Текст книги "Копельвер. Часть ІІ (СИ)"

Автор книги: Сергей Карабалаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Какой? – спросил Вида.

– А сейчас покажу, – ответил Ширалам. – Вон туда погляди! Худой да чернявый и есть Асда. Валёна правая рука. А вон там, далече, длинный такой, словно жердь, с белесыми космами – Уйль, Леса нашего охранник.

Вида пожал плечами:

– А я буду есть с вами.

– Это хорошо, – похвалил его Умудь. – Оградители – люди суровые, да и не очень-то любят, когда кто-то сразу задирает перед ними нос. Валён здесь давно и делами заслужил себе право быть иным.

– Я и заслуживать не хочу. В Низинном Крае, где я жил, в лесу на обходе не было ни господ, ни слуг. Все и ели вместе, и спали. Я так привык, – пояснил Вида.

– Значит, и здесь привыкнешь, – пообещал Умудь.

Поужинали они быстро и улеглись на свои тюфяки. И, как и вчера, Вида заснул так скоро, что и сам не заметил.

Невысокий, сухонький старик, в дорожном, выцветшем от солнца плаще, размахивая толстой, но легкой палкой, быстро шагал вперед. За ним едва поспевали двое его попутчиков. Когда вдалеке показался одинокий двор, он остановился и уверенно сказал:

– Погостим здесь.

Старик уже давно привык быть среди их троицы за главного, и всегда решать, что же им делать. Так и сейчас – не шибко-то много они прошли, чтобы останавливаться да отдыхать, но что-то подсказало ему, что именно здесь их ждут.

– Как скажешь, Ях, – повиновались его попутчики.

Васпир – тощий и пожухший от дорог и лишений, с редкой светлой бородой да давно нечесаными волосами, неловко уселся на свой мешок с пожитками, который носил, привязав к шее. Кадон, невысокий, но грузный, с круглым красным лицом, большой плешью и здоровыми кулачищами, ругнувшись, упал на землю и тут же захрапел.

– Тупоумки! – сварливо пробормотал Ях.

Он даже сам себе не мог ответить, зачем взвалил их себе на шею. Вроде, они и были всегда – этот Васпир да Кадон. Два дурака да головореза, и не понять, что было хуже. Ях только и смог разузнать у них, как удалось им сбежать по пути из Красноземелья в Койсой, куда они ехали в кандалах на невольничий рынок, да так, что по их следу никто не пошел ни тогда, ни сейчас.

Кадон, упившись браги и растянув рот в глупую улыбку, хвастливо поведал, что он задушил провожатого голыми руками, а потом поджег солому в клетках, в которых перевозили рабов. А в пожаре-то разве будут разбирать, кто сгорел, а кто нет? Когда вокруг пляшет огонь да грозит пустить по ветру все денежки хозяина, которые мог он выручить, продав рабов в Койсое, разве будет он смотреть, чтобы сгоревший раб не оказался случайно его охранником? Рассказывая это, Кадон весело сжимал да разжимал свои кулаки да топал ножищей. Ях и верил ему, и не верил разом. Любой бы, кто поглядел на Кадона, сразу бы уразумел, что перед ним редкостный дурень и болван. Разве мог он сам придумать, как сбежать, да еще так ловко и сноровисто это сделать?

Он подошел к храпевшему Кадону и огрел того палкой по спине. Здоровяк вскочил и, вместо того, чтобы выругаться, лишь виновато опустил голову.

– Чего разлеглись, болваны? – сварливо вскричал Ях. – Идем!

Совсем скоро показалась калитка, у которой стоял темноволосый мальчик, с лицом удивительно чистым и гладким для слуги или раба.

– Эй, – подозвал Ях мальчика, издалека махая ему посохом. – А ну подойди.

Мальчик подошел.

– Чей это дом?

– Хозяина Эрбидея, господин.

Ях задумался… Этот дом не был похож на имущество приближенных к господарю Южного Оннара, но как знать? Ях жил на свете слишком давно, чтобы понимать, что не всегда снаружи то, что и на изнанке. Ведь будь этот Эрбидей обычным селянином, добросовестно возделывающим свой клочок земли да помалкивающим, коли не спросят, то они бы и зашли, и переночевать бы попросились, а коли он один из соглядатаев, а то и родичей господаря, то им несдобровать. Сразу начнет выспрашивать, кто они да откуда, а на дуралеев надежи мало – что один, что другой, а за так расскажут о том, как пришлось им убить их охранителей в Красноземелье. Хотя Ях и справил им новую одежду, чтоб перестали они походить на висельников, но вот язык держать за зубами они так и не научились.

