Текст книги "Послания себе (Книга 3)"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Дива кивнула еще раз и отступила, тем самым приглашая его войти в просторную прихожую. Шелухов вошел. Чтобы изучить обстановку, его тренированному взгляду хватило полсекунды. Семья явно не из бедных, со вкусом у них тоже все в порядке. Но подсказывало ему чутье, отточенное за годы работы в органах: что-то не так в этом уютном, на первый взгляд, и добротно свитом гнездышке. Отчуждение какое-то. Перевалочная база. Видел он однажды страшно облезлую халупу с плесенью на потолке и обшарпанным полом. Хозяева не стеснялись пререкаться даже при нем. Повсюду кишели дети, тараканы, валялись обмоченные ползунки и поломанные игрушки, носилась, сверкая выпученными глазами, пятнистая кошка, в общем – кипела жизнь. А здесь Антон жизни не почувствовал. Не было здесь души. Нигде на подоконниках не росли цветы, нигде не было намека на человеческий беспорядок. Не общежитие, но храм поверженного бога, иначе не скажешь.

И здесь, в этой громадной прихожей, миниатюрность хозяйки, ее потерянность приобретали гротескную форму, подчеркивались. Девочка смотрела на него вопрошающе-распахнутыми глазами, и он видел – тело ее дрожало под тонкой тканью халатика.

– Извините, – терзая собственные ладони острыми ногтями, почти прошептала она, – я не сразу вас услышала. Давно не сплю, а сегодня как выключилась. Простите, что заставила ждать...

– Ничего страшного, – Антон заглянул в папку с делами и, собираясь с мыслями, пролистал несколько не имеющих никакого отношения к Гроссманам листков.

– Пойдемте на кухню, – попросила (!) она.

"Ну, её-то понятно, – подумал следователь, – а тебя-то чего колотит?"

Они уселись по разные стороны большого, сделанного под мрамор, стола. Такое ощущение, что над кухней поработал хороший дизайнер.

– У вас есть что-то о моем муже, – не спросила, а утвердительно произнесла девочка, на кухне, при ярком свете, ставшая казаться, правда, чуточку постарше, да и голос у нее теперь прорезаться: она перестала шептать. Впрочем, да! Антон едва не упустил: в обстоятельствах дела было указано наличие у Гроссманов маленького ребенка, который сейчас, судя по времени, должен уже спать.

– Да, Рената Александровна, – сухо сказал он, не желая раньше времени заставлять ее расстраиваться и подыскивая более мягкий способ подачи информации.

Тем не менее златовласое создание снова вздрогнуло, метнулось к чайнику, щелкнуло тумблером, село на место.

– И что? – осмелилась наконец спросить хозяйка.

Антон прикинул, в каком из карманов у него лежит нашатырь и лежит ли он там вообще. Кажется, лежит. Во внутреннем. Слева. С женщинами нужно быть готовым ко всему.

– Видите ли, я не могу дать окончательного ответа...

Лицо девушки выразило разочарование. И тут – такая перемена! – губы, вначале обиженно скуксившиеся, внезапно упрямо изогнулись, глаза стали спокойными, как у Сфинкса. Не девочка, но женщина теперь сидела перед следователем Шелуховым. Она выпрямилась и оперлась о спинку стула.

– Я слушаю, – глухо и твердо произнесла она.

Антон вмиг забыл о кармане с нашатырным спиртом. Такие в обморок не падают. И – собрался сам, последовав ее примеру. По крайней мере, перестал ощущать себя неким ангелом смерти.

– "Форд" с номерами, зарегистрированными на имя вашего мужа, нашли сегодня в пятидесяти километрах от города, – тут щелкнул вскипевший чайник, и следователь чуть не вздрогнул от неожиданности, полагая, что сюрпризы будут от хозяйки, а не откуда-то извне. Сама же "дива" даже не шелохнулась, продолжая безмятежно внимать, не сводя глаз с Антона. – В обрыве. За рулем обнаружен труп, но он настолько обгорел, что... – и молодой человек замолчал, не желая сгущать и без того мрачные краски.

– Что рассыпался в руках патологоанатомов? – ровным голосом спросила Рената Гроссман.

