Текст книги "Хмара"

Автор книги: Сергей Фетисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Да, – ответил Никифор.

– А в организации вашей много комсомольцев? Не о количестве пытаю, хай то буде военна тайна, а о процентном соотношении, понимаешь?

– Большинство, – сказал Никифор.

Панас довольно улыбнулся и произнес свое любимое:

– То дуже добре.

Отхлебнув глоток из чашки, он продолжал:

– Листовки распространяете – опять скажу: молодцы! Только для каких надобностей у старосты на квартире листовку прилепили? Геройства ради? Пустое то геройство…

Что мог возразить на это Никифор? Ничего.

– А хлеб в скирдах вы прозевали, – говорил Панас. – Могли бы поджечь, когда молотьба шла. Да и сейчас кое-где скирды стоят, не все обмолотили.

– Это мы учтем, – ответил Никифор.

Много все-таки значит слово умудренного жизнью человека, слово старого коммуниста! Послушаешь, и как-то яснее начинаешь видеть свой путь. Чувствуешь, словно бы почерпнул частичку годами накопленного опыта, и сам стал от этого взрослее и умнее.

Не стеснялся Никифор спрашивать совета у Панаса (догадывался он, что то была подпольная кличка), честно признавал перед ним свою неопытность:

– Хорошо бы, товарищ Панас, если б кого-нибудь из коммунистов прислали в нашу организацию. Надежней будет.

Панас отрицательно затряс головой:

– Может, и надежней, только не слид того робить.

– Почему?

– Ваша подпольная организация вже сгуртовалась, идете вы по правильной дорози. Так на що вам няньки? То ж ты, друже, за дядькину спину думаешь сховаться…

– Не об этом я думал, – запротестовал Никифор.

Панас, хитро прищурившись, погрозил ему прокуренным пальцем:

– Знаю, друже Митрий, о чем ты думал… Он закашлялся. Хлебнув глоток, продолжил:

– Плохие мы булы б коммунисты и никудышни руководители, коли б не доверялы инициативи парода, а особливо вашей, комсомольской инициативи. По мне найкраше всего, колы народ та його молодь проявляв сваю инициативу – то я бачу плоды воспитания коммунистов. Ось взять вашу организацию: возникла она без всякой директивы сверху, и я кажу вам: добре, комсомольцы! То ж вы крепко помните завиты отцов, а это – главное.

Панас снова отхлебнул из чашки.

– А потом, – сказал он, – ты сам понимаешь, друже Митрий, у нас каждый чоловик зараз на учете и выполняв свою работу. Со своими задачами вы справляетесь, а ошибки – они у всякого могут быть, даже у опытного. А щоб их було поменьше, будемо важные дела вместе обсуждать, связь по тому адресу, шо я тебе дав, поддерживать… А где дочки Дарьи Даниловны? Щось я их не бачу? – неожиданно спросил он.

– Дарья Даниловна их к родственнице отправила, в другое село, – сказал Никифор. – У нас ведь тут, можно сказать, штаб-квартира…

Ушел гость на рассвете. Никифор проводил его до Мамасарки. Панас пошагал в плавни и растворился в предрассветном тумане.

Расширенное заседание комитета было необычно бурным. Лица пылали. Руки взлетали над головами. Накал страстей был так велик, что Никифору неоднократно приходилось напоминать о необходимости соблюдать осторожность: как-никак подпольная организация, а не очередное комсомольское собрание довоенного времени.

Сыр-бор разгорелся из-за предложения Семена Берова.

– Все, чем мы занимались до сих пор, – заявил он, – детские забавы. Недаром же коммунист из Никополя ругал за панику на базарной площади! И правда: чего мы этим добились? Разве настроение Раевскому испортили… Плевать на настроения гитлеровских прихвостней, нам их убрать нужно – вот это дело! В ознаменование годовщины Октябрьской революции надо казнить врагов народа – Раевского, Эсаулова, Башмака, а также кайенского гебитскомиссара! Местных предателей можно ночью подкараулить, а гебитса гранатами забросать на его квартире. Оружие, слава богу, теперь есть! Хлопцев тоже достаточно!

Как ни заманчиво было предложение Берова, но Никифор все же выступил против.

