в сторону. – Фу, гадость какая! Скорей бы уже в Одессу, да родимой «Сальве» затянуться. Ладно, Вацман, пойду-ка я Ефросинье на прощанье пистон поставлю. Я недолго…

Рано утром следующего дня Дима и Шура, то и дело зевая и вяло передвигая с похмелья ноги, грузили в председателев «УАЗ» свои шмотки. (Тимофей Степанович любезно согласился подбросить их до Белгорода, так как ему все равно нужно было в город). Вместе с чемоданом и сумкой, друзья, пыхтя от натуги, погрузили в машину и два мешка с пятьюдесятью килограммами мяса убиенной Вовчиком коровы. Так, несколько оригинально, расплатился председатель с Холмовым за успешно проведенное расследование, жалуясь на отсутствие свободных денег в колхозной кассе. Одновременно, Тимофей Степанович выписал Шуре разрешение на реализацию говяжьего мяса на Белгородском колхозном рынке.

Когда Дима и Шура уже собирались садиться в машину, невесть откуда прибежала Фрося. Она бросилась к Холмову на грудь и, крепко обняв его, громко зарыдала, что-то несвязно бормоча. Шура растерялся, и, смутившись, тоже начал что-то говорить, поглаживая Фросю по плечу. Удивительное дело – к этой девушке, рядом с которой в Одессе он, как говорится, не сел бы рядом даже справлять большую нужду, Шура как-то по-своему привязался. О какой-то там любви, конечно, не могло быть я речи, но как женщина она Холмова вполне устраивала…

С большим трудом ревущую во весь голос Ефросинью удалось «отлепить» от Шуры и «Уаз» покатил по сонной еще деревенской улице. До Белгорода доехали вполне благополучно. Высадив друзей у мясного корпуса базара, председатель сердечно попрощался с Димой и Шурой и укатил в сторону районной психиатрической больницы, договариваться насчет Вовчика. Выгодно распродав к полудню всю говядину, Дима и Шура пообедали в кафе и отправились на вокзал. И вовремя – к их немалому удивлению нужный им поезд прибыл на станцию на час раньше, чем было указано в расписании.

– Вот это экспресс! – с восхищением произнес Холмов, глядя на грязные вагоны с обшарпанными табличками «Одесса-Новосибирск» на боках. – Известно, что у нас в стране поезда опаздывают сплошь и рядом, но чтобы приехать на час раньше…

Впрочем, очень скоро выяснилось, что похвалил Шура «суперэкспресс» абсолютно зря. Все дело было в том, что данный состав должен был быть в Белгороде еще почти сутки назад – он опаздывал на 23 часа. А тот состав, который должен был прибыть сегодня, задерживался на 18 часов. Тем не менее, друзьям удалось взять билеты на прибывший поезд, и вскоре они заняли свои места в вагоне.

– Прощай, немытая Россия! – с пафосом воскликнул Холмов, когда состав дернулся и стал медленно отходить от перрона. Приникнув к окну, Дима и Шура глядели, как мимо проносятся станционные строения. Неожиданно на стекле запыленного вагонного окна появилась размазанная капля, затем еще одна, еще и еще и вдруг как-то неожиданно в окно часто забарабанили крупные капли дождя, а где-то неподалеку, заглушив на мгновение стук колес, прогремел гром.

– Первая гроза, – подняв палец, многозначительно произнес Шура. – В дождь уезжать, Вайман – это очень хорошая примета. 3начит в Одессе нас ждет удача.

– Дай-то Бог, – вздохнул Дима.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ШУРЫ ХОЛМОВА И ФЕЛЬДШЕРА ВАЦМАНА

Часть Шестая
Первый советский человек на луне

Глава 1. Послание на туалетной бумаге

– И воздух Родины, блин, нам сладок и приятен! – нараспев продекламировал Холмов, с шумом втянув в себя сладковато-вонючую, пропитанную выхлопными газами машин и тепловозов атмосферу одесского вокзала.

– Одесса, милая, как я по тебе соскучился…

– Однако, что делать будем? – озабоченно спросил Дима, глядя на снующих по перрону бабулек со стандартными плакатиками «Сдам квартиру у моря» в руках. – Нужно ведь что-то думать о жилье. Может, у кого-то из этих бабушек снимем для начала хату?

– Предлагаю для начала спрыснуть наше благополучное возвращение в родную Одессу, – широко улыбнувшись, подмигнул Холмов Диме. – Я. знаю тут неподалеку, на Чкалова, вполне приличное местечко… Спустившись в довольно чистенькую пивнушку, расположенную в полуподвальном помещении, друзья заказали два по двести пятьдесят водки и полдюжины бутербродов с колбасой и сыром.

