Текст книги "Тень Уробороса. Аутодафе"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

9. За что убивают память…

Фауст, взгорье Каворат, «Ничья» земля, май 1002 года

Нике снился дом и люди, которых она знала и любила. И если бы ей предоставили выбор, она осталась бы во сне. Но выбора не было, а измученная Зарецкая, широко раскрыв глаза, долго не могла вспомнить, где находится. Долго – несколько мгновений, которые для нее растянулись на целую вечность, полную кошмаров.

Проклятые монахи… Келья-тюрьма. Свирепая боль, мучившая несчастную роженицу почти сутки и опять вступившая в права сейчас – из-за нее-то и проснулась Ника, всю ночь терзаемая схватками. Тут же в памяти ожил и крик того, кто едва не убил ее, прорываясь на свет.

Зарецкая тихо затряслась от плача. Почему только «едва»? Когда кончится это измывательство над ее обезображенным телом и растоптанной волей? Почему эта чужеродная сущность, столько времени копошившаяся в ней, вчера не убила ее до конца, увенчав тем самым свой триумф? Та женщина, которую Ника встретила здесь, ошиблась: кроме ужаса и брезгливости, внутриутробные движения младенца у Зарецкой ничего не вызывали. Когда она воображала, кем мог быть его папаша, ей становилось тошно: пусть даже если это и не монахи, которых она теперь люто ненавидела, то любой другой чужак казался не лучше них. Впрочем, как и сам издевательский способ, к которому ее принудили…

Серый вошел бесшумно. Как всегда угрюмо взглянув на Нику, поставил перед нею на табурете какое-то варево в убогой миске. Дождавшись его ухода и еще не подозревая о главном открытии, которое ждало ее сегодня, Ника приподнялась на локте. Со стоном закусила губу, когда боль пронзила ее до пят, а после, выстрелив подобно раскаленному гейзеру, вгрызлась в мозг. Перетерпев болевой пик, Зарецкая дотянулась до ложки и, стараясь поменьше двигаться, стала медленно, нехотя, есть похлебку. Если уж выжила после такого испытания, нужно выкарабкиваться и искать способ бегства. Теперь ей не будет мешать слабость, тошнота и удушающе громадный неуклюжий живот. Она не покажет тюремщикам, что набралась сил, а когда они совсем потеряют бдительность, предпримет вторую попытку к бегству. Главное – вернуть свое тело хотя бы в условную норму. О прежнем тренированном состоянии речи уже не шло: мышцы пресса разорвались безнадежно, это она поняла давно, заметив лиловые рубцы на боках, бедрах, уродливо раздутом животе и ноющей груди. Теперь каждый разрыв давал о себе знать разрядом электрической боли. Но ведь раньше с этим женщины как-то жили? Значит, и теперь, чуть погодя, можно будет свыкнуться, прийти в себя и сбежать.

«А этот, Чужой?» – спросило что-то в голове. Ника вспомнила разговор с той женщиной. Вот и он пожаловал – Животный Инстинкт. Здравствуйте, тебя нам только не хватало!

Едва она доела и бессильно упала обратно в постель, серый монах материализовался в келье, собрал посуду и бросил через губу:

– Сейчас принесут кормить. Готовься.

– Что принесут?

Вопрос остался без ответа. Лишь коротким презрительным взглядом провинившийся монах выказал свое отношение к женщинам вообще и к отлынивающей от прямых бабьих обязанностей Нике Зарецкой – в частности. Хотя, если та тетка не соврала и на Фаусте живут исключительно представители мужского пола, то откуда этому нелюдю знать о том, чего должны и чего не должны женщины?

– Тварь! – без энтузиазма прохрипела заточенная вслед серому. – Хоть бы в Содружестве добрались до вас, негодяи проклятые, и взорвали к дьяволу вашу омерзительную планетёнку! Как я вас всех здесь ненавижу…

Ника снова вспомнила Землю. Как ее водили в Парк Иллюзий в Париже, где отец, проиграв маме в споре День выполнения всех желаний, изображал чародея. «Угодил ли вам недостойный джинн, о, мои повелительницы?» – складывая руки на груди и кланяясь, вопрошал он. А потом все трое хохотали друг над другом. На следующий день мама проиграла папе. И… кажется, тогда они наняли для Ники няню-андроида, сами же куда-то уехали до позднего вечера – словом, это было нисколько не интересно. Зато вернулись они оба весьма довольные.

Какие прекрасные люди жили в ее родном мире!

