Текст книги "Послания себе (Книга 3)"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Дрэян с любопытством наблюдал за перестановками в обществе первых миссионеров и посмеивался: вот они, "правильные" оританяне! "Змея", то есть, жена чудовищного урода-северянина, изнывая от похоти, трется бедрами и вовсю прижимается к "непорочному и принципиальному" Алу (надо понимать, изголодалась по мужикам с нормальной внешностью), а училка, словно пятнадцатилетняя дурочка, зацепилась за этот "отброс", повисла на нем и вовсю старается быть с ним любезной. Милые порядки тут у вас, атмереро!

Но это еще не все. По окончании длинного танца эти две пары снова разъединились, а так как крутили хвостами они в разных секторах, разделенных лишь прозрачными стенами, то теперь, дабы вернуться к своему супругу, каждая из женщин должна была миновать смутно светящуюся тропинку в узком проходе между помещениями. И на этом пути одна из них неизбежно будет вынуждена уступить другой дорогу. Тут-то, Дрэян предчувствовал, произойдет самое интересное, и он не ошибся.

Откинув плечи и голову, крошка-училка с вызовом смотрела в черные глаза "змеи", а тонкие губы последней кривились от холодной усмешки превосходства. Так, девочки, а вот и не подеретесь, спорим?! В этот момент Ал оглянулся на жену и улыбнулся, но его тут же отвлек архитектор, нетвердые ноги которого носили хозяина от одной компании к другой. Однако призыв, посланный Алом, достиг Танрэй. "Змеи" для нее больше не существовало. Она сделала шаг в сторону и, пропустив ее, нетерпеливо бросилась к мужу.

В этот момент "змеюка" вдруг развернулась и схватила ее за локоть. Бедная училка по инерции пробежала по дуге и едва не упала. Тогда черноволосая южанка впилась длинными пальцами одной руки ей в затылок, а другой – в подбородок, дернула к себе и присосалась своим ртом к ее губам.

Вот это беспредел! И они – наши будущие правители?! Законодатели? Судьи! Дрэян был в восторге, ибо наконец-то понял, что легендарные миссионеры – вовсе не дяди и тети с облачка, а вполне земные и натуральные преступники, вроде него и других "габ-шостеров". Преступники – от слова "переступить": через законы предков, Природы, морали. "Габ-шостеры" рано или поздно станут среди них своими...

Тут Саткрон толкнул его носком ботинка в щиколотку и показал на ворота:

– Дрэян! Идем, ты!

– Спишь, что ли? – буркнул Хадд, которого интересовала не элита Кула-Ори, а сам народ, и пошел первым.

Дрэян не понял, и Саткрон пояснил:

– Там одна из обезьян ушла за пределы здания. Совсем одна. Понял? Ну? – он защипнул пальцами верхнее и нижнее веко.

Дрэян высоко хохотнул, изобразил некое па средней сложности и, сунув руки в карманы, завилял бедрами в направлении выхода.

Танрэй поняла, что, скорее всего, еще не проснулась, и кошмарный сон продолжается. Ядовитый язык жены Сетена дерзко скользнул ей в рот и, словно жало, впился в нёбо, а затем потянул за собой ее собственный. Танрэй беспомощно заколотилась в ее руках. Она никогда не подозревала, что Ормона столь сильна. И тогда девушка просто стиснула зубы с такой силой, что в момент ощутила, как слюна приобрела интенсивно-медный привкус. Ормона не вскрикнула, но мгновенно выдернула поврежденный язык, отпрянула и, вытирая с подбородка брызнувшую кровь, так заглянула в глаза Танрэй, что у той затряслись поджилки.

– Вкусно, сестричка? – спросила жена Сетена, провела указательными пальцами под нижней губой и, улыбнувшись, повернулась к ней спиной.

Проклятая извращенка! Танрэй проморгалась, чтобы на всякий случай удостовериться в реальности происходящего, подбежала к фонтанчику и основательно прополоскала рот. Добро же, кобра! Ты обо мне еще вспомнишь! Я уж я тебе точно этого – не забуду!..

Ал потерял ее из виду, но тут же напряг мысленный центр и прислушался к себе. Кронрэй преследовал его, отвлекая тем, что в десятый раз пересказывал какую-то историю.

