Текст книги "1904. Год Синего Дракона (СИ)"

Автор книги: Сергей Курган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

После череды рукопожатий и обмена приветствиями между двумя группами людей, Илья с Хилковым отошли чуть в сторону, при этом Илья жестом поманил к себе Вервольфа. Чему Сергей был только рад. Пообщаться с человеком, которого по итогам "их" войны японцы считали более опасным врагом, чем Куропаткина, – о таком он мог только мечтать.

– ...как добрались к нам, господин советник. Всё ли хорошо было в дороге? – голос Хилкова звучал отчетливо, несмотря на шум оживленной станции.

– Путешествие от Петербурга до Байкала было замечательным, Михаил Иванович! Спасибо за это Вам и Вашим подчиненным. Надеюсь, Вы не будете против, если к нашему разговору присоединится советник Вервольф – начальник моего штаба?

– Конечно, Илья Сергеевич! Разве я могу быть против разговора с советником Его Императорского Величества? – Хилков улыбнулся.

– Благодарю, Михаил Иванович! – Вервольф кивнул головой в легком поклоне.

– Итак, Илья Сергеевич, вынужден Вас несколько разочаровать, ледовая дорога пока что не достроена, – Хилков развел руками, словно извиняясь, – мы гнали изо всех сил, но...

– Трещины во льду? – поинтересовался Вервольф.

– Да, господин советник, совершенно верно. Трещины периодически возникают. Причем – совершенно неожиданно. Пока мы нашли приемлемое решение – потеряли насколько дней. Но, смею Вас заверить, через два дня начнем перекатывать вагоны по дороге.

– К сожалению, у нас нет этих двух дней, Михаил Иванович! – с лёгкими нотками грусти в голосе произнес Илья, – Для нас каждый потерянный в пути день – смерти подобен.

– Да, я понимаю, Илья Сергеевич! В телеграмме Его Величества приказано не задерживать Вас ни минуты. Поэтому, мы тут уже всё подготовили к переезду через Байкал по гужевой переправе. А у станции Танхой Вас уже ждёт специально выделенный поезд. Так что – загружайте багаж в сани, и – в путь!

Илья поспешил к остальным советникам, Сергей же, чей нехитрый багаж уже был давно собран, остался с Хилковым.

К станции как раз подкатил очередной воинский эшелон, и из его теплушек высыпали на заснеженную землю стрелки очередного батальона, направляющегося в Маньчжурию. А чуть поодаль. У пришвартованного ледокола "Ангара" зоркий взгляд Вервольфа заметил группку гражданских, в основном женщин. Некоторые с детьми. Эти-то уж явно не на войну собрались Скорее – от неё. Но почему тогда они тут, на станции, а не в поезде, идущем в Иркутск. Хотя именно пассажирского состава на станции как раз и не наблюдалось..

– Михаил Иванович, позвольте полюбопытствовать?

– Да, Конечно, господин советник. Чем могу помочь?

– Да я тут приметил странную группу гражданских у ледокола "Ангара".

Хилков, конечно, удивился тому, что явно впервые попавший на Байкальскую переправу советник так неплохо ориентируется в здешних ледоколах, но виду никакого, естественно, не подал.

– Это в основном жены офицеров и прочего служивого люду Манчжурской армии и гарнизона Порт-Артура. После той аварии, что произошла недавно, – Хилков на секунду замолчал, было видно, что ему неприятно вспоминать этот инцидент, – Вы, наверное видели её следы, когда ехали сюда из Иркутска?

– Да, господин министр, видел. Паровоз и то, что осталось от вагонов всё ещё лежит в сугробе вдоль пути.

– Вот-вот! Из-за этой самой аварии мы получили досадную и довольно длительную задержку в движении поездов. А пассажиры всё прибывали по льду с того берега озера. В итоге женщин с детьми пришлось временно разместить на "Ангаре" и в вагонах моего служебного поезда – там хоть условия для обитания более-менее пристойные. Большую часть из них мы уже отправили по назначению идущими в Иркутск и далее поездами, но на сегодняшнее утро осталось ещё коло трёх десятков. Не отправлять же их в теплушках?