– Во-первых, – сказал он, – наше выступление будет преждевременным. Оружие у нас есть, это верно! А вот что народу достаточно, тут Беров заблуждается. Двадцать пять человек в нашей организации, а мужчин только девять. На кандидатов, хоть их и полсотни, полагаться пока нельзя. Да и многие из членов еще не проверены на серьезных делах. Так зачем же ставить под удар всю организацию?

– Для этого дела, – перебил Семен, – троих достаточно: я, ты и Орлов, р-раз-и в дамки!..

Никифор остановил его жестом:

– Наша основная задача – создать в селе сильную боевую группу, которая при наступлении Красной Армии смогла бы ударить по немцам с тыла. Чтоб не четырех, а сорок или даже четыреста врагов убрать с дороги наступающих советских войск – вот это будет помощь! А то что: убьем Раевского – на его место посадят Эсаулова или Башмака. Всех троих поубиваем, явится на сцену Карпо Чуриков. И с гебитсом та же история…

Но Семен не соглашался. Его поддерживали Лида и Анка. Отчаянная трусиха Анка вызвалась участвовать в уничтожении Раевского и его двух самых зловредных активистов. Она даже предложила название операции – «Черная месть».

Спор продолжался более двух часов.

– Польза народу от того, что мы ликвидируем сволочей, будет или нет? Ты не виляй, а скажи прямо, – настаивал Семен.

– Будет.

– Ага! Зачем же воду мутить?!

– Погоди. Ты ответь: полезен дождь или вреден?

– При чем тут дождь? – пожал плечами Семен.

– Нет, ты скажи все-таки!

– Смотря когда. Осенью, во время уборки, вреден.

– Значит, ты не можешь дать один определенный ответ? Требуются обстоятельства? А при решении вопроса о гебитсе и Раевском ты не хочешь брать во внимание никаких обстоятельств? Почему?

– Еще одно обстоятельство забыли, – вмешалась Наташа. – Если никого из нас не поймают, так повесят невинных жителей. Как после взрыва немецких автомашин.

В конце концов, охрипнув от споров, решили при первой возможности посоветоваться обо всем с Никопольским подпольным горкомом.

На столе, как всегда во время заседаний комитета, стояли для маскировки бутылки самогона, тарелки с хлебом, солеными огурцами, мочеными яблоками. Яблоки всякий раз поедали, а самогон Дарья Даниловна убирала в шкафчик.

Орлов долго и с тоской рассматривал бутылки, заткнутые вместо пробок кукурузными кочерыжками, и сказал:

– Братцы! До каких же пор они будут торчать у нас перед глазами? Дарья Даниловна уморилась туда-сюда таскать их! Свои нервы не жалеете, так поимейте хоть уважение к труду женщины!..

Прочувствованная речь Орлова вызвала всеобщий смех. Беров, который вообще редко улыбался, и тот захохотал, верхняя приподнятая губа его как-то по-детски оттопырилась, придав лицу странное плачущее выражение. Наташа, Лида и Зоя смеющимися глазами смотрели на Никифора, от которого зависело окончательное решение.

– В самом деле, – сказал Никифор, поддаваясь общему настроению, – почему бы не выпить за успехи нашего ДОПа…

– Слово руководителя, не чуждающегося интересов масс! – воскликнул Орлов.

– Мы не все вопросы решили, – проговорил Никифор, стараясь быть серьезным.

– Ничего. Мы еще решим! – смело заявила Анка.

Никифор мельком поглядел на нее и встретился с лукавым взглядом бархатистых глаз.

Он не доверял красивым. Анка с первого знакомства вызвала у него недоверие только по той причине, что была красива и кокетлива. Потом заметил: она к тому же и трусовата.

Сегодня Анка удивляла его: откуда-то появилась у неё решительность и естественная, без намека на манерничание, живость в жестах и словах.

– Хорошо, – согласился Никифор. – Есть предложение к 7 ноября выпустить красочные листовки. Зоя Приданцева изготовит несколько трафаретов, только прикладывай к листу и закрашивай краской.

– А что там будет написано? – поинтересовалась Лида.

– Вот это сейчас и нужно решить. Кто предложит праздничный лозунг, по покороче.