Зарецкая всхлипнула, а память подсунула ей еще одно невыносимо чудное воспоминание из жизни, которой у нее больше не будет никогда. Их последнее свидание с Домиником Лагранжем. Потом они с Феликсом, старшим братом Доминика, отвезли ее в аэропорт, но на флайер Ника все равно опоздала. Увы, братья не могли ждать, спеша куда-то по служебным делам, поэтому, высадив ее, тут же уехали. Чтобы не доставлять им хлопот, девушка решила без звонка Доминику ехать в Москву автостопом. И, к несчастью, подвернулся тот злополучный транспортер, водитель которого, Тибальт, взял ее попутчицей…

– Нет! – зарыдала Ника, в тысячный раз вспоминая ослепительную вспышку в траве у подмосковной трассы. – Почему я? За что? Кому я делала плохое? За что?

– Ну, будет тебе реветь! – послышался знакомый женский голос, настолько бодрый и веселый, что это выглядело надругательством над душевным состоянием Зарецкой и совершенно не вязалось с сырым каменным склепом. – Покайся и спасешься!

Ника обеими руками отерла глаза, и едва спала слезная пелена, взгляд различил ту необъятную тетку, с которой они разговаривали несколько месяцев назад. В дверях, позади неожиданной гостьи, стоял молодой монах, охранник и по совместительству теткин любовник, однако заходить внутрь он не собирался.

– Смотри, кого я тебе принесла, – женщина шагнула к Нике и положила возле нее серый сверток. – Видишь, какой хорошенький! Здесь такие даже не водятся. А ты ревешь!

Сверток зашевелился, упруго выгнул спеленатое туловище и недовольно захныкал. Взглянув в лицо малыша, Зарецкая оторопела: это была копия Доминика. Его льняные волосы, голубые глаза, а самое главное – его неповторимый взгляд, в зрачках младенца поразительно осмысленный. Нику что-то приподняло над постелью, мир поплыл, и она провалилась в бездонную темень обморока.

* * *

Земля, Италия, май 1002 года

Перед Фредериком Калиостро в воздухе развернулась голограмма. Лицо Джоконды Бароччи приблизилось к камере:

– Синьор Калиостро!

– Да, Джо? – отец Дика даже не отвлекся от своих дел, продолжая изучать что-то в линзе.

– Синьор Калиостро, событие чрезвычайной важности. Мы в Испании, я сейчас буду у вас.

– В двух словах, если можно.

– Мы перехватили SOS. Это Эмма Даун-Лаунгвальд. Она ищет выход на спецслужбы.

Фредерик усмехнулся:

– Приезжайте, Джо. Приезжайте.

«Черные эльфы» ворвались к своему шефу менее чем через час. Калиостро-старший присмотрелся к своей ученице. Она выглядела так, как выглядит человек, больной хронической бессонницей. Ожесточенно горящие глаза, серые веки, резкие черты лица, тени на щеках… Измученным казался и Чезаре, который то и дело с тревогой косился в сторону начальницы. Будь на их месте кто-то другой, Фредерик не стал бы тратить свое время на выяснение причин. Но…

– Молодые люди останутся в зале, а мы с тобой, синьорина, пройдем в кабинет… – И, уже в кабинете, понизив голос и покончив с официозом: – В чем дело, Джо? Ты что, бросила спать? Это не дело. Мальчишку не вернуть, но так нельзя…

Она вскинула на него глаза:

– Откуда вы…

– Свой темперамент, синьорина, ты даже под скафандром не спрячешь. Всё, шутки в сторону. Сегодня же к Вилкинсону на прием – и неделя на восстановление. Думаешь, мне его не жаль?

– А вам бывает кого-то жаль? – в голосе Джоконды прозвучала не свойственная ей неуверенность, как младшей перед старшим.

Калиостро тихо засмеялся и резковатым жестом прижал ее к своему плечу:

– Ну почему умные люди иногда бывают такими дурными, а? Сколько живу, всё не могу понять. Ну, давай, выкладывай свои срочные донесения…

Подавив грустную улыбку, Джоконда отстранилась на «служебное расстояние» и опять стала предельно серьезна:

– Сегодня квадро-структура Саймона сообщила о перехвате сигнала. Сам сигнал был несколько странным: большой диапазон, но интенсивность низкая. В общем, по этому «шепоту» Саймон все равно расшифровал источник. Катер довольно близко, в пределах Солнечной системы. По-видимому, неподалеку от Шелкового Пути, чтобы в случае опасности нырнуть в гиперпространство и замести следы… Это Эмма Даун, она пытается достучаться до кого-то из силовых ведомств планеты, но осторожничает. Словом, очевидная просьба о сотрудничестве…

Казалось, ничто на свете не сможет удивить Фредерика Калиостро, однако после донесения Джоконды он выглядел и удивленным, и озадаченным:

– Сотрудничестве? С нами?! Что – Эмма?!

