Текст книги "Послания себе (Книга 3)"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Словно в ответ на ее мысли Тессетен криво усмехнулся. О, Природа! Как он уродлив! Он уродливее, чем был десять лет назад! Безобразен и мерзок, словно пресмыкающийся гад...

– Отправляйтесь в гостиницу. Вами займутся! – произнес Ал, коротко взглянув на управляющего. Тот удалился, не разгибая спины.

– Ты держишь рабов, прогрессивный звездочет?! притворился, что удивлен, этот полураздавленный хромоногий паук.

– Это не рабы.

– Я не осуждаю рабство, великий царь. Я просто удивляюсь тебе, твоим катастрофическим переменам...

Ал с досадой поморщился: бывший друг раздражал попытками обнажить его и свою души, да еще и перед толпой.

– Поговорим позже, Сетен, – дипломатично сдерживаясь, ответил он.

– Ка-а-ак пожелаешь. Царь равен богу. Ведь так?

– Едем, Танрэй, – сделав вид, что не услышал последней реплики, Ал забрался в колесницу, и только его жена заметила загадочную улыбку, скользнувшую по запекшимся губам Тессетена.

– Что нового произошло тут без меня? – здесь, в покоях, вдали от заискивающих глаз придворных, в присутствии личных слуг, Ал позволил себе сесть у ног жены и положить подбородок ей на колени.

– Твой сын выучился хорошо стрелять их лука и бросать "звездочку"... – ответила она, заставляя его млеть от прикосновений рук к темным блестящим волосам, немного поредевшим из-за постоянного ношения головного убора и шрамов, глубоко повредивших кожу и сделавших ее безжизненной.

– Об этом мне расскажет мой сын. Что нового было в Северном Столпе? – Ал поглаживал пальчики на ее стройных ногах – изящно удлиненные, ровные, с подкрашенными ноготками, они свободно лежали в легких плетеных сандалиях, и кончики больших, первых, пальцев были слегка вздернуты, подобно ее точеному носику.

Танрэй начала рассказывать, но вдруг прервалась на середине:

– Что ты собираешься делать с Тессетеном? – спросила она так внезапно, что Ал даже не сразу понял, к чему это она.

– Что я собираюсь делать?.. – он задумчиво, как на пустое место, посмотрел на двух служанок, сидевших в угодливой позе у дверей и каждую минуту готовых сорваться на зов. – Дам ему все, чего пожелает – и пусть живет так, как считает нужным... Он оританянин, мой соотечественник... Ему нельзя быть нищим в моей стране... Может быть, он одумается и станет полезен...

– И это после всего? – она нахмурилась. – После всего, что он сделал?!

– Мне он не делал ничего, – по его взгляду было видно, как постепенно "оживают" для его восприятия вроде бы глухие и немые прислужницы у дверей.

– Неправда! И ты знаешь, что это не так!...

– Если уж на то пошло, то всем, что мы сейчас имеем, мы обязаны именно предательству этой шайки... – терпеливо, как азбучную истину, пояснил он. – Не будь этого, быть может, я никогда не смог сделать того, что сделал...

"Вот именно"... – опустив глаза, подумала Танрэй и еще больше возненавидела экономиста.

– И вообще, Сетен совсем не причина. Он – следствие. Не преувеличивай его заслуг, дорогая...

– Я не понимаю, ты не видишь, что он нарочно пришел сюда, чтобы снова досаждать нам?! Я больше чем уверена, что Тессетен имеет при себе план какой-то каверзы. Без этого он просто не может жить! – вскричала она.

– Послушай! – Ал гневно вскочил на ноги. – Почему ты решила, что я буду терпеть от тебя такой тон?!

– Потому что я твоя жена, – она вскинула гордую голову, потому что я – мать твоего единственного сына, который будет твоим последователем! Потому что я тоже правлю этой страной в твое отсутствие! Тебе недостаточно этих причин?

Глаза его похолодели:

– Так вот, ты ошибаешься, дорогая. Ты – женщина, и ни одна женщина не посмеет повысить голос в моем присутствии. Тебе все понятно?

– Избавься от Тессетена!

Взгляд Ала скользнул по служанкам, казалось бы и не заинтересованным спором хозяев.

– Успокойся! – резко сказал он.

