Текст книги "Секира и меч"
Автор книги: Сергей Зайцев
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
Глава 3
Они забирали все к югу и к югу и наконец вошли в земли, в которых страшный мор не свирепствовал. Жаровни выбросили за ненадобностью. Проезжая по деревням и селам, поражались их многолюдью – отвыкли уже видеть стольких людей сразу.
В одном большом селе, увидев церковь на холме, Глеб сказал побратимам:
– Надо бы войти в этот храм и поблагодарить Господа, что уберег нас от смерти.
Побратимы сказали:
– Вот не думали мы, что ты набожен. А думали мы, тебе капище милее церкви.
Глеб и сам признал:
– Я изменился как будто с некоторых пор.
А Мария сказала:
– От церкви исходит свет. Разве не понятно?..
Это были весьма разумные слова для девочки ее лет.
Они все спешились и, привязав коней к коновязи, вошли в храм.
Здесь царил полумрак. Какие-то люди молились коленопреклоненные, горели свечи. Слышался запах ладана.
Глеб прочитал молитву, которую помнил с детских лет, потом поклонился иконам. Крестился он не очень умело. Гораздо увереннее чувствовал он себя с мечом в руке, нежели со свечкой перед иконой. Поэтому не очень-то задерживался в церкви.
Зато Мария, заметил Глеб, оказалась очень набожна. Девочка молилась и плакала. Глеб сначала подумал, что плачет она по своим умершим родителям и родственникам, но потом увидел, что слезы ее восторженные и улыбка блуждает на устах. Мария как будто разговаривала с самим Богом.
Глеб оглянулся на икону. Бог, который только что смотрел на него строго, сейчас как будто улыбался Марии. Это очень поразило Глеба. Он вспомнил идолов на капище. Те всегда были одинаковы – холодны, мертвы, как мертвы были предки. А у Бога христианского были умные живые глаза.
Выходя из храма, Глеб узнал в молящихся людях тех четверых паломников, каких встретил однажды на дороге, – Иоанна, Матфея, Луку и Марка. Паломники тоже узнали его. Закончив молитву, они вышли за Глебом наружу.
Иоанн сказал:
– Мы не думали встретить тебя здесь. Но иной раз поражаешься: как быстро всходят посеянные семена.
Глеб ответил:
– Не буду скрывать, меня смутили ваши речи. И некая неодолимая сила ведет меня сейчас. Я не знаю еще: хорошо это или плохо. Я просто иду.
Матфей сказал:
– Не сомневайся: это хорошо. Ибо сила, влекущая тебя, есть Бог. Иди, не останавливайся. И придешь, куда должен прийти, – Бог знает. А ты будешь в согласии с собой.
Глеб кивнул:
– Да, это очень мне нужно. Ведь я совершил много зла. Хотя, быть может, не по своей воле…
– Все в воле Божьей, – сказал Лука. – Ты грешишь, если думаешь иначе. Совершение зла – разве не искушение, с которым ты не справился? И разве ты уже не наказан за это?..
Глеб пожал плечами и обратился к Марку:
– А ты ничего не скажешь мне?
– Аминь! – скромно сказал Марк. – Ты уже задумался, ты ищешь. Значит, обретешь. Только с пути не сходи. Я говорю не об этом пути, – он показал на дорогу, – а об этом, – и он дотронулся Глебу до лба.
Тут вышли из церкви Волк и Щелкун. С ними была Мария. Щеки ее блестели от слез.
Волк с любопытством поглядел на паломников – худых, сутулых, оборванных и босых людей со смиренными лицами, и сказал Глебу:
– Охота тебе водить хлеб-соль с такими оборванцами!
Паломники промолчали. Они привыкли сносить и не такие обиды.
А Глеб ответил:
– Мне доводилось встречать на дорогах многих богачей, но никто из них не сумел сказать ни слова, какое могло бы запасть мне в душу.
Паломникам пришелся по сердцу такой его ответ. И они опять звали Глеба присоединиться к ним. Говорили, чтобы он отдал своим друзьям меч и коня, чтобы променял на старую хламиду свою красивую одежду и пошел бы пешком, испрашивая подаяния, размышляя о месте своем под Богом, угнетая постами, лишениями, а то и веригами собственное грешное тело…
Однако не в силах был воин отказаться от меча, доспехов и коня, как молодость не в силах была отказаться от красивых одежд.
