Текст книги "1904. Год Синего Дракона (СИ)"

Автор книги: Сергей Курган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Однако, среди всей этой пёстрой палитры чувств, эмоций, слов на Владивостокских берегах звучало и ободряющее: 'Давай, ребятки! Поднажми!'. Это солдаты роты крепостной артиллерии выкатывали на берег Уссурийского залива четыре лёгкие полевые пушки. Установив их у самого края крутого, обрывистого берега, штабс-капитан Бишерт приказал придать стволам максимальный угол возвышения. Через несколько секунд после того, как стальные хоботы задрались вверх, максимально выбрав ход механизма вертикальной наводки, последовала короткая и злая команда: 'Огонь!'. Пушки рявкнули, подпрыгивая на мёрзлой земле, и их снаряды полетели по направлению к кораблям непрошенных гостей. После нескольких томительных секунд ожидания штабс-капитан видит, как его снаряды один за другим взрываются, поднимая облака дыма, битого льда и водяных брызг. Взрываются при ударе о лёд. Не долетев до японских крейсеров две, с гаком, версты... Видя это, Бишерт, вспомнил все отборные сибирские ругательства, какие только знал. Громко так вспомнил... Душевно... А затем... Затем произошла сцена, достойная лучших голливудских блокбастеров – штабс-капитан, рывком выдернув из кобуры свой наган, разрядил весь барабан в маячившие корабли Камимуры... Палить из нагана в японский броненосный крейсер – это Вам не из 'кольта 1911' в немецкий 'Тигр' шмалять, спасая рядового Райна! История Отечества – режиссер куда круче Стивена Спилберга будет...

Тем временем, японские корабли продвинулись до траверза бухты Горностай. Иван пристально следил в бинокль то за ними, то за подходящими к месту назначенной для них стоянки крейсерами 'Рюрик' и 'Богатырь'.

На мачте 'Идзумо' появилась целая гирлянда разноцветных сигнальных флагов, и вот уже флагман Камимуры, сделав последний залп по форту Суворова, начал поворот вправо, от берега. Следом за ним начали последовательно поворачивать и остальные корабли японского отряда. Иван невольно залюбовался чёткостью действий врага – эскадра была отлично сплавана и великолепно держала строй. Через несколько минут стало ясно – японцы ложатся на обратный галс.

В это же время два русских крейсера замедлили ход около бочек, специально для них установленных в бухте Улисс два дня назад. Каждая бочка соединялась телефонным кабелем с командно-наблюдательным пунктом на Уссурийской батарее, позволяя корректировать перекидной огонь кораблей, укрытых от взглядов японцев за высоким массивом полуострова Назимова. Крейсера швартовались к бочкам, но две из них были по-прежнему свободны. Флеш посмотрел на гавань. Там, насколько можно было судить, 'Громобоя', наконец-то, удалось оттянуть от 'России'. Ещё немного, и два самых мощных крейсера Владивостокского отряда пойдут к своим товарищам, уже стоящим на позиции. Вот только время... Время было уже безвозвратно упущено.

И тут советник обратил внимание на изменение, произошедшее в окружающем его мире. Гул выстрелов и гром взрывов прекратился. Японцы шли всё той же кильватерной колонной, повернувшись к берегу правым бортом. И – молчали. Вот уже предпоследний мателот закончил разворот на новый курс.

Подошел Будберг:

– Связь с 'Богатырём' и 'Рюриком' установлена!

– А с батареями?

– Устойчивая. И с Новосильцевской, и с Петропавловской группой.

– Замечательно! – Иван потёр руки, – Что ж! Пора преподнести сюрприз адмиралу Камимуре...

На командно-наблюдательном пункте Уссурийской батареи в буквальном смысле яблоку негде было упасть – тут собрались и корректировщики с береговых батарей Петропавловской группы и с батареи Новосильцевской, корректировщики крейсеров, связисты, командование самой Уссурийской батареи, дальномерщик, руководство артиллерии крепости и порта... На карте, разбитой на мелкие пронумерованные квадраты, отмечали место и курс японских кораблей, идущих вдоль берега, руководствуясь данными береговых дальномеров систем Прищепенко и Лауница, начальник артиллерии крепости полковник Магницкий и начальник артиллерии порта подполковник Савицкий. Напряженное молчание нарушалось лишь передаваемыми данными дистанции и пеленга на японский головной крейсер. Чрез некоторое время Магницкий, подняв голову, произнес:

– Головной японец в зоне поражения Новосильцевской батареи и крейсеров!