Тогда Танрэй поднялась с ложа:

– Хорошо. Я успокоюсь.

И она вышла из сектора. Ал опустил голову и удалился через другую дверь.

Дождавшись конца спектакля, ушли и служанки, очень тихо перешептываясь и хихикая.

– Еще не время, – сказал Тессетен вопросительно смотревшим на него спутникам, таким же оборванцам, как и он. Самый молодой и самый статный, в лице которого еще проглядывали черты шестнадцатилетнего Фирэ, медлил, тогда как остальные отошли от Сетена. – Не время я сказал, сынок! – повторил бывший экономист специально для него. – Остуди голову, иначе не получишь удовольствия, ручаюсь... Посмотри лучше, как здесь красиво! И какое потрясающее обслуживание, мальчик мой!

– Это была... Танрэй? – спросил доселе молчаливый юноша.

– Да. Ты тоже не признал ее в великолепной царице? – Сетен ухмыльнулся.

Фирэ кивнул и присоединился к остальным.

Приближенные Ала с нескрываемой брезгливостью разглядывали гостей, не понимая, для чего царь приказал им обращаться с вонючими нищими как с высокопоставленными людьми. Они не имели права остановить этих полудикарей, которые, прохаживаясь по храмам, беззастенчиво пялились на святыни и даже не пытались удержать хулительных реплик и замечаний. Если бы хоть кто-то из охранников, священнослужителей или придворных обнажил оружие или хотя бы сделал замечание, царский суд вполне мог приговорить их к жестокому наказанию. Им приходилось стоять и терпеть, чувствуя себя оплеванными и оскверненными.

– Садись, – Ал величаво указал рукой на роскошный трон подле себя, по другую сторону возникшего из-под мраморного паркета стола с различными яствами.

– Да нет, братец, я постою, – и в ответ на вздернувшуюся черную бровь царя Тессетен прибавил: – Боюсь, знаешь ли, запачкать шикарную обивку...

– Как хочешь, – Ал собственноручно (на пальцах сверкнули драгоценные перстни) наполнил рубиновым вином две пустые чаши.

– Ты великолепен, – произнес Сетен и прошелся по огромному, залитому светом, залу.

– Не стану кривить душой, Сетен, – Ал откинулся на троне и положил ногу на ногу. – Мы были оскорблены твоим поступком. Ты бросил нас в очень трудную минуту и...

– Братец, братец... – качая головой, перебил его тот. – Как быстро власть переучивает людей говорить казенным и штампованным языком! Можно, я тоже буду с тобой откровенен, пусть после этого ты и пошлешь меня куда подальше?

Ал слегка поморщился, давно отвыкнув от таких нелепых выражений, а потом в глазах его мелькнула насмешка:

– Откровенен?.. Давай!

– Ты смешон, братишка. Мы не виделись десять лет, и за это время ты обрел величье, славу и потерял то, за что я хотел стать тобой...

– О-о-о, ты хотел стать мной? – Ал пригубил напиток. Эт-то что-то новенькое... Но я не понимаю, к чему ты все это ведешь...

– И уже не поймешь. Это ведь не мы одичали, это ты скатился к самому что ни на есть первобытному состоянию и увлек за собой нашу маленькую и ни в чем, собственно, не повинную сестренку-Танрэй. Без тебя у нее, быть может, еще был бы шанс...

– Так... – Ал выпрямился, составил ноги колено к колену, взглянул ему в лицо, а затем встал и подошел к огромному окну. Отсюда, с высоты, была видна восточная часть Тизэ, бескрайнее плато пустыни и скала, которую недавно начал вытесывать Кронрэй в честь Паскома, которого никто не мог забыть. – Чего тебе надо, Сетен?

В том, как он понизил голос, уже читалась угроза, но из дипломатических соображений он опять-таки не хотел выдавать своих чувств в полном масштабе.

– Ладно, братец! – рассмеялся Сетен. – Не серчай! Ты же знаешь, что я – болтливая сволочь. Что с меня взять? Не надо так расстраиваться...

– Не беспокойся, – Ал повернулся к нему и сложил руки на груди, – не в твоих силах РАССТРОИТЬ меня. Я спрашиваю, что ты хочешь получить, с тем, чтобы дать тебе это и больше не видеть уже никогда... Если по-честному, так по-честному, Сетен...