– Да здравствует Октябрь! – предложила Анка и обвела всех глазами: как, мол?

– Короче не придумаешь, – подтвердил Семен.

– Согласна, – кивнула Наташа.

– Зоя, когда будут готовы трафареты?

– Через два дня, – встряхнула кудряшками Зоя.

– Изготовление листовок поручается группам Беловой, Приданцевой… Придется, Наташа, подключиться и тебе с девчатами. По сто штук каждой группе!

– Ого! – сказала Лида. – У Наташи три человека в группе, а у меня я да Анка. И всем поровну!

– Я возьму две трети работы на себя, успокойся, – заявила Дика.

Лида удивленно воззрилась: не только Никифор, но и она не узнавала сегодня Анку. Положительно, с ней что-то происходит. – Что ж! Если ты сама хочешь – пожалуйста, – согласилась практичная Лида.

Томадил Орлов. Разлив пахнущую сивухой самогонку, провозгласил:

– Пьём, друзья, за Октябрь! Хай живе Радянська Батькивщина!

– До Октябрьской годовщины еще две недели, – заметила Зоя. – Седьмого ноября отметим.

– А я знаю, что будет со мной через две недели? Лучше заранее отметить, и душа успокоится, – сказал Орлов.

– Тогда, – заметила Лида язвительно, – и день рождения справляй на год вперед. Гарантия!

– А что ж! Идея.

После первого тоста разговор еще более оживился. За столом царила безыскусственная атмосфера, свойственная молодежным вечеринкам. Здесь не вино веселит, оно служит поводом для веселья.

Постепенно, как это бывает на всякой вечеринке, компания разбилась на группы.

– Станешь со временем пьяницей: ты пьешь не морщась, – выговаривала Лида Семену.

– …Здесь мы стоим, а здесь немцы, – водил Орлов пальцем по столу, поглядывая попеременно то на Анку, то на Зою, которые сидели по обе стороны от него. Зоя добросовестно вникала в стратегию, а Анка только делала вид, что слушает, на самом же деле все её внимание было приковано к Никифору.

– Как по-мордовски здравствуй? – спрашивала у Никифора Наташа.

– Шумбрат.

– Гм! – шевелила белесыми бровями Наташа, и на лбу у нее возникали и разглаживались крохотные складочки-морщинки. – Шумбрат – здравствуй! Я запомню. Звучное слово.

– На всех языках «здравствуй» звучит хорошо, – вмешался Орлов, видя, что вниманием его слушателей завладел Никифор.

– Не на всех языках оно есть, – заметила Зоя, – Немцы говорят «гутен таг», «гутен морген»-добрый день, доброе утро. И французы – так. Американцы вместо приветствия спрашивают «мак монэй?» – как делаешь деньги? А мы, приветствуя человека, желаем ему не только доброго утра, доброго вечера или побольше денег – мы желаем ему здоровья и долгих лет хорошей жизни. А ведь это самое большое, чего можно пожелать. Здравствуй! Это значит: будь здоров навсегда!

– Хай живе! Здорсвепьки булы, добри люды! – по-украински сказал Никифор, поднимая стакан.

– Шумбрат! – провозгласила Наташа. Все поднялись и сдвинули кружки.

Потом Анка взяла гитару и, сделав перебор, запела:

 
 Каховка, Каховка!
 Родная винтовка!
 Горячая пуля, лети!
 

Это была любимая песня Петра Сергеевича, отца Наташи.

 
 Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —
 Этапы большого пути, —
 

подхватила Наташа.

Гордой романтикой далеких лет, пропахшей порохом юностью отцов веяло от этой песни. И чудились за ее бесхитростными словами истоптанные солдатскими сапогами дороги, скрип повозок, дым и грохот сражений. Нет, не в гражданскую, ставшую историей, войну, а сейчас, вот в эту минуту где-то на фронте объятым пожаром селом шла голубоглазая девушка в солдатской шинели.

 
 …Как нас обнимала гроза.
 Тогда нам обоим сквозь дым улыбались
 Её голубые глаза.
 

Выше всех забирался, рвался из тесной горенки звенящий голос Лиды.

