Текст книги "Владигор и Звезда Перуна"

Автор книги: Сергей Махотин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

2. Пояс Перуна

В просторном зале Белого Замка, где собирался обычно чародейский синклит, было холодно, несмотря на ярко пылающие в очаге поленья. Филимон, забравшись с ногами в большое дубовое кресло и натянув на голову шерстяной плащ, пытался согреться приправленным пряной гвоздикой таврийским вином. Горячий бронзовый кубок остывал и опустевал с обидной быстротой.

– Уф-ф! – воскликнул с показным возмущением Филимон. – Не припомню такой студеной зимы! Нет, ты как хочешь, хозяин, а я сегодня больше никуда не полечу. Да и ночь вот-вот наступит.

Белун, верховный чародей и хозяин Белого Замка, отвлекся на миг от Звездной карты, занимающей значительное место на огромном дубовом столе, и покачал головой:

– Тебе ли ночи бояться! Любимое время твое.

– Так то летом, – поежился человек-филин. – Летом по-другому. Мышь от страха запищит аль деваха завизжит – все забава. – Он хмыкнул и чуть не поперхнулся глотком вина. – А ныне…

Но Белун не дал ему увлечься жалобами на зимнюю стужу:

– Не время, Филька, попусту слова изводить. Говори, что заприметить сумел?

Филимон с сожалением взглянул на стоящий подле очага кувшин. Но уж больно не хотелось вылезать из-под шерстяного плаща, и он, вздохнув, принялся перечислять виденное в очередном дозоре.

– В Заморочном лесу нечисти вроде нет. Волки за жеребцом гнались, не волкодлаки – волки, да тот живым ушел от них.

– Откуда жеребец там взялся? – вскинул Белун седые брови.

Филька пожал плечами и продолжил:

– В Братских Княжествах – Ильмере, Ладанее, Венедии – тоже спокойно все. Беренды довольны, что их за дикарей перестали считать. Их Грым Отважный восточные рубежи Ильмера и Синегорья охраняет от айгурских племен. Те в последнее время присмирели, о грабежах не помышляют пока. Новый вождь у них – Рум. О нем я слышал только, видеть не довелось. В Этверской пустыне савраматы, похоже, к набегу готовятся. На кого, еще не выведал. Да им и без разницы, на кого нападать, хоть друг на друга, тем более что вожди их переругались между собой. Как бы то ни было, раньше поздней весны не высунутся.

Белун слушал его очень внимательно. Глубокая морщина легла у переносицы. Чародей был необыкновенно сосредоточен и серьезен и не обращал внимания на легкомысленный тон своего помощника.

– Что Владигор? – спросил он, когда тот замолчал.

– Хандрит, – махнул рукой Филька, и в его голосе прозвучало неподдельное огорчение. – Скоморошку забыть не может, а ведь столько лет минуло уже. Любава пир завтра затевает, чтобы брата развлечь. Знатные гости съезжаются. А где гости, там и гостья…

Последние слова Филька произнес с такой торжественной многозначительностью, что Белун невольно улыбнулся:

– Ну и кто же гостья?

– А ильмерская княжна Бажена, Дометиева дочь. Чем не жена Владигору? – радостно воскликнул Филька. – Старый Дометий вряд ли возражать станет. И разве не будет всем Братским Княжествам во благо родственный союз Ильмера и Синегорья!

Белун покачал головой:

– Вы, как посмотрю, все с Любавой заранее расписали. У Владигора согласия, случаем, не спрашивали?

– Да ведь не глуп он, чтоб выгоды всеобщей не уразуметь! – начал горячиться Филька. – Красавицей Бажену не назовешь, конечно, но все остальное при ней.

– Ну а сама Бажена согласна пойти за него? – прищурился Белун. – Вдруг откажется?

Такое предположение показалось Фильке настолько невероятным, что он даже руками замахал.