Экономист наконец сел и отхлебнул из своей чаши. Ал подивился, почему он, измученный голодом странник, не набрасывается на еду, а потом поставил себя на его место и согласился, что он тоже, даже в распоследнем нищенском состоянии, не стал бы этого делать.

– Неплохо было бы откупиться, так?

– Если хочешь, так, – не стал спорить "великий царь".

– Ты всем ставишь такие условия? Своей совести – тоже?

– Не преувеличивай своего значения, – Ал погладил холеную бородку и с усмешкой покосился на Тессетена.

– Упаси меня Природа! – с притворным испугом отмахнулся Тессетен.

Царь уже знал, как больно он сейчас сделает своему другу-врагу, и это заранее веселило его:

– На самом деле, Сетен, мои условия очень мягки и великодушны. Если бы я позволил себе прослыть царем, который слушается женских советов, то ты был бы изгнан из моей страны уже через два часа после прибытия. А быть может, и раньше: тебе ведь нечего собирать и везти...

И без того страшное, а теперь еще и обветренное, покрытое темным загаром и морщинами лицо Тессетена резко ожесточилось:

– Ты не понял еще, братец, – прорычал он, – что мне не только брать из твоих рук что-либо, но и смотреть на тебя, такого, глубоко противно?!

Ал усмехнулся, сел на трон и привольно откинулся назад. В яблочко! Так его сын стреляет из лука – в самое яблочко, без промаха!

– Зачем же ты явился сюда, если так нас ненавидишь? Не за подаянием, наверное? Или все же гордость гордостью, а на старости лет хочется сытного и спокойного местечка?

Он видел, чего стоило Тессетену справиться с повторным приступом ярости и вернуться в прежнее, насмешливо-дерзкое расположение.

– О, прости, владыка, забылся! – сказал экономист и тоже развалился в развязной позе. – Все никак не могу свыкнуться, что вы с Танрэй уже не те. Сложно привыкать старому пню, хоть он и завзятый циник... Так и что там она сказала о моей скромной персоне?

Ал фыркнул и ловко перевел разговор на другую тему, при этом снова подойдя к западному окну. Взглянув на небо, он попытался отыскать свое счастливое созвездие, но небо затягивалось тучами, изредка освещавшимися беззвучными пока сполохами молний.

– Готовится гроза... Не будем больше ссориться, Сетен. Мы с тобой умные люди, а умным людям нужно держаться вместе... Забудем старые распри...

– Разумный довод. Это я об умных людях... Поразмыслить можно?

– А я ни к чему и не принуждаю...

– Ну, надо полагать! Кто у кого должен просить?

Ал улыбнулся и вздохнул. Бывший экономист умел обставить дело так, что дающий и впрямь чувствует себя должником. Почему же он так скатился по социальной лестнице, опустился – со своими знаниями, умениями, коварным обаянием?

– Я расскажу тебе это, – пообещал Сетен, и Ал понял, что отвлекся и запустил его в свои размышления. – Край деревьев с белыми стволами – загадочная, знаешь ли, страна... Там появляется из ничего то, чего не было, и исчезает в никуда то, что было. Очень рекомендую... С твоим феноменальным везением тебе есть, чем там заняться... И ты купишь всю планету, весь наш идиотский синий шарик... Ты инженер, еще молод и силен, так что тебе будет нетрудно разработать проекты, наставить нефтяных вышек, отладить производство – и цивилизация Оритана воскреснет...

– Нет, прости, Сетен, но события десятилетней давности отвадили меня от интереса к таким путешествиям жизней на сто вперед...

– Что ж, как хочешь... Тогда я хотел бы испросить дозволения великого царя малость отдохнуть. Умаялся я с дороги...

– Любая комната в этом доме, какая тебе понравится – твоя. То же самое относится и к твоим людям.

– Премного благодарен. Мне понравится та, где плавают всякие диковинные рыбешки... Понежу чуток свои старые кости на мягоньком, а ночью и поговорим по душам... Придешь? Хотя... какое?! Извини дурака: забыл! У вас ведь сегодня ночь встречи с красавицей женой! Ненастная погодка, в такую и правда нужно сидеть по домам...

– Я приду.

– Разговор подождет... – словно надеясь на что-то, повторил Тессетен.

– Твой – подождет, мой – нет.

