Текст книги "1904. Год Синего Дракона (СИ)"

Автор книги: Сергей Курган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Да, и пулемёты в дополнение к орудиям тоже очень не помешают!

– Только где ж их взять-то, пулемёты...

– Не переживайте, поручик. Пулемёты будут. Это уж, как пить дать! Что-что, а пулемёты я Вам обещаю!

Карселадзе в который уже раз за день пребывал в состоянии крайнего удивления.

И, если для Кондратенко и его штабных офицеров подобное внимание к мелочам и желание максимально вникнуть в ситуацию на месте стало уже немного привычным, хоть и периодически всё-ещё выбивало из накатанной годами рутинной колеи, до для поручика сегодняшний день стал просто днём удивительных откровений. И они продолжались...

– Раз мы уж в общих чертах определились с работами по укреплению этой позиции, то настало самое время подумать, как с неё отойти вовремя.

– Если в бухте Хэнд будут наши корабли – то по обратному от противника скату к берегу и, вдоль воды – к нашим основным силам у Наньшаня.

– Неплохой вариант! Но, есть ещё лучше, господин поручик! – и Вервольф хитро улыбнулся.

– И какой, позвольте полюбопытствовать?

– Начало – такое-же, как у Вас – по обратному склону, а если точнее – то по вот тем двум овражкам – к деревне Чандятен и дальше – мимо вон той одинокой фанзы на берегу – к береговому форту. Кстати, предлагаю направится туда.

Через пять минут копыта их лошадей уже подминали пожухлую траву склонов холма, спускаясь к руслу небольшой реки. Глядя на пролетающие редкие снежинки советник тихонько мурлыкал себе под нос:

'По снегу, летящему с неба,

Глубокому белому снегу,

В котором лежит моя грусть...'

А на юго-востоке, всё больше закрывая собой горизонт, трёхглавым драконом вырастала громада Безымянной высоты. Размерами она не уступала Наньшаню, только склоны были более крутыми. И на самой вершине одной из 'голов' этого дракона высилась старая китайская батарея...

Причем, поднявшись наверх, Сергей был приятно удивлён её сохранностью. Пожалуй, даже лучше, чем на Талинване.

Поручик вообще был в состоянии настоящего восторга:

– Это же настоящая крепость! Тут, если укрепиться с умом, можно целую дивизию держать!

Вервольф улыбнулся:

– Ну, насчет дивизии – не уверен, но позиция действительно очень хороша. Жаль, что не успеть нам её оборудовать для долговременной обороны...

– А почему, собственно, не успеть? – оборвал монолог советника Кондратенко, – в Тальенване стоит 13-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, в Дальнем – 14-й. И Пятнадцатый – уже прибыл более чем наполовину. Если задействовать всех этих людей – то можно очень даже неплохо подготовить позиции.

– Позвольте, Роман Исидорович, но как-же Порт-Артур? – встревожено воскликнул Рашевский.

– Там и китайцев пока что хватит вместе с наличным гарнизоном. Как-никак – четыре полка!

Вервольф молча улыбался. Наконец-то руководство крепости начинало думать в нужном русле. Не форты нужно строить в Артуре в первую очередь, а не допустить врага на Квантун, за перешеек. Вот основное условие удачной обороны! И он решился:

– Ну, Роман Исидорович, раз уж мы так рьяно взялись за обустройство позиций, то не замахнуться ли нам на ещё один большой кусок вкусного пирога?

– Это Вы, позвольте полюбопытствовать, о чем?

– А вон о той гористой возвышенности на юго-востоке и о всём, что за ней. О полуострове Даугушань.

И, уже обращаясь к Рашевскому:

– Сергей Александрович, будьте любезны карту!

Разложив прямо на бруствере карту Талиенванского залива, он тут же прямо на ней стал делать лёгкие пометки карандашем:

– Смотрите, господа, как замечательно получается! Линию обороны проводим по северо-восточным и восточным скатам горного кряжа. Эти позиции будут контролировать всё предполье на входе на полуостров. Таким образом мы сможем удерживать его довольно длительное время. На мысе Пробин устанавливаем береговую батарею – и весь Талиенванский залив полностью нами контролируется. Если будет нужно – сможем использовать его в качестве маневренной базы крейсеров и легких сил эскадры. Одновременно же корабли эскадры обеспечат ведение мощного анфиладного огня по японцам, если те рискнут эту позицию атаковать.