– Нет-нет, Михаил Иванович! Конечно же нет, – Вервольф задумался на секунду, – Но вот нашим поездом – тем, что мы прибыли сюда – почему бы и нет? Всё равно ведь пойдет обратно пустым. А места там хватит вполне на всех.

– Я уже и сам думал об этом. Если Вы находите подобное решение уместным...

– Конечно, уместным! Это же дети. Женщины. Наши. Русские. Разве может быть что-то неуместное в том, чтобы помочь им выбраться из той ситуации, в которую они попали?

– Нет, конечно, – Хилков помолчал в раздумье несколько секунд,– Я думаю, что это вполне приемлемо.

– Замечательно. Пусть путешествие в комфорте станет для них компенсацией за те неудобства, что они испытали тут, на берегу Байкала.

Министр улыбнулся.

– Вот и ладно. Сейчас я, с Вашего позволения, дам некоторые указания начальнику поезда.

– Конечно-конечно, Михаил Иванович! Это ведь Ваша вотчина – Вам здесь и распоряжаться!

Пока Хилков разговаривал с Всеволодом Серафимовичем, к стоящему чуть в стороне Вервольфу подошел улыбающийся Илья, уже собравший всех парней с багажом у вагона.

– Что это вы тут без меня решаете?

– Да вот, Илья, продал я наш поезд. Недорого.

– Не понял. Объяснишь?

Через минуту, выслушав вкратце всю незатейливую историю, Илья, уже с серьезным лицом только кивнул:

– Молоток! Всё правильно сделал!

– А как иначе. "Дед говорит – делай добро – бросай его в воду!" – и при этих словах они оба улыбнулись.

Тепло попрощавшись с Всеволодом Серафимовичем, советники "дружною толпою" двинулись туда, откуда доносилось лошадиное ржание да гул сотен людских голосов – на берег замерзшего озера.

Глядя на удаляющиеся спины советников, начальник поезда широко перекрестил их и тихо произнёс:

– Помогай Вам Господь!

И смахнул скупую слезу. Да не! То просто мороз сибирский!

Переправа, а точнее – то место, где она начиналась – гудела, как растревоженный улей. Кто-то занимал места в санях – «скорых» тройках или обычных кошевах с одной лошадью, кто-то из переправлявших грузился на подводы. Тут же офицеры строили колоны солдат для пешего перехода через озеро. Рядом грузились на подводы и сани полковые обозы, впрягались в передки, орудийные лафеты и полевые кухни лошади. Отдельной от остального люда группой стояли почтальоны с охраной у тюков с корреспонденцией, ожидая транспорта для переправы. А по сверкающей в лучах зимнего солнца равнине замерзшего озера до самого горизонта черным пунктиром протянулась вереница путников – переправа была в самом разгаре. Тут же, совсем рядом, был устроен спуск железнодорожного полотна и параллельно гужевой трассе, чуть в стороне от неё, по льду пролегла прямая стрела ветки железной дороги. От берега – и до самого горизонта...

Через несколько минут они разместились в санях-кошёвах, заботливо выстеленных коврами. В каждые сани село по два-три человека так, чтобы разместиться довольно комфортно, по крайней мере – не стесняя друг друга. Вервольф внимательно рассматривал транспорт, поданный подрядчиком Кузнецом, обеспечивавшим гужевые перевозки по льду Байкала в эту зиму. И, судя по увиденному, подрядчик выделил, по требованию министра, лучшие санные экипажи из тех, что имел. Сани были удобными, добротно сработанными. Такими солдат да рабочий люд перевозить не станут. Только пассажиров первого класса поездов-экспрессов да высокопоставленных чиновников. Каждая кошёвка была запряжена тройкой крепких бурятских лошадей.

Ямщик щелкнул вожжами и окрикнул гнедую тройку:

– Но, родимые! Пошли!

