Текст книги "Хмара"

Автор книги: Сергей Фетисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

18. ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ

Садами, что протянулись сплошным массивом в конце Нижней улицы, пробирались Наташа, Лида и Семен. Молодой месяц купался в облаках, скупо озаряя землю. Шум ветра в кронах заглушал шорох шагов.

Не первый раз Наташа шла этим путем. Ориентировалась она уверенно, проломы в изгородях находила не хуже, чем двери в собственной хате.

Скользя впереди своих спутников, Наташа чутко вслушивалась в равномерный, как прибой, плеск листвы и размышляла о странном требовании Лиды. «Я вступлю в организацию только в том случае, если примут в нее моего мужа», – сказала Лида, но объяснить это условие отказалась, заявив, что все расскажет при встрече с руководителем. Наташу обидело недоверие, но она не сочла нужным допытываться, почему так, а просто передала это Махину. Тот, подумав, согласился. Однако предосторожности ради встречу решили устроить не в хате Козловой, а на опушке садов у обрыва к Мамасарке.

«Что она скажет Махину? – с любопытством думала Наташа. – При чем тут её разведенный муж?! Они вовсе, кстати, не похожи на разведенных. Скорее, как влюбленные, – идут, взявшись за руки, чисто голубки…»

У старого оврага, пологие склоны которого заросли диким малинником, Наташа остановилась. Несколько минут настороженно вслушивалась. Кроме шума деревьев поблизости раздавался лишь один звук – над ухом Наташи громко дышала Лида, которую утомила быстрая ходьба.

Наташа отыскала сухую веточку и, подойдя к краю оврага, трижды переломила её. В ответ из оврага донеслись такие же сухие щелчки-надломы. Из кустов показалась фигура человека. Человек вскарабкался на склон, молча пожал всем руки и сказал только одно слово:

– Айда!

Лида не сразу поняла, что это значит. На Украине такого слова не употребляют. И Лида догадалась, что человек этот не местный, пришлый.

Между садами и невысоким обрывом, спускавшимся к Мамасарке, стоял соломенный шалаш. Летом им пользовался сторож, которого в складчину нанимали стеречь сады и огороды. Теперь урожай был убран, и шалаш пустовал.

К этому шалашу и привел Никифор ночных гостей. Для четверых он был тесноват. Кое-как, поджав ноги, разместились на соломенной подстилке.

– Я секретарь ДОПа. Вы хотели меня видеть? – сказал Никифор, обращаясь к Лиде Беловой и Семену Берову.

– Да, – сказала Лида. – Но нам… с мужем… хотелось бы побеседовать с вами наедине.

– Это хорошо, что вы осторожны, – сказал Никифор. – Но при Наташе можете говорить все: она член комитета. Между прочим, именно она и рекомендовала вас…

– Мы думали, – пробурчала Лида, – что ваша организация выглядит… посолидней. А у вас девчонки в комитете!..

Наташа с явными нотками обиды предложила:

– Я могу выйти.

– Не надо, – задержал её за руку Никифор. Он тоже чувствовал себя обиженным бесцеремонными манерами энергичной толстушки и поэтому сказал насмешливо: – Дедов с бородами действительно у нас нет. Организация комсомольская. Да и вы, кажется, не далеко ушли от комсомольского возраста…

– Мы комсомольцы, – без тени смущения подтвердила Лида. – И комсомольские билеты захватили с собой. А Наташе, конечно, я верю. Ты не обижайся на меня, Наташа. Только молодая ты, а дело-то серьезное, за которое, знаешь ли, косы тебе оторвать могут…

– За то, что делает Наташа, волосы вместе с головой отрывают, – уточнил Никифор. – Возможно вы ошиблись адресом: в Знаменке, по нашим предположениям, существует другая подпольная группа.

– Как же нам найти эту группу? – все с той же бесцеремонностью спросила Лида.

Никифор развел руками:

– Здесь ничем помочь не могу. Мы не имеем с ней связи и только догадываемся о её существовании по факту взрыва немецких грузовиков…

– Другой организации нет, – угрюмо перебил Никифора молчавший до сих пор Беров. – А ты, Лидусь, напрасно ершишься… Это те люди, которые нам нужны.

