Текст книги "Послания себе (Книга 3)"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Сетен покосился на упрямца-Ала. Тот был озабочен. Так тебе и надо, братишка. Я ли не говорил тебе? Да что там! Ты веришь в свою удачу, и тебе покуда везет... Счастливые звезды светят тебе, но они далеко. Теперь тебя грызет страх и раскаяние, но уже поздно: корабль садится на землю в Стране деревьев с белыми стволами, в городе Зейкроно.

Как легко тебе все давалось, любимчик судьбы! Никакого сопротивления! Ты как шальной школьник, Ал – всегда был отличником, тебя часто хвалили, и ты зазнался. И вот теперь вынужден жить на багаже знаний, который у тебя остался, но который ты не пополняешь и не можешь пополнить... Мило, братишка? Душа не нарадуется видеть тебя таким вот растерянным и несчастным!

Экономист посмотрел на свою жену. Та улыбалась и смотрела на приближающуюся землю. Чему она-то радуется? Неизвестно: она не пускает к себе. Другое дело – тепманорийцы. Они у себя дома, они в восторге, что путешествие заканчивается и что их так славно подкинули до места... Зима с вами, братцы!

В Тепманоре шел дождь, и тримагестр Солондан начал ныть еще до захода на посадку. Когда же пришло время покидать корабль, пожилой ученый муж замучил всех упреками. Если бы Сетен знал его меньше, он не понял бы, для чего Солондан вызвался лететь с Миссией...

Светлобородый красавец-Коэтл шагнул на трап, развернулся и подал руку Ормоне. Сетен запахнул плащ-накидку: снаружи дохнуло холодной сыростью и осенью. Совсем как на Оритане... Запах родины заставил его сердце заколотиться, и Тессетен едва удержался от яростного вопля. Если ты считаешь себя бессмертным, то будь им и сделай бессмертной свою землю! Не можешь? Тогда ты не бог, а дерьмо! И твое место – в отхожей яме. Ради этого они, видимо, и прилетели в эту страну вечных холодов...

– Дождь! – держась за руку бородача, Ормона оглянулась на Ала. – настоящий, холодный дождь, Ал... Вот чего мне не хватало все эти годы: дождя, как у нас... Помнишь?

Сетен ухмыльнулся и, ковыляя, спустился вслед за ними на взлетную полосу:

– Забористая штука – ностальгия! Правда, дорогая?

Она ответила ему ледяным взглядом. Он кивнул:

– Бывает, бывает...

Несмотря на непривычное для этих мест землетрясение, отвратительную погоду и прочие "прелести" климата Тепманоры, встречала их едва ли не треть населения Зейкроно, если верить словам одного из спутников Коэтла. Тессетену не нужно было и пересчитывать, чтобы выяснить пропорции: с населением тут негусто. В одном-единственном Кула-Ори жителей, наверное, больше, чем во всей суровой Северной Стране...

– Молодые люди! Мы так и будем мокнуть под дождем до ломоты в суставах? – послышался сварливый и каркающий голос Солондана, который цеплялся за астрофизика трясущейся рукой.

– А, Солондан... – тот отцепил его пальцы от своего плеча.

– А вы думали кто?! Вы, юноша, на каком свете находитесь?! Я начисто разорю нашего маразматика-кулаптра на таблетках после этой поездки, а вы так просто говорите "А, Солондан"!..

Тессетен обозревал окрестности до тех пор, пока вслед за Коэтлом и Ормоной не ступил на неверную землю, ходуном ходившую под ногами. И право же: здесь действительно растут деревья с белой корой, сменяющие ажурную листву по сезонам... Экзотика, мы уже от такого успели отвыкнуть... А лица людей! Упаси Природа! Бледнокожие, больные, без блеска в глазах... Лица понурых существ...

И тут по небу пронесся продолжительный и оглушительный (гром таким не бывает) треск, затем сменившийся воем. От неожиданности все присели и зажали уши. Никто не понимал, что происходит. Нет, понимали, впрочем, все, но никто не хотел в это поверить...

От перелеска в сторону взлетного поля со сгрудившимися на нем людьми по земле побежала широкая трещина, а река за их спинами забурлила, вспенилась, вышла из берегов и тоже рванулась к ним.