Поблагодарив паломников за наставления, Глеб сказал им на прощание:
– Пусть прорастают те семена, о которых вы говорили. Посмотрим, что из этого выйдет. Сегодня мы встретились случайно, – быть может, потому, что идем одной дорогой. И я не могу поручиться, что однажды сам не начну разыскивать вас.
На этом они и расстались. Глеб и побратимы сели в седла и пустили коней по дороге на юго-запад. А паломники смотрели им вслед.
Глеб сказал Волку:
– Напрасно ты обидел этих людей.
Волк огрызнулся:
– Не люблю смиренных. Не люблю тех, у кого голос тих.
– Наверное, потому что сам не такой, как они. Но ведь люди могут быть разные. Не следует ко всем относиться одинаково.
Волк сказал:
– Человек, как и волк, должен уметь постоять за себя…
– А ты всегда умеешь постоять за себя?
Волк кивнул:
– Был ли бы я в ладах со своим сердцем, если б однажды не стал волком?..
Удивительно, у этого человека были очень белые, большие и острые зубы. И глаза у него были поистине волчьи.
Глава 4
Глеб и побратимы забирали все к югу и к югу, оставляя волынские земли, в коих был мор, по правую руку, а престольный Киев-град, в коем черниговский князь мог их еще поймать, ибо имел там немало своих людей, – по левую.
Любопытно было побратимам видеть новые земли.
Волк говорил:
– Только дорога приносит покой моей душе.
Мария хорошо переносила дорогу. Она уже достаточно окрепла и не была столь худа, как в тот день, когда ее подобрали. И не была столь печальна. Это известная истина: дети скоро забывают печаль.
Мария, сидя на коне впереди Глеба, совсем освоилась со своим новым положением. Седло Глеба – теперь был ее дом. Мария без умолку, как птичка, щебетала. То она выспрашивала у Щелкуна про повадки зверей, то с Волком говорила о его далекой северной родине. Когда Глеб иной раз умерял ее любопытство, девочка недовольно фыркала, на некоторое время замолкала, потом не выдерживала и снова начинала щебетать. Кое-что рассказывала о себе.
Глеб как-то спросил ее:
– Часто ли видятся тебе сны, какие можно было бы назвать вещими?
Мария без раздумий ответила:
– Это вовсе не сны. Я просто вижу, что есть.
– А как видишь? – спросил Щелкун. – Глазами?
Девочка пожала плечами:
– Вижу и все!.. Где-то внутри…
– Не понимаю, – говорил Волк.
Чего они хотели добиться от ребенка?
Мария рассказала им, как впервые ощутила, что она не такая, как все, и познала свое «внутреннее око»… В их деревне пропал ребенок. И его искали дней семь. Но не нашли. Кто-то из людей при Марии горько посетовал: «Не найти нам нашего малыша. Нет его в живых – это ясно!». Тут Мария как бы увидела этого ребенка: он, неподвижный, смотрел вверх и будто тянул вверх руки, а вокруг него плавал большой сом. И Мария сказала: «Поищите в пруду». Люду пошли к пруду, ощупали шестами дно и вытащили утонувшего ребенка… С тех пор Марию расспрашивали о многом. Но она не всегда могла ответить, ибо «внутреннее око» ее порой бывало закрыто.
Выслушав этот рассказ, Глеб заглянул в глаза Марии, словно эти глаза и были тем ее «оком». Глеб увидел большие, синие, немного тревожные – совсем не детские – глаза. Настолько не детские, что Глебу даже стало не по себе. Из девочки-нескладухи на него смотрела умудренная жизнью прекрасная женщина…
Однажды путники заметили, что леса вокруг них поредели. И не было видно холмов. Земля стала ровная, как стол. Через день-другой и редколесье осталось позади. Взорам открылась бескрайняя степь.
День был жаркий. Воздух над землей дрожал. Высоко в небе заливался трелью жаворонок.