Наконец клубок смятенных мыслей Танрэй зацепил его ниточку и повлек за собой. Астрофизик не на шутку встревожился, почуяв, что с женой что-то случилось, но еще не разобрав, что именно. Котел кипел так сильно, что не пускал его и не позволял оценить диапазон разброса негативной энергии... Ал встряхнулся, как это делал Нат, если на него попадала вода, и бросился навстречу немому воплю.

Танрэй сидела возле фонтанчика, неподвижная и прямая, словно статуя, с опущенными на колени ладонями и отсутствующим взглядом. В этот момент все они ощутили довольно сильный подземный толчок, и где-то в городе тоскливо взвыли многочисленные собаки.

– Ты что?! – Ал схватил жену под локти и поднял на ноги.

Танрэй даже не заметила волнений почвы.

– Ал! Мы становимся чужими друг другу, Ал! – выдавила она и расплакалась.

– О-о-о! – простонал Кронрэй, который был настроен только на положительные эмоции и бесконечное удовольствие. Закрываясь от них руками, словно Ал и Танрэй могли помешать его благополучию, созидатель отступил на три шага: – Ухожу, ухожу! Ради Природы, я ничего не слышал! Я здесь ни при чем!

Тут не пожелал б вмешиваться даже мудрый кулаптр Паском...

– Идем отсюда! – скороговоркой пробормотал Ал, подхватил ее на руки и почти бегом выскочил из амфитеатра.

Неподалеку, в зарослях парка, сверкнуло несколько двойных красноватых и зеленоватых огоньков.

Астрофизик поставил жену на слабо содрогавшуюся землю и, взяв за руку, повлек за собой.

– Куда? – хлюпая носом, пробасила уничтоженная Танрэй, но продолжала следовать за Алом, как на поводке – без желания, но и без протеста.

– На берег Кула-Шри. На наше место, там поговорим с тобой спокойно...

– Я хочу вернуться на Оритан, Ал, – сказала она тогда.

Он ничего не ответил, пока они не достигли берега. Там Ал усадил жену на затянутое лианами громадное бревно, а сам пристроился у ее ног, как это часто делал верный Натаути:

– В чем дело, малыш?

– Моих сил больше нет, Ал... Я иссякла... Видеть, как с каждым днем мы все сильнее отдаляемся друг от друга, чувствовать себя никчемным балластом, бездарем, пустышкой! Зачем я здесь нужна тебе? Я никогда не заговорю языком твоих звезд, для этого надо родиться гением... и... не женщиной, ты был прав... Не женщиной...

Ал поцеловал ее в коленку и поднял голову:

– Ты же так не думаешь...

– Зато я так чувствую! И знаю, что не ошибаюсь.

– Еще как ошибаешься, солнышко. Ты обязательно заговоришь! Они... – он указал на Шагающее созвездие, – они не умеют лгать, в отличие от нас...

Танрэй наклонилась к нему, но отпрянула, вспомнив о том, что губы ее осквернены кровью ненавистной Ормоны. Ал понял ее, но привлек к себе...

А где-то, шагах в пятидесяти от них, в кустах улегся Нат "Хранитель". Так и переводилось его имя с языка ори на любой другой: Натаути – "Хранитель-Волк"...

Переводя дух после быстрого бега, волк все оглядывался за спину, но быть ему предначертано здесь, и он не посмеет ослушаться...

– Ты! Эй, пошли с нами, что покажем! – догоняя на темной тропинке парка намеченного Хаддом аборигена, выкрикнул разгоряченный Саткрон.

Туземец оглянулся с непонимающей, но приветливой улыбкой. Он безгранично доверял народу "Богов Первого Времени" и, самое главное, златовласой атме Танрэй. Между тем языка ори он не знал, а "тес-габы" не потрудились выучить дантипадовский искусственный ради "темнорожих выродков".

Хадд сделал знак рукой, указывая в сторону джунглей. Дрэян подыграл, усердно щелкая пальцами. Дикарь хлопнул в ладоши и вопросительно посмотрел вначале на Хадда, затем – на Дрэяна.

– Вот-вот! Точно! – согласились "тес-габы" и без труда потащили его в темноту.