– Только шестидюймовок крейсеров – поправил Савицкий, – Главный калибр 'Рюрика' не достаёт три кабельтова...

– Подождём... пусть все втянутся в зону поражения, и потом – накроем! – спокойно и неторопливо проговорил Флэш. Эх! Знал-бы кто сейчас, как ему давалось это показное спокойствие! Но надо ждать. Спокойно и хладнокровно. Японцы тоже неспроста молчат – нервы испытывают. Или хотят проверить правильность данных на шпионских картах... Или настолько уверенны в собственной недосягаемости и безнаказанности, что решились на такую высокомерную демонстрацию своего превосходства над крепостью, как длинный галс вдоль берега с демонстративным молчанием, мол: 'Расстреляем вас когда и как захотим!'. Ну-ну! Тем более – не нужно им вот так сразу обозначать максимальную дальнобойность наших батарей. Пусть подойдут поближе... Ближе... Ещё ближе...

– Японский корабль поворачивает вправо!

– Место японца?

– Квадрат НК-37!

– Что он творит? – вырвалось у Будберга.

Иван выскочил из павильона и пролетев мимо дворика, в котором артиллеристы возились с затвором мортиры, не давая ему примерзнуть, взлетел на бруствер. Сверкнули в лучах низкого зимнего солнца линзы бинокля, приближая головной вражеский крейсер.

Да, так и есть, Камимура поворачивал свой отряд вправо – к берегу. Вот уже 'Адзума' повернул вслед флагману, следом начал поворачивать третий мателот.

Повернувшись к ставшему рядом Будбергу, Иван произнёс:

– Похоже, Камимура решил ещё один раз пройтись вдоль нашего берега, только теперь ближе, чем в первый раз.

– Открываем огонь?

– Нет, пусть вся колонна втянется в поворот, тогда их маневры будут стеснены. И уклоняться хуже будет, и под обстрелом пробудут дольше, пока не выйдут за зону обстрела.

– Тогда нужно рассчитать квадраты, в которых мы сможем их накрыть при повороте и на выходе из него.

Корабли Камимуры тем временем описывали широкую дугу, чтобы пройти ещё одним галсом вдоль владивостокских берегов и ещё раз подвергнуть обстрелу город и его укрепления...

– Центр дуги – квадрат МК-75, выход из дуги на боевой курс японского отряда – ЛК-22! – голос Магницкого под бронированным сводом КНП звучал особенно четко, – Всем батареям и кораблям приготовиться открыть огонь по квадрату МК-75!

– Уссурийская достает до японца? – повернулся к Магницкому Будберг.

– Нет, Алексей Павлович, двести саженей не дотягиваемся! Они как будто издеваются над нами!

– Нет! Ну это уже просто форменное безобразие! – вскипел Будберг, – Японцы знают наши батареи не хуже нас самих! Это черт знает, что!

И, уже повернувшись к командиру батареи, добавил более спокойным тоном:

– Распорядитесь увести людей в укрытия!

– Есть!

'А вот это – весьма здраво!' – подумал Флэш, – 'Если Камимура догадается, что огонь корректируется отсюда, а он не дурак – обязательно догадается, что Монастырская гора – самый лучший наблюдательный пункт в нынешних условиях, – то он постарается устроить здесь лунный пейзаж, лишь бы затруднить управление огнём по своим кораблям'.

Тем временем третий мателот японской колонны подходил к центру дуги разворота. Отменная выучка и сплаванность отряда Камимуры в этот раз работала против японцев – прочертив на карте маршрут головного крейсера можно было с вероятностью почти в сто процентов предугадать местоположение мателотов, идущих за ним.