"Плотина!" – уловил Тессетен мысль Коэтла и метнулся разумом к Алу. "Танрэй!" – подумал сей "талисман удачи" и дернулся в сторону "Саха". Корабль дрогнул, и трап начал отламываться от него, уходить куда-то вбок, и наконец с грохотом обрушился на землю, высекая из гладкого покрытия целый фейерверк искр.

Зейтори еще не успел покинуть воздушное судно. Цепляясь за металлическую обшивку люка, эйрмастер пытался вскочить на ноги.

Так бывает, когда ты стоишь на ковре, и вдруг кто-то без предупреждения выдергивает его у тебя из-под ног...

Земля, точно вспоротая тупым предметом, вздыбилась по одну сторону расходящейся раны. Прокладывая себе дорогу, ров, словно разумное и враждебно настроенное существо, несся на людей, которые в панике метались из стороны в сторону, тщетно пытаясь угадать, куда направит смерть перст судьбы. Клокочущий поток ревел и приближался с другой стороны.

Тессетен кинулся к Ормоне и выдернул ее из рук бородача. Коэтл что-то кричал людям, которые, конечно, не слышали его в нескончаемом вопле свихнувшейся планеты. Солондан мертвой хваткой впился в Ала, и тот поневоле волок его тушу на себе, не желая понять и принять того, что все равно не успеет.

А корабль кренило все больше...

Дрэян обтер ладонью потное лицо. Не иначе, как наступает конец света, который столько предрекали информационные средства! Но тупое безразличие овладело им. Он заблудился. Уже который день он почти без пищи плутал по джунглям, терял сознание от голода, бредил, приходил в себя и снова ходил кругами. Дружкам все же лучше: в тюрьме их хотя бы кормят...

Невдалеке, за кустами, ему почудилось чье-то дыхание. Так и есть: к нему кто-то идет...

Обрадованный, он кинулся навстречу. Пусть это будет кто угодно, лишь бы его вытащили из этого поганого леса, накормили. А потом хоть четвертуйте!

– О-ой, соба-а-ачки! – вырвалось у него, когда он увидел трусцой приближавшуюся к нему стаю желтых псов с крысиными мордами и хвостами.

Те не лаяли, вопреки своему обыкновению. Дрэян поздно понял, что они быстро и очень умело рассыпались и окружили его. Первым бросился крупный вожак. Он метил в горло. Дрэян взмахнул руками и, опрокидываясь, захрипел.

Единожды испробовав человеческого мяса давным-давно, десять Селенио назад, желтые псы поняли, что нет ничего слаще человеческого мяса, и никого не бывает так легко убить, как двуногого – неважно, пришелец он или бывший хозяин...

Натаути выскочил из ложбины и насторожил длинные уши. Где-то в небесах звучал страшный вой. Солнце из предосторожности закрывало свой светлый лик клубящимися свинцовыми тучами. Скоро ему предстоит смениться: в земле Рэйсатру дремлет Пятое Солнце, оно ворочается и вздыхает во сне.

Не помня себя, Нат поставил передние лапы на поваленный ствол, изогнулся и послал светилу прощальную песнь. Горловой, полный безысходной тоски вой перешел в рычание, а затем впервые за свою долгую жизнь Нат заскулил, как щенок. Последний луч, сверкнув напоследок, погас.

Натаути съежился, опустил голову к земле, исподлобья взглянул назад. Надо уходить. Всем надо уходить. Он должен вернуться в город и увести хозяйку. Сегодня будет много смертей. Все они разные...

Пятое Солнце начало просыпаться. Пошел новый отсчет...

Волк со всех ног побежал в Кула-Ори.

И тут он почуял близость своих завзятых врагов. Собаки боялись и ненавидели огромного серебристого волка, прилетевшего, как верили их хозяева, вместе с богами и принесшего с собой запах юга...

Ах как не вовремя налетел он на их пиршество! Вот бы видели их сейчас, окровавленных, обожравшихся, безумных от свирепого разгула, их хозяева...

Позже, позже, не теперь...

И впервые Нат свернул со своей тропы...