– Значитца так, – произнес Шура, залпом осушив стакан водки и за три укуса сжевав бутерброд. – Конечно же, над данной проблемой я уже неоднократно размышлял, и в пьяном, и в трезвом виде. И пришел к выводу, что самым оптимальным выходом из создавшегося положения будет возвращение на старую квартиру, к Мусе…

– Как к Мусе?!.. – поперхнулся колбасой Дима. – А бандиты, мафия?

– В том-то и все дело, Вацман, что им и в голову не придет, что у нас хватило нахальства и дерзости вернуться на старую хату! – убежденно заявил Шура, рубанув воздух рукой. – Даю рубль за сто, что, проверив несколько раз нашу старую хату и убедившись, что мы окончательно исчезли, уркоганы будут искать нас где угодно, только не у Муси. Кроме того, этот адрес известен многим моим клиентам, а мне, Вацман, тоже на что-то жить надо, пойми меня правильно… Дима угрюмо молчал, громко сопя носом. Перед его глазами стояла картина варварского разгрома их уютной комнатки на Пекарной 21 «Б»…

– Ты, конечно, можешь перейти жить куда-нибудь в другое место, – поспешно произнес Холмов, словно угадав его мысли. – Может быть, так даже лучше будет. Действительно, с какой стати ты должен рисковать своим здоровьем из-за меня… Ты и так достаточно натерпелся по причине нашего соседства. Будем изредка, по четным субботам нечетного месяца встречаться на нейтральной территории – да хотя бы в этой пивнушке – и обсуждать последние новости… И Холмов криво улыбнулся, но улыбка его получилась какой-то натянутой и неестественной. Дима упорно продолжал молчать, опустив голову и ковыряя пальцем кусок хлеба.

– Да ты не переживай, я не обижусь. В натуре, не обижусь! – твердо сказал Холмов. – Ну, давай выпьем за нашу более чем полуторагодовую совместную жизнь и пойдем тебе хату искать. Они молча чокнулись и выпили. Поморщившись, Дима закусил колбаской и продолжал молчать, прислушиваясь к тому, как приятная алкогольная нега постепенно овладевает его организмом. В этот момент в пивнушку вошли двое мужчин в штатском, и, бегло осмотрев практически пустой зал направились в Диме и Шуре.

– Вы почему не на работе? – хмуро спросил один из мужчин, исподлобья глянув на Холмова.

– А твое, извиняюсь, какое собачье дело? – так же хмуро ответил Шура.

– Ты мне не тыкай! – внезапно взорвался мужчина и помахал перед носом опешивших друзей ярко-красным милицейским удостоверением. – Если спрашиваю, стало быть имею на то права, в рамках проводимых в стране мероприятий по укреплению трудовой дисциплины. Где вы работаете?

– Да там же, где и вы, – не растерялся Шура, и в свою очередь, помахал перед носом мужчин своим удостоверением. – У меня, понимаешь, встреча с осведомителем, а вы мешаете…

– А-а… – стушевался мужчина. – Ну, тогда ладно… И, повернувшись, ребята в штатском ретировались.

– Ты гляди, что делается! – сокрушенно покачал головой Холмов. – Круто дядя Андропов за народ взялся.

В этот момент Дима, которому стало окончательно хорошо, треснул со всего маху кулаком по столу и решительно объявил слегка заплетающимся языком.

– Э-эх, была не была, поехали к Мусе вдвоем! Действительно, сколько времени вместе жили и из-за каких-то подонков расставаться. Поехали!

– Подумай хорошо, Вацман, – осторожно предложил Шура. – Может быть в трезвом виде ты примешь иное решение.

– Нет, – упрямо помотал головой головой Дима. – Я уже все решил, поехали… Холмов ничего не ответил, но по его лицу было заметно, что ему приятно слышать от Димы эти слова.

Приятели доели бутерброды и вышли на улицу. Подойдя к обочине дороги, Шура поднял руку.

– На Пекарную, – отрывисто произнес он, когда перед ним остановилось пустое такси. Не доезжая ста метров до дома № 21 «Б», Холмов остановил машину. – Ты пока покукуй здесь, а я пока пойду разведаю обстановку. – негромко сказал он Диме, когда друзья вышли из такси. – Мало ли что… И Шура исчез во дворе их дома. Прошло пять минут, десять. Дима уже начал волноваться. когда наконец из ворот выглянул улыбающийся Холмов и махнул рукой – мол, иди, все в порядке.

Войдя в знакомый. обшарпанный подъезд Мусиного дома, Дима сразу почувствовал сильный запах жареных семечек, которые их хозяйка, как известно, жарила на продажу. В это время из кухни выглянула сама Муся Хадсон с половником в руке, которым она. очевидно, мешала семечки.

– Хорошо что вы вернулись, хлопцы! – радостно затараторила она. – Я уж соскучивши за вами. Я вашу комнату никому не сдавала, как вы и просили…Так и стоит закрытая. Счас ключи дам.

– Ну спасибо, Муся, – растроганно произнес Шура. – Сама понимаешь, все будет оплачено.