И сани с лёгким рывком тронулись с места. Следом за ними двинулась в путь и остальная вереница троек с советниками и некоторыми лицами из свиты Хилкова. Низкорослые, но крепкие и мохнатые лошадки несли сани по льду замерзшего озера с поразительной легкостью. Скорость, на глаз, составляла верст пятнадцать в час. Вервольф внимательно осматривался по сторонам, пытаясь заметить и запомнить всё в деталях. Движение на гужевой переправе было организовано с толком – встречные потоки грузов и людей не пересекались – поток пассажиров и грузов с запада на восток шел по одной трассе, с востока на запад – по другой, проходящей параллельно в сотне шагов о первой. На самих трассах движение тоже не было хаотичным, а придерживалось строгого порядка. Пешие колонны солдат шли по крайней правой части дороги. Причем за каждой колонной двигались подводы, перевозившие нехитрый солдатский скарб, а иногда и весь обоз части вместе с полевыми кухнями, а также две-три пустых телеги. Как объяснил Хилков – для обессиливших, если таковые появятся на переходе по льду. Левее, обгоняя пешие колонны войск, двигались пассажиры на подводах и в одноконных кошевах. Но таких сегодня было немного. Ну а самые состоятельные пассажиры неслись в скорых тройках. Вот так же, как и весь "советный караван", мчавшийся сейчас вдоль левой бровки ледовой трассы, что прошла по бескрайней глади застывшего в зимней спячке Байкала, соединив хрупким полупрозрачным мостом два берега моря-озера. Сорок две версты ледовой дороги.

Не прошло и получаса, как прямо на льду озера между двумя ледовыми дорогами показалось деревянное строение. Над невысокой двускатной заснеженной крышей струился дымок из приземистого дымаря.

"Неужели станция "Середина"?" – мелькнуло в голове у Сергея, но он тут же отбросил эту мысль. Не может такого быть. До "Середины" от берега больше двадцати верст. А они проехали верст пять-шесть, не более того. Значит, на переправе были ещё какие-то постройки на льду, о которых он не знал? Интересно... Что ж, самое время в очередной раз удовлетворить любопытство. Тем более, что Михаил Иванович, судя по его настроению, был совсем не против. Скорее даже наоборот – очевидно, ему импонировало то, с каким любопытством Илья и Сергей вникали в тонкости переправы, да и вообще в организацию работы Великого Сибирского пути.

– Этот барак – промежуточный путь обогрева. В основном в нём останавливаются пешие путники. Служивый люд. А те, что едут гужевым транспортом, обычно греются уже на "Середине", пока лошади отдыхают.

– И долго длится эта остановка, Михаил Иванович?

– Обычно около часа. Этого вполне достаточно.

Правее ледовой трассы шла железнодорожная колея. Хоть она и проходила на некотором отдалении, но хорошо просматривалась с гужевой дороги. Ещё у начала переправы, возле того места, где рельсы спускались с берега на лёд, Вервольф обратил внимание, что рельсовый путь укладывался не на обычные шпалы, а на длинные деревянные пластины – в две-три сажени каждая. Вполне логичное решение – более равномерно распределить нагрузку от вагона на лед. Теперь же Сергей обратил внимание, что в некоторых местах под рельсовым путём были устроены своеобразные клетки из положенных крест-накрест длинных пластин и брусьев.

– Это места перехода пути через трещины во льду, господин Советник! – получил он ответ Хилкова, – Самое неприятное в том, что возникают они совершенно внезапно. Когда первый раз лед треснул под колеёй – то один рельс порвало прямо "по живому", а на втором – все болты стыка срезало – чуть людей не поубивало разлетающимся железом. Поначалу мы думали, что это из-за землетрясений, но теперь наши специалисты всё больше склоняются к мысли, что эти трещины возникают из-за перепадов температуры.

– И что Вы придумали против трещин, Михаил Иванович? – спросил Илья.

– Да вот такую конструкцию и придумали – "клетка" из лежащих друг на друге крест-накрест пластин, причем колея со шпалами с ними не связана и может скользить по ним при расхождении или сжатии трещины. И стык в этом месте не сбалчиваем наглухо.

– Чтобы мог "дышать" при подвижке льда?