После первого же толчка, начавшегося сегодня внезапно после долгого затишья, с потолка и стен посыпалась облицовка. Танрэй бросила готовить и, в чем была, выбежала на улицу. Руки ее дрожали от страха и внезапно накатившей слабости. Женщина поняла: еще два шага – и больше она не сможет сдвинуться с места. Но сделала три и упала в траву.

И тогда со своей возвышенности она увидела жуткую картину: прекрасный город рушился. Раньше отсюда была видна даже тюрьма, а теперь здание развалилось и, вероятно, погребло под обломками всех, кто там находился. На мгновение в памяти всплыло воспоминание про тех парней с выбритыми затылками...

Очередь дошла и до ее дома. Он затрещал. Затем как-то просел. Застонал...

Танрэй закричала, потому что представила вдруг, что еще немного – и этот шар покатится на нее...

Скала разделилась пополам, и разомкнутый почти пополам дом ушел в другую сторону. Танрэй все равно чувствовала, как шевелятся у нее волосы.

Она не сразу сообразила, почему пронзительная боль вдруг впилась ей в ноги. Молодая женщина подумала даже, что провалилась в какую-то яму, и ее стискивает камнями... И стискивало ей живот. Танрэй рванулась, но ничто ее не держало, она была свободна. В следующее мгновение тело расслабилось. Она крепко зажмурилась: произошло то, чего она видела в страшных снах. Живот то сводило, превращая его в камень, то отпускало, наводняя тело ужасной, ни на что не похожей болью...

– Только не здесь! – простонала она. – Только не сейчас! Я не хочу! Не надо... Я на все согласна, только не надо!..

Ноющая боль держала в лапах и спину. Вот, оказывается, каково это – умирать...

– Девочка, потерпи, маленькая! – словно во сне, Танрэй увидела, как перед глазами всплыло бронзовое лицо кулаптра. Ни откуда он взялся, ни куда тянул ее сейчас, она не понимала. Ясно только одно: смерть отсрочена. Но не побеждена...

То и дело припадая на колени в траву и поднимаясь при помощи Паскома, Танрэй бежала, влекомая скорее инстинктом, нежели рассудком...

Нат понял: его маневр не прошел. Собаки сомкнули круг. Осталось одно – удар направо, налево, кувырок, перекат... А потом – бежать, бежать, бежать во весь опор!

Волк шумно встряхнулся, ощетинился и стал набирать скорость. Мышцы катались на его широкой, истерзанной шрамами, груди, все еще хранившей следы роскошного серебристого воротника.

Круг сжимался со всех сторон. А они поумнели, эти жалкие выродки волчьего племени...

Нат сморщил нос, и тот вздернулся блестящим черным кончиком над разверстой пастью и кинжалами потемневших от старости, но по-прежнему несущих смерть зубов. Он вихрем налетел на перегородившего топу вожака, но тот – о, проклятье! – удачно извернулся, и острые клыки, не причинив никакого вреда, скользнули по бедру его задней лапы и лишь чуть-чуть оцарапали сустав. Удар налево был более результативным, но волк, вцепившись в плечо спутнику вожака, не успел вовремя выдернуть зубы из надорванных связок завывшего пса и кувыркнулся вместе с ним. Ослепленные жаждой мести, собаки тотчас бросились на сбитого с ног и поверженного на землю врага.

Нат выпустил свою жертву. Пес вскочил, но его рана доставляла невыносимую боль: половина левого бока была практически освежевана, шкура лохмотьями волоклась за ним. Обезумев от страха, собака завертелась на месте и пронзительно завизжала.

Ничего этого Нат уже не видел: на него навалилось сразу три пса, в их числе – вожак стаи, тот самый, которому несколько Селенио назад отбивавшийся туземец из соседнего племени посохом перешиб ногу. Волк знал сейчас только две вещи. Первая: убить их всех. Вторая: найти хозяйку. Зубы его клацали, глаза горели красноватыми кружочками, он не тратил сил даже на рычание, он только резал, втыкал, рвал, трепал, отбрасывал и снова трепал. И наконец Нат пробил себе дорогу и бросился бежать. В другое время собаки, быть может, и отстали от него, но сегодня был особенный день, и вели они себя по-особенному.

Ветки хлестали волка по окровавленному телу. Он был изорван до неузнаваемости и страшен, как злые духи из сказок дикарей. Ни единого живого места уже не было на нем.