При свете зажигалки Никифор просмотрел комсомольские билеты Беловой и Берова. Возвращая их, спросил:

– Почему вы думаете, что нет другой организации?

Беров ответил не сразу. Мялся, шелестел соломой, словно ему было неудобно сидеть.

Не так-то просто взять и выложить незнакомому человеку тайну, которую тщательно и долго оберегал. Стань эта тайна известна врагам, ему, Семену, и Лиде тоже болтаться между небом и землей на манер тех, что возле взорванных автомашин.

Он сказал:

– Трудно говорить о таких вещах… Дело, конечно, не в возрасте и не в обличье… Почему нет другой организации? Потому, что немецкие грузовики подорвал я сам. Лично я – не организация.

Беров говорил слегка запинаясь, негромким, монотонным голосом, однако последние его слова произвели ошеломляющее впечатление.

Лида вскричала уязвленно:

– И ты до сих пор не сказал мне?!

– Как же вам удалось? – спросил Никифор. – Где достали взрывчатку?

– Значит, тех людей зря повесили?! – поразилась Наташа.

Когда утихли страсти, Беров рассказал и об истории с машинами, и о том, каким образом он, киевский шофер, появился в Знаменке, как Лида объявила его своим мужем, а потом они вместе придумали покончить с фиктивным браком с помощью фиктивного же развода.

– …Благодаря Лиде остался я в живых, – с подъемом продолжал Беров. – За такие дела орденами надо награждать, особенно женщин. И особенно – с детьми! Так вы, товарищ, ежели доживем до конца войны, не откажитесь подтвердить насчет товарища Беловой!.. Не в том дело, что она меня спасла, – и другой на моем месте мог очутиться, а что решилась на такой… ну, подвиг.

– Сказанул: орденом! – иронически заметила Лида.

Не смущаясь похвал, она чувствовала все же, что Семен хватил через край. То, что Семен не сказал ей первой о взрыве автомашин, походило на измену их дружбе и слегка обидело. Однако теперь, после неожиданно горячей и признательной речи Семена, она сочла, что он загладил свою вину, потому и повторяла ласково:-Тоже мне, загнул! Этак мы все друг друга орденами понаграждаем!

Не только биография Берова произвела на Никифора впечатление. Биография говорила сама за себя. Но убедительнее для характеристики Берова была его наивная просьба засвидетельствовать поступок Лиды.

И Лида пришлась Никифору по душе. За бесцеремонными манерами бой-бабы проглядывала необузданная, однако сильная и цельная натура. Такие люди ему всегда нравились.

– Что ж. – сказал он, – наверное, мне в свою очередь надо рассказать о себе. Чтоб доверия было больше, хотя я и без бороды, – пошутил Никифор.

– Вы не из Горьковской области? – перебила его Лида; она была нетерпелива и этим походила на Наташу. – У меня был один знакомый из Горького, так он говорил, как вы. И «айда» говорил.

– Примерно из тех краев. Из Мордовии.

Несколькими днями позже Никифор перед вечером зашел в слесарную мастерскую, чтобы починить зажигалку. Поломка пустяковая – надо было приклепать обломившуюся ось зубчатого колесика. Никифор и сам мог бы это сделать, но ему надо было увидеть людей, которых рекомендовал Семен в организацию, заодно узнать, достал ли тот радиолампу.

Пока Семей возился с зажигалкой, Никифор, пристроившись на обрубке дерева у дверей, болтал о всякой всячине. Поддерживал разговор главным образом Попов. Он был рад поговорить со свежим человеком и без умолку выкладывал свои соображения по всем вопросам. Слушая его, Никифор сделал вывод, что Попов не только, как ему говорили, превосходный мастер, но и осведомленный человек. Ему было известно, например, что на предполагавшееся строительство моста через Днепр немцы будут брать людей из Знаменки и близлежащих сел, что на пристанях скопились горы мешков с пшеницей и груды овощей, потому что дубы-плоскодонки не справляются с перевозкой, что в ближайшие дни будет мобилизован весь конный транспорт для перевозки продуктов на Каменскую паромную переправу.

Откуда вы все это знаете, Алексей Александрович. – спросил удивленный Никифор.