– Вот только не надо жертв! – сморщившись, как сушеное яблоко, мотнул своей лохматой, уже почти совсем седой головой экономист. – А где, и правда, мои ребята? Не обидят их там, а, великий царь?

– Не обидят. И вы не в тюрьме, так что ты сам можешь узнать, как обращаются с твоими спутниками...

– Ну, спасибо тебе огроменное, братишка! Ой да спасибо...

Ал прищелкнул языком и удалился из зала. Черты лица Тессетена тут же поменялись:

– Проклятый языческий божок! – пробормотал он голосом, весьма и весьма смахивающим на женский.

...

...Гроза неумолимо приближалась к стране Ин. Природа стихла в предвкушении грандиозной драмы, и это было как раз вовремя, это соответствовало намеченному плану...

Фирэ вошел к Тессетену. Сложив кисти на вершине короткой узкой колонночки и водрузив на них заросший седоватыми волосами подбородок, тот неподвижно наблюдал за резвящимися в громадном аквариуме рыбками. Молодой человек, статью своей никак не созданный для нищенской хламиды, очутился справа от кресла старшего своего товарища по несчастью.

Не поворачивая головы, Сетен покосился на него.

– Пусть начинают, – разлепив губы и нахмурясь, сказал он.

– Да, владыка, отец мой... – и юноша вытащил из складок нищенского одеяния неинкрустированный обоюдоострый меч длиною в свою руку. На безымянном пальце его сверкнул перстень, а на перстне этом был знак – петля, перехлестнутая дугой с клешнями и заключенная в овал... Таков был символ неограниченной власти на Тепманоре – в Краю деревьев с белыми стволами.

Сетен поднялся и взял оружие. Юноша поклонился.

– Помнишь, мы проходили страну, которая так понравилась тебе, сынок? Этот полуостров, словно чулок вдающийся в море? Так вот, в награду за сегодняшнее веселье я обещаю тебе, что мы еще вернемся туда... Пусть начинают, – и он распахнул свою хламиду, дабы спрятать меч, а Фирэ озарился радостной улыбкой.

Под грязными заскорузлыми лохмотьями сверкнула расшитая драгоценностями одежда воина.

– Немедленно собирайся и уезжай из страны, – Танрэй раскрыла окна и взглянула на черное небо.

Хатта взвыла и грянулась на колени:

– В чем я перед тобой провинилась, атме?! – во весь голос заблажила она.

– Дура! – вскрикнула Танрэй. – Замолчи!

– За что ты отсылаешь меня, атме?

– Тише! – напрягая горло, сквозь стиснутые зубы тихо завопила царица и сжала кулаки: – Тише, дура! Разбуди Кора... хотя нет, я сама... Собирайся – и чтобы через полчаса ваш след простыл...

– Атме, атме, куда же нам бежать и кого остерегаться?! причитала Хатта.

– Не знаю! Не знаю! Не-зна-ю! Бегите на запад, пока не достигнете океана. В бухте Бытия, если помнишь, стоит на стапелях самый скорый корабль Ала. Вам нужно на Олум-Алрэй, где живет сейчас Кронрэй. Поняла? Отдай это, – Танрэй с трудом стянула с указательного пальца ничем не примечательное бронзовое колечко, сделанное и подаренное ей сыном, – отдай это Зейтори. Он все поймет... На этой земле не бывает ничего нового, так что он поймет... и отвезет вас, куда нужно...

– А ты, атме?! – ужаснулась Хатта, ползая за нею и цепляясь за подол ее платья.

Кор давно уже проснулся. Он слышал взволнованные голоса и прибежал, чтобы спросить, что стряслось, но услышанное заставило маленького, но далеко не глупого мальчика замереть за дверью и с трепетом внимать каждому слову матери.

– Или я, или Ал, или оба мы сумеем найти вас. Если так будет угодно судьбе. Не медли же, Хатта! – Танрэй выдернула ткань своей одежды из рук служанки и бросилась к выходу.

Кор на цыпочках убежал в свои покои и притворился спящим. В голове его мелькал хоровод разных мыслей, но основной была совсем страшная: ни мама, ни папа не вернутся.