За плечами послышалось тяжелое дыхание псов. Они еще молоды, сильны и – самое главное – не очень покалечены в этом бою. А сегодня, видят боги, в которых верят их хозяева, сегодня они решили раз и навсегда извести того, кто никогда не подчинится их законам, кто похож и не похож на них одновременно, кто видел то, чего никогда не увидеть им... Сегодня все на их стороне – и Природа, и Удача.

Натаути резко развернулся всем корпусом, и задние ноги вынесло вперед. Мотнув хвостом, он восстановил равновесие и нагнул голову, но при этом ни на секунду не сводил глинисто-серых глаз с неприятеля. Подействовало: псы затормозили и, как всегда, отшатнулись в сторону. Нат щелкнул зубами, и собаки, как зачарованные этим сверлящим, словно бы слегка косившим – вот самое жуткое в разъяренном волке взглядом, поджав хвосты, шарахнулись еще дальше, но тут подоспел чуть прихрамывающий вожак, а он на то и вожак, чтобы выгонять из стаи трусость.

Волк стиснул зубы на его горле, но несколько алчущих пастей уже трепали его самого...

Зейтори сделал почти невозможное: когда корабль уже заваливался набок, он сумел поднять его в воздух. И тотчас трещина прошлась под тем местом, где только что находилось его шасси.

Тессетена отшвырнуло от жены в сторону, и он закувыркался по земле, кляня все на чем свет стоит и даже более. Ал и впрямь был словно заговоренный: трещина очертила вокруг них эдакую параболу, распалась на две части, и заключила островок, получившийся при этом, в огненные тиски. И в это русло, превращаясь в кипяток, выпуская такой пар, что не было видно ни зги в двух шагах от себя, хлынула вода из прорванной плотины.

Что стало с Коэтлом и остальными тепманорийцами, в ту минуту не знал никто. Сетен увидел только, что все тем же рывком Ормону отбросило на край трещины.

– Держись! – заорал он так, что тотчас охрип и зашелся кашлем.

Ал отшвырнул от себя Солондана и бросился к жене экономиста. Она держалась за вывороченный бетонный блок и висела над кипящей, клокочущей, светящейся водой. Но тогда толчком еще большей силы сбило с ног и Ала, и вскочившего Сетена. Астрофизик отделался от запутавшего тело плаща и на коленях пополз к Ормоне:

– Руку, Ормона! Подтянись чуть-чуть! Руку! Сконцентрируй силу и – руку! – скороговоркой кричал он, хотя в свистопляске всемирного рева вряд ли она могла его услыхать.

Она через плечо оглянулась вниз. На дне горела кровь земли – жаркая лава, и ее было видно, когда порывами ветра сносило пар. Ормона повернула лицо к Алу. Еще чуть-чуть – вот он уже почти отделался от плаща, сковавшего движения – и он схватит ее за руку. И снова прикоснется НЕ ТАК , совсем НЕ ТАК.

– Руку! – срывая связки, кричал он.

"Руку!" – услышала она мысленный вопль безгласного мужа, который никак не поспевал к разлому, и почувствовала, что не до конца зажившая нога его снова треснула в нескольких местах.

– Руку! – завопил тримагестр, теряя все свои лекарства, что пучком вывалились из карманов и разлетелись в разные стороны.

"Руку!" – молил Сетен, уже все поняв.

И тут Ормона медленно, слабо – так, что заметил только Ал улыбнулась узкими губами. Его рука схватила раскаленный воздух: она разжала пальцы.

– Ормона!.. – просипел Тессетен и ткнулся лицом в обезображенный дорожный настил.

Над ними вертелся "Сах", но Зейтори уже ничем не мог помочь.

Сетен дополз до Ала, грубо оттолкнул его от разлома и торопливо склонился над кипящей бездной. Тело его содрогнулось.

– Что он делает?! – в ужасе вопил тримагестр, подбегая к опустошенному Алу. – Это незаконно! Что он делает?!

– Заткнись! – сквозь зубы со злобой прошипел астрофизик.

Солондан едва не подавился собственным языком. Он хотел уговорить Ала, чтобы тот остановил Тессетена, но побоялся, что во второй раз тот уже перейдет к действию.

– Это незаконно... так нельзя поступать...