Дрэян на ходу вытащил из-за голенища ботинка свинцовый утяжелитель с острыми шипами и продел в него пальцы, заметив краем глаза, что и Саткрон снаряжает кастет, только без шипов. Хадд радушно водил руками, раздвигал ветки и расчищал дорогу перед тупым дикарем. Тропинка становилась все уже и все дальше уводила их от Кула-Ори в непролазные джунгли. Вскоре абориген попытался что-то объяснить им и напрочь отказался идти дальше. "Тес-габы" поняли его жест, которыми он убеждал их, что в джунглях опасно из-за диких зверей...

Острый слух Ната уловил сокрушенный шепот хозяйки:

– Но ведь я чувствую, что не нужна тебе, Ал!..

Вот глупости! Волк завернул уши назад. Нет, теперь эти двуногие далеко. Их можно было бы еще найти. По едва уловимому пока сладковатому запаху. Но это лишь при условии, что он сейчас же решится бросить здесь эту безалаберную пару. Они думают, что ни звери, ни прямоходящие ни разу не нападали на них просто так, за их чистые души и красивые глаза... Ох, хозяева, сдается мне, звезды отвернулись в другую сторону, когда ваши родители мастерили вас обоих...

Натаути отчаянно хотелось раздвоиться и оказаться сразу в двух местах. Но так не бывает. И он выбрал хозяев. Нат знал, что очень скоро ему придется горько пожалеть об этом, но инстинкт не позволил ему поступить иначе. В эту ночь он должен присутствовать неподалеку, потому что... потому что... Да откуда ему знать, почему?! Должен – и все! Так велела ему общая для всех мать-Природа... И еще Натаути пожалеет, что не родился человеком, ведь в этом случае он наверняка нашел бы правильный выход. Может быть, нашел бы...

Дрэян ударил первым. Дикарь нелепо взмахнул руками и, освещенный Селенио, широко раскрытыми глазами уставился на него. Был он похож на ребенка, которому досталось за проделки старших сверстников и который даже не знал, что именно они натворили.

– Получи же и от меня, смердящая мартышка! – Саткрон всадил свинцовый утяжелитель в впирающую над нижней частью лица переносицу аборигена. Его кастет был без шипов, но кровь все равно брызнула в разные стороны.

Двое других внесли свой "вклад" вслед за ними, а Хадд присоединился потом, когда те гоняли пинками окровавленное, еще живое, тело.

Нат напряг слух. Кажется, там тихо, но, скорее всего, это из-за того, что двуногие нелюди и их наивная жертва ушли слишком далеко. Волк был чересчур стар и не так уж далек от смерти, чтобы не уметь почуять ее приближение к кому бы то ни было...

Уши его двигались точно локаторы – "звездные тарелки" на бывшей работе хозяина, там, на далекой родине. Ал брал его с собой в институтскую обсерваторию. Его, хозяйку, своего друга и его спутницу. Друг хозяина очень долго смотрел в отверстие громадной черной трубы, нацеленной в небо, а потом сказал:

– Поверить трудно, братишка, на сколько она увеличивает! Так поглядишь на звездное небо, кажется, черную землю припорошило первым снегом... А в телескопе твоем одна-единственная звездочка на всю Вселенную...

– Подожди, я параметры не сменил... – спохватился Ал и добавил: – Звезды – сложная вещь. Просто так на них смотреть не интересно. Лучше я покажу вам Селенио, она видна почти полностью сегодня ночью...

И Танрэй вскрикнула от восхищения, ибо ей показалось, что призрачные желтые кряжи начинаются сразу за пределами обсерватории, с другого конца трубы...

– Ты уверена, что тебе уже необходима такая зависимость? тихо спросил хозяин сейчас; он говорил это на ухо Танрэй, закрывая ее от всего мира, и никто, кроме них троих, не должен был услышать ни этой фразы, ни того, что она ответит...

Волк дернул ухом. Конечно, она уверена. Давно пора было помочь ей разобраться в собственной душе. А как еще она сможет это сделать, если не проверенным тысячелетиями способом ответственностью за того, кто зависит от тебя, кто слаб и беззащитен, кто погибнет, если ты не вспомнишь ВСЁ?!

