Текст книги "Послания себе (Книга 3)"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Ты мог бы войти в Ростау, мой повелитель... – печально, охрипшим голосом, молвил Помощник Верховного Жреца, стоя в неподвижной тростниковой лодке.

– И я войду в Ростау! – возразил безбородый правитель священной земли. – Тело мое легко, как папирус: отныне я умею летать!

– Чем так летать, мой царь, куда лучше упасть и разбиться...

– Отойди! – юноша оттолкнул от себя Попутчика и ступил на сходни.

В лучах закатного солнца, вдали, на полированном склоне пирамиды, сидело что-то темное, похожее на птицу.

– Бенну, Бенну! Я иду к тебе! – крикнул фараон и сквозь расступившуюся толпу бросился к нему.

Темная птица гордо расправила крылья, и так они были огромны, что пирамиду заслонила тень. И тень эта казалась полупрозрачной, ибо крылья птицы были кожаными, перепончатыми, с цепкими коготками в местах сочленения суставов. Подданные испуганно вскрикнули, но юный царь не хотел этого замечать. Птица была для него самой прекрасной, самой долгожданной. С нею он умел летать.

– Где мать и отец твои, фараон? – насмешливо спросила птица, вразвалку топчась на выступе монумента.

– Ты – мои мать и отец, Бенну! – крикнул юноша. – Спустись и забери меня с земли!

– Отдай долг чести Усиру и Исет, маленький Хор, и я возьму тебя с собой!

– Я велю забыть их, если они станут преградой для нас в нашем стремлении к небу!

Птица закаркала от смеха:

– Ну, так летим, маленький Гор! И пусть все они, и ты тоже, забудут о начале. Забвение – вот ваш удел, лжебоги! крикнула она в небо.

Попутчик бежал к ним, но расстояние, которое юный фараон преодолел за время, когда в мигании смыкается и размыкается верхнее и нижнее веко, для Помощника Верховного Жреца казалось непреодолимо долгим.

Черная птица расхохоталась и протянула юноше когтистую лапу:

– Летим, мой маленький странник, – издеваясь, она снесла яйцо и заверещала от смеха. – Прощайте, беспамятные!

Яйцо покатилось вниз, раскололось, из его вырвался смрадный дым, который окутал всю толпу. Попутчик взмахнул руками и, словно крыльями, накрылся своим балахоном с головой. Подданные же кашляли в дыму и забывали, забывали...

ПЕРВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

"Не смотри так на меня, сестренка Танрэй... От твоего взгляда мне иногда кажется, что ты все понимаешь и читаешь в моей душе. Увы, маленькая обезьянка, увы тебе и мне. Зима меня побери! Эти черви молятся на тебя. Я видел даже, как они пытаются разрисовать каракулями свои глиняные "урыльники", подразумевая под этим "художеством" твое изображение. Богиня изувеченная и увековеченная. Ты трепетала бы от счастья, моя трогательная и впечатлительная землячка! А все остальные!.. Хе-хе, мы тоже, однако ж, не остались без внимания. Неужели новая маска их шамана нисколько не напоминает мою рожу?! Я в восторге, сейчас заплачу...

Не смотри так на меня, не надо. Ты не поймешь, не вспомнишь и не сумеешь. Ну, да, да, я хотел бы оказаться на месте Ала, а еще лучше – стать им самим. Да, я завидую ему во всем, как завидует тебе моя супружница. Ей доступно все, кроме одного, а тебе это далось с легкостью, ты – как сама Природа: непосредственная, непоследовательная, плодородная и нелогичная при всей своей гармонии. Глупая стихия. Бездушная стихия, лишившая меня моей родины – единственного, чего я по-настоящему любил в своей проклятой жизни. Ты, как и Природа – не богиня, но эти мартышки поклоняются и тебе, и ей... Я... ненавижу тебя. Ненавижу за то, что ты есть, за то, что ты так безумно хороша, за то, что из-за тебя я завидую черной завистью своему лучшему другу, своему злейшему врагу. Лучше ненавидеть или презирать, но не завидовать, а я не могу ни того, ни другого. Я отчаянно хочу стать Алом...

Не смотри так на меня, сестренка Танрэй"...