За то время, пока Танрэй шла к его спальне, мальчик промотал в голове массу вариантов, как спасти двух самых главных людей в его жизни от гибели. Но если этого не может мама, значит... Значит, это неизбежно... Но тогда... Кор знал легенду о бессмертных "куарт" и верил ей безоглядно. "Мама, папа, я вернусь в эту страну, когда стану взрослым. Я вернусь не один, а с созидателем... Чтобы вы нашли меня, я отвоюю эти города у кого бы то ни было, прикажу закончить зверя, хранящего Тизэ, и воздвигнуть подле него такие знаки, чтобы вы по ним сразу могли найти и узнать меня... И я сам, если умру, а потом вернусь, узнаю, кем я был, и тоже найду вас! Я найду вас, мама, папа! Найду!"

Он понял, что плачет. В этот момент теплая ладонь матери коснулась его плечика:

– Одевайся, Кор. Так нужно, птенчик мой!

– Не надо, мам, не надо! – совсем по-птичьи завертел он головой и расплакался. – Давай уплывем вместе! Мама! Давай!

– Ты уже взрослый, Коремхеб! Не смей плакать, иначе папа рассердится на тебя! – машинально выдала Танрэй привычную для таких случаев фразу. – Мужчине не пристало открывать своих чувств!

– Но я люблю тебя, мама! – слова не действовали, и слезы сами собой катились по бархатно-смуглым щечкам.

– Я тоже тебя люблю, птенчик. Торопись! Торопись! Прощай! Танрэй поцеловала сына и выскочила из дворца, еще со ступеней крича вознице: – В Тизэ, во дворец господина!..

"Я найду вас, папа, мама! Найду!"...

Ангары Тепманоры – самого могущественного государства Рэйсатру вот уже шесть лет – выпустили шестьдесят восемь летающих машин, быстрых, как молнии, и смертоносных, как бросок ядовитой змеи. Никто и никогда эо этого, кроме создателей и самих воинов, не видели их и не подозревали об их существовании.

Машины вылетели по приказу правителя страны, великого полководца по имени "Черный Горизонт", и направились в сторону государства Ин на северной оконечности материка Осат. На борту каждой летающей смерти, словно черная дыра, скалился закованный в броню дракон.

– Не спишь? – спросил Ал, сбрасывая мокрую накидку на подставленные для этого руки слуги и жестом приказывая последнему удалиться из сектора.

– О-о-о, братец... Я давно уже не сплю. Давно – это не несколько часов. Это – несколько лет. Так что можешь не спрашивать, всегда рад.

– Ну и очень хорошо.

"Великий царь" страны Ин подошел к аквариуму и щелкнул пальцами по стеклу:

– Нравится?

Сетен неопределенно двинул головой. Ал засмеялся и сел. Он был оживлен.

– Теперь представим, что мы с тобой только что встретились...

– Ага! – подхватил идею Тессетен и, распахнув объятья, кинулся к нему. – Братишка! Дорогой! Сколько мы не виделись, зима меня побери!

Ал хохотнул, потому что Сетен, не доиграв, охладел к начатому порыву и остановился.

– Я тоже рад тебе. Серьезно. Пока ты отдыхал, я думал о тебе и понял, что... в общем – пропади пропадом все эти мелочные обиды. Пусть все вернется и будет как прежде...

– Согласен. Конечно, бескорыстный Ал, не все в этом мире делается с позиций выгоды, верно? Вот я, например, нужен тебе, как шару – угол, а ты меня привечаешь. А все почему? Да потому, что старая дружба не меркнет. Или, братец, тебя прельстила таинственная Тепманора?

– Ты ведь умеешь читать мысли, Сетен...

– не всегда и не у всех. Тебя мне всегда трудно было понять, мы с тобой живем в слишком разных мирах... Но ты жаждешь истории о моих злоключениях? Начнем, пожалуй...

В это время в коридорах дворца ряженные нищими воины беззвучно перерезали стражу, охранявшую дворец. И в это же время над Тизэ разразилась наконец настоящая гроза.

– ...И мы добрались до Тепманоры... – продолжал повествование Тессетен. – Солондан был крепким старикашкой: он помер только в прошлом году, – что-то вспомнив, Тессетен усмехнулся: – До последнего говорил о лиходее-Паскоме... Всю жизнь клял на чем свет стоит, а на последнем издыхании сказал, чтобы я, если с ним когда-нибудь увижусь, передал, что лучшего друга, чем кулаптр, у него, у Солондана, то есть, не было. Так жив наш неугомонный целитель?