– Э-э, мил человек! – хохотнул Попов. – Слухом земля полнится – знаешь такую поговорку? А я, стал быть, близко к земле нахожусь и все слышу. Так-то вот!

Шутка ничего не пояснила Никифору, однако переспрашивать он не стал, решив перепоручить это Берову.

Миша Мельников с первого знакомства доверия не вызвал. Летами парень и подходящ, а лицо по-детски наивное и простоватое; такому впору в пятнашки играть, а не в подпольщиках ходить. Это первое впечатление, как убедился Никифор позже, было ошибочным.

Пока Семен прилаживал колесико к зажигалке, а Попов комментировал новости, подошел конец рабочего дня. Из мастерской Никифор вышел вместе с Беровым. Свободного времени у него теперь девать некуда: баштан несколько недель назад убрали, нужда в стороже отпала.

Удивительно, как быстро Никифор и Семен нашли общий язык и прониклись симпатией друг к другу. Так случается, если люди имеют сходные характеры.

– Хорошо, что пришел, а то я сам хотел тебя разыскивать, – сказал Семен, когда они распрощались с Поповым и Мишей Мельниковым.

– Все готово? – радостно удивился Никифор.

– Почти. С Поповым и Мельниковым я говорил, они согласны. Лампу для приемника достал. А питание будет через день-два. У Попова нашлась велосипедная динамика, с якорем там что-то не в порядке, перемотать надо.

– Радиолампу где добыл?

– В колхозном радиоузле.

– Взломал?

– Я слесарь, – усмехнулся Семен. – Ключи подобрал. Открыл, закрыл – все в аккурате.

– Молодец!

– То дальше видно будет, молодцы мы ай нет.

– Вот хлеб на пристани… – вспомнил Никифор, решив, что об этом не мешает посоветоваться, однако досказать не успел. Беров с мрачноватым выражением, редко покидавшим его лицо, спросил:

– Сегодня?

– Что – сегодня?

– Повысыпаем из мешков в воду, и баста! Дубы топорами порубим и тоже на дно.

Как мысли могут передаваться от человека к человеку? Не успел Никифор подумать, что хорошо бы сделать налет на пристань, как Беров высказал это вслух.

Некоторое время они шли молча. Никифор раздумывал над тем, что операция хотя и заманчива, однако без подготовки проводить её рискованно. На пристани наверняка есть охрана, и без оружия не справиться.

– Там два сторожа ночью дежурят. А полицейский пост на окраине села, в полукилометре от пристани, – будто читая мысли Никифора, сказал Семен.

Никифор не стал спрашивать об источнике этих сведений – догадался, что это Лида. Сказал о другом:

– Топор – не оружие. Был у меня автомат спрятан в плавнях, да сплыл: кто-то, видно, нашел…

Никифор колебался. Слишком соблазнительным было дело. Но большим был и риск. А спокойно-уверенный голос Берова, его выжидательная позиция, при которой он подчеркнуто предоставлял Никифору право решать самому, так и подмывали ответить согласием.

– В одном ты прав, – проговорил он наконец. – Надо спешить, не сегодня-завтра хлеб могут увезти. В принципе я согласен. Но только не сегодня!.. Без всякой подготовки, без плана, знаешь ли…

Он искоса взглянул на Берова, ожидая возражений. Однако тот по своему обыкновению промолчал.

– Давай так, – решил Никифор, – ровно в восемь встретимся у Орлова, обсудим это дело. Без Орлова мы все разно не обойдемся. Лиду, пожалуй, привлечем. Она тот край села хорошо знает, в случае чего – поможет спрятаться.

Приметил Никифор: дрогнули брови Берова. Не хотелось ему, наверное, вмешивать Лиду в опасную затею. Все же и тут промолчал.

– Добре, – флегматично сказал Беров. – Зайдешь ко мне? Вот в этой хибаре я живу, – указал он на небольшой домик.

– Не сегодня, – покачал головой Никифор. – Сейчас спешить надо. К Орлову – раз. Дома предупредить, что ухожу на ночь, – два. Поужинать тоже не мешает – три. Ты мне вынеси радиолампу, и я пойду.

– Дай зажигалку, – попросил Беров.

– Зачем?

– Сделаю вид, что ты за ней приходил. Хозяйка у меня не больно надежная, с полицаями путается.