– Подойди ко мне, габ-шостер! – произнес повелительный голос в голове юного Фирэ.

Он вздрогнул, вскинулся и, обернувшись, уже хотел резко ответить, что не является "габ-шостером", как вдруг увидел: за спиной у него никого нет. Ни души. Брат и его приверженцы бежали по дорожкам стадиона далеко впереди, на спортивных снарядах в центре тренировались другие оританяне, которые не прочь были бы теперь, когда "тес-габы" поднялись в своей значимости, присоединиться к некогда запрещенному течению... Но ни единой души поблизости...

Фирэ, так и не завязав шнурок на башмаке, поднялся на ноги и огляделся.

– Иди же сюда, да поскорей! Мне недосуг тратить на тебя столько времени! – продолжал голос ниоткуда. Голос женщины.

И юноша, сам не зная как, пошел на призыв. Миновав два громадных каменных куба при входе на стадион, Фирэ разглядел вдалеке машину жены экономиста. Сама Ормона сидела на мраморной скамье и задумчиво чертила что-то прутиком на песке.

– Это ты звала меня, атме? – спросил юный путешественник, приблизившись к женщине.

Ледяные глаза ощупали его. Ормона указала на сидение подле себя. Фирэ опустился рядом.

– Я довольна вашей службой, – заговорила жена Тессетена. И то же самое передал от своего имени Ал.

Юноша равнодушно пожал плечами:

– Я рад быть вам полезен, атме... – по привычке проговорил он штампованную фразу, ничего собой не выражавшую.

Ормона усмехнулась:

– Ты сможешь навестить моего мужа, если вы правильно выполните новое поручение Ала...

В глазах Фирэ промелькнул интерес:

– Атме Тессетен захочет говорить с нами лично?

– С тобой, друг мой. С тобой.

– Как его здоровье?

– Он уже почти поправился, мой мальчик. Немного прихрамывает и пока еще мало выходит из дома, но его нога уже зажила. От тебя требуется одно: передать своему брату поручение Ала. Будешь ли участвовать в этом ты сам – решать тебе.

– Я слушаю, атме...

– Ну вот и умница. Мы найдем с тобой общий язык, сынок, она слегка улыбнулась и отвела с его лба каштановый чуб. Слушай...

Земля под ногами задрожала. Закачались шары фонарей по обе стороны дороги. Сотряслись ветви деревьев. Скрипнули механизмы в машине, и она слегка спружинила на рессорах.

– Слушай меня, Фирэ...

– Рот можешь закрыть, – Паском бросил стальной стек в пробирку и отошел от сидящего на полу туземца, чтобы сполоснуть руки. – Жить будешь. Духи тьмы проиграли твоим духам, так что в лучшие края ты отправишься еще нескоро...

Дикарь ощупал горло, которое совсем еще недавно стискивало страшное удушье и резь. Теперь ему было значительно легче.

Протирая ладони чистой салфеткой, кулаптр с хитроватым прищуром раскосых темных глаз взглянул в его сторону.

– Назови мне разве только-только, с кем ты контак... с кем ты общался незадолго до того, как злой дух напал а тебя, добавил он.

Туземец не знал, зачем это нужно чудотворцу, но задавать вопросов не посмел и просто перечислил прозвища нескольких людей из племени. Паском покивал и вышел. Снаружи у костра его поджидал Ишвар.

– Здравствуй, атме Паском! – сказал ученик Танрэй на языке ори.

– Здравствуй-здравствуй, Ишвар-Атембизе. Проводи-ка меня к хижинам Уакари-Су, Бхариты и Расаппы...

Ишвар с готовностью поднялся.

– А Венти – он останется с нами или его заберут к себе предки? – в его словах не было того благоговейного страха, который вложил бы в такой вопрос средний оританянин, но не было и той особой почтительности, какую выражали просвещенные ори по отношении к человеку, что получил новое воплощение или перешел в состояние временного отдыха.

– Он останется с нами, – кулаптр размеренно шагал со своим чемоданчиком в руке и постукивал посохом по камням кривой улочки между жилищами.

– Это хорошо.

– По крайней мере, хорошо уже то, что ваше племя изолирует одержимых злыми духами от здоровых. Однако-однако болезнь эта опасна тем, что она распространяется еще до того, как ее признаки проявились у зараженного... – размышлял Паском вслух, думая тем временем о чем-то своем.