Антон отвел глаза и кивнул. Её взгляд одновременно и жег, и не выражал ни единой эмоции.

– Как это случилось?

– Эксперты в ДПС сошлись во мнении, что не справился с управлением на скользкой дороге... Ведь в ту ночь в городе и в области была гроза...

– Гроза... – Рената перевела взгляд широко открытых, но ничего не видящих глаз (так бывает, когда человеку очень долго не удается поспать, и он делает это с открытыми глазами) в темноту окна, и вечностью повеяло от этого взора, пустой и безжалостной. – Гроза... Молнии... Горы... Стрелы дождя... помню... – сами собой бормотали ее губы.

– Ре... Рената Александровна! – Антон аккуратно подтолкнул ее в плечо, и она очнулась.

– Да, да, простите. Я немного не в себе... Говорю с собой по привычке... Простите... – она потерла лицо ладошкой и приоткрыла набрякшие веки.

– Я вас могу понять. Поймите и вы меня: мне совсем не по душе разносить такие вот вести. Но – что поделаешь? Се ля ви... Кроме того, есть еще надежда, потому как установлена только машина, номера и принадлежность... Может быть, ему самому повезло и... – и Шелухов запнулся по двум причинам: труп находился за рулем, а в глазах Ренаты прочиталась ирония, губы насмешливо и скептически покривились. Ей ничего не нужно было говорить, он все понял. Понял – и поднялся. – Простите, уже поздно. Пора идти, пойду. Вы сможете зайти завтра в отделение часа в четыре после обеда?

Рената кивнула. Хорошо держится. Все поняла, но как держится! Или это ступор? А ну как выкинет что-нибудь над собой, когда оклемается? Был у него такой случай: баба дочку под мышку – и вниз головой с восьмого этажа. Сама, дура, живая осталась, калекой, конечно, на всю жизнь, а девчоночка трехлетняя – насмерть. Ну вот, "уладил формальности"...

– На некоторое время я вполне мог бы остаться и посидеть с вами... Если пожелаете... – полувопросительно произнес он.

Рената спокойно вскинула на него глаза и покачала головой. Шелухов прочел, как черным по белому: это не ступор; все самое страшное с нею уже произошло. Не ступор это. В ней жива только оболочка, и это уже давно. Антон словно в пропасть заглянул, и оттуда дохнуло полярным холодом вечности, "тем" миром, запредельностью. Это вызвало ужас, который появляется у людей, если они в лесу случайно сталкиваются с диким животным. Это было выше материалистичного разума и контролируемых чувств. Это был инстинкт.

Поборов себя, следователь смог все-таки вежливо откланяться. И с облегчением покинул страшную квартиру.

Рената вошла в детскую, села на пол возле разметавшегося в постели Саши.

– Я не перестала чувствовать тебя, Ал... Но почему снова эта гроза, почему?! – шептала она, тычась лбом в край Сашкиного диванчика. – Почему?!

Когда это произошло, содрогнулась Земля. Леденящий ветер охватил континент. Огонь боролся со стужей – всюду и везде: черное, не видевшее светила много-много месяцев небо, кромсали извивы молний; вода океана, омывающего материк, вскипала и топила берега, твердь земная разверзалась, исходила лавой, сопротивлялась...

Сколько светлых людей, тысячелетия назад сотворивших эту страну, погибло раньше положенного Природой срока!.. Катастрофа пришла неожиданно, и не существовало тихого уголка на планете, где можно было бы переждать ее. Все знали, что это случится, но точного срока не ведал никто. И вот беда выпрыгнула в ночи, словно разъяренный дикий зверь, словно вышедший из повиновения адский механизм...

Оритана более не существовало. Нет, некогда великая страна проживет еще несколько сотен лет, но это будет уже не тот Оритан. И для некоторых, гибнущих здесь и сейчас, это не будет утешением, ибо они проживали свое последнее воплощение, а теперь велением судьбы отброшены далеко назад, в глухую дикость, в забвение... Страшен не сам шторм, а его последствия. Великий Оритан просуществует еще ровно пятьсот лет. Пятьсот, теряя по клочкам свою душу в лице разлетающихся из белоснежных гнезд своих детей...