– Да кто ж от такого мужа откажется! Разве что скоморошка неразумная, пропавшая невесть куда. – Он помолчал и добавил негромко: – Ее, верно, и в живых давно нет.

Белун вновь стал серьезен:

– То, что следы Ольги до сих пор не обнаружены, еще не значит, что она мертва.

– Ты хочешь сказать, хозяин…

– Я хочу сказать, что свидетельств ее смерти по сей день нет, ибо…

– Ибо душа ее не проходила по Звездной Дороге, покидая Поднебесный мир. – Эти слова произнесены были женщиной, так неожиданно появившейся в зале, что Филька вздрогнул.

– Зарема! – Белун, улыбаясь, пошел ей навстречу. – Я рад, что ты откликнулась на мое приглашение.

– И я рада видеть тебя, – просто ответила та. Зарема была единственной женщиной среди чародеев, собиравшихся в Белом Замке. Когда-то она слыла необыкновенной красавицей, однако и сейчас правильные черты лица и необыкновенно проницательные серо-голубые глаза скрадывали ее древний возраст. – Что случилось, Белун? И где остальные наши друзья?

– Я позвал лишь тебя, – сказал старый чародей. – Созывать общий синклит видимых причин пока нет. – Он полувопросительно взглянул на Фильку.

– Ухожу-ухожу, – сказал тот, с неохотой сползая с чужого кресла. Затем как бы невзначай шагнул к очагу, прихватил достаточно полный еще кувшин и удалился с показной неторопливостью.

Зарема проводила его глазами и покачала головой:

– Как погляжу, и годы ему не впрок. Все такой же озорник.

– Другим я и представить его уже не могу, – ответил Белун. – Но дело свое знает и по-прежнему приметлив. Скажи, что тебе известно про Рума, нового вождя айгуров?

Зарема взглянула на чародея с легким удивлением. Она давно привыкла, что Белуну, как никому другому, досконально известно все, что происходит в Братских Княжествах и за их пределами. Зачем же спрашивать об очевидном?

– Новым вождем он объявлен не так давно, – сказала Зарема. – Хотя, будучи первым советником немощного Ахмала, он лет десять уже, если не более, являлся фактическим властителем айгурских племен. Жесток, властолюбив, средств для достижения своих целей не выбирает. Болезнь и смерть Ахмала многие связывают со злым умыслом его советника. Среди приближенных возник ропот, объявились недовольные, требующие расследования. Все они казнены. У Ахмала был мирный договор с Братскими Княжествами. Если не считать отдельных приграничных стычек, Рум его не нарушает. Северо-восточные границы, после того как их взяли под свою охрану беренды, вообще стали гораздо устойчивей. Ну да тебе все это должно быть известно не хуже меня.

Белун кивнул и долго молчал, размышляя о чем-то своем.

«Он сильно сдал со дня нашей последней встречи», – подумала Зарема с тревогой. Она вспомнила Белуна, каким он был в дни решающей схватки со Злыднем. От безмерного напряжения всех физических и душевных сил он ссутулился, глаза его покраснели и лихорадочно блестели от бессонницы. Но решительность действий и уверенность в победе над Черной Силой Зла не покидала его даже в самые драматические моменты. Зареме показалась, что именно решительности и уверенности в себе недостает сейчас верховному чародею, и это предположение очень беспокоило ее.

– Я позвал тебя, чтобы поделиться своими сомнениями, – произнес Белун, словно угадывая ее мысли. – Но сначала, я думаю, следует обратиться к карте Братских Княжеств.