Теперь ехали на юг, потому что справа им преградила путь какая-то река. Воды реки были медленные, серо-зеленого цвета. И броду путники, конечно, не знали. Всюду, где пробовали войти в реку, было глубоко.
Так ехали до вечера.
Когда солнце уже садилось, Волк заметил троих всадников. Те ехали с востока к реке и были еще далеко.
Волк показал побратимам на всадников:
– Кто это? Смотрите…
Глеб сказал:
– Они еще не видят нас. Солнце слепит им глаза.
Щелкун заметил:
– Спешат к реке. Лошади их хотят пить.
Тут Глеб велел Марии пересесть к нему за спину, вынул из ножен меч и положил его к себе на колени. От глаз побратимов не укрылись его приготовления.
Волк и Щелкун одобрили:
– Да, здесь чужая земля.
И тоже достали мечи.
Потом, развернувшись, поехали навстречу неизвестным всадникам.
На некоторое время они потеряли всадников из виду, поскольку спустились в низину, заросшую кое-где кустарником. Низину эту, как видно, промыли паводки.
Когда же побратимы выскочили из этой низины-балки, то всадники оказались прямо перед ними. Получилось так, что Глеб, Волк и Щелкун появились перед всадниками внезапно, будто выросли из-под земли. Лучше и придумать было невозможно, ибо незнакомцы растерялись и на всем скаку остановили коней.
Это были половцы. Глеб узнал их по смуглым лицам, по одеждам из кож, по кривым мечам.
Они щурились против солнечных лучей, пытаясь разглядеть людей, заградивших путь. Конечно же, половцы заметили у тех мечи на коленях. Но сами пока мечей не обнажили.
Один из половцев был истинный великан – Глебу под стать. Но только Глеб был строен, а этот половец толст.
Два других половца, как видно, тому великану подчинялись. Разглядывая Глеба, Волка и Щелкуна, они его спрашивали о чем-то. А тот им так же тихо отвечал. Потом этот половец громко по-русски сказал:
– Судя по тому, как внезапно и ловко вы стали между нами и солнцем, судя по тому, как блестят ваши мечи, – вы воины.
– Это так, – ответил Глеб. – А вы, как погляжу, не торопитесь обнажить мечи. О вас можно судить, как о людях отважных.
Половец в знак согласия склонил голову, потом спросил:
– Вы хотите сразиться?
– Почему ж не испытать друг друга? – предложил Глеб.
Великан что-то по-своему сказал тем двоим половцам. Они, вероятно, не понимали по-русски. Выслушав великана, половцы возбужденно закивали. Они называли его – Батыр. Глеб знал, что это означает: великан, силач.
Половцы обнажили свои кривые мечи…
Глеб, направляя коня к половцу по имени Батыр, чувствовал, как от страха дрожит Мария. Девочка прижалась крепко-крепко к спине Глеба, сомкнув замком руки у него на животе. Глеб мельком глянул на ее руки. Они были бледны.
Солнце как раз в это время зашло.
В сумерках ярко сверкнули искры, когда мечи Глеба и Батыра сошлись у них над головой. Звон стальных клинков разнесся далеко над степью и над рекой.
Кони стали на дыбы, ударяя в воздух копытами. Но оба всадника сидели в седлах как влитые. И руки у обоих оказались одинаково крепки. Разъехавшись, разворачивая коней, Глеб и Батыр удивленно посмотрели друг на друга.
Тем временем Волк и Щелкун сразились с другими двумя половцами. Первые мгновения боя никому не принесли успеха. Не было явного перевеса ни у той, ни у другой стороны.
Батыр нацелил удар Глебу в грудь, но тот умело отбил его кривой меч и сам хотел поразить половца в голову. Но и Батыр оказался не менее ловок – он махнул мечом снизу-вверх и ушел от удара.
Замерев на мгновение, они ударились грудь в грудь и заработали мечами с отчаянной скоростью. Сталь теперь звенела и стонала, искры сыпались на головы противникам, на крупы коней.
В горячке боя Глеб и не заметил, как они с этим половцем схватились левыми руками. Каждый, нанося удары мечом, старался вырвать противника из седла.
Но Глеб и Батыр стоили друг друга. Никто из них не мог победить.