Легкий, мелодичный стон, донесшийся с берега – это был ее голос, и она была уверена – затмился вдруг предсмертным хрипением, которого Нат не мог слышать, но которое звучало у него в голове, отображалось приторно-гадким запахом погибающей плоти...

Да, хозяин, со звездами всегда сложно. Не поймешь ведь сразу, какие из них дают жизнь, а какие – наоборот, отнимают... При этом и то, и другое, происходит прямо перед глазами, почти совсем рядом...

Разные бывают звезды, хозяин... Разные...

Все продолжается... У меня есть тринадцать Попутчиков, а Третий поведал, что отныне Он будет моим спутником и Проводником, потому что мой Учитель больше не сможет вернуться сюда – даже в том случае, если у него ничего не получится и на этот раз. Просто это – последняя ступенька. Дальше – лишь вершина. Или ничто. Передо мной же расстилается Путь, и пока не видно ему конца.

Все впереди...

ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Она отбросила с его лица капюшон:

– Это ты?.. – жрица не ожидала увидеть его. В первый момент её взяла оторопь: но... как же это?.. И – озарение! Она все вспомнила. Да, Он. Помощник Верховного Жреца не может не быть магом, чародеем, кудесником, звездочетом, колдуном... Колдуном! Это Он! Смягчившиеся черты, новый взгляд темно-карих глаз. Как бы другой, но – Он! У него много имен – тысяча или больше. Но это неважно. – Это ты... – выдохнула она, обессилев, словно долго-долго, до изнеможения, карабкалась на неприступную скалу и вдруг, совершенно неожиданно, рука ее нащупала спасительный уступ, и готовое упасть в пропасть тело последним рывком вкатилось в расщелину. Последний приют... Больше не будет... Это – последний...

Он поднял руки к небу и воздал хвалу богам. Падая к его ногам, жрица закричала, словно избавилась от непосильного бремени, камнем лежавшего на плечах. Колдун опустился на колени и обнял ее. Словно в хмельном бреду, покачиваясь, с мутным взглядом, женщина взглянула в его глаза и уронила голову на закрытое черной хламидой плечо Помощника Верховного Жреца, своего вечного попутчика, который постоянно был рядом и которого она никогда не узнавала. В этом была ее беда. В этом состояло их проклятье...

Колдун прижался щекой к разметавшимся, без крылатой короны, золотым волосам и закрыл глаза со словами:

– Здравствуй, Танрэй...

– Я так ждала тебя...

И Рената повернула голову на подушке. Ник спал почти на животе, аккуратно положив руку на ее талию. Она вздохнула и потянулась: ей все казалось, что где-то что-то разрешилось, и ей было легко. Потом она поняла, что все – сон... Все было сном. И, всхлипнув, рывком свернулась змеей. Рука Гроссмана при этом скатилась на постель, но он не проснулся.

Рената дернулась именно из-за того, что вспомнила с отчетливой ясностью позавчерашний день... Вспомнила два взгляда Ромальцева – и сердце заколотилось, словно осатаневший метроном безумного музыканта.

Это все ерунда! Что бы она там ни нафантазировала – ерунда. Искушение темных сил, которые за что-то возненавидели ее и теперь доканывают не одним, так другим способом...

Но этот взгляд, этот неповторимый взгляд, который, как ей казалось, она знала тысячу лет... Влад все время был в темных очках, однако кому, как не ей, знать причину таких взглядов, которые чувствуешь, как раскаленное шило, воткнутое в свод черепа – в том самом месте, где он сочленяется с позвоночником...

Только-только светает, но ей уже не уснуть. Рената должна раз и навсегда решить для себя этот вопрос...

Во-первых, почему он так смотрел на нее – причем с самого первого дня встречи, когда Рената по ошибке, еще не до конца выздоровев после рождения Сашки, бросилась к нему в стихийном порыве с именем, которое редко срывалось у нее с губ, но ни на минуту не шло из головы?! Разум отказывается верить... А тогда, в ателье? В затылке кололо и жгло сильнее обычного, дыхание заходилось от предчувствия чего-то... чего-то... лишь протянуть руку и взять... но... Но – нет!

А во-вторых, если все же допустить такую вещь, просто сойти с ума и допустить – то КАК?! Как он сделал это? С этим надо заканчивать. Теперь – или никогда. И не оглядывайся.