Ишвар понял, что дух, одолевший беднягу-Венти, был коварнее других.

– А в Стране Богов уже научились защищаться от этой... болезни? – спросил он.

– Признаться, Ишвар-Атембизе, с нею я познакомился только у вас, но мне удалось распознать ее и вовремя найти противоядие, иначе все-все оританяне уже умерли бы от эпидемии...

– О-о-о... – почтительно протянул ученик Танрэй. – Значит, боги тоже могут умереть, как и мы, атме?

– Могут, Ишвар-Атембизе, еще как могут. И даже быстрее вас, потому что очень уж мы отдалились от Природы в наших городах...

– О-о-о... – еще раз повторил Ишвар.

– Но меня беспокоит не это... – старик покрутил жиденькую бородку. – Ормону никогда не интересовала жизнь вашего племени, а сегодня она сама приехала и принесла мне весть о болезни Венти... Вот я и хотел бы знать, что подвигло ее на этот шаг?

Туземец покачал головой. Впрочем, Паском и не ждал от него вразумительного ответа. В своем вечном одиночестве древний, как мир, кулаптр привык вести беседы с самим собой.

– Она не дала мне войти в ее мысли, и это-это нехорошо... Сторонись Ормоны, Ишвар-Атембизе. Она что-то задумала...

– Так вернись и спроси ее, атме...

– Я не смогу вернуться в город до утра. Сейчас мне необходимо предотвратить эпидемию, а это не делается быстро... – и Паском снова ушел в себя, а тело его размеренно двигалось рядом с Ишваром. – Нет, я и так не могу пробиться... Не знал-не знал, что Ормона настолько сильна... Берегись ее, мальчик...

– Расаппа живет здесь, атме, – Ишвар указал на хижину, ничем не отличавшуюся от других, раскиданных по селению.

– Не ходи за мной. Жди у огня, – распорядился Паском и шагнул на порог жилища, зазвенев глиняными колокольчиками, подвешенными над входом.

Ученик Танрэй покорно сел возле ребятишек, присматривавших за тем, чтобы костер не погас.

Кусты раздвинулись, и к огню вышел волк атме и ее мужа. Мальчишки подхватили ползавшую в пыли годовалую сестренку и бросились в дом, крича Ишвару, чтобы он прятался.

Нат проводил их угрюмым взглядом и уселся по другую сторону костра. Ишвар без особого страха, но с благоговением посмотрел в глаза зверю.

– Не обижай наших людей, атме Натаути, – шепнул он. Гневайся лучше на диких предков и на духов зла...

Волк двинул бровью. В отсветах костра его глаза казались желтыми, а черных зрачков посередине почти не было видно. Но несмотря на это, выражение его пушистой умной морды было беззлобным.

Ишвар снял с пояса еще не ощипанную птицу, которую недавно подбил недалеко от поселка, приподнялся и на полусогнутых ногах осторожно подошел к Нату.

– Прими, атме, и будь к нам добр... – туземец положил птицу в шаге от волка и все так же на полусогнутых вернулся на место.

Волк чуть-чуть наклонился, шевельнул кончиком носа и снова выпрямился. Грудь его выпирала вперед, голова чуть откидывалась назад, и вся осанка зверя говорила о божественном происхождении Ната. Простые волки и собаки держатся иначе. Атме Натаути бог. Он – страж златовласой богини и ее высокого спутника... И он за что-то рассержен на смертных, ибо люди продолжают пропадать уже в течение многих лун и иногда их находят в джунглях растерзанными.

– Прими, прими, атме! – шепотом заклинал Ишвар, стараясь не шевелиться.

Волк тяжело вздохнул, встал, поднял с земли подношение и унес в чащу.

Ишвар воздел руки к небесам и пробормотал слова благодарности.

Гости из Тепманоры – страны, что лежала на северо-запад от Кула-Ори – постепенно избавлялись от лишних одежд. Они тоже были оританянами, только с северного континента, уже давно закованного во льды и затопленного океаном, но к жаре "бархатного пояса планеты" не привыкли. В местности, где они теперь обитали ("Тепманора" дословно переводилась с языка северных ори как "Край деревьев с белыми стволами"), климат был суровым, как и на погибающей родине. Затравленные кознями зимы, они старались одеваться как можно теплее и до последнего не могли поверить, что в этом сезоне солнце способно палить так нещадно, как никогда у них.