– Эта девушка из песни была, наверное, похожа на вас, – шепнул Никифор на ухо Наташе.

– Почему вы так думаете? – покраснела от удовольствия Наташа.

– Если я останусь жив, – сказал Никифор, не отвечая на вопрос, – то после войны приеду в гости. Можно?

– Конечно. Мы все будем рады.

– Я приеду к вам, Наташа, – проговорил он.

Наташа отвернулась, вспыхнув румянцем. С противоположного конца стола, не переставая перебирать струны гитары, за ними наблюдала Анка.

Должно быть, хмель придал Никифору смелость:

– Мне хочется, чтобы вы ждали меня, Наташа!.. – прошептал он.

– Можно до вас? – Анка, бросив гитару, подлетела и обняла за плечи Наташу. – О чем у вас разговор?

– Напрашиваюсь после войны в гости к Наташе, – ответил Никифор.

– Вот хорошо, если приедете, – затараторила Анка. – Остановиться можно у меня. Я вам свою комнату уступлю… Лучше всего приезжайте летом, когда яблоки поспеют. Правильно, Наташа?

Наташа кивнула.

– А в Мордовии, Митя, лучше, чем у нас? – спросила Анка. Она в упор смотрела на него бархатными глазами, которые были прикрыты густыми ресницами. Что-то таинственное и неизъяснимо привлекательное мерцало в глубине её зрачков. Щедро одарила Анку природа, чересчур щедро.

– На родине всегда лучше, – с легким вздохом сказал Никифор, поглядывая на Наташу. Она не могла сравниться со своей подругой по красоте, но для него была куда милей и дороже.

– А в Мордовии плавни есть? – продолжала допытываться Анка.

– Плавней нет, у нас леса, – ответил Никифор. – Леса с трех сторон Ширингуши окружают. Избы бревенчатые, а не мазаные хаты, как у вас. Речушка маленькая по лугу течет… С Днепром, конечно, не сравнить, но для меня она родная, самая лучшая из рек.

Анка задумчиво потупила глаза, больше она ни о чем не спрашивала.

21. ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО СТРАНИЧЕК

6 августа.

Сегодня мой день рождения. Стукнуло 19! А мне кажется, что я и не жила на белом свете. Годы, как ветры, проносятся мимо.

28 августа.

Уплатили налог по 50 руб. с каждого трудоспособного. Какой-то дополнительный налог, помимо всех других, он не имеет даже названия. На что налог – неизвестно.

29 августа.

На пристани работают пять девчат с нашей улицы и с Песчаной. Трое – комсомолки. Все мы хорошо знаем друг друга, поэтому не скрываем своих мыслей. Мечтаем о том, как будем встречать братьев, отцов. Поем советские песни. И каждое утро приветствуем друг друга частушкой:

 
 Он, на cepui легко стало,
 Звштку радiсну дштала.
 Та ще й краще йому буде
Як з вшни до нас прибудуть.
 

4 сентября

Не прекращаются разговоры среди жителей об операции «Днепр». Говорят, что налетел из плавней партизанский отряд.

Мальчишки бегают на пристань с ведрами и, засучив штаны, черпают зерно со дна. Хоть населению от этого польза будет.

29 сентября.

Новое поручение мне и Лиде: размножить по образцу и разбросать по Ильинке листовки. 50 штук! Мы справились с этим в два вечера. Я почти не боялась. Разве только самую чуточку.

12 октября.

В операции под названием «Знамя» участвовали Наташа, Лида и я. Комитет поручил нам оформить знамя Добровольной Организации Патриотов. Было два предложения: сделать знамя из любого красного материала или добыть настоящее, наше школьное, которое перед приходом немцев Наташа сняла с древка и спрятала (вот молодчина!) в физическом кабинете, в шкафу с наглядными пособиями.

О том, что школьное знамя сохранилось, Наташа узнала, зайдя якобы насчет работы. Ей, конечно, отказали. Но она успела заметить, что в шкафу, где спрятано знамя, все лежит так, как лежало, никто ничего не трогал, потому что в прошлую зиму школа не работала, а в этом году занятия идут только в младших классах. Для малышей физические приборы не требуются, и шкаф, скорей всего, ни разу не открывали.