Рената быстро и тихо оделась, чтобы выскользнуть за дверь. Сашкин еще спит: он любит спать. Ник... впрочем, почему нет? Ей нужно уладить внутренний конфликт – и все. При чем тут Ник? Захочет – поймет. Ей нет никакой разницы.

"Ну, держись!" – почему-то подумала она и вылетела из дома, а ноги сами привели ее к "Бенну" зданию, на фронтоне которого раскинула крылья стилизованная египетская птица в короне, увенчанной солнечной ладьей. Сердце вновь бешено заколотилось. Это просто совпадение, исключительно совпадение. И при чем здесь, черт возьми, вся та чепуха, которая набилась ей в голову?! Все так материально, что это видит глаз, может коснуться рука, а душа молчит. Под карнизом пролегла небольшая трещина, пересекающая угол дома и уходящая на торец. И что в этом возвышенного, необычайного, я тебя спрашиваю?! Ты просто сошла с ума... Хотя... Надо же, удивила! Ты в него и не возвращалась...

Чтобы окончательно убедиться в своей ошибке, Рената коснулась холодного камня. Кое-где облицовка уже облупилась, и сквозь нее проглядывает кирпичная кладка. Издалека этого не заметно, здание фирмы выглядит почти новым и кажется игрушкой, занимательной и симпатичной. Но, если приглядеться, в глаза уже бросается и трещина, и разъедающая гранитное покрытие плинтусов пыль, и слабые потеки от недавних ливней...

Захотелось плакать. Так она плакала, когда ей исполнилось четырнадцать и когда она поняла, что мир – это что-то другое, нежели она представляла в безмятежном детстве. Она плакала, когда ушли все гости, плакала безутешно, навзрыд. Ей было очень плохо. Как сейчас...

Было светло, но солнце до сих пор еще не встало. Время будто задумалось и не спешило вперед...

И Рената пошла к перекрестку, загадав по пути: если придет троллейбус, она отправится на работу, а если трамвай – домой. И еще жутко хочется есть. А на самом деле – умереть...

Она даже вздрогнула, когда из-за угла вынырнул знакомый "Паджеро". Не заметив ее среди густо цветущих вишневых деревьев и сирени, Влад остановился у крыльца здания, отстегнул ремешок и повернул ключ в замке зажигания.

Рената круто развернулась и, подлетев к его машине, бесцеремонно плюхнулась в кресло слева.

– Поехали! – сказала она, краем глаза замечая крайнюю степень изумления Ромальцева. Он даже выпустил ключи, и они упали ему под ноги. Была не была, Владик... Потерпи. Ведь все знают, что я дура, вот и тебе представился шанс убедиться в этом... Может быть, он решил, что она перепутала его джип с такси? Рената повернула голову и посмотрела на него. Он выглядел растерянным, как пес, до которого не дошел смысл приказа хозяина. Тогда она повторила: – Ну, поехали же!

Влад наклонился и нащупал на резиновом коврике свои ключи.

– Куда? – еще не выпрямившись, уточнил он.

– Пока – прямо.

Кажется, он справился с собой. Машина вновь завелась и тронулась с места. Рената уставилась на дорогу. Влад сглотнул и постучал пальцами по баранке руля. "Паджеро" выкатился на перекресток и притормозил у мигавшего желтым светофора.

– Дальше?

– Прямо.

– Там знак.

– Тогда направо. Мне без разницы.

Влад перекрутил руль, и послушная махина, вывернув колеса, двинулась направо. Тогда Ромальцев поинтересовался:

– А куда вы стремитесь, Рената? Это не секрет?

– Во-первых, доброе утро.

Он кивнул в ответ.

– Во-вторых, куда глаза глядят. Ведь на работу никто из нас двоих не опаздывает? – и тут на верхушках деревьев и зданий разлился нежно-персиковый свет зари; в этот момент Ренату осенило: – А вот вы держите курс туда, где взойдет солнце!

Вопросов он больше не задавал. Наверное, понял, что с чокнутыми лучше не препираться... Верно, Владик, верно. А на обратном пути завезешь меня в дом для душевнобольных...