Разъезжая по Кула-Ори в сопровождении правителей нового города, они восхищенно прищелкивали языками и пальцами и воздавали хвалы мастерству Кронрэя. Созидатель был смущен, но сиял от гордости. Одно дело – похвалы тех, с кем ты возводил все это, восторг наивных дикарей или деланное почтение в общем-то безразличной серой массы приезжих – и совсем другое оценка независимых, но знающих в этом толк, равных, соотечественников. Совсем другое. Талант нуждается в поклонниках и пальцещелканиях, а визитеры пальцы не жалели от души.

Лидером тепманорийской миссии был широкоплечий бородач с пшенично-русыми, золотистого оттенка, волосами. Лицо у него тоже было широким, улыбчивым, черты, как у большинства северян – мягкими, пропорциональными, не крупными и не мелкими. И звали его Коэтл, по-асгардски. Он был немногим ниже Ала, но в них обоих было какое-то сродство. Созидатель сразу отметил про себя что-то общее между ними. Разве только, оговорился Кронрэй, в бородаче было больше воинственности, Ал же какой-то чересчур утонченный – боец из него тот еще...

Когда гости вдоволь насмотрелись на красоты архитектуры, хозяева повезли их в главный дворец Кула-Ори, выстроенный специально с этой целью. Большой, "Тронный", зал уже гудел в ожидании пиршества, на которое было приглашено чуть ли не четверть города.

Кронрэй ощутил тяжелое ПРИСУТСТВИЕ и обернулся. Обернулся и Ал, почувствовав, вероятно, то же самое. Откуда ни возьмись, за их спинами стояла Ормона. Она слегка улыбнулась гостям и вперила взгляд в астрофизика. Созидатель не упустил из вида того, как отметил ее появление бородач-Коэтл. Видимо, так было испокон веков и так будет до конца мира: разные полюса неизбежно тянутся друг к другу именно с тем, чтобы потом оттолкнуться и притянуться к тому, что ближе и привычней. Подтверждения своей теории Кронрэй находил едва ли не на каждом шагу......

– Где же твоя жена, Ал? – спросила Ормона.

– Надеюсь, что дома.

Супруга экономиста усмехнулась:

– Странно, что ты не привел ее похвастать перед гостями: с ее круглым животиком она выглядит, словно шарик на ножках – так мило!

На этот раз ей не удалось привести его в замешательство.

– Конечно, дорогая Ормона, – Ал подал ей локоть, – в этом мире все стремится к совершенству, а что может быть совершеннее самой сферы?

Ормона холодно рассмеялась и взяла его под руку:

– Что ж, зато с моей лучшей половиной все гораздо прозаичнее: Паском посоветовал ему не нагружать больную ногу еще пару дней. А ведь Сетен так хотел почтить приветствием наших соотечественников... – она слегка поклонилась бородачу-Коэтлу, и тот в восхищении приложил ладонь к своей широкой груди.

– Тогда все просто, сестренка, – изображая Сетена и даже недурно подражая его голосу, сказал астрофизик, – заменим друг другу наши недостающие половины, вот и все дела...

– С удовольствием.

Обменявшись взаимными любезностями, они подошли к столу. В зале установилась тишина. По правую руку от Ала встали Солондан и Зейтори, слева от Ормоны – Кронрэй. Гостям было отведено почетное место напротив них. Поднявшиеся со своих мест приглашенные горожане с любопытством взирали на происходящее: подобных визитов молодой Кула-Ори еще не знал, так что все это было для местных жителей в диковинку.

– Все мы, – начал астрофизик, ссылаясь на тримагестра, эйрмастера и созидателя, – уже успели поприветствовать наших долгожданных гостей, и потому нам хотелось бы дать слово женщине, которая разделила нашу общую участь на новой земле с самого первого дня. Это очень талантливый и умный человек, экономист. Ормона – тебе речь!