Тогда они, не расцепляя рук, опустили мечи.
Черные глаза у Батыра еще возбужденно сверкали. Он тяжело дышал. Спросил хрипло:
– Есть ли смысл равным испытывать друг друга?
Глеб согласился с ним:
– Коли уж судьба свела нас, равных, можно над этим призадуматься. Наверное, не самое разумное нам здесь драться до одурения…
И они улыбнулись друг другу и вложили мечи в ножны. Так же поступили и остальные.
Потом все вместе поехали к реке. По пути Глеб и Батыр разговаривали о том, что неплохо было бы, если бы все битвы заканчивались так и если бы великие народы их подружились: приглашали друг друга на праздник, на одном пастбище пасли овец и возделывали одно поле; они обменивались бы невестами и мирно друг с другом торговали.
Половцы напоили своих коней.
Потом, опять же все вместе, повернули в балку и договорились устроиться здесь на ночлег.
Батыр перевел своим людям, о чем он разговаривал с Глебом, и те перестали настороженно коситься на русских. И сказали что-то.
Батыр перевел:
– Степь большая. Всем хватит места.
Половцы достали из-под седел мясо. Глеб и побратимы очень удивились. Они не знали, что у кочевников в обычае хранить мясо под седлами.
Волк и Щелкун наломали сухих веток в кустарнике и разожгли костер. Батыр, нанизав мясо на прутики, принялся его запекать. За этим делом он говорил о своих людях. Одного из половцев звали Егет, а другого – Кояш.
Батыр сказал:
– Егет по-нашему – удалой, отважный человек. Егет очень соответствует своему имени. Нет в степи наездника, равного ему и такого же смелого… – Батыр показал на другого половца. – А Кояш – это солнце. И правда, посмотрите, как он бел лицом и красив.
Все посмотрели на Кояша. Тот действительно был красив. Бросались в глаза его очень тонкие черты лица.
Глеб назвался сам и назвал побратимов:
– Вот Волк. К дурным, нечестным людям он может быть беспощаден. Одного он даже загрыз, потому что не имел тогда под рукой оружия.
Половцы кивнули Волку. Он кивнул им в ответ.
Глеб сказал:
– А вот Щелкун. У себя на родине он известен тем, что съел живьем мышь…
Половцы посмотрели на Щелкуна с уважением. Потом их взгляды обратились к Марии. Девочка в это время пекла для всех на раскаленном плоском камне лепешки.
– Это Мария, – просто назвал Глеб.
Красивый Кояш подмигнул девочке и улыбнулся. Что-то сказал.
Батыр перевел:
– Кояш говорит, что эта девочка похожа на его сестру. У нее тоже синие глаза. Это для половцев большая редкость.
Потом и Егет сказал, что ему нравится Мария, – так нравится, что он даже мог бы обучить ее ездить верхом. Он даже был бы не прочь жениться на такой, как она. А всякая половчанка умеет хорошо ездить верхом.
Марии были приятны слова этого половца, хотя они и смутили ее. Однако она покачала головой в знак того, что не собирается замуж. И подложила Егету лишнюю лепешку.
Это все заметили и заулыбались.
Так девочка в кругу мужчин порой может с легкостью наладить взаимопонимание.
Глеб сказал про Марию:
– Она еще ребенок. Ей рановато думать о замужестве…
А Батыр перевел ответ удивленного Егета:
– Половчанки в ее возрасте уже рожают детей.
Надо сказать, у этого Егета был весьма проницательный и цепкий взгляд. И это при его молодости!.. Не случайно его звали удалым; должно быть, из круга своих сверстников он выделялся умной головой.
Они не спеша ели мясо и лепешки.
В больших руках Глеба лепешки выглядели совсем маленькими. Батыр с одобрением оглядел фигуру Глеба, его широкие плечи, могучий торс.
И сказал:
– В наших аилах много крепких славных воинов. Но когда мы сходимся бороться на майдане, я побеждаю всех. И в бою мне до сих пор не было равных. Ты, Глеб, первый, кто устоял передо мной.