В паническом страхе покидала Оритан и ОНА – вместе в другими, еще живыми, но тоже не знавшими путей к спасению. Она боялась только одного – долгой боли. Она тоже жила в этой реальности в последний раз. Ей было отмерено еще не менее восьмидесяти-девяноста лет, за которые они со своим Попутчиком смогли бы сделать ПОСЛЕДНИЙ шаг до вершины пирамиды... Да, будь здесь Ал... Они вышли бы на спирит-уровень и, встретив смерть своих временных оболочек, в ясном сознании возродились бы заново, опять нашли друг друга и продолжили повествование после многоточия... В напоминание об упущенных фрагментах оританянам всегда служил огромный, обледенелый ныне, храм в самой южной точке материка – хранилище культуры ори, их гордость, их великое достижение. Если даже этот монумент высотой в полторы тысячи человеческих ростов не справился со стужей и превратился в ледяную гору, то что тогда могло справиться с безумием зимы?!

– Великие "куарт"! – истошно закричали где-то рядом. Верните нам разум, иначе мы все погибнем?

Кого-то задавило упавшим с неба камнем, кто-то, попав в круговорот толпы, сорвался в дымящуюся воду, а кто-то попросту был затоптан бегущими. Горел океан, пожирая судна, горели в воздухе машины спасателей и тоже падали на Город. Гневливые молнии уничтожали все, словно были орудием чьей-то деконструктивной мести, словно кто-то возмутился, что жалкие люди пытались покорить пространство и время. Но в тот момент никто, естественно, не отдавал себе отчета в таких вещах. Царящий хаос отбивал всякие потуги на верное осмысление происходящего, и гибли те, кто жил сотни сотен лет, не старясь, те, кто шел к вершине иначе, из воплощения в воплощение – дорог было очень много... Никто не останавливался, чтобы помочь другому в его борьбе с внезапной смертью. Великую цивилизацию словно подвели к исполинскому зеркалу и показали гордецам их истинный лик – да, необычайно умный; но и необычайно безобразный...

Первобытный страх ведал даже самыми светлыми умами. ОНА знала: чтобы преодолеть это, нужно освободиться от физического тела, но боль... Боль и отсутствие Попутчика, с которым именно сегодня судьбе было угодно разлучить ее, сделают жертву бессмысленной, а впоследствии они оба все забудут.

– Ал! – закричала она, однако голос ее никак не выделился в общем вопле и вое урагана.

Танрэй не знала, что он уже никогда не придет к ней в прежнем облике. За секунду до того, как стальной лист перерубил последний сосуд, соединяющий его разум с душой, Ал успел выйти на спирит-уровень и бросить освобожденную сущность на поиски Попутчицы. Только при соединении произойдет ментальная реакция, дух вернется к хозяину и будущий мозг не утратит ни единой частички знаний и чувств...

Ал опоздал на ту же секунду. Танрэй смогла только вскрикнуть, когда разверзшаяся под ногами земля поглотила ее измученное, избитое тело. Чтобы мобилизоваться, нужно было время, а этого как раз и не было. Время построило соперникам ловушку. Точного срока не ведает никто...

Они скользили, не чувствуя друг друга. Ужас ее, заблудившейся в отчаянно-синем пространстве среди черных спиралей, был всеобъемлющ...

Сон повторился уже третий раз за одни сутки: перед приходом следователя она не досмотрела его, и Рената нырнула в другую реальность, когда под ноги скользнула трещина; второй раз он тоже оборвался с плачем напуганного Саши; и только под утро она увидела дрожащие в воздухи спирали, и поняла, что лучше бы она проснулась, как раньше... Забыть, отбросить этот сон, уйти в небытие и не возвращаться оттуда никогда... Забыть... Почему Ал так не хотел, чтобы я забывала? Скорее что-то одно: либо помоги вспомнить, либо позволь забыть совсем...

Рената охватила голову и перевернулась на бок. Кто-то посторонний пытался протиснуться меж полушарий мозга. Она уже не соображала, какие мысли принадлежат ей, а какие нагнетены чужеродным вмешательством, если таковое вообще возможно, а не она сошла с ума...