Кронрэй подумал, что как бы там ни было в плане воинственности, а дипломатии и ораторскому искусству обучать Ала не нужно. Может, оно и к лучшему. Они ведь не драться, а создавать новый мир прилетели на эту землю...

Архитектор так увлекся своими размышлениями, что почти пропустил слова приветствия Ормоны. Хотя ничего особенного в них и не было. Правда, лидер гостей, наверное, отнюдь не разделил бы мнения Кронрэя в этом вопросе.

Наконец все сели, зашумели, зазвенели столовыми приборами. Краем уха созидатель уловил слова жены Тессетена, склонившейся к Алу:

– Я должна сказать тебе кое-что...

Что именно она хотела сказать, Кронрэй тогда так и не узнал. Время от времени Ормона поворачивала голову и что-то шептала на ухо астрофизику. На лице Ала проявлялась озабоченность и сосредоточение. Созидатель понимал, что его друг пытается сконцентрироваться и войти в сознание Ормоны, но ему это почему-то не удается. Вскорости веселящие напитки сделали свое дело, и творец Кула-Ори расслабился.

Поразительная тишина... Конечно, все приветствуют гостей из Тепманоры... Но как все чудесно снаружи и до чего тягостно в доме... Несколько витков Земли вокруг светила спустя Танрэй не раз подумает, что в те дни она была другой, совсем не собой. Голова ее отказывалась соображать, и молодая женщина жила скорее инстинктами, чем разумом: так распорядилась Природа, и она была не первой и не последней жрицей этой великой Создательницы.

Несмотря на поздний час, Танрэй не удавалось заснуть: ей было душно, неуютно, тяжко. Она мыкалась по дому и внутренне досадовала на кулаптра, который, узнав про эпидемию, запретил ей появляться среди большого скопления людей. Паском, конечно, безусловно, бесспорно был прав, но почему она должна страдать в то время, как ее муж веселится и даже не вспоминает о ней?! Почему она не может жить, как все нормальные люди? Ей тоже хотелось бы радоваться жизни вместе со всеми, а она обязана страдать в безуспешных попытках заснуть, ворочаясь с боку на бок и ловя ртом горячий воздух, которого все равно не хватало.

Танрэй села. Она сама нагнетает на себя отрицательные эмоции... С этим нужно заканчивать.

Молодая женщина поднялась и набросила на себя широкую шелковую накидку...

Она и не догадывалась, что у дома, в который она держала путь, ее увидит чужое око...

Танрэй постучалась и услышала голос:

– Не заперто, входите!

Не заперто, входите... Она вошла и огляделась. В этом доме действительно не было ни одного зеркала...

Сетен сидел на троне, положив больную ногу на стул и листая привезенную с Оритана книгу.

– А, сестренка... – сказал он и как будто не удивился.

Танрэй вошла к нему. Экономист отложил тяжелый фолиант и посмотрел на позднюю гостью.

– Славная ночь, Сетен.

Он ждал. Он знал, что она пришла не просто так. Танрэй села на пуфике неподалеку от него.

– Для кого как, сестренка-Танрэй... Ты ведь хочешь о чем-то просить меня, правда?

Молодая женщина посмотрела на него удивленно.

– Итак?..

– Да. Ал собирается лететь на днях в Тепманору. Я знаю, что ты еще не совсем здоров...

– Ты хочешь, чтобы я отправился в Страну деревьев с белыми стволами вместо твоего мужа, – договорил он, когда собеседница запнулась.

Танрэй опустила глаза и кивнула. Землю слегка тряхнуло.

– А почему, собственно, ты решила, что подлец-Тессетен согласится на столь бескорыстное деяние?

– Ты не подлец.

– Но циник.

– Циник. А еще больше любишь убеждать в том других, как будто это принесет тебе какую-то выгоду...

– Ты проницательна, сестренка. Но недальновидна. Вся беда в том, что я действительно циник... – Сетен рассмеялся. – И ты зря преодолевала столь долгий и, верно, трудный для тебя путь, потому как я вне зависимости от решения твоего мужа полечу в Тепманору послезавтра.

– Но я хочу, чтобы ты заменил его.

– Увы, маленькая. Этого мне не осилить. Ты можешь уходить. Я никогда не заменю Ала. Это все, чего ты хотела?