– Эх, – вздохнул Ях, – а будь что будет. Пошли вовнутрь.

– Хозяин в клети-то, – крикнул им вдогонку мальчик. – А в дому-то его сын младший. Вы его спросите, он и проведет.

Ях только потряс головой.

– Позови своего хозяина! – гаркнул он здоровому детине с рябым лицом и редкими зубами, входя в дом.

Детина неохотно встал и поплелся в клеть, шаркая ногами и подозрительно косясь на незваных гостей.

– Коли боги будут милостивы, то и пожуем хлеба-то! – пояснил своим путникам Ях.

Очень скоро к ним вышел сам хозяин дома. Эрбидей, старый, но по-молодецки еще высокий и статный, медленно подошел к Яху и растянул рот в улыбке.

– Будьте здравы, путники. Коли привели вас ноги к моему крыльцу, то и мне боги не велели вас гнать. Уж садитесь за стол да разделите с нами наш скромный ужин, да не обессудьте – далеко тут у нас от столицы, вот и не балуемся всякими вкусностями да сладостями, еда вся простая да деревенская.

Ях неровно поклонился, стащил с головы шапку и, затолкав ее поглубже в суму, благодарно произнес:

– Мир твоему дому да изобилие твоему столу, хозяин. Пусть воздадут тебе боги за каждый кусок, что мы у тебя тут наедим. Сам видишь – мы люди переметные, как перекати-поле катимся, да не знаем, где придется поесть да преклонить голову в следующий раз. Нам и кусок хлеба – уже добро, а уж что поболе, так навечно запомним твою доброту.

Сам себе Ях не верил ни разу – он знал таких хитрых лис, как Эрбидей. Старик жил на свете уже очень долго и повидал очень многих. И такие глаза, как у Эрбидея, ему приходилось видеть лишь однажды – когда его самого чуть не казнили по приказу господаря Южного Оннара. У Эрбидея были глаза палача.

Эрбидей склонил голову вбок и умильно улыбнулся.

– За стол пожалуйте, – повторил он.

– Кадон, Васпир, – позвал их Ях.

Те, один, громко шмыгнув носом, другой, неуклюже и тяжело оступившись и нечаянно ругнувшись, бочком протолкались на свои места. Хотя Ях и считал их тупоумками, они сразу почуяли, что их предводитель будто бы обернулся кем-то другим – слишком уж елейно и льстиво звучал его голос, слишком униженно и жалко он себя вел.

– Так вы угощайтесь, гости, – ласково сказал Эрбидей. – Мы-то гостей любим, да только сами видите – на отшибе живем. Тут ежели кто и заглянет, так нам за праздник.

– Как это мы зашли хорошо, – согласился Ях. – И животы наполним и тебя, хозяин, авось развлечем. Мы – люди переметные, топчем дороги и много чего видим да слышим. Коль хочешь ты о чем узнать, так спрашивай.

– Я-то спрошу, а вы чего не едите? Али брезгуете?

– Да схоронят нас боги! – испуганно сказал Ях. – Я таких яств давно не видал, а уж не ел так еще дольше. Так что я и не соображу сразу, с какой стороны-то подходить. Да и ежели ты не против, а я кусок в свою суму увяжу. Чай, в пути-то сгодится.

Кадон и Васпир лишь елозили на своих местах и пытались понять, что же затеял их предводитель. Ведь и дурак поймет, что не зря Ях всеми силами тянул время да отказывался отведать и кусочка.

– В дорогу вам моя служанка полные сумы набьет. И чего из еды, и винишка какого – не самого лучшего, но уж в дороге выбирать не приходится. А это вы ешьте, не обидьте.

– А что хозяин не присядет? – елейно спросил Ях, беря со стола краюху хлеба и разламывая ее на три части.

– Могу и присесть, – ответил Эрбидей и кивнул служанке, чтобы та налила и ему вина.

– Так и расскажите, кто вы да и откуда? Да и чего в мире делается? Вести до нас давно уже не доходили…

Ях незаметно толкнул Васпира под столом, и тот тотчас же радостно заработал ложкой. А за ним последовал и недоверчивый Кадон.

– Да что же ты и услышать хочешь, хозяин? В мире много чего делается – кто пиры закатывает, а кто и преставляется. Ежели говорить о Южном Оннаре, то господарь наш славный в добром здравии да крепком уме.

Эрбидей улыбнулся, но как-то недобро.

– А что еще-то происходит? Слыхал я, что недавно из Красноземелья сбежали висельники, и их так и не поймали. Их вроде на рудники везли, а может, и в Койсой.

– Висельников, говоришь? – почесал затылок Ях. – Да сколько их понасбегало. Только вот все бесславно. Их или находят, или они сами объявляются.

– Но эти-то не нашлись, – задумчиво протянул Эрбидей, поглядывая на Васпира. – Говорят, как в воду канули. А дел-то за ними много – таких отпускать нельзя. И честным людям опасность, и страже наказание.

– Да и пускай их! – махнул рукой Ях. – Нам, хозяин, какое до них дело?

Эрбидей кивнул. Нет так нет.

– Да еще и вести из Опелейха пришли, – переменил он тему. – Говорят, север с нами торговать отказывается.

– Как? – спросил Ях.

– А вот так. У них там свои правители да свои законы. Дарлару, говорят, больше вина наши не нужны, а Присточье лежит разоренное – им не до шелковых да парчовых тканей.

Эрдибей говорил, а сам незаметно дернул за нитку, которая была привязана под столом. Где-то наверху тихонько звякнул колокольчик.

– А он-то откуда про это ведает? – спросил Кадон сквозь зубы. – Сам ведь сказал, что вестей давно не получал.

Васпир испуганно заерзал – как же так получилось, что они попались? Да только Ях, ни на миг не растерявшись, прошептал ему на ухо:

– Чай, а награду захотел за твою голову.

Кадон, вмиг обезумев, со страшным звериным ревом бросился на хозяина. От добродушного и смешливого здоровяка не осталось и следа – рот его скривился в оскал, глаза налились кровью, а лицо побагровело от ярости.

“Ух, какой!” – неожиданно для себя восхитился Ях. Он никогда не видел Кадона в деле, и считал, что боров и при опасности останется таким же тупоумным да неповоротливым.

– А ну покажи ему, чтобы вослед неповадно было, – подбодрил его Ях, надежно спрятавшись за тяжелый стул, которым он прикрывался как щитом. И Кадон послушался его. Одним точным беспощадным ударом он превратил лицо Эрбидея в страшное кровавое месиво.

Старик страшно захрипел и, неуклюже дернувшись на дощатом полу, испустил дух. А Кадон безжалостным зверем навис над бездыханным телом, тяжело и часто дыша.

– Ишь ты какой! – проворчал Ях, выбираясь из-за скамьи. – Разве можно с гостями-то так?

– Это он нас убить хотел? – спросил Васпир, вытирая рот.

– Не убить, дурень, всего лишь опоить, а потом и сдать нас стражникам да и получить награду.

– Опоить? – вскричал Васпир, недоверчиво косясь на недопитое вино.

– Опоить. А теперь нам некогда разговаривать – шуму мы тут наделали. Эх, и не думал я, что придется убить хозяина под крышей его же дома, но вот пришлось. Берите все со стола, что увидите, складывайте себе в мешки, но больше никуда не лезьте. Угощение – оно по праву ваше, но коли возьмете хоть нитку, то вновь станете ворами, а я таких терпеть не буду. Сам стражу приведу.

Кадон и Васпир, которые считали Яха очень умным и хитрым, тотчас же подчинились.

– Идем отсюда. Служанка-то не помешает, а коли умом боги не обделили, то и вовсе уйдет, а потом скажет, что по поручению отлучалась.

Но сын Эрбидея, который был во дворе, вбежал в дом, держа в руках длинный нож. Кадон, было, вновь ринулся на врага, словно молодой бычок, но Ях оказался проворнее – он схватил с пола упавший нож и метнул прямо в глаз обидчику. Эрбидеев сын упал замертво, едва не задев лезвием Кадона.

– Сколько их тут еще? – недовольно спросил Ях, вытирая руки.

Но больше никого не было – лишь на пороге они увидели и служанку – ее убил хозяйский сын, видно, решив, что она хочет сбежать да разболтать чужие тайны.

Выходя за ворота, Ях пробормотал молитву да поклонился дому, словно был тот живым.

– Благодарствую, что накормил да напоил.

У калитки они увидали того мальчика, что поздоровался с ними раньше. Он стоял, крепко сжимая в руках сверток и решительно глядя на Яха.

– Как тебя звать? – спросил Ях, про себя вопрошая, за какие грехи боги послали ему такое испытание.

– Карамером, – ответил мальчик.

– Что-то ты какой-то полоумок, – недовольно протянул Ях. – Третьего дурня мне еще не хватало.

Но мальчик совсем не обиделся. Он, казалось, давно привык не ждать ласковых слов ни от хозяина, ни от чужих людей.

– Значит, Карамер… – протянул Ях.

– Вы убили моего хозяина, – вдруг сказал мальчик.

Ях кивнул:

– Убили, согласен. Ибо ни в жисть я не видал такой бесчестной свиньи.

– А что же теперь будет? Господаревы люди отыщут вас и казнят.

Ях задумался. Было непохоже, что Карамер опечален судьбой своего хозяина, скорее, уж наоборот. Вслух же он сказал:

– А что тебя это так заботит, малец?

– Жаль будет, коли вас убьют.

– А чего это ты нас жалеть вздумал? – недоверчиво спросил Кадон.

– Остынь, дурень, – сердито осадил его Ях. – Не пугай мальчонку.

– Возьмите меня с собой, – попросился мальчик. – Я вас не выдам.

– Зачем ты нам? – спросил Ях, склонив голову набок.

– Я все могу делать. И по дому, и по двору. И со скотиной управлюсь.

Даже Васпир, до этого шмыгавший носом и ковырявший ранку на руке, расхохотался. Кадон и вовсе повалился на землю и стал кататься в пыли, охая и причмокивая.

– Ты точно дурак, – уверился Ях. – Где же видишь ты у нас дом или двор? Разве не сказали мы твоему хозяину, что ходим от дома к дому, ища местечко, где нас не прогонят да дадут похлебать какого варева?

Мальчик посмотрел на Яха серьезно, не улыбаясь, но и не сердясь.

– Но ведь куда-то же вы идете?

Ях сразу перестал подсмеиваться над Карамером.

– Это ты с чего взял?

– Так возьмете вы меня с собой? – вновь повторил мальчик, уже куда как настойчивее. – Я вам пригожусь. Я тут все тропы знаю. Отряд, что пойдет по вашему следу, нипочем вас не сыщет.

– Откуда ж взяться тут отряду, коли хозяин да его сын да все слуги мертвы? А когда кто из господаревых приспешников и опомнится, так нас уже и след простынет.

– Неправда ваша, – возразил Карамер. – Эрбидея, хозяина моего убиенного, много кто не жаловал. Говаривали, что в его двери входили многие недостойные люди, которых и за стол-то пускать не след. И многим он помогал из тех, кому помогать грешно. Мы тут на отшибе живем, до чужого жилья почти день ходу, а дорог тут нет, где бы лошадь могла проехать с повозкой, а значит, хозяин понимал, что коли что, а не сразу его хватятся. Вот и держал он еще одного слугу – верного и преданного, которого не подкупишь.

– Кто же это? – недоверчиво просвистел Васпир.

– У него был ручной ворон. Ученый и хитрый. Чуть что хозяину казалось странным или опасным, так он выпускал птицу, а сам выходил привечать гостей.

Ях похолодел. Давненько с ним такого не бывало. Вот оно как все обернулось. Он по доброте своей и думать забыл о том, что таких людей, как этот Эрбидей, живьем не положишь.

– И когда ж прибудет сюда отряд?

– Ворон летит быстро. Да назад возвращается быстро. А в отряде все конные, так что скоро все они будут здесь.

– Откуда ты знаешь дорогу? – требовательно спросил Ях.

– Хозяин как-то обмолвился. А я услыхал.

– Постой, что ты, говоришь, умеешь делать?

– По дому да по скоту. А так, коли обучите чему, то я толковый. Враз выучу.

– Что ж, веди нас, – как бы нехотя согласился Ях. – Веди да не болтай много, годы у меня не те, чтобы вашу трескотню слушать.

И, обернувшись к Васпиру и Кадону, которые стояли позади него и туповато смотрели на Карамера, сказал:

– А вы, дурни, не отставайте. Идите себе да помалкивайте. Коли услышу от вас хоть слово – вмиг шкуру спущу. Потом не обессудьте.

Оба висельника покорно последовали за ним, что-то недовольно бормоча под нос. Им не нравилось, что с ними пойдет какой-то новенький, к тому же один из тех, в чьем доме их чуть не убили. Но Яху было виднее, ведь сколько же раз он их спасал своим умелым враньем да лестью.

Ежели говорить правду, то ни один ни второй не могли вспомнить, когда и где впервые увидали они Яха. Васпир утверждал, что еще недалече от Чепераковых болот, когда они спрятались в лесу, а потом вышли на дорогу и заплутали так, что чуть было снова не оказались в Красноземелье, а Кадон кричал, что это было много позже, когда они остановились на одном из дешевых и грязных постоялых дворов, которых в мире тысячи, а там и за кружкой пива, а то и чего покрепче и познакомились со стариком.

Обычно их воспоминания оканчивались отчаянной дракой, когда один начинал колотить другого, приговаривая при этом, что тот уже давно проел последний разум. Ежели Яху случалось увидеть их дерущимися, то он, не раздумывая, прохаживался по их спинам своей палкой, а потом долго и грозно стыдил их, призывая всех богов в свидетели того, как же не свезло ему в жизни, что повстречались ему такие дурни.

– Послушайте! – вдруг сказал Карамер, который почти что сразу и освоился среди двух висельников и хитрого старика. – Давайте пойдем быстрее, солнце ведь уже заходит, а нам нужно дойти до воды, ибо те, кто придут сюда будут с собаками.

– Ты разве не видишь, что перед тобой немощный старик? – взревел Ях и замахнулся своей палкой. А затем прибавил ходу и легко обогнал всех остальных. – Ежели ты не выведешь нас отсюда, то мне придется тебя убить. Я лишний рот кормить не буду.

Глава 6. Рубиновые думы

Не успел еще Вида добраться до Гололетней пустоши, как Зора, потеряв и второго сына, слегла от горя.

– Сыночек мой! Видочка! – беззвучно плакала она целыми днями. – Почему ты?

Ойка и Мелесгард не отходили от нее даже ночью, всеми силами стараясь ее утешить, а вот Трикке покои матери обходил десятой дорогой – так страшно ему было увидеть в ее глазах сожаление, что это не он, а Вида покинул Угомлик.

– Куда же он уехал? – вопрошала Зора, виноватя себя за то, что не уследила за сыном, не уберегла его от беды. – Где он теперь?

Однако вскоре Перст прислал Мелесгарду письмо, в котором рассказал о встрече с Видой накануне его отъезда и о решении юноши вступить в Южный оградительный отряд.

– Оградители? – побледнел Мелесгард, прочтя послание. Он не понаслышке знал, каким опасным местом был стан на границе. Рийнадрёкцы с одной стороны, беглые преступники – с другой. Мелесгард не мог сдержать слез, стоило ему представить, как быстро оборвется жизнь его среднего сына в этом проклятом отряде.

– Оградители? – вскричала Зора и лишилась чувств.

А придя в себя, тотчас же засобиралась ехать на границу и умолять Виду вернуться назад.

– Я отправлю его в Неммит-Сор, в городскую стражу, – сообщила она мужу, складывая вещи в дорогу. – Я напишу господарю и упрошу его принять Виду на службу. Я увезу его из отряда!

Мелесгард и сам бы, не медля, бросился вслед за Видой, если бы не знал, что сын его, такой горячий и упертый, ни за что не согласится поехать обратно. Он хотел написать хардмару оградителей и уговорить того вынудить Виду оставить службу, но и эта мысль им была отвергнута – таким письмом он лишь опозорит его перед всеми, выставив слабаком и трусом. Мелесгард не думал, что ему снова придется потерять сына, а потому не мог ничего ни делать, ни думать, ни здраво решать. Только вот жену на границы он все же не пустил.

– Рийнадрёкцы к нам захаживают не каждый день, – попытался успокоить он Зору, – бои идут не всегда. Будем молиться всем богам, какие только есть, чтобы Вида пережил свою службу.

И Зора, совершенно больная и разбитая, согласилась не ехать.

А весь Низинный Край тем временем вовсю судачил о том, что же вынудило среднего Мелесгардова вот так сняться из отчего дома. Слухи разнились: одни говорили, что причиной такого бегства стало то, что молодой наследник влюбился и позабыл о единожды данном слове своей невесте. Да и в кого? В бродяжку, которую подобрала его мать в Олеймане. Другие утверждали, что зимой на Виду при обходе напал в лесу бешеный волк и отравил ему кровь ядовитой слюной, отчего у юного Мелесгардова, дескать, в голове все помутилось, и забыл он и мать с отцом, и имя свое, и диким зверем сбежал в лес. Третьи божились, что волк Виду не травил, но зато знатно изувечил – все лицо погрыз, руки да ноги, так что теперь сидит тот обездвиженным калекой и с ложки кормится, а Мелесгардовы честным людям головы дурят, рассказывая, что сын их в отъезде, а сами стыдятся, мол, такого уродца. Сплетникам, конечно, мало кто верил, но и спорить никто не спешил: а вдруг правда?

А Видины друзья, узнав от всезнающего Ваноры о расстроившейся свадьбе, страшно опечалились.

– Это все Бьиралла! – заявил Игенау Ваноре. – Такого парня перевела!

И добавил:

– Я вот никогда не женюсь! Я уж навидался, что бабы могут с тобой сотворить.

Иверди, который тоже был не женат, лишь кивнул.

– Такой обходчий был! – согласился он с Игенау. – И весь вышел!

Даже Ванора, обычно немногословный, на чем свет ругал дуру-Бьираллу, из-за которой они лишились Виды:

– Обходчего такого трудно будет сыскать. Хуть самому снова обход возглавляй!

А сама брошенная невеста в это время, не помня себя от горя и унижения, целые дни проводила в своих сверкающих покоях, плача навзрыд. Перст даже устал уговаривать строптивую дочь перестать злиться да голосить. Вида, конечно, сплоховал, но он сам себя осудил и сам же вынес приговор. Вида не просил ни прощения, ни помилования, а уехал из дому, чтобы деяниями своими искупить вину.

– Молодой он да глупый, – развел Перст руками. – В его годы всякое бывает.

Хоть и опечалили его вести о том, что свадьбы не будет, а все же не так сильно, чтобы он без конца думал об этом и поминал дом Мелесгардовых дурным словом.

Только Бьиралла так не считала. Сначала она сильно удивилась, что ее заботливый и любящий отец не расстроился от того, что дочь его оказалась брошенной перед свадьбой.

– Как же так? – против воли дивилась Бьиралла. – Почему отец не печется обо мне?

Бьираллу гложила обида. Это она должна была отказаться выйти за Виду сразу же, как увидела у его постели ту нищую девку! Она должна была бросить его перед свадьбой и тут же выйти замуж за другого – куда как более красивого, смелого и богатого! А сейчас все смеются над ней! Слуги скалятся, за глаза называя ее брошенной невестой!

От этих горестных мыслей слезы вновь начинали брызгать из глаз.

– Вида поплатится. Вида пожалеет о том, что совершил. Он кровью своей умоется, – шептала Бьиралла, втайне надеясь, что Виду и впрямь постигнут самые страшные и суровые кары, которые только можно себе вообразить.

Она и сама не знала, откуда в ее юном сердце было столько злобы и что породило ненависть такую глубокую и такую сильную.

Бьиралла перестала выходить из своих покоев и почти не притрагивалась к еде. Румяные щеки поблекли, словно побитые морозом цветы, а лицо, такое нежное и прекрасное, посерело и осунулось.

Бьиралла никогда не любила Виду. Красивый и храбрый парень лишь на время занял ее мысли, как дорогая и редкая игрушка, которой Бьиралле тотчас же захотелось обладать. Даже его шрамы не отпугнули, не оттолкнули ее, ибо были свидетельством храбрости ее жениха, отличием, которым могла она похвастаться перед остальными – глядите, мол, но и здесь у меня все самое редкое да ценное!

– Вида ответит за свое деяние! – в который раз пообещала себе Бьиралла и пошла к отцу за тем, чтобы вновь поплакаться ему на свою горькую да незавидную долю брошенной перед самой свадьбой невесты.

***

Утром третьего дня Виду разбудили страшные крики. Он подскочил на месте, выхватив из рукава свой кинжал, с которым по совету Умудя не расставался даже ночью, и прислушался – оградители ругались из-за рваной выцветшей рубахи, которая могла сгодиться разве что на перевязи.

Вида стал одеваться.

– Эй, друг, – позвали его снаружи. – Не подсобишь ли?

Вида вышел и увидал Ракадара, скинувшего с себя рубаху и сапоги и держащего маленький топорик для рубки хвороста.

– Подсоблю, коли смогу, – ответил Вида, жмурясь от солнца.

– Нам бы сушняка наносить для костра-то.

– Пошли, – согласился Вида и последовал за Ракадаром, который осторожно ступал босыми ногами по жесткой земле. – Заодно и поговорим да расскажешь мне, как тут все устроено. Вчера-то и сил не было у меня слушать.

– А что тебе знать охота, ты говори сразу.

– Как вы живете тут? Я заметил, что кормят здесь не слишком-то сытно.

– Живем, как поживется, – осторожно ответил Ракадар. – Я-то шибко-то не балованный, мне и наш шатер за дворец сойдет, а похлебка, коли она не пустая и есть в ней хоть немного пшена, за пир. Мне жаловаться не на что, но я и не предводитель. Кому, может, и тяжко приходится, но ведь Хараслат не держит. Коли знаешь, что найдешь что получше, так и иди на все четыре стороны. Только платье-то оградительское сначала сними. Я вот никуда не пойду. По мне, а нынешняя моя жизнь в тыщу раз лучше прежней.

– А где ты раньше жил? – спросил Вида, позабыв, что в отряде было не принято расспрашивать о прежней жизни.

– В Койсое, – ничуть не смутившись, ответил Ракадар.

– Я это слыхал, что в Койсое, да только все никак не разумею, почему так худо.

Ракадар усмехнулся, растянув губы в широкой улыбке, и сказал:

– В Койсое-то хозяева живут хорошо, а вот рабам не позавидуешь.

Вида вытаращился на Ракадара. Он ни разу в жизни не видал ни одного раба, пусть даже и бывшего. С детства он знал, что любой благородный муж предпочтет смерть рабству и сам лишит себя жизни, только бы не попасть в кандалы.

– Кажись, вон там сушняка вдосталь будет, – указал он куда-то вдаль, не желая больше даже глядеть на презренного и жалкого Ракадара.

Раб – не человек, не воин и не благородный муж. Даже за стол с ним никто не сядет. А Вида же две ночи проспал подле Ракадара! Чуть ли не из одной миски с ним ел!

Хотя теперь Виде даже думать было противно о Ракадаре, любопытство все же взяло над ним верх, и он украдкой поглядел на оградителя. Как же попал он в рабство? Чего натворил такого, что у него отняли самое дорогое – свободу? Да и как оказался здесь? Ведь неволя – это не отряд, где каждый может прийти да уйти, когда ему пожелается…

– Что ты там делал? – грубо спросил он.

Ракадар обернулся и сощурил свои темные пустые глаза.

– В рабстве-то? Известно что – ел да пил в волю да спал до обеда на пуховых перинах и шелковых простынях. А тебе-то какая нужда знать?

– Я раньше не видел рабов, – неприязненно ответил Вида.

– Я не раб, друг, а вот ты бы так не говорил лучше, а то мы и друзьями можем перестать быть.

– Ты мне и так не друг! – выкрикнул Вида.

От покорности и дружелюбия Ракадара не осталось и следа. Он откинул топор в сторону и яростно крикнул:

– Тогда тебе лучше убраться отсюда! Тут все рабы. Али ты думал, что к господарям попал?

– Что ты несешь? – неприязненно спросил Вида, отшатнувшись от Ракадара, словно от прокаженного. – Хараслат…

Койсоец рассмеялся ему в лицо:

– Хараслат шесть зим кряду был пленником во Всгоре, пока не сбежал. Умудь был надсмотрщиком рабов в Койсое на самом большом рынке, когда однажды увидал там собственного брата, только в кандалах и с каленым клеймом на лбу. Ширалам хоть и не был в рабстве, но родился от рабыни в Опелейхе. Фистар из нас токмо рабам не родня, но и он не из благородных – ярмарочный вор да конокрад. Тут все, на кого ни укажи, пришли сюда из такой грязи, от которой уже вовек не отмыться. Помни об этом, о, господин наш Вида из Низинного Края!

Вида повернулся и бегом бросился от Ракадара. Он даже не заметил, как добежал до становища. Слова Ракадара поразили его в самое сердце – рабы, хоть бывшие, хоть настоящие, были здесь, в отряде! И Хараслат, который так ему понравился, тоже раб. А Умудь лишь немногим лучше – распорядитель торгов!

Он бежал к стойлу, туда, где оставил своего коня. Ветерок степенно жевал сено рядом с другими лошадьми и громко сопел. Увидав хозяина, он недовольно прижал уши к голове и фыркнул.

– Уезжаем мы отсюда, – сказал ему Вида, надевая на коня уздечку. – Больше ни дня я тут не проведу, и пусть все боги мира покарают меня.

Он похлопал Ветерка по ладной блестящей шее и ловко накинул на него тонкую дорогую попону, которую Ракадар повесил сушиться на веревку, натянутую между двумя деревьями.

Но конь вовсе не желал сниматься с теплого места, где успел завести знакомство с новыми лошадьми и собаками. Только хотел Вида обойти его сбоку, чтобы подтянуть подпругу, как Ветерок, сердито поглядев на хозяина, несильно, но ловко лягнул того ногой точно в грудь. Вида, словно пробка, вылетел из стойла и упал на землю, на миг потеряв сознание от одуряющей боли.

Отлежавшись, Вида с трудом встал на ноги и поковылял к своему шатру. Дойдя, он чуть не ползком влез вовнутрь и неуклюже повалился на свою перину.

– Случилось что, друг? – участливо спросил его Фистар, который сидел в самом темном углу, подобрав под себя ноги.

– Ничего, – прохрипел Вида, скорчившись на своей постели.

– Эк так, что ничего, когда вижу я, что тебе нездоровится?

– Конь…копытом… – просипел Вида.

– Так он тебе и кости все мог перебить, оглядеть надо.

И Фистар, не дожидаясь Видиного согласия, выскользнул из шатра.

– Умудь! – услышал Вида его крик. – Давай сюда.

И через миг уже Умудь да Фистар вдвоем стояли подле Виды.

– Лежи, – сказал ему Умудь. – Я рубаху твою сниму и посмотрю, что там да как. Ребра конь мог перебить.

Вида кивнул. Ему было нестерпимо больно, куда сильнее, чем когда его рубцы начали подживать. Он даже и не думал, что бывает такая боль. В тот миг было ему все равно, кто поможет ему – раб или господин, только бы полегчало.

Умудь стащил с него рубаху и, почти не дотрагиваясь жесткими мозолистыми пальцами до его тела, ощупал место удара.

– Ушибся ты, друг, – сказал он, разглядывая синее пятно, начавшее расползаться по груди Виды. – Неудачно уж. Достань в сундуке тряпок да бадяги, – обратился он к Фистару, и тот сразу же бросился выполнять его приказ.

У Виды почернело в глазах. Не будь он мужчиной и воином, то давно бы уже закричал от боли. Он едва дышал. Но когда Умудь намазал его грудь густой зеленой кашицей и туго перетянул его поперек, то крик, против воли, вырвался из его груди.

– На вот, отпей, – услышал Вида и уже, проваливаясь в беспамятство, увидал знакомую склянку, наполненную маковым молоком. Тем самым, от которого первой ночью отказался юный Лимар.

***

Очнувшись, Вида поморщился. В тот же миг боль в груди, хотя и не такая острая и сильная, как раньше, вернула ему память. Теперь он еще долго не сможет покинуть это проклятое место.

Виде стало жалко себя оттого, что он так глупо тратит свою жизнь. Он с трудом приподнялся на своем тюфяке и тут же повалился обратно.

– Ширалам, – негромко позвал он, но на его удивление, тот сразу откликнулся.

– Где Ракадар? – просипел Вида.

– С Умудем ушел. Хараслат отправил их окрест оглядеть. Они сегодня вроде как в дозоре будут.

– Напиться не будет ли?

– Койсойское пойло, – усмехнулся Ширалам. – Ракадар оставил, но сомневался, что ты его захочешь. Он не будет, побрезгует, сказал он, когда уходил.