– Ну и ну! – изумился Никифор. – Отчаянный ты парень.

Совещание было коротким. Все признали необходимость операции «Днепр», как окрестил ее Орлов. Беров только стоял за то, чтобы провести её не откладывая, внезапным набегом, сегодня ночью.

– Сторожей пришьем ножами, захватим берданки, тогда пусть сунутся полицаи, – негромко и угрюмо говорил он. – Один будет нести охрану, а другие действовать. Р-раз – и в дамки!

Против этого плана категорически возражал Орлов, считая, что убийство сторожей не вызывается необходимостью.

– Мало разве немцы пускают крови нашему пароду? А тут мы еще!.. Чем виноваты эти сторожа, если их заставили стеречь? А хоть бы и не заставили-хлеб им зарабатывать как-то надо! Наши ведь люди, местные. Тебе, Семен, этого не понять, потому что ты не знамеиский – вот и предлагаешь такое…

– Лес рубят – щепки летят, – бормотнул Беров.

– Можно и без щепок, – упорствовал Орлов. – Обезоружим их, свяжем. Деды там сторожуют, ты сам говорил! Что нам стоит хилого деда обезоружить и рот ему заткнуть?!

Никифор поддержал Орлова. Сомнения насчет сроков операции-сегодня или завтра – Беров подавил тем, что предложение провести разведку назвал трусостью и нежеланием идти на риск, без которого все равно не обойтись.

– Зачем такая разведка?! – бубнил он. – Анка Стрельцова там весовщицей работает, все знает, все расскажет… Пока мы будем разведки делать, немцы тем временем хлеб увезут. По-моему, так: р-раз – и в дамки!

– Хорошо, – подытожил Никифор. – Давайте сегодня. Финки ты принес? – спросил он у Берова.

– Принес.

– А ты, Петя, захвати топор, – попросил Никифор. – Это тебе как оружие и как инструмент для потопления баркасов… или как там они у вас называется?

– Дубы. Значит, оружие применяем в случае крайней необходимости, если не будет иного выхода?

– Ладно, – ответил Беров, к которому и был, собственно, обращен этот вопрос.

Идти на Лиманную решили порознь, чтоб не привлекать внимания. Семен – кратчайшим путем, через огороды. Никифор и Орлов – окружным, по Песчаной улице. Впереди должен идти Орлов, который знал дорогу, за ним на расстоянии ста метров – Никифор. К операции «Днепр», помимо Лиды, привлекалась и Анка. Она встретит Орлова и Никифора на углу Лиманной и Песчаной и, якобы гуляя с ребятами, покажет им дорогу на пристань, сообщит, что знает об охране, о расположении грузов. Вышлет Анку навстречу Бероз, который будет на Лиманной быстрее своих товарищей. Сам Беров тем временем соберет сведения с полицейском посте, что расположен в крайней хате по дороге к пристани.

– Топор оберни чем-нибудь, – посоветовал Орлову Никифор перед выходом. – Готово? Айда, товарищи!

Сероватой горой возвышаются возле причала мешки с пшеницей. Белеют вороха тугих капустных вилков. Еле угадываемые в темноте, стоят ивовые корзины с помидорами, яблоками. Все это приготовлено к отправке в Никополь на железнодорожную станцию.

Дубы-плоскодонки, уткнувшись голыми мачтами в темное небо, застыли у причала. Спит в сторожке команда перевозчиков, дожидаясь утра, чтобы опять приняться за свою подневольную работу. Два сторожа с берданками между келен сидят на мешках с пшеницей. Возле них на корточках примостился полицай, у него в руках винтовка.

Потрескивает махорка в цигарках. Тягучая и бесконечная, как сама степная скука, струится беседа.

Жалуется полицай:

– Сну у меня нету. Пропал сон. Служба нервная, потому и пропал.

Сторожа молчат, обдумывают сказанное. Полицай тоже думает о чем-то, потом продолжает тем же нудным, жалующимся голосом:

– Или нервная болезня у меня такая, что не сплю? Пропал сон, хучь что ни делай. Стакан самогону тяпнешь, тогда заснешь. А так нету сну.

Кто-то из сторожей крякает, но отзывается не сразу. Слова сейчас, по ночному времени, вроде смолы, что не вмиг капнет. Сначала набежит, нависнет капля, затем тягуче и неохотно оторвется.