Корабль так и эдак пытался приткнуться на островке, но, словно громадная стрекоза, вновь вспархивал и взлетал. То место, куда можно было бы приземлиться, сейчас занимала эта троица. Как выгнать оттуда этих идиотов, которые сами себе своими руками готовят похоронный огонь?! Зейтори мог бы тоже орать, как все они, да только смысла от этого было бы чуть. Он молча держал штурвал и висел над ними.

Перепачканный грязью, сажей, чем-то еще, Тессетен отвалился от края и уперся обеими ладонями в землю. Изо рта его хлестнула темно-серая пена. Дунувший с той стороны ветер донес до Ала и Солондана запах тухлятины и прокисшего молока.

– Ее тело не восстановить... Там, на дне – пекло... бормотал тримагестр. – Зачем?! На что он надеется...

Благо, что его не слышал Ал. Астрофизик понял маневры Зейтори и, схватив дошедшего до изнеможения Сетена под мышки, поволок его в сторону. Из того продолжала хлестать темная пенистая жидкость.

"Сах" медленно приземлился. Тессетен, который потерял остатки сил вместе с последней каплей жидкости, вышедшей из его рта, переместился с коленей назад и, скорчившись, сел на земле.

– Будь ты проклят... – сквозь зубы прошипел он и покосился на Ала, который метнулся к кораблю и стал помогать Зейтори открывать заклинивший при взлете люк. – Будь проклят...

– Атме нужно оставить одну! – напомнил Ишвар, когда машина наконец вырвалась на более или менее безопасный участок близ погибшего города Ори.

Танрэй стонала и металась на заднем сидении. Кулаптр отмахнулся, и туземец ушел один, не понимая, почему боги не соблюдают священных законов, которые сами же предписали его племени с незапамятных времен?

Ночь опускалась на мятежный континент.

Танрэй маялась уже не от боли – боль кулаптр устранил древнейшим способом. Весь организм ее работал теперь только на то, чтобы освободиться и отдохнуть. Ни о чем другом она не могла думать – ни о светопреставлении (свершилось оно или еще нет?), ни о муже (жив ли он еще, отыщет ли их?).

От страха Ишвар тянул песни шаманов. Кулаптр не обращал на них внимания, а Танрэй и подавно. Пусть уж лучше воет, чем пристает с различной чепухой...

– Девочка-ласточка, еще немножечко... – уговаривал Паском. – Головка, угу... Помоги ему, ты же все умеешь...

Она сжала искусанные губы, мелко закивала и в последнем крике избавилась от плода. Кулаптр ловко подхватил сморщенного, всего в складках – Танрэй ни разу таких не видела – младенца и заулыбался, ожидая, когда в пуповине прекратит пульсировать частая кровь.

– Почему он такой, Паском?

– Какой-какой – "такой"?! Самый лучший! – он приподнял орущего малыша и засмеялся.

– Они что, все такие бледные и... страшные?..

– Да уж, девочка, все мы через это прошли. Картинки – это одно... Во-о-от... – он положил сына к матери и занялся своим делом. – Не бойся, дочка, месяца не пройдет, как он у тебя будет лучше всякой картиночки! Страшный! Скажешь-скажешь тоже, мама, да?! – пробасил кулаптр, лишь изредка взглядывая на малыша и адресуя свои последние слова именно ему; тот уже пригрелся, замолчал и стал жадно искать грудь. – Кстати, знаешь, кто "куарт" твоего сына, Танрэй?

На Оритане это было равносильно фразе "Знаешь, как тебе назвать своего ребенка?".

– Это Кор...

Если бы у нее родилась девочка, то имя пришлось бы несколько видоизменить – "Кора" звали бы малышку... Так установили предки... Танрэй кивнула:

– Я назову его этим же именем...

– Тебе решать. Сейчас законы меняются, это уже не так важно...

– Я назову его этим же именем... Ты говорил, что "куарт" Кора почти всегда был сыном наших с Алом "куарт"... разглагольствовала она так, словно несколько часов назад едва не умерла он страха и от того же не родила на несколько дней раньше ожидаемого срока, что, в принципе, было не суть важно.