Глеб кивнул:
– Не скрою, и мне не доводилось встречать достойного противника. Тем памятнее для меня будет этот угасший день, – тут Глеб внимательно взглянул в глаза половцу. – Скажи, Батыр, а что вы делаете здесь, так далеко от половецкой земли? Я слышал, что земля ваша – Кумания – много южнее этих мест.
Батыр негромко засмеялся:
– Друг, я вижу, ты задал тот вопрос, что уже давно мучит тебя. Что ж! И я на него отвечу… Мы гуляем в этих местах, чтобы люди, живущие здесь, и там, и там… – он показал рукой в разные стороны света, – не забывали: есть на этой земле большой и сильный народ – команы… И потом… – он на мгновение задумался. – Земля у нас одна. Ни ваш христианский Бог, ни наши боги-предки не расчертили эту землю границами. Никто не может с уверенностью сказать, где кончается команская земля и начинается русская… К тому же, я знаю, и ваши воины гуляют по нашей земле, и ходят через нее паломники. А многие беглые даже живут – вы их, кажется, называете бродниками…
Больше ни о чем не спрашивал Глеб. Его, верно, удовлетворил столь исчерпывающий ответ.
Покончив с трапезой, все легли спать.
Ночь была тихая и теплая. Ясное небо было сплошь усыпано звездами. Блики костра играли на лице Марии. Девочка улыбалась во сне, – должно быть, видела возле Глеба добрые сны.
Когда уснули даже сверчки, Волк по обыкновению поднялся, сел в сторонке и, устремив глаза к звездам, принялся слушать тишину. О чем он думал в такие долгие ночные часы? Что хотел разглядеть среди звезд?
Конечно же, детей своих Волк видел в небесах. И с ними вел мысленные беседы.
Должно быть, Батыра насторожило поведение Волка – кто знает, что на уме у этого русского с лютыми, всегда прищуренными глазами? Нельзя половцу ошибаться в русской степи. Чересчур доверишься – и расстанешься с головой…
Батыр тоже поднялся, подбросил сучьев на уголья. И скоро костер разгорелся с новой силой.
Волк повернул голову к костру:
– Почему не спишь, друг? Спи. Я посторожу…
Батыр задумчиво посмотрел в темноту:
– В нашем народе говорят: «Птица, испугавшаяся ловушки, сорок лет не садится на развилистое дерево».
Волк улыбнулся лишь уголками рта:
– Тебя встревожило, что я поднялся?..
Батыр не ответил. Тихонько напевая бесконечную заунывную половецкую песню, почесываясь и позевывая, подбрасывая веток в костер, он просидел так до рассвета.
Стало быть, не очень-то полагался он на дружеские взгляды, не очень-то доверял красивым словам.
Поутру расстались тепло.
Батыр сказал, что если Глеб и его друзья придут к морю и им понадобится помощь, пусть подходят смело к любому аилу со словами «Батыр Баш», что значит – Богатырь Голова; и если в аиле есть хоть один уважающий себя хозяин, он примет гостей с открытым сердцем. Батыр добавил, что его хорошо знают у моря, ибо он там родился и крепил свое имя. И еще сказал, что в аилах у моря много хозяев, уважающих себя и старинный обычай гостеприимства.
Глеб поблагодарил Батыра за приглашение, а сам с грустью подумал, что вот так же никого не сможет пригласить в Сельцо, в коем родился. Ибо стоит только кому-то произнести его имя, как многие в Сельце тут же начинают скрежетать зубами.
Теперь трудно было Глебу сказать, отчего все так сложилось в его жизни, отчего за плечами у него столько недругов и черного-черного зла. И даже если бы он знал тот свой первый неверный шаг!.. Никому еще не удавалось, обратившись к прошлому, что-то в нем изменить. Разве что удавалось оправдаться, или расплатиться, или замолить грехи, – но не изменить.
Глава 5
Глеб и побратимы не думали ехать к морю и потому вряд ли рассчитывали воспользоваться словами «Батыр Баш». Они искали возможности переправиться через реку и продолжить путь на юго-запад. Именно там по их представлениям находился сказочно богатый и величественный Царьград. Следует здесь сказать, что они не ошиблись в направлении. Они не представляли лишь, сколь далеко от них этот великий город находится. Поэтому не испытывали сомнений, верили, что через неделю-другую пути увидят каменные стены Царьграда, иное название которому – Константинополь.