Танрэй посмотрела ему в глаза. Взгляд Сетена казался враждебным. Она немного растерялась.

– Я прошу не из-за него или из-за себя... – может быть, хоть жалость поколеблет его презрение; сейчас ей все равно: главное – добиться результата, и неважно, каким путем. – ты прекрасно знаешь, что я консервативна, а наши обычаи требуют присутствия мужа рядом с женой, когда наступит ее срок... Поэтому я не хочу остаться одна... – у нее получилось просить. Возможно, потом она пожалеет о содеянном...

– Только ради этого я и понадобился тебе... – с сарказмом констатировал экономист, спуская ногу со стула.

– Сетен, мне трудно понять тебя. Я не могу влезть в твою кожу и стать твоей душой, чтобы почувствовать, что чувствуешь ты. А потому просто скажи, поможешь ли ты мне... еще раз?

Эта обезьянка считает, что если уж однажды запрягла, то теперь погонять можно все время... А она, в общем-то, не так уж далека от истины...

– Я сделаю, что смогу. Но не даром.

Танрэй затравленно посмотрела на него.

– Разреши мне единственное, чего я никогда не делал и никогда уже не сделаю... – и к своему стыду Тессетен почувствовал легкую робость: она вправе отказать. Она скорее всего откажет... Она не поймет и не позволит.

Танрэй отвела полы накидки и немного улыбнулась, но не ему, а внезапно пришедшим в голову мыслям, нисколько не касавшимся темы разговора. Глаза ее точно смотрели внутрь. Экономист был поражен: и поняла, и разрешила... Сетен протянул руку и приложил ладонь к складкам платья, нежно обрисовывавшим ее необычно округлые формы. Ее малыш доверчиво ткнулся изнутри в чужую руку.

Тогда Танрэй медленно подняла глаза и стала наблюдать за Тессетеном. Тот замер, но через несколько мгновений его лицо помрачнело и ожесточилось:

– Уходи отсюда, сестренка! – рявкнул он, отдергивая ладонь. – Я уже говорил тебе это!

Она ощутила, как малыш, обиженный несправедливой и резкой вспышкой, напуганный громким и злым голосом, взбрыкнул ножками и свернулся клубочком. Сетен вскочил, в ярости доковылял до выхода из сектора и распахнул дверь.

– Прочь! И никогда больше не появляйся здесь!

На пороге она помедлила и снова посмотрела в глаза лучшего друга ее мужа. Он не выдержал взгляд и потупился. Ничего не сказав, Танрэй прошла мимо него и услышала, как захлопнулась за нею тяжелая дверь. Затем – непреклонно щелкнул замок.

Эта ночь была величественной и самой ответственной в их жизни.

Дрэян готовился со всей старательностью. Ради такого дела можно и потерпеть пренебрежение атме Ала, который ни разу не снизошел до встречи с "тес-габами". Ничего. Ты еще гордиться нами будешь, атме!

Дрэян уяснил логику, которой руководствовался астрофизик, поручая им выполнение этого приказа. Они контролируют для него весь Кула-Ори, он шлет им похвалы через посредницу и выдумывает новые задания, а Хадд и рад стараться. В городе установился порядок. "Тес-габы" присматривают, чтобы охотно выдающие положенную пошлину лавочники-оританяне не знали никаких бед от таких же бездельников, какими были раньше Хадд и компания; за определенную мзду на окраинах позволяется торговать и темнорожим обезьянам, но их, естественно, никто не охраняет, а просто не прогоняют от кормушки. Только это все мелочи. Теперь клюнуло по-крупному. Молокосос-Фирэ ни льдинки не соображает в людях. Ал – правильный мужик, так и надо: на людях мирный и безобидный, а на самом деле – себе на уме, своего не упустит. Если этой ночью "тес-габы" перережут глотки пятерке тепманорийских гостей, то уже завтра Ал сможет провозгласить себя правителем Страны деревьев с белыми стволами и присоединить ее к Исцеленному Центру. Все логично. Все правильно. Все так и должно быть.

И Дрэян опустил подвернутую штанину, скрывая привязанный к ноге резиновым бинтом складной арбалетик. Карман оттягивал верный свинцовый друг, а в рукаве, доверчиво прильнув к руке, грелся остро отточенный нож. У Хадда – он знал – вместо ножа была "звездочка".