– Ну, почти всегда. Если ваши "куарт" успевали обзаводиться детьми. Знаешь, поначалу ведь много сложностей было... кулаптр не стал распространяться на эту тему, да Танрэй не очень-то его и слушала: она уже вовсю болтала с сыном, который прильнул к ее груди. Ишь, уже и не страшный. А завтра, глядишь, и самым красивым будет. Мамаши... И Паском усмехнулся, прибираясь в машине.

Когда закричал младенец, Ишвар отошел еще дальше и завыл того истошней: слышать первый писк юного бога имеют право, наверное, только шаманки, но уж во всяком случае никак не он. Новорожденный атме будет счастлив: счастливы и отмечены благосклонностью судьбы все, родившиеся в дороге...

Из темноты послышалось хриплое дыхание. Два красноватых огонька сверкнули в нескольких шагах от Ишвара.

– Дух тьмы! – вскочил тот. – Атме! Берегитесь!

Охваченный первобытным ужасом, туземец бросился к машине, забыв о священном долге перед богами. Танрэй попыталась выглянуть и посмотреть, в чем все-таки дело, но кулаптр быстро усыпил и ее, и ребенка, проведя ладонью над их лицами. Обняв Кора, молодая мать безмятежно заснула, склонив голову на вытянутую руку.

– Ишвар-Атембизе! – выйдя наружу, строго сказал Паском. Постыдился бы уже!

– Там...там... – Ишвар от страха перешел на свои язык, начисто забыв все слова на ори или на синтетическом. Он указал в сторону, откуда услышал звуки и кое-как прошептал: – Там были глаза того, о ком нельзя говорить!

– Ну вот и не говори! – с досадой проворчал старик. Чепуху придумываешь, право!

И тут в круг света, излучаемого осветительными приборами на машине, ступило какое-то приземистое серое существо.

– Да ведь это же Нат! Сюда, сюда, разбойник! – кулаптр призывно похлопал себя по ляжке.

Натаути еще больше припал на живот и пополз, точно играя.

– Ишь ты, разбойник! Загулял... Теперь, старик, видишь: и мы бездомные бродяги... – кулаптр пошел ему навстречу.

Волк завалился на одну сторону, как если бы просил, чтобы ему почесали живот – они это любят... С каждым шагом Паском все больше приглядывался к нему. Нат поднял морду с земли и заглянул в самую душу кулаптра. Тут старик и увидал, что творилось с бедным зверем. Его шкура была почти полностью отделена от костей и висела безобразными клочками, перемазанными в крови. Правый бок, пропоротый насквозь, светился выпадающими внутренностями, и они выпали бы, если бы Нат лежал не на левом боку. Задняя нога должна была просто волочиться за телом, удерживаясь на тонкой ленточке кожи. Паском тут же подумал, что пса надо умертвить, он не жилец, а промучаться может очень долго: эти существа почему-то всегда очень цепко держатся за жизнь. Словно угадав его мысли, Нат жалобно заглянул кулаптру в глаза.

– Хорошо, песик, хорошо, – Паском погладил его окровавленную макушку меж изорванных ушей. – Мы подождем... – и вместо яда он набрал в инъектор обезболивающее: обычный древний способ был бы здесь бессилен. – Мы подождем твоего хозяина...

...Нат лежал на левом боку и казался Ишвару уже мертвым. Но жизнь пока тлела в его груди. Боль прошла, но запала больше не было, так что не только подняться, но и пошевелиться волк не мог и думал об одном: когда же наконец их отыщет хозяин. Его тело без остатка принадлежало им обоим – и Алу, и Танрэй – в этой жизни, а поэтому для другой он может отдать лишь собственную душу – чтобы по-прежнему быть рядом и защищать.

Натаути тихонько заплакал от бессилия: голова не поворачивалась, а так хотелось хотя бы издалека взглянуть на своего нового, маленького повелителя. Взглянуть в первый и последний раз этими глазами. Догадайтесь же, люди! Боги!

Но Танрэй и сын ее спали, убаюканные слабеющими колыханиями земли. Пятое Солнце родилось вместе с сыном хозяйки. Да здравствует Пятое Солнце, да будет так же долог век маленького повелителя...