"Представь, сестренка, – говорило одно полушарие Ренатиного мозга другому, – Представь, как счастливы законченные склеротики! Ведь каждый следующий день они проживают заново. Сколько чудных открытий, красавица моя! Сколько радостных "Я это уже где-то видел!" Зачем помнить? Это было бы скучно, уж ты мне поверь. Тело определяет возможности духа... Забывай, забывай скорее свой сон, сестренка!"

Наконец-то это и случилось... Вот и явный симптом: отчетливый голос альтер-эго...

– Я ГОВОРЮ ЭТО ТЕБЕ, ПРИШЕДШАЯ ПОСЛЕ МЕНЯ... МЫ ГОВОРИМ ЭТО ВСЕМ, КТО ПРИДЕТ ПОСЛЕ И ПОСЛЕ НАС... – сами собой бормотали губы. – МЫ ГОВОРИМ ЯЗЫКОМ ЗВЕЗД СО ВСЕМИ, КТО ЖЕЛАЕТ НАС УСЛЫШАТЬ. ПОДНИМИ ГОЛОВУ И ВЗГЛЯНИ НА ВОДНЫЙ НЕБОСВОД, ПРИСЛУШАЙСЯ К ШЕПОТУ ВСЕЛЕННОЙ, ОТОРВИСЬ ОТ СВОЕЙ РЕАЛЬНОСТИ ХОТЬ НА МГНОВЕНИЕ... ТЫ УСЛЫШАЛА МЕНЯ, "КУАРТ"?

В ответ был женский смех, оборвавшийся задушенным мужским кашлем.

Оболочка послушно вошла в ритм повседневности. Оболочка сидела на своем рабочем месте, разговаривала с людьми, листала журналы, оболочка улыбалась...

События сменялись, как эпизоды-картинки из телевизионных заставок. Они не сочетались между собой никакой связью. Они происходили то раздельно, то одновременно, почти наслаиваясь друг на друга. Так должны видеть мир насекомые – единое во множественном исполнении. Никакой логики. Суета сует.

Марго. Что-то говорит. Тут же смотрит на обложку книги, раскрытой на первой странице уже часа два. Удивляется. Слова отдельно:

– Что ж, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы оно не вешалось... Ты только книгу-то переверни...

– Не смешно.

– Зато про немцев.

Сказать ей? Про то, что "после недолгих сомнений и совещаний эксперты и дэпээсники констатировали смерть"... Марго, как и Роза Давидовна во всем обвинит ее, Ренату. И будет права...

Провал. Клиенты. Снова провал...

Оболочка дрогнула и внезапно – до тошноты – заполнилась чем-то, когда глаза, слух и обоняние восприняли появление нежданного человека.

Волевым приказом Рената уняла стук сердца, и оно безропотно подчинилось. Снова заставила бежать – и снова повиновение. А глаза тем временем наблюдали за приближением Влада, но его перехватила Марго:

– Какие люди в Голливуде! Что-то долго ты пропадал... Нравится? – она указала на манекен, обтянутый сшитым для Аси платьем.

Ромальцев скользнул взглядом по Ренате и только потом сфокусировал его на кукле. В ту долю секунды, когда его взор остановился на ней, глаза Влада – Рената была просто уверена! излучали какой-то недосказанный вопрос и в то же время что-то оценивали.

– Очень нравится, – кивнул он и повернулся к ней. Посчитайте неустойку...

– Даже не вздумай! – запретила Марго, сияя очарованием и распространяя улыбки во все стороны. – Это наш общий подарок твоей невесте. Кстати, привет ей огромный... Идем в кабинет, у меня есть несколько вопросов по поводу... – и она прикрыла дверь. Вообще эти вопросы были в компетенции Гроссмана, однако его отсутствие впервые за все эти дни пришлось на руку бывшей швее.

Внутренний диалог эго и альтер-эго, к счастью, прекратился, но Рената прекрасно знала, что просто так, само собой, ничего не проходит.

И тут она отчетливо поняла, что вот теперь-то, впервые, быть может, в жизни, она осталась действительно одна. Как когда-то Марго – но у той была сила и маленький Левка, которого нужно было чем-то кормить. Как всегда – Саша, но тот был прирожденным одиночкой и погиб, как одиночка. Как пять лет назад – Гроссман, который не мог не понимать, что его чувства по-настоящему перестали разделять и никто не собирается к нему возвращаться... Может быть, только Люда?.. Да что Люда? Она так же одинока, но отчаянно сопротивляется... Двое странников без причала – это слишком много. Не сегодня-завтра уйдет и нянька.