И Ромальцев привез ее в место, как нельзя лучше подходящее для разговора, намеченного Ренатой. Этим местом был берег озера, поросший скорбными ивами, ветви которых плавали в воде, словно девичьи косы. Румяная заря уже царила на каменных грядах у обрыва. А вдалеке, за холмами, всходило солнце в золотой ладье...

Рената вышла из машины и посмотрела на горизонт, а затем оглянулась на Влада. Тот в задумчивости сидел в своем кресле и не двигался. Что-то мелькнуло у нее в душе. Еще чуть-чуть – и она совсем догадалась бы, почему так тяжело ему быть в этом месте. Еще чуть-чуть... И тогда Рената заговорила:

– Ты помнишь? "Заря, свет которой отливал на боках белоснежных шаров зданий... Мы с тобой любили смотреть на нее"...

Ромальцев сочувственно посмотрел на нее, вышел наружу и огляделся по сторонам. Ей показалось, будто он втайне надеется, что сейчас им кто-нибудь помешает.

– Это ничего не напоминает тебе? А это: "Твой покровитель бог-звезда... душа твоя переправилась, твое тело обрело силу... Двери сокрытой земли распахнуты перед тобой... Осирис, покоритель миллионов лет, приходит к тебе"***...

*** "Тексты Пирамид"

Влад кашлянул, повел бровями и в ожидании развязки положил руки в карманы брюк. И вот тут уж Ренате стало невыносимо смешно. Ду-у-ура! Она прикрылась ладонью и тихонько застонала от неудержимого смеха.

– И что? – уточнил Владислав. – Приходит – и что дальше?

Рената не заметила, что его интонацию можно было интерпретировать двояко: не то он хотел объяснить, что её представление уже утомляет, не то решил стать экзаменатором и вытянуть из заядлого "двоечника" хоть какие-то знания. А не заметила она именно от того, что сотрясалась от смеха. Едва слышно пискнув, молодая женщина замахала на него рукой. Наконец приступ прошел.

– Извините меня ради бога, Влад! Я понимаю, что выглядело все это в высшей степени по-идиотски, но мне надо было выяснить... – она села в машину.

– Выяснить что?

– Ничего. Все, что я хотела, я выяснила. Извините меня...

– Да нет, в общем-то не страшно... – пожав плечами, сказал Ромальцев таким тоном, каким обычно произносят присловье "бывает хуже, но реже".

– Можно, я не буду оправдываться?

– Да пожалуйста. Приходите еще, – он то и дело взглядывал на часы, а "Паджеро" спортивно скакал по ухабам.

– Отвезите меня в дурдом, Влад...

Ромальцев с опаской покосился на нее:

– А быть может, вам еще туда рано?

– Нет, по-моему, в самый раз.

– Но вы все-таки потерпите, и если ничего не изменится в лучшую сторону, то я к вашим услугам...

Она натянуто рассмеялась:

– Вы умеете утешить. Хорошо, я объясню, чтобы вы не считали меня совсем уж законченной идиоткой... Помните, при первой встрече с вами я обозналась?

Влад нахмурил брови, поднатужился, пришпорил память и разочарованно покачал головой:

– Честно говоря, нет.

– В ресторане, почти четыре года назад, летом... Хотя о чем это я?! За четыре года вы столько перебывали в различных ресторанах, что вряд ли вспомните тот короткий эпизод...

– Это точно, – согласился он.

– Но поверьте тогда на слово. Состояние у меня тогда было ужасное. Так бывает со многими женщинами, врачи называют это послеродовой депрессией... Самое странное, что эта "депрессия" лично у меня длится все это время... Вы напомнили мне тогда одного человека... очень мне дорогого...

Ромальцев помолчал и наконец спросил:

– И я... по-прежнему напоминаю вам этого человека?..

– Иногда – да. Иногда – нет... Но чаще всего – да... – она растирала замерзшие от волнения пальцы, унизанные изящными золотыми колечками под цвет волос; Влад покосился на ее шею, где среди завитушек локонов поблескивала золотая же цепочка с маленькой подвеской, покоящейся в яремной впадинке. И опустил глаза, словно что-то отметив про себя.

– Странно... – проговорил он и усмехнулся: – всегда считал, что я один такой – единственный и неповторимый...

– Дело не в том. Он был похож на вас не внешне, вот в чем дело...

– Был?