Нат вспоминал свою жизнь. Он знал, что все двуногие или большинство из них полагают, будто волки не умеют помнить прошлое, как они... Смеются люди, что ли? Да будь волки беспамятными, разве выжил бы их род в суровой древности, еще когда на Оритане было жарко и росли такие же густые леса, как здесь?! Все-таки, он прошел хороший путь и ни о чем не жалел. Он умирает стариком, но не дряхлым и трясущимся от немощи шелудивым псом, а воином-победителем... Держись, боец, держись в последней схватке с Кроно, пока не вернется Ал! А там ты сможешь ткнуться мордой хотя бы в пальчик на ноге хозяйки и прикоснуться к ручке маленького хозяина – тоже чуть-чуть, чтобы не выпачкать их сильно... Хозяин уже совсем близко, и сердце рвется к нему. Держись, сердце, осталось немного. Не спеши...

Вот и корабль друга хозяина... Ночное зрение уже спокойно различает его в темноте. Раньше он летал почти бесшумно, а сейчас стучит и рычит, словно вот-вот распадется на части... Да, "Сах" заканчивает свой последний полет... Солнце и сын хозяев родились в один день, а Нат и "Сах" в один день умрут, верно прослужив им...

Волк вздохнул и дернулся, но подняться не мог.

– Лежи, дружище... – уверенная рука хозяина пригнула его голову на землю. – Вот и пришел к нам с тобой этот день...

Нат тихонько застонал. Ну, покажи ты мне хозяйку, тебя-то я дождался!

Ал стал на колени и с трудом поднял его на руки. Это был предел, тело сдалось, и Нат, не закончив всего, что хотел, ощутил взлет – как в первый момент, когда "Сах" поднимался в воздух... Голова его свесилась через руку хозяина, но всего этого он уже не ощущал. "Полетаем напоследок, Сах?!".

– Ну ты посмотри! И этот туда же! – брюзжал Солондан, глотая таблетки и глядя на поднимавшегося с травы астрофизика.

Зейтори оглянулся. Ал зажимал рот рукавом рубашки, его тошнило. Эйрмастер покосился на Тессетена, который вот уже несколько часов был как не в себе. Экономист молча, с непонятным выражением на лице, следил за тем, как астрофизик на нетвердых ногах подошел к машине и склонился над спящими. Глаза Сетена были пусты и тогда, когда Ал осторожно продел большой палец в скорченную ладошку новорожденного сына и, едва коснувшись губами, поцеловал его в лобик.

Они оба знали, что делают...

Танрэй проснулась. Увидев Ала, она спросила только, что случилось сегодня на белом свете.

– Оритана больше нет, малыш... – хрипловатым голосом сказал он и присел у ее ног, ткнувшись лицом в колени жены.

ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

– Никогда и ничего не проходит безнаказанно! – шлепнув Толика по мягкому месту, сказал Марк. – Даже если ты о-о-очень хитрый, понял?

Он отряхнул трико мальчика, которого поколотил его непоседливый отпрыск.

– Ну что? Цел?

Пострадавший, стесняясь, кивнул куда-то за ворот собственной майке, и Марк отпустил обоих. Люда с восхищением посмотрела на него. Когда же он догадается пригласить ее куда-нибудь, где не будет этих шумных и надоедливых детей? Их общество утомительно, особенно если они чужие. Поговорить в их присутствии невозможно: все время нужен глаз да лаз. И Сашка теперь так и липнет к ним.

– Сходи, поиграй, вон, сколько ребятишек! – сдерживая раздражение, в который раз повторила Люда.

Не тут-то было. Маленький паршивец вертелся под ногами, и Марк обращал свое внимание больше на него, чем на Люду. Это хорошо, конечно, что он так любит детей, это трогательно, но ведь можно хоть ненадолго отвлечься!

Няньку все больше злила ее несвобода. С одной стороны, она привязалась к Сашке, но с другой – должна же у нее быть личная жизнь, наконец! И что это она такая чрез меру исполнительная?! Альтруизм в наши дни, похоже, не в моде. На таких, как она, стоящие парни не смотрят. Это потом они будут жалеть и разводиться, а до этого – не тут-то было: давайте такую, чтобы покапризней, с гонором, необязательно даже, чтобы слишком смазливую, но и это совсем не помешает. Идеальный пример: родителя Саши. Фифа-Рената с замашками принцессы и ее муж, отбывающий повинность... Правда, теперь, похоже, он опомнился...