Скоро река сделала поворот – она наткнулась на гряду исполинских камней, через которые не смогла пробиться. И обошла их с запада. Здесь, на изгибе реки, русло ее стало шире, а сама река – мельче. Это был брод, которым пользовались многие, которым воспользовались и наши путники.
Им попадалось на пути еще много рек – малых и больших, – прежде чем они вошли в земли половецкие. Степи, редколесье… Не однажды видели издалека и самих команов – половцев. Но те, мирные кочевники, старались избегать встреч с чужими всадниками и уводили свои арбы, свои стада в сторону. Так же и Глеб с побратимами не искали с ними встреч. Днем скакали напрямик через степь, по бездорожью, на ночь укрывались в лесках или балках. Кроме половцев, время от времени проезжающих вдали, никого из людей не видели.
Как-то заметили: местность изменилась – всхолмилась, стало больше лесов. Больше не встречались половецкие кочевья; не встречались и половецкие каменные идолы…
В ясную погоду увидели: далеко впереди – у них на пути – поднялись горы.
Опять стали попадаться христианские селения с деревянными и каменными церквями. Но люди, жившие в этих селениях, очень отличались и от русских, и от половцев. У них был иной язык, были иные обычаи, они носили другую одежду; танцы их – горячие и быстрые, как огонь, – были непривычны зрению, а песни непривычны слуху.
Эти люди относились с настороженностью к путникам, вооруженным мечами и в кожаных доспехах. Но когда замечали возле Глеба Марию, эти люди становились более приветливыми. Они, как видно, полагали, что с разбойниками не может ехать столь красивая – прямо ангел! – девочка. А Мария, и правда, очень похорошела; при сытной еде, при спокойном сердце за широкой спиной Глеба она весьма округлилась и посвежела; щеки Марии порозовели, в ясных глазах появился задорный радостный блеск; русые пышные волосы, расчесанные на обе стороны, красиво обрамляли чистое чело.
Ах, что за чудо была эта девочка Мария!..
Многие жители сел видели в ней как бы залог того, что люди, ее сопровождающие, никому не причинят вреда, не доставят обиды. Жители сел видели в ней царевну и радушно принимали ее и Глеба с побратимами.
Люди здесь были очень гостеприимны и словоохотливы. Они угощали наших путников хлебом и вином. Глеб никогда прежде не пил такого вкусного вина.
Горы поразили путников. Они были крутые и округлые, как бока чудовищно огромного спящего медведя. Горы были сплошь покрыты густыми темными лесами. Но за лесами иной раз открывались просторные, залитые ласковым солнцем пастбища. На них паслись отары овец… Часто попадались села, сторожевые башни, сложенные из кирпича или белого камня. Высоко в горах – на утесах, на перевалах – стояли крепости. Они господствовали над округой. Над горными реками были перекинуты навесные мосты: на вид ненадежные, но очень крепкие, хотя и зыбкие.
Все вокруг было очень любопытно.
Не раз наших путников останавливали стражи: что-то по-своему говорили им, показывали на мечи и лошадей, строго сводили брови. Глеб и побратимы им отвечали, но те не понимали русской речи. Обычно дело кончалось тем, что Волк клал гривну на пень или полено и отсекал мечом кусок серебра.
Тогда стражники успокаивались и замолкали. Им очень понятен был язык серебра.
А однажды стражники не удовлетворились отсеченным куском, с презрением взвесили его на ладони. Хотя кусок был ничуть не меньше тех, что Волк отрубал прежде другим стражникам. Эти стражники требовали еще какую-то пошлину. Но Глеб решил, что они просто жадны и на путниках основательно, пальцем не пошевеля, греют руки. Он так им и сказал раздраженно. А те, не долго думая, схватились за мечи. Вряд ли они поняли сказанное; скорее уловили раздражение в голосе, а может, просто надумали попугать несговорчивых. Было стражей на этом перевале человек десять, и держались они очень уверенно; начальник же их был весьма чванлив. Откуда им было знать, что эти три человека справились некоторое время назад и с большим количеством воинов?