Ал опустил глаза и покачал головой.

"Дорога до повозки умирающего кулаптра показалась Алу утомительно-длинной, просто бесконечной. Еще никогда астрофизику так не хотелось повернуть время вспять, как теперь.

Паском лежал на прикрытых шкурой быка узлах с провизией и одеждой. Он угасал. Вчерашняя рана оказалась смертельной. Его тело сдавалось.

– Иди поближе ко мне, мальчик... – почти беззвучно прошептал он, не в силах пошевелить рукой. – Иди-иди поближе, или, боюсь, ты меня не услышишь... Я хочу сказать тебе самое главное...

Ал наклонился к нему. Глаза старика смотрели куда-то мимо него, в вечность.

– Сейчас я уйду. Да это и неважно. Пятьсот лет назад случилось что-то похожее, но я не мог тебе помочь. Ты и твоя жена были другими, вам оставалось совсем немного... Но судьба обошлась с вами жестоко: в момент смерти вы были разлучены... Кроме того, ты не успел выйти на нужный уровень и... я не подыщу сейчас слов, чтобы достаточно-достаточно верно объяснить, что случилось... Твой разум разминулся в тот момент с твоей же душой... "Куарт" мог погибнуть, исчезнуть, не будь он тобой... Ты был приговорен к существованию сразу в двух ипостасях... – тут старику стало совсем плохо, глаза помутились, и он только чудом вернулся в реальность. – В двух... О чем я говорил?.. Да-да... Береги Ната и твою жену, мальчик...

– Нат умер, Паском... – напомнил астрофизик.

– Нат – это то звериное, что есть в человеке, и то человеческое, что есть в звере... Ты не понял еще? Береги его, Ал... Звери подчас бывают умнее и благороднее людей... Они загадка, а что может быть загадочнее души человека?

– Паском...

– Береги их. Слушай меня. А теперь – до встречи, мальчик мой...

И взгляд унес кулаптра в неизведанные дали".

Они с Тессетеном молча допили рубиновый напиток. Каждый думал о своем.

Прогремел гром, но теперь он был затяжным и нескончаемым, как и мерцание молний.

– Что там? – Ал хотел подняться, но Сетен удержал его:

– Успокойся, братец. Это – гроза. Земля умывается. Ух ты! Я становлюсь поэтом!..

– Как же так вышло, Сетен, что удача отвернулась от тебя в такой благополучной во всех отношениях стране?

– Отвернулась?! Я похож на человека, от которого отвернулась удача?! Который способен выпустить ее из своих алчных лап?! Помилуй, братец! Ты меня не то слово, что удивляешь! Ты изумляешь меня! Как ты вообще представляешь себе сволочь-Тессетена, заявившегося вдруг к кому-то с искренне повинной головой, а?!

– Это меня и удивило, – Ал снова оглянулся на грохот и встревоженно поднялся. – Что там происходит?

– Гроза, братишка, гроза. Да ты меня почти не слушаешь!

– Сетен! Что это? Говори!

– При чем здесь Сетен? Чуть что – сразу Сетен! Я понял, ты хотел взять меня во дворец в качестве увеселителя скучающих вельмож. Или – мальчика для битья? А может, мне на скорую руку соединить эти две должности? И у тебя в ногах будет валяться страшный, как моя жизнь, вечно в шишках и синяках, но зато любимый шут. Как на это посмотрит твоя голубка-жена?

Стряхивая его со своей руки, Ал пробирался к окнам.

– Что это, Сетен?! – его зрение было еще достаточно хорошим, чтобы различить в темном небе летающие машины, которые разили с воздуха любые цели. – Что ты делаешь?!

– Я?! С чего ты решил, что это – я?! – совершенно от сердца удивился Тессетен и провел руками по своей хламиде. По-твоему, я... вот в этом... могу – такое?!

– Я думаю, ты можешь все.

– А вот в этом ты прав, – и тот сбросил с себя опостылевшие вонючие тряпки, сверкнув черной кольчугой с дорогими украшениями. – Мой мир победил даже под твоим неусыпным руководством. Мы пришли к тождеству, братец. Ребус разгадан. На этом жалком шарике ВСЕГДА будет царить МОЙ мир, МОИ законы! Помнишь, несколько часов назад я сказал тебе, что ты обрел славу и величье и потерял то, за что я хотел бы стать тобой?