Тут, понимаешь, в кои-то веки встретился по-настоящему достойный, веселый и интересный человек – и на тебе: вытирай, няня Люда, сопли чужому мальчишке! Марк посмотрит-посмотрит, решит, что дура, и прекратит общаться – вот и весь сказ. А такого поди поищи второго!..

Люда уже не раз подумывала уйти, но оставить взбалмошную Ренату в такой ситуации было бы предательством. Хотя... Люде многие объясняли: что для нормального человека является предательством, для общей массы – просто жизнь. Даже нет, вот так: развести руками, мол, а что поделать, и беззаботно "Просто жизнь!". Ну ни фига себе, извини и помилуй, просто! Кто выдумал такое "просто"?! Кто его культивировал?

– Дружба дружбой, а табачок... – непонятно к чему произнес Марк и, прикрывая рот журналом, усмехнулся.

– Врозь... – задумчиво повторила Люда и очнулась: – А?! Что?! О чем это я?!

Вот именно: о чем это она? Только что думала высоким слогом об альтруизме, кто придумал, что это "просто жизнь", возмущалась душевной мерзости людей – и вдруг так легко согласилась с противоположным, с самым что ни на есть постулатом вот такого общения?! Да, но ведь это сказал не кто-то там! Это сказал Марк!

– На самом деле, Люда, мы с вами говорили о том, что вы ищете подарок брату к юбилею и что хотели бы найти альбом-биографию Врубеля...

– Совершенно точно! Просто мне некогда искать, ходить по магазинам, а вы, может быть, бываете... При случае...

– Книжные магазины, мар... мадемуазель, знаете ли, – не моя стихия... Я – человек простецкий, работник заступа и лопаты. Умственный труд – не для меня... – он уселся на скамейку и закурил папироску.

– Зачем же вы принижаете свои достоинства? Вы кажетесь интеллектуалом!.. – возразила Люда, поглядывая на примостившегося между ними Гроссмана-младшего.

– Ой, Люда-Люда!.. – вздохнул Марк, вставил большой палец в сжатую ладошку Саши и его кулачком постучал по своей коленке. Терпеть ненавижу эрудированных дураков! Поверьте старому мракобесу: нет ничего хуже читающей обезьяны...

– Ну, вы тоже скажете! – Люда сделала вид, что обиделась.

– Я же не про вас и не про ваших родственников. Особым интел... В общем, вы не чванитесь своей начитаностью. Эрудированный дурак, Мила, это такая скотина, которая в одной фразе пять раз употребляет местоимение "я" и чувствует себя неуютно, если меньше пяти... Предпочтительней быть той самой знаменитой обезьяной "Не слышу-Не вижу-Молчу"... Животное одно, а какая пропасть между этими двумя типами... Со второй на душе спокойнее... Хотя книгу я вам обязательно найду, такой девушке невозможно отказать...

– Спасибо вам огромное!

– Да пока вообще-то не за что... А что, наш маленький гений хочет полетать? – внезапно спросил Марк и хитро прищурился.

Не веря ушам, Саша во все глаза смотрел на него.

– Кто сказал, что Природа отдыхает, а?! – Марк подхватил его на руки и подбросил к солнцу. – Тот, кто так стремится в небо, не может не быть гением! Правда, маленький Ал?

Смеющийся мальчик без всякого страха раскидывал руки, и его уверенность передалась и заойкавшей было Людмиле. Она закрывалась от солнца и видела только скользящие тени и два силуэта, то отделявшиеся друг от друга, то вновь соединявшиеся. Оценить протяженность взлета она не могла, зато Саша, зависая в воздухе чуть дольше, чем было можно, чувствовал дикий восторг и свободу.

– Я хочу, чтобы ТЫ был моим папой, – сказал он, когда Марк опустил его на землю.

Тот рассмеялся, а Люда, сердясь на себя, вновь ощутила раздражение. Еще чего не хватало! Уж она позаботится о том, чтобы этот кристальный человек никогда не пересекся с рыжей сердцеедкой – Сашиной мамашей. Никогда ведь не узнаешь, что у Ренаты на уме: вдруг захочется ей охмурить простого рабочего...