– Я ведь не сказала... Да, был: его не стало несколько лет назад, той осенью... – она сжала кулаки, и голос ее не дрогнул и не изменился.

– Гм... действительно... Может, вам действительно... к врачу... Как насчет этого?

– Думаю, что это неизлечимо... Тут что-то глубже. Простите за избитое сравнение, но это как если плывешь-плывешь и думаешь, что опустишь ногу и коснешься дна... А когда оказывается, что до этого самого дна и не донырнуть, начинаешь захлебываться от страха. Особенно ночью и в незнакомом месте. С вами такого не бывало?

Влад неопределенно пожал плечами. Рената зажмурилась. Оставалось последнее: сказать все. Если это Он, то, возможно, он поймет, почувствует ее состояние, подставит плечо, прикроет, как всегда, собой, прогонит опасность... Если нет... Ну что ж, с женщинами по-всякому бывает... Не всем же быть таким воплощением благовоспитанности и сдержанности, как его Ася...

– Я почему-то уверена, что он где-то рядом. Может быть, он просто не может меня найти. Может, думает, что я забыла его, что рана зажила и не стоит ее теребить. Тогда он ошибается. Если бы он... если бы сейчас он только поманил меня рукой, я бросила бы все...

Он в упор посмотрел на нее:

– И вашего сына? – в тоне Ромальцева прозвучали выжидательные нотки.

– Не знаю... – упавшим голосом пробормотала она и взялась за виски. – Дайте сигарету, если есть... – Рената подкурила; Влад положил зажигалку на приборную панель. – Это его сын... Как бы я бросила одного ради другого, если... Я НЕ ЗНАЮ!!! она сделала короткую и быструю затяжку, кашлянула, затянулась еще и еще. Пока она курила, Ромальцев молчал. Они уже остановились у "Бенну", но продолжали сидеть в машине. Улица заплывала прохожими, обочина – припаркованными автомобилями.

– Для чего вы мне сказали об этом? – не глядя в ее сторону, наконец спросил Влад.

– Потому что у меня не все дома... – буркнула она. – Я вас совсем не знаю, а уже столько раз зарекомендовала себя как идиотка. Теперь вот лезу зачем-то в вашу жизнь... Наверняка ведь вы подумали, что я вешаюсь вам на шею...

Влад ответил после продолжительной паузы:

– Нет, я так не подумал.

– Все равно извините меня... – она уже поняла, что ошиблась. Если бы это был Саша, он уже давно взял бы ее за руки, успокоил, сделал бы все, чтобы ей было хорошо и легко.

– Ничего, переживу.

– Платье для Аси будет готово в среду. Можете приезжать за ним...

Он растянул губы в вежливой улыбке, но лишь на несколько мгновений. Затем ободряюще коснулся ее плеча:

– Я приеду. Спасибо.

– Не за что... Всего доброго.

– Подождите. Может быть, я подвезу вас?

– Нет. Я и так отняла у вас слишком много времени. Еще раз простите.

Влад проводил ее взглядом до поворота. Не разбирая дороги, она понуро плелась по тротуару, словно душу выдернули из нее. Судорожно переведя дух, он отклонился на подголовник кресла и закрыл глаза.

– Няня Люда, ты ведь обещала мне рассказать свой сон! вдруг ни с того ни с сего вспомнил Сашкин.

Разрумяненный от беготни, с озорным огоньком в глазах, мальчик подсел к ней на скамейку и деликатно отодвинул книгу, которую она читала. Надо же, какая память у ребенка! И на что на обещание рассказать о каком-то сне! Ведь в парке сейчас столько интересного – вон там малышей катают на крошечном черном пони, который покорно кивает мягкой черной гривой и цокает копытцами по асфальту, неся на себе очередного наездника. Девочка-сопровождающая с видом полного безразличия ведет его под уздцы и ей скучно. А вон там, на полянке, ребятня затеяла игру в "войнушки"... А Саше нужен ее сон.

– Может, поиграешь? – с тоской спросила Люда: именно сегодня у нее было скверное настроение и разговаривать совсем не хотелось. Тем более, с ребенком, которому все равно не понять ее огорчений. Домашние проблемы Людмила старалась не выносить на люди, подруги у нее были только в школе, да и те потом все куда-то сплыли – кто-то выскочил замуж, кто-то уехал... Пожаловаться на судьбу было абсолютно некому. Ясное дело, что для матери она была обузой – не столько в материальном аспекте, сколько в моральном... Что ж поделать, так они обе устроены...