На батареях, 'Рюрике' и 'Богатыре' царило напряженное ожидание – стволы орудий были подняты почти на максимальный угол, но даже в таком положении до квадрата МК-75 дотягивались только шестидюймовки Новосильцевской батареи, орудия крейсеров и шесть старых шестидюймовых пушек в 190 пудов батареи 'Петропавловская нижняя'. 'Россия' и 'Громобой' следовали в кильватер 'Надёжного', но им для занятия своих мест требовалось ещё, как минимум, двадцать минут...

Из записей офицера крейсера 'Россия':

'... Наш крейсер, а за ним – и 'Громобой', шли по узкому каналу, пробитому во льду идущим впереди нас ледоколом 'Надёжный'. Вообще, в этот раз работа ледокола сильно облегчалась – он лишь расширял канал, разбитый до него 'Рюриком'. Крейсера Трусова и Стеммана уже стояли на назначенной им позиции, развернувшись правым бортом в ту сторону, где, должно быть, находился неприятель. Мы только прошли бухту Диомид, как до нас долетел раскатистый гул выстрелов – борта крейсеров последовательно окутались дымами от залпов. Следом за ними, с небольшим промежутком, ударила Новосильцевская батарея, потом, судя по звуку – ещё одна, очевидно, из Петропавловской группы, но которая именно – видно не было. Было крайне досадно, что мы не можем поддержать своих товарищей огнём из-за задержки с выходом из бухты.

Стремясь скорее занять позицию, мы увеличили скорость, быстро нагоняя идущий впереди ледокол. И вот тут едва не случилась трагедия, которая могла привести к тяжелым повреждениям нашего крейсера или даже к гибели его. Дело в том, что носовой надводный минный аппарат по пробитии боевой тревоги был заряжен. Устройство наружной дульной крышки и внутреннего клинкета аппарата таковы, что крышку, находящуюся немногим выше ватерлинии, можно было закрыть только снаружи – посылкой человека; клинкет, при выдвинутом в положение для выстрела аппарате, вообще не закрывался. Когда крейсер дал полный ход, вода от буруна у форштевня стала бить мину о стенки аппарата. Из опасения аварии мину решили вынуть. Вот тут и случилось непредвиденное – в момент открывания задней крышки напором воды мину стремительно выбросило из аппарата хвостовой частью на палубу, а ударное приспособление (с вынутой заранее чекой) погнуло ударом об аппарат. При этом капсюль оказался согнутым, а игла ударника пронзила насквозь боковую стенку капсюля и капсюльной трубки. Лишь по счастливой случайности не произошло детонации капсюля и последующего взрыва мины...'.

Хиканодзё вёл свой отряд для повторной бомбардировки Владивостока. В этот раз он приблизился к берегу, почти достигнув пространства, простреливаемого батареей на вершине Монастырской горы. Но её мортиры по прежнему молчали. Камимура улыбнулся – он представил себе, как сейчас сжимают кулаки в бессильной злобе гайдзины там, на берегу, видя что его крейсер уже завершает разворот и нацеливает свои орудия на город, который они не в силах защитить...

– 'Асама' под обстрелом! – донесся до рубки крик сигнальщика.

Камимура тут же выскочил на мостик. Отсюда, с правого крыла, прекрасно были видны все корабли его отряда, описывающие плавную дугу для выхода на параллельный берегу курс. И вблизи 'Асамы', занимающей центральное место в колонне, сейчас поднимались высокие фонтаны из воды, дыма и мелких ледяных брызг, сверкающих хрусталём в лучах зимнего солнца.

Причем, насколько мог видеть Камимура, огонь вела не одна батарея – слишком часто следовали падения залпов, да и число снарядов в каждом залпе было различным. Но хуже всего было не это. Хоть, судя по разбросу залпов, огонь и велся с закрытых позиций, но он явно корректировался. Сейчас 'Асаму' от накрытия спас только своевременно начатый коордонат вправо. Нахождение русских корректировщиков неизвестно, но есть все основания предположить, что они могут быть на той самой молчащей батарее...

– Поднять сигнал: 'Всем – огонь по батарее высоты 86!'

– Есть, господин вице-адмирал!...