– Да, синьор Калиостро, Эмма собственной персоной. И, кроме того, на запрос Саймона она ответила, что всем нам грозит серьезная опасность…

* * *

Клеомед, трасса на Тертый Холм, май 1002 года

Последние грозовые тучи распугало шустрым ветром, и мокрая от ливня дорога начала переливаться каплями солнца. Тогда все и произошло.

Из подворотни странной придорожной постройки, перекосившейся и полинялой, выбрызнул мальчишка. Вслед ему летела женская ругань и детские разноголосые вопли.

Насвистывая беззаботную песенку, с Тертого Холма в сторону города неторопливо вел свою машину биохимик Палладас.

Молясь о том, чтобы юный болтун Эдмон хоть на секунду умолк, пара Фергюссонов бросала красноречивые взгляды на их нового приятеля Ламбера, с которым они познакомились еще в катере и который имел несчастье быть папашей невыносимого подростка. За рулем сидел Арч Фергюссон, поэтому бросать эти самые взгляды ему приходилось через зеркало.

Все – клеомедянин, Палладас и сборная команда по болтовне – стремились из разных пунктов к одному перекрестку. Классический пример из учебника по арифметике…

…Попрошайка первым заметил гравимобиль Фергюссонов и тут же прикинул, как проделает с ними свой трюк, еще не видя машину Алана Палладаса.

– Смотри! – что есть мочи заорал малыш-Эдмон, тыкая пальцем на дорогу.

Арч не дрогнул, однако тормоза, включившись, закрутили гравимашину в скользком водовороте. Не солоно хлебавши попрошайка шмыгнул в заросли на обочине – и поминай как звали. И биохимик Палладас, почти поравнявшийся с перекрестком, растерянно понял: увернуться от столкновения не удастся, темно-фиолетовый волчок-гравимобиль оставит на его кузове не просто легкомысленный росчерк, а отметину посерьезнее. Когда же все всё поняли, время прекратило свой полет; вместо этого оно потекло тягучей липкой массой, где застревали даже звуки…

Фергюссону хватило мастерства, и встреча не стала последней для пассажиров обеих машин. А вот удар был оглушительным.

– Черт, черт, черт! – расшвыривая ногами осколки фар, выскочивший из своего автомобиля Фергюссон в раздражении отошел с дороги, закурил и без особенной надежды найти виновника торжества пробежался взглядом по придорожным кустам.

Возле места аварии сотворилась, как оно всегда бывает, жуткая суета.

– Да что вы делаете? На гробомобиле, да еще и в здешних трущобах! – возмущенно голосил едва не ставший седым Палладас.

– Вы заметили этого мальчишку? – Матильда Фергюссон не теряла рассудительности.

– А вы? – Ламбер Перье охал и размахивал руками, будто обокраденная торговка.

Физиономия его и бурные чувства раздражили биохимика, отчего тот перешел на въедливый, язвительный и тем еще более обидный тон:

– А то вы не знаете, что у местных это забава – бросаться под машины?!

Арч сделал последнюю затяжку, бросил окурок под ноги и втер его подошвой в серый гравий. Его кисть сжали маленькие пальцы. Белобрысый Эдмон, беззаботно приплясывая, присоединился к Фергюссону, утомленный руганью взрослых.

– Что слушаешь? – Арч хмуро кивнул на его наушники.

– Чего? – мальчишка вытащил один.

– Слушаешь чего?

– А, да так… Нате, послушайте!

Арч вставил наушник и прикрыл глаза. Легкое скрипичное стаккато разогнало адреналиновый яд.

– Знакомое очень… Это Паганини?

Не обратив внимания на уважительную интонацию, с которой Фергюссон задал вопрос, мальчишка радостно кивнул:

– Ага! Каприччио номер 24. Я тоже на скрипке учусь. Хотите покажу?

– Нет уж, как-нибудь в другой раз.

Эдмон остался не по-детски невозмутим:

– Ну так понятно, что в другой. У меня с собой и скрипки-то нет… О, нет! – и тут он спрятался за Арча.

Это, раздраженный до предела, к ним несся Ламбер. Прежде всегда элегантный, сейчас француз был встрепанным, как та черная птица на перекошенном заборе.

– Эдмон, ты сейчас же едешь домой, потому что наказан!

– За что-о-о-о?!!

– Тебя просили пристегнуться и заткнуться, а что вместо этого делал ты?