А Глеб, Волк и Щелкун восприняли их намерение всерьез.
И, тоже обнажив мечи, так им, на сытной службе не привыкшим биться, наподдали, что те, не слыша призывов своего начальника, разбежались кто куда. Вслед за ними принужден был бежать и сам начальник.
Разогнав стражу, обозленные побратимы ворвались в их башню и устроили там настоящий погром. От башни остались лишь стены и крыша. Все остальное пошло прахом.
Порой, повторяя известную истину о том, что жадный платит дважды, люди ошибаются: не дважды, а трижды и четырежды и даже более раз платит жадный, не сумевший совладать со своим пороком…
Погони не было. Эти стражники оказались премного трусливы и, подсчитывая синяки и ссадины, не считали, что честь их задета.
По горам ехали несколько дней. Переправились через три или четыре широкие бурные реки. В воздухе чувствовалась близость моря. Несколько раз даже видели его с перевалов – лазурную полоску за вершинами гор. Над дорогой то и дело проносились чайки…
Не раз встречали в горах паломников. Многие были и из Руси. Они говорили, что скоро, уж скоро – великий Дунай. Разве что с Днепром, говорили, можно сравнить эту реку.
И Глеб с побратимами выглядывали из-за каждой горы: когда же наконец взорам их откроется эта прославленная река.
Кто-то из попутчиков рассказывал, что реку эту очень любил князь Святослав, и будто бы провел на ней многие годы, и вроде бы замысливал перенести на Дунай престол Руси. Для того основал на Дунае город.
И вот наконец они увидели эту реку – спокойный, величавый, похожий на море Дунай. Была ветреная погода, и по реке бежали волны с пенными барашками. От этих барашков Дунай казался седым.
Он мог потрясти воображение любого – кто видел его впервые. А корабли, что плыли по нему в этот час, было просто не сосчитать.
Многие путники – паломники, купчишки, какие-то бродяги – долго стояли на берегу, любовались, зачарованные, рекой и судами.
Один знающий человек, из купцов, пояснял:
– Вон там, глядите, корабль – два красных косых паруса. Вверх по течению идет. Это из Венеции… А вон тот, с зеленым парусом и красным крестом, с «вороньим гнездом» на мачте… Генуэзский торговец поплыл… – человек едва успевал показывать руками. – А вот эти, посмотрите… с иными парусами, с квадратными. К морю плывут из латинских стран. На мачтах – короны, лилии, львы, опять же кресты… Как красиво трепещут флаги!.. Им навстречу – галера. С черным орлом. Из Византии…
– Что за Византия такая? – спросил кто-то.
– Дурень, это Царьград…
– А-а!.. – «дурень», восторженно приоткрыв рот, сдвинул шапку на затылок и во все глаза глядел на реку. – Вот бы сблизи на них посмотреть, на суда эти. Руками потрогать…
– Потрогаешь еще! – обнадежил купец. – Может, и в работники наймешься на такое судно, – он и сам от восторга разинул рот. – Смотри-ка! Смотри! Вся палуба товарами завалена. Паруса так и рвутся, а он еще веслами помогает. Красавец! Позолоченная корма!..
Да, очень много было на Дунае кораблей, и глядеть бы на них можно было бесконечно: одни плыли к морю, другие направлялись к верховьям реки. Парус каждого корабля был раскрашен по-своему. Тут и там поблескивала над водой золотая или серебряная резная корма, на носу многих судов красовались искусно вырезанные деревянные куклы, нимфы. Эти нимфы очень понравились Марии; кажется, кроме них, она ничего не видела.
Мария сказала Глебу:
– Эти женщины так красивы!.. Но они холодно смотрят на меня…
Глеб не согласился:
– Они смотрят в воду.
– Нет, Глеб, – покачала головой девочка. – Они смотрят на меня. И не хотят пускать меня на ту сторону реки…
Глеб, очарованный видом кораблей, не придал значения ее словам.
Так путники, сбившиеся на берегу толпой, долго бы еще любовались Дунаем. Но поскольку никто из них не посмел бы возразить против старой мудрости о том, что растраченное в праздности время – это упущенные возможности, то они все вместе вскоре принялись искать перевоза.