– Совершенно верно, Илья Сергеевич!

– Разумно придумано!

– Да. Вроде бы просто – но работает. Приходится, конечно, рихтовать иногда дорогу в этих местах. Но рельсы не рвет.

Чуть дальше они нагнали платформу, груженую рельсами, которую тянула по железке пара лошадок. Чуть впереди неё, в сотне-другой шагов такая же запряженная парой лошадей двухосная платформа везла деревянные пластины.

Сани мчались вперед, обгоняя марширующие ротные колонны, батальонные обозы да гражданских пассажиров на подводах.

Вот уже остался позади второй барак для обогрева путников, возле которого строилась в колонну отдохнувшая и обогревшаяся рота. Вервольф невольно оглянулся назад, глядя, как стрелки формируют колонну "по четыре". Западный берег Байкала уже с трудом просматривался в легкой дымке у них за спиной. Ещё через шесть верст миновали третий барак. Маленький кортеж из саней мчался по бескрайней ледяной пустыне, сверкавшей на солнце тысячами искр. Погода сегодня выдалась просто чудная – ни ветра, ни облачка в высоком, ярко-голубом сибирском небе. Полтора часа в дороге пролетели почти незаметно – столько было вокруг нового и необычного. Да и Михаил Иванович оказался очень интересным собеседником. Начинавший свою карьеру с простого рабочего на строительстве дорог в Америке, затем – в качестве слесаря на паровозном заводе в Англии, князь Хилков был опытнейшим профессионалом железнодорожного дела. Он в совершенстве знал всё, что касается пути и подвижного состава. Будучи человеком высшего общества, он, тем не менее, постоянно уделял внимание простым людям, их нуждам и потребностям. Насколько мог, пытался улучшить условия быта на строящейся Транссибирской магистрали. Был прекрасным управленцем и министром, и при этом не боялся трудностей, постоянно выезжая в наиболее проблемные точки Транссиба, лично на месте решая возникшие проблемы. Это при нем протяжённость железных дорог Империи увеличилась почти вдвое – с тридцати пяти тысяч верст до шестидесяти, а количество грузов, перевозимых по стальным магистралям, удвоилось. Темпов строительства, достигнутых при Хилкове, не смог "потянуть" даже Советский Союз – две с половиной тысячи верст пути ежегодно в России не строили более никогда...

И вот впереди показалась целая группа деревянных строений, возведенных между двух ледовых дорог. Не один, не два, а целых девять временных деревянных домиков расположились на льду самого глубокого в мире озера. Тут были и бараки кухней для обогрева солдат и офицеров, и буфет с раздельными залами для пассажиров первого– второго и третьего класса. И отдельное здание с кухней для агентов железной дороги. Седой дымок клубился над невысокими, почти плоскими крышами домиков, обильно покрытых сверкающим снегом. Особого оживления пока заметно не было – да оно и не мудрено – по дороге сюда они обогнали большую часть путников, преодолевавших первую половину пути через озеро. Только несколько саней-троек стояли недалеко от центрального дома с надписью "Станц¬я Середина" да небольшая группа офицеров курила у входа в офицерский барак – очевидно, это их лошади сейчас отдыхали в расположенном рядом стойле, иногда перекликаясь оттуда с лошадьми из санных упряжек.

Пока большинство советников обогревались да перекусывали в буфете, Хилков, после недолгого чаепития, устроил Илье, Сергею и ещё нескольким их товарищам маленькую экскурсию по "станции". Ему было чем гордиться – для временного сооружения станция получилась даже очень неплохой. По крайней мере – свою роль она вполне выполняла, обеспечивая отдых и обогрев на нелегком пути через замерзшее озеро, а в случае ухудшения погоды – то и надежную защиту от стихии. Обошлась вся эта красота, правда, не очень дешево – в пятнадцать тысяч рублей, но... Другого варианта пока не было – Кругобайкальская дорога, строительство которой Михаил Иванович гнал изо всех сил, пока что была ещё очень далека от завершения, дай Бог, чтобы к концу лета закончить (в той, бывшей когда-то реальной для Вервольфа и остальных Советников истории, Хилков забьет последний, "золотой" костыль и соединит Кругобайкалку только тринадцатого сентября 1904 года).