– Ну, пожалуйста! – ласково попросил Саша и положил теплую ладошку на ее руку.

Знает же, что так ему не откажут... Людмила вздохнула.

– Сон как сон... – зря она заикнулась про него при впечатлительном мальчишке: теперь придется рассказывать, отвечать на всякие вопросы... – Мне снилось, что мы сидим в твоей комнате...

– В моей? У нас дома?

– Ну да. Не перебивай, а слушай. Потом спросишь. Мы с тобой как будто играли, а потом ты что-то сказал и начал летать. Я хотела тебя поймать – и вдруг раз! отрываюсь от пола и лечу за тобой. И вроде так просто у нас с тобой все это получилось... Летаем, как наяву... И неожиданно прям из-под ковра начинает расти дерево, и быстро-быстро растет... большое такое... Проросло в потолок, а мы с тобой уселись на ветках, как две птички, и растем вместе с этим деревом. А потом я проснулась. Всё.

Саша задумался и решил:

– Теть Люд... неинтересный у тебя сон...

Она засмеялась. Что ж, зато честно. Детская непосредственность.

– Ну уж какой приснился.

– Мне лучше снятся.

– Ты еще маленький, ты растешь. Тебе все должно быть интересно.

– Мы с тобой мало полетали, – объяснил Саша. – А я люблю долго...

Тут на другом краю их скамейки примостился какой-то мужчина с мальчиком.

– Горе ты моё! – приговаривал незнакомец, подкатывая штанину на правой ноге ребенка и разглядывая небольшую ссадину на коленке. – Ну, надо было, а!

Мальчишка безучастно, словно речь шла вовсе не о его ноге, вывернул голову и поглядел на Люду и Сашу заметно косящими глазами. Несмотря на этот дефект, мальчуган был симпатичным, только, как показалось няне, каким-то потерянным.

– Не вертись, горе, не вертись! – увещевал его мужчина.

– Да пусти меня! Не хочу! – огрызнулся тот, выскользнул у него из-под руки и убежал на площадку к визжащим детям.

– Никакого с ним сладу – чистое наказание! – незнакомец слегка улыбнулся Люде и прикрыл рот ладонью (видимо, был он очень стеснительным человеком). – Что ты будешь с ним делать! То перемажется с ног до головы, как поросенок, то коленки себе расквасит... Вам, поди, это знакомо, с вашим-то карапузом...

– Бывает... – согласилась Люда, почему-то завороженная странноватым видом этого субъекта. Он не представлял из себя ничего выдающегося, и в то же время в нем было что-то, что притягивало внимание и уже не давало забыть, где, когда и при каких обстоятельствах ты его встречал.

– А я, знаете, не мастак в этом деле... Он, как положено, раньше все с матерью да с матерью, а теперь вот никуда не денешься: поехала маманя наша в командировку. Пацан-то вроде и большой, а без присмотра пока еще рано...

– Конечно. Не такой уж он и большой – наверное, еще и в школу не ходит?

– Не ходит. А вашему сколько? – мужчина кивнул на Сашу, который тоже внимательно разглядывал его.

– Скоро четыре.

Папаша уставился на своего отпрыска, который носился по поляне и "стрелял" из кривой палки.

– Ох и ото-о-о-орва растет! – прокомментировал он очередную проделку мальчишки, но в то же время в голосе его прозвучала неприкрытая гордость, свойственная всем недалеким отцам, которые вместо того, чтобы проявить педагогическую смекалку предпочтут посоветовать сыну дать обидчику сдачи, да так, чтоб неповадно было. Но Люде почему-то померещилось, что здесь не все так, как кажется. Все налицо: неказистого вида папаша, явно не хватающий звезд с неба, диковатый сын, не привыкший к обществу "любимого предка", и ситуация, когда им пришлось проводить время вместе. А вот где-то что-то не так. Но в любом случае, это ее нисколько не касается. Пусть воспитывает, как угодно, а ее дело – приглядывать за Сашкой...