Ал бросил короткий взгляд на лезвие меча и выпрямился, в открытую сверля взглядом глаза лучшего друга, глаза злейшего врага.

– Так вот, братец, ты не сберег свою душу. Да будь ты проклят навеки веков!..

Танрэй пробежала по опустевшему порталу Тизского дворца. Ветер рвал с нее накидку.

Небесный бой закончился. Впрочем, нельзя было назвать боем откровенный расстрел ни о чем не подозревавших людей, которые легли спать. Никто из коренных жителей – землепашцев, скотоводов, строителей – не знал войны. И уж во всяком случае, никто, кроме Танрэй, не ждал ее сегодня. Многие умерли в блаженном неведении, так и не осознав, что произошло на самом деле.

В голове Танрэй засела одна-единственная мысль: "Ал!". Девочка, учившая дикарей в школе погибшего Кула-Ори, внезапно вернулась в нее. И страшный ураган пытался сбить эту напуганную девочку с ног.

В одном из коридоров она увидела стражника мужа. Она не знала имени этого красивого стройного юноши, но ей показалось, что сегодня она его уже где-то видела, и он не был так одет.

– Где Ал?! – крикнула она.

Стражник молча указал в конец коридора, на двери сектора, где был самый большой в Тизэ аквариум с привезенными со всего белого света рыбками. Ничего не сказав, подхватив путавшуюся в ногах юбку, Танрэй бросилась туда. Юноша провожал ее взглядом, пока она не скрылась в темноте.

Лишь оказавшись внутри сектора, женщина вспомнила, кем был этот молодой воин. Он пришел сегодня вместе с Тессетеном, и она не успела разглядеть его на площади. Но и раньше, еще в Кула-Ори, еще совсем мальчиком, он часто встречался ей...

Зал был многоугольным и пустым. Рыбки беззвучно жили своей жизнью за подсвеченным стеклом.

– Ал! – крикнула она, и эхо разбежалось во все стороны. Сердце стучало во всем теле. – Ал!

Занавес за колоннами двинулся. Обрадованная, Танрэй сделала несколько шагов по направлению к нему – и замерла, как вкопанная. Навстречу вышел Тессетен, но не тот оборванец, каким она видела его сегодня днем. На нем была черная, не здешняя, кольчуга и широкий, длинный, тоже черный плащ из матового непромокаемого материала – в то время как на самой Танрэй не было ни единой сухой нитки, ни одного сухого волоска.

– Сестренка! – улыбнулся он, и она попятилась. – Ну, зачем же ты так?..

– Где Ал?

– Ну вот, снова старая песня... У меня такое ощущение, что ты ищешь встречи со мной только для того, чтобы поговорить о своем дражайшем муженьке...

– Где Ал?!

– Да... здесь где-то блукает. Мы очень мило беседовали с ним...

– Я видела, что ты разумеешь под "милой беседой"... Где мой муж?!

– Не нужно на меня кричать, я очень чувствительный внутри... Я не виноват, что ты ему настолько безразлична, что он даже не беспокоится о том, что ты разъезжаешь среди ночи одна, да еще и под таким дождем... – Сетен подходил все ближе и ближе. Только тут Танрэй, к своему ужасу, вспомнила, что не взяла с собой даже элементарного оружия – ни нижа, ни метательной "звездочки", которой владела в совершенстве.

– Зачем ты все это затеял, сумасшедший?!

– Ты не поверишь, красавица! Фактически – из-за тебя... Ну, и парочка кое-каких малозначащих нюансов...

– Малозначащих?! – Танрэй отвела плечи назад и отбросила за спину тяжелые мокрые волосы. – Таких малозначащих, как власть над чужим государством, не так ли?

– Пф! – фыркнул Тессетен. – Если ты думаешь, что мое государство меньше или беднее твоего, то ты глубоко ошибаешься. Что до твоих обезьян – так они мне тоже не нужны: от своих деваться некуда. Так что не болтай глупостей, детка. Мы выйдем отсюда вместе, рука об руку...