Вновь, в который уже раз, Рената ощутила настоятельную потребность спрятаться за чью-нибудь твердокаменную спину, зажмуриться и не дышать, пока все не пройдет. А когда оно пройдет, это "все"? Неведомо...

Увы и ах! Прятаться больше нельзя. Выходи плясать, стрекоза...

Не спляшешь, забывчивая моя сестренка! У тебя в голове гуляет сквозняк, ты – серая мышь. Забудь и займись чем положено. Если человек лезет туда, в чем ни льдинки не смыслит, то в лучшем случае он останется калекой... Риск – это не для тебя, сестренка! Заботься ты лучше о своем чаде, пока и с ним чего-нибудь не приключилось... Ты ведь этого не хочешь, правда, мартышечка? А летать – так у тебя крылья коротки. Забудь!..

Стряхнув наваждение, Рената взглянула на часы. Как пролетел день? Да как и все. Электронное табло показывало 15:48. В четыре часа пополудни ей нужно будет что-то сделать... Перед мысленным взором мелькнул вчерашний следователь. Уладить формальности – так это называется в наше время... Уладил...

– Марго, – ноги сами привели ее в кабинет, где швея обрабатывала психику Ромальцева, маскируя осторожный, но уверенный флирт под деловую беседу; в тот момент Марго почему-то была сногсшибательно похожа на Ренату – не то повадкой, не то выражением лица. – Марго, я на часок...

Та приняла свой облик, свою позу и отмахнулась, дескать, иди, только не мешай. Влад не обратил на них никакого внимания. Он сидел в черном кожаном кресле и просматривал какие-то документы.

Рената вышла на крыльцо ателье и глубоко вдохнула сыроватый, уже совсем по-летнему ароматный воздух. Где-то начала цвести акация: ее запах можно было перепутать только с черемухой – кажется, именно так пахла прошлая жизнь в родном уральском городе. Туда можно съездить, но от того ничто и никто не воскреснет. Города, покончившие собой... Приговоренные города... Как много их было на ее памяти... Памяти? Она и в самом деле что-то помнит...

Рената отправилась в сторону автобусной остановки и заметила, что рядом неторопливо скользит красная иномарка с помятым боком. Дыхание зашлось – как тогда, когда она увидела Влада. Рената усмирила сердце, но свод черепа по-прежнему жгло огнем. Ей было нечего терять, не перед кем держать ответ за свои поступки, и потому она резко остановилась и в упор, с вызовом посмотрела на водителя красной "Ауди". Впервые она повернулась лицом к непонятному...

Он вышел наружу и, положив локоть на крышу автомобиля, слегка откинул назад черноволосую голову. Карие, широко расставленные глаза прищурились под круглыми, безоправными линзами очков, но Рената так и не смогла угадать, что выражает их взгляд. Там было много всего – смешанного, неопределенного.

– Садись, сестренка, – он улыбнулся, чуть растянув губы и не выказав зубов. – Садись.

Она молча рванула дверцу и тяжело упала в кресло. Незнакомец помешкал, взглянул в сторону припаркованного у ателье "Паджеро" и тоже сел.

– Здравствуй, – сказал он и машинально пристегнул ремень. Как зовут тебя нынче, сестренка?

Ее не удивило странное обращение. Мало того, она откуда-то знала, что он имеет право так ее называть.

– Рената, – быстро проговорила она.

Он принял ответ, приценился, поджал губы и наконец кивнул:

– Анаграмма... Великолепно. Да, приятно познакомиться, я Дмитрий. Куда едем, Рэй-на-та? Навстречу солнцу?

– Нет, в РОВД Западного...

– И тебе не хочется съездить вместе со мной, чтобы встретить солнце? Ты меня огорчаешь, сестренка... – тем не менее Дмитрий завел "Ауди" и повернул руль.

– Кто вы? – спросила она, глада перед собой.

– Я и сам хотел бы понять, кто я теперь, сестренка-Рэй-на-та... Живешь, работаешь – а все для чего?

– Для чего? – Рената коротко посмотрела в его сторону и снова отвернулась.