Он подошел к каменной стене, и тотчас в ней открылась потаенная ниша, где на небольшом столике стоял резной кипарисовый ларец. Крышка ларца поднялась, и чародей достал свой магический Хрустальный Шар, который медленно пульсировал зеленоватым светом. Вернувшись к большому дубовому столу, Белун сделал знак Зареме подойти ближе и выпустил Шар из рук. Тот плавно взмыл вверх и застыл в воздухе, мягко покачиваясь, будто на невидимой морской волне. Зарема, не раз бывшая свидетельницей магических свойств Хрустального Шара, поспешно отвела от него взгляд и стала смотреть на середину стола. Белун тихо произнес несколько слов, и Шар вспыхнул золотым светом. Затем он начал вращаться вокруг своей оси все быстрей и быстрей, и наконец яркий золотистый луч ударил в центр стола и побежал, описывая круги, по дубовой поверхности. Внезапно луч погас, и Белун едва-едва успел подхватить падающий Хрустальный Шар.

Зарема невольно ахнула и испуганно посмотрела на Белуна. У того на лбу, несмотря на холод в зале, выступили капли пота, руки, держащие Шар, дрожали.

– Что случилось? – прошептала Зарема.

– Я теряю силу, – сказал чародей с горечью. – Вот почему я позвал тебя одну. Сердца наших друзей может тронуть сомнение в могуществе Белой Магии, а нам нельзя утрачивать веру в себя.

– Это происки Злыдня? – спросила Зарема. Голос ее дрогнул, она явно нервничала.

Белун покачал головой:

– Не думаю. Он может воспользоваться этим, но пока, полагаю, еще не подозревает о своем временном преимуществе.

– Воспользоваться чем?

Чародей опустил Хрустальный Шар на шероховатый стол и кивнул на Звездную карту:

– Тебе она знакома?

Зарема подошла к краю стола.

– Не стану скрывать, я давно не любовалась звездами, – сказала она. – Земные хлопоты отвлекают.

– Как знать, не думают ли подобным образом и боги, занятые больше не земными, а звездными хлопотами, – задумчиво произнес Белун, вглядываясь в карту. Зарема вопросительно посмотрела на него. Чародей вновь заговорил, и казалось, обращается он не к ней, а размышляет вслух: – Когда-то мир был един, и люди ладили меж собой, словно братья и сестры. И это их счастливое существование длилось до тех пор, пока один не позавидовал другому. Зависть стала причиной раздоров, войн, из-за нее пролились реки крови. И льются до сих пор. А разве в нашем кругу не было места зависти? Разве юный Алатыр не завидовал мужественному и опытному, на его взгляд, Радигосту? А Радигосту разве не мечталось рано или поздно сменить меня и самому возглавить чародейский синклит?

Зарема повела плечом. Ей не хотелось в отсутствие других чародеев обсуждать их недостатки, хотя слова Белуна были, увы, справедливы.

– Я их не виню, – продолжал он, и Зарема вновь подивилась, что чародей угадывает ее мысли. – Но если зависть проникла даже в сердца исполнителей воли богов, может, сила ее природы такова, что и боги не избежали ее влияния?

– Ты ропщешь на богов, Белун, – испуганно проговорила Зарема. – Не пожалеть бы об этом.

– Ах, как бы я хотел ошибиться! Но иного объяснения происходящему я пока не нахожу. Посмотри, знакомо ли тебе это созвездие?

Взгляд Заремы проследил за движением его руки. Белун указывал на звездное полукружье в середине карты. Семь звезд разной величины и яркости словно стремились сойтись в едином хороводе.

– Это Пояс Перуна, – пояснил Белун. – Запомни его изображение. А сейчас я хочу показать тебе, как он выглядит в действительности. Такая ясная ночь, как ныне, должна нам благоприятствовать.

Он сделал Зареме знак следовать за ним. Она повиновалась. Хрустальный Шар остался лежать на огромном столе, продолжая вздрагивать неяркими зеленоватыми вспышками.

Миновав несколько длинных коридоров, которыми Зареме еще не доводилось проходить, хотя в Белом Замке она была далеко не редкой гостьей, чародеи начали подниматься вверх по крутым ступеням винтовой лестницы. Белун двигался быстро, и Зарема, поспешая за ним, даже слегка запыхалась. «Силу теряет он! – усмехнулась она про себя. – Да он любому юноше не уступит!»