Так, совсем незаметно, пролетел час, отведенный на отдых лошадей и обогрев путников, и Советники вновь засобирались в путь. За это время "Середина" заметно оживилась – прибыли многие пассажиры, переправлявшиеся на санях и подводах, подошли две первых колонны стрелков – те, что вышли на лед озера рано утром, ещё до приезда Ильи сотоварищи на станцию "Байкал".

Стрелки размещались на отдых и обед, и многие из них, пользуясь выдавшейся хорошей погодой, располагались группками рядом с ведрами парящей на морозце горячей пищи прямо на льду. Другие же, очевидно, решив немного обогреться, спешили в тепло бараков.

Через несколько минут небольшой караван советников вновь тронулся в путь, оставляя позади наполняющуюся людским гомоном станцию "Середина". Отдохнувшие крепкие бурятские лошадки вновь несли сани по ледовой дороге на восток, к уже показавшемуся над горизонтом восточному берегу озера. Слева мелькали телеграфные столбы, связавшие тонкими нитями проводов всю ледовую трассу в единый, целый организм. Справа струилась стальной лентой незаконченная ледовая железная дорога. А далеко впереди, в том месте, где полупрозрачные, словно нарисованные акварелью, берега Байкала соединялись с сверкающей гладью ледового панциря, появились сперва очень размытые, но постепенно начавшие приобретать четкость очертания какого-то темного пятна. Вот уже пятно распалось на отдельные точки – где побольше, где – поменьше. Вот уже эти самые точки начали приобретать собственные очертания – где очертания груженых платформ застывших на пути, где – лошадей, саней и подвод, а где – людей торопливо снующих у того места, где оканчивалась стальная магистраль.

Санный караван свернул с проторенного пути вправо, к тому месту, где строилась железная дорога. И, пока Хилков с железнодорожниками деловито ходил по стройке, то приглядываясь к качеству работ, то давая дельные советы, Вервольф молча созерцал процесс творения, опершись левым локтем на сани. Как гласит народная мудрость: "В мире есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно долго – горящий огонь, текущая вода и то, как работают другие". Здесь же хотелось не просто смотреть. Здесь впору было залюбоваться – работа не просто шла очень споро. Она кипела. И вся эта людская масса работала четко и без сбоев, как точно отлаженный часовой механизм. Каждый знал свою работу и выполнял её быстро и четко. Вот одну за одной на лед укладывают пластины. Вот по ним другие раскладывают подкладки. И уже третья группа тянет рельсы, чтобы уложить их на только что сооруженное основание. Стыковка, пришивка первого рельса к пластинам-шпалам, проверка оси пути, правка, измерение ширины колеи шаблоном, снова правка, пришивка к шпалам второго рельса – в разбежку, через несколько шпал, по шаблону, и – окончательная пришивка рельс к шпалам. Стихает стук тяжелых костыльных молотков со своеобразным, длинным двусторонним бойком, и вот ледовая дорога стала ещё на одно звено длиннее. А первая группа рабочих к тому времени уже выложила по льду пластинами "постель" для очередной пары рельсов. Цикл повторяется...

А далеко на востоке темнело ещё одно пятно – точно такая же группа людей тянула стальные ниточки рельсов навстречу – с востока на запад...

Менее чем через полтора часа низкорослые, но крепкие бурятские лошадки уже вытаскивали сани на восточный берег Байкала. На невысоком берегу озера была выстроена станция и порт Танхой – деревянный причал с такой же "вилкой"-пристанью для ледокола-парома, как и на станции Байкал, множество путей, стрелок и семафоров, одноэтажное здание станции, а над всем этим – высокая и мощная восьмигранная водонапорная башня. Нижний её ярус был сложен из тесанных каменных блоков, а верхний – из лиственницы и обшит листовым железом. Питалась она по водопроводу от реки Осиновка.