– Папа, вообще-то…

Сам от себя не ожидая, Арч Фергюссон вступился за Эдмона:

– Ламбер, давай по справедливости: если бы не твой сын, мы сбили бы того вымогателя насмерть!

– Он отвлекал тебя!

– Нет…

Оставив их, мальчишка подбежал к Палладасу, который удрученно оглядывал свою покореженную машину.

– Господин, мне очень нужно с вами поговорить!

– Со мной? Тебе? О чем?!

– Дяденька господин, это очень важно, – Эдмон по-хозяйски раскрыл дверцу искалеченного автомобиля и запрыгнул внутрь. – Идите сюда, пока они не смотрят на нас!

И то верно: Арч и Ламбер спорили о поведении Эдмона, Матильда Фергюссон вызывала аварийку – словом, все были заняты своими делами. Заинтригованный Палладас забрался в салон.

– Господин Палладас, – по-взрослому заговорил мальчик, и даже голос его погрубел. – Это хорошо, что вы нам встретились… ну, хотя и так нелепо… Надо бы вам знать: Арч – вон он, с моим отцом – и Матильда Фергюссоны на самом деле Риккардо Калиостро и Полина Буш-Яновская. Есть у меня предчувствие, что скоро им очень понадобится ваше ходатайство…

– Вы кто?! – опешил Алан.

Но мальчишки уже хватились. Он подпрыгнул, стремительно развернулся, быстро шепнул что-то на ухо собеседнику, а затем пулей помчался к своим. Палладас с трудом сглотнул, потряс головой и присвистнул:

– С ума сойти – ангелочек!

* * *

Клеомед, Тертый Холм, май 1002 года

…И когда группы наблюдателей, в числе которых были и Палладас, и пассажиры машины, столкнувшейся с его автомобилем, неторопливой процессией поднимались к вершине холма, прозвучал первый взрыв.

– И в чем же там снова дело? – устало проговорил Арч-Дик, озираясь по сторонам и не понимая, откуда донесся звук.

Дорога вилась вокруг холма, создавая прекрасную возможность созерцать панораму внизу. Сейчас, в медленно сгущающихся сумерках, после недавнего дождя, Белая Долина казалась сказочной. Но вот у дальнего перелеска явно творилось что-то недоброе, о чем сообщил вездесущий Эдмон, прикладывая к глазам детский бинокль:

– Па, смотри, там люди и техника. Что они делают?

Но вместо блондина ему ответил вытесненный из общего людского потока Алан Палладас:

– Разве не знаете? А ведь по всем новостям прошло… Это убирают древние захоронения с постройками. Они, как решило местное правительство, не представляют исторической ценности, потому что на Клеомеде не осталось ни одного коренного жителя, а для культуры нашей цивилизации важны только останки нашей цивилизации или известных науке внеземных…

Мэт-Полина сразу же нахмурила брови:

– Ну что за… Нет, решительно не понимаю… Не понимаю. Что, именно здесь они мешали, эти захоронения?

– Ну да, – усмехнулся биохимик. – Именно там проложат короткую скоростную трассу до Эйнзрога, и это старое кладбище мешает ее выправить как надо, вот так-то…

– Пф… Знаете ли!

Наконец и Арч-Дик внес свою лепту в беседу:

– Между прочим, на Клеомеде полно скалистых островов, не обжитых людьми и вообще малоизученных, что уж говорить о никому здесь не нужных погостах? Например, в горах Харана зафиксирован вулкан, еще действовавший пару тысяч лет назад. Вся равнинная часть возле него – выжженная черная пустыня. К примеру, я не так давно беседовал с одним ученым-геологом – собственно, он и рассказал мне о Харане… Так вот, у него своя версия на сей счет. По некоторым признакам он выявил, что тот вулкан никогда не был действующим, а опустынивание произошло по другим причинам…

– Каким, например? – полюбопытствовал Палладас, охочий до всевозможных шарад и головоломок.

– Он предложил две. Пустыней та местность стала из-за действий тамошних разумных обитателей. Тогда придется согласиться с тем, что Содружество не первым обжило Клеомед и что на нем, возможно, до недавних пор существовало или по сей день существует коренное население… А вторая… – Дик взглянул на свою напарницу. – Вторая и подавно фантастична. Она заключается в некоем устройстве, которое якобы располагается неподалеку от вулкана.

– Например?

– Ну, не знаю…

– Может быть, гигантский молекулярный распылитель? – в голосе Мэт-Полины явственно прозвучал скепсис, но Алан уже давно понял, что эта парочка лицедействует и что верить сейчас нельзя ни единому их слову или действию. – Который построили очень древние клеомедяне, а? Построили и вымерли.