Перед Иваном развернулось совершенно невообразимое действо – крейсера Камимуры били по батарее, одновременно пытаясь сами уклоняться от залпов русских орудий. На КП батареи царила жуткая какофония – вой снарядов, грохот разрывов смешивались с криками дальномерщика, приказаниями старших артиллеристов и указаниями передаваемыми корректировщиками на корабли и батареи. Чтобы не сбивать друг другу пристрелку, батареи и крейсера теперь работали раздельно: первые – по концевым кораблям японской колонны, вторые же пытались достать флагман Камимуры. Дым от разрывов и поднятые на склоне горы перед КП фонтаны земли порой весьма сильно мешали корректировать огонь, но никто и не думал останавливаться – японцы люто били по берегу, русские колошматили лёд вокруг японских кораблей. И только сейчас, глядя на весь этот кишащий, словно муравейник, командный пункт, Иван вдруг понял, какую жуткую ошибку они допустили – в маленьком, тесном помещении было слишком много людей. И, попади сейчас сюда японский снаряд – крепость лишится, как минимум, половины своего руководства... Не приведи Господь! ...

– Русские пристреливаются, господин адмирал! – голос командира 'Идзумо' не выражал практически никаких эмоций, просто констатировал очевидный факт – восемь шестилюймовых снарядов аккуратно легли плотной группой всего в кабельтове у левого борта крейсера. Следующим залпом, ну, максимум – через залп – аккурат накроют.

– Вижу, Икидзичи! Коордонат два кабельтова вправо!

– Есть!

И нос японского флагмана покатился прочь от негостеприимного берега, на который сейчас пристально смотрели глаза японского адмирала. Монастырская гора сейчас напоминала скорее действующий вулкан – её вершина была почти скрыта дымом от разрывов японских снарядов, но корректировочный пост, судя по всему, пока не пострадал. А, может, он вовсе и не на этой горе? А на вершине другой сопки, коих на здешних берегах превеликое множество? Как бы там ни было, но, отвлекая на себя предназначавшиеся городу снаряды, эта русская батарея уже выполняла свою задачу по защите города. Пожалуй, не стоит более тратить на неё снаряды... Хиканодзё повернулся к следующим за ним мателотам. 'Якумо' сейчас тоже описывал коордонат, только влево. И перелётные шестидюймовые гранаты русских дробили сейчас лёд в полутора кабельтовых за его правым бортом. Пока на его кораблях не видно следов попаданий, да и докладов о повреждениях не поступало... Что-то массивное с гулом пронеслось прямо над мостиком 'Идзумо' и в нескольких десятках метров перед форштевнем японского флагмана с характерным глухим рокотом выросли два высоченных водяных столба. Их 'создатели' были явно больше шестидюймового калибра.

'Нет! Везение не может продолжаться бесконечно!' – Камимура тяжело вздохнул: 'похоже – пора уходить!'

– Господин адмирал! Донесение с 'Иосино'!

– Докладывайте!

– 'Наблюдаю дымы в проливе Босфор-Восточный!'

Камимура печально вздохнул.

'Пора! Теперь – точно пора!'

За кормой 'Идзумо', аккурат между ним и 'Адзумой', легли пять шестидюймовых снарядов.

– Идзичи!

– Да, господин адмирал!

– Сигнал отряду: 'Увеличить ход, следовать за мной!'.

– Есть!

– Выходим из боя. Право на борт!

– Смотрите! Япошки отворачивают!

– Точно! Уходят, проклятые! Уходят!

На КП батареи царило приподнятое настроение. Хоть и не было отмечено ни одного попадания, но сам факт того, что противник отказался от продолжения бомбардировки, уже был маленькой победой крепости.

Иван вышел из командного пункта на улицу и вновь поднялся на бруствер. Вся верхушка горы была изрыта воронками от японских снарядов, но ни одного прямого попадания в орудия и сооружения батареи не было. В бухту Улисс входили 'Россия' и 'Громобой', готовясь ошвартоваться у 'своих' бочек.

– Опоздали вы, братцы, опоздали, – прошептал Иван, – Ложка – она дорога к обеду.