На втором пути уже стоял под парами небольшой пассажирский поезд, которому предстояло стать на ближайшие дни их домом. Но, как истинный радушный хозяин, Михаил Иванович, не мог отпустить своих гостей без праздничного угощенья. И, чтобы не занимать и без того небольшое помещение буфета на станции, да и не привлекать излишнее внимание к особам советников, праздничный обед был устроен прямо в вагоне-столовой. И зазвучали тосты – за здравие Его Императорского Величества, за Хилкова, за Родину и за железнодорожников, за успехи в делах ратных и делах строительных...

И, уже пред прощанием, состоялся небольшой разговор между Вервольфом и Хилковым на предмет возможности перевозки по льду особого груза весом, не много, ни мало, в одну тысячу восемьсот пудов. Михаилу Ивановичу и его инженерам было о чем задуматься, особенно после того, как на своё заявление, что это не сложно, ибо они собираются перевозить по льду паровозы весом в полтора раза более, вдруг получили от Сергея ответ, что с паровозами так просто всё не получится и их придется делить на три части – тендер, котел и ходовая часть, иначе лед под рельсами будет трещать и прогибаться. Так что было над чем задуматься...

В четвертом часу, шипя паром, паровоз бодро потащил за собой вагоны особого скорого поезда. На восток...

Разгоряченные поездкой по льду озера и ещё более – хорошим застольем, советники довольно эмоционально обменивались впечатлениями от прожитого дня. Причем иногда – весьма эмоционально. Вервольф слушал всё это "в пол-уха", зарывшись в свою рабочую тетрадь и делая в ней очередные пометки.

– А Хилков-то ничего! Бодренький такой мужик, хоть уже лет под шестьдесят, наверное, будет! – донёсся до слуха советника голос Гарика.

– Вообще-то, в этом году ему уже семьдесят стукнет – негромко пробормотал Вервольф, не отрывая взгляд от тетрадного листа, по которому грифель карандаша рисовал линию очередного чертежа.

– Сколько-сколько? – Игорь даже приоткрыл от удивления рот.

– Да ну нафиг, Серег! Ты ничего не путаешь? Да не может быть! – завторили Игорю остальные попаданцы.

Сергей оторвался от своей тетради:

– Сколько, да сколько? – проворчал он с нарочно недовольным видом, демонстративно передразнивая товарищей, – Говорю же – семьдесят. Это почти как шестьдесят, только на десять больше.

Тут уже он не выдержал и заулыбался.

– Ничего себе! А бегает, как молодой! – произнёс кто-то из обалдевшей группы.

– Я сам, когда читал о нём, поначалу не верил, что в его годы можно вот так, но потом, когда познакомился с его биографией поближе, то понял, что это – человек попросту неуёмной энергии. Он ведь мог, несмотря на все свои титулы и регалии, запросто сесть в кабину паровоза на трудном участке пути и показать машинисту "мастер-класс", как у нас выражались... Ну а сегодня... Да вы ж сами всё видели!

– Да! Даёт министр!... – послышались восторженные отклики, которые, впрочем, вскоре сменились не менее восторженными отзывами о путешествии в тройках по замерзшему озеру. Уже практически не слушая их, Сергей вновь вернулся к отложенной тетради...

* * *

Поезд мчался по самому берегу реки Селенга. Вечерело, и заходящее солнце багрянцем окрасило зимнее небо, а под ним – горы, сопки, верхушки таёжных великанов. Даже заснеженный лед реки приобрёл кроваво-красный оттенок и искрился в лучах заката тысячами искр всевозможных огненных оттенков – от золотисто-оранжевого до рубинового.

Вервольф в одиночестве стоял у окна вагона и сквозь слегка заиндевевшее стекло смотрел на эту прекрасную картину зимнего вечера, достойную кисти великих художников. Но не восхитительная красота увиденного владела сейчас его мыслями. Огненный закат напомнил ему совсем о другом...О том, что хотелось забыть. О том, во что его сознание упорно отказывалось верить.

Погруженный в свои невеселые думы, он не услышал, как по коридору вагона к нему приблизилась тёмная фигура весьма внушительных габаритов.