– Самогон, он при всех случаях хорош, – дребезжит голос сторожа. – Хучь для сну, хучь для бодрости.

– Это та-ак, – тянет второй сторож. – Нам бы на дежурство по стаканчику подносили, а? Хорошо ба! Ты, Сашко, попроси начальство. Для сторожей, скажи. У них, скажи, по нонешним временам самая ответственная работа. Ась? Мы тебя уж в накладке не оставим. Поделимся. Хи-хи!

Полицай, которого назвали Сашком, недовольно, хотя и беззлобно брюзжит:

– Вам, дырявым горшкам, все мало. Никому хлеба не дали, а вам-по три пуда… Самогонки теперь захотели! Поди к Раевскому да скажи. Может, он разок-другой и даст по шее.

Воцаряется молчание. Кто-то из сторожей с хрипом откашливается, сплевывает на землю. Огонек цигарки летит в воду и угасает с коротким шипом.

– Это та-ак, – тянет сторож. – По шее заработать – дело плевое. А тремя пудами ты зря, Сашко, попрекаешь. Ты-то получил втрое больше нашего? Опять же, гектар земли у тебя. А мы не попрекаем.

Сторож говорит миролюбиво, без раздражения. И полицай отвечает ему тоже в миролюбивых тонах:

– Я не попрекаю. Я к тому говорю, что каждый должен свою норму знать. Вот к чему говорю.

Опять все трое думают туманную вязкую думу. Багровая краюшка месяца, похожая на ломоть недозрелого кавуна, поднимается над лиманом, просветляя потемки. В ближнем болотце спросонья всполошились лягушки, заквакали, застонали. Из сторожки доносится дружный храп речников.

– Какая же моя норма? – дребезжит голос сторожа. – Кто об том мне может сказать?! До войны я получал из колгоспу по трудодням семь десятков пудов. А ты кажешь: три пуда – норма! На мое семейство той кошачей нормы на два месяца в растяжку и то не хватит…

– Советскую агитацию пущаешь? – зловеще спрашивает полицай. – Ты, старый, смотри: передам слова твои куда надо…

Это служит решающим доказательством, и старик-сторож заискивающе бормочет:

– Какая ж тут агитация! Про Советскую власть я ни слова ни проронил. В обчем, Лександр Петрович, я премного доволен. Никому не дали, а нам, сторожам то есть, по три пудика дали…

– То-то и оно! – говорит полицай и встает, чтобы размять затекшие ноги.

Сторожа снова сворачивают цигарки. Один из них долго добывает огонь, удары кресала о кремниво родят в плавнях маленькое эхо.

– Спят хлопцы, – завистливо вздыхает полицай, останавливаясь неподалеку от сторожки. – А меня и сон не берет. Нету сну, хучь убей. Заболевание, значит, таксе…

Полицай поворачивается спиной к сторожке и идет к причалу. В этот момент из-за ящиков с яблоками бесшумно выскальзывают две тени. Глухой удар, и, ойкнув, полицай падает. Лязгает о землю винтовка.

– Обрушился, Лександр Петрович? – спрашивает один из сторожей, который за грудей мешков не видит, что произошло. – Никак упал, спрашиваю?

Перед сторожами, как из-под земли, вырастает фигура с винтовкой.

– Ктой-то?! – оторопело, чуть ли не в один голос спрашивают сторожа. – Кто здеся?

– Руки вверх! – слышится из темноты. – Вздумаете сопротивляться или кричать, буду стрелять.

В подтверждение угрозы перед лицами плавает дуло винтовки – той самой, что минуту назад болталась за спиной полицая. Сторожа с ужасом следят за колеблющейся мушкой, а берданки тем временем из рук исчезают. Их отбирает человек, подошедший незаметно сбоку.

– Боже ж мой! – взмолился дед, который спорил с полицаем насчет «нормы». – Не погубите, сынки! Один я кормилец на всю семью остался, помрут без меня… Не дайте, сынки, погибнуть лютой смертью. Не за себя прошу, за внуков маленьких.