– Ну как здесь? Все нормально?… – с тревогой в голосе поинтересовался Дима. Муся рассказала, что после погрома «крутые хлопцы» приезжали еще дважды, а потом перестали. Причем когда они были в последний раз, то заявили, что ежели Дима и Шура объявятся здесь, то она, Муся, должна сообщить об этом по такому-то телефону. Если она позвонит, то за это ей дадут сто рублей, а если нет – бутылку шампанского, которую ей засунут в одно место между ног.

– Даю сто пять рублей, только никуда не звони, – криво улыбнулся Холмов.

– Да ты что, Шурик, за кого ты меня держишь! – всерьез обиделась Муся, протягивая ключи от квартиры.

– Ну пошутил, пошутил, – похлопал хозяйку по щеке Щура и запрыгал по лестнице. Дима направился за ним, размышляя на ходу о том, что будет, ежели Муся-таки вздумает позвонить бандитам.

– Ежели хочешь сбегать в магазин, то поторопись, там сейчас сделали перерыв с часу, а не с двух, – крикнула вдогонку Холмову Муся.

– Намек понял, – улыбнулся Шура. – Заходи через часок в гости.

Войдя в ставшую ему уже родной комнату, Вацман убедился в том, что за время их отсутствия хозяйка навела там относительный порядок и починила разломанную погромщиками мебель. Так что о былом налете напоминало только заклеенное газетой потрескавшееся стекло.

Через пару часов Муся, Щура и Дима сидели за столом. ломившемся от вина, пива, различных закусок типа кильки в томате, вареной картошки, молодых помидор, сала и копченой колбасы, и оживленно беседовали. Дима и Шура рассказывали о своей жизни в деревне, Муся же хвасталась на предмет того, сколько она «имеет» в день с торговли семечками.

– Меня тут никто не спрашивал, кроме этих… бандюг? – полюбопытствовал Холмов, круто соля помидор.

– Участковый спрашивал, – сообщила Муся, с аппетитным чавканьем жуя шкурку от сала.

– А еще кто? – помрачнев, спросил Шура.

Муся объяснила, что поначалу приходило много народу, потом меньше, а в последнее время вообще никто не приходит. Услышав это, Холмов помрачнел еще больше.

– Черт, похоже я лишился за это время всей своей клиентуры, – озабоченно пробормотал он.

Застолье продолжалось до позднего вечера. Наконец Муся; зевнув во весь рот, заявила, что пора спать и нетвердой походкой направилась за постельным бельем для Холмова и Вацмана. Вернувшись, она кроме двух стопок застиранных, стареньких простынь протянула Шуре какой-то сверток.

– Шурик, я совсем забыла. Это тебе какой-то мужик просил передать.

– Кикой мужик? – не понял Холмов.

– Я знаю, – пожала плечами Муся. – Пришел мужик, спросил тебя, а когда я сказала, что ты в отъезде, он попросил передать тебе эту хреновину.

Шура взял сверток, осторожно покачал его на руке (легкий – значит на бомбу с сюрпризом не похоже) и, поколебавшись, развернул бумагу. Взгляду его предстал рулон туалетной бумаги.

– Это что еще за шутки? – удивился Шура. оторопело глядя на бумагу. И тут он увидел, что вся она испещрена мелкими строчками, написанными химическим карандашом. Первая же фраза насторожила Холмова. «Уважаемый Александр Борисович! Совершенно случайно узнал я о вашем существовании и понял, что вы – единственный человек на всем белом свете, который сможет мне помочь. Прошу меня простить за столь необычный внешний вид моего послания, но, увы, в том месте, где я сейчас нахожусь, бумага является огромным дефицитом. А нахожусь я в специзоляторе Одесской психиатрической больницы…»

«Господи, еще один псих, – вздохнул про себя Холмов. – Наваждение какое-то, в самом деле»…

– «Но не думайте, я не сумасшедший, ни в коем случае не сумасшедший, хотя провел в этих стенах почти 12 лет! – словно угадав его мысли, написал неизвестный автор. – Я абсолютно нормален, хотя история, которую я вам расскажу, действительно может показаться бредом умалишенного, настолько она невероятна и фантастична. И тем не менее, все это истинная правда, от начала до конца, чему у меня имеются соответствующие доказателъства, но об этом ниже. Итак – я, Евгений Петрович Хомяков, сорока трех лет отроду, бывший прапорщик 5 роты 67 отдельного полка химических войск хочу рассказать вам о нижеследующем…»

В этот момент Дима Вацман, который дремал, развалившись на стуле и уронив голову на грудь, внезапно потерял равновесие и, соскользнув со стула, рухнул на пол. Но не проснулся, и продолжал громко храпеть. Холмов перетащил уставшего друга на диван, раздел его и заботливо укрыл одеялом. Затем он сел за стол и продолжил чтение туалетного манускрипта. Вскоре оно так захватило его, что Шура позабыл обо всем на свете…