– Любуешься закатом, Волчара? – бас Капера прозвучал совсем негромко, но от неожиданности Сергей невольно вздрогнул.

– Любуюсь... Закатом... – отрешенный взгляд Вольфа был всё так же устремлён куда-то вдаль, и Каперу показалось, что намного дальше, нежели диск торопящегося укрыться за горизонтом солнца.

– Что-то случилось, Серёг?

Вольф лишь молча покачал головой.

– Да не, я же вижу, дружище, что не так что-то

– Да нет, Володь, Всё нормально... Нормально,– и, уже после небольшой паузы, – В тот день у нас был почти такой же закат...

Минуту они стояли молча, затем Капер тихо произнес:

– А у нас в тот вечер почти всё небо было багряным, а потом...

Вервольф услышал, как хрустнули сжатые до боли кулаки, когда перед мысленным взором Капера предстала картина страшной огненной волны, выжигающей всё на своём пути...

– Блин, Серег, я ж просил не вспоминать об этом! – и Капер, такой могучий и несокрушимый, вдруг уткнулся лбом в стекло окна.

– Прости, друг! Но не думать об этом не получается... Тем более – не помнить...

Поезд вдруг начал заметно замедлять свой бег, затем вагон пару раз качнуло на стрелках, и мимо окон замелькали аккуратные домики, выстроившиеся в шеренги прямых улиц небольшого городка. На центральной площади – небольшая церковь, в золоте куполов которой отражалось багряное солнце. А над входом здания станции висел прямоугольник вывески, на котором русским по белому было начертано "Верхнеудинскъ".

Капер положил свою лапищу Сергею на плечо:

– Пойдем, дружище, прогуляемся немного, а то совсем грусть-тоска одолеет!

– Пойдем, подышим свежим морозцем!

Вервольф оказался прав – в тот вечер будущий Улан-Удэ встречал своих гостей не только удивительной красоты закатом, но и довольно крепким морозом...

* * *

На следующий день ничего примечательного не произошло – поезд мчался по забайкальской тайге среди красных утёсов, желтых песчаных осыпей и серых скал, покрытых тёмно-зелеными волнами хвойного леса, присыпанного снегом изумительной чистоты.

За весь день было только несколько мест, выпадавших из общей картины таёжного края, сурового в своей первозданной дикой красоте – станция "Петровский завод" с небольшим посёлком и церковью с могилами декабристов, да тоннели – под мысом Шотхоте на реке Хилок и на перевале через Яблоновый хребет. На гранитном въездном портале последнего красовалась монументальная надпись: "Къ Великому океану".

Ранним утром следующего дня, оставив за спиной пройденную в ночном мраке Читу, прибыли на станцию Карымскую, чуть позже поезд подошел к станции, носившей весьма характерное название – Китайский разъезд. Здесь Транссиб разделялся – одна ветка уходила налево, по берегу Шилки до самого Сретенска, вторая – Кайдаловская – направо, в Манчжурию. После недолгой стоянки поезд направился вправо. Впереди их ждал Китай. Вид из окна изменился – насколько хватало глаз вдоль дороги тянулись совершенно безлесные холмы, вершины которых были покрыты пожухлой прошлогодней травой да кое-где присыпаны снегом – сильные ветры сдували снег с открытых мест и сейчас он лежал, в основном, в долинах меж этими угрюмыми сопками. Станции на этой ветке были небольшие, иные – совсем крохотные. На одной из более крупных станций – Оловянной, местные скотоводы – буряты продавали своих мохнатых и низкорослых, но крепких и выносливых лошадок.

И вот, уже в лучах вечернего солнца показалась крупная станция с весьма красноречивым названием – "Маньчжурия". Крупный кирпичный вокзал в стиле "модерн" с большими, двухъярусными окнами, склады, пакгаузы, мощная водонапорная башня, десяток станционных путей, депо, мастерские... Всё это не только было хорошим подспорьем для быстрого развития молодого пристанционного посёлка, но и неоднозначно намекало на серьезность намерений Российской империи на севере Китая.