К берегу, к деревянным мосткам причалила большая лодка – столь большая, что уместиться в ней могли несколько лошадей и до двух десятков человек. В лодке сидели гребцы на веслах, а хозяин был за кормчего.
Оставив руль, хозяин по сходням спустился на берег и собрал с желающих переправиться плату. Плата была не очень большая – много меньше того, что приходилось отдавать стражникам в горах.
Скоро все были в лодке. Разместились кто где: многие поспешили на нос, кто-то сел возле гребцов под мачтой. Лошадей поставили на ровной площадке ближе к корме. Глеб, Мария и побратимы были при лошадях.
Хозяин сделал знак отчаливать. Гребцы принялись отталкиваться от мостков шестами. И в это время на борт вскарабкался один малый – весьма неопрятный на вид, с диковатыми глазами. Поскольку хозяин взглянул на этого малого равнодушно и не потребовал с него платы, Глеб понял, что этот диковатый человек – растрепанный, расхристанный и дурно пахнущий – здесь свой. Человек этот сел на корме недалеко от хозяина и уставился безумными глазами на Марию. Но хозяин прогнал его на нос – хозяина отвратил запах давно не мытого тела. Человек на четвереньках перебежал на нос, там сел и опять уставился на Марию.
Гребцы сделали несколько взмахов веслами, потом подняли парус, и лодка заскользила по поверхности реки.
Глебу много приходилось плавать по Десне и по озерам. А Мария была на воде впервые. Девочка заметно испугалась, когда лодка закачалась на волнах. Одной рукой Мария ухватилась за Глеба, а другой – за гриву стоящего рядом коня.
Паломники, купцы и иные всякого рода скитальцы с восхищением оглядывались вокруг. Поскрипывала мачта, шумела вода, рассекаемая носом лодки. Кормчий что-то тихонько напевал.
Представилась возможность рассмотреть поближе корабли. Они оказались очень большими. А с берега выглядели такими крохотными!..
Над водой кружили чайки, выхватывали из волн мелкую рыбешку.
Когда лодка прошла середину реки, на носу среди купцов и паломников раздался горестный плач. Все оглянулись на этот плач. Плакал тот бесноватый человек, от которого дурно пахло. Слезы в изобилии стекали у него по щекам, а он размазывал их руками, оставляя на лице грязные разводы и потеки. Никто не бросился спрашивать этого человека о причине плача или же успокаивать его – все уже догадались, что он сумасшедший… Впрочем через минуту плач прекратился, послышался смех. Дурацкий, пронзительный, безудержный смех. Потом этот человек, одержимый бесом, изредка всхохатывая, принялся скакать и кривляться и раскачивать лодку. Гребцы, глядя на него, только посмеивались. Хозяин-кормчий строго хмурил брови. Никто не встревожился случившимся с сумасшедшим припадком. Лодка была слишком большая, чтоб один человек смог перевернуть ее.
Должно быть, так бы все и закончилось: посмеялись бы над одержимым и вскоре забыли бы про него. Если б не испугались кони… Когда сумасшедший начал бесноваться и пронзительно визжать возле них, кони вдруг скосили на него глаза, прижали уши и попятились. Они сорвались с палубы в реку и увлекли за собой Глеба и Марию. Девочка вскрикнула и мигом ушла под воду. Но она отделалась только испугом, ибо Глеб успел ухватить ее за косу и быстро вытащить на поверхность.
Гребцы смеялись, протягивали им с борта весла. Одержимый, радостно вскрикивая, скакал по лавкам.
Марию подняли в лодку. А Глеб добрался до берега вместе с лошадьми.
Паломники говорили Марии, чтобы она благодарила Бога. Ибо все хорошо закончилось. Не окажись рядом Глеба, она могла бы утонуть. И девочка помолилась на берегу.
Глеб собирался задать бесноватому трепку, но того и след простыл…
Глеб укутал Марию плащом, чтобы она согрелась, и посадил ее на коня позади себя. Волк и Щелкун тоже сели в седла. И скоро прекрасный величавый Дунай остался далеко позади.