– Это Звездная башня, – сказал, обернувшись, Белун. – Она высока, но мы уже почти у цели.

Вскоре они уже стояли на подкупольной площадке Звездной башни. Белун нажал на рычаг в стене, заработал скрытый механизм, и купол башни раздвинулся, открывая глазу бездонное небо, усыпанное мириадами звезд. Зарема почувствовала, как ледяной воздух защипал лицо и руки. Но Белун словно не ощущал холода, взволнованный торжественным величием вечности. Постояв некоторое время молча, он вскинул руку и воскликнул:

– Вот он, Пояс Перуна!

Присмотревшись, Зарема увидела созвездие. Оно было точно таким, каким изобразила его Звездная карта. Вернее, почти таким. Некоторое отличие все же существовало. Зарема предельно сосредоточилась – и обнаружила разницу. Звезд в сверкающем полукружье было не семь, а шесть. Она с недоумением посмотрела на Белуна.

Чародей кивнул, подтверждая, что Зарема не ошиблась.

– Каждую ночь я поднимаюсь сюда, но потерянная звезда не возвращается, – произнес он с печальным вздохом. – И это подтверждает мои… нет-нет, я вовсе не ропщу на богов. Это подтверждает мои грустные соображения о нарушении божественной гармонии.

Зарема забыла о пронзительном зимнем холоде.

– Ты сказал – каждую ночь? И… как долго?

– Уже двенадцать лет…

3. Отрава

Молодой русый парень ударил пальцами по струнам, и хор песельников дружно грянул, перекрывая общий гул и звяканье посуды:

 
Как у Владигора, князя Синегорского,
Было столованьице да почесный пир.
А уж гости-то съезжались один к одному,
Богатырь к богатырю, витязь к витязю,
Всяк своей известен отвагою,
Всяк своею славен премудростью…
 

Гости слушали с удовольствием, кивая и поглаживая бороды. Каждому думалось, что это и про него тоже поется в величальной песне. Последнее слово еще не отзвучало, когда кто-то выкрикнул восторженным голосом:

– Слава Владигору, достойнейшему князю Синегорья!

Над столами вскинулись чаши и братины, но тут сам князь встал со своего места и поднял руку. Шум стих.

– Братья, друзья мои! – сказал Владигор, окидывая взглядом пиршество. – Я горд и тронут вашим вниманием. Но собрались мы здесь не для того, чтобы славить Владигора. Каждый из вас достоин отдельной здравицы и почетного пира, и если б нам вздумалось воздать хвалу всем сидящим здесь, мы бы и через год не встали из-за столов.

– А кто же мешает? – выкрикнул озорной голос, утонувший в общем хохоте.

«И Филька тут!» – догадался Владигор и, переждав смех, продолжил:

– Четверть столетия миновало с тех пор, как был заключен союз Братских Княжеств – Ладанеи, Венедии, Ильмера и Синегорья. О союзе этом еще прадед и дед мой радели, дабы встали княжества наши единой могучей державой от Кельтики до Рифейских гор, от Таврийского моря до моря Борейского, дабы никакой враг не посмел посягнуть на покой народов наших, по языку и крови друг с другом родственных. И сбылось! Жалею, что не дожил до сего дня отец мой Светозор… – Владигор смолк на миг, и все также склонили головы, отдавая молчанием дань памяти прославленному князю. – Но вы, Дометий Ильмерский, Изот Венедский и Калин Ладанейский, кровью своей скрепившие договор с отцом, вы, слава Перуну, здравствуете. Слава вам, достойнейшие князья! Слава нашему союзу Братских Княжеств на все времена!

– Слава! – загремели голоса со всех сторон, и слуги забегали, наполняя медами, пивом и винами таврийскими опустевшие чаши, братины и кубки.