– Идем... – сказал лидер, поднимаясь с продавленного трона, немного заваленного набок.

– А твой братец? – выжидательно спросил Саткрон.

Хадд не счел нужным отчитываться, тем более, что речь шла о Фирэ.

Дрэян так спешил, что даже не заметил, как преодолел дорогу до гостиницы, где, должно быть, ни о чем не подозревая, спокойно почивали тепманорийцы... Чудненько! Чудесненько! Пятью вонючими северянами сегодня станет меньше...

"Тес-габы" общались знаками. Прячась в тени, молодые парни вывернули на широкую улицу и при свете круглых фонарей увидели гостиницу – многоступенчатое здание из десяти ярусов, причем самый последний, девятый, был наиболее престижным. Саткрон указал на него Хадду и вопросительно подергал себя за мочку уха. Хадд кивнул.

Брать штурмом эдакую махину, подумал Дрэян, – это что-то новенькое в истории "габов". Но даже и хорошо, что гостиница состоит из ступеней: к сфероиду они бы и не подступились.

До какого-то момента Дрэян понимал все, что делает, четко и ясно: подтягивается за Хаддом по веревке, затем хватается за его руку и оказывается на ярус выше. Занесла зима этих тепманорийцев под самое небо! Ну, да, они же северяне, чему тут особо удивляться?!

На шестой ступеньке начался хаос в полном смысле этого слова. Не рука Хадда, но чужая, громадная клешня впилась в него и заволокла отнюдь не маленького и не тщедушного Хадда наверх с легкостью, словно он был щенком. А внизу, на пятом ярусе, охрана уже валяла еще не успевших подняться Саткрона и остальных. И уж тем более Дрэян не подозревал, что гости, астрофизик и Ормона наблюдают все это, стоя внизу, во дворе, напротив главного входа в здание. Он заколотился в руках исполина-оританянина. Несколько других охранников скрутили ребят на пятом ярусе. И тут Дрэян увидел, что Хадду удалось вырваться и спрыгнуть вниз, налету выдергивая из рукава "звездочку". Толчок от приземления дезориентировал "тес-габа", и он намахнулся мгновением позже, чем следовало. Один ори из гостиничной охраны опередил его, и другая "звездочка" впилась в кисть Хадда. Тот охнул от неожиданности, оступился и... рухнул вниз. Дрэян в ужасе расширил глаза: судя по звукам, ни четвертая, ни третья ступенька не удержала вожака, и Хадд кувыркался до самой земли. А после такого не живут...

Фирэ видел смерть брата от начала и до конца его последнего пути...

Дрэян слегка опомнился только тогда, когда их под конвоем уже куда-то уводили от места схватки. Кто? Кто это сделал? Сам Ал? Ему-то это к чему? Случайное совпадение? Ну, тогда уж звездочет-интриган точно позаботится о том, чтобы никто из "тес-габов" не заговорил на суде... А если Фирэ?.. Точно, Фирэ – предатель! Жа-а-аль, жаль, Хадд так и не узнал этого о братишке, в котором не чаял души! И все же по-любому, хоть так, хоть эдак – в тюрьму попадать нельзя!

Подумав об этом, у самой машины Дрэян собрал все силы, оттолкнул от себя верзилу-охранника, махнул через ограду и ощутил, как за спиной выросли крылья – еще не веря своей удаче, боясь оглянуться, боясь разделить участь Хадда...

Ветки кустов больно хлестнули по лицу, пропустили его, сомкнулись. Словно ничего и не было...

Впереди его ждала темнота. Впереди его ждали джунгли... Но это лучше, чем суд и тюрьма...

Танрэй со слезами на глазах отвернулась от мужа:

– Неужели нельзя подождать? Почему для вас, для мужчин, важно все, что угодно, только не собственные жены?!

Ал вздохнул, воздел глаза к потолку и терпеливо объяснил:

– Но послушай, малыш! Ты ведь ни в чем точно не уверена, а все люди не могут сидеть и ждать просто так, тебе ведь это ясно...