Но всё равно на душе было радостно. Низкое зимнее солнце уже клонилось к западу, освещая косыми лучами сверкающую ледяную гладь залива, по которой уходили японские корабли.

А над вершинами сопок с толпами собравшихся зевак, над батареями и кораблями в морозном воздухе катилось нестройное 'Ура-а-а!', выкрикнутое кем-то из толпы и, как это часто бывает, тут же подхваченное остальными.

– Не понравились видать японцу наши гостинцы!

Иван чуть не вздрогнул от неожиданности – он и не заметил, как рядом оказался Будберг.

– Да, Алексей Павлович! Видимо – аллергия у него на наши снаряды! – улыбаясь, произнес Флэш.

– Ничего! – так же улыбнулся начальник штаба крепости – Мы ему ещё не такой десерт приготовим!

Глава 11

23 февраля 1904 года.

Порт-Артур.

Утро выдалось на удивление тихим и тёплым. Ласковые лучи солнца освещали Порт-Артурские бухты, играя бликами на оливково-серых бортах кораблей эскадры, на темных бортах четырёх пароходов КВЖД, прибывших вчера из Дальнего и стоящих на внешнем рейде под охраной 'Гайдамака', играли зайчиками на трубах возвращающегося из ночной разведки Печелийского залива 'Баяна'.

После очередной тревожной военной ночи база Эскадры Тихого океана приходила в движение. Навстречу крейсеру шли два истребителя – 'Решительный' и 'Сторожевой', уходя на дневную разведку ближних подступов к Артуру. Возвращались с ночного дежурства к своим местам у причалов 'Расторопный' и 'Смелый'. Швартовались к бортам своих кораблей минные катера с 'Цесаревича' и 'Пересвета', а также паровой – с 'Полтавы'. У бортов крейсеров швартовались баржи с углём и водолейные боты – предстояло восполнить израсходованные вчера, во время рекогносцировки северного побережья Квантуна, запасы топлива и воды.

В это же время по узкому проходу в море шел четырёхтрубный миноносец. На его борту в носовой части, совсем рядом с минным аппаратом, нелепо торчащим над изогнутым форштевнем, виднелась выпуклая надпись: 'Бойк¬й'. Вот миноносец уже миновал японский брандер, сидящий на камнях под берегом Тигрового полуострова у самого входа, прошел мимо канонерских лодок 'Гиляк' и 'Отважный', охранявших подходы к проходу на внутренний рейд после ухода 'Ретвизана' в ремонт. В этом нелегком деле канонерки помогали крейсеру второго ранга, а если точнее – то старому клиперу 'Разбойник', уже вторую неделю бессменно стоящему в качестве брандвахты. Двадцать пять лет этот корабль верой и правдой служил своему Отечеству. Вот и сейчас его экипаж изо дня в день, из ночи в ночь безропотно выполнял изнурительную, выматывающую сторожевую службу, еженощно всматриваясь в мрачные тени волн и ежеминутно ожидая атаки коварного врага.

"Бойкий" прошел мимо старого клипера и направился в море, подальше от любопытных глаз 'китайцев' Порт-Артура.

Миноносец плавно покачивался на длинных пологих волнах, направляясь в сторону Лаотеншаня. Справа по борту плыли высокие серо-желтые берега Тигрового полуострова и длинный пологий полумесяц пляжей излучины бухты Белого Волка. Капер обернулся. Отсюда, даже с такого невысокого мостика, прекрасно просматривалась вся верхняя палуба небольшого кораблика. Легкий ветерок относил в сторону берега мутный угольный дымок, лениво вываливающийся из четырёх труб истребителя. В глаза сразу же бросались две продолговатых огромных брезентовых 'колбасы' на корме миноносца – по палубе тянулись два длинных устройства, тщательно упакованных в брезент. По одному с каждой стороны от кормовой 47-милиметровой скорострелки. Капер вздохнул – в отличие от четверки французских торпиллеров, уже прошедших модернизацию, хромоногие 'невки' ещё не получили второе 75-мм орудие. Рассекая волны острым, выгнутым вперед форштевнем и оставляя за собой тонкую ниточку кильватерного следа, 'Бойкий' уже шел вдоль скалистых берегов горного массива Лаотеншань к одноименному мысу. Далеко к востоку были видны низкие силуэты ушедших в разведку дежурных миноносцев.