– Хорошо сказал, сынок, – произнес, утерев бороду, Дометий. Самый почетный по летам своим, он сидел по правую руку от Владигора. – Светозор мог бы гордиться тобой. А уж каким он был охотником, до сих пор помню. Раз ехали мы с ним Сорочьей тропой, вдруг кусты зашевелились. Никак медведь, думаю?.. – И старик в который раз начал рассказывать историю, которую Владигор с детства еще успел выучить наизусть, но, не желая огорчать Дометия, слушал ее с почтительной покорностью.

Изот и Калин сидели за разными столами напротив друг друга. За все эти годы они так и не смогли перебороть взаимную неприязнь, хотя внешне ничем ее не выказывали. Владигор недоумевал, какая черная кошка пробежала меж ними, и надеялся, что, может быть, дружеский пир сблизит наконец венедского и ладанейского князей.

По левую руку от него сидела сестра Любава, оживленно беседующая с дочерью Дометия Баженой, которая и была, по сути дела, правительницей Ильмера, прекрасно справляясь с княжескими делами престарелого отца. Она по-прежнему ни с кем не была связана брачными узами, отвергая притязания многочисленных женихов, и ничуть не тяготилась своим девичеством. Так что Филька, намекая на сватовство Бажены и Владигора, выдавал желаемое им за действительное. Да и Любава вовсе не намеревалась во что бы то ни стало оженить брата, как Филька представил это Белуну. И если бы старому чародею был досуг вникать в чужие сердечные дела, он бы непременно отшлепал своего помощника за вранье.

В одном, впрочем, Филька был прав. Владигор не забыл Ольгу и пытался найти ее все эти годы. Но отчаянная красавица скоморошка как в воду канула. Двенадцать лет миновало с того дня, как ушла она, не попрощавшись, не сказав, куда и зачем направилась, ничего не объяснив. Ушла, унося с собой их будущего ребенка. Любава пыталась объяснить ее поступок тем, что та не пожелала обременять Владигора браком с простолюдинкой. Он ведь князь потомственный, а она кто?.. Но и Любава была уверена, что Ольга вскоре объявится и что свадьба не за горами. Но вышло иначе.

Владигор поначалу места себе не находил, винил во всем свою нерешительность, потерял сон и аппетит. Но княжеские заботы все настойчивей отвлекали его от сердечных мук. Не подобает могущественному князю Синегорья раскисать на виду у всех, словно хлебный мякиш под дождем. С годами его страсть поутихла, уступив место глубоко спрятанной в душе печали по несбывшемуся счастью. Но может ли быть счастлив тот, кому выпал жребий властвовать над людьми? Задавая себе этот вопрос, Владигор порой завидовал обыкновенному землепашцу или пастуху, у которых жизнь проста и ясна. Он хорошо понимал простых людей, ибо сам жил среди них во времена своих первых скитаний. Народ чувствовал на себе его внимание и славил богов, подаривших Синегорью такого князя. И в самом деле, на редкость благополучные и спокойные времена настали в княжестве. За двенадцать лет не то что войн, ни одного разорительного набега со стороны Рифейских гор либо Этверской пустыни не предприняли воинственные кочевые племена. И это также связывали с мудрой политикой Владигора (Владигора Примирителя, как уже прозвали его в соседних княжествах), что, в общем-то, было близко к истине.

Он почти свыкся с тем, что никогда больше не увидит Ольгу и не озарится его судьба светом ее любви. Но что-то подсказывало ему, что она жива, и мысль о рожденном ею ребенке – дочери ли, сыне? – неотступно преследовала Владигора, настигая его в самые неподходящие моменты. Вот и сейчас он стал вдруг необыкновенно задумчив. Дометай приписал его состояние своему охотничьему рассказу и втайне был доволен. («Все-таки есть чему поучиться молодежи у нас, стариков».)