Ему ответил человек с винтовкой:

– Мы партизаны, дед. Вас не тронем, если будете сидеть тихо. Свяжем на всякий случай и сидите, покамест не уйдем. Ясно?

– Митька?! – вскрикнул пораженный дед. – Это я, Пантюха. Или ты забыл, как мы вдвоем сторожевали? А зараз руки на меня поднимаешь! Хучь не отворачивайся, я тебя доразу но голосу спознал, Митрий.

– Молчи! – шикнул на него человек с винтовкой. – У тебя, старого, ум за разум заходит. Какой я тебе Митька? Обознался. Если кто пикнет еще, то пеняйте на себя!..

Парни быстро связывают сторожей веревками по рукам и ногам. Из-за груды мешков появляется третий, он волоком тащит извивающегося полицая с кляпом во рту. Спрашивает:

– Готово?

– Сейчас.

– Держите этого. Я дверь будки подопру на всякий случай.

Вскоре оба сторожа и полицай лежат рядом на земле в проходе между ящиками и только головами ворочают.

– За дело, товарищи, – командует невысокий парень с винтовкой, и все трое бросаются к мешкам с пшеницей. Они подтаскивают мешки к краю причала, одним ударом вспарывают их, и зерно со звуком, напоминающим плеск дождя по речной глади, сыплется в воду.

Через полчаса от горы мешков осталась самая малость, зато речное дно вблизи причала заметно обмелело.

Пот в три ручья лил с Никнфора, рубашка прилипла к телу, а перед глазами от усталости сходились и расходились лиловые круги.

– Принимайся за плоскодонки, – шепнул Берову Никифор.

Беров трижды проквакал лягушкой. В ответ со стороны лимана послышался скрип уключин, и в тусклой лунной дорожке появилась рыбацкая лодка. Лидин голос спросил:

– Едем?

– Еще немножко. Дай топор. А сама будь на прежнем месте.

Оттолкнув от берега лодку, Семен по пути к дубам зашел проверить, как чувствуют себя пленники. Подошел и остолбенел: на земле лежали только сторожа, а полицай исчез. На тревожное восклицание прибежали Никифор и Орлов.

– Ах, бисовы бороды! – ругался Семен па сторожей. – Вы чего ж молчали?! Чего не крикнули, когда он убегал? Всадить вам по пуле, чтоб не коптили свет божий!..

– Воля твоя, сынок, – с неожиданной твердостью в голосе сказал дед Пантюха. – Нам хучь так, хучь этак – один конец. Закричи мы, как он удирал, так он или сам нас притюкнул, или назавтра донесет, и нас на той вешалке, что на каменской дороге, как пить дать, подвесют. А ты, если внуков малых моих не жалеешь, так стреляй скореича, не томи душу. А милость от вас выйдет, то хучь руки крепше посвяжите, а то утром никто не поверит, что мы связанные были, – все распутлялось..

Никифор проверил и удивленно хмыкнул: узлы веревок действительно ослабли, и при желании легко можно от них освободиться. Не удивительно, что полицай развязался и убежал.

Делать, однако, было нечего. Искать беглеца ночью, что иголку в стогу. Затянули покрепче узлы веревок на руках и ногах у сторожей. Отошли в сторонку, чтобы посоветоваться.

– Надо было сразу навести ему решку, – сожалел Семен. – Их, мерзавцев, без пощады убивать надо, а вы разнюнились: может, хороший, может, заблуждающийся… Кой черт, хороший! Слыхали, как он сторожам грозил? Таких заблуждающихся я бы к ногтю…

В этот момент со стороны Лиманной, где был расположен полицейский пост, хлестко рубанул винтовочный выстрел. За ним второй, третий…

– Добежал-таки! – сплюнул Никифор. – Ну, братва, теперь держись. Черт с ними, с капустой и яблоками. Надо успеть хлеб утопить и лодки.

Беров бросился с топором к дубам. Орлов и Никифор-снова к мешкам с пшеницей.

Первый дуб был старенький, поэтому Семену не составляла большого труда вышибить одну из подгнивших досок днища. Со вторым вышла задержка. Мелькал топор, летела мелкая щепа, однако днище было новое, крепкое и не поддавалось.

– Скорей! Скорей! – поторапливал с берега Никифор всякий раз, когда подбегал к воде с мешком пшеницы.