– Расчехлить мины! – пронеся над палубой 'Бойкого' звонкий крик капитана второго ранга Цвингмана.

Капер невольно улыбнулся – когда командуешь подобным небольшим корабликом, командирский голос, должно быть, вырабатывается очень быстро. Матросы быстро снимали брезентовые чехлы и две бесформенные 'колбасы' на корме истребителя превращались в аккуратные ряды мин, установленные на выступающих за корму корабля направляющих. Миноносец обогнул мыс и теперь шел вдоль небольшого песчаного пляжа одной из маленьких, открытых всем ветрам и волнам бухточек юго-западного побережья Лаотеншаня. Именно здесь, вдали от посторонних глаз, на мелководье, решено было испытать новое приспособление для постановки мин.

Цвингман повернулся к стоящему рядом Степанову:

– Владимир Алексеевич, всё готово, можем начинать!

– Хорошо! Уменьшайте скорость до 5 узлов и снимайте крепления с мин.

– Машина! Малый ход, держать пять узлов! – и, уже обернувшись – На корме! Снять крепления мин!

Степанов повернулся к Каперу:

– Пойдемте на корму, господин советник, оттуда весь процесс намного лучше виден будет!

– Пойдемте, Владимир Алексеевич! – раздался в ответ бас советника.

И два Владимира, спустившись по узкому трапу на палубу, заторопились мимо бортовых скорострелок, ящика с запасными минами и складной брезентовой шлюпки к ждущим своего часа рогатым красавицам.

Справедливости ради, всё же, следует отметить, что выстроившаяся на юте миноносца в два ряда рогатая смерть не совсем являлась таковой. А, если точнее – то совсем не являлась. Ибо взамен пироксилина в корпуса десяти стоящих в спусковых лотках мин был засыпан обычный песок. Но – строго по весу. Для правдоподобности эксперимента. Никто ведь не знал, как поведет себя мина, сброшенная в кильватерную струю миноносца совсем рядом с его кормовым срезом. Могло случиться, что её потянет спутным потоком к корпусу корабля. Да и после проведения постановки планировалось мины выловить и тщательно обследовать на предмет отсутствия повреждений. Поэтому и выбрали мелководную акваторию, и углубление мин ставили всего на метр – чтобы потом можно было легко её найти и поднять...

И вот настал момент испытаний. Стоящий у кормового орудия мичман Петров 11-й поднял руку и отчетливо протянул:

– Товсь!

И, через пару секунд, резко опустив руку и включив секундомер, громко выпалил:

– Правая!

Матросы столкнули ближайшую мину вместе с якорем и салазками по насаленным направляющим. Бу-у-ултых! Мина подняла небольшой каскад холодных брызг, нырнув в воды Желтого моря. И тут же вынырнула на поверхность, покачиваясь в пене кильватерного следа истребителя и сверкая на солнце своим тёмным округлым корпусом и торчащими из него рожками, пока якорь с разматывающейся вьюшкой минрепа падал в холодной толще воды. Но, стоило только грузу заранее отмерянного метрового штерта коснуться песчаного дна бухты, как стопор тут же прекратил разматывание минрепа и мина, увлекаемая вниз тяжестью якоря, покорно скрылась в волнах.

Через шестнадцать секунд зычный голос Петрова вновь пронесся над ютом миноносца:

– Левая!

И очередная мина, теперь – из лотка левого борта – грузно плюхнулась в кильватерную струю корабля. В то же время матросы уже подтаскивали по лотку к позиции сброса очередную мину правого борта. Следуя со скоростью в пять узлов и сбрасывая мины каждые шестнадцать секунд, 'Бойкий' ставил заграждение плотностью в сорок пять мин на милю.