Конечно, проще всего было бы сделать знамя из крашеной простыни или Лидкиной красной кофты – Лида предлагала её. Тут ни риска, ни страху. Но Наташа пристыдила нас: плохие мы, дескать, подпольщики, если риска боимся. А потом, говорит, полицаи могут найти в шкафу знамя и надругаться над ним, а знамя – это святыня, его во что бы то ни стало надо спасти.

Мы решили забраться в школу ночью, взять знамя, а заодно, если найдем, батареи для радиоприемника.

Наташа подговорила своего братишку перед концом занятий незаметно открыть шпингалеты окон, выходящих во двор. Гришутка сделал это, и вот мы втроем – Наташа, Лида и я, переодевшись в старье и намазав лица сажей, в полночь пришли к школе. Накрапывал дождь, было так темно, что мы друг друга не видели. У меня екало сердце и ноги подгибались.

Первой в окно залезла Лида, она самая отчаянная. Потом Наташа. А потом я. Когда я перелезала через подоконник, то распорола коленку о какой-то проклятый гвоздь. Вгорячах мне не было больно, а сейчас болит. Держась друг за дружку, мы на цыпочках шли по школьному коридору. Физический кабинет оказался закрытым на замок. Тогда Наташа повела нас в учительскую, где на гвоздике висела связка ключей. Мы старались ступать на носки, а все равно шаги были слышны по всей школе, и я боялась, что их услышит за стенкой директор Есин. Боже мой, сколько раз у меня обрывалось сердце, пока мы шли за ключами и обратно!

Очень долго подбирали ключ к двери, а когда вошли в кабинет и Наташа чиркнула зажигалкой, я чуть не потеряла сознание: у стены стоял скелет. Наглядные пособия из естественного кабинета перенесли почему-то в физический. Лида, когда я вскрикнула, зажала мне рот и зашипела зверски: «Дура! Малахольная! Чего кричишь?!»

Потом мы прислушивались, не проснулся ли Есин, который квартирует в этом же здании. Но все было тихо. Свернутое знамя лежало под старыми классными журналами в самом низу шкафа. Наташа вытащила его и спрятала у себя под кофтой. Затем мы стали искать батареи, но их нигде не было. В темноте Лида задела подставку с пробирками, и та шлепнулась на пол. Еще что-то свалилось, а что-никто не знает, потому что в это время за стеной раздался кашель, а потом хриплый голос: «Кто там?» Лида схватила Наташу за руку, а Наташа меня, мы выбежали в коридор и повыпрыгивали в окно. Диво, как это никто из нас не сломал себе ноги!.. Вслед нам из форточки вопил Есин: «Караул! Грабят!»

Ночевали мы у Наташи, так как идти домой было поздно и лил дождь.

15 октября.

За операцию «Знамя» нам объявлена благодарность. Лида назначена знаменосцем организации. У нее будет храниться знамя, а когда придет Красная Армия, то все мы с этим знаменем выйдем навстречу и будем приветствовать наших освободителей. Зое Приданцевой и мне поручили оформить знамя. Зоя нарисует эскиз, а я буду вышивать желтым мулине. В середине сверху большими буквами «ДОП», по бокам портреты вождей, а между ними в скобках «Добровольная Организация Патриотов» и в самом низу во всю ширину знамени: «Отстоим честь и свободу советского народа!»

Семен Беров тоже получил благодарность за динамку и радиолампу. Его ввели в состав комитета, как бывшего партизана. Кроме того, мы обсуждали вопрос распространения листовок. Решили не ограничиваться Большой Знаменкой, а распространять их во всех окружающих селах, в том числе и в Каменке.

После заседания мы долго сидели у Махина, по очереди брали наушники и слушали московские радиопередачи.

А потом мы пели советские песни. У Лиды хороший голос, и поет она с чувством, её просили петь еще и еще, а Семен прямо-таки глаз не сводил с Лидки, и в глазах у него было такое, что я, признаться, позавидовала Лиде. На меня хоть и много ребят заглядывалось, по так еще никто не смотрел.