– А ты не знаешь? – Дмитрий выжидательно замолчал, но она не отозвалась. – Вот и я не знаю... Ладно, детка, это все мелочи... нам нужно встретиться.

– Вы – лихой супермен, скажу я вам.

– Согласись, я имею на это право, Рэй-на-та! Ну, погляди в себя, погляди! Что чувствуешь?

– Нет, не уверена. Вы следили за мной?

– О, зима меня заморозь! Как все это тоскливо...

Рената почему-то рассмеялась. Его манера говорить была до боли знакомой. Дмитрий поцеловал ей руку:

– Так что же, золотая муза? Я могу рассчитывать на встречу, Рэй-на-та? – в его устах это имя звучало несколько раскатисто и уж во всяком случае весьма необычно.

– Можете.

– На "ты", сестренка! Называй меня на "ты", мы ведь не чужие друг другу! Бе-бе! – он со смехом нажал игрушечного чертенка, болтавшегося на зеркале заднего вида, и тот послушно пискнул. – Тогда – сегодня же вечером? – и Дмитрий чмокнул ее уже в сгиб локтя, где еще сохранился запах ее духов.

– Да.

– Ты, конечно же, замужем?

– И что?

– Вот именно – и что? Для тебя ведь это никогда не было препятствием. Время его везения давно вышло, если уж мы здесь, с тобой. И к чему вы пришли?

– Ни к чему не пришли.

– Именно. И на этом уже можно поставить большую точку. Всё.

Рената почувствовала, что он пытается забраться ей в голову, но почему-то не может, и растерянности тычется в закрытые двери, гадая: "Что она задумала? Что?". Самое смешное заключалось в том, что она ничего не задумывала. Рената была пуста, как кукла на витрине. Одна оболочка.

Дмитрий притормозил у отделения и посмотрел на нее. Кривая улыбка мелькнула на его лице, но не смогла выразить презрения, которое – Рената была уверена – он хотел бы показать.

– До вечера.

– До вечера, – Рената хлопнула дверцей и даже не удивилась, что он не спросил у нее ни адреса, ни телефона. Дмитрий знал ее так давно, что ей не под силу было даже представить.

– Ты ничего не вспомнишь, сестренка-Танрэй... – глядя ей вслед, прокомментировал себе под нос Тессетен. – Ничего...

Озабоченная своими проблемами, исчезновением Марка и прочими житейскими неурядицами, няня, едва не забыв попрощаться, ушла, и Рената с Сашей – каждый сам по себе остались в одиночестве в огромной пустой квартире.

Мальчик по-прежнему строил пирамиды и играл со своим черным талисманом, а Рената, не обращая на него внимания, искала куда-то подевавшийся диск из Мемфиса. Сейчас ей больше всего на свете хотелось бы вслушаться в шепот звезд на записи. Но его... не было.

Не слишком громкая трель звонка прозвучала ровно в девять. Рената пошла открывать и не заглянула в глазок, потому что прекрасно знала, кто стоит по ту сторону двери.

– Ты всегда меня чувствовала, сестрица, – улыбнулся Дмитрий, а голос его прозвучал высоко и немного глухо, как из бочки.

Увидав Дмитрия, мальчик просиял:

– Карлсон вернулся! – и бросился обнимать его, обвил руками за бедра и прижался головой к животу.

– Т-с-с-с! – Дмитрий приложил к губам указательный палец и сильно изменился в лице, но совсем не так, как "изменяются" книжные герои из старых дамских романов – штамп, наложенный законами жанра. Он действительно ИЗМЕНИЛСЯ. Холодное выражение скатилось с него, словно жидкая маска. Он был безобразен теперь, но это безобразие было во сто крат приятнее былой красоты.

Рената кивнула и опустила глаза. Она уже поняла, что вышла на финишную прямую и во весь опор несется прямо к пропасти – а там уж или полетит, или...

– Или проиграешь, – договорил гость, отстраняя от себя ее сына и касаясь пальцем верхнего века на своем глазу: – А сейчас ты пойдешь, маленький Кор, и ляжешь спать... Договорились?

Саша тут же исчез. Он верил, что всю ночь теперь будет летать с этой большой и сильной птицей. Дмитрий выпрямился и неторопливо, чуть-чуть подволакивая правую ногу, пошел в зал.