Стрельба тем временем приближалась. Над головой звонко высверливали воздух пули. Правда, под береговым обрывом было безопасно: пули сюда залететь не могли. Но выстрелы стегали по нервам, напоминая о близящейся опасности.

Выстрелы и стук топора разбудили спавших перевозчиков. Они начали ломиться в припертую бревном дверь сторожки; дверь гнулась, трещала, грозя рассыпаться.

– Эй, вы там! – Орлов закричал, лязгая затвором винтовки. – Кто высунется, тому пулю в лоб!

В сторожке затихли.

Орлов вбежал на береговой откос и с колена несколько раз пальнул вдоль дороги, целясь по вспышкам выстрелов полицаев. Те залегли.

Лида, встревоженная поднявшейся суматохой, пригнала лодку без вызова. Некоторое время она наблюдала за безрезультатной работой Семена, потом скороговоркой посоветовала:

– Зачем ты это делаешь? Продолбишь дырку, а они завтра же её зашпаклюют. Лучше погрузить мешки да утопить на глубине. Там, небось, не достанут.

– Голова у тебя, – признал задыхающийся от усталости Семен.

Лида помогла парням загрузить дуб десятком мешков с пшеницей. Семен сел на весла Лидиной лодки и отбуксировал тяжелую посудину на середину лимана. Там он накренил ее бортом – хлебнув воды, плоскодонка пошла ко дну.

Точно так же поступили и с другими дубами.

– Все! – сказал Семен из лодки. – Я выбыл… Ступню подвернул.

– Там еще штук двадцать мешков, – крикнул Никифор.

Через силу Семен поднялся и шагнул на берег.

– Не надо, – остановила его Лида. – Посиди. Я за тебя.

С проворством и почти с мужской силой, чего Никифор не ожидал от толстушки Лиды, она принялась таскать к причалу тяжелые мешки. Она не поднимала их на спину, а везла волоком и при этом не отставала, а перегоняла порядком уставшего Никифора. Но и Семен не бездельничал. У кромки берега он принимал мешки, быстро вспарывал их и вытряхивал зерно в воду.

Орлов оставил свой наблюдательный пункт и присоединился к работавшим.

Минут через пять все было кончено.

Полицаи почему-то прекратили стрельбу, и это тревожило. Патроны кончились или затевают что-то? Во всяком случае надо было уходить, не медля.

– Плывите на лодке до бухточки, где условились встретиться, – сказал Никифор Лиде и Семену. – А мы здесь задержимся, потом придем. Возьмите одну берданку.

Когда затих плеск весел, Никифор и Орлов взобрались на откос и замерли, вслушиваясь и вглядываясь в белесую ночь. На дороге к пристани было все спокойно, но где-то далеко по сельским улицам тарахтели телеги, слышался лай собак.

– Подкрепление едет, – шепнул Орлов. – Куда подевались эти сукины дети, что стреляли?! Может, они обходным маневром к нам подбираются?

– Кто знает!.. Но нам пора сматывать удочки, пока не поздно.

– Пальнуть напоследок? Для устрашения?

– У тебя, небось, один патрон из обоймы остался?

– Один, – смущенно признался Орлов.

В сторожке опять завозились, застучали перевозчики. Видимо, подумали, что на пристани никого больше нет. Никифор подошел вплотную к дверям и сказал:

– Слушайте, товарищи! Мы сейчас уйдем. Вы можете легко выбраться наружу, но я вам не советую. Сидите взаперти до тех пор, пока не приедут сюда полицаи. Тогда вы скажете, что сторожка была окружена со всех сторон партизанами и вы ничего не смогли поделать. А если выйдете до прихода полицаев, то вас могут заподозрить в соучастии.

– Ясно, – приглушенно донеслось из сторожки. – Спасибо вам!

Орлов и Никифор дождались, когда месяц скрылся за густым облаком, и крадущейся походкой, чтобы ни сторожа, ни перевозчики не услышали их шагов, взобрались на откос, десятка три метров прошли по дороге, потом свернули влево, в луга.

Лида никому не уступила весел. Впрочем, парни не очень настаивали: они еле дышали от усталости, и никто из них не мог так бесшумно и ловко грести, как умела дочь рыбака Лида Белова.