Между тем пир становился шумнее и оживленней. Слуги сбивали крышки с пивных бочонков, наполняли вином опустевшие кувшины. Гудочники заиграли веселую плясовую, однако время для плясок еще не настало, и Любава сделала знак к перемене блюд. Двери в просторную горницу отворились, пахнуло ароматным духом из недальней поварской, и прислужники из княжеской челяди понесли гусей на вертеле, заливных молочных поросят, вяленую зайчатину, солонину с чесноком и пряностями, ветчину, щучьи головы с хреном, вареных раков и множество еще всяких яств, при виде которых даже у самых сытых гостей аппетит пробудился с новой силой.

Вновь пошли здравицы в честь князей и воевод Братских Княжеств. Подняли чаши и за Фотия, старейшего воеводу, верного помощника Светозора, сохранившего верность ему даже после гибели Владигорова отца. Старый воин был растроган, глаза его увлажнились.

– Годы берут свое, – обратился он к Владигору. – Пора и мне на покой, князь. Коли объявится недруг, я первый встану на защиту Синегорья. А ныне молодой воевода тебе нужней меня. Его и искать не надо, вон он сидит. – Фотий указал на Ждана, просиявшего и тут же смутившегося своей радости.

– Раз ты сам попросил об этом, – сказал Владигор, – быть по сему!

Тут же были произнесены здравицы новоиспеченному воеводе Ждану. Всем известны были его честность, прямодушие и преданность Владигору, которому он в юности спас жизнь.

Ласковый взгляд Любавы заставил сердце Ждана забиться чаще. От сидевшего рядом с ним Фильки не ускользнул этот взгляд, и он быстро зашептал что-то молодому воеводе, заставив его окончательно смутиться и покраснеть.

Дометий, уже изрядно захмелевший, приосанился, готовясь произнести очередную здравицу и раздумывая, кто из присутствующих ее более достоин. Взор его неожиданно остановился на Грыме Отважном, предводителе лесного племени берендов. Не привыкший к праздничным церемониям, Грым долго отнекивался от приглашения Владигора почтить своим присутствием княжеский пир в Ладоре. И не приехал бы, если б Бажена не настояла, добавив, что и Любава просит о том же. Бажена сама подправила и кое-где перешила его наряд из звериных шкур. Это, впрочем, мало изменило облик вождя берендов. Огромный, на три головы выше всех на пиру, с косматой бородой, закрывающей даже щеки, Грым выглядел таким свирепым и диким, что слуги часто обносили его винами, страшась лишний раз приблизиться к лесному великану. Однако тот не чувствовал себя уязвленным: он никогда не пил ничего крепче родниковой воды.

Дометий, зная о привязанности Бажены к берендам и их вождю, всегда испытывал отцовскую ревность. Но теперь, размягченный вином и дружеской атмосферой празднества, он чувствовал симпатию и проявлял благосклонность ко всем без исключения.

– Грым Отважный! – воскликнул Дометий. – К тебе обращаюсь я. Будь славен твой род! Ильмер в безопасности, пока восточные рубежи его охраняют твои лесные богатыри. Винюсь, коль был я недостаточно почтителен к тебе. Отныне двери моего дома и днем и ночью для тебя открыты. – Он замолчал, решая, следует ли еще что-либо добавить к сказанному. Никто его не прерывал, все с почтением внимали ильмерскому князю. Дометий, покачнувшись, поднялся со своего места и неожиданно для себя обратился к князьям Венедии и Лада-неи: – А вы, Изот и Калин, доколе друг на друга будете дуться? Коль что меж вами было, забудьте и простите. А то глядите, дождетесь у меня, что разлюблю! – Он, словно гневаясь, топнул ногой, вновь покачнулся, и Владигор на всякий случай поддержал захмелевшего князя за локоть. Со стороны это выглядело забавно, кое-кто из молодых хмыкнул, а Изот с Калином, переглянувшись, невольно улыбнулись друг другу.

Возникшую неловкость исправил Грым. Он встал во весь свой огромный рост, ударил себя кулаком в грудь и пробасил:

– Мы не прощаем зла и не забываем добра. Словам твоим, князь Дометий, возрадуются беренды и жизнь положат за тебя и за дочь твою!