Всё следующее утро поезд карабкался всё выше и выше среди гор Большого Хингана. Причем, теперь от поезда в затянутое низкими темными облаками небо уходили сразу два столба дыма – поезд шел под двойной тягой – сзади его толкал второй паровоз, облегчая задачу головному локомотиву. Иногда налетала метель, и тогда за окнами всё скрывалось в белой мгле, видны были лишь ближайшие скалы и утёсы того склона горы, по которому и был проложен этот нелегкий путь.

Паровозы, пыхтя под тяжкой ношей, изо всех сил карабкаются вперед и вверх, и вот, на высоте более трёх тысяч футов над уровнем моря, дорога ныряет в разверстую пасть исполинского каменного змия – Хинганского тоннеля. Это настоящее чудо инженерной мысли, рукотворный памятник его создателям во главе с инженером Бочаровым. Три версты тоннеля в теле восточного отрога Большого Хингана облицованы камнем и скреплены цементом. Поезда уже идут через тоннель, хотя официально в эксплуатацию он ещё не сдан – не все работы окончены. Сейчас они почти не ведутся – стройка в буквальном смысле заморожена лютой зимней стужей, но скоро вновь застучат инструменты рабочих, вновь зашевелится, закопошится гигантский муравейник стройки.

И вот, миновав три версты мрака внутри горы, поезд вырывается на восточный склон хребта. Отсюда, с высоты восточного портала тоннеля, Вервольф любовался картиной гениального технического решения, найденного инженером Бочаровым – его знаменитой "петлёй" или "спиралью". Петля Бочарова – уникальное сооружение, позволявшее сделать спуск по крутым восточным склонам Хинганского хребта более плавным и безопасным. Дорога от тоннеля шла сначала по склону, а затем сворачивалась в петлю на насыпи высотой более 23 метров, которая, становилась постепенно всё ниже и ниже. Наконец, описав полный круг, дорога, через короткий тоннель в насыпи – каменную "Трубу" диаметром более 9 метров, "ныряла" сама под себя и шла уже дальше по долине среди гор. И вот их поезд пошел в низ, вот он закружил по спирали и, проскочив в "Трубу", пошел дальше – на восток.

А за окном мелькали красивые пейзажи зимних гор.

"Интересно было бы проехать здесь весной, когда всё будет цвести",– пронеслось в голове у Сергея. Он оторвался от окна и оглядел своих товарищей. Илья сидел сейчас с группой Скифа и о чём-то оживленно беседовал с Сергеем. Иван вместе со своими товарищами склонились над картой Японского моря, в очередной раз прорабатывая варианты крейсерской войны в исполнении кораблей Владивостокского отряда. "Скоро расстанемся", – пронеслось в голове у Вервольфа, – "Совсем скоро. До Харбина остались одни сутки пути".

Постепенно долина становилась всё шире, а горы вокруг неё – всё более низкими и пологими. То тут, то там встречались вдоль пути посёлки переселенцев с наскоро построенными избами.

Архитектура станций здесь существенно отличалась от сибирской. Все постройки были выполнены стилизованными под китайские – крыши из глазурованной черепицы, с загнутыми вверх углами, украшенные по коньку и фронтонам драконами, собаками, змеями. Тут же, рядом со станциями, располагались и посты пограничной стражи – просторные каменные казармы, обнесенные высокой каменной же либо кирпичной стеной-оградой с бойницами.

На следующий день Харбин встречал их ветром и пылью. Вообще, как заметил начальник поезда, пыль и ветер – обычное состояние этого города.

Харбин... Молодой, стремительно растущий русский город посреди китайской Манчжурии. Сердце и мозг всей Китайской Восточной железной дороги. Именно здесь, в огромном кирпичном здании, располагалось управление КВЖД, здесь была крупнейшая узловая станция дороги и большой, но при этом не лишенный своеобразного изящества, вокзал в стиле "модерн", было ещё несколько узкоспециализированных станций, мощные ремонтные мастерские, склады топлива, пристань для пароходов на реке Сунгари и самый длинный на всем протяжении Великого Сибирского пути мост – через эту же реку.