16 октября

Я прочла много книг, в которых описывается любовь, а разговоров на эту тему было еще больше. А что такое любовь – все равно непонятно. Знаю только, что это очень большое счастье или, наоборот, очень большое несчастье. Объяснить любовь словами никто не может. Это – как музыка: её надо слышать самому, а кто лишен музыкального слуха, тому никакими словами не втолкуешь. Есть невосприимчивые к музыке, и есть люди, лишенные способности любить. Не могут – и все тут! Как глухие.

Эта мысль пришла мне в голову вчера перед сном. Я долго ворочалась в кровати, думала: а вдруг я тоже лишенная этой способности? Вот мне идет двадцатый год, а я никого не любила. В меня влюбляются, а я нет.

Сегодня я рассказала о своих думках Рае Д. Она выслушала и расхохоталась. Говорит: «Я бы свои способности задаром кому-нибудь отдала и вовек назад не попросила. Любовь только сухотку нагоняет да дурами нас делает. А мужики тем пользуются».

Вот она начисто глухая!

17 октября.

С работы я ушла, потому что все равно она не спасает от мобилизации в Германию.

18 октября.

Лида и я ходили с листовками в Каменку. Все благополучно.

20 октября.

Махин Митя – не похожий на других. Вежливый такой. Но, по-моему, он сердцем холодный, не влюбчивый. На меня он и не смотрит. То есть смотрит обыкновенно, как на всех остальных. А мне хотелось бы, чтобы он хоть единственный разочек посмотрел так, как Семен на Лиду.

22 октября.

Проведена операция «Железный клад»: по указанию горкома наши ребята выкопали оружие, запрятанное в землю отступающими красноармейцами. Никопольские подпольщики приплывали за оружием на лодках. Большую часть забрали, но кое-что оставили и нам.

Теперь наш ДОП – грозный партизанский отряд. Теперь берегитесь, враги! Мы – сила!

23 октября.

Я и Лида получили задание распространить листовки по селам: Водное-10, Каменка-20, Ивановка-10, М. Белашка-20, Белозерки-5. Весь день просидела за писаниной. А вечером склонилась над знаменем, вышивала дорогие портреты. Я счастлива, что выполняю боевое поручение. Я – частичка Красной Армии.

25 октября.

Было заседание комитета, на которое пригласили руководителей групп. Я узнала об этом от Лиды и навязалась с ней. Ох, лучше бы я не ходила! Своими глазами видела, как Наташа любезничала с Митей Махиным. А на меня он и внимания не обращает.

Наташа, лучшая моя подруга – соперница! Ну, пусть бы была любая другая, только не Наташа.

После заседания разговаривали о разных интересных вещах. Лида пела, и, как всегда, с успехом. Митя говорил, как называются по-мордовски те или иные предметы, но я запомнила только одно мордовское слово – шумбрат, значит – здравствуй! Теперь я буду приветствовать Митю по-мордовски. Ему, наверное, будет приятно.

Шумбрат! Когда я произношу вслух, то мне хочется размахивать руками и кричать. Мне думается, это слово нужно произносить шумно, раскатисто и обязательно радостно. Я представляю себе: идут навстречу друг другу люди, машут шапками и платками и кричат: «Шумбрат! Шумбрат!»

28 октября.

Ходила с мамой на базар, слышала, как одна женщина рассказывала: у них все имущество и скотину забрали, так как сын при Советской власти работал в райисполкоме. И у всех семей советских и партийных работников отбирают добро. Но не только у них. Вчера на Песчаной улице у десяти семей забрали коров.

Немцы торопятся свезти хлеб со всех сел в одно место – на склады «Заготзерно». Облагают денежными налогами, берут кур, свиней, телят, коров. У нас взяли теленка и четырехмесячного порося. Среди населения ходят слухи, что Красная Армия наступает, поэтому немцы и грабят в обе руки. Мне бы очень хотелось, чтобы наши пришли поскорей, но из сводок Совинформбюро видно, что наступления пока нет. Уж сколько раз возникали такие слухи! Люди все время передают друг другу: «Красные уж близко, немцам – капут!» Это потому, что народ истосковался по родной радянськой власти.

30 октября.

С утра до вечера шел дождь. Помогала маме по хозяйству.

1 ноября.