– Распылившись?

– Угу. В мелкодисперсный порошок. Нет, дорогой, не верю я в такие побасенки. И единственно, на что были способны вымершие клеомедяне – это хоронить своих усопших и строить над могилами вот те затейливые домики.

– Да, моя пумпочка, слушаю и повинуюсь!

– То-то вот!

«Смотрите! – понеслось тем временем по толпе. – Проявляется!»

Никому не было дела до кладбищенских взрывов. Все смотрели в густо-синие небеса, где наливалась огромная, в пять земных лун, неровная планета. Именно сегодня одна из Блуждающих проявлялась во всей красе. Она проходила очень близко к поверхности Клеомеда, вызывая стихийные бедствия, внезапные приливы и другие нежелательные для его обитателей природные реакции. Такое событие случалось раз в триста лет, а посему пропустить его не хотел никто. Как принято говорить со стародавних времен, в этот день на Тертом Холме яблоку негде было упасть. За охраной порядка следило несколько сотен управленцев, в воздухе чуть поодаль, дабы не мешать обзору, постоянно висели медицинские и полицейские флайеры.

И чем темнее становилось над холмом, тем явственней проступали серовато-бурые горные кряжи на искалеченной метеоритами Блуждающей, тем тоскливее разливался ее лунный свет, так что казалось: подбрось вверх камень – и собьешь ее, близкую, выпуклую, загадочную…

– Свифтовская Лапута, – проговорил Палладас, в восторге разводя руками. – Настоящая Лапута! Не удивлюсь, если великий сэр Джонатан побывал здесь в своих философских снах!

И Фергюссоны, несмотря на мастерскую маскировку, выглядели сейчас Диком и Полиной, точно лунный свет содрал с них фальшивый облик солидного господина и его суетливой «супруги», вернул их глазам истинный, только Буш-Яновской и Калиостро присущий блеск. Но другое беспокоило Палладаса, а потому, насмотревшись на Блуждающую до боли в шее, он стал придумывать, как пообщаться с мальчишкой Эдмоном. Ему надо было узнать еще и еще подробнее, однако присутствие Ламбера и «супругов» делало это предприятие невозможным.

– Могу посоветовать вам, госпожа Фергюссон, прекрасную ремонтную. Очень быстро восстанавливают машины после любой поломки, – чуть пригнувшись к уху Полины, прошептал биохимик.

Та взяла из его пальцев карточку и мельком прочла, после чего в полной рассеянности поблагодарила.

– А супруг ваш, господин Фергюссон, случаем не в ВПРУ ли работает? – продолжал натиск Алан, заставляя Буш-Яновскую слегка отодвинуться.

Вдалеке снова прогрохотал взрыв.

– Вы угадали, господин… э-э-э… Палладас. Он офицер Управления. Более подробную информацию я не могу, простите, дать… А что?

Палладас усмехнулся. Умело она ввинтила это «э-э-э». Он-то внешность не менял, в отличие от них, чтобы вот так «э-э-э»!

– Да ничего. Просто мы с вашим мужем отчасти коллеги: я заведующий биохимическим отделом Лаборатории ВПРУ…

– Господин дяденька, а вы чернокнижник, да? – коварно уточнил болтливый Эдмон, которому давно уже надоело таращиться в бинокль.

Мимо них медленно проехала установка, донельзя напичканная аппаратурой для съемок. Дежурные управленцы шли чуть впереди нее и освобождали дорогу, приказывая зрителям разойтись в стороны. Когда шум и толкотня прекратились, мальчишка снова куда-то исчез:

– Я с ним с ума сойду! – простонал Ламбер. – Наверняка забрался к операторам! Нет, всё, это невозможно!

Извинившись, он бросился на поиски своего отпрыска. Проводив его взглядом, Калиостро медленно повернул свое, то есть Фергюссоново, грузное тело к Палладасу:

– Знаете что, господин Палладас, а вы бы оставили нам свои внеслужебные координаты… так, на всякий случай…

– С преогромным удовольствием!

И, отдавая Дику свою визитку с переливчатой голограммой в виде поедающего собственный хвост изумрудного змия – древним символом алхимии, ныне используемым как эмблема служителей управленческой Лаборатории, – Палладас нарочно придержал ее, снизив тон почти до шепота:

– И, пожалуйста, господин Фергюссон, в случае крайней необходимости непременно вспомните обо мне! Непременно!

А в ушах его до сих пор звучал детский голос с недетской фразой: «Есть у меня предчувствие, что скоро им очень понадобится ваше ходатайство». И тот, кто это сказал, вряд ли преувеличил серьезность событий…