Рената стояла у окна, и силуэт ее вырисовывался под полупрозрачной тканью халата. Она передвигала книги на стеллажах в последней попытке отыскать ЧТО-ТО... Что-то очень важное, оберег, защиту...

– Давно тебя не видел, – сказал Дмитрий через всю комнату, но тихо. – Здравствуй, царица...

– Прошло всего несколько часов, не более...

Он фыркнул и, как Гроссман, оторвал плечо от косяка, не размыкая сложенных на груди рук:

– Прошло всего несколько десятков тысячелетий, не более... – подойдя к Ренате, он оттеснил ее от серванта, закрыл стеклянные створки и, прихватив женщину за плечи, развернул ее лицом к улице, а сам заглянул к ней из-за спины. – Скажи, что ты там видишь, сестренка?

– Что я должна там увидеть? – проговорила она, отклоняя голову прочь от него, но глядя в окно, где было уже почти совсем темно.

– Хорошо, поставим вопрос так: чего или, вернее, кого ты там НЕ видишь, золотая муза?

Она крутанулась в его руках и повернулась к Дмитрию лицом. Зеленовато-янтарные глаза смотрели на гостя хмуро, пусто и устало.

– Чего ты хочешь?

– Это неважно. Другими словами, я сейчас чувствую холодок между лопаток и всякое такое... А ты, сестренка-Танрэй?

Она усмехнулась. Да, это точно был тот, кто знал ее очень давно, невообразимо давно. Он походил на тень из сказки Андерсена и Шварца, которая являлась принцессе, чтобы рассказывать ей ее собственные сны. Однако эта тень могла бы порассказать не об одних снах, да только она никогда этого не сделает. Рената знала, что он явился черт знает откуда, чтобы нанести решающий, сокрушительный удар. И больше не будет ничего. Она знала это.

Рената не сопротивлялась, когда он резким рывком привалил ее к стене и прижался своими губами к ее губам. Ядовитый язык дерзко скользнул в рот, словно жало впился в нёбо... Рената испытала такую боль, словно он хотел высосать из нее все внутренности. Она беспомощно заколотилась в руках Дмитрия, застонала. На нее смотрели бездонные черные глаза очень красивой женщины, они были очень близко, они излучали уверенность в победе. Тогда Рената сделала единственно возможную вещь: она прикусила терзающую плоть, прикусила так сильно, что во рту у нее стало не то кисло, не то солоно. Дмитрий отпрянул и отер с подбородка брызнувшую кровь:

– Вкусно, сестрица?

Рената размазала кровь по лицу. С места Дмитрия на нее и впрямь глядела молодая женщина, в неясных сумерках казавшаяся столь же красивой, сколь и холодной. Иное уродство подчас бывает милее такой вот безумной, злобной красоты...

– Мне понравилось! – вдруг с вызовом ответила Рената и бросилась на нее, хватая одной рукой за затылок, другой – за подбородок и впиваясь в ее губы не менее диким поцелуем.

Незнакомка начала вырываться. Ее силы куда-то ушли, и пальцами Дмитрия она судорожно скользила по предплечьям Ренаты.

Дмитрий ощутил страшную тошноту. Но вкупе с этим поцелуем все, что сейчас происходило, было для него чем-то несбыточным. Он прекратил сопротивляться, и услышал внутри себя истошный вопль. Пусть вопит. Пусть. Это не ее день. Ему не хватало воздуха, голова кружилась, от слабости подкашивались ноги. Еще чуть-чуть – и произойдет непоправимое. Он не пускал, хотя внутри с яростью полярной метели бесилась та, с кем он провел века.

Ладонью дрожащей руки он прикоснулся к щеке Ренаты, медленно запустил пальцы в растрепавшиеся рыжие волосы на виске, лаская, провел ими по затылку женщины. Та осторожно освободила его губы и отвела его руку от себя.

Они стояли друг перед другом, задыхаясь, глядя друг другу в глаза, и какие-то всполохи мелькали перед внутренним взором Ренаты. И тут он зажал рот ладонями. Спазм тошноты согнул его чуть ли не пополам – еще и еще. Как он переборол себя неизвестно.