Все ждали, что он скажет что-то еще, но немногословный вождь берендов сел так же внезапно, как и встал. После некоторого молчания раздались крики с разных концов:

– За Грыма Отважного! За Изота Венедского! За Калина, князя Ладанеи!

Пир продолжался.

К Владигору приблизился айгурский посланник в лисьей шапке и длиннополом платье, перехваченном широким поясом золотого шитья. Он приложил ладони к груди и низко поклонился:

– Живи вечно, князь! Верховный вождь айгуров, великий Рум, чье имя славится от Рифейских гор до пределов Востока, гордым танцем приветствует тебя!

По столам пробежал удивленный шепот:

– Ишь, не злато-серебро преподносит, не меч с саблею – танец дарит!..

Владигор благожелательно кивнул посланнику и хотел спросить, чего ж сам вождь айгуров на пир не пожаловал. Но тот уже отвернулся и трижды хлопнул в ладоши. Тотчас несколько бубнов начали выбивать ритм воинственной пляски. На середину пиршественного зала выбежали айгурские воины и, притоптывая, высоко вскидывая колени, закружились в хороводе. В образованный ими круг вступил главный танцор. Надвинутая на глаза лохматая шапка сужалась спереди и заканчивалась хищным клювом. На плечах была накидка с широкими длинными рукавами, украшенная вороньими перьями. Птица-танцор сгорбилась и начала подпрыгивать, вглядываясь поочередно в лица кружившихся в хороводе, словно выбирая себе жертву. Широкие рукава плавно поднимались и опускались, и казалось, танцор действительно вот-вот взлетит.

Филька вдруг крепко стиснул локоть Ждана:

– Я ее видел!

– Кого? – не понял тот.

– Птицу эту. В Этверской пустыне. Только она была… двуглавой…

– Таврийское вино следует водой разбавлять, – усмехнулся Ждан, освобождая локоть, – а ты его как воду хлестал. Еще не то привидится, немудрено.

Филька надулся и закусил губу.

Пританцовывающая птица меж тем выбрала себе жертву – воина в желтом плаще, который остановился и словно завороженный ждал свой участи. Бубны забили быстрее. Птица подпрыгнула, из-под черных перьев вылетел кривой нож и вонзился в грудь воина.

Бубны смолкли. Все с ужасом ахнули, вскакивая с мест. Воин стоял, глядя на мелко дрожащую костяную рукоять у себя в груди. Затем сорвал с себя оранжевый плащ, под которым оказался деревянный щит. Вздох облегчения пронесся по столам. Айгуры захохотали и выбежали из зала. Посланник, довольный произведенным эффектом, еще раз низко поклонился Владигору и последовал за ними.

– Ну и танец! – проговорил Дометий, вытирая лоб рукавом. – Не по мне такие зрелища.

Перед их столом возник прислужник с кувшином, собираясь наполнить вином пустой кубок Владигора.

– Ну-ка, сюда налей, – протянул ему Дометий свою чашу.

Рука слуги дрогнула, но он повиновался. Что-то в его лице насторожило Владигора, слуга был ему незнаком. «Из новых, что ли?» – успел подумать он, когда услышал хрип Дометия. Старик, держа правой рукой наполовину опорожненную чашу, левой схватился за горло.

– Не пей… Отрава… – выдавил из себя Дометий и повалился набок. Бажена закричала.

В тот же момент Грым в невероятном прыжке настиг убегающего прислужника и повалил его на пол. Кувшин разбился, отравленное вино красной лужей растеклось по полу.

– Осторожно! – крикнул Владигор. – Не дай ему умереть!

Но было уже поздно. Убийца, подмятый под себя великаном Грымом, лизал языком, будто пес, ядовитую лужу. Спустя мгновение глаза его закатились и он стукнулся об пол мертвым лбом. И долго еще никто не смел нарушить наступившую гнетущую тишину.