Он решительно не понимал, почему должен растолковывать ей такие простые истины и почему она так цепляется за древние традиции, давно обесцененные жизнью. Она ведь всегда была умной женщиной. Право же, "священное состояние" плохо действует на ее разум...

– Ты постоянно думаешь о чем угодно, только не обо мне! сквозь зубы пробормотала Танрэй.

– Деточка моя, ради того, чтобы что-то получить, нужно и чем-то пожертвовать...

– Хватит! Хватит твоей риторики! Поезжай! – оборвала она. Поезжай, куда хочешь!

– Малыш, – Ал понял, что там, где не действуют слова, должна сработать ласка. Он обнял жену за плечи и выглянул в раскрытое окно. Танрэй не выдержала и расплакалась. – Малыш, ну почему у тебя в последнее время глаза постоянно на мокром месте? Ведь душой я все равно всегда буду рядом с тобой... – и Ал взглянул в сторону Ната, дремлющего внизу в густой траве. Я больше, чем уверен, что успею вернуться.

– Куда, куда вы собираетесь, когда землетрясение с каждым днем все сильнее?! – проскулила она.

– Тепманора находится на равнине...

– Да я о Кула-Ори говорю! – пораженная его черствостью, вскричала Танрэй.

– А, о Кула-Ори... – он был рассеян и думал явно о другом. – Все будет в порядке, вот увидишь. Наш малыш подождет меня. Правда, зайчик? – он со смехом прикоснулся к ее животу, и в голове Танрэй проскользнула мысль, которую она тут же отмела: вскрикнуть бы да изобразить, что у нее начались схватки. В первую очередь она отказалась от этой идеи, потому что Ал, когда того желал, чувствовал ее лучше нее самой. Астрофизик же весело продолжал: – Он сказал, что подождет. Он дал мне слово мужчины.

– Сетен поехал бы вместо тебя, – прибегла она к последнему доводу.

– Сетен? – Ал усмехнулся. – Да он и так поедет.

Нат проснулся и посмотрел на них. Хозяин взял жену за подбородок и повернул ее лицо в сторону волка:

– Вот твой сторож. Он надежнее меня.

Танрэй непокорно дернула головой и отодвинулась.

– Это точно... – глухо сказала она. – Поезжай.

Ал поцеловал ее, но губы и руки Танрэй были холодны.

Летящий в ледяной пустоте по своей орбите синий шарик был таким же, как миллионы лет прежде... Кутаясь в кружево облаков, которые причудливыми завихрениями обволакивали мерцающее на солнце круглое голубое тело, этот шарик таил в себе тайну. Тысячи лет на нем ничего не менялось, а потом он вдруг, словно безумный, вздрагивал и в один день менял свое обличье – так прихорашивается красотка, собираясь туда, где ее увидит много глаз: два взмаха руками – и вот она та и, одновременно, уже не та. Новая. Ее можно узнать, но при виде нее сердце замирает от ощущения происшедшей метаморфозы. И пусть она, вернувшись, снова прижмет к груди своего младенца, станет взбалмошной и немного растрепанной, и будет нежна с ним, как ни в чем не бывало. А бунт уже случился...

Так было и теперь. Голубой шарик встряхнулся, поправил на себе кружевное одеяние, повернул ожерелье, сменил прическу, нисколько не интересуясь, каково будет волосам и как почувствуют себя бусины на новом месте...

Новая Земля в танцевальном па сделала красивый поворот вокруг своей оси, чтобы предстать иной. Возрожденной. В легкомысленной безжалостности отбросившей прежний облик...

Но как бы ни вертелась красотка, постоянное Солнце всегда улыбается любым ее причудам. Пусть другие звезды любуются ветреницей, но они далеко, а ветреница будет принадлежать одному светилу...

"Сах" заходил на посадку над лугами Тепманоры. Волна, на которую Зейтори настроил свой коммуникатор, несла тревожные вести: за четыре часа температура на Оритане понизилась в среднем на десять градусов. Их родной континент трясло, как от лихорадки. Огромные волны бороздили океаны, в своей дикой мощи обрушивались на сушу и меняли рельеф континентов. Льды, оказавшиеся уже не на прежнем месте, таяли быстрее, чем намерзали в другом... Земля захлебывалась под водой.