– Я еще вернусь! – прошипел он, глядя на Ренату.

Она исподлобья следила за ним. Та женщина внезапно вернулась, схватила со стола длинную хрустальную вазу и яростно размахнулась ею. Если бы Рената не увернулась, неизвестно, что было бы с нею, а так ваза разлетелась вдребезги, расцарапав обои и усыпав осколками пушистый ковер. В руках у Дмитрия осталась лишь самая нижняя часть сосуда с острыми неровными краями, сверкавшими, как зубы чудовища.

Рената вцепилась ему в запястье при повторном замахе, резко выкрутила руку и толкнула ступней в живот. Дмитрий по инерции отбежал на несколько шагов, а она нет чтобы бежать, но просто в каком-то отупении стояла и смотрела, что он станет делать дальше. И в тот момент ни единой мысли не присутствовало в ее голове, пустой, словно кубышка.

Он отдышался, непонимающе взглянул на зазубрины донышка вазы, отбросил его от себя, словно ядовитого гада, и сдался:

– Не могу...

Рената ждала.

Дмитрий тяжело доковылял до кресла, привалился на подлокотник, сглотнул густую, пополам с кровью, медно-кислую слюну и, опершись на спинку, поднялся, точно был не молодым мужчиной лет тридцати пяти, а дряхлым дедом.

Рената села прямо на пол и обняла руками колени. На гостя она больше не смотрела.

Через полминуты хлопнула входная дверь...

ПЕРВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Кула-Ори был разрушен почти до основания. Часть плато оползла и затонула в бухте. Уцелело от силы два-три здания, но жить в погребенном городе уже не хотел никто: любой из повторяющихся толчков мог стать роковым.

Кронрэй едва сдерживал слезы, бродя среди развалин и поглаживая останки своих детищ, еще совсем недавно радовавших глаз. Гораздо меньше тронул его сердце вид погребального костра, на котором оританяне сжигали найденные трупы своих соотечественников, и совсем не вызвали эмоций похороны дикарей – те связывали из стволов небольшие плоты, укладывали на них погибших и отправляли в плавание по воде. Туземцы тщательно следили, чтобы на каждый плот попадали обязательно близкие между собой люди: жены с мужьями, либо целые семьи. Помилуй, Природа, если бы родственники оказались на разных плотах!

Ал смотрел на все это молча, в одиночестве, спрятав руки в карманы и нахохлясь. Раньше такие ритуалы происходили на реке Кула-Шри, впадавшей в бухту океана, а теперь людям незачем было забивать устье бесчисленным количеством похоронных плотов: океан подступил так близко, что путь до него не составлял и получаса ходьбы.

Огонь и вода... Содержание, отлитое в форму... За кем правда – за теми, кто сжигал, или за теми, кто топил? И там, и там инстинкт ли, разум ли подсказывал: Попутчики должны быть вместе, и тогда... Что – тогда? Ничто не менялось в лучшую сторону уже пятьсот лет. И мало кто не помнил, в честь чего соблюдаются те или иные законы предков...

Астрофизик стоял на пригорке, обсосанном тремя недавними валами, пришедшими из мирового океана. Они раскололись о гранитный уступ, на который теперь опирался плечом Ал. Астрофизик не раз видел, как обнюхивал здесь камни его преданный сторож-Нат, словно читал книгу, написанную на одному ему известном языке... Почему-то вспомнились родители, оставшиеся на Оритане – и его, и Танрэй. Наверняка их уже нет в живых, а оболочки, некогда им принадлежавшие, отныне даже некому будет предать пламени...

Надо уходить. Нельзя привязываться к обстоятельствам. Земля еще нескоро оправится от безумия, и им всем нужно идти, чтобы не стать очередными жертвами какого-нибудь нового катаклизма... Путь должен лежать на юго-запад, в сторону моря, соединяющего континенты Рэйсатру и Осат. И теперь идти придется пешком: фактически, вся техника была либо уничтожена, либо повреждена и не поддавалась восстановлению. Апофеозом технического краха был распростертый грудой мертвого металла в растрескавшейся пустыне любимец эйрмастера, "Сах". На его тусклом борту сквозь струи дождя еще просвечивали три звезды эмблемы. И все.