Весь день никто не приходил, сидела одна-одинешенька. И тоска взяла меня. И почему я такая несчастливая? Уродилась я красивой, а вот счастья не видать. Когда я что-то делаю, все идет нормально, все – как у людей, а стоит сесть вот так, одной, и задуматься, как появляется недовольство. Хочется чего-то, а чего – сама не знаю. Приревновала, дурочка, Наташу. Зачем? Какое я на это имею право?! И комната моя опостылела, и сама себе тоже.

Сейчас перечитывала старые письма брата Жоржа, смотрела фотокарточки школьных друзей. Где они? Живы ли? Суждено ли нам встретиться? Сто вопросов и ни одного ответа. Жорж в своем последнем письме, что получили мы более года назад, пишет: «Красная Армия навсегда сотрет с лица земли кровожадную фашистскую сволочь. Да здравствует социалистическая революция во всем мире!» Я готова и жизнь свою отдать, чтобы помочь брату и моим школьным друзьям скорее победить врага!

Только мечтами о будущем и успокаиваю себя. Ни о чем сейчас так не думаю, как про ту минуту, когда наши славные бойцы придут к нам, когда зацветет село красными флагами и можно будет от всего сердца громко сказать: «Товарищ!»

4 ноября.

Приказ Махина: распространение листовок ночью с 6 на 7 ноября отменяется. Узнали, что полицаи в предпраздничную ночь готовят засады. Вечеринка, которую мы хотели собрать, тоже отменяется.

Жаль. Очень жаль, что у нас все сорвалось. Зря я сидела над праздничными листовками. 75 штук сделала, надо же!

5 ноября.

Прибегал Гришутка – наш исполнительный связной, принес записку, в которой Наташа просила передать приготовленные листовки и сообщила, что готовится операция под названием «Облака». Нам с Лидой предлагается утром 7 ноября выйти во двор и внимательно смотреть на небо. Странное задание! Что такое они придумали?

6 ноября.

Вымыла полы во всех комнатах, подмазала и побелила печь на кухне. В своей комнате на столе поставила открытку – портрет Ленина. А на стене повесила красноармейскую звездочку.

Вот как я приготовилась к празднику!

7 ноября.

Да здравствует 25-я годовщина Октября. Да здравствует скорая победа над лютым врагом! Шумбрат нашему ДОПу!

Черти-ребята, что они только выкинули! Мы с Лидкой прыгали и целовались от восторга.

Лида спозаранку прибежала ко мне, вышли мы во двор, как нам было приказано, уселись на дровах и смотрим в небо. Гадаем: что будет? Самолет появится? Или воздушный шар? Мы порядком продрогли, прежде чем увидели сюрприз. Со стороны плавней один за другим медленно поднялись в небо два больших коробчатых змея. Они были украшены красными лентами, которые развевались на ветру. А когда змеи повисли над селом, то от них отделились пачки листовок и рассыпались в воздухе.

А вечером, когда к Лиде пришел Семен, она накинулась на него с вопросами: кто сделал да как сделал? Семен пробурчал (он всегда не говорит, а бурчит), что операция «Облака» выполнена его группой.

9 ноября.

Выпал снег, сразу на 7 сантиметров. Старики говорят: долго не продержится, лег на талую землю.

В десять утра ко мне пришли Наташа, Лида и Петя Орлов. Снова боевое задание. Распространять листовки: Ильинка-5, колхоз имени Карла Маркса-5, Днепровка-10, Каменка-20.

13 ноября.

Что-то моя Ната задумчивая ходит.

16 ноября.

Слух: предстоит новая мобилизация молодежи в Германию.

20 ноября.

Весь день ходила сама не своя. Пришла к Лиде, а у нее Семен сидит. Им только и дела, что любоваться друг на друга. Не могу ничего делать, все валится из рук. В Германию мобилизуют молодых всех подряд.

О, какой ужас царит сейчас на нашей улице: одних самих забирают, у других имущество и скотину. Что будет дальше, не могу и представить.

21 ноября.

Итак, всему настал конец! Меня берут в Германию. Прощайте все и жизнь моя!

22 ноября.

В залог того, что явлюсь, забрали отца и отправили вместе с другими родителями на строительство моста в Каменку. Сказали: отца посадят в концлагерь, если я не приду на сборный пункт.