– А снабжение?

– По морю – из бухты Один через залив – прямо в Дальний. Мины и береговые батареи надежно прикроют эту линию снабжения даже в том случае, если противник будет иметь на море значительное превосходство.

Кондратенко молчал. Минуту. Вторую... По всему было видно, что он проигрывает в уме различные варианты развития ситуации. Наконец, он оторвал взгляд от карты:

– А что! Очень здравая идея! Мне она нравится, – и, повернувшись к Рашевскому, – Сергей Александрович! Набросайте вчерне план оборонительных позиций совместно с артиллеристами генерала Белого, и мы на днях проведем рекогносцировку на местности! Один только вопрос остался – где артиллерии на всё набрать?

– Насколько помню, Роман Исидорович, не далее, как вчера, прибыли две дополнительные роты крепостной артиллерии. Это, что касается людей. Ну а самих пушек в Артуре предостаточно. Да ещё и китайские трофеи есть в изрядном количестве. Нужно лишь умело ими распорядиться. Так что, уж не взыщите, но завтра я планирую провести вместе с прибывшим вчера подполковником Меллером масштабную инвентаризацию всех наличных китайских трофеев в крепости.

– Я буду только рад Вашей помощи! Потому как, к своему стыду, мы до сих пор не знаем точно всех наших ресурсов и запасов. Хорошо хоть прекратился вывоз продовольствия и предметов первой необходимости из Артура в Маньчжурскую армию...

– Что???

– Да, господин советник, Вы не ослышались! Прежний комендант официально приказом запретил вывоз любых запасов из крепости без его личного разрешения, но раздавал эти самые разрешения налево и направо!

– Ах ты ж! – Вервольф ударил кулаком по разложенной карте, – Ну, Анатоле!... Ну, блин, комендант хренов!... Каналья!

Рука как-то самопроизвольно потянулась к торчащей из деревянной кобуры округлой рукоятке... Поймав сам себя на этом жесте, Сергей одернул кобуру, поправил портупею, и сжав на вдохе кулаки, тут же их разжал на выдохе, пытаясь вернуть себе внешнее спокойствие.

– Господа, если других вопросов по данным позициям ни у кого нет, то предлагаю отправится в обратный путь. Уже вечереет, не хватало нам ещё, чего доброго, на хунхузов в сумерках нарваться! По коням!

Солнце уже скрылось за горизонтом, обозначив конец короткого зимнего дня, когда маленький отряд, наконец, добрался до станции Кинчжоо. Собравшись внутри небольшого зала станции, путники отогревались, с минуты на минуту ожидая прибытия своего спецпоезда, который уходил заправляться углём на станцию Тафашин.

В топке единственной на всё помещение печи весело потрескивали полена и отблески пламени сверкали сквозь зазоры в дверце.

– Ваше превосходительство! Разрешите обратиться?

Сергей повернулся на голос Карселадзе:

– Разрешаю!

– Вы говорили, что я сам должен решить, что делать с этими двумя телеграммами, – и в руке поручика появились те самые два телеграфных бланка.

– Да, Владимир Георгиевич, говорил. И повторю – решать Вам и только Вам!

– Да вот я, собственно, и решил..., – и, открыв дверцу топки, Карселадзе швырнул бланки в огонь.

Вспыхнув ярким пламенем, корёжась от невыносимого жара, два листа бумаги в считанные мгновения превратились в раскаленный пепел...

* * *

Войдя в салон «Петропавловска», Сергей застал там всю артурскую группу попаданцев.

– Проходи, Серег! Как прошла поездка? – поинтересовался Илья.

– Нормально. Я бы даже сказал – хорошо. А сам-то что не в настроении?

– Так телеграмма пришла от Флеша.

– Что-то случилось? – не на шутку встревожился Вервольф.

– Случилось, – Илья на секунду замолчал, – Камимура бомбардировал Владивосток...

22 февраля 1904 года.

Владивосток.

– Алексей Павлович! Скажите на милость, Ваши люди до десяти считать обучены?

Начальник штаба крепости Владивосток подполковник Будберг от неожиданности несколько опешил.

– Так точно, господин советник! Обучены!

– Тогда где восьмой корабль?

Начштаба вновь взглянул на идущие с юго-востока кильватерной колонной корабли, пересчитав их ещё раз. Семь. Точно семь.

– Не могу знать, господин советник. Наблюдается семь судов, приближающихся к Владивостоку.

– Запросите ещё раз наблюдательный пост на острове Аскольда. Сколько точно они видели кораблей. Не поймите, что я придираюсь, Алексей Павлович. Это действительно важно. Если восьмой корабль был, то, значит, он какую-то подлость сейчас замышляет, пока мы с Вами на остальные семь отвлеклись.

– Будет исполнено! – отозвался Будберг, – Связь! Срочно штаб крепости! ...

Иван вскинул бинокль. Отсюда, с вершины Монастырской горы, прекрасно просматривался Уссурийский залив и все восточные подходы к Владивостоку. Советник Флэш уже пятый день находился во Владивостоке. И тихо сатанел ровно столько же времени. Нет, конечно, то, что, в отличие от Артура, крепость сразу же была переведена на военное положение, как только стало известно о разрыве с Японией, было всецело заслугой коменданта – генерал-майора Воронца. Но вот степень готовности к обороне, мягко выражаясь, никак не соответствовала текущему моменту. Поэтому хотелось рвать и метать, но Иван прекрасно понимал, что руководство крепости тут было виновато меньше всего – все, намеченные ранними планами обороны батареи и форты были построены, многие были уже перестроены в постоянный, бетонный вариант. Будберг, как мог, боролся с откровенно идиотскими решениями по строительству новой линии укреплений, проект которых полковник Величко создавал здесь так же, как и в Артуре – исходя не из обеспечения наибольшей боевой эффективности, а из наилучшей денежной экономии. Как того требовали от него те, кто из Питера лучше знал, как правильно оборонять русские форпосты на Дальнем Востоке. Те, кто и сейчас сидел в теплых кабинетах и уютных квартирах. Те, на кого не перла, взламывая лёд Уссурийского залива, бронированная мощь эскадры Камимуры...

'Сюда бы сейчас этих клоунов. Поставить вот тут, на морозе, прямо на заснеженном бруствере батареи. Пусть полюбуются на результаты своих 'трудов', если это можно так назвать!'

Иван крепче стиснул бинокль. Серые силуэты кораблей уже начинали вырисовываться на фоне более светлого льда.

– Господин Советник! – голос Будберга оторвал Ивана от попытки опознать корабли на всё ещё слишком большом расстоянии, – Получена повторная телеграмма от наблюдательного поста на острове Аскольд. Семь кораблей! Они наблюдали семь японских судов. В первой телеграмме ошибка вышла.

– А сейчас – точно не ошиблись?

– Никак нет. Дважды переспрашивали. Семь!

– Хорошо! Значит – все здесь. Теперь хоть удара с тыла можно не опасаться!

Иван оглянулся. За спиной, много ниже склонов Монастырской горы, на берегу бухты Золотой Рог лежал Владивосток. Окружающие его сопки и горы были обильно присыпаны снегом, который искрился и сиял в лучах солнца, которое вот-вот достигнет полуденной вершины своего ежедневного пути по небу. На возвышенностях вдоль побережья Амурского залива виднелись многочисленные береговые батареи, прикрывая западные подходы к порту и городу. А вот с восточной стороны всё было не так хорошо – батареи прикрывали только Скрыплевский рейд и восточный вход в пролив Босфор-Восточный, оставляя огромное и практически незащищенное пространство для маневрирования вражеских кораблей.

По склонам восточных гор и сопок поднимались к вершинам темные точки. Это жители города где по одному, а чаще – группками, собирались посмотреть на приближающиеся к городу корабли японцев. Весть о приближении неприятеля разнеслась по Владивостоку с быстротой молнии, стоило только объявить сбор на корабли находящихся на берегу матросов и офицеров. Иван чертыхнулся. Не хватало ещё, чтобы шальной снаряд влетел в толпу зевак! Сами крейсера дымили трубами в западной части гавани – кочегары в корабельных недрах нещадно шуровали в топках котлов, пытаясь скорее развести пары. Дым высокими столбами поднимался над гаванью и медленно таял в морозном ясно-синем небе.

Флэш ещё раз поднял бинокль к глазам – корабли значительно приблизились, хотя и видно было, что они идут не по прямой, очевидно – выбирали ледовые поля с меньшей толщиной льда... Сейчас как раз колонна совершала последовательный поворот, выгнувшись дугой, что позволяло прекрасно рассмотреть силуэты кораблей. Впереди, ломая таранным форштевнем почти полуметровый лёд – изящный трёхтрубный корабль, очевидно, 'Идзумо' – флагман Камимуры. Следом за ним шел вытянутый приземистый трёхтрубник, третья труба которого находилась на большем расстоянии, чем первые две между собой, что делало силуэт крейсера несколько несуразным. 'Адзума'. За ним следовал двухтрубный корабль – то ли 'Токива', то ли её сестра-близняшка 'Асама' – не разобрать. Далее – приземистый крепыш под тремя невысокими трубами – не иначе, немец с английскими пушками – 'Якумо'. Замыкал колонну больших крейсеров двойник головного корабля – 'Ивате'. А следом, пытаясь не отстать, по каналу битого льда шли два низких двухрубных силуэта – 'собачки' двигались по проторенной большими бронированными братьями дорожке...

... Камимура Хиканодзё внимательно следил за приближающимся берегом. Погода стояла ясная и видимость была хорошей. Однако, несмотря на яркое солнце, находиться на открытых мостиках, вне рубки, совершенно не хотелось – дул норд-вест, к тому же, стоял жестокий мороз – бортовой термометр флагманского 'Идзумо' бесстрастно показывал минус пятнадцать по Фаренгейту. Впереди, покрытые ослепительно-белым снегом, в лучах солнца сверкали склоны гор и лощины меж ними. А вокруг был лёд – не только на поверхности моря, но и на бортах сильно обмёрзших японских кораблей. Мощный форштевень 'Идзумо' взламывал лёд, который лопался с сухим треском, а затем с глухим грохотом раскалывался, крошился и дробился о бронированные скулы японского крейсера. Переворачивался в бурлящей воде, сверкая в лучах полуденного солнца то зеленью изумрудов, то огнём топазов, то бриллиантами чистой воды...

Хиканодзё ещё раз взглянул на лежащую на штурманском столе карту Владивостока. На ней были прекрасно обозначены сектора обстрела русских батарей, защищавших восточные подходы к крепости. На бумаге, рядом с иероглифами, местами были видны странные буквы, не похожие ни на алфавит англичан, ни на письменность его родной страны Ямато. Русские буквы... Хиканодзё улыбнулся – всё же хорошо работает японская разведка! Он вновь устремил свой взгляд вперед – к приближающемуся русскому берегу. Из-за вершин невысоких гор в небо поднимались столбы дыма – очевидно, противник поднимал пары на кораблях. Что ж! Если гайдзины решаться выйти из гавани, то он устроит им горячую встречу! Прямо на выходе из Босфора-Восточного, избивая русские крейсера поодиночке. Главное – вовремя заметить выдвижение русских. Камимура повернулся к капитану первого ранга Идзичи – командиру флагманского 'Идзумо':

– Поднимите сигнал: ''Касаги' и 'Иосино' занять места для наблюдения за входом в гавань!'.

– Есть, господин вице-адмирал!

Хиканодзё взглянул на часы – двенадцать сорок по токийскому времени. В двенадцать сорок две, исполняя трепещущий на фалах флагмана и продублированный беспроволочным телеграфом сигнал, 'собачки' стали осторожно двигаться по ледовой целине левее курса основных сил отряда, занимая позиции для наблюдения...

... Иван пристально смотрел на приближающуюся колонну кораблей неприятеля. Судя по всему, японцам было известно расположение русских батарей. По крайней мере – приблизительно. Потому как они не спешили подходить к простреливаемым местам, а забирали севернее.

– Два судна противника отделились от линии! – прозвучал за спиной Ивана голос Будберга.

Флэш взглянул на часы – стрелки показывали двенадцать двенадцать. *

(*Местное Владивостокское время отличалось на 30 минут от бортового времени на кораблях отряда Камимуры).

В бинокль было видно, как две 'собачки' вышли из пробитого во льду канала и начали прокладывать свой, расходящийся с курсом основных сил японцев и склоняющийся к зюйду, по направлению к острову Скрыплева.

'Не иначе – Камимура решил псов сторожевых поставить у восточного выхода из гавани. Для наблюдения за нашими крейсерами' – промелькнуло в мыслях Ивана.

Отсюда, с командного пункта Уссурийской батареи, все передвижения японских кораблей по заливу были прекрасно видны. Только толку от этого было мало. Единственная дальнобойная батарея с современными пушками Канэ – двадцать первая или 'Новосильцевская', расположившаяся на утесе мыса Новосильцева, оставалась довольно далеко в стороне от курса основного отряда японцев. А вот разведчики могли и попасть к ним на мушку. Но те, как назло, не спешили входить в зону её досягаемости, уменьшив ход до минимального.

Ударный отряд из пяти броненосных крейсеров продолжал движение к Владивостоку. Дойдя до створа гор Святого Иосифа и Монастырской, Камимура повернул свои корабли прямо на последнюю, словно собирался атаковать расположившуюся на её вершине Уссурийскую батарею. Ивану стало совсем неуютно. Видеть, как на тебя идет строй вражеских кораблей – приятного мало. Но хуже всего было не это. Хуже всего было осознавать своё бессилие. Практически полное. Восемь толстушек-мортир Уссурийской батареи сейчас были развернуты на противника, подняв к небу жерла своих пухлых, кургузых и несуразных стволов калибром в девять дюймов. Но... Слишком далеко до противника. Не дотянуться. А Камимура – не дурак, вряд ли сунется под огонь батарей, имея преимущество в дальности стрельбы.

Неожиданно, с обоих бортов головного корабля японцев сверкнули вспышки, превратившиеся в клубы желто-коричневого дыма. За ним и остальные броненосные крейсера открыли огонь с обоих бортов. Куда они могли бить? Ведь в том направлении не было ни одной цели? Вот уже и громовые раскаты выстрелов достигли наблюдателей на Уссурийской батарее, а падений снарядов не наблюдалось...

– Холостые. Стволы прогревают... – мрачно произнес Будберг.

– Значит, сейчас и начнётся, – негромко ответил Иван, пытаясь придать своему голосу максимальную твердость.

Во второй раз японцы дали холостой залп. И практически сразу же флагманский 'Идзумо' покатился вправо, разворачивая свои башни на левый борт. Будберг повернулся к офицеру, колдующему у хитроумного механизма, именуемого дальномером Прищепенко:

– Дистанция до головного?

– Сорок пять кабельтовых, господин полковник!

– Черт! Неужто японцы и впрямь знают расположение наших батарей?!

Иван грустно улыбнулся:

– Думаю, что знают, Алексей Павлович. И расположение, и дальнобойность каждой батареи.

В этот момент борт флагмана Камимуры озарился вспышками. Очень захотелось втянуть голову в плечи, да посильнее. Поскольку весьма неприятно было понимать, что снаряды уже летят в тебя, возможно – вот прямо сюда, в амбразуру дальномерного павильона, а ты абсолютно ничего не можешь сделать. Просто – ничего. Только стоять и ждать. Через несколько секунд японские снаряды с надсадным воем прошли где-то над головой. И только потом до батареи долетел гром выстрелов, тут же сменившись раскатами разрывов на западном склоне Монастырской горы. Попасть в батарею, расположенную на самом гребне – та ещё задача. Даже, если батарея тебе и не отвечает. Ибо падений перелетных снарядов не видно совершенно и применять классическую вилку для пристрелки весьма затруднительно...

Каждый последующий мателот японской колонны, завершая поворот, посылал Уссурийской батарее свой жестокий привет. Вокруг свистело, гудело и грохотало, но попаданий в саму батарею не было, хотя белоснежные склоны горы как перед Уссурийской, так и позади неё покрылись черными оспинами воронок.

И вдруг что-то изменилось. Находившиеся в дальномерном павильоне батареи поняли это не сразу, ибо снаряды всё так же противно завывали над головой. Но взрывов вблизи батареи больше не было.

Открыв тяжелую клёпанную броневую дверь, Флэш и Будберг вышли на улицу. Иван посмотрел на корабли Камимуры. Те величаво шли вдоль берега, изрыгая огонь орудиями левого борта. Но теперь снаряды летели не в Уссурийскую батарею. 'Идзумо' и следовавший за ним 'Адзума' били намного ниже и левее. Туда, где только возводилась батарея 'Соболь'. Сейчас весь береговой склон в районе батареи был затянут дымной вуалью, в которой то тут, то там взлетали вверх столбы земли, камней и тёмно-бурого дыма.

Но к громовым раскатам разрывов и орудийных залпов примешивался ещё один звук – вой пролетающих над Монастырской горой снарядов. Иван оглянулся. В восточной части города и у его окраин то тут, то там вырастали султаны дыма и пыли. Обстрелу подвергался военный городок в районе казарм Сибирского экипажа, долина речки Объяснений и Гнилой угол. Падения носили хаотичный характер. Было очевидно, что три концевых японских крейсера просто бьют по площадям. Иногда снаряды падали в покрытую льдом восточную часть бухты Золотой Рог, поднимая фонтаны водяных брызг и ледяной крошки.

– По городу бьют, гады! – в сердцах произнес Флэш.

– Чтоб вам пусто было, макаки желтолицые! – не выдержав, выругался Будберг.

– Погодите, Алексей Павлович! Пусть порезвится немного Камимура! Преподнесём и мы ему сюрприз...

Тем временем внимание Ивана привлекла западная часть бухты Золотой Рог, где разводили пары и снимались с якорей корабли отряда крейсеров. Вместо стройной колонны кораблей, выходящих на назначенную им позицию, там сейчас образовалась невообразимая куча-мала из крейсеров и вспомогательных кораблей...

Из записей офицера крейсера 'Россия':

"...22-го утром была получена телеграмма с острова Аскольда, что оттуда заметили 8 неприятельских кораблей, идущих к Владивостоку. Как оказалось, позже – в телеграмме была ошибка и вражеских кораблей было семь. Но, поскольку связь с наблюдательным постом на острове Аскольда занимает довольно много времени, * то сразу обнаружить эту ошибку не удалось и точные сведения о составе вражеского отряда мы получили уже около полудня. Команды были уволены, так как это было воскресенье. Послали их собирать и приказали разводить пары во всех котлах. Около 12 часов мы и 'Громобой' были уже готовы. 'Рюрик' сумел развести пары в своих старых огнетрубных котлах лишь к часу пополудни. С берега непрерывно поступали сообщения: "4 трехтрубных судна, и 3 двухтрубных направляются к Аскольду'... 'легли в Уссурийский залив'... 'открыли огонь'. Наконец, около часа дня, ещё до открытия огня противником, мы начинаем сниматься с якоря. "Громобой" стал дрейфовать и навалил на нас, – портовым катерам пришлось растаскивать крейсера в разные стороны. Лёд очень сильно мешает этому. 'Надежный' принялся обкалывать лёд вокруг наших кораблей, чтобы буксиры смогли приступить к работе и оттащить от нас 'Громобоя', которого ветром и ледяным полем прижимает к нам, не давая нам возможности поднять правый якорь без риска повредить 'Громобоя' и свой крейсер. Японские снаряды уже вовсю рвутся на склонах Монастырской горы вокруг Уссурийской батареи, вот они уже начали падать в восточную часть гавани и в город, а мы всё стоим. Стемман на своём 'Богатыре' пытается самостоятельно выйти в Босфор-Восточный, не дожидаясь ледокола, но боязнь повредить легкий корпус бронепалубного корабля о льды заставляет его снизить скорость до самой малой.

Очевидно, глядя на всё это безобразие, Трусов не выдержал – его 'Рюрик' двинулся к выходу из бухты, обходя нас с веста, чем сильно помог нам и 'Надежному'. Натиск взломанного ледового поля на 'Громобой' ослаб и портовые катера начали оттаскивать его от нас. Тем временем 'Рюрик' круша своим мощным форштевнем лед в Босфоре, повел за собой 'Богатыря' к назначенным позициям в бухте Улисса.

Наконец, в третьем часу, вышли и мы...'

* – сообщения с острова Аскольда шли многоэтапной эстафетой – сначала по телефону с маяка острова на северный берег Уссурийского залива, оттуда – гелиографом на телеграфную станцию на мысе Майделя, далее – телеграфом во Владивосток на станцию правительственного телеграфа и уже оттуда, наконец, в штаб крепости. Иногда сообщению требовалось до трёх!!! часов, чтобы попасть на стол коменданта.

В то время, когда Иван смотрел на всю эту катавасию с кораблями в бухте, в различных частях Владивостока настроения людей были совершенно разными. Если советник Флэш матерился про себя в духе 'Какого черта эти славные моряки копаются?!', то Будберг и артиллеристы крепости на Монастырской горе тихо сатанели от собственного бессилия ответить из крепостных орудий кораблям врага, видимым как на ладони. А моряки 'России', 'Громобоя' и портовых буксиров не жалели крепких выражений, пытаясь развести в стороны сошедшиеся в клинче крейсера. На 'Рюрике' и 'Богатыре' царило напряженное молчание, прерываемое лишь отрывистыми, короткими приказаниями командиров, ведущих свои корабли к назначенным им позициям. В то же время у собравшихся на горе Орлиное гнездо зевак было совершенно иное настроение...

Вся вершина этой горы была покрыта плотной толпой местных жителей. Отсюда, с наивысшей точки окружающих Владивосток сопок, горожане рассматривали корабли противника и наблюдали за бомбардировкой города и укреплений. На соседних вершинах творилось то же самое. Многие из любопытствующих прихватили с собой бинокли и трубы, в которые были прекрасно видны и японские суда, и все их маневры. Глядя, как враг обстреливает Владивосток, горожане, тем не менее, пребывали в состоянии, весьма далёком от уныния. Более того – они смеялись! Видя крайне неточную стрельбу японцев по городу, они не упускали случая подшутить над 'меткостью' японцев. Это вызывало среди толпы дружный хохот. Только-только он затихал, как следовал новый залп японцев, новая острота от кого-то из зевак, и новый раскат смеха.

Смеялись даже китайцы, работающие на строительстве фортов и укреплений. После очередного пролетевшего над головами снаряда один из китайских рабочих сказал, что это японцы делают дырки в небе, через которые скоро сами туда и отправятся...

В самом городе, несмотря на грохот разрывов, не было ни паники, ни даже сколь-нибудь заметного замешательства. Мальчишки собирали ещё тёплые осколки, и часть этих сувениров тут же раскупалась прохожими. Полицейский околоточный Смирнов, увидев на улице неразорвавшийся снаряд, тут же арестовал его 'за нарушение тишины и спокойствия'.

Но, среди всеобщего спокойствия и бравурного веселья, в городе всё же не обошлось без трагедий, вызванных снарядами неприятеля.Они летели куда попало, и жертв себе выбирали совершенно случайных. Так, в госпитальный участок угодило четыре снаряда, но разорвался из них только один – во дворе Морского госпиталя, ранив пятерых матросов – одного серьезно и четверых – легко. Ещё дна вражеская граната противно фыркая, попала в угол флигеля, в котором располагался штаб 30-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, а также – квартира его командира полковника Жукова. Проломив стену, он разбил мебель в спальне, расшвыряв вещи по комнате, разрушил печь, прошил ещё одну стену и разорвался близ денежного ящика. Часовой, находящийся у ящика, был сбит с ног, весь осыпан землёй и снегом, но пост свой не покинул, лишь кликнув разводящего, дабы вынести знамя полка из разгорающегося пожара. Но его помощь не понадобилась – пока разводящий бежал к штабу, жена полковника Жукова стрелой кинулась в дым полуразрушенного здания и вынесла знамя.

Но самая жуткая трагедия того дня произошла от неразорвавшегося снаряда. В Матросской слободке, на улице Воронцовской, в маленьком домике мастера Кондакова, где шальной японский снаряд отнял жизнь хозяйки – Арины Кондаковой. Через несколько дней газета 'Владивосток' подробно описала все жуткие подробности этой страшной истории: "...Проживала она по Воронцовской улице, в Матросской слободке, в собственном небольшом домике; имела четверых детей и была беременна пятым. Она только что вернулась из города с базара и к ней пришла соседка справиться о ценах. Беседуя за чаем, Кондакова упрашивала соседку перемениться местами, но та отказывалась, но когда затем встала, то Кондакова села на ее табурет, соседка же на ее место. В это время к Кондаковой подбегает ее маленький сын. "Уйди отсюда", сказала она и устранила его рукой в сторону. В этот момент ядро ударило под карниз дома, прошло через живот Кондаковой, вырвав его весь, отбило край стола и табуретки, прошло сквозь противоположную стену, упало и зарылось на дворе, не взорвавшись. Соседка и мальчик остались невредимы. Ядро отрыли минеры, оно оказалось более аршина длиной. Кондакову через день похоронили с подобающей честью, как первую жертву с основания Владивостока, погибшую от вражеского ядра". Злые языки поговаривали, что в тот день погиб ещё один человек – рабочий-китаец, которого убило осколком на склоне Монастырской горы недалеко от Уссурийской батареи. Может и так. Кто ж их тогда считал, китайцев-то? ...

Вообще, настроения горожан в тот день неплохо характеризует письмо проживавшей во Владивостоке американки Элеоноры Прей:

'06.03.1904. В два часа нынче днём город обстреливался с восточной стороны семью японскими крейсерами, и это продолжалось около часу. Я сидела здесь и писала, а Тед [муж Элеоноры – примечание автора] сидел рядом со мною. Конечно, мы слышали орудийные залпы, но подумали, что это учения на батарее, и не обратили на них никакого внимания. Тед заметил, что звуки приближаются, и сказал: 'На этот раз это япошки', но никто из нас и не подумал, что это так. Затем мы увидели, что корабли поднимают якоря, и мы поняли, что произошло что-то неожиданное, потому что корабли вовсе не были на парах, а многие матросы находились на берегу. Затем вошёл Ду Ки [китаец-слуга семьи Прей – примечание автора] и сказал, что на другом конце города кого-то убило. После этого Тед схватил полевой бинокль и побежал со всех ног на вершину сопки. Оттуда он ясно увидел семь удалявшихся японских крейсеров и увидел несколько мест в другом конце города, куда упали снаряды; три из них – на лёд недалеко от дома Линдгольмов – не более, чем полутора милях от нас. Он видел, как выходила наша эскадра и выстраивалась вдоль берега под прикрытием батарей, потому что, будучи крейсерами, корабли не оснащены тяжёлыми орудиями. ...

... Вообразите себе снаряд, выпущенный с корабля на расстоянии, по крайне мере, десяти миль, который вошёл в верхний угол помещения, где сидели две женщины и трое детей... рассёк тело одной из женщин надвое, разнёс по пути стол, затем пробил стену и разорвался во дворе. Ни у одного из других людей не было даже царапины. ...

...Более 150 снарядов было выпущено по городу и каждый стоит не менее 500 долларов золотом, так что обстрел обошелся примерно в 100 тыс. и всё это за жизнь единственной бедной женщины. Воистину, война ужасна!'.