Два Владимира стояли рядом и наблюдали всю эту процедуру в действии. Глядя, как матросы с усилием передвигали салазки с миной весом в двадцать восемь пудов к позиции сброса, Капер тяжело вздохнул и повернулся к Степанову:

– Всё же, Владимир Алексеевич, нужно как можно скорее менять конструкцию якоря. Чтобы у него были ролики для движения по рельсам. Так надрывать людей – это ведь никуда не годится!

– Вполне согласен с Вами, господин советник! Я уже продумывал аналогичную конструкцию, и кое-какие наброски по ней сделал. По нашему возвращению в Артур я Вам их покажу. Мне самому интересно узнать Ваше мнение.

За прошедшую неделю Капер, буквально разрывавшийся между ремонтом поврежденных кораблей и экспериментами с минами, уже успел заработать себе репутацию человека с золотыми руками и толковой головой, так что теперь местные 'хроноаборигены', ранее посматривавшее на него настороженно и несколько свысока, не стеснялись обратиться за советом при решении той или иной проблемы с 'железом'.

– Добро, Владимир Алексеевич! – пробасил Капер, – Вместе помозгуем, что можно будет придумать в этом деле!

– Левая! – пролетел над ютом очередная команда Петрова. И тут же, следом, – Минная постановка окончена!

Капер невольно обернулся – на корме миноносца остались лишь два направляющих лотка. А в пенном кружеве кильватерного следа мелькнула рогатая голова последней, десятой по счету, мины и через пару секунд скрылась в волнах. Не прошло и трёх минут, как было выставлено заграждение в два кабельтова длиной. Пусть пока что учебное, но всё было 'в условиях, максимально приближенных...', как любили поговаривать в той армии, где Владимир служил давным-давно. Да... действительно, как же давно это было. Давно...Если так, конечно, можно было говорить о том, чего в этом мире ещё не было. Что здесь только могло стать будущим. Или не стать...

Что ж! Испытания новой системы постановки мин прошли вполне удачно. Жаль только, что трудность перемещения мин по направляющим резко ограничивала скорость минной постановки, но и достигнутого результата – два кабельтовых минного заграждения менее, чем за три минуты – было вполне достаточно для постановки диверсионных минных заграждений во вражеских водах.

* * *

Вервольф поднялся на мостик 'Петропавловска' ещё до того, как 'Баян' вошел на внутренний рейд. Поприветствовав вахтенного начальника барона фон Клебека, Сергей направился на правое крыло мостика, где виднелась высокая черная фигура 'адмирале'. Опираясь обеими руками на ограждение мостика, Илья задумчиво смотрел на гавань, оживавшую в лучах утреннего солнца.

– Доброе утро, господин командующий! И – с праздником!

– Доброе! А что за праздник?!

– Ну Вы даете, Ваше превосходительство! – Вервольф расплылся в улыбке, – 23 февраля, как-никак! Хоть и по старому стилю, но всё-же!

И его улыбка стала ещё шире.

– Очень остроумно, нечего сказать! – фыркнул Илья, – Поздравлять с Днём Советской армии царского адмирала на борту царского броненосца! Ты ещё Государю Императору пошли открытку 25 октября, с поздравлением!

– А что! Это замечательная идея! Если доживу до октября – непременно пошлю! И в первых строках именно так и напишу: ' От имени и по поручению адмирала Модуса...'

– Ну, тогда ты точно октябрь не переживешь!– уже с улыбкой произнёс Илья, – а вообще – хватит дурачиться!

– Да не обращай внимания – это просто защита от хронического стресса. Иначе – крыша поедет рано или поздно... Но, ты прав. Действительно – хватит!

И Сергей встал рядом с Ильей, осматривая внутренний рейд Порт-Артура. 'Бойкий' как раз шел по проходу.

– Капер со Степановым направляются на испытания приспособления для постановки мин с истребителей, – словно упреждая вопрос Вервольфа, произнёс Илья.

– Без прикрытия?

– Два дежурных истребителя вышли на разведку за полчаса до этого. Так что, если корабли японцев решат подойти к Артуру, то мы об этом заранее узнаем.

– Это хорошо, – одобряюще произнес Сергей, и, уже мечтательным тоном добавил, – Нам бы ещё глазки в небе заиметь, да побыстрее...

– Раньше конца марта воздухоплавательная рота не прибудет. Транссиб жутко перегружен. Ты ж это знаешь. Причем – и твои любимые пушки – тому виной.

– Знаю, Илья, знаю! Но без пушек нам – никак. Белый мне тут приготовил отчет о том, что есть в наличии. Количество, конечно, впечатляет. Но...

– Что – 'но'?

– Качество... Просто нет слов. Из современных систем – только полевые трёхдюймовки, шестидюймовки Канэ на нескольких береговых батареях и пять орудий Утёса. Всё остальное – старый хлам. Конечно, вполне себе стреляющий хлам, но не вполне отвечающий современным требованиям. По китайским трофеям точных данных вообще нет. Даже по количеству. Уже не говоря о том, что никто не знает, в каком оно там состоянии...

– Блин! Нет, ну это просто безобразие какое-то! – возмущению Ильи просто не было предела, – столько времени владеть крепостью и даже не знать точно всех её ресурсов?!

– Собственно, после этого вопрос в духе 'А почему же мы просра... проиграли эту войну?' звучит как бы и не совсем прилично, да?

– Да, Серег! Это точно – лучше и не скажешь! Что делать предлагаешь?

– Да вот думаю сегодня взять с собой Меллера, Мякишева и Лутонина да пройтись по загашникам китайских сокровищ. Хотя бы общее количество да общее состояние оценить и наметить первоочередные меры по реанимации того, что найдем.

– Добро! Только Меллера я тебе пока что надолго не дам. Ему ещё тут работы хватит.

– Ты о больной двенадцатидюймовке своего флагмана?

– Конечно, а о чем же ещё? Извини за тавтологию, но больное орудие главного калибра – это очень больной вопрос!

– Да, умудриться угробить орудие в первом же бою... Это нужно было очень постараться...

Вервольф в очередной раз мысленно выругался. Дело в том, что после первого же боя с японским флотом 27 января, в стволе правого носового орудия 'Петропавловска' образовалась продольная трещина. Согласно официальной версии местных артиллеристов причиной тому якобы послужила вода, попавшая в ствол перед самым выстрелом. Вервольф же придерживался несколько иного мнения. Скорее всего это была не просто вода, а замерзшая вода. И именно наледь в стволе, которую прозевали артиллеристы, и явилась причиной появления трещины в теле орудия...

– Меллер вчера, по результатам предварительного вечернего осмотра сказал, что не всё так безнадежно. – голос Ильи вернул Сергея из собственных раздумий на мостик флагмана Первой Тихоокеанской, – Они сегодня с Мякишевым собирались с самого утра консилиум провести по этой пушке. А вот, кстати, и они!

Из проема открытой двери в тыльной плите носовой башни главного калибра на палубу один за другим вышли Мякишев, лейтенант Кнорринг, мичман Шишко – и невысокий худощавый человек в помятой форме и с погонами подполковника по адмиралтейству – Меллер.

Вервольф повернулся к Илье:

– Пойду, побеседую со спецами!

– Хорошо! Ты сам-то что думаешь? Как механикус?

– Как механикус? – Сергей улыбнулся. Илья частенько использовал это словечко, чтобы подчеркнуть, что он, в отличие от Вервольфа и некоторых других попаданцев – гуманитарий, и не сильно любит вникать во всяческие мелкие 'заклепкометрические' моменты, – Как механикус, могу тебе сказать, что в его словах есть рациональное зерно. В любом случае – нужно пробовать исправить ствол. Но, всё зависит от размеров повреждения.

– Тогда пойдем вдвоём. Мне тоже интересно знать вердикт Меллера. Спустившись с мостика на спардек броненосца, а оттуда – на бак, Илья с Сергеем подошли к носовой башне главного калибра. Тут уже был и командир броненосца Яковлев – как всегда – подтянутый, с гордой прямой осанкой, густая кудрявая борода немного торчит вперед, усы вразлёт, фуражка низко посажена на высокий лоб с залысинами, умные глаза внимательно смотрят из-под низких бровей.

– Господа офицеры! Доброго утра!