– Я ненавижу тебя, чудовище! – зашипела Танрэй, как шипят кошки и вонзила острые ногти в собственные ладони. – Немедленно отведи меня туда, где ты и твои лизоблюды заперли Ала! Лучше быть в тюрьме, но с ним, чем на свободе, но с мразью, подобной тебе!

Улыбка в один прием спрыгнула с его лица, словно ее там и не бывало. Женщина, куда более жестокая, чем все мужчины, которых когда-либо знала, видела, про которых читала Танрэй, и куда более красивая, чем маленькая правительница, заступила на место Тессетена.

– Ах ты тварь! – прохрипела она не то женским, не то мужским – каким-то странным, полифоничным, голосом прохрипела она. – Ала тебе подать? Хорошо пристроилась, говоришь?! Так на, оближи! Ты любишь этот вкус, сестрица! – и Тессетен швырнул под ноги Танрэй доселе скрываемый под плащом окровавленный меч.

Танрэй истошно закричала, и это разнеслось по всему дворцу. Когда дыхание вышло без остатка, она поперхнулась и закрыла глаза. Женщина в лице Тессетена наблюдала за нею с холодной усмешкой. Насладившись зрелищем, она так же неожиданно исчезла, как и появилась. И тогда Тессетен почти совсем тихо добавил:

– Будь он проклят! Я навсегда отделил его душу от разума... И ты – ты, не кто-нибудь! – пойдешь со мной, я дам тебе шанс, которого не дал он! Я ждал этого почти пятнадцать лет... Будь он проклят навеки веков!

Танрэй хотела схватить меч и сделать что-нибудь с Тессетеном или с собой, но черный полководец наступил на лезвие как раз в том месте, где на нем багровела еще свежая кровь Ала. Тогда она отскочила к двери и бросилась прочь. Сетен побежал за нею и, когда четыре его воина, переодетые стражниками царя, собрались задержать ее, страшно рявкнул:

– Уберите от нее свои лапы, ублюдки!!!

Они вытянулись в послушную струнку.

Тессетен до сих пор еще бегал довольно неплохо, но на перемену погоды покалеченная десять лет назад нога подводила его. Именно из-за этого он никак не мог нагнать легкую, как ласточка, Танрэй, освещаемую только молниями в разрушенной Тизэ.

– Остановись! – кричал он. – Тебе все равно некуда идти, Танрэй!

Сетен слишком поздно понял, что она задумала. Танрэй карабкалась на огромный гранитный холм, из которого мастера Ин под руководством ныне отсутствующего созидателя начали вытесывать зверя в честь Паскома, который будет лежать в пустыне тысячи лет и охранять Вечность. Памятник был не закончен, и с одной стороны холм круто обрывался вниз.

– Нет! Не надо! – задыхаясь, выдавил Тессетен и, хватаясь руками за камень, чуть ли не на четвереньках полз следом.

– Лучше так... – бормотала она, приближаясь к наивысшей точке.

– Стой! Сестренка! Ради Природы! Ты уедешь, куда захочешь, никто не посмеет прикоснуться к тебе, даже взглянуть в твою сторону! Перестань!

– Лучше так... – и в последнем ее рывке ветер сдернул мокрую накидку и швырнул в лицо Сетену. Правитель Тепманоры успел увидеть лишь то, как она раскинула руки – затем материя накрыла ему голову и обволокла неповторимым запахом, принадлежащим только Танрэй. Сквозь полупрозрачный мокрый газ Сетен различил только очень яркую вспышку и грохот, а когда освободился, вершина была пуста и расколота ударом молнии пополам. Тессетен еще ничего не понял и бросился искать место падения тела женщины, высматривать сверху ее труп или – о, лишь бы только так и было! – еще живую, пораненную, но живую сестренку-Танрэй. Он из-под земли достанет тогда второго Паскома, и ее имя оправдает свое значение...

Внизу не было ничего. Сетен отодвинулся от края и увидел горстку белого пепла, постепенно разносимого ветром и размываемого дождем.

И тогда жуткий рев огласил пустыню Тизэ...

ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

– Мне принадлежит вчера, я знаю завтра!

Заклинание подхватил хор голосов. Зал Великого Суда Осириса был наполнен невидимыми людьми. И словно под напором этого хора, стены шара, в котором все это происходило, начал набухать и раздаваться, потянулся к звездам.