Мать готовит меня к отъезду и заливается горькими слезами, и я вместе с ней. Смотрю на фото своих друзей, и слезы, жгучие слезы так и бегут из очей.

Без даты. Последняя запись.

Жорж, знай, что твоя родная мать тоже большевичка, она помогала в подпольной работе! Любимый брат, помни, что твоя единственная сестра Анка тебя никогда не забывала, и не забудет до конца своей жизни. Ты, мой неоценимый брат, бейся до победного конца! Если живы твои, а также и мои друзья Алеша Макаренко, Гриша Белов, Петя Алешин, Шура Скирдов, передай им мой горячий привет! Желаю им счастья в жизни! Я уважала их, как братьев, особенно Алексея и Петю.

Эх, как тяжело вспоминать былую хорошую и дружную нашу жизнь. Сейчас предо мной прошлое встало, ваши лица, ваши слова и улыбки. Я вспоминаю вас, брат и друзья, а слезы льются по щекам и капают на бумагу.

Мне хотелось бы услышать от вас последнее прощальное слово. Я смотрю на ваши фото, и кажется, что с вами разговариваю, но только вы не отвечаете.

Жорж! Много пережила твоя сестра в 19 лет, на голове появился седой волос.

Прошу того, кому в руки попадет дневник, передать его моему брату Жоре, если он вернется. А если нет, то прошу сберечь для другого брата – Бориса, которым пока мал, ему сейчас 5 лет.

Боря! Иди по стопам своего брата Жоржа и сестры Анны. Они сражались до последней капли крови, только брат был на фронте, а сестра в подполье. Будь стойким! Борись за дело партии, вступай на смену нам!

Оставляю при этом свой комсомольский билет, с которым никогда не расставалась, а с собой беру пятиконечную красную звездочку.

Ваша единственная сестра Анка Стрельцова.

ЗАПИСКИ НАТАШИ ПЕЧУРИНОЙ, ПРИЛОЖЕННЫЕ К ДНЕВНИКУ А. СТРЕЛЬЦОВОЙ

1.

Здравствуй, Анка! Сегодня я узнала через Нину Б., что ты завербована. Чепуха! Можно спрятаться, и дело с концом. Напиши подробнее о своем положении. Как насчет последнего задания? Результат с Дорой? Как обстоит с Т. С? Подходящая кандидатура или не внушает доверия?

Аня, очень жаль, что я не имею возможности с тобой поговорить, но единственный твердый совет: скрыться, скрыться, скрыться, несмотря ни на какие обстоятельства! Если твой отец после поработает неделю-другую в Каменке – чепуха. Концлагерем пугают, я так думаю. Тебе во что бы то ни стало надо остаться, остаться, остаться!

Пока все. С приветом и добрыми пожеланиями

Натка.

2.

Шумбр ат! Твоя подруга Натка никогда не забудет тебя и не разлучится с тобою ни за что. Одно меня огорчает: почему ты не явилась, когда я присылала за тобой? Нам с тобой надо обязательно поговорить, обсудить положение. Иди ко мне, Анка! Если ты явишься сюда, куда укажут, ты будешь спасена. Слышишь?

Анка, пойми: мне выйти, значит, попасть в лапы полицаев, а тебе еще можно свободно показываться на улицах. Иди, иди ко мне, милая Анка! Скорее. Мы должны быть вместе, всегда вместе, рука об руку. Я не могу смириться с твоим решением. Не могу! Ты не должна ехать! Анка, еще раз говорю тебе, прошу тебя: иди сюда! Иди хотя бы ночью, утром, днем – когда угодно! Я жду тебя. Если не сможешь прийти ко мне, укройся у соседей, у родичей. Не езжай, не езжай!

Нет слов выразить желание лететь к тебе, говорить с тобой. Завтра утром немедленно, без оговорок явиться с проводником в указанное место! Слышишь, Анка? В этом будет твое спасение. Иди, иди сюда. Мой долг помочь тебе.

Иди немедленно!

Твоя Натка.

Немедленно!!!

3.

Ещё раз повторяю: завтра утром явиться в назначенное место. Не хочу прощаться с тобой, потому что ты